Магазинчик, тесный, теплый, ярко освещенный, торговал тем, что нужно в основном новоселу: обои, карнизы, светильники, горшки для цветов... Новоселы - народ суетливый и радостный. Они топчутся у прилавка, озабоченно щупают обои, предвкушая красоту своих новых стен, склоняются над стеклом единственной витрины, высматривая зорко, какой еще мелочи не хватает для полноты их счастья? На этом прилавке было и нечто неожиданное: на пестрых рулонах обоев, прямо возле кассы, уютно свернувшись клубочком, спал котенок. "Почем нынче кошки?" - пошутил один из покупателей. "Даром, - улыбнулась продавщица. - Возьмите себе, посмотрите, какой пушистый. Приблудился с утра, пищал, пищал и уснул - умаялся". "Да куда мне, - смутился покупатель. - У меня собака дома". И заторопился к выходу.
...О кошке или собаке я мечтала в детстве, как большинство мальчишек и девчонок, горячо и безнадежно. Родители были категорически против четвероногого друга, приводя десятки доводов своей правоты, на их взгляд, бесспорной. Прошли годы, у меня самой уже подрастала дочка, но я не торопилась заводить живность: шерсть и песок на ковре, да не дай бог, блохи; в отпуск ехать - возникает проблема, кому оставить это "хозяйство"... В общем, я не была исключением в своих взрослых сомнениях. Все решил случай.
Мы жили тогда в небольшом городе, в одноэтажном домике, из тех, знаете, что называют почему-то финскими. Кухонька, две просторные комнаты с большими окнами и свой дворик, заросший малиной и крыжовником, - нам нравилось. Дождливым летним днем моя маленькая дочка расположилась с куклами на широком низком подоконнике, и я не сразу обратила внимание на странные звуки за окном. А когда выглянула на улицу, обнаружила среди мокрых кустов скулящую, вздрагивающую собачонку, очень выразительно жалующуюся на погоду и вообще собачью жизнь. Пожалев беднягу, я вышла во двор с куском колбасы. Песик слопал ее мгновенно, но я успела разглядеть, что это черно-белое изрядно вымокшее существо - хвост колечком, в общем-то, еще и не собака - так, щенок-подросток. Я не стала его прогонять, но маленькой Маше, с любопытством выглядывающей в окно, строго сказала: "Собачку трогать нельзя, собачка кусается!" "Собачка куська!" - в полном восторге кричала Машка, отправляя через форточку щенку своих кукол - чтоб не скучал.
Собственно, потому мы и назвали его Кузей, Кузькой. Он оказался удивительно смышленым и покладистым, впрочем, для дворняг это не редкость. Он быстро рос, радостно принял свое новое жилье - будку, сооруженную из двух ящиков, и неизменно встречал нас звонким счастливым лаем и отчаянным размахиванием хвоста. Прошло недели три-четыре, и вдруг Кузя пропал. Машка плакала, и я ее утешала, как могла, сочиняя небылицы. А через пару дней возле автобусной остановки вдруг увидела двух ребятишек и с ними Кузю. "Шарик, Шарик!" - звали дети. "Кузя?!" - невольно громко изумилась я. Он в нерешительности остановился и виновато завилял хвостом. Какая-то полная женщина пристегнула к его ошейнику поводок и сердито сказала: "Это наша собака!" Я пробовала объяснить, в чем дело, просила, предлагала деньги, но она была непреклонна: "Он у нас тогда просто потерялся!"
На следующее утро Кузя встретил меня под дверью. Заискивающе виляя хвостом, он заглядывал в глаза. Я сказала очень неприветливо: "Чего пришел? То ты Кузя, то ты Шарик, ты уж определись как-то, а потом хвостом крути". Пес виновато заполз в будку. Вскоре явилась и хозяйка, повздыхала и сказала: "Раз уж сам выбрал - пусть живет". Потом заметила: "Надо же! Как будто мы его обижали". "Просто мы с мужем родились в год собаки, - сказала я, - оттого они нас любят". Мне хотелось ее как-то утешить.
За два года Кузя превратился в здоровенного пса, веселого и добродушного, в настоящего друга и родную душу - без преувеличений, ибо никто не может полюбить вас бескорыстней, чем ваша собака, полюбить таким, какой вы есть, просто за то, что вы - есть. С Машкой он был особенно дружен и терпелив, и лишь когда она принималась кормить беднягу кукольным "обедом", состряпанным из травы и песка, прятался в сарай и не откликался на самые жалобные Машкины призывы. Впрочем, одно мелкое хулиганство он себе позволял. Когда эта маленькая толстушка присаживалась на корточки в песочнице, трудолюбиво заполняя песком свои "куличики", Кузя подкрадывался сзади и носом коварно подпихивал Машку снизу, отчего она плюхалась в песок и поднимала негодующий крик.
Зимой Кузя любил саночки возить, вернее, везла их я, а он хватался за веревку зубами и усердно тащил, мешая и путаясь под ногами, но видно было, что старался от души.
А в тот злополучный день я не взяла с собой Машку с санками. Соседка прибежала с новостью: в "Детском мире" получили товар, есть очень хорошие детские пуховички - и мы поспешили в магазин. Я как раз собиралась Кузю покормить, но заторопилась и сказала "жди!". Пес разочарованно скульнул и увязался за мной. Почему я не велела ему остаться? Почему не взяла на поводок? Нет, на улице он проблем не доставлял, шел рядом, не лаял, к прохожим не приставал. А тут увидел кошку и понесся через дорогу. Он бы успел перебежать перед тем самосвалом, но был гололед. Поскользнувшись, Кузя замешкался и тут же получил страшный удар в бок. Его отбросило к задним колесам, и если бы человек за рулем чуть притормозил... Если бы это был человек. Второй удар выбросил собаку почти на обочину. Самосвал промчался мимо.
Уж не помню, как я дотащила его домой. Сначала он лишь тяжело дышал, потом начал скулить и, в конце концов, так выть, что стало ясно - ему очень больно. Я плакала и умоляла: "Кузенька, тише, Машка проснется!" Что я скажу дочери?! Ветеринарной службы в городке не было. Я позвала приятельницу - медсестру. Она после недолгого осмотра сказала: "Я не специалист, но, скорее всего, это разрыв внутренних органов. Уже не спасешь. Надо обезболить". "Но он ничего не пьет! Помоги!" - взмолилась я. Она грустно кивнула: "Сделаю укол".
Кузя прожил еще почти сутки. Лежал в полудреме тихо. А когда вдруг сел и слабо подал голос, мы были почти счастливы и говорили друг другу: заживет как на собаке... Но это были последние минуты Кузиной жизни. Тогда я поклялась себе: никогда в моем доме собаки не будет. Еще одной такой смерти я не перенесу.
Мы давно переехали в другой город, и эту историю я редко вспоминаю. Только когда вижу какую-нибудь псину на проезжей части, отворачиваюсь: до сих пор боюсь увидеть еще раз. Вот и в тот день, заметив у обочины большую коричневую собаку, поспешила пройти мимо. Да и спешить действительно надо было: побегав в свой обеденный перерыв по магазинам, я прикинула, что еще успею отнести домой сумку с продуктами - не тащить же ее на работу. Выйдя из подъезда, снова увидела ее. Это была собака из гордой породы доберманов, но настолько худая, что от породистой осанки не осталось и следа, а под шкурой благородного шоколадного цвета четко проступали позвонки и ребра. По отвисшим на тощем брюхе соскам было видно, что эта скелетина еще и кормящая мать. Собака мелко дрожала, наверное, от слабости и холода, и робко заглядывала мне в лицо желтыми глазами. Я торопливо зашарила в сумке - неужели все съестное оставила дома? Нет, нашлась пачка печенья. Разворачивая бумагу, услышала, как один из мужчин, куривших у подъезда, окликнул меня: "Гоните ее, а то укусит! Это такая порода свирепая..." "Сами вы... порода", - подумала я с неожиданной злостью и положила перед собакой печенье. Она понюхала, сглотнула слюну и, осторожно вытянув шею, лизнула мою руку. Потом торопливо принялась есть. "Надо же, - удивились наблюдавшие курильщики. - Видать, соображает, кого кусать, а кого нет". "А я родилась в год собаки, - вяло отшутилась я и добавила тихо, - пошли со мной!" Доберманша послушно поплелась следом.
Хорошо, что моим домашним ничего не надо было объяснять. "Не обкормите ее!" - дала я наказ, прислушиваясь к горячим обсуждениям, где положить собаке подстилку и какое имя ей дать. Но к вечеру, наевшись и отоспавшись, она ушла. Собственно, удивляться было нечему - ведь где-то были ее щенки. Мы решили: если сообразительная, будет приходить, чтобы подкормиться.
Она вернулась утром. Вернее, возвращалась три раза, каждый раз со щенком. Малыши, тогда больше походившие на кроликов, чем на собак, оказались чистопородными доберманами - на удивление. Так что со временем нам не составило труда найти хозяев этим красавцам. Но мы не спешили, стараясь пристроить собак среди хороших знакомых, чтобы их не постигла участь Дуси - так мы назвали свою находку. Она давно перестала вздрагивать и пригибать шею, словно в ожидании удара, окрепла и даже потолстела. Любит шумные игры, а особенно - ловить языком падающие снежинки, вставая в азарте на задние лапы. Иногда я смотрю в ее внимательные желтые глаза и думаю: помнит ли она своего первого хозяина, выбросившего ее на улицу? Держит ли зло на него? Или это только наше, человеческое - предавать и мстить...