Романова Софья Александровна : другие произведения.

Сын Солнца Кн.3 - полностью

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

СЫН СОЛНЦА

Книга третья

  
  
   Содержание третьей книги:
  
   Глава 1 Помайи
   Глава 2 Орэй
   Глава 3 Сын Манли
   Глава 4 Тайны храма
   Глава 5 Шаиси Баарьяда
   Глава 6 Попытка бегства
   Глава 7 Мятеж в Торе
   Глава 8 Чудо для Баарьяда
   Глава 9 Спасение Помайи
  
   Глава 10 Шауд
   Глава 11 Измена
   Глава 12 Испытание "шаисити аро"
   Глава 13 Добровольные жертвы
   Глава 14 На "Крылатой колеснице"
   Глава 15 Врата Погибели
   Глава 16 Возвращение в Сади
   Глава 17 Вести из прошлого
   Глава 18 План Ахона
  
   Приложение:
   Список имён и некоторых слов
  

Под покровом Забвения

  
   Всевластная богиня, милостивая и мстительная, распростёрла свои призрачные крылья над Даретаньей. Мало у кого из живущих - и лишь на короткое время - хватало сил противиться её воле. Непокорные были отвергнуты, изгнаны и лишены самой желанной из наград - сладостного Забвения.
   Во славу Благодетельной властительницы ночи и смерти над священным озером Эвос воздвигли грандиозный храм. Светлым днём здесь было тихо и малолюдно, в прохладной неподвижно-синей воде отражались высокие, ослепительно белые стены. Но по ночам - от вечерней зари до восхода, - когда Латагрэн властвовала безраздельно, служители культа вновь и вновь возносили ей хвалу, повторяя бесконечный, завораживающе красивый ритуал.
   В главном зале с небесно-голубым сводом, перед мраморным изваянием богини, день и ночь танцевали мальчики-жрецы, принося в дар покровительнице Даретаньи свою юность, а затем и жизнь. Иногда кто-то из танцовщиков исчезал, оставив на отполированном до зеркального блеска полу свои лёгкие одежды, подобные призрачному покрову богини. Ушедшего во тьму заменял другой послушник - священный танец не прерывался никогда.
   "Ему даровано Забвение", - объясняли Просветлённые.
   Все, кто танцевал для Латагрэн, были обречены умереть в расцвете юности, признавая своим радостным и покорным уходом величие смерти и её превосходство над мимолётной жизнью.
  
   Голубоватое пространство зала наполняли ароматы благовоний. Близилась вторая половина ночи - время полного торжества Латагрэн. Стройная фигурка, закутанная в серую панлу, скользнула по краю главного зала, остановилась в затенённой нише за главной храмовой статуей. Её ждал невидимый в сумраке Просветлённый - тот, кто коснулся покрова богини. Он едва заметно кивнул, приветствуя женщину.
   Юные босоногие жрецы, закинув руки друг другу на плечи и слегка раскачиваясь, самозабвенно пели очередной гимн. Улетая наверх, их чистые высокие голоса переплетались с отрывистым аккомпанементом многострунного бриана.
  
   О благодетельная и прекрасная,
   Ты неумолима, ты властвуешь над людьми,
   Загадочен и спокоен твой лик,
   Дыхание твоё дарит вечное блаженство.
   Неслышен твой приход,
   Зов твой беззвучен,
   И нельзя противиться ему.
   О Владычица Латагрэн,
   Дарующая Забвение,
   Всё ничто перед тобой,
   Ты одна пресекаешь все муки,
   Ты одна утоляешь все желания...
  
   Распустив длинные волосы и раскинув руки, послушники плавно закружились, один за другим. Свободно развевались их светлые полупрозрачные покрывала; бледные лица ничего не выражали, ничего не видели перед собой и ничего не замечали, словно отрешились от земной жизни, полной печалей и забот.
   -Дивная ночь, - невольно вырвалось у Кэтриухчулы. - Твоя ночь... Наконец-то богиня спустится с небес и возрадуется Избранному для неё.
   "Избранному?..." В изумрудно-зелёных глазах женщины мелькнуло сомнение.
   Она глубоко вздохнула, наполняя лёгкие дурманящим пряным ароматом, сознание постепенно раздвоилась. Мужчины так мало её волновали, тем более неведомый юный затворник. Что он изменит в её непонятной жизни? Герр пыталась вспомнить о себе хоть что-то, но в памяти стояла непреодолимая, глухая преграда. Оставалось полагаться на то, что говорил Просветлённый, мудрый и сильный человек с пронзительным чёрным взглядом и властными манерами.
   -Избранному для тебя, - с нарочитой почтительностью подтвердил Верховный жрец и невольно улыбнулся: сегодня его подопечная станет воплощением Латагрэн. - Все ночи Избранный проводит под открытым небом, в одиночестве и ожидании. Приди к нему, и пусть свершится обещанное чудо. И окрепнет старая вера, и Даретанья вспомнит о своём предназначении.
   На мгновение глаза жреца сверкнули, алчно и торжествующе. Он взял молодую женщину за руку и приоткрыл неприметную дверь. Чувствуя себя воистину богиней, способной творить чудеса, Герр уверенно шагнула за своим провожатым.
   Внутренняя лестница круто вела наверх, в самую запретную для непосвящённых часть храма - тапес Избранного. Просторная спальня, устроенная на плоской крыше, не имела никакого укрытия и вправду находилась прямо под звёздами, чтобы между богиней и Избранным для неё не оставалось никаких преград.
   Из глубины храма сюда доносились отзвуки молитвенного пения. По небу проплывала Красная луна. Верховный жрец слегка подтолкнул Герр и беззвучно исчез - тайная лестница напрямую соединялась с его личными покоями.
   Облитый призрачным светом, юноша разметался на постели. Он словно погрузился в томительный полусон-полуявь, чарующе улыбаясь своим видениям. Тёмные густые кольца волос переливались, обрамляя лицо, не знавшее солнца, ресницы спокойно лежали на бледных щёках. Он был ошеломляюще красив - Избранный для Латагрэн. Жрецы предлагали своей богине самое лучшее.
   Избранный слегка повернулся, закинув руку наверх. Сейчас, в неверном ночном сиянии, его лицо показалось смутно знакомым. Что-то замерло внутри Герр, а потом сладостно потеплело.
   Она потянулась вперёд и сдёрнула накидку. И в тот же миг ресницы Избранного дрогнули. Глаза приоткрылись и сразу увидели её - ту, для кого он был предназначен, кого так долго и почти безнадёжно ждал, томясь в одиночестве и грезя наяву.
   Латагрэн была прекрасна. Гибкое тело богини обволакивали тёмные волосы, по длинным прядям, играя и переливаясь, скользили призрачные звёзды, сотканные из серебристого света. Повисая в воздухе, волшебные звёзды медленно опадали, а если их касались рукой, то раздавался еле различимый, хрустальный перезвон. И они таяли.
   Встав коленом на край постели, Милосердная и Благодетельная медленно склонилась над Избранным. Они соединили ладони. Глаза юноши вспыхнули, будто две мятежные звезды, а из глубины разгоревшихся зрачков начало подниматься что-то откровенно грешное, о чём невинный избранник просто не мог знать.
   Браслет на запястье словно ожил, кожу охватило приятное щекочущее тепло.
   Её первый поцелуй был жарок и нетерпелив, его ответный - лёгок и безропотен, хотя каждая частичка Избранного трепетала и праздновала приход небесной возлюбленной.
   Как любовник он оказался совсем неопытен. Просветлённые не могли ничему его научить, да и не стремились, вовсе не ожидая появления богини. Зато он был упоительно ласковым, как игривый котёнок. Радостная нежность, как весенний поток, затопила Герр, и сердце растаяло.
   И она нарушила заранее установленные правила, оказалась не всевластной богиней - а девчонкой, безрассудно дарившей своё сердечко тому, кто клялся в любви.
   Бледно-золотистый рассвет достиг выбеленной стены храма, и в потайную спальню торжественно вступили Просветлённые - они делали так каждое утро. Избранный крепко спал, зато всё вокруг - и огромная постель, и покрывала, и пол - было усыпано маленькими звёздами - нежно-розовыми, серебристо-голубыми и жемчужно-серыми. Когда первые солнечные лучи коснулись волшебных звёзд, они начали бесследно таять, сотканные из ничего - из одного света.

ГЛАВА 1

Помайи

  
   -И кому так повезло? - полушутливо спросила Герр своего юного поклонника, расправляя влажные после купания волосы. Новость о шаиси её вовсе не расстроила.
   "Тебе интересно, кому меня продали?" - чуть не вырвалось у Помайи. Прямые, чётко очерченные брови упрямо сомкнулись. Он ответил почти высокомерно:
   -Госпоже Манли Аг'яр. Сегодня мой последний вечер в этом доме.
   Манли никогда не входила в число близких знакомых Претора - она не нуждалась в покровительстве, поскольку была богаче и знатней всех Преторов, вместе взятых. Предки Аг'яр на равных соперничали с царями свергнутой династии Ахит-Нес.
   Герр улыбнулась: ей на самом деле нравился этот серьёзный юноша с удивительно красивыми печальными глазами.
   -Желаю тебе счастья в доме молодой жены. Не сомневайся, милость богини безгранична.
   Голос звучал так нежно, что Помайи с трудом удержался от слёз, резко отвернулся.
   Стены отцовского тапеса были украшены эффектными барельефами в форме медальонов: заседание Тора Правителей, воинское торжество, религиозная процессия. И всюду Претор в пышных, официальных одеждах.
   Себялюбивый Ксоу был тщеславен, но очень мало дорожил сыном. Только высокий общественный статус удерживал Претора в рамках приличий. Однако Помайи давно не обманывался насчёт отца и заранее смирился со своей участью. Ксоу привык жить на широкую ногу, а в последнее время отчаянно нуждался в средствах. Женитьба сына на богатой - самой богатой! - аристократке был отличным решением всех проблем. А если брачный союз заключается строго по древнему обряду, кого это смутит? Наоборот, шаиси выглядит благородно и красиво.
   Бесспорно, что сыновей всегда тяготит родительская власть. Но уж так заведено в знатных семьях Даретаньи, что, женившись, молодые люди переходят под власть жены. И когда выгодно, новая аристократия охотно соблюдает заветы Латагрэн - ведь за исэку полагается платить.
   Юноша не стал объяснять, что "молодая жена" вдвое его старше. Шаиси была просто выгодной сделкой: Претор получал деньги. Что получала Манли Аг'яр, Помайи точно не знал. Наверное, влияние в Торе.
   -Помайи, среди гостей твоего отца я никогда не встречала... твоих друзей.
   -Отцу не нравятся мои друзья. Для столь избранного общества они не годятся, - фыркнул сын Претора.
   Зеленоглазая танцовщица из Генелаи сводила его с ума. Орэй намекал, нет, прямо говорил, что ему не надо разговаривать с Герр - господину отцу это не нравится. И приходить сегодня в тапес не стоило - к добру это не приведёт.
   -Твой отец - большой ценитель прекрасного.
   -А ещё больше - прекрасных танцовщиц, - вырвалось у Помайи.
   И снова девушка загадочно улыбнулась, словно в ответ собственным, непонятным мыслям. Выбрав одну из длинных шпилек, велела Помайи придержать волосы на затылке.
   -Как ты красива и свободна, моя госпожа, - выговорил Помайи, спутался, но всё-таки закончил, - и тебя все любят.
   -И ты? - переспросила танцовщица, не отпуская его напрягшуюся руку. Потемневшие изумрудные глаза затягивали, не давая ни единого шанса вырваться.
   -Я как все, - признался сын Претора и невольно покраснел.
   -А как все?
   -Ах, бэл, для чего вам ещё одно глупое признание? Ведь завтра меня здесь не будет. - Помайи сердито вырвал руку и снова отвернулся, а затем неожиданно произнёс слова из песни Орэя, которые твердил про себя. О том, что её имя стало единственной молитвой, и он дарит ей сердце, а взамен просит всего один поцелуй.
  
   Танцуй веселее, плутовка,
   И смейся мне прямо в лицо.
   Сегодня я пьяный и смелый...
  
   Следовало уйти, но она сама удержала за край лавы. От воспоминания о том болезненно-томительном поцелуе тело и сейчас охватывала сладостная судорога. Правда, ему показалось, будто за неплотно прикрытой дверью тапеса мелькнула тень Орэя.
   -А теперь признавайся, что означают твои дерзкие стихи?
   -Совсем ничего, госпожа Герр. Ты просто... не такая, как все. Ты свободна как птица. Твой выбор свободен.
   -Какой выбор, Помайи?
   Он заколебался, пытаясь уйти от ответа. Открытое лицо разгорелось ещё сильнее.
   -Извини, госпожа. Иногда я говорю, не подумав.
   -Да ты мятежник, - вырвалось у танцовщицы.
   -Нет. Я сын своего отца.
   -И не хватает решимости восстать?
   -Восстают безродные гоны. Аристократы... вроде меня выражают своё недовольство в стихах. Так что ты мне ответишь?
   -Да ты не о чём не спрашивал, Помайи.
   Он не был настолько пьян, всего лишь сошёл с ума.
   -Ты могла бы... меня полюбить?
   Герр закусила капризную верхнюю губу, словно боясь рассмеяться. Наверное, ему почудилось - только в удивительных зелёных глазах не было веселья. Разве беззаботная плясунья могла так смотреть?
   На самом деле сын Претора нравился Герр гораздо сильнее, чем ей хотелось. Только юный поэт ошибался: свободной она не была.
  

* * *

  
   Празднично разукрашенные носилки еле заметно покачивались в такт размеренных шагов. Помайи впервые в жизни ехал вот так, откинувшись на мягких подушках, стараясь при этом выглядеть невозмутимым и довольным. А чем ему быть недовольным? Носильщики ни разу не оступились. Если бы вместо него стоял кувшин с водой, они бы не расплескали ни капли.
   Впереди и сзади бежали гоны с факелами. Мало того, носилки сопровождала почётная охрана со значками Аг'яр. Не хватало только музыкантов и жонглеров.
   Потревожив уединение молодого господина, почтительный гон предупредил, что вскоре они прибудут на место. Помайи с любопытством раздвинул занавески и вскоре увидел великолепный загородный дом, отделанный несравнимо богаче городского дома Претора. По закруглённой аллее, обсаженной хвойными деревьями, носилки доставили к парадному входу. Встречал их только управляющий и несколько слуг, Манли не было.
   Помайи помогли спуститься и сразу повёли в предназначенный для него тапес.
   Небольшую спальню почти сплошь устилали плетёные ковры и нарядные покрывала. Слуги заранее разобрали постель, помогли господину раздеться, принесли ужин. Помайи спокойно подчинялся всему. Протестовать было поздно, хотя узел исэки был ещё не затянут.
   Наконец все ушли, и сын Претора улёгся - больше делать было нечего, - слабо надеясь, что сегодня его оставят в покое.
   Крошечная ночная лампа на столике почти не рассеивала вечерний сумрак. Мягкие ковры скрадывали звуки шагов, но слабый шелест ткани всё-таки выдал её приход.
   Гоны торопливо распахнули дверь спальни, зажгли все светильники.
   Помайи встал навстречу, не решаясь заглянуть в лицо жены. Впервые они стояли так близко друг от друга.
   Изящную, маленькую фигуру укутывал фиолетовый шёлк. За такую ткань можно прибрести десять обученных гонов. Гонов на рынке сколько угодно, а драгоценную ткань везут издалека, она бесцененна.
   Госпожа Манли славилась вызывающим поведением и своевольными манерами. Только огромное, воистину сказочное состояние Аг'яр вынуждало людей мириться с причудами и капризами единственной наследницы древнего рода.
   Глаза женщины были обведены чёрной краской, на скулах - вызывающие красные символы Хоаб. От ярких красок лицо казалось отталкивающей, почти непристойной маской. Разумеется, Манли знала о производимом впечатлении - но что ей чужое мнение. А ему всю жизнь придётся мириться с её капризами.
   -Как только Просветлённый произнёс наши имена вместе, я сразу поехала домой, чтобы закончить обряд. Шаиси аро, мой дорогой муж.
   Помайи поднял руки и наконец изобразил приветливую улыбку. Манли распахнула панлу. Тонкая смуглая рука легла поверх запястья молодого мужчины. Помайи отдёрнулся, сразу вернул руку назад.
   Подлинной свадебной церемонии не было, и ему не пришлось проходить через унизительный обряд публично. Ксоу согласился на любые условия, так торопился избавиться от сына.
   -Шаисити аро, моя госпожа жена. - Голос новобрачного прозвучал твёрдо, без колебаний.
   Он опустил голову, и маленькая женщина смогла без труда завязать исэку - тоже шёлковую, синюю, с серебряной нитью. Длинные концы закручивались в спираль, приятно скользя по коже спины.
   "Ну вот, теперь всё".
   Исэка - это не просто часть обязательного наряда. Это символ брака, заключённого по древнему обряду, с благословения Латагрэн. И символ подчинения. Тот, кто надевает исэку, становится собственностью, вещью, за которую уплачено. При некоторых обстоятельствах... его можно продать.
   -Всем ли доволен мой дорогой муж? Нет ли особых пожеланий? - Ласковый голос звучал почти приятно.
   -Да, я всем доволен, моя госпожа.
   Тонкие пальцы Манли провели по его щеке, погладили подбородок:
   -Благодетельная, до чего ты хорош.
   -Я с радостью исполню... свои обязанности.
   В ответ раздался смех.
   Испуганный взгляд метнулся на женщину, вглядываясь сквозь разноцветную маску. Высокий чистый лоб, гордый чуть покатый нос, плавная линия длинной шеи, чётко очерченный рот и, главное, огромные топазовые глаза. Слегка удлинённые к вискам, они свидетельствовали о древней крови властителей Аг'яр и манили, словно омуты. И грозили посмевшему заглянуть в их бездонную глубину.
   -Я мечтаю стать твоей возлюбленной, Помайи. Хотя... трижды отвергала брачное предложение Ксоу. - Новобрачный онемел. - Только не смотри на меня такими испуганными глазами, сегодня я не собираюсь ничего требовать. Надеюсь, что когда-нибудь ты сам... попросишь меня о любви. Спи сегодня и каждую ночь спокойно, сероглазый. Теперь это и твой дом.
   Вновь закутавшись в просторную панлу, Манли отступила и быстро ушла, не оглядываясь. Соблазнительно покачивались бёдра под мягкой драпировкой шёлка.
   Доверенный гон встретил госпожу в коридоре, возле светильника:
   -Будут ли особые пожелания, бэл?
   -Нет, Льяса. Отдыхай. Незачем всю ночь стоять под дверью.
  
   Утром Помайи разбудил уже знакомый слуга, подал великолепную лаву, расшитую белым по белому шёлку, и от имени госпожи попросил выйти в сад. По лестнице Помайи бежал легко и весело, прохладная ткань приятно струилась по голому телу. Очутившись в саду, он опомнился и спокойно, без видимой спешки, зашагал вслед за гоном по узкой дорожке, затенённой ажурной зеленью.
   В конце пути они оказались у заросшего пруда. Манли сидела на берегу, вся залитая солнцем. Сейчас, при ярком свете, со спокойной улыбкой на нежных, по-девичьи припухлых губах, она вовсе не казалась неприятной - наоборот. Вызывающего грима было немного, она даже не выглядела старше мужа - ну, ненамного.
   Помайи почтительно приветствовал жену.
   -Как спалось, сероглазый?
   От подобного обращения он внутренне застонал.
   -Благодарю, госпожа жена, очень хорошо. - Он на самом деле отлично выспался.
   Манли встала с травы и направилась по тропинке вокруг пруда. Помайи медленно шёл следом, тайком наблюдая за женой, не решаясь разглядывать прямо.
   В городе по утрам никогда не было так тихо. Над водой носились изумрудные стрекозы, спокойно плыли вдоль берега белые птицы, а цветы поворачивали к солнцу раскрытые бутоны. По знаку хозяйки гон сорвал цветущую ветку, подал Манли. Она с наслаждением вдохнула аромат, улыбнулась мужу, глядя поверх лепестков.
   -Тебе нравится мой сад?
   Ещё не успев внутренне успокоиться, Помайи огляделся.
   -Здесь очень красиво и много цветов. Только... можно заблудиться.
   -Я распоряжусь, чтобы в твоём тапесе всегда были цветы.
   Ничего особенного, но Помайи опять смутился.
   Они углубились в рощу. В маленькой беседке, увитой виноградом, укрывалась статуя из аддийского мрамора. Девушка стояла во весь рост, прикрывая рукой грудь - или просто дразня зрителя. Со стройных ног волнами соскальзывала панла. Модель выглядела спокойной и уверенной в себе, без особых намёков на изнеженность и томность, о которых так заботились мастера, работавшие по заказам. В юной девушке было подчёркнуто совсем другое: сосредоточенное внутреннее напряжение, словно она готовилась преодолеть невидимую, но опасную преграду.
   -Ох... - вырвалось у Помайи после мгновенной растерянности. - Простите, госпожа, это вы?!
   -Неужели я так сильно изменилась?
   Помайи поймал себя на том, что рассматривает жену в упор. Не найдя слов для ответа, разозлился на себя за глупое смущение. Разумеется, она изменилась.
   Внезапно из-за куста на дорожку выскочила молоденькая лань-дали, помедлив, стала медленно приближаться, недоверчиво косясь на незнакомого мужчину. Грациозная дали остановилась боком к Помайи. Манли протянула руку, ласково подманивая животное:
   -Дали нас встречает. Смотри, у него ресницы, как у тебя.
   Помайи вовсе не собирался делаться ручным любимцем и хотел возмутиться, только не успел. К ним быстро, почти бегом, приблизился мальчик-гон:
   -Бэл, там господин Горданс.
   Известие словно удивило Манли, она посерьёзнела, строго посмотрела на Помайи:
   -Возвращайся к себе... и переоденься. Позднее я пришлю за тобой.
   Она ушла, не дожидаясь ответа, оставив мужа в одиночестве. Несомненно, гость был важнее.
  
   В тапесе молодому хозяину подали новую лаву, расшитую жемчугом, роскошнее той, что надевалась утром. Волосы красиво уложили наверх, а поверх лавы накинули широчайшую белую панлу. Сзади шёлк спускался до пят, на плечах ткань была присборена и распахивалась, открывая грудь. Длинные концы исэки закрепили агатовыми заколками, оправленными в серебро. Наряжаться Помайи любил, но сейчас, в слишком дорогом наряде, почувствовал себя неуютно. Подумал, что может случайно испортить бесценную ткань.
   Старательно расправив вертикальные складки панлы, он поспешил в тапес жены.
   К его удивлению гостем оказался храмовый сакпо-айрика. Мужчина был высоким и худощавым, на редкость смуглым, с прямыми чёрными волосами и пронзительным взглядом. Наверняка в нём текла кровь дикарей-трипавов. Что-то наводило на мысль, что айрика опасен. И без сомнения господин Горданс, как его назвал гон, являлся близким другом хозяйки дома.
   У Помайи никогда не было знакомых среди подобных людей. Айрика были крайне замкнутой кастой, жившей по своим правилам, почти как Просветлённые.
   Гость сидел нарочито расслаблено и вальяжно, длинные цепкие пальцы играли с маленькой полупрозрачной чашей, но во всей его позе была упругая, изготовившаяся к броску сила, как у дикого зверя, - этого было не скрыть. На лбу, прямо под высоким головным убором, была вытатуирована звезда Латагрэн.
   Манли снова нанесла на лицо яркий вызывающий грим. Резкие краски безжалостно подчёркивали возраст женщины.
   -Познакомься с моим супругом, Горди. Это господин Помайи.
   Айрика замедленно полуобернулся, скользнул взглядом по вошедшему, в знак приветствия коснулся запястьем плеча и, не дожидаясь ответного жеста, вернулся к Манли:
   -Извини, что не успел поздравить тебя с замужеством. У меня... не хватило сил. - Низкий голос айрика звучал почти интимно.
   Теперь он смотрел на женщину в упор. И Манли смотрела только на него. Отозвалась тихо, но с вызовом:
   -Так поздравь теперь.
   Горданс снисходительно усмехнулся, скривив тёмные губы:
   -Поздравляю... Прекрасный выбор. Надеюсь только, что это не повод уединяться в поместье. Ты ведь никогда здесь подолгу не жила. Тебе нравится, чтобы вокруг было много разных людей и всякие развлечения: праздники, и всякие приёмы, и гонки колесниц, и охота. А без тебя всё теряет смысл. Тебе надо вернуться в столицу, Манли. - Глаза айрика уже не пытались скрыть яростный огонь. - Манли, что ты натворила?
   Помайи с изумлением глядел на жену и в какой-то миг понял, что не в силах оторваться от её разгневанно сияющих глаз.
   -Ты чересчур дерзок, Горди.
   Щека айрика дёрнулась. Почти отшвырнув чашу, мужчина приподнялся, одним махом преодолел пространство, отделявшее его от Манли, взял, нет, схватил её за руки - словно никакого мужа в тапесе не было.
   Дикой выходки айрика Помайи не понял, но почти физически почувствовал напор его мужской, почти животной страсти, а главное, убедился, что Манли испытывает нечто похожее, и он - лишний между этими двумя. От растерянности он не шевелился, отнюдь не уверенный в своём праве вмешиваться. Но Манли не забыла о присутствии мужа, резко отстранила айрика:
   -Уезжай, Горди. - В голосе не хватало уверенности.
   Взгляд айрика сделался безумным.
   -Клянусь милостью Латагрэн, мне не убежать от тебя.
   Помайи попытался встать между Манли и дерзким гостем.
   -Не прикасайтесь к моей жене.
   Айрика словно не заметил этой помехи, но Манли выпрямилась, бережно, но твёрдо подтолкнула мужа к двери:
   -Тебе надо уйти, Помайи.
   Побледнев, Помайи рванулся к выходу, завернув за угол коридора, прислонился к стене. Манли приблизилась незаметно:
   -Почему ты остановился? Иди в свой тапес. Я пришлю музыкантов, чтобы тебя развеселили.
   Мужчина вскинул подбородок:
   -Не унижайте меня, госпожа Манли... Хотя я не имею права вам указывать.
   Маленькая ладонь женщины коснулась его груди:
   -Прости, Помайи. У меня нет права так обращаться с тобой и забывать об уважении. Ты больше не увидишь здесь Горденса.
   Помайи заставил себя опустить голову. Жена имела право забывать об уважении, ведь она купила его - в точности как гона.
  
   Сакпо-айрика уехал, но уехала и Манли. Помайи даже не знал, отправились они вместе или порознь. Сын Претора остался в одиночестве, в чужом доме, среди незнакомых слуг.
   Зато всё поместье оказалось в его распоряжении, и гоны не смели стеснять господина или ответить "нет", наоборот, торопились всё показать и объяснить. А главное, здесь была превосходная конюшня с лучшими лошадьми, которых Помайи когда-либо видел.
   Гонки колесниц были всеобщей страстью, но хорошие лошади, колесница и наряд возничего - дорогое удовольствие. К тому же подобные развлечения не соответствовали высокому общественному статусу Претора. Раньше Помайи только любовался чужими лошадьми, а теперь мог взять любых и целый день носиться по дорогам, любуясь живописными окрестностями огромного поместья, тянувшегося, как оказалось, почти до Эвоса.
   На двенадцатый день после отъезда хозяйки доверенный гон Льяса объявил, что госпожа Манли предлагает супругу поучаствовать в гонках. Помайи невольно вспыхнул. Пролететь по ипподрому было воистину несбыточной мечтой.
   Опомнившись, он нерешительно уточнил:
   -А как же?... Разве госпожа Манли позволит?
   Льяса ухмыльнулся щербатым ртом:
   -Бэл специально для вас прислала новых лошадей.
   -И когда назначена гонка?
   -На Благодарение Всевидящего духа Хоаб. Через четыре дня, господин. Мы успеем.
   Эту пару Помайи ещё не видел. Они казались заметно выше других, одинаковые, с красновато-рыжими шкурами и длинными ухоженными гривами - словно другой, неизвестной в Даретанье породы.
   -Выведи их, - неуверенно попросил растерявшийся Помайи у главного конюха, не в силах оторвать взгляд от великолепных красавцев. Он влюбился в них сразу.
   Только вечером Помайи расстался с подарком, и то по настоянию Льясы. Все лошади рождены для бега, но эти были чем-то особенным. Они летели бы и летели, никогда не останавливаясь, если бы он не натягивал вожжи. Тогда лошади косились на нового возничего и пытались играться.
   Льяса предупредил, что заранее отошлёт их на ипподром, чтобы не переутомились перед гонками. И сам отправится вместе с лошадьми, за всем проследить, и пройдёт жеребьёвку.
  
   Зрителей на храмовом ипподроме собралось много, как всегда, некоторые занимали места с вечера. Люди толпились повсюду, шумели, спорили, делали ставки на лошадей, ели и пили. Казалось, вся Даретана вознамерилась поглазеть на азартное зрелище, угодное Латагрэн.
   Отделанные серебром и позолотой колесницы, пёстрые наряды возничих, ещё более яркая упряжь - всё поддерживало атмосферу праздника. Лошади нервничали вместе с людьми, начинали метаться в загонах и обеспокоено ржать, не слушая конюхов и возничих.
   Помайи прибыл как раз к началу торжественного выезда всех участников гонок. Своих длинноногих гнедых красавцев он увидел издалека - возле них собралось больше всего зевак, хотя любопытных и отгоняли от изгороди. Лошади были давно готовы, начищены так, что шкуры переливались на солнце, под ними играли железные мускулы, длинные гривы аккуратно были переплетены синими и алыми лентами.
   Налюбовавшись, Помайи вскочил на колесницу и горделиво, без всякого труда, направил её к месту старта, словно проделывал это множество раз, издалека отвечая на приветствия зрителей. Умные животные косились - они ещё не привыкли к новому хозяину, но охотно подчинились его руке.
   На трибунах оказалось немало знакомых, и Помайи поискал глазами отца. Его не было, но Претор исключительно редко посещал такие гонки.
   Льяса, шагавший рядом с лошадьми, резко обернулся и подал знак:
   -Госпожа здесь.
   Манли была одна, без сопровождения. Помайи хотел сойти на землю, чтобы выказать почтение, но жена сама забралась наверх, встав рядом, расправила фиолетовую панлу.
   -Сегодня ты будешь первым.
   -Если будет угодно Милосердной.
   -Помни: богиня любит смелых, ведь она - женщина. Как и я. - Манли заглянула в глаза мужа, словно бросая вызов.
   У линии старта она спрыгнула.
   До этого Помайи не думал всерьёз о победе, мечтал всего лишь покрасоваться. А если рискнуть?
   Не оглядываясь на Манли - времени не оставалось, - он перехватил вожжи, дополнительно накинул длинный конец вокруг предплечья, встал поудобнее.
   Прозвенел гонг, и колесница покатилась вперёд - плавно, сама по себе. Помайи дёрнул, и лошади сразу понесли, решив наконец вырваться на свободу. С трудом устояв, Помайи упёрся, вкладывая всю силу в плечи и спину, постепенно удерживая, не давая разогнаться до конца, пытаясь следовать наставлениям опытных возничих, которые его обучали.
   На повороте лёгкая колесница опасно накренилась, почти легла на бок. Выправившись, Помайи успел оглянуться через плечо и не поверил глазам. Позади не было никого - все отстали. Он охнул.
   От встречного ветра перехватило дыхание, кони хрипели и рвались из рук. Мчавшиеся впереди колесницы приближались с невероятной, бешеной скоростью - или он так стремительно их настигал. К новому повороту они сблизились вплотную. Придержать своих лошадей Помайи даже не надеялся. Они соглашались только с единственным приказом возничего - нестись быстрее. Свернуть в сторону он не успевал - оставалось лететь в узкий коридор между чужими колесницами и молиться, чтобы он не сомкнулся.
   Помайи взмахнул кнутом и снова заорал. Никогда в его жизни всё не решалось так стремительно, за одно биение сердца - если оно не забыло ударить. Колёса отвратительно заскрежетали, затрещало, взламываясь, дерево, пронзительные вопли на ближней трибуне вспороли воздух. Наверное, он испугался, только некогда было заметить собственный страх. Он снова ударил и без того взбесившихся лошадей.
   Когда его рыжая пара вырвалась на прямую дорожку - она и вправду летела, едва касаясь копытами сухой земли, Помайи думал, что оглохнет от восторженных воплей.
   Успокаивая лошадей - и себя, - он провёл колесницу вдоль почётных трибун и сразу очутился в нахлынувшем водовороте поклонников. Вокруг были только радостные лица: к нему тянулись руками, бросали сплетённые знаком Хоаб венки победителя.
   Помайи отыскал взглядом жену - фиолетовую панлу трудно было пропустить в любой толпе, - направил колесницу прямо к ней. Запрокинув голову, Манли глядела на стоящего наверху мужа снизу вверх. Обведённые чёрной краской глаза сияли.
   -Я горжусь тобой, Помайи.
   -Твоё напутствие принесло мне удачу. - Слова произнеслись необыкновенно легко и просто. Всё казалось достижимым - после такого испытания и такой необыкновенной, чудесной победы.
  
   В главной гонке Помайи снова победил, ни в чём не сомневаясь.
   Церемония официального чествования победителя с участием Просветлённых закончилась к полудню, затем предусматривалось торжественное возвращение в столицу.
   -Давай уедем?... - предложила Манли.
   Помайи кивнул:
   -Но как?
   Только вдвоём они выбрались за дальний край ограждения, установленного вдоль дороги. Совсем рядом, за холмом, лежал священный Эвос. Под высокими деревьями, в стороне от построек ипподрома, их дожидался Льяса, присматривавший за тремя верховыми лошадьми.
   Манли сразу поскакала в сторону от озера, по полям. Верхом она смотрелась великолепно, ткань панлы разлетелась по ветру, открывая стройные ноги почти до бёдер. Помайи мчался следом и мог только любоваться женщиной, сливавшейся с лошадью в едином стремительном движении, когда они переносились через канавы и невысокие изгороди.
   Такой смелой всадницы сын Претора ещё не встречал. Гон ехал позади, стараясь не отстать. Впрочем, верхом на лошади Льяса был под стать хозяйке.
   -Вы очень смелая, госпожа моя! - выкрикнул Помайи. Не оборачиваясь, Манли махнула рукой.
   -Вы отчаянная, - ещё громче повторил Помайи, чтобы она услышала. - Я победил только для вас.
   Наконец они выбрались на дорогу, и Манли осадила своё разгорячённое сильное животное, словно демонстрируя умение повелевать. Она смеялась, длинные волосы расплелись и напоминали гриву её коня.
   -Отец посадил меня верхом, когда я не научилась ходить. Ненавижу ездить медленно.
   Помайи с трудом перевёл дыхание, вытер лицо, с надеждой посмотрел на Льясу:
   -Ужасно хочется пить... и есть.
   -Тогда надо ехать вперёд, господин, здесь неподалёку есть дорожный трактир.
  
   Заведение для путников, изголодавшихся по дороге в храм, было устроено сразу при въезде в большое селение. Лошадей они оставили на гона и прошли внутрь. Хозяин, сразу определив знатных посетителей, усадил их на лучшее место возле очага, принёс свежий хлеб и вино в кувшине с серебряной крышкой, рассыпался в любезностях. Вскоре притащил блюдо с жареной рыбой.
   -Сегодня ты был великолепен. - Манли через стол коснулась руки мужа, сжала пальцы. - А когда твоя колесница вылетела первой, оставив всех далеко позади, воистину все женщины Даретаны желали тебя.
   От деревенского вина Помайи быстро опьянел. Отставив стакан, он взялся за конец исэки, намотал на ладонь, зажав в кулаке, заглянул в золотистые глаза жены. "Что ответить?"
   -Только бы моя госпожа всегда желала меня.
   -Да, я желаю тебя.
   Помайи невольно скривил губы:
   -Но я и так... принадлежу вам.
   Соглашаясь, Манли спокойно кивнула, допила вино. Оно было невыдержанным, но вкусным.
   -Признайтесь, для чего вы избрали меня? Только не говорите, что я немыслимо красив. Горданс гораздо привлекательнее меня. Во всех смыслах.
   А ведь он не собирался вспоминать об айрика. К добру это не приведёт. Но разве не правда, что такие мужчины нравятся женщинам - уверенные в себе и страстные, способные защитить и спасти, будто герои из легенд. Правда, их нельзя купить - они не продаются.
   Манли немного отстранилась, прислонилась к стене. Судя по лицу, её не смутило упоминание поклонника.
   -Что ж, признаюсь... Однажды я услышала твой смех. И захотела взглянуть на того, кто так весел и беззаботен. Ты смеялся, а серые глаза были печальными. Ты необыкновенный, Помайи. Загадка... Сероглазая загадка. Мне показалось, что ты способен на удивительно сильное... сердечное чувство.
   Втайне Помайи мечтал услышать такие слова, но сейчас взбунтовался. Она купила его, а теперь говорит о любви. Конечно, он готов сделаться достойным мужем, слушаться во всём и подчиняться. Но при чём здесь любовь?
   -Госпожа Манли, вы гораздо... опытнее меня. Но что, если вы ошиблись, если я... не способен?
   Взгляд женщины помрачнел:
   -Пытаешься объяснить, что я неприятна тебе. Как в ночь шаиси, когда я завязывала исэку?
   "Первая ночь не считается! Я тебя не знал".
   -Я не верю, что забуду... - Он зашёл чересчур далеко и попытался остановиться.
   -Разницу в возрасте? - перебила Манли.
   Открытый огонь бросал на её лицо красноватые блики. Рот женщины кривился в мучительной усмешке, но Помайи достаточно опьянел, чтобы пренебречь таким предупреждением.
   -Любовь рождается между равными. Я боюсь, что никогда не забуду... про исэку.
   Он не договорил главного, едва не признался, что невольно сравнивал Манли Аг'яр с юной зеленоглазой танцовщицей, успевшей ранить его сердце. Он так далеко схоронил запретный образ, что был уверен: о тайне никто не догадается.
   Топазовые, переполненные желанием глаза Манли мерцали из-под расчётливо опущенных ресниц. Молодой мужчина снова попал под их власть и забыл всё, что произнёс или только подумал - всё оказалось просто словами. Женщина, сидевшая перед ним - просто купившая его, - была колдуньей. И знала об этом.
   Властно накатывая от бёдер, Помайи захлестнула тяжесть собственного ответного желания. Он только не понимал, радоваться сейчас или стыдиться.
   -Да, - медленно произнесла Манли, - не следует делать того, чего не следует делать. Тебе известно, что у меня есть сын? Твой сверстник.
   -Нет, - неловко отозвался Помайи и опустил голову. - Простите, госпожа Манли. Мне никто не сказал. - Мужа у неё никогда не было, и поэтому Помайи не спросил об отце.
   Она встала первой:
   -Ладно, нам пора.
  
   Ночью было душно. Помайи велел оставить двери тапеса распахнутыми и не находил места в огромной постели. Никого и никогда в жизни он не ждал с таким нетерпением, вслушиваясь в ночные шорохи, считая удары сердца. Нестерпимо хотелось снова встретить обжигающий взгляд, хотелось много больше - узнать, как плавятся её зрачки и затягивают в себя, в глубину, и что происходит потом. Но время шло, а в спальне никто не появился, и Помайи наконец заснул - чересчур долгим был день.
   Утром его, как обычно, навестил заботливый Льяса:
   -У госпожи неотложные дела в Ума-Телле. Она не ложилась, уехала сразу.
   -Куда? В Ума-Телле? - Он не сумел скрыть досады перед гоном.
   И снова потянулись дни, похожие один на другой. Ничего не изменилось.
  

ГЛАВА 2

Орэй

  
   Пристроившись на ступеньке ложа, Орэй тайком любовался изгибом маленькой ступни бэл, смазанной прозрачным бальзамом. Герр прекрасно видела, куда смотрит золотоволосый гон. Откинувшись на изголовье, приподняла ногу, положила на круглый валик.
   -Занятия пошли тебе на пользу. Ты поёшь всё лучше и лучше. А твоя игра на бриане была сегодня неподражаема.
   Взгляд Орэя успел добраться до стройной коленки - посмотреть выше он всё-таки посмел. С явным сожалением гон вскинул голову, слегка зарделся - его не так часто хвалили.
   -Счастлив, что угодил своей бэл.
   -А почему ты никогда не хвалишь меня? - капризно переспросила Герр, явно переигрывая. Правда, поклонникам нравились её капризы. - Или у тебя были замечания?
   -Как можно, бэл. Ваш танец - воистину чудо. Любоваться вами - удовольствие и услада для глаз, - сладким голосом, пряча усмешку, пропел Орэй, дословно повторяя фразу, совсем недавно прозвучавшую в этом тапесе.
   Не выдержав, Герр фыркнула, велела подать платок, прикрыла ноги.
   -Порой ты переходишь границу дозволенного. Что неудивительно... для брата Помайи.
   -Бэл! - Гон резко согнулся, словно его ударили в живот. - Откуда... вы знаете?
   -Мне проговорился Ксоу, так что это правда. Со мной он всегда откровенен.
   Светлое лицо гона помертвело. Он сполз со ступеньки на пол, в непритворном ужасе закрылся руками.
   -Да что с тобой?
   -Бэл, во имя Благодетельной, не напоминайте господину... Если господин Ксоу заподозрит, что я знаю... он отрежёт мне язык. - Гон не договорил, пугаясь собственных слов.
   -По-моему, у тебя нет причин так сильно бояться. Ксоу на редкость снисходительный хозяин, особенно с тобой.
   -Бэл, во имя покрова Милосердной. Господин Ксоу самый добрый господин. Я глупый гон, недостойный его милостей, - бормотал Орэй, как безумный, всё сильнее стискивая руки.
   Страх был таким неподдельным, что Герр растерялась. Пытаясь утешить, ласково погладила гона по спине, заставила снова сесть рядом.
   -Ну хорошо, хорошо, успокойся. Я просто думала о Помайи... Жалею теперь, что не поехала на ипподром. Откуда мне было знать, что он участвует в гонках колесниц во славу Всевидящего. А он победил, и сам Кэтриухчула вручил ему венок победителя.
   Гон пришёл в себя или просто сделал вид, что успокоился. Он снова улыбнулся:
   -Сильнее всех, я думаю, удивился сам господин Помайи. Ведь это его первая гонка. Но говорят, у него были какие-то необыкновенные лошади. Разумеется, подарок жены.
   -Немного странно, что друзья Ксоу не любят говорить о Манли Аг'яр. Орэй, а что тебе известно о супруге Помайи?
   Гон помедлил с ответом. Любопытство бэл ему не нравилось. Спрашивала бы прямо у Ксоу. Или у господина Кориха, ведь тот приятель госпожи Аг'яр.
   -Госпожа Манли Аг'яр владеет родовым поместьем вблизи Эвоса, но это самая малая часть её состояния. Аг'яр принадлежит весь север Даретаньи. Там, на плантациях, работают тысячи гонов. Кроме того... у неё каменоломни мрамора где-то в Серых Братьях. И там же прииск драгоценных камней. А ещё собственные грасары, которые торгуют по всему побережью и везут в Даретанью дорогие товары из таких мест, куда никто больше не решается заплывать. Говорят, легче счесть звёзды на небе, чем астомы Аг'яр.
   -Получается, она гораздо богаче новой знати?
   Орэй пожал плечами.
   -На самом деле я знаю не очень много и могу ошибаться, но господин Претор, да и много других уважаемых людей из новой знати ей немало должны. Только о таких долгах не принято говорить.
   Гон знал даже чересчур много, но Герр это не удивило. У Ксоу он прислуживал не только в тапесе, но и помогал секретарю хозяина.
   -Как интересно. Значит, Манли даёт астомы... в рост?
   Гон осторожно пожал плечами:
   -Не думаю, бэл. Госпожа Манли всего лишь одалживает... своим знакомым. Только такие большие суммы, которые трудно вернуть.
   Герр нахмурилась, произнесла, разговаривая сама с собой:
   -Я видела Манли только издалека. На моих выступлениях она не бывает.
   -Но ведь у неё молодой супруг, - напомнил Орэй.
   -Полагаешь? - Герр снисходительно усмехнулась. - Однако она почти всё время находится в столице - и без Помайи.
   Пришла очередь гона удивляться осведомлённости бэл. Госпожа Герр постоянно ставила перед ним загадки. Он так и не понял, что связывает её с Верховным жрецом. Просветлённый любил покровительствовать артистам, но домов никому не дарил. И откуда танцовщица появилась в столице? Все считали, что из Генелаи. Но ведь никто не проверял, просто так думали.
   Однако гон благоразумно держал своё любопытство при себе. Если господин Ксоу хоть что-то подумает не так, то отрежет гону не только язык. Если уж избавился от сына, едва заподозрив в нём соперника.
   Нет, он не выдаст своей тайны. Он, ничтожный гон, осмелился полюбить бэл - с первой встречи, с первого мгновения. Было раннее утро. Солнце только-только осветило крыши домов и верхушки деревьев, и ночной туман рассеялся не до конца. Он стоял в одиночестве на высокой открытой веранде, выходившей в сад. И вдруг произнеслось само собой:
  
   Просыпаюсь на рассвете,
   Тебя нет, царица ночи.
   Засыпаю на закате,
   Тебя нет, царица ночи.
   Почему ты не приходишь?
   Иль нас разделяет море?
   Иль закована в оковы?
   Иль меня уже не любишь?
   Отзовись, царица ночи.
  
   Раздвинув ветки кустов, Герр появилась на зелёной траве, прямо перед ним. Застигнутый на месте преступления, он даже вскрикнул:
   -Ты кто?!
   -Так страстно звал и не узнаёшь? Я Латагрэн - царица ночи.
   Девушка приподнялась на выступ фундамента, положила ладони на резной деревянный переплёт и, словно без усилий, взлетела наверх, уселась боком на гладкую перекладину.
   -Мне понравились стихи.
   Он растерянно улыбался:
   -Бэл, это стихи великого Агати.
   -Мне понравилось... как ты их читал. А что, твой хозяин проснулся?
   -Господин Ксоу? Нет, слишком рано. А бэл, наверное, танцовщица? - Вот тогда он так и подумал. Догадаться было нетрудно: танцовщицы из Генелаи всегда носили разноцветные юбки.
   Незнакомка (тогда она была незнакомкой) перекинула длинные ноги через перила, одёрнула свои юбки, закрывая стройные коленки. Зелёные глаза угрожающе сузились:
   -Так ты посмел усомниться, что я богиня?
   Герр взмахнула рукой, и перед его изумлённым лицом прямо из воздуха, из утреннего тумана, возникла серебристо-сиреневая звёзда, потом ещё одна. Он невольно ахнул, и чудесные звёзды исчезли.
   И он до сих пор понятия не имеет, что увидел - такого не могло быть.
   Тогда он в панике отпрянул, зажмурился, и тут же снизу, с того места, где до этого стояла Герр, раздался звонкий оклик:
   -Орэй, я сегодня голоден, как... - Голос смолк.
   По тенистой боковой тропинке - обычно ей пользовались только слуги - к веранде приблизился Помайи, вернувшийся из города пораньше, пока отец спит. И молодой господин тоже восхищённо уставился на гостью, приподнял в учтивом приветствии руку (фокусов со звёздами он не заметил):
   -Чудеса случаются не только в храме. Прекрасное видение посетило и наш скромный дом. Открой своё имя, незнакомка.
   Герр милостиво улыбнулась: привлекательный, учтивый юноша ей понравился. Не мог не понравиться.
   -Угадай.
   -А я знаю, кто ты, - вдруг объявил Помайи, забравшись на веранду тем же способом, что и гостья. - Отец вчера предупредил. Он сказал: божественная и несравненная госпожа Герр будет танцевать на большом приёме в Торе, после собрания.
   Молодой господин потом ни на шаг не отходил от прелестной плясуньи, оказывая ей мелкие услуги вместо слуг. И Герр принимала настойчивые, но безупречно почтительные ухаживания сына Претора с явным удовольствием - более чем. Они вместе сидели у бассейна, и смеялись, и Герр играла с его длинными волосами. Вероятно, в тот вечер Ксоу и перестал колебаться, увидев в сыне соперника.
  
   В тот вечер Претор навестил свою подопечную довольно поздно - за окнами почти стемнело, и в тапесе пришлось зажечь лампы. Как всегда, господин Ксоу был изысканно наряден и тщательно завит, источая вокруг себя приятные дорогие ароматы.
   Поднявшись с красивой скамьи, эффектно поставленной на ступенчатом возвышении, Герр встретила покровителя нежной, приветливой улыбкой и упрёком:
   -Сегодня мой милый друг не захотел спешить.
   Ксоу шутливо замахал руками:
   -Спешу, спешу со всех ног засвидетельствовать пламенную любовь, моя несравненная. И вот скромный знак моего восхищения. - Ловким движением фокусника Претор извлёк из-под складки тонкой шерстяной панлы жемчужные бусы, оправленные в золотое кружево. В украшениях он разбирался: бусы были достойны благородной аристократки.
   Герр ахнула и потянулась к подарку, но Претор, отстранив её руку, сам приложил жемчуг к стройной шее, коснулся пальцами груди, довольный, прищёлкнул языком:
   -Какая жалость. Рядом с твоими прелестями сияние жемчуга словно потускнело. С тобой ничто не может соперничать, прелестная Герр.
   Орэй подал полированное блюдо, и Герр полюбовалась жемчугом, вернее, своим лицом в его обрамлении. Ксоу на удивление щедр, но интересно, на какие астомы куплена эта вещь? Снова в долг. Свободных денег у него нет - одни долги. Или он тратит то, что получил за Помайи.
   -Претору нельзя говорить неправду, а ты мне снова льстишь, мой господин. Даже ты. Зачем?
   -С тайной целью, - самодовольно хихикнул любвеобильный аристократ. - Понравиться несравненной Герр. - Он ущипнул девушку за грудь и подал знак гону, чтобы убирался прочь.
   Нежно улыбаясь, Герр взяла пылкого поклонника за руку, усадила на ложе, сама прошла к столику, где заранее было приготовлено угощение и тёмное сладкое вино.
   Ксоу вдоволь полюбовался грациозной походкой танцовщицы, произнёс со значением, принимая бокал и целуя ручку, которая его протягивала:
   -За исполнение всех твоих желаний, зеленоглазая богиня.
   Рука девушки дрогнула, пролив каплю вина. Едва не вырвалось, что её желания невыполнимы. Но говорить так нельзя: людям неведома воля Милосердной.
   -А теперь один, самый маленький танец, несравненная. Целых три дня мечтал об этом удовольствии.
   -Тебе трудно отказать, мой господин, - медленно, со значением, произнесла Герр.
   Аристократ самодовольно усмехнулся:
   -Орэй, где ты там? Играй. И пой... Мне нравится, как ты поёшь.
   Гон торопливо подвинул инструмент к бронзовой стойке светильника, уселся на скамеечку и сразу начал перебирать струны. Каким-то неуловим движением Герр избавилась от кофточки, оставшись в лёгких разноцветных юбках. Глаза Претора заблестели в предвкушении.
   Обычно танцовщица исполняла известные всем храмовые танцы, для которых имелся чёткий, выверенный ритм. Но сегодня Орэй словно забылся. Он вдруг запел откровенно и чувственно, стараясь не встречаться взглядом с бэл.
  
   Я ласкал бы тебя,
   Называл бы тебя,
   Золотая моя,
   Дорогая моя.
   Ты бежишь словно тень
   От ненастного дня,
   Дальше, прочь от меня,
   В ночь и дождь - от меня.
   Я поймал бы тебя,
   Я закрыл бы тебя
   На надёжный засов,
   За тяжёлую дверь.
   На тебя бы смотрел
   Через прорезь окна,
   И никто бы, никто
   Не нашёл бы тебя.
   Только тень не схватить,
   Солнца луч не поймать...
  
   Надрывный голос Орэя обволакивал, подчиняя себе и, одновременно, ничем не сдерживая. Отступать было не в характере Герр. Подчиняясь музыке, танцовщица сделала шаг, другой, завела тонкие руки за голову, словно просыпаясь от дивного сна, изогнулась волной и легко, без видимого перехода, без напряжения, перелетела часть зала. И сразу, не останавливаясь, закружилась, понеслась вперёд в новом танце, рождавшемся прямо сейчас. Гибкое тело, сильные ноги и тонкие руки знали все движения лучше её самой. Теперь Герр ничто не могло бы удержать.
   Последний звук, зарыдав, резко оборвался. За какую-то долю мгновения предчувствуя этот обрыв, девушка взмыла наверх и опала, распластавшись разноцветными юбками по отполированному полу, причудливо заломив руки. Ксоу ахнул, даже вскочил, помог танцовщице подняться, поднёс её ладонь к губам:
   -Воистину, Даретанья не видела такого чуда. Чем вознаградить тебя за доставленное наслаждение? Требуй, юная богиня. Ты заслужила награду.
   Повернув голову, Герр бросила взгляд на золотоволосого гона. Согнувшись, Орэй уткнулся в колени.
   -Твой гон великолепно играл и чудесно пел. Без него мой танец не был бы так хорош. Продай его мне, господин Ксоу.
   Претор немного помедлил. Подкрашенные губы тронула непонятная, почти саркастическая усмешка:
   -Он твой, несравненная. Позволь мне сделать такой маленький подарок.
   Ксоу усадил танцовщицу, подал ей вино, подозвал Орэя.
   -Гон, ты понял, что у тебя новая хозяйка.
   -Да, господин. - Гон стоял прямо, только руки судорожно вцепились в лаву.
   -Надеюсь, стыдиться за тебя не придётся. А теперь убирайся.
   Сделав несколько глотков подогретого вина, Герр откинулась на подушках. Собственный танец странно её взволновал, наверное, она могла бы кружиться так без конца.
   -Ты не приходил три дня. Неужели так много дел? Их нельзя отложить даже ради меня?
   -Много, - подняв глаза к потолку, немолодой аристократ тяжко вздохнул. - И совсем не приятных. Приходится встречаться... с разными людьми.
   -С женщинами?
   Ксоу изобразил простодушное изумление, вскинул свободную руку в клятвенном жесте:
   -Разве ты женщина? Ты - богиня. Так что я не боюсь оказаться клятвопреступником.
   Герр не приняла шутки, нахмурилась:
   -Тогда признайся, о чём ты вчера беседовал с госпожой Манли? Обсуждал счастливо закончившиеся гонки колесниц.
   -С Манли?... - Ксоу смутился. - Да, я встречался с Аг'яр, но отнюдь не по собственному желанию. Меня попросил один... айрика, - Ксоу глуповато хихикнул, - который влюблён в эту недоступную красавицу, словно мальчишка.
   "А ведь моё подозрение встревожило Претора, - подумала Герр, соскальзывая с колен мужчины, - встревожило до такой степени, что он не нашёлся, как ловчее отговориться, и сказал правду. Но ведь госпожа Манли недавно стала законной женой его сына. Чего же Ксоу сводничает? Неужели хочет, чтобы она изменяла Помайи. Нет, он разволновался не из-за моей ревности. Его заботит что-то серьёзное".
   Соблазнительно улыбаясь, Герр снова заглянула в глаза знатного поклонника:
   -Слава Латагрэн, хоть кого-то любят.
   Ксоу захлопал длинными ресницами - обиженно, как ребёнок.
   -А как же я? Разве я тебя не люблю?
   -Но ты никогда не говоришь серьёзно, - изумилась Герр. - Ну да, я обычная танцовщица. Вот и сейчас мой господин куда-то торопится. И не хочет задержаться. Может, позвать Орэя. Он снова споёт.
   -Ах, Герр, я могу говорить о любви сам, и без песенок гона...
   -Ну, так говори... - Герр повернулась, встав на колени, обхватила Претора за шею. Тёмные влажные губы приоткрылись. - Не уходи сегодня... Кто бы тебя ни ждал.
   Прикрыв глаза, Ксоу медленно, с наслаждением поцеловал её ладонь:
   -Если бы я мог... Клянусь чистотой сандалий Латагрэн, я бы никуда не ушёл. Но дело... чересчур важно... Оно касается всей Даретаньи.
   -О! - почти искренне вскрикнула Герр, не собираясь отступать. - Как таинственно. Не знаю, что и думать. Господин мой Ксоу, неужели у тебя есть причина что-либо от меня скрывать? А вдруг я сумею помочь?
   Она поцеловала благоухающую щёку немолодого Претора.
   -Ах, милая Герр, твоя наивность неподражаема, - от души рассмеялся Ксоу. - Ну подумай своей прелестной головкой... Есть дела, в которых замешаны опасные люди: советники и члены Торгового Тора. И наш Верховный. Не хватает одной маленькой плясуньи, чтобы всё запуталось окончательно.
   Герр отстранилась, сложила ладони в заклинающем жесте, произнесла почти благоговейно:
   -Ксоу, тебе надо посетить храм, открыть сердце перед Благодетельной и успокоиться душой.
   -Только новой встречи с Кэтри мне и не хватает, - отмахнулся Претор. - Я уже заикаюсь от его грозных предупреждений. Нет, Герр, такие тёмные дела не для таких созданий, как ты.
   -А для кого? Для аристократок?
   -Но ты не аристократка, - вырвалось у Ксоу.
   Приветливое лицо Герр вмиг стало сердитым и холодным.
   -Прости меня, - мучительно подыскивал мужчина непривычные слова извинений, - я вовсе не хотел тебя обидеть, несравненная.
   -Но ты прав, - холодно отозвалась танцовщица. - Я не аристократка. - Гордо вскинув подбородок, она приняла оскорблённый, неприступный вид.
   -Я виноват, тысячу раз виноват, прости меня. Да и что такое аристократки? Коварные и порочные интриганки.
   -Такие, как госпожа Аг'яр.
   -Она хуже всех.
   -Ты и вправду так плохо думаешь о Манли? - недоверчиво переспросила обиженная девушка.
   -Да ты ревнуешь, мой цветочек? - умилился Ксоу. Он поиграл с пальчиками танцовщицы, поднёс к губам, поцеловал каждый по очереди. - Да я ничего плохого не думал, лишь не хотел тебя впутывать. Ты такая хрупкая и неопытная. Только скажи, что не сердишься. Хотя... тебе идёт быть сердитой. Ну ладно, я тебе всё расскажу. А вдруг твоя хорошенькая головка сумеет разобраться в том, в чём запутались мудрецы из Тора.
   Ксоу снова усадил девушку себе на колени, покровительственно похлопал по спине и повторил то, что недавно рассказал Орэй:
   -Видишь ли, род Аг'яр всегда был непомерно богат, хотя об этом не принято говорить. С ними соперничали разве что сами Ахит-Нес. Во время Золотой войны, когда свергли последнего царя и впервые созвали Тор, вся наша армия вооружалась на золото Аг'яр. Ну, и на средства храма. Сама Манли тогда была сопливой девчонкой. Хотя... некоторые утверждают, что видели её в палатке царского наследника, царевича Атэнашевр'Ахит. Тогда погибли оба дяди Манли, остался только её отец. Уже в то время её обвиняли в предательстве, хотя некоторые считали героиней. Ну, кому как нравилось.
   На самом деле... полный разгром Ахит-Нес в верховьях Оорен, когда обученные и отлично вооружённые царские солдаты были прижаты к болотам - только её заслуга. Или измена. Ахит-Нес пришлось как-то переправляться через Оорен. А там дальше... одни пески да трипавы. Саму Манли после войны ни в чём не обвиняли - открыто и официально. Но и не прославляли, а наложили на всю историю негласный запрет. Ведь обе наши армии до сих пор должны Аг'яр немыслимые, колоссальные суммы. Разумеется, не сами армии, а казна Тора.
   Герр наполнила опустевший бокал Претора, закуталась в накидку.
   -Тогда на что содержатся армии сейчас? Просветлённый Кэтриухчула говорил, что армию Ванада необходимо увеличить вдвое.
   Претор коротко, но выразительно хмыкнул.
   -У Тора вовсе нет астомов, и дюжины белых монет нет. В тайну посвящены немногие, но обе наши армии обеспечивает исключительно Торговый Тор, хотя это... и неправильно. Но не накорми солдат, не выдай сакпо жалованье - они ведь поднимут мятеж. - Претор разгорячился, утратил обычную напыщенность, в голосе стал проскальзывать праведный гнев, прикрывая растерянность. Опомнившись, Ксоу перешёл на трагический шёпот. - Госпожа Манли в любой день может открыто заявить о неоплаченном долге. И Торговый Тор горой стоит за Аг'яр, а они теперь - сила. Нет, обвинять эту женщину... чревато.
   Претор энергично мотнул головой, подтверждая свою правоту, промочил горло вином. Многозначительно замолчав, он вскинул большой палец, взглянул на танцовщицу большими правдивыми глазами, удивительно похожими на глаза Помайи.
   Только что Претор признался, что казна Даретаньи пуста. И Герр не усомнилась, что Ксоу поимённо знает всех, виновных в этом преступлении.
   -Как назло, Кэтриухчула не в ладах с Манли. До сих пор не хочет простить ей связь с Атэном, хотя прошло столько вёсен. Даже отказался проводить шаиси.
   Кэтриухчула о личных взаимоотношениях с госпожой Манли молчал. Всех замыслов Верховного танцовщица не знала - их никто не знал, - но когда телле знакомил её с Претором, предполагая ввести свою зеленоглазую протеже в общество новой аристократии, то обязан был кое-что объяснить про Манли Аг'яр.
   Прекрасные зелёные глаза смотрели на Ксоу, как на оракула, изрекавшего тайные откровения. Безмятежно улыбаясь, Герр задала новый вопрос:
   -А кто снабжает Новое царство... всем необходимым?
   -Всё тот же Торговый союз. Торговцы отлично помнят, в чём их интерес. Даже в разгар Золотой войны они не отворачивались от Ахит-Нес, дружат и сейчас. Новому царству приходится многое покупать, но в отличие от нас они за всё исправно платят - ведь там золотые россыпи. Кэтри может сколько угодно обвинять торговцев в двойной игре. Разумеется, он прав, но... чересчур многие оправдывают Торговый Тор, даже Дакая. Хотя... в открытую против храма никто не выступит. И весь этот клубок в конце концов обязан распутывать я.
   Ксоу возмущённо потряс кулаком, словно кому-то грозил, снова понизил голос, даже оглянулся на дверь, зашептал с осведомлённостью старого сплетника:
   -Атэнашевр сейчас в столице. Он добивается встречи с госпожой Манли, хочет потребовать сына, который родился от их преступной связи. Ведь других наследников у последнего царя Ахит-Нес нет.
   -А откуда тебе об этом известно? - невинно переспросила Герр, не поднимая ресниц.
   -Мне? - Ксоу неловко поёжился, хихикнул. - Хотел бы я вовсе не знать. Только он потребовал от меня устроить свидание с Манли. Поэтому мне и надо прямо сейчас ехать домой. - Герр не стала уточнять, каким образом изгнанный царь оказался в столице и почему вдруг обратился с подобной просьбой к Претору. И что удивительней - почему тот её выполняет.
   Уверенный, что достаточно запугал девушку, Ксоу сделал страшные глаза:
   -Видишь, как всё непросто и опасно.
   Герр встала, кутаясь в лёгкую накидку, прошлась к окну, снова демонстрируя грациозную, сводящую с ума походку.
   Почувствовав неодолимую жажду, Ксоу плеснул ещё вина в свой бокал, с наслаждением выпил, не сводя разгоревшихся глаз с Герр. Она остановилась на фоне тёмного неба, усыпанного звёздами.
   -Обожаю тебя - ты неотразима. - Ксоу даже застонал в подтверждение своих слов. Атэн показался сейчас таким вздором - пусть проваливается в бездну.
   Юная красавица обернулась, взяла с треножника маленький переносной светильник:
   -Нет-нет. Я поняла, что не вправе мешать тебе своими глупыми капризами. Идём, господин мой Ксоу, я провожу тебя к носилкам. Богиня подарит нам другое время.
   Помогая знатному поклоннику устроиться под навесом паланкина, Герр собственноручно заправила кайму его панлы, позволила поцеловать себя, шепнула лукаво:
   -Но никто не запретит мне скучать без моего господина.
   Она дождалась, когда факел гона, сопровождавшего носилки, скроется за поворотом улицы, только тогда вернулась в дом.
   В лестнице не было никого. Помедлив, Герр приблизилась к нише, предназначенной для какой-нибудь вазы, резко отдёрнула драпировку. Провожая Ксоу, она приметила, как ткань дрогнула и закачалась.
   Застигнутый на месте преступления, Орэй опустил руки и закрыл глаза. У Претора за подобную выходку ему пришлось бы ответить собственной шкурой. А если новая хозяйка рассердится и вернёт его Ксоу? От подобной угрозы спина юноши покрылась холодным потом.
   Герр отступила на полшага, чтобы лучше видеть лицо нового слуги:
   -Почему ты прятался здесь, мой гон?
   Орэй заставил себя открыть глаза. Полный раскаянья, он неловко склонился перед бэл, ответил еле слышно:
   -Я хотел знать... когда господин Ксоу уйдёт.
   -Ты настолько любопытен?
   Он пытался втиснуться спиной в стену, но не получалось.
   -Клянусь Милосердной, бэл, я не хотел плохого.
   Конечно, гон провинился, но почему он так напуган?
   -В другой раз я оставлю тебя в тапесе, чтобы ты смог утолить своё любопытство. Там видеть и слышать... гораздо удобней.
   Гон перестал бледнеть - наоборот, лицо начало покрываться краской.
   -Нет. Я вовсе не хотел... видеть...
   Следовало рассердиться всерьёз, но Герр не умела себя обманывать и доподлинно знала: Орэй без памяти в неё влюблён. С первого дня.
   Ах, каким чудесным был тот день. Она только встретилась с Избранным, и радость переполняла её - хотелось всех одарить частичкой этого счастья. И одарила, испытав свои чары на синеглазом гоне.
   Герр коснулась порозовевшего лица юноши. Во всей Даретанье ни у кого нет таких ярко-синих глаз, будто синие цветы. Нечто, связанное с точно такими глазами, всерьёз беспокоило Герр - только что? Задумавшись, она почти бездумно погладила бархатисто-нежную щеку Орэя, произнесла без всякого гнева:
   -Если мне понадобиться помощь и защита, я не забуду тебя позвать.
   Сообразив, что произнесла бэл, Орэй дрогнул, будто его ударили. Сразу обмяк.
   -Простите меня, бэл. Только не возвращайте господину Ксоу. Я никогда-никогда больше не посмею сделать хоть что-то втайне от вас. Это было... помрачение.

ГЛАВА 3

Сын Манли

  
   Небрежно скрестив руки на широкой груди и упираясь плечом в барельеф из аддийского мрамора - главное украшение тапеса, - строгий, суровый мужчина словно никуда не спешил, ни о чём не беспокоился. Даже в грубой панле из некрашеной шерсти - бродячие торговцы носили такие в непогоду - он выглядел уверенным в себе и величественным.
   Он стал выше и раздался в плечах. На могучие, натренированные руки с узлами мышц было больно смотреть - они пугали. Бронзовое обветренное лицо с незабываемыми - как их забыть? - чеканными формами, глубокая складка поперёк лба, коротко остриженные волосы выгорели до белизны. Просто модель для этого дурацкого барельефа.
   Всё портили глаза. Яркий радостно-синий цвет разрушал мрачное впечатление, как луч солнца превращает серый день в праздник. В Даретанье таких глаз почти не встречалось. Царские глаза Ахит-Нес. Удивительная синева освещала лицо Атэнашевра, делая его благородным и привлекательным. Особенно для глупой девчонки, сбежавшей из-под строгой опёки отца.
   Второй гостьей в тапесе Претора была Манли Аг'яр.
   Она тоже не захотела сесть, замерла у стола, опустив тонкие руки, окутанная с головы до ног роскошной панлой винно-красного цвета. Только лицо женщина старательно затенила тончайшей сеткой, не доверяя себе.
   -Не обманывайся, Атэн. Я никогда тебя не любила. - Голос прозвучал тихо, но спокойно и уверенно.
   -Да ты просто забыла, Манли. Теперь-то я выяснил, чем тебе угрожали, чтобы нас разлучить. Двадцать вёсен, двадцать вёсен воспоминаний о самой прекрасной любви на земле! И в твоём сердце ничего не отзовётся?
   -Что тебе известно о моём сердце? - Она вскинула подбородок. - Я вернулась от тебя с позорным клеймом и не могла избавиться от него двадцать вёсен. О, как мне завидовали. Наложница самого Атэнашевр'Ахит.
   Мужчина впервые пошевелился, ответил почти насмешливо, глядя на Манли сверху вниз:
   -Что ж, ты своего добилась, как всегда. Теперь во всех шести городах сплетничают про твоего супруга. Только мне нет до него дела. Я любил и продолжаю любить своевольную Манли всем сердцем. Наверное, даже сильнее, чем в юности. - Атэн резко нагнул горделивую голову.
   Не стоило сейчас вспоминать Помайи. В памяти женщины невольно возник нежный, доверчивый взгляд дали, и она заговорила ещё ожесточённей:
   -Лукавить ты никогда не умел, не начинай. Не вообразил ли ты всерьёз, что я куплюсь на признание в неугасимой страсти? И ради воскресшей любви царь Ахит-Нес тайком, рискуя всем, включая жизнь, пробрался в Даретану. Оставь подобные истории для доверчивых подруг из Внутреннего Двора. Со мной лучше говорить прямо. Что тебе вдруг понадобилось от меня, Атэн?
   Мужчина снова вскинул голову, улыбнулся одними губами, произнёс примиряюще:
   -Мир, Манли, мир. Я и не собирался ничего скрывать. Хотя ты утаила от меня то, что принадлежит мне по праву Оирона. Своей судьбой ты вправе распоряжаться, но сыну следует жить рядом с отцом. О чём ты думала, глупая женщина, не дав мне признать ребёнка? И потом, ты ведь знаешь... Мстительная Латагрэн посылала мне одних дочерей. - Атэн властным жестом отмёл любые возражения. - Теперь он совсем взрослый, мой сын, хотя бы и по вашим извращённым законам. Почему бы тебе не предоставить Баарьяду самому делать выбор? Или ты оставила право решать исключительно за собой, прекрасная маленькая госпожа?
   Женщина зашипела, словно разозлённая пустынная кошка, собравшаяся пустить в дело когти. За паутиной сетки сверкнули глаза.
   -А тебе не приходит в голову, что Баарьяд не обязательно твой сын?
   Царю Ахит-Нес понадобилось некоторое время, чтобы выдержать удар.
   -Я верил в тебя, как верят в непорочность Просветлённых.
   -А разве Ахит-Нес поклоняется истинной богине? Значит, мне послышалось, когда меня называли распутницей?
   Борясь с собой, Атэн скрипнул зубами.
   -Я любил тебя чересчур долго, чтобы всё оборвалось вот так, сразу. Нет, не верю твоим словам! Ты этого не говорила. И сейчас я хочу не сорить с тобой, а только увидеть Баарьяда.
   Неторопливо, с преувеличенным безразличием, Манли пожала плечами:
   -К сожалению, он твой сын, Атэн. Но мог оказаться и не твоим. - Она отвернулась, распахнула на груди панлу, резко вздохнула, словно воздуха стало не хватать. - Я ничего не забыла, Атэн. Помню, какой жестокой была Золотая война. Война твоего отца, а значит, твоя. И я ненавижу всё, что с ней связано, что способно... напомнить. И ненавижу тебя, потому что ты мечтаешь - не можешь не мечтать - о триумфе и возвращении. Вот для чего тебе понадобился Баарьяд. Как цель и средство. Так вот, я не отдам сына. Уходи, Атэн. Убирайся из Даретаньи и забудь о нас.
   Просить второй раз Атэн не стал.
   Наконец Манли расслышала удалявшийся звук упругих шагов, но ещё долго стояла не шевелясь - словно окаменев, закрыв глаза. Женщина испугалась, испугалась до судорог.
   Медленно и неохотно когти страха отпустили, Манли подняла руку, смахнула с лица сетку.
   Баарьяда она защитит, не позволит сделать сына разменным астомом в подлой войне за власть, как когда-то безжалостно проделали с ней.

* * *

  
   Домой Манли вернулась в глухую грозовую полночь. Все спали, окна и двери от дождя и ветра были закрыты наглухо. Внизу замелькали огни, навстречу хозяйке выбежал конюх и домашние слуги. Отряхнувшись, как искупавшаяся кошка, - она ехала под проливным дождём, - Манли взбежала по лестнице, на ходу откидывая назад прилипшие длинные волосы. Помайи выглянул в коридор и замер, взволнованный нежданной встречей, не веря глазам.
   Женщина резко остановилась, совсем как тогда, на дороге, осадив разогнавшуюся лошадь, сдернула мокрую насквозь панлу. От сбившегося дыхания рот приоткрылся, на обнажённой груди сверкнуло рубиновое ожерелье.
   Почти оттолкнув гонов, спешивших наперебой услужить бэл, Помайи изящно наклонился, принял упавшую ткань.
   -Приветствую твоё возвращение, госпожа моя. Ты сегодня так красива, что я... боюсь ослепнуть.
   -О-ля-ля, - Манли прищёлкнула пальцами. - Так ты меня боишься?
   -Совсем немного. - Он улыбнулся своей прелестной смущённой улыбкой. Неужели Ксоу был таким же в юности? Верилось с трудом.
   -Ты всегда откровенен. - Почти успокоившись, она хотела пройти мимо мужа, в свой тапес. Ещё немного, и она бы снова ушла. Не спрашивая дозволения, Помайи подхватил жену на руки, такую гибкую и лёгкую, признался, глядя в глаза:
   -Я так долго ждал.
   Манли закрыла ему рот поцелуем. Не решаясь ответить, Помайи томился от ласковых прикосновений, боясь не справиться с пылом неутолённого желания. Жена заснула, а он вовсе не насытился, не отдал всего, что мечтал отдать, не произнёс дрожащим от страсти голосом всех тайных слов.
   Утром улыбающийся Льяса принёс дар Латагрэн - медовую решу в красивом кувшине. Манли зачерпнула ароматную массу, поднесла пальцы ко рту мужа.
   -Попробуй. И пусть моя сладость всегда остаётся на твоих губах.
   -Не так... Я хочу запомнить твою сладость не так. - Помайи забрал кувшин, и янтарные нити полились на грудь женщины, на её мягкий живот и тайное лоно.
   И без того огромные глаза Манли расширились, когда она поняла, что задумал любовник:
   -Просто очень люблю... твою сладость, - облизнулся в предвкушении Помайи.
   Сейчас, без привычной раскраски, на лице женщины выступил бледный рубец. Длинный, от уголка прекрасного глаза почти до крыла носа. Помайи промолчал. Разумеется, женщина никогда не поверит, если он признается, что любуется её шрамом.
   С этой ночи они всё время проводили вместе, наслаждаясь друг другом в многочисленных комнатах дома, даже при гонах. Прикосновения Манли всегда оставались ласковыми и бережными, и, переполненный нежностью, Помайи умирал и снова рождался в счастливом мире, которому ничего не грозило.
   Он возлюбил жену со всем пылом нетронутого сердца, отдаваясь самозабвенно, забывая дышать, от желания перехватывало горло и выступали слёзы. Но это не пугало, наоборот, всё заканчивалось радостью и смехом.
   -Возлюбленная, как ты разглядела во мне страстного мужчину, о котором я сам ничего не знал?
   Манли загадочно усмехалась. Латагрэн Милостивая, пусть он никогда не узнает о страсти. Не узнает того, что известно ей.
  
   Базовые лагеря армии Лагвия находились недалеко от поместья Аг'яр, прямо за Эвосом, и сын Манли наезжал домой при всяком удобном случае.
   Как обычно, Баарьяд появился шумно и радостно, приветствуемый всеми слугами, - щеголеватый сакпо в короткой красной панле, прикреплённой к наплечным ремням. Загорелые предплечья украшены массивными обручами. Юноша откровенно желал покрасоваться перед матерью своим новым, ещё непривычным обликом.
   Помайи увидел сына Манли впервые и невольно залюбовался: высокий, атлетически сложенный красавец-сакпо с неподражаемо грациозной, мягкой манерой двигаться и обжигающе-синими глазами - царский цвет Ахит-Нес. Только у Орэя глаза были такими же, но тот был гоном.
   Баарьяд взбежал по лестнице, эффектно опустился перед матерью на колено. Протянув руки, женщина мягко подняла голову сына:
   -Тебе следует приветствовать и моего супруга.
   Баарьяд обернулся в сторону незнакомца вряд ли старше себя. Помайи неуверенно протянул руку, и сын Манли дотронулся губами до запястья:
   -Обещаю всегда почитать вас, господин мой.
   Смутившись, Помайи неловко прикоснулся свободной рукой к склонённой голове сакпо.
   Обед гоны накрыли в саду, расставив удобные скамьи прямо под цветущими фруктовыми деревьями. Сын Манли с явным удовольствием описывал свою жизнь в военном лагере, не забывая о любимых блюдах, приготовленных поваром специально для него.
   Имя госпожи Герр он произнёс как-то вдруг и пожаловался матери, что простым сакпо невозможно попасть на её выступления. Ей покровительствует Претор, и он лично приглашает гостей - только высокопоставленных и влиятельных людей Даретаны.
   Помайи это замечание позабавило, он переглянулся с женой. Им обоим было ясно, что эта тема крайне интересует молодых сакпо.
   -Баарьяд, ты ведь никогда не интересовался подобными развлечениями. Называл пустым времяпрепровождением столичных бездельников.
   Помайи поперхнулся, а Баарьяд возмущенно посмотрел на мать:
   -Она танцует божественно. И сравнивать нельзя.
   Манли снисходительно улыбнулась взрослому сыну. "С кем нельзя сравнивать?"
   -Ну, если так... Почему-то я уверена, что собственного сына Ксоу пригласит на выступление. Поезжайте в город вдвоём. Помайи также не мешает немного развлечься, он давно не покидал дом, - закончила Манли как о деле уже решённом.
   -А как же... ты? - растерялся Помайи.
   -Мне как-то странно интересоваться танцовщицами, - спокойно отозвалась Манли, но по её лицу проскользнула тень. Помайи уже научился заглядывать под яркую раскраску.- И на самом деле я видела эту танцовщицу. И не один раз. Она очень хороша собой.
  
   Новая встреча с танцовщицей потрясла Помайи. Правда, он не ахал от восторга, не вскакивал, чтобы кинуться вперёд и поднять случайно оброненную ленту, как делали иные почтенные зрители. Баарьяд тоже держался скромно, хотя с трудом скрывал радостное изумление.
   Сразу после выступления их пригласили в тапес - в качестве личных гостей госпожи. По периметру зала - как принято в состоятельных домах - стояли красивые резные скамьи, застланные вышитыми покрывалами. Скамья, предназначенная для хозяйки, стояла на возвышении.
   Помайи покосился на своего спутника. Сакпо явно не мог опомниться от пережитого восторга, нервно облизывал губы:
   -Она восхитительна. Именно так о ней все и рассказывали. Колдовство Всевидящего ока. Я боялся, что она вдруг взглянет прямо на меня. И мечтал об этом. Ты... вы... - Баарьяд запнулся. - Ты знал госпожу раньше? - Обращаясь к супругу матери, он всё время путался. Помайи был чересчур молод, чтобы говорить с ним как со старшим.
   Помайи задумчиво кивнул, вовсе не слушая. В данный момент его волновала только встреча с Герр, и это было неправильно.
   -Ведь она позвала вас в тапес, - с простодушной горячностью настаивал Баарьяд.
   -Да, я близко знаком с госпожой Герр, - впервые открыто признался Помайи. Дома, в присутствии жены, он упорно обходил этот факт.
   Неожиданно он радостно улыбнулся и привстал:
   -Орэй, до чего ты... изменился. Как я рад тебя видеть.
   -Господин мой Помайи.
   Не заметить золотоволосого музыканта было нельзя, и Баарьяд обратил на него внимание ещё во время выступления, но только сейчас разглядел тонкий серебряный обруч на шее, подумал с сожалением: "гон".
   Помайи обнял Орэя, дружески похлопал по спине:
   -Похоже, тебе неплохо живётся у новой госпожи и некогда скучать по мне. А я столько раз тебя вспоминал. Ведь раньше мы виделись каждый день. Познакомься, Баарьяд, это мой Орэй. Мы росли почти как братья.
   Гон поклонился сакпо, но Баарьяд заметил в его глазах неприязнь. Нет, гон взглянул почти с вызовом. Показалось - такого не могло быть.
   -Ты прекрасно играл на бриане, - похвалил он гона.
   Вскоре в тапесе появилась хозяйка, и гон незаметно отступил к дальней стене, начал поправлять лампы. Танцовщица переоделась в простую серую лаву, стянутую под грудью брошью, тяжёлые шелковистые волосы, перевитые золотистым шнуром, были аккуратно подобраны на шее. Она походила и не походила на себя - ту, которая покорила и околдовала всех зрителей.
   Помайи вскочил и устремился навстречу Герр, почтительно и нежно коснулся протянутой руки, подвёл к ложу. На правах старого знакомого уселся на ступеньку, чуть ниже танцовщицы.
   -Ты не забыл меня, господин Помайи?
   -Забыть тебя? - Он рассмеялся, делая большие глаза.
   Служанка принесла охлаждённый напиток в маленьких чашах, выточенных из молочно-синего камня. Герр передала чашу Помайи, задержала его пальцы в своих, произнесла негромко:
   -Сегодня я танцевала только для тебя - ты заслужил такую честь. В столице все только и говорят о гонках на Благодарение Всевидящего духа и о великолепном победителе. Будто бы у твоей колесницы выросли крылья. Жаль, что я не знала заранее о твоём участии в праздничных гонках. Как бы мне хотелось находиться там, на ипподроме.
   Помайи наконец отнял руку:
   -Не смущай меня, госпожа, я не привык к славе. И моя победа посвящена госпоже Манли, ведь теперь я - женатый мужчина.
   -Ты счастлив?
   -Богиня милостива ко мне. Ты оказалась пророчицей, госпожа.
   -Чем же ты занимаешься... кроме блистательных побед?
   -О!... В моём распоряжении огромное хранилище посеров, и там...
   -Ты сумел забыть... - танцовщица понизила голос, чтобы расслышал только сын Ксоу, - как совсем недавно моё имя заменяло для тебя все молитвы.
   Лицо Помайи окаменело, он решительно развернулся в сторону Баарьяда.
   -Познакомься с сыном моей супруги, госпожа. Иде Баарьяд - младший сакпо в армии Лагвия, - представил он своего молчаливого спутника.
   Герр немного отстранилась и обернулась через плечо. Под взглядом зеленоглазой красавицы Баарьяд окончательно утратил дар речи, не смог произнести самых обычных вежливых слов.
   Тонкая чашка в сильной руке сакпо треснула, осколки посыпались на пол. Перенапрягшись, Баарьяд раздавил пальцами хрупкий драгоценный предмет. Рассеченная ладонь мгновенно окрасилась ярко-алой кровью. Сорвавшись с места, Орэй, бросился помогать господину. Не зная, куда деваться от смущения, тот что-то забормотал в оправдание.
   Изумрудные глаза Герр сузились, как у кошки, заметившей лакомую добычу.
   -Кровь Ахит-Нес трудно скрыть, - негромко заметила она вслух, наблюдая за мучениями сакпо.
   Помайи расслышал и недоумённо вскинул бровь. Разумеется, синие глаза считались отличительным признаком Ахит-Нес, но такого не могло быть, тем более не следовало произносить это вслух. Сегодня Герр шутила неудачно.
   Орэй остановил кровь, что было нелегко, туго перевязал ладонь, вытер испачканный пол и скамью. От смущения у сакпо побагровела даже шея.
   Хозяйка качнула головой, отмечая старательность гона, снова обратилась к Помайи:
   -Нет, господин мой, кровь... у всех мужчин одинакова, - она снова понизила голос, - как и любовь.
   Помайи наконец опомнился:
   -Любовь - это астом, маленькая монета, - выговорил он назидательно. - Она твоя только до той поры, пока сжимаешь в руке.
   Когда-то он был без ума от танцовщицы, и Герр с откровенным удовольствием принимала его пылкие, но безупречно почтительные ухаживания. Но ведь кроме красивых слов ничего не было - почти ничего.
   Девушка задумалась, взяла с подставки круглую шкатулку, достала из неё бусы.
   -Твоя любовь стоила... несколько дороже.
   Жемчуг лёг на колени Помайи. Инстинктивно он отдёрнул руку от украшения, словно обжёгся, встретился взглядом с Орэем. Лицо начало каменеть, превращаясь в вымучено-вежливую маску. Ксоу продал сына ради дорогостоящих подарков для своей дорогой куртизанки. И гон это отлично понимал и сочувствовал ему.
   Остаток вечера был испорчен, хотя Герр была мила и любезна. И напоследок просила непременно передать привет госпоже Манли.

* * *

  
   Приёмы в Торе считались не менее значимыми мероприятиями, чем официальные заседания. Представители самых разных слоёв общества, зачастую настроенные враждебно друг к другу, с собственными интересами, открыто здесь встречались и благополучно разрешали все проблемы - как для своего круга, так и личные. Порой в Тору приходили самые неожиданные люди, что никак не возбранялось.
   Огромный зал для приёмов по всему периметру был уставлен мраморными скамьями-ложами, которые с трудом принимали всех гостей.
   Посетителей всячески развлекали. Многочисленные музыканты, жонглёры и фокусники, соревнуясь друг с другом, устраивали целые представления. Новая аристократия, открыто осуждая нравы Ахит-Нес, усиленно им подражала, и артисты пользовались особым вниманием.
   Госпожа Герр находилась под покровительством Претора, и для неё в зале для приёмов предназначалась отдельная почётная скамья. Сегодня в Торе присутствовали оба Дакая - вечная проблема содержания армий -, и они оба, по очереди, подходили к Герр засвидетельствовать восхищение её талантом и красотой.
   Главенствующая Торгового союза Манли Аг'яр появилась в самый разгар вечера. По случаю посещения Торы её панла была белоснежной. Аг'яр была здесь единственной представительницей старой аристократии, правда, отрёкшейся от царственной династии Ахит-Нес, с самого начала выступившей на стороне республики. Открытое отречение и сейчас у многих вызывало недоверие и подлинную злобу, густо замешенную на зависти - как в Даретанье, так и в Новом царстве.
   Ни на кого не глядя, Манли стремительно приблизилась к Герр, громко объявила, глядя прямо в зелёные глаза:
   -Привет тебе, прекрасная повелительница Даретаньи.
   -Госпожа сверх меры снисходительна к танцовщице, чьё состояние - только умение танцевать, подаренное Милосердной, - отозвалась Герр. Улыбаться она не торопилась.
   Взмахнув панлой, аристократка опустилась рядом с танцовщицей.
   Помайи сдержанно поклонился и занял свободное место у стены, возле гона. Вернее, Орэй сразу вскочил и торопливо отступил под арку. Сопровождая бэл повсюду в качестве личного слуги и секретаря, он старался не привлекать к себе внимания.
   Муж Манли недоверчиво огляделся. Среди присутствующих не было видно отца, и это обстоятельство, после некоторых замечаний жены, встревожило Помайи. Наконец он собрался заговорить с Орэем, но и тот куда-то исчез.
   Аг'яр непринуждённо облокотилась на изгиб изголовья, чуть приблизилась к соседке:
   -Сегодня я пришла в Тору с единственной целью - увидеть вас. Я разговаривала с Парки. Он утверждал, что говорит от вашего имени, но... я плохо его поняла. С чего это старый пройдоха выдумал, что я якобы недовольна Тором Правителей?
   Герр выдержала взгляд аристократки, потёрла свой странный браслет:
   -Что ж, могу и пояснить, если Парки вас запутал. Не нищему Тору Правителей указывать Аг'яр, что и как делать. Скорее, вам следует повелевать Тором. Если он для чего-нибудь понадобится.
   Мятежное заявление не произвело заметного впечатления на Манли, хотя густо накрашенное лицо привычно скрывало все эмоции. Она снисходительно отозвалась на громкое приветствие Дакая Ванада - тот сидел напротив, в полудюжине шагов, - приняла посланную им чашу с красным вином.
   Военные из свиты Дакая уже достаточно захмелели и дружно выказывали своё особое одобрение танцовщице. Впрочем, сакпо-бан вели себя учтиво.
   Герр цинично усмехнулась:
   -Имя Манли Аг'яр намертво связано с именем изгнанного царя Ахит-Нес. Полагаю, что открыто заявить свои права на власть, на подлинную власть, вы не сможете. И вам не обойтись без содействие храма.
   Тонкие брови Манли приподнялись - почти насмешливо.
   -Не такой большой секрет, что госпожа Герр пользуется покровительством Кэтриухчулы. Мне рассказали, что дом для вас приобрёл он, а вовсе не Претор. Хотя телле скромен и открыто не хвастается подарком. Я также убедилась, что многие сакпо гордятся знакомством госпожой Герр и не пропускают её выступлений. - Манли определённо веселилась. - Возможно, в Торговом Торе имеются ваши горячие поклонники. Но почему вы надеетесь, что я захочу вам... помогать?
   Герр не отозвалась. Ей представлялось, что Манли сама найдёт правильные ответы.
   Тонкие, изящные пальцы аристократки легли поверх смуглого запястье танцовщицы, слегка сжали необычный браслет.
   -Я могу спросить иначе? Что вы мне предложите?
   -Домыслы о вашей... дружбе с последним Ахит-Нес заходят очень далеко. Их очень трудно опровергнуть, но легко... подтвердить.
   -Предположим. И что произойдёт потом?
   -Вашего сына признают новым царём Даретаньи. Благословленным Латагрэн законным правителем.
   -Или законным мужем правительницы, согласно обычаю Латагрэн, - спокойно продолжила Манли, будто это была её собственная мысль. Она так и не прикоснулась к угощению, которое протягивал на огромном подносе нарядный слуга Тора. Велела ему отойти. - Тем более что Просветлённые это одобрят.
   -Зато вы получите главный приз. Власть над страной отойдёт к реальной силе - Торговому Тору, а не беспомощным правителям во главе с бесполезным Претором, как обстоят дела сейчас - к сожалению.
   -Бесполезным? - Манли презрительно выпятила губу. - Если бы Ксоу оставался... бесполезен. Но, дорогая, ты недооцениваешь великий храм. Кто знает, чего хотят Просветлённые? С самого начала Кэтриухчула всегда и во всём поддерживал Тор Правителей.
   -Так было раньше, - уверенно отозвалась Герр. - Теперь многое изменится. И небесная покровительница, сплетающая все нити воедино, благословит такую перемену.
   Некоторое время Манли пыталась разгадать услышанные слова. Повернувшись, она обворожительно улыбнулась мужу, не переставая улыбаться, снова нагнулась к Герр:
   -Я слышала кое-что... о вашей нежной привязанности к моему супругу. Надеюсь, она не настолько сильна, и вы оставите Помайи... мне.
   Герр тоже взглянула на Помайи, опасно усмехнулась:
   -Тогда зачем посылать его... прямо в мой дом?
   Манли улыбнулась ещё лучезарней, снова посмотрела через плечо, будто разглядывая витые арки, окружавшие гостевой зал.
   Расчётливая жесткость высокородной женщины и нравилась, и задевала Герр. Она не удержалась:
   -Вы согласны отдать мне Баарьяда, не уступив его отцу?
   -Возможно.
   -Так да или нет, моя госпожа?
   Вызывающая улыбка исчезла - аристократке стало не до улыбок.
   -Да. Если в храме снова произойдёт чудо и Латагрэн благословит перемены. - Она кивнула в сторону арок, за которыми непрерывно мелькали нарядные слуги.
   -Ваш красивый гон исчез почти одновременно с женой Дакая Лагвия. Госпожа Юдисия на редкость... безнравственна. Жаль, что достойный Дакая вынужден терпеть подобное поведение... сестры Ксоу.
  
   Служитель Торы подсказал Герр, что её личный гон направился во внутренний закрытый сад. Она натолкнулась на нетерпеливо совокупляющуюся парочку возле ниши с алтарём Всевидящего ока - символом Хоаб, под разросшимся жёлтым кустом.
   Не смея навалиться на бэл, Орэй упирался на колени и локти, лава сбилась до плеч, ягодицы цвета топлёных сливок вздрагивали между раскинутых ног женщины. Вцепившись в золотые волосы, Юдисия жадно тянулась к груди гона.
   Герр задохнулась в приступе гнева, сердито вскрикнула. Она на самом деле разбаловала Орэя.
   От резкого возгласа гон дёрнулся как ошпаренный, скатился в сторону, замер посреди садовой дорожки, не решаясь одёрнуть лаву. Следы укусов отпечатались на его груди и шее.
   Супруга Дакая выглядела скорее рассерженной, чем смущённой. Она села, затем встала, вызывающе уставившись на танцовщицу:
   -Сколько заплатить за старания твоего любимца?
   Герр промолчала. Когда Юдисия ушла, она встала прямо над растерзанным гоном, презрительно зашипела.
   -Когда дворового пса охватывает похоть, он лижется на виду у всех.
   -Бэл, я не смел противиться.
   Пощёчина вынудила его замолчать.
   Схватив гона за плечо, Герр с силой его встряхнула.
   -Ты... Господин Ксоу берёг тебя. Он предупредил, что ты никогда не имел близости с женщинами. Неужели тебе всё равно с кем - и не противно? Даже в первый раз?
   Лицо Орэя в ореоле рассыпавшихся золотых волос побледнело, пылал только яркий отпечаток пощёчины.
   -Мой господин меня берёг? Так вам объяснил добрый господин Ксоу? Он забыл предупредить бэл, что пользовался мной сам. Так что мне ничего не противно.
   Герр отдёрнула руку, потом вернула на место, растерянно призналась:
   -Я не знала.
   Орей и не хотел, чтобы бэл знала. Он неловко привстал, пытаясь привести измазанную травой одежду в порядок.
   -Теперь бэл Юдисия рассердится на вас и пожалуется брату.
   Не отвечая, Герр сама подняла его пояс, предупредила строго, но спокойно:
   -Иди к носилкам и дожидайся меня там.
   Гон собирался что-то добавить в оправдание, но опомнился и, не поднимая глаз, помчался исполнять приказ.

ГЛАВА 4

Тайны храма

  
   Привратник при покоях Верховного узнал позднюю посетительницу и беспрепятственно пропустил внутрь, снова плотно задвинув створку тяжёлой двери.
   Кэтриухчула кивнул подопечной. Танцовщица блистательно реализовала лучший из его замыслов: богиня явилась Избранному. Сошествие Латагрэн считалась знаком особой милости и благоволения к Даретанье, и Герр сыграла роль Благодетельной без малейшего сбоя. Она настолько околдовала юношу, что даже у Просветлённых не возникло сомнений насчёт чудесного прихода богини.
   Эффектом от устроенного представления Кэтриухчула остался более чем доволен. В тот день радостная весть мгновенно распространилась по всему храму, достигла великого города и полетела дальше - по всей стране. Богиня вспомнила о своём народе. Свершилось долгожданное чудо, и нескончаемые толпы паломников вновь устремились в белый храм над Эвосом. Энтузиазм верующих вылился в небывалом преклонении перед служителями храма. Люди оставляли богатые пожертвования и с благоговением внимали словам Просветлённых, а потом разносили эти наставления по всем шести городам Даретаньи.
   Верховный жрец, в свою очередь, щедро рассчитался с Герр и продолжал ей покровительствовать, в полной мере используя таланты и красоту.
   Кэтриухчула указал девушке на низкую скамеечку. Хромой послушник - когда-то он танцевал для богини, но повредил ногу и сделался обычным слугой, - шаркая на ходу, подал настой в глубокой деревянной чаше.
   -Телле, ваше питьё остыло.
   -Спасибо, мальчик. Иди, ты мне пока не нужен.
   Герр сбросила вуаль, и Просветлённый на долю мгновения задержался в зелёных глазах, притягивающих даже его.
   -Ты не появлялась в храме семь дней, а сегодня пришла в неурочное время. Что-то случилось, дитя?
   По лицу танцовщицы скользнула тень улыбки. Взяв ладонь жреца обеими руками, она почтительно коснулась губами его перстня:
   -Телле, я верю, что ты мудр и не можешь ошибаться. И благодарна за всё, что ты мне подарил. Но я... беспокоюсь об Избранном.
   Худощавое, не старое, а скорее неопределённого возраста лицо Просветлённого не изменилось. Жрец только поджал губы:
   -И напрасно, дочь звезды. С ним всё в порядке, но ведь я предупреждал: юноша не покинет храм. К сожалению, его судьбу нельзя изменить.
   -Телле, но уверен ли ты, что всё получится так, как ты говоришь?
   -Почему ты сомневаешься?
   Теперь Кэтриухчула нахмурился, длинные чёрные брови грозно сдвинулись. Если Герр и понимала, что разговаривает с Просветлённым недопустимо дерзко, то ничем не выдала страха. Спокойно выдерживая пронзительный жёсткий взгляд, она откинула со лба рассыпавшиеся в дороге волосы, вытащила из них гребень.
   -Да, телле. Я полна сомнений. Я узнала, что Претор подписал приказ об аресте госпожи Манли.
   Рука жреца невольно напряглась. Он надеялся, что до крайностей не дойдёт, хотя сам настаивал на расследовании:
   -А согласие Тора Правителей? Госпожа Манли не обычная аристократка. Она - Главенствующая Торгового Тора.
   -Согласие будет получено. Многие соблазнятся избавиться таким простым и надёжным способом от всех долгов, а заодно, и от кредитора.
   Просветлённый положил сильную ладонь - Герр всякий раз поражала физическая сила старого жреца - на узкое плечо девушки, подался вперёд:
   -Исключено. У госпожи Аг'яр есть наследники.
   Герр выразительно, без должного почтения, фыркнула:
   -Незаконнорожденный сын получит жалкие крохи от состояния матери, в лучшем случае. А молодой муж вовсе ничего не получит, ведь он не стал отцом. Его самого продадут. К тому же... порядок наследования толкуют сами уважаемые члены Торы. Требовать возврата долгов будет некому, и состояние Аг'яр без лишнего шума конфискуют. В основном в пользу тех, кто сейчас сам в долгу перед Манли. В казне от такой операции не прибавится ни астома. И уверена, всё прикроют именем Милосердной.
   На эту тему Кэтриухчула всерьёз не задумывался, но вынужден был согласиться, что, скорее всего, юная танцовщица права, а он заблуждается. Вопрос с состоянием Аг'яр закончится именно так, если только Герр не ошиблась с внезапным арестом.
   -Откуда твои сведения? Ксоу мне ничего не говорил.
   -А зачем Претору беспокоить пустяками великий храм? Сначала он всё закончит, заслужив вдобавок тайную, но весомую благодарность Атэнашевр'Ахит.
   Имя звучало для Кэтриухчулы, как нечестивое проклятье. Жрец навис над девушкой, словно выпустившая когти хищная птица, но Герр снова не испугалась.
   -Неужели Ксоу и впрямь заигрался с Ахит-Нес? - пробормотал Просветлённый, придя в себя.
   Высоких принципов у Претора никогда не было. Главное его достоинство - большое любвеобильное сердце. Но Ксоу не был и глупцом. Нет, вздор. Армия никогда не примет возврата Ахит-Нес. Лучше Атэну забыть дорогу в Даретанью, или воды Оорен вновь окрасятся кровью. Хотя Атэна наверняка этим не напугаешь - он только расхохочется.
   На этот раз Кэтриухчула с трудом вернул приличествующие его сану спокойствие и величественность. Замечания Герр всегда выводили его из равновесия. А ведь она так молода. Ей полагается лишь беззаботно кружиться под музыку. Да кружить головы таким хитрецам, как Претор, и выслушивать их болтовню. Впрочем, Просветлённый лукавил сам с собой. Обычной танцовщицей Герр никогда не была, и он всегда это знал.
   Жрец отодвинулся подальше, в тень, скрестил руки на обнажённой груди:
   -Дочь серебряной звезды, ты намекнула на неприятные вещи, которые... весьма похожи на правду. А от правды я никогда не отказывался, чьи бы уста её не произносили. И как бы неприятно она не звучала. К огромному сожалению, Атэн не забыл дорогу в Даретанью. Он не только мечтает, он постоянно готовится к новому завоеванию. Семь вёсен назад он уже подходил к Оорен, правда, с небольшими отрядами... Но сейчас лазутчики приносят дурные вести... Жаль, что Ксоу оказался так подозрительно... самостоятелен, но с ним я разберусь.
   Однако в смутное время опасно разрушать законную власть. Тор - это голова Даретаньи. Оставшись без головы, Хоаб не сумел победить Оирона.
   Кэтриухчула пожалел о сказанном - не стоило пугать Герр. Но упоминание Ахит-Нес всегда поднимало на поверхность то, что обычно пряталось в самой глубине его тёмного сердца, закрытое ото всех.
   Герр отнеслась к его угрозам удивительно хладнокровно:
   -Но Хоаб победил, когда Милосердная подарила ему новую голову. Тор Правителей больше не способен ничем управлять, а только портит и разрушает. Он приведёт Даретанью к гибели. Тор - это гниль, а гнилую стену не надо преодолевать, достаточно пнуть ногой. Тор не пользуется уважением армий, им недовольны торговцы и ремесленники. Ты бы слышал, что говорят на улицах. За Претором нет никого, кроме... одного тебя, телле.
   Жрец долго обдумывал последнее заявление, попробовал свой напиток, наконец отрицательно качнул головой:
   -Нет, Герр. Тор - это не мираж в Бесплодной Земле. Его власть и сила поддерживает порядок на земле Даретаньи.
   -Посмотрим, чья сила сильнее, - услышал Кэтриухчула от танцовщицы, которую сам назвал именем богини. - Армия Ванада только что получила твёрдые гарантии от Торгового союза. И астомы до следующей весны. Дакая Ванада лично готов обвинить Тор Правителей в прямой измене. Претор будет низложен и призван к ответу.
   Заявление потрясло Кэтриухчулу: всё происходило неправильно, не так, как задумано. Арест Манли Аг'яр - это неприятность, которую следует исправить... или смягчить последствия. Но военный мятеж в пользу торговцев. Отдать власть в руки безродных людей во главе с хитрой лисой Манли! Нет, богиня такого не одобрит.
   Подавив невольный приступ страха, Кэтриухчула открыто возмутился:
   -Манли коварна и вероломна. Даже мне неведомо, каким богам она втайне поклоняется.
   В злости Просветлённого было что-то личное. Интересно, что связывает его с Манли? Герр тряхнула своей длинной гривой, словно колдуя:
   -Госпожа Аг'яр поклоняется только небесной повелительнице. Но, к сожалению, телле, Манли известно о вашей неприязни.
   Кэтриухчула прикрыл глаза, чтобы свет не мешал сосредоточиться. Такие перемены пугали и оставляли очень мало надежды, но слова Герр заставляли действовать.
   Он заговорил снова - медленно, не допуская в голосе сомнений:
   -Я надеялся, нет, был уверен, что Золотая война и изгнание Ахит-Нес станет главным делом моей жизни. Много вёсен я упорно в это верил. Но великой богине нет дела до наших надежд, она лишь испытывает нас. Мы не победили до конца, и теперь смертоносный ураган надвигается из-за Оорен. Что ж, придётся ему противостоять - всем вместе. Ладно, как скоро назначен арест Манли? - Последнюю фразу жрец произнёс по-другому - резко, отрывисто, приняв решение.
   -Завтра стража Торы придёт в городской дом её приятеля, господина Кориха.
   Просветлённый вдруг подумал, что Ксоу задумал убийство Манли - без всяких обвинений. Так проще всего. Догадка сразу переросла в уверенность.
   -Дакая Ванада выделил для охраны Манли своих людей во главе с сакпо-бан Мендашем. Это - правая рука Дакая. - Герр искоса посмотрела на жреца, поправила гребень. - Кроме того, Манли встретилась со мной. Она согласна... отдать вам единственного сына. Так что сегодня я пришла просить храм о благословении.
   Жрец невольно моргнул. О таком удачном исходе он и не мечтал.
   -Однако... ты опасная и смелая женщина. Думаю, что в другой своей жизни ты была такой же. Теперь я стану бояться того дня, когда ты... вспомнишь всё, что забыла о себе.
   Герр облизала тёмные губы, произнесла задумчиво:
   -Кто осмелится спорить с повелительницей смерти? Тору придётся уступить божественной воле, если сегодня, в такую... ясную ночь, небесная Благодетельница вновь явится к Избранному... - Она думала о своём мужчине, чьи глаза наполнены звёздным сиянием.
  
   Приоткрыв заветную дверь, Герр невесомой тенью скользнула в тайные покои под ночным небом. Избранный не спал - он любил ждать её приход.
   -Царица ночи вспомнила обо мне. - Привстав на локте, юноша радостно улыбнулся и невольно отдёрнулся, когда рука коснулась голого плеча. - О! Почему у моей богини холодные руки?
   Герр перевернула ладони и рассмеялась непонятно чему:
   -Открой мне тайну, любовь моя.
   -Но у меня нет тайн от всемогущей.
   -Неужели? Чем же ты околдовал сердце богини?
   В глазах Избранного блеснули слёзы. Он плакал от счастья, упиваясь каждым мгновением.
   Состояние экзальтации передалось и Герр. Медленно-медленно она опустилась на колени, и оба счастливо засмеялись, заворожено глядя друг на друга и переплетая чуткие пальцы.
   Разве их любовь не волшебная сказка? Что иное под звёздным небом столь же прекрасно и бесценно?
   -Пойдём в сад, - пошептал Избранный.
   На одной из плоских ступенчатых крыш храмового комплекса были высажены растения. Обнявшись, они ступили на маленькую лужайку. Юноша поставил переносной светильник на траву и тихонько, по-особенному, кого-то позвал. Из темноты сверкнули горящие глаза, потом на открытое пространство выглянул огромный кот и снова замер, насторожённо следя за незнакомкой. Герр протянула руку:
   -У, какой. Иди сюда.
   Зверь не пошевелился. Избранный осторожно приблизился к нему, со смехом обернулся:
   -Он боится тебя, Латагрэн.
   Богиня одобрительно усмехнулась и вдруг присвистнула. Кот подскочил и, не раздумывая, метнулся прочь, ломая цветы. Избранный кинулся было следом, но Герр поймала его за цепочку на ноге. Не смея противиться, юноша обернулся и застыл в ожидании.
   А Герр загадала: если сейчас он осмелится поцеловать первым, всё будет хорошо. Она никогда его не потеряет - вопреки предсказаниям Кэтриухчулы. Девушка окаменела, боясь ответа, словно решения грозного судьи. Утекавшие бесследно мгновения наполняли сердечко отчаяньем, не оставляя надежды.
   Поверив в собственное гадание, она закрыла глаза, не смея вздохнуть. И радостно ахнула от прикосновения теплых губ. Длинные волосы то окутывали их тела, то отбрасывались в сторону, словно в зачарованном танце, не имевшем названия.
   Не разъединяясь, любовники упали на траву и ласкали друг друга так медленно, словно всё время принадлежало только им.
  
   Много властных и много славных,
   Много там есть меня достойней,
   Среди грозных богов всемогущих,
   Твоего дожидается взгляда.
   Я ничто, я пыль под колёса
   Для твоей огневой колесницы,
   Отчего же тогда, дорогая,
   Задрожали твои ресницы?
   Я не смею петь о любви,
   Только разве могу оскорбить
   Алым цветом своей любви
   Дорогую мою?...
  
   -Алым цветом своей любви... - зачарованно повторила Герр и догадалась: - Агати.
   -Это мои стихи, - неожиданно поправил Избранный.
   -Неужели?
   -Прими их в дар, Латагрэн.
   -С удовольствием, - великодушно согласилась Герр с высоты своего божественного величия. - Однако ты дерзок, коли смеешь называть меня дорогой.
   -Но разве я могу говорить не так, как думаю? Ведь богине известны все мои мысли?
   -Все? - лукаво переспросила Герр, дразня его губы своими.
   Вместо ответа Избранный снова поцеловал сам, ласково и, одновременно, по-мужски надёжно и успокаивающе, как бы охраняя от всех забот, что стерегли возлюбленную.
   -Я заберу тебя из храма, - не выдержала Грэн.
   -Никто не вправе противиться божественной воле, - тотчас последовал ответ, но в голосе не было радости - только покорность.
   -Ты не хочешь?
   -Ты вправе дарить милость любому смертному. Всё происходит по твоему слову и желанию, царица ночи и повелительница смерти, уносящая все жизни. Но я предназначен для тебя... только на земле. Я вовсе не ровня... богам. Моя дорога ведёт в мир Забвения, а там, среди других теней... ты меня не узнаешь.
   Он повторял слова, которым учат всех юных жрецов и которые ничего не значат. Герр не ждала столь твердого отпора, подумала, что на самом деле почти ничего не знает о прекрасном возлюбленном.
   -Не вспоминай о Забвении. Я унесу тебя в сияющий мир среди звёзд и назову равным Оирону.
   Герр осеклась. Всё, что говорилось до сих пор, было почти невинными выдумками. Но всякое новое слово приближалось к опасной лжи.
   Она так долго молчала, что Избранный заговорил сам:
   -Я знаю: твой сияющий в ночи дворец стоит за облаками, среди звёзд, на золотом острове. Весёлые дети играют там на флейтах, и подманивают серебряных птиц, и сажают их в клетки, а потом снова отпускают на волю. И кружатся две луны в вечном танце.
   -Да, там чудесно. И музыка не смолкает никогда...
   -Тогда зачем ты сходишь на тёмную землю, где служители зла выглядывают из подземного мрака?
   И снова Грэн промолчала, боясь лгать.
   -Я знаю, всегда знал, что на земле лучше, чем в холодном царстве среди звёзд. Здесь нет вечного веселья - наоборот, бывает... так печально. Но какая радость без конца, без всяких забот. Тогда не случается никаких праздников. Поэтому ты, божественная, и возвращаешься ко мне...
   Юноша умолк. Его наивное и пылкое заявление вовсе не походило на обычные слова Просветлённых. Неправда, он не такой, как все. Герр запустила пальцы в шёлк волос, спросила укоризненно:
   -Получается, ты любишь землю сильнее, чем свою богиню?
   -Я боюсь, что Всемогущая не захочет меня любить в своём звёздном дворце.
   От волнения его голос задрожал, а Герр задумалась. Рассуждения возлюбленного снова мучительно напомнили, что они не смогут быть вместе. Просветлённые не отпустят Избранного на свободу, а в храме ему как раз и грозит смерть, как символ счастливого окончания его служения богине. Избранный обречён уйти в мир Забвения, то есть погибнуть.
   Герр словно наяву ощутила ледяное дыхание смерти, как предчувствие. Она передёрнулась, развернула лицо юноши к светильнику. Нежные губы казались такими упрямыми. Захотелось ударить, чтобы они распухли и не смели доверчиво улыбаться, когда ей так больно, что хочется кричать.
   -Прости, что заглядываю в твои глаза, Латагрэн. - Голос звучал тихо, как во сне.
   Теперь танцовщица испугалась, что он поймёт её мысли. Она незаметно раздавила горошину с мазью, кончиками пальцев что-то нарисовала на щеке юноши, очертила брови, коснулась виска. Избранный поднял ресницы, неуверенно смотря возлюбленную, покачнулся:
   -У меня кружится голова...
   Последнее, что он запомнил, - серебристые звёзды, летящие с рассыпавшихся волос.
   Призрачные звёзды были тайной, а вернее, фокусом, которому Грэн научил Верховный. Звёзды усыпали всю траву вокруг. Они были недолговечны, но сохранялись некоторое время - пока их не рассеивал солнечный свет.
   Герр помогла Избранному лечь, укрыла накидкой, захваченной с постели. Из-под куста за её уходом с подозрением следили горящие кошачьи глаза. Сверху, через потайное окно, глядел Кэтриухчула - сегодня Верховному не спалось.
  

Глава 5

Шаиси Баарьяда

   Отряд Баарьяда занимался ремонтом старой дороги за Купесом. Когда появился посыльный от Дакая, сын Манли трудился наравне с простыми солдатами. Гадая над причиной срочного вызова - Дакая исключительно редко вызывал к себе младших сакпо, - Баарьяд отдал все необходимые распоряжения, торопливо почистился и последовал за гонцом.
   Базовый лагерь армии Лагвия находился в зелёных холмах, прямо за Эвосом, так что вызванный сакпо явился в шатёр командира измученным и запылённым после неблизкой дороги. И застыл - от неожиданности. В центре просторного, открытого с одной стороны шатра, за красиво сервированным раскладным столиком сидела его мать. Дакая тоже находился здесь - сидел спиной к входу. Присутствие матери смутило юного сакпо не меньше, чем грозный Дакая.
   Баарьяд невольно сглотнул, непроизвольно ощутив голодный спазм при виде еды. Дакая Лагвия обернулся недовольно, словно его прервали на полуслове. Сакпо чётко приветствовал командира, затем, получив разрешение, шагнул к матери, поцеловал руку, снова выпрямился - высокий красавец-сакпо. Он нежно любил мать и всегда восхищался её независимостью - Манли открыто бросала вызов окружающим.
   Манли встала. Великолепный наряд, расшитый серебром по синему полю, ниспадал причудливыми складками, шею и грудь прикрывало многорядное ожерелье-воротник из золотых колец.
   -До чего ты хорош в алой панле, Баарьяд. - Она смахнула пот со лба сына.
   -Прости, что я перед тобой в таком виде, госпожа мать. Я торопился. Но дай мне немного времени, и я оденусь подобающим образом.
   -Нет, времени я тебе не дам. Прямо сейчас ты покинешь лагерь.
   -Почему? - изумился Баарьяд.
   -Я решила изменить твою судьбу. Ты оденешь исэку.
   Сакпо невольно оглянулся и увидел холодное, надменное лицо Дакая. Только в глазах командира сейчас читалось откровенное сочувствие.
   -Что?! - Впервые в жизни сын Манли испытал удар, который не смог выдержать. В глазах потемнело, а земля под ногами словно куда-то исчезла. Но он знал мать: её решение всегда окончательно, ничьё "нет" не примется в расчёт.
   -Ты всегда был примерным и послушным сыном.
   -Кто она? - изменившимся голосом выдавил из себя Баарьяд.
   -Ты её видел, и, кажется, она успела тебе понравиться. Ты станешь мужем несравненной госпожи Герр.
   -Танцовщица!!!
   Госпожа Манли лучезарно улыбнулась, подняв руки, положила их на широкие плечи сына:
   -Твоя будущая супруга молода и ослепительно красива. А исэка - это невесомая полоска ткани от покрова Милосердной.
   У Баарьяда голова шла кругом. Тер-Осум один раз пошутил, что они равны. На самом деле дядя говорил тогда совершенно серьёзно - они оба бесправны.
   Для чего-то он спросил, заранее зная ответ:
   -И Военный Тор меня отпускает?
   -Я возместила двойную стоимость звания сакпо. Собственно, ты уже четыре дня не принадлежишь армии Лагвия. - Дакая сдавленно кашлянул, будто поперхнулся. - Шаиси назначена на послезавтра, и на свадебную церемонию приглашены самые уважаемые люди. Исэку тебе завяжет Верховный жрец. Воистину огромная честь. Дакая Лагвия, я привезла приглашение на церемонию и для вас. Так что едем, Баарьяд, у нас мало времени.
   Лагвия снова издал непонятный звук, побагровел:
   -Госпожа Аг'яр, благодарю за приглашение, но я получил приказ Тора Правителей...
   Эту новость Манли приберегла под самый конец. Она укоризненно посмотрела на Дакая, словно и тот в чём-то провинился.
   -Дакая Лагвия, я вижу, что гонец с известиями о столичных событиях не успел до вас добраться. Большая часть Тора Правителей обвиняется в предательстве. Обвинение поддержал храм, так что временно в стране нет никакой власти.
  

* * *

  
   Странные и тревожные события последних дней, связанные с обвинениями Торы, многих лишили покоя, но всё вдруг отступило на второй план. Даретана дивилась. На улицах столицы, на базаре, да в любом жилище или мастерской говорили только о шаиси танцовщицы, гадая, с какой целью Манли Аг'яр согласилась на неравный брак сына. С другой стороны, у Баарьяда не было отца, и только состояние матери позволяло ему носить белую панлу аристократа. Или наряд сакпо, хотя в армии к законности происхождения относились менее требовательно.
   Свадебная церемония шаиси считалась особо угодной богине. Завязывание узла исэки напрямую относилось к культу Латагрэн и её строптивого супруга Оирона, и Просветлённые любили рассуждать на эту тему.
   В последнее время шаиси - брачные союзы по древнему обычаю, отвергнутому при Ахит-Нес - заключались несколько чаще, но вовсе не потому, что на них настаивал храм. За исэку полагалось платить, и обедневшая знать торговала своим исключительным правом носить белоснежную панлу и всеми привилегиями благородной крови. Заключалась обычная взаимовыгодная сделка.
   Собственно о госпоже Герр упоминали вскользь, не зная, что и сказать. Заплатить за исэку танцовщица вряд ли могла, а высокородная и невероятно богатая Аг'яр менее всего нуждалась в астомах. Она сама подарила молодым новый дом. Трёхэтажный, с шестью стройными колоннами перед фасадом, облицованным мрамором, - он был вышё здания Тора и походил на дворец.
   Шаиси совершалась на редкость пышно, с огромным количеством гостей. Главный вход и лестницу дома разукрасили цветочными гирляндами. В зале, где проходила церемония, всё казалось ярким и нарядным - от светильников слепило глаза.
   Помайи наконец удалось поймать Орэя. Он схватил гона за запястье, и тот замер, не решаясь вырваться.
   -Надо поговорить.
   -Господин?...
   -Что происходит, Орэй?
   -Шаиси с благословения Латагрэн. Бэл выбрала супруга.
   Помайи едва не встряхнул упрямого гона.
   -Орэй, не надо мне так отвечать. Разве ты не понимаешь - я не могу требовать объяснений у Манли. Скажи хотя бы, где отец?
   -Полагаю, что ваш отец господин Ксоу сейчас находится дома.
   -Ладно.
   Помайи отпустил руки гона, покосился на молодых, сидевших на почётных местах - друг против друга.
   Невеста выглядела ослепительно, но жених был ничем не хуже. Он радостно улыбался, выслушивая шутливые пожелания гостей. Правда, обычно беззаботные васильковые глаза Баарьяда смотрели насторожённо. Помайи вспомнил себя на месте сына Манли (его шаиси было гораздо скромнее) и немного посочувствовал.
   Орэй мог воспользоваться удобным моментом и отойти, но он словно чего-то ждал.
   -У тебя, наверное, есть причины... таиться от меня, - печально заметил Помайи. - Знаешь, а ведь я просил Манли, чтобы она тебя купила.
   -Зачем?
   -Ты не хочешь жить рядом со мной?
   -Нет.
   -Ну, как хочешь.
   -Господин Помайи, я думаю, вам не о чем волноваться. Бэл Манли не допустит, чтобы с вами случилось плохое.
   -Ах, Орэй... Я беспокоюсь не о себе.
   -А о ком? - осторожно уточнил гон.
   -О Манли. Ну и о тебе. Ведь ты для меня как брат.
   -Господин...
   -Ну, почти как брат. Ведь подлинных братьев у меня нет. И поэтому я обязан тебя предупредить. Будь осторожен... со своей бэл. Она умеет быть безжалостной.
   -Как госпожа Манли?
   -Снова дерзишь? Узнаю Орэя. Нет, со мной Манли совсем-совсем другая. - Он мимолётно улыбнулся. - Пообещай, что...
   -Что?
   -Ничего. Иди, тебя зовут.
   Герр вовсе не звала своего гона, только посмотрела в его сторону, беседуя с матерью жениха.
   -Вы прекрасно смотритесь вместе. Редко видишь такую чудесную пару, - услышал Орэй, когда встал за спиной хозяйки.
   Следовало любезно заметить, что Манли прекрасно смотрится рядом с Помайи, что было чистой правдой, но Герр сказала иначе:
   -Вы доверили мне сына. Это бесценный дар.
   -Знаю, моя дорогая, - улыбнулась Манли. - Но в тебе я уверена, поэтому и поставила - на тебя. Даже Кэтриухчула заявил: это самая быстрая колесница, она обойдёт всех.
   "Иногда ставить рискованнее, чем самому участвовать в гонках", - вдруг подумал Орэй.
   -Что ж... сегодня утром прибыл посыльный из Купеса. Там отнесутся с пониманием... к отстранению Торы.
   -Приятная новость, хотя я и не сомневалась. - Манли потёрла виски. - О твоём шаиси в столице беспокоятся гораздо сильнее, чем о низложении Торы. Надеюсь, Ксоу не добавит нам излишних хлопот.
   Герр медлила с ответом. "Она вовсе не уверена, что на этот раз Ксоу проявит благоразумие и молча со всем смирится", - подумал гон.
   Отставив чашу, танцовщица наконец обернулась.
   -Госпожа Манли, вот Орэй. Он станет доверенным гоном моего супруга.
   Следовало похвалить своего гона, но Герр передумала - вряд ли в этом была необходимость.
   -Что ж... - Манли вгляделась в лицо слуги. - Отличный выбор. Они похожи... немного. Не перепутай в темноте. - Она сняла перстень и вложила Орэю в ладонь. - Будь снисходителен к моему сыну.
   Прижимая подарок к груди, Орэй отступил, спрятался среди гостей. Подумал, что неплохо вообще куда-нибудь сбежать.
   Манли взяла чашу с вином, смочила губы:
   -Пусть серебряные птицы, что несут покров Милосердной, совьют гнездо под крышей этого дома. Баарьяд был хорошим сыном, но теперь ты будешь его единственной госпожой, моя названная сестра. Пусть Баарьяд навсегда поселится в твоём сердце, а твоё сердце навсегда останется в его руке.
   "Нет! - едва не вырвалось у Герр. - Не вспоминай о серебряных птицах. Так не договаривались. Я не люблю этого мужчину".
   Отступать было поздно.
   В порыве искренних чувств, вызванных вином, Мендаш, один из самых почётных гостей и правая рука Дакая Ванада, громко заявил:
   -Госпожа Манли, ваш сын ухитрился похитить самую яркую звезду с небес Даретаньи.
   Лучезарно улыбаясь сакпо-бан, Манли одобрительно кивнула.
  
   В зале наконец появился Верховный жрец, и все разом встали. Разговоры прекратились, смолкли музыканты, а слуги отступили к дальней стене. Кэтриухчула горделиво выпрямился, поднимая руки. Прикреплённые к запястьям края панлы расправились, словно огромные чёрные крылья.
   Герр грациозно шагнула навстречу жрецу - казалось, она собралась танцевать для гостей, если бы обычай одобрял такую вольность.
   -В молодости он был потрясающе красив.
   Подумав, что ослышалась, Герр бросила недоумённый взгляд на Манли - аристократка загадочно усмехалась.
   Баарьяд встал рядом с невестой, не касаясь её, и тогда Просветлённый заговорил - негромко, заставляя вслушиваться в каждое слово:
   -Я объявляю шаиси Грэн и Баарьяда в счастливейшее время. Латагрэн вспомнила о Даретанье и вновь милостиво снизошла к Избранному. Владычица благосклонна к людям, кторые чтят её законы и склоняются перед её властью.
   От короткой проповеди-напоминания многие прослезились. Чудесное событие произошло несколько дней назад, но сердца верующих вновь заполнила чистая, незамутнённая радость.
   -Как справедливы твои драгоценные слова, телле, - негромко отозвалась Манли, выражая настроение собравшихся.
   Герр сделала плавный жест, раскрывая ладони, словно лепестки бутона.
   -Неисповедимы пути Милосердной, и мы молим её о милости.
   Чуть помедлив, Баарьяд повторил эти слова.
   В хрустальный сосуд, стоящий на высокой подставке, с тихим звоном упал последний, серебряный шар - настало время шаиси.
   Манли обеими руками подняла плоское блюдо с ритуальным угощением - решой, под дружные одобрительные возгласы протянула невесте. Герр зачерпнула полную горсть вязкой приторно-сладкой массы, сдобренной мёдом, поднесла к губам жениха.
   Запястье охватило приятное, смутно знакомое тепло. Герр вспомнила ощущение и едва не отпрянула. Один раз браслет нагревался точно так же. Злясь только на себя - загадки преследовали её, дразня и не давая ответов, - Герр на мгновение замерла, чтобы не отдёрнуться.
   -По воле богини и перед лицом людей я называю этого мужчину своим мужем.
   Вблизи невеста оказалась чересчур высокой - гораздо выше матери. Баарьяд натолкнулся на изумрудные глаза. Зелёные, как... Он начал тонуть, не успев подобрать сравнение - даже взмахнул рукой. Приоткрыв рот, юноша схватил приторную тепловатую решу. Он любил сладкое, но сейчас едва не подавился, торопясь проглотить всё и сразу. Когда ладонь опустела, глаза Герр снова приблизились, розовый кончик языка мягко стёр остатки еды с его лица.
   Свидетели одобрительно закричали и отпили из своих чаш хотя бы по глотку вина - за молодого мужа.
   Теперь Баарьяду предстояло угощать невесту. Он взял с блюда совсем немного реши, некоторое время молчал, словно вспоминая обязательные слова:
   -По воле богини и перед лицом людей я называю эту женщину своей женой.
   Затем губы молодой женщины коснулись его пальцев. Она проглотила угощение - их первую общую еду - осторожно, совсем не испачкалась. Просто следуя обычаю, Баарьяд ткнулся губами куда-то в щёку.
   Затем молодым подали полотенце - вытереть руки.
   -Сладкая реша, сладкая реша, - радовались со всех сторон.
   Баарьяд не шевелился, но возгласы не собирались умолкать, наоборот, видя бездействие главных участников, зрители становились всё азартнее.
   С лёгким вздохом Баарьяд согнул колено и опустил голову, чтобы было удобнее затягивать узел исэки. Волосы бывшего сакпо были короткими и ничему не мешали. Зрители наконец утихли, и Просветлённый накинул мягкую петлю на шею мужчины. Поверх рук жреца легли тонкие пальцы Герр.
   -Я беру тебя, Баарьяд. Прими мою исэку с радостью в сердце и с покорностью в мыслях. Шаиси аро, Баарьяд. - Прими мои слова за веру.
   -Я принимаю твою исэку с радостью в сердце и с покорностью в мыслях,- эхом отозвался сын Манли. - Я отдаю себя. Шаисити аро, Герр. - И это значило: я принимаю твои слова за веру.
   Теперь Баарьяд говорил, не поднимая ресниц, как предписывало новое положение. Он приготовился, но рывок оказался чересчур резким. Исэка затянулась до упора, мужчина дёрнулся, упорно пытаясь вытерпеть до конца. Когда узел немного ослаб, он поневоле согнулся, хватая воздух.
   -Свершилось, - удовлетворенно объявил Кэтриухчула. - По воле богини и перед лицом людей.
   Опомнившись, Баарьяд, резко качнулся назад, на скулах выступили ярко-алые пятна гнева. На долю мгновения он почти возненавидел женщину, которая так поступала с ним.
   Глядя на молодых, все гости взялись за руки и, запели свадебный гимн. Вспомнив о принесённом обете, Баарьяд справился с помрачением и покорно встал.
   Церемония продолжалась. Словно сами собой распахнулись парадные двери. Торжественную вереницу шаиси возглавили музыканты и певцы, а новобрачного повели под руки девушки - из самых знатных семей Даретаны. Они исполняли роль посланниц Латагрэн, у всех были маленькие корзинки, наполненные цветами. Следуя по главной внутренней лестнице и коридорам, посланницы старательно осыпали Баарьяда лепестками.
   Перед разукрашенной дверью тапеса процессия приостановилась. Вперёд снова выступил Кэтриухчула, вскинул руки-крылья, произнёс традиционное заклинание:
   -Милосердная владычица ночи, призываю тебя. Открой двери для мира и согласия, и пусть никакое зло не переступит через порог.
   Свадебное шествие сопровождали почти все гости, и сейчас они толпились в коридоре, громко комментируя как увиденное, так предполагаемое, чему следовало произойти в тапесе.
   Баарьяда повели дальше, в спальню, оставив любопытных снаружи.
   Невольно пересмеиваясь, девушки встали в полукруг, лицом к постели. В другое время Баарьяд охотно бы присоединился к общему веселью, но сейчас чересчур смутился.
   Помайи признался, что Манли избавила его от унизительного ритуала, но сейчас всё делалось строго по правилам шаиси. Одежду заберут и вернут матери, у него не останется ничего, только то, что подарит жена.
   Девушки подходили по очереди и помогали новобрачному разоблачиться, забирая какую-нибудь одну деталь наряда. В конце затянувшейся процедуры осталась только исэка.
   Затем Баарьяда уложили и расправили длинные концы исэки. Просветлённый уперся коленом в постель, рядом установили таз, где трепыхалась связанная птица.
   Длинные руки жреца действовали стремительно и безошибочно. Он вскинул окровавленный нож - несколько капель брызнуло на постель. Жрец прикоснулся по очереди сначала ко лбу Баарьяда, к его животу и паху.
   -Ты возбудился.
   Молодого мужчину вдруг начало безудержно колотить, словно он впервые видел кровь. Сделалось невыносимо стыдно.
   Просветлённый на что-то нажал, и стало легче дышать.
   В конце концов всё закончилось. Светильники загасили, задёрнули кисею полога, и все удалились.
  
   Официальная часть шаиси благополучно закончилась, и Герр лично проводила самого почётного из гостей, Верховного жреца. Возвращаться в пиршественный зал она не стала, а сразу поднялась наверх. В коридорах всё было освещено, но навстречу хозяйке никто не попадался.
   -Бэл.
   Приподняв длинную свадебную панлу, Герр плавно обернулась на знакомый голос - сначала ноги, потом грудь и лицо, словно в одном из своих танцев. Под аркой выхода на балкон стоял Орэй. Гон развязал волосы, и длинные золотые пряди окутывали его до талии.
   -Куда ты исчез? Я искала тебя.
   -Простите, бэл, - извинился гон, пропуская хозяйку мимо себя и опуская шнуры завесы.
   Герр облокотилась на парапет. Перед ней, внизу, раскинулся давно уснувший город с редкими, случайными отблесками факелов ночной стражи. Красная луна сегодня не вставала, и по чёрному небу скользил одинокий белый диск, прячась за редкими облаками. От цветника внизу поднимался сладостный аромат.
   Музыка из главного зала доносилась сюда приглушенными, неявными отзвуками. Весь мир вдруг оказался заключён в этой тесной площадке, превратившейся в обитель уединения и покоя.
   -Чудная ночь. Помолчи, Орэй, не нарушай таинства. - Гон и не пытался заговорить, его присутствие выдавало только бурное дыхание. - Что с тобой, Орэй?
   Герр протянула руку к светло-золотистым волосам, коснулась щеки. Она пылала.
   -Люди сходят с ума от одного вашего танца, а я приговорён присутствовать на каждом. Моё безумие не проходит - наоборот. Ведь мне приходится всё время находиться... рядом с вами. Видеть улыбку, слышать ваш смех. А когда вы дотрагиваетесь до меня... вот так...
   Бэл не останавливала гона, хотя и уловила запах вина. Орэй отпрянул, спрятал руки за спиной.
   -Проклятый шаиси! Все веселятся, а для меня - словно новая пытка. Сын госпожи Манли вовсе не любит вас - до безумия. Бэл... - Страстный голос оборвался от наплыва чувств. Гон резко отвернулся и безнадёжно выдохнул, едва слышно: - Простите меня в последний раз, бэл. Вы разбаловали меня. Клянусь, никогда больше... я не посмею так забываться.
   -Разве ты не знаешь, для чего необходим шаиси с сыном госпожи Аг'яр?
   -Необходим, - сорвался гон, сразу забыв о недавнем раскаянье. - Вам необходим шаиси, вам нужен супруг. Даже я вам полезен. Только ничья любовь вам не нужна.
   -Орэй, - Герр снова прикоснулась к мягкому золоту волосам. Она искренне надеялась, что время всё исправит и Орэй всерьёз кем-нибудь увлечётся - не может не увлечься. Он так молод и хорош собой. - Есть другой мужчина, которому я отдала сердце.
   -Другой? - Гон навис над бэл. - Это Помайи?
   Герр отрицательно качнула головой, обняла Орэя, словно он был её братом. Тот закрыл глаза:
   -Простите дерзкие слова, бэл... Вы позволили мне чувствовать себя мужчиной. Во всём виновато крепкое вино, иначе бы вы никогда меня не услышали. Позвольте, я провожу вас до порога тапеса. Господин Баарьяд ждёт.
   Герр слегка нахмурилась:
   -Только что прибыл гонец из Ума-Телле. В этом маленьком городке отыскались горячие сторонники Тора и... кое-кто ещё. Там готовятся серьёзные волнения. Ехать надо прямо сейчас. Мендаш выслал отряд к Южной дороге, и они там заждались - так что у меня не остаётся времени. Поручаю тебе посетить тапес. Успокой нового господина. Разговаривай с ним почтительно, как ты умеешь, но дай понять, что мне будет не угодно видеть его недовольство.
   Орэй поклонился госпоже:
   -Я всё исполню, бэл.
  
   Через прикрытые лёгкими занавесками окна до Баарьяда доносился шум свадебного веселья, затянувшегося за полночь. Время тянулось невыносимо медленно, порой начинало казаться, что Герр не придёт.
   Им пренебрегли, и смешно было жаловаться, да и некому. Он с самого начала подозревал, что не будет чрезмерно много значить для своей заносчивой супруги, но столь долгое ожидание было оскорбительно. Безродная танцовщица отвергла его покорность.
   Скрипнула входная дверь тапеса, пронеслись быстрые шаги, и через полог Баарьяд смутно различил фигуру жены, услышал дыхание, шелест одежд. Привстав, он облизал враз пересохшие губы:
   -Ты не спешила ко мне в нашу первую ночь, госпожа. - Упрёк вырвался невольно. Не получив ответа, Баарьяд неуверенно продолжил: - Ты вправе знать обо мне всё, госпожа, хотя... у меня нет особых тайн. Моя мать воспитывала меня в строгости. Я чтил богиню и не имел близости с женщинами. Из-за этого я всегда сердился на мать, но сейчас горжусь своей... невинностью. Ты познаешь меня, как Латагрэн познаёт своего Избранника. Я останусь чист перед тобой навсегда.
   Герр встала совсем близко, и Баарьяд потянулся в её сторону. Что-то смутило его - крупная мужская ладонь.
   От неожиданности он вскрикнул и отпрянул. Полог раздвинулся, и Баарьяд увидел вместо танцовщицы высокого светловолосого мужчину.
   -Кто?!
   -Госпожа назначила меня своим доверенным гоном.
   - Как ты посмел!
   -Сегодня бэл не придёт к вам. - Гон отступил, учтиво поклонился, но его тон был полон сарказма: - Аристократом пренебрегли, покупка не состоялась.
   -Что ты болтаешь? - закричал Баарьяд в приступе ярости.
   -Высокородным нравится самим покупать танцовщиц, а быть проданными - не по вкусу.
   -Ты забываешься, мерзкий гон. Убирайся.
   -Я только выполняю свой долг. Бэл уехала, а мне приказано объяснить господину положение, которое он займёт в этом доме.
   Баарьяд наконец узнал золотоволосого гона. Помайи тогда сказал, что они росли вместе, словно братья. Осознав своё бессилие, сын Манли закрылся покрывалом, процедил сквозь зубы:
   -Ты уже всё объяснил. Положение гона.
   Ничего подобного Герр не говорила, но опровергать Орэй не стал.
   -Бэл угодно, чтобы мой господин был учтив и приветлив со всеми, кто придёт в её дом. Тогда мне не придётся вас принуждать.
   -Принуждать меня? Опомнись! Я твой господин.
   Теперь молодой аристократ заговорил спокойно и надменно. Его лицо пылало, но вряд ли в сумраке это было заметно.
   -Я только напоминаю: вы обязаны всегда и во всём подчиняться той, кто завязала узел исэки.
   -И госпожа жена послала гона толковать мне закон Латагрэн? Ты её любовник? - Вопрос вырвался сам собой - он не успел ничего обдумать.
   Гон заметно дрогнул, сразу подтвердив подозрение:
   -Нет, господин.
   Баарьяд молча сбросил с покрывала бессмысленные лепестки цветов - ранее он лежал неподвижно, боялся их смять.
   -Позвольте дать совет, господин. Если вам покажется, что госпожа Герр проявляет благосклонность, оставайтесь всего лишь послушны. Не вздумайте полюбить.
   -Гон! - в ослеплении Баарьяд зарычал и попытался ударить дерзкого, хотя ни разу в жизни не поднимал руку на слуг.
   -Не обманитесь. Потому что отчаянье приводит к ошибкам. А госпожа Герр умеет быть жестокой.
   Баарьяду и в голову не пришло разумно отнестись к оскорбительному совету. Да он не для того и давался.
   -Дерзкий гон, я отрежу твой наглый язык, - пригрозил господин в ослеплении.
   Гон отступил к выходу:
   -Никто не исполнит вашего повеления. Бэл уехала и доверила мне распоряжаться в своём доме.
   Ещё раз поклонившись, Орэй покинул спальню. Он понимал, что отвратительно выполнил приказ, но ничего не мог с собой поделать. И бэл не следовало поручать ему объясняться со своим мужем, как бы она не спешила. Если только она не желала именно такого результата - чтобы у Баарьяда не осталось иллюзий.
  

* * *

  
   Носилки почти неощутимо покачивались на плечах шестерых гонов в коротких синих лавах цвета Аг'яр. Вышитая серебряными птицами тяжёлая двойная ткань наглухо укрывала Манли и её супруга от случайных любопытных взглядов. Женщина вытянулась поверх покрывала, закинув руку за голову, - было душно, и пылкие ласки мужа её утомили.
   Помайи, тоже нагой и даже без исэки, лежал лицом вниз, слушал нежный, страстный голос Манли, улыбаясь про себя. Наконец ответил:
   -Орэй сильно изменился, став гоном госпожи Герр. Он снова не захотел со мной говорить, сразу ушёл. А ведь мы росли вместе, как братья...
   -Твой синеглазый гон?...
   -Да, он такой, - словно извиняясь за внешность гона, подтвердил Палий.
   -Ты не спросил меня... о чем я договорилась с Герр.
   -Ты бы рассказала сама, если бы мне... следовало знать.
   -Ты прав. Некоторые вещи тебе знать не следует. - Манли снова потянулась к мужу, поцеловала в плечо. - Ведь правда, и всегда будет так, что я твоя единственная? Скажи, что я для тебя дороже сокровищ, охраняемых Хоаб, и нет никаких танцовщиц. Скажи мне.
   Помайи приподнял голову:
   -Клянусь звёздами в волосах богини, между мной и Герр не было ничего.
   -Ох, Помайи... Даже если вы... касались друг друга, это не важно. Меня мучает то, чего нельзя увидеть. Ты не жалеешь о том, что могло бы случиться? Ну, не прячь глаза, сероглазый дали.
   Помайи отыскал мягкие губы женщины и вместо оправданий стал их целовать - сколько мог долго, до головокружения. Только потом ответил:
   -Ты самая желанная возлюбленная, Манли. С тобой сравнится только Латагрэн, но богиню никто не видел, кроме Избранного. Зачем мне думать о других? В сравнении с тобой все другие - ничто. Что ты придумала, Манли? Для чего дразнишь меня? Я не думаю о Герр - только ты мне нужна. - Возбуждаясь от произносимых слов, он обнял женщину, вновь становясь с ней единой плотью.
   Носильщики без устали, упорно шагали и шагали по пустынной ночной дороге. Удовлетворенный, Помайи незаметно заснул, расслабленный искусными ласками, отдавшись до конца. В слабом мерцании лампы, убедившись, что муж крепко спит, Манли приоткрыла занавески, остановила носильщиков. Чуть поёживаясь от лёгкого ночного ветерка, она быстро укутала нагое тело в тёплую шерстяную панлу, торопливо поданную Льяса (доверенный гон всё время ехал следом за носилками), покосилась на мирно спавшего Помайи, плотно закрыла носилки:
   -В столице неспокойно, но боюсь, будет намного хуже. Если что, сына Претора не пощадят. Оставляю его на тебя, Льяса. Береги своего господина, как зеницу ока. Не сохранишь - лучше и тебе не оставаться в живых. А сбережёшь, я не забуду о награде. Ну, вперёд, ни к чему стоять на дороге.
   Манли строго оглядела оставшихся с нею слуг. Затем Льяса подсадил бэл на высокую лошадь (её вели специально для госпожи), преданно поцеловал руку бэл. В сопровождении четырёх верховых телохранителей госпожа Аг'яр поскакала по тёмной дороге назад, в город.
  

* * *

   В полированной поверхности огромного серебряного блюда, установленного на подставке, Помайи видел себя всего, с головы до пят. Драгоценная панла насыщенного голубого цвета, выделанная так искусно, что золотые нити оказались вплетены в узор ткани, спадала с плеч безупречными складками, подчёркивая все достоинства стройного тела.
   Сбоку стояло ещё одно зеркальное блюдо, и в нём точно так же отражался Помайи. Невольно любуясь собой, муж Манли приподнял руки:
   -Сегодня мне разонравилась эта панла. С чего ты взял, что голубое мне идёт? - обратился он к Льясе, сидевшему перед господином на коленях.
   -Очень идёт, - невозмутимо, как всегда, отозвался гон, расстёгивая ремешок сандалии. Бессмысленных, по его убеждению, капризов молодого господина, он вовсе не замечал. - Это цвет Аг'яр.
   -К тому же она чересчур длинная, - Помайи приподнял края панлы, голос сделался задумчивым. - Конечно, совсем немного, но Манли нравится изысканность. Кажется, сейчас вся столица ходит в синем. - Он перешагнул через панлу, небрежно сбросив её под ноги, приблизился к краю бассейна, устроенного в центре круглого зала.
   Бассейн был маленьким, словно створка раковины. Сквозь прозрачную воду виднелся затейливый орнамент, на поверхности воды плавали белые лепестки цветов.
   Не дождавшись ответа на свои притворные жалобы, Помайи вздохнул и спустился по ступенчатому краю в воду.
   -От Манли ничего нет?
   -Нет, господин. - Осторожные, ловкие руки прислужника коснулись его шеи, приподнимая волосы. Помайи наконец умолк, прикрыл глаза.
   Рядом, отделённый от купальни полупрозрачной разрисованной ширмой, негромко и нежно играл флейтист. Беззвучно ступая босыми ногами, появилась служанка, оставила на краю бассейна поднос с нарезанными фруктами и снова ушла. Помайи не стал поднимать ресницы:
   -Этот сон не даёт мне покоя, - снова он обратился к доверенному гону, усевшемуся перед ним на скамеечке. - Словно в доме праздник, и мне веселее всех. И вдруг исэки на мне уже нет... И меня уводят от Манли.
   Льяса всерьёз задумался, нахмурил лоб, - гон был суеверен:
   -Дурной сон, господин. Я пошлю за Просветлённым. Телле провёдет обряд очищения в тапесе, и... снова всё будет спокойно.
   Помайи открыл глаза, взглянул на гона в упор:
   -Скажи, Льяса, кто жил в моём тапесе и спал в ковровой спальне... до меня.
   Вопрос застиг гона врасплох. Он не успел спрятать растерянность, нервно потёр колени, поёрзал:
   -Не знаю, могу ли я говорить, господин.
   -Почему нет, если я велю? Мне отлично известно, что у Манли были другие мужчины.
   Льяса слабо запротестовал:
   -Господин, он был просто глупый гон.
   -Гон? - Подобного ответа Помайи не ждал. - Ах, гон.
   -Да, гон, который слишком много возомнил о себе... Осмелился кричать на бэл. Сколько раз я предупреждал: опомнись. И вот: бэл отослала его в северное владение.
   Глаза Помайи расширились, привычный сладостный воздух купальни вдруг сделался невыносимо душным, словно его источали болотные цветы.
   -Давно?
   -О, задолго до шаиси, господин. Давно.
   -Значит, сейчас он в Райншийго?
   Льяса промедлил:
   -По дороге на север он исчез.
   Помайи выпрямился, расплёскивая воду:
   -И как его имя?
   Зажимая ладони между колен, Льяса ответил непривычно тихо, пряча глаза:
   -Тер-Осум, господин.
   -Льяса, ты чего-то недоговариваешь. Почему ты захотел рассказывать об этом любимце госпожи?
   Гон отчаянно затряс головой, замахал руками:
   -Нет-нет. Никогда так не говорите, не надо.
   -В чём дело? Так кем же был Тер-Осум?
   -Он был... - Гон перешёл на едва различимый шёпот. - Он был сыном... отца бэл.
   -Что? У Манли есть брат?!
   На этот раз Льяса не успел среагировать.
   Сначала раздался необъяснимый гул, испуганный вопль разорвал привычную полусонную тишину дома, и сразу же двери распахнулись настежь.
   Отовсюду доносились пронзительные вскрики, злобная брань, угрозы и звон оружия. Ничего не понимая, Помайи вскочил.
   Вокруг, словно обезумев, насмерть дрались сразу десятки людей. Одни были вооружёнными охранниками дома, другие - вовсе незнакомыми. Грабителями и бандитами, судя по виду. Всё, что могло разбиться, безжалостно разлеталось и хрустело, один гон с воплем пролетел через всю купальню и врезался затылком в каменную скамью. По светлым плитам в воду потекла красная кровь.
   Выхватив откуда-то тонкий кинжал, Льяса полоснул одного чужака по горлу. Сразу четверо нападавших прыгнули в чашу бассейна, схватили отчаянно отбивающегося Помайи за руки и за волосы - голое мокрое тело удержать было нелегко. Его выволокли по ступеням наверх, сдавили, выворачивая локти назад и удерживая на весу.
   На самом деле всё закончилось поразительно быстро, и бойня прекратилась. Ещё трепыхаясь, Помайи разглядел неподвижное тело Льясы, окровавленные, не до конца расставшиеся с жизнью другие тела знакомых гонов, и сразу же отчетливо, с диким ужасом осознал, что другие обитатели дома тоже мертвы.
   Беспомощного пленника вынудили опуститься на колени, затем вздёрнули голову.
   Помайи не поверил себе: человек в простой солдатской лаве был вылитым Баарьядом, только вдвое старше, с яростно-синими глазами, будто выточенными из огненных сапфиров. Казалось, эти глаза и не умели быть спокойными и приветливыми. Наоборот, тяжёлый яростный взгляд не обещал пощады.
   Незнакомец оглядел Помайи с явным интересом, недобро усмехнулся, поправил сбившийся кожаный нагрудник.
   -Тебя выловили прямо из воды. Манли содержит своего любимца в чистоте. Приятно, что она так заботится... о своих капризах.
   Он покачался на широко расставленных ногах, обутых в солдатские сапоги из толстой кожи, словно картина устроенной вокруг резни его вовсе не заботила.
   -Тебе ведь известно, что у Манли есть сын? - Помайи не мог ответить, даже если бы и хотел. Руки безжалостно выламывали из суставов, и он пытался только не кричать от боли. - Это мой сын.
   Пленника немного отпустили, и он попытался заговорить. Ненависть и страх - всё отступило перед острым чувством унижения и полной беспомощности. Однако утончённое воспитание позволяло видеть некий извращённый комизм ситуации и хоть таким способом преодолеть ужас.
   Помайи даже слегка усмехнулся разбитым ртом:
   -Приятно познакомиться с отцом... моего сына.
   Мгновенно разъярившись, Атэн отдал короткий, в одно слово, приказ. Пленника снова поволокли - теперь обратно, в бассейн. И снова Помайи изо всех сил сопротивлялся, но его топили, выдирая волосы и не позволяя вдохнуть, заставляя глотать тёпловатую воду.
   Замученного, его второй раз швырнули к ногам царя Ахит-Нес. Голова трещала, глаза ослепли и ничего не видели. Изо рта, из носа, из глаз - ото всюду текло. Нога Атэна в грубом сапоге пнула в живот:
   -Надеюсь, тебя отмыли достаточно? - Люди царя дружно загоготали, постепенно приводя себя в порядок и убирая оружие. Раненых слуг добили - и сделалось совсем тихо. - Всё будет так, как хочу я.
   На этот раз Помайи промолчал.

Глава 6

Попытка бегства

   По всему дому бестолково суетились гоны, создавая видимость усердной работы. Было ясно, что разбалованы они донельзя и не скрывают своего безделья даже перед господином. Как и Орэй, который непонятно зачем ему кланяется. Баарьяд снова поймал себя на том, что думает о ненавистном гоне.
   За узкими окнами нижнего этажа виднелась приветливая зелень сада с яркими пятнами цветников. С верхних балконов фасада можно было любоваться всем городом, но муж Герр демонстративно там не появлялся.
   Он бесцельно переходил из одного красивого помещения в другое и не знал, чем себя занять - словно ленивый гон. Без сомненья, вся эта роскошь - награда какого-то состоятельного и щедрого поклонника. Да и он, её высокородный супруг, куплен на астомы этого покровителя искусств, вернее, танцовщиц.
   Дорогу снова преградил Орэй. Баарьяд высокомерно приподнял подбородок, в упор не замечая доверенного гона, хотел пройти мимо.
   -Господин, к вам пришёл Просветлённый. Я не знал, что вы посылали за телле. Вы примете его?
   Не оборачиваясь, Баарьяд замер:
   -Если ты мне позволишь.
   -Он ждёт в вашем тапесе, господин.
   Баарьяд направился к лестнице, снова остановился на первой ступени:
   -Для чего ты идёшь за мной?
   -Мне надо присутствовать при вашем разговоре с Просветлённым.
   -Я запрещаю.
   -Такова воля бэл, мой господин.
   Подавив вспышку бесполезного возмущения, Баарьяд продолжил идти наверх.
   Просветлённый был молод. Скрестив руки перед грудью, он терпеливо ждал, стоя у стены, между окон. Баарьяд преклонил колено, благоговейно поцеловал край чёрной панлы:
   -Благодарю, что ты услышал меня и пришёл, Коснувшийся покрова Латагрэн.
   -Храм слышит всех жаждущих.
   -Благодарю от всего сердца, телле, - повторил Баарьяд, не поднимая головы.
   Просветлённый важно кивнул:
   -Богиня всевластна, но милость её безгранична. Расскажи мне всё, и твои слова дойдут до слуха Латагрэн.
   Упиваясь каждым словом жреца, Баарьяд подался вперёд, наконец выговорил то, что множество раз страстно и горячо произносил про себя:
   -Я молю храм о милости. Примите меня в храм и позвольте служить у священного алтаря, отрешившись от горестей этой жизни.
   Жрец молчал долго и многозначительно - он был потрясён. В любом случае исполнить просьбу аристократа было почти невозможно, но Просветлённый не устоял перед искушением. Положив ладони на голову Баарьяда, он провёл по гладко зачёсанным волосам - они были как шёлк.
   -Войти в двери храма и отдать себя служению - награда для любого живущего. Однако тот, кто жаждет приблизиться к таинствам Забвения и укрыться за белыми стенами храма, отрекается от земных радостей. Я не спрашиваю, сможешь ли ты - этого не знает никто. Я спрашиваю, почему ты захотел такой участи для себя?
   -Простите, господин мой телле, но разве не следует для начала узнать, согласна ли госпожа Герр? - подал голос Орэй, стоявший на коленях у самого порога. Он старался говорить как можно уважительней, понимая, что рискует вызвать гнев.
   Жрец снизошёл до ответа:
   -Никто не вправе развязать узел исэки против воли той, кто его завязал, - даже храм.
   -Уверяю вас, господин телле, бэл не собирается развязывать исэку. Она не знает, что вас потревожили такой просьбой.
   Просветлённый нахмурился, высокий лоб прорезала полоса.
   -Однако ты недопустимо дерзок, гон. Тебя никто не спрашивал. - Взгляд жреца мог испепелить.
   Орэю следовало прервать визит Просветлённого, но он не посмел зайти так далеко - замолк, выжидая.
   Убедившись, что поставил гона на место, жрец снова обратился к аристократу:
   -Почему твоя мать, госпожа Аг'яр, дала согласие на шаиси?
   Невинный тон не обманул Орэя - наоборот, он насторожился. Просветлённый был чересчур любопытен. Какое ему дело до госпожи Манли, если она утратила права на сына?
   Баарьяд уронил голову на грудь:
   -Не знаю, телле.
   Сочувственно вздохнув, жрец снова провёл ладонью по голове аристократа, успокаивая:
   -Не отчаивайся понапрасну. Труден путь всякого, кто ступает по дороге жизни, пока не достигнет он самого конца и не коснётся руки Милосердной, утоляющей все горести. Приходи в храм, жаждущий. Приходи, и милосердие Латагрэн согреет твоё сердце. - Жрец посмотрел на гона, добавил многозначительно, с явной угрозой: - Сегодня священная ночь. Над Эвосом сойдутся в священном танце обе луны - желания и утраты. Не рискуй милостью той, кто повелевает.
   Отбрасывая развевающуюся за спиной панлу, Просветлённый стремительно направился к двери, заставив гона отпрянуть, чтобы не совершить святотатство.
   Лицо Баарьяда вновь сделалось отрёшённым и спокойным, как обычно.
   -Зачем вы потревожили телле такой странной просьбой, господин. Бэл не позволит вам снять исэку.
   -А для чего я ей нужен? Она получила от меня всё, что хотела, и теперь поучила право носить белую панлу.
   -Причём здесь белая панла?... - искренне изумился гон.
   Менее всего Баарьяд хотел обсуждать этот вопрос, но гон снова вывел его из себя:
   -Так что ей надо? Ведь тебе известно, что я... всего лишь называюсь мужем.
   -Да, но... Тору всегда удобнее посещать вдвоём с супругом.
   Баарьяд сжал кулаки: гон издевался над ним.
   -А постель ложиться с тобой! - Орэй вспыхнул, сдерживая готовое вырваться оскорбление.
   -Не стесняйся с мужем своей бэл, - звенящим от ненависти голосом выговорил Баарьяд, глядя в глаза гона - синие, как у него самого.
   Не сразу, но гон склонил голову. Наконец господин усмехнулся, не скрывая презрения, посмотрел за окно, произнёс холодным тоном:
   -Надеюсь, ты дозволишь мне посетить храмовое служение.
   Орэй запнулся. Он точно знал, что сегодня бэл не вернётся домой.
   -Если вы дадите обещание не уходить в храмовую рощу с теми, кто празднует там ночь богини...
   -Я стремлюсь попасть в храм, а не в рощу, - сквозь зубы процедил Баарьяд.
  
   Множество людей в нарядных одеждах двигались в одном направлении - по священной дороге, соединявшей Большие ворота Даретаны с храмом над Эвосом. Состоятельные горожане ехали в повозках. В общем потоке плыли носилки знати в сопровождении слуг с факелами.
   За наглухо задёрнутыми занавесками Баарьяд наконец остался один и смог дать выход накопившимся эмоциям - и почти успокоился.
   С трудом потушенный гнев почти вырвался наружу, когда на храмовой лестнице он снова столкнулся с неотступным слугой. Господин недоумённо уставился на Орэя: гонов в священное место допускали.
   -Оставьте мне сандалии, господин.
   Баарьяд позволил снять с себя обувь и невольно порадовался, что хоть таким способом отделался от ненавистного наблюдателя. Влившись в толпу, он постепенно оказался в глубине главного зала. Здесь было сумрачно, зато прекрасно видно всё, что происходит у ног возведённой на пьедестал богини.
   Звучала музыка. Из-под бронзовых курительниц, равномерно развешенных вдоль стен, тянулись, разливаясь над людскими головами, струйки пьянящего, сладковатого дыма. В бесконечном ритуальном танце раскачивались юные танцоры в длинных полупрозрачных лавах. В волнистой полумгле плыла над зачарованными людьми прекрасная как сон фигура Латагрэн под усыпанным звёздами запретным покрывалом.
   Постепенно в храме сделалось душно до дурноты, непреодолимое томление овладело всеми членами.
   Срывая с себя украшения, женщины бросали их под ноги танцоров, рыдая от восторга. Мужчины с блестящими от возбуждения глазами тяжело и неровно дышали. Юные послушники, приносившие свой танец в дар Благодетельной, и зрители, мечтающие приобщиться к таинству Забвения, - всех переполнял священный трепет, исходивший буквально от всего, даже от каменных стен святилища.
   Воздействуя и на разум, и на тело, всё вдруг сделалось откровением, заставляя желать несбыточного. Глаза людей в толпе стали жадными, истосковавшиеся сердца отвергали будни и устремились к бурному, подлинному очищению в праздничном разгуле, который не ведает запретов, поскольку благословлен Милосердной. А бесконечный, сладострастный танец обещал и манил к себе, делая желание неотвратимым.
   От неясных, невысказанных ощущений и странных предчувствий голова Баарьяда пошла кругом. Почти теряя сознание, как от выпитой единым духом после долгого воздержания чаши неразбавленного вина, он пошатнулся, инстинктивно схватился за выступ у основания колонны, успокоившись, снова вскинул голову и увидел жену. Герр стояла почти рядом, в обнимку с незнакомым мужчиной.
   Мир снова переменился. Дурман, навеянный религиозной церемонией, развеялся - вмиг всё стало разборчивым и чётким до предела, как при ясном свете солнца. Баарьяд стремительно опустил взгляд, поднял и начал неотрывно следить за женой и её спутником.
   Танцовщица была в ярких разноцветных юбках и тонкой шали, обтягивающей грудь. Лица мужчины было не разглядеть - оно закрывалось густой вуалью, словно у айрика. Однако Баарьяд не отыскал в высокой стройной фигуре ни единого недостатка, а главное, этот мужчина явно нравился Герр.
   Они занимались только друг другом - священная ночь была их праздником. Мужчина был трогательно нежен. Одной рукой он бережно обнимал Герр за плечи, то и дело заглядывал в лицо, что-то шептал, вызывая то пленительную улыбку, то лёгкий смех. Герр придерживала его за талию, слегка поглаживая по спине. Ласка была чувственно-откровенной.
   Напрягая слух, Баарьяд расслышал последние слова.
   -Что подарит нам ночь?
   -Забвение.
   -Но я люблю тебя и не согласен ни о чём забывать.
   Они подались навстречу друг другу, прижались теснее.
   Многие из тех, кто стоял вокруг, делали то же самое. Невыразимая боль сдавила сердце Баарьяда. Он отпрянул, спрятался за колонной, зажмурил глаза, а потом, ничего не различая, расталкивая людей, бросился прочь.
   На площадке перед входом в храм Орэя не было, да Баарьяд и не хотел встречаться с гоном. Прочь отсюда, вырваться, освободиться во что бы то ни стало - отчаянный порыв дикого зверя, попавшего в западню.
   Сначала Баарьяд нёсся по храмовой дороге, пугая запоздалых путников, потом догадался свернуть на боковую тропу. С непривычки он сбил ступни в кровь, но вовсе не замечал боли. Ближе к утру, вблизи городской стены, в подозрительной лавке, Баарьяд обменял дорогую одежду и драгоценности - парные браслеты и пояс с инкрустацией из голубой бирюзы - на простое платье, крепкие сапоги и мешочек с пятью дюжинами астомов.
   Торговую операцию сын Манли совершал впервые в жизни, и его обманули примерно в двадцать раз. На самом деле беглецу повезло: ночью из этого притона не все выбирались живыми.
   Задерживаться возле города не хотелось, и, не дожидаясь восхода, Баарьяд снова побежал, на этот раз на север. Сил хватало, чтобы мчаться и мчаться, не останавливаясь.
   Под ноги ложились остывшие за ночь вытертые камни старой дороги. Ещё недавно, вчера, Баарьяд был бесправным как гон, а сейчас его пьянила свобода. И мысли не возникало, что побег может не удаться - никаких сомнений. Правда, он так и не решил, куда направляется. Можно было укрыться в огромных владениях матери, но мысль об армии Ванада казалась более соблазнительной. Почему нет?
   Утром закапал небольшой дождик, потом выглянуло солнце, и, ближе к полудню, перед беглецом открылся Купес, маленький город, открытый как на ладони - у него не было стены. Баарьяд направился на рыночную площадь - главная дорога вела как раз туда. После всего случившегося и долгой дороги он наконец почувствовал усталость и голод. Почему не позволить себе хоть немного отдыха?
   Торговля на рынке почти закончилась, но полнокровная жизнь ещё кипела вовсю. Баарьяд купил тёплого хлеба, сыра и кувшин мутного местного напитка. Он начал есть, ещё пробираясь между рядов под навесами и бесцельно разглядывая предлагаемые товары. Бессонная ночь словно не повлияла на него, бывший сакпо был вынослив - сказывалась немалая закалка. Он шёл и всё время невольно улыбался.
   Шумная толпа в центре рынка привлекала внимание ещё издалека. Почти против воли, не задумываясь, Баарьяд затесался в неё. На высоком помосте сидел черноволосый гон - трипав, скорее всего. Баарьяд редко видел чистокровных дикарей вблизи - их было трудно подчинить. Обнажённое худое тело намертво перетягивали тугие верёвки, врезавшиеся в кожу, и без того исполосованную в кровь. Хозяин, или обычный перекупщик, стоя над гоном, разговаривал с кем-то из толпы:
   -Две дюжины астомов стоит коза, а не молодой обученный гон.
   -Да кому нужен беглый - чему он там обучен? Считай, выброшенные на ветер астомы. У меня недавно издох один, вот и осталось несчастливое число. Потому и беру.
   -Но я не могу его подарить, добрый господин.
   -А кто тебе даст больше за беглого, - авторитетно возразил покупатель. - Небось, был бы от него толк, его бы не продавали. Беглых следует топить, чтобы не портили остальных. И больше я не прибавлю, не надейся.
   -Четыре дюжины астомов, четыре горсти, - вдруг снова завопил продавец. - Молодой, здоровый гон. Умеет петь.
   -А плясать он умеет? - поинтересовались из толпы. Зеваки дружно рассмеялись.
   -Твоя беглая падаль еле живая. Он и ходить то не может, - снова забурчал предполагаемый покупатель.
   -Ошибаешься, добрый господин. Он притворяется. - Резко взмахнув плёткой, продавец стеганул съёжившего гона по спине, тот дёрнулся, пытаясь закрыться. - А если спляшет, заплатишь четыре горсти?
   -Так он уже и сдох, - предположил женский голос.
   -Зашевелится. - Гона снова ударили. - Бегать он умеет быстро, так и станцует. Не отличишь от послушника из храма.
   Обычная сценка продажи беглого гона разволновала Баарьяда. Он был точно таким же беглецом, как несчастный трипав, который мечтал о свободе, а получил плети. И новый хозяин будет не лучше прежнего.
   Суеверное предчувствие так сильно встревожило Баарьяда, что он потянулся к мешочку за поясом:
   -Так сколько просишь за гона, хозяин?
   -Молодой гон, обученный и красивый. Всего четыре дюжины астомов.
   -Я заплачу. - Баарьяд доставал деньги - он и не подозревал, что надо торговаться.
   Первый покупатель явно остался недоволен сорвавшейся покупкой, сплюнул под ноги:
   -За такую цену можно купить двух гонов, а не упрямую дохлятину. - Никто больше не возразил, и гон стал собственностью Баарьяда.
   Гона развязали, и он всё-таки смог встать, хотя новому хозяину пришлось его поддерживать.
   Бывший сакпо не волновался, что переплатил, но после бессмысленной покупки за поясом осталось несколько жалких монет. Вручив служанке ещё один астом, Баарьяд велел позаботиться о своём гоне, обработать следы побоев и купить лаву. Когда гона вернули, он выглядел несравненно лучше, хотя тряпка вокруг бёдер вряд ли называлась одеждой.
   На самом деле гон был неплох, если бы не угрюмый жгуче-чёрный взгляд, направленный куда-то под ноги. Баарьяд подумал, что тоже не веселился бы на месте гона.
   -Как тебя зовут?
   -Алачу, господин.
   -Чем ты занимался у прежнего хозяина?
   -Работал в доме, на кухне... И был виночерпием.
   -О!... - Баарьяд невольно усмехнулся. - Так ты знаток вин. Ценное умение и полезное.
   Оторвав ленту от пояса, он протянул её гону, чтобы тот подвязал своё тряпьё:
   -Задерживаться в городе я не могу, хотя ты... не совсем здоров. Мы уходим прямо сейчас.
   Под ноги беглеца вновь ложились стёртые каменные плиты, уложенные во времена первого великого царя. Но теперь Баарьяд был не один, за ним, не отставая, шагал слуга.
   Они молчали, хотя оба думали сейчас друг о друге. Баарьяд слышал, что все трипавы - озлобленные и хитрые дикари, настоящие дикие звери. Их почти нельзя укротить, потому и гонов из них не получается.
   Всё-таки молчание первым нарушил Алачу:
   -Мы идём в Ума-Телле, господин?
   -Нет.
   -Значит, в Срою?
   -Нет. - Они вновь замолчали, но теперь и Баарьяд пытался ответить на этот вопрос. Он понятия не имел, куда идёт.
   -Почему ты убежал от хозяина, Алачу? - поинтересовался он наконец.
   -От вас я не сбегу?
   -Почему? Не понравилась свобода?
   -Убежать легко - словно выпить крепкого вина. Сразу ударяет в голову и веселит сердце. Я дважды убегал. Плохо, когда ловят.
   -А вдруг не поймают? - поддразнил Баарьяд.
   Гон печально вздохнул, не собираясь возражать.
   Вечером они сошли с дороги и устроились на берегу ручья. Баарьяд достал из заплечной сумки лепёшки и купленное на дороге молоко в кувшине.
   Ужин для двух молодых мужчин получался скромным. Гона ему не прокормить, так что придётся снова продать. Оно и к лучшему. Баарьяд только не представлял, каким образом это сделать. Он никогда в жизни - не считая последних двух дней - ничего не продавал и не покупал.
   Когда голод был немного утолён, он повторил вопрос:
   -Так почему ты убежал?
   -Я не смогу объяснить, господин. Все думают, что если гон не валится с ног от усталости, сыт и одет, то обязан быть всем доволен.
   Гон упорно отводил взгляд и говорил отрывисто, стараясь ничем не показать, до какой степени он измучен. Баарьяду понравилось это упрямство.
   -А каким был твой прежний хозяин.
   -Тупым и упрямым, как глупое животное.
   Гон не собирался произносить то, что сказал, дерзкие слова сами вырвались наружу.
   Баарьяд едва не пролил молоко, затем поставил кувшин, сделал очевидный вывод:
   -С тобой плохо обращались.
   -С гонами все так поступают. Разве нет?
   -Никогда не видел, чтобы в доме... моей жены наказывали гонов.
   -Ваша жена необыкновенно добрая женщина, господин.
   -Добрая, - подтвердил Баарьяд.
   Вечерний ветер пронёсся по придорожным зарослям, раскачивая чешую листьев, и опять стих. Баарьяд откинулся на траву, с наслаждением вытянул ноги.
   Широко открыв глаза, гон некоторое время рассматривал багряный диск солнца. Неуверенно взглянул на нового хозяина:
   -Я никогда не встречал людей с такими волосами, как у вас, мой новый господин.
   Рука Баарьяда невольно потянулась к платку на голове - не настолько он был беспечен, чтобы не скрывать главную примету. Повязка сбилась.
   -Неужели? - Он вдруг развеселился: - А вот в доме моей жены таких чересчур много.
   Белозубая улыбка преобразила тёмное замкнутое лицо трипава.
   -Женщины умеют быть добрыми. Милосердная богиня наделила их таким даром. Иначе бы наши сердца переполнились отчаяньем и болью, не в силах забывать страдания и прощать обиды.
   Брови Барьяда невольно поползли наверх:
   -Женщины и причиняют самую сильную боль, - невольно вырвалось у него.
   После ужина гон попросил разрешения вымыться и долго плескался в воде, за кустом, а потом вернулся с мокрыми волосами.
   Смуглое лицо юного трипава казалось прорисованным тонкой кистью - уверенными и, одновременно, плавными, законченными мазками. Особенно хороши были брови - прямые и чёткие. Баарьяд поревёл взгляд на блестящую рыбину, которую гон положил на траву.
   -О! Оказывается... ты умеешь не только петь, - неловко пошутил он. - Но тогда... придётся разводить огонь и ночевать прямо здесь.
   Алачу искоса глянул на нового хозяина, пожал плечами.
   -Я могу поймать ещё рыбы. Я думал, что господин спешит.

* * *

  
   Невольно улыбаясь со сна, Баарьяд потянулся и тут же скривился от жгучей боли. Заметив движение в постели, гон приподнял края полога.
   Баарьяд встал, прошёлся по мозаичному полу своей прекрасной спальни, облицованной розовым мрамором. Выйдя во внутренний дворик, освежился прямо в бассейне. Неприятное ощущение причиняли только ягодицы, ступни, сбитые во время бегства в кровь, были аккуратно забинтованы, и лечебная мазь приятно холодила кожу.
   Слуги помогли господину привести себя в порядок, облачили в светлую утреннюю лаву.
   Баарьяд старательно обвязал голову лентой, затем, поколебавшись, затянул исэку, хотя делать это самому было неправильно. Постояв немного в лучах утреннего солнца, он вернулся в тапес.
   На удобной скамье, поставленной прямо под окном, лежал развёрнутый ещё до побега посер. Заставив себя не замечать боли, Баарьяд забрался на скамью с ногами, выпил чашку молока и придвинул посер, написанный рукой Агати. Картинно облокотившись о резное изголовье, прочёл наизусть попавшиеся на глаза строки, обращаясь к кому-то невидимому за окном:
  
   Опять позвала ты меня.
   Я - одинокая звезда,
   Из ниоткуда в никуда
   Лечу на зов - сквозь сны.
   И свой огонь тебе несу,
   И в пламени его горю...
  
   Невесомая ладонь коснулась плеча, и Баарьяд вдруг увидел жену. Торопливо отложив посер, он соскользнул вниз, преклонил колено:
   -Госпожа.
   -Как проникновенно ты читал. А я и не знала, что ты интересуешься... поэзией. И вообще... ты неплохо выглядишь. - Герр присела на освободившуюся скамью. Дразняще-пёстрые юбки простолюдинки вздёрнулись, открывая стройные колени. Баарьяд представил, как танцовщица, звеня бусами и браслетами, кружится перед зрителями в этих юбках, и постарался не замечать голых ног, хотя смотрел прямо на них: - Надеюсь, что ты правильно отнёсся к наказанию, и оно принесёт пользу. И возмутительная выходка... не повторится.
   Герр поправила упавший на лоб мягкий локон - волосы заметно отросли со дня шаиси, - и мужчина опомнился.
   -Да, Герр. Я больше никогда не выкажу неповиновения и не причиню неприятностей. Только...
   -Орэй наказал тебя чересчур сильно?
   -Нет, - нехотя признался Баарьяд. Шесть ударов хлыстом за побег были сущим пустяком. Алачу били полусмерти как раз за такое преступление. Да и его самого раньше пороли - ещё в лагере Лагвия. - Но теперь мне будет трудно встречаться с этим гоном. Ведь он поднял руку на меня, своего господина.
   Баарьяд остался доволен собой: он говорил с женой почтительно, спокойно и с достоинством.
   Герр, покачала ногой:
   -Для чего ты купил трипава?
   -Не знаю, - смутился Баарьяд и уставился на Орэя, который всё-таки появился в тапесе. Вошёл как-то незаметно, боком.
   -Зачем ты поднялся с постели? - всплеснула руками хозяйка.
   -Бэл, я здоров. И моя обязанность... завязывать исэку.
   -Кто же завязал её сегодня?
   И к этому вопросу Баарьяд подготовился:
   -Я сам. Ведь я не собираюсь покидать тапес.
   -Приятно слышать. Однако мне необходимо срочно встретиться с Дакая Ванада - он вернулся из Шанчи. И тебе, моему мужу, придётся сопровождать меня в Тору.
   Дакая Ванада для любого сакпо являлся живым богом, и Баарьяд не знал, что и думать о предстоящей встрече.
   -Надеюсь, в Торе с моим мужем ничего не случится - под твоим присмотром. - Герр снова посмотрела на Орэя. К изумлению Баарьяда, гон зарделся.
   Сын Манли дёрнулся, пообещал сквозь зубы:
   -Я больше не причиню неприятностей и хлопот твоему доверенному гону, госпожа жена.
   -Приятно слышать. Орэй, объясни господину, почему ты опоздал в тапес?
   -Да, бэл. Я не явился в тапес вовремя, потому что был наказан. За то, что поднял руку на господина.
   -Орэй, мне иногда кажется, что тебе нравится заниматься самоистязанием. Ведь ты сам... велел избить себя.
   -Нет, бэл. То есть... да. Но мне не нравятся наказания.
   -Тогда в следующий раз... не забудь спросить моего дозволения. Тем более наказывать себя втрое.
   -Да, бэл.
   -Ну, если ты в порядке, помоги господину одеться для Торы.
   Герр встала, взмахнув юбками, проходя мимо гона, мимоходом прижала тонкие пальцы к его вискам, поправила длинные золотые локоны. Жест в точности повторил тот, которым она прикасалась к мужу.
   Стиснув зубы, Баарьяд отвернулся к проёму окна, подставляя лицо мягкому свету. Когда жена ушла, он гневно набросился на Орэя:
   -Что за представление ты устроил?
   Гон нервно одёрнул лаву:
   -Я не обязан перед вами оправдываться, господин.
   -Ты неимоверно горд для гона, словно имеешь... особые привилегии. Но ведь я точно знаю, что тебе не удалось... стать любовником бэл. А хочешь, признаюсь, почему покинул храм? - Орэй промолчал, старательно делая вид, что не расслышал вопроса. - Я не собирался убегать, пока не встретил в храме Герр - в обнимку с другим мужчиной. Так что... можешь сколько угодно истязать себя в кровь и вызывать сочувствие бэл. Твоё хитроумие тебе не поможет.
   Гон вздохнул, словно до этого сдерживал дыхание:
   -Бэл вольна бывать где угодно и с кем угодно.
   -О, разумеется. Твои замечания безошибочны, как всегда. А она была необыкновенно ласкова с тем... красавчиком.
   Орэй не желал ничего слышать, хотя не мог приказать господину замолчать. Произнёс свистящим шёпотом:
   -В следующий раз, когда снова вздумаете поднять глаза, вспомните побыстрее, что отвечать придётся вашему заду.
   Препираться с гоном было унизительно, и сын Манли проглотил готовые вырваться слова.
   В детстве, мечтая стать сакпо, Баарьяд одевался исключительно просто, однако удивить сына Манли дорогими нарядами было невозможно. Он и глазом не повёл, когда слуги внесли переливающиеся шелка.
   Умелые руки гонов уложили панлу строгими вертикальными складками. В сине-чёрной глубине ткани проскальзывали тончайшие золотые нити, сплетавшиеся в изысканный узор. Спрашивать, почему его панла не белоснежная, Баарьяд не захотел. И промолчал, когда Орэй затянул до упора шнуровку лавы. Теперь, без посторонней помощи, господину было затруднительно даже сесть.
  

Глава 7

Мятеж в Торе

  
   В зале для приёмов было на удивление многолюдно. Баарьяд осторожно присел на указанное ложе, Орэй встал за его спиной, а Герр в своём красном наряде прошла вперёд. Вслед жене Баарьяд не смотрел - он вовсе ни на кого здесь не смотрел, представляя, с каким презрением отнесутся в Торе к супругу танцовщицы. Хотя краем глаза всё-таки отметил, что Герр покидает зал, разговаривая с Дакая Ванада.
   От неловкости и стыда сыну Манли захотелось провалиться сквозь землю.
   К его изумлению, насмешек не было вовсе. Наоборот, многие торопились засвидетельствовать почтение. На скамью плюхнулся господин Корих. Баарьяд искренне обрадовался встрече, поскольку встречал его в обществе матери. Корих, как и Манли, владел торговыми грасарами, которые доплывали до неведомых далёких земель, привозя столь ценимые в Даретанье разноцветные шелка и другие редкости. Добродушно усмехаясь, Корих взял молодого мужчину под руку, как доброго приятеля. Широкое лицо в обрамлении окладистой бороды казалось обманчиво простодушным.
   -Наконец-то я познакомлюсь с тобой поближе, сын Манли. Жаль, что не сделал это прежде. И пусть что-нибудь принесут - только не пива.
   Орэй бесцеремонно вмешался, напомнив, что Кориха ждут, затем наклонился к плечу Баарьяда:
   -Господин... я оставлю вас ненадолго.
   -Иди... Никуда я здесь не денусь.
   Поколебавшись, Орэй последовал за Корихом.
   Без присмотра гона Баарьяд почувствовал себя свободней, покосился на вино, которое слуги предлагали всем подряд.
   Из-за спины его бесцеремонно взяли за плечо. Незнакомец в белой панле с подозрительно покрасневшим лицом произнёс громко, чтобы услышал не один Баарьяд:
   -Говорят, что госпожа Герр выбрала мужа за храбрость. В каком сражении ты прославился, герой Даретаньи?
   -Вы ошиблись, - надменно отрезал Баарьяд. К подобным оскорблениям он был готов. - Даретанья давно не воюет, хотя армия Ванада и участвует в стычках с трипавами. А на арене, насколько мне известно, дерутся только в Ахит-му-Нес.
   Аристократ собирался что-то возразить, но его умело оттеснили.
   Рядом с Баарьядом оказалась высокая пышногрудая женщина - супруга Дакая Лагвия. Аристократка протягивала молодому мужчине свой кубок, оправленный в серебро, при этом откровенно задержав взгляд на его бёдрах.
   Пришлось взять вино. Из вежливости Баарьяд сделал глоток, улыбнулся как ни в чём не бывало. Женщина одобрительно усмехнулась, демонстрируя безупречные зубы, забрала кубок и отставила в сторону:
   -Меня зовут Юдисия.
   -Я знаю, госпожа. А моё имя...
   -Кто не знает твоего имени, муж Герр.
   Ответа Баарьяд не понял. Вернее, понял неправильно, ответил вызывающим взглядом.
   -Кажется, ты впервые посетил Тору, Баарьяд. Сегодня здесь чересчур шумно. Проводи меня, и я покажу тебе новый алтарь Хоаб.
   -Конечно, госпожа Юдисия, - растерянно пробормотал юноша и встал, ухитрившись справиться с лавой.
   В маленьком внутреннем дворике было безлюдно и тихо. Уже смеркалось, и строгий алтарь Всевидящего ока в глубокой нише произвёл на Баарьяда неожиданно сильное впечатление.
   Вытянув руку, он благоговейно, кончиками пальцев, провел по тёплым, нагретым за день ступеням, застыл, пытаясь успокоиться.
   -Совершенство бывает только в мёртвом камне.
   -Что? А разве твоя супруга - не само совершенство? Вся Даретана в этом уверена. Верховный жрец заказал новую статую богини из аддийского мрамора. Говорят, Великий Асмэ ваяет Латагрэн по образу и подобию твоей прелестной жены.
   -О, конечно. Ведь госпожа Герр тоже создана из камня, - горько признался Баарьяд.
   Брови аристократки удивлённо изогнулись:
   -Неужели... она холодна с тобой?
   "Её великодушию нет границ".
   Баарьяд не ответил, и Юдисия мягко взяла юношу за локоть.
   -Какую печальную тайну ты скрываешь? Какая женщина сумела устоять перед тобой?
   Она подалась вперёд, положила ладони на грудь Баарьяда. Сын Манли был не настолько простодушен и при других обстоятельствах не посмел бы даже взглянуть в сторону жену Дакая. Но скопившиеся обиды разом захлестнули сердце, а прикосновение было слишком приятным.
   -Моя жена... интересуется мной не больше, чем вот этот камень.
   Казалось, признание потрясло Юдисию. Она ласково притянула к себе Баарьяда, сама подалась наверх. Мягкая грудь словно нечаянно касалась его груди.
   -Зато я полюбила тебя с первого взгляда.
   Придерживая жену Дакая за запястья и с трудом осознавая, что происходит, Баарьяд обмер. Объятие стало явным. Женское тело, вдруг сделавшееся тяжёлым, скользнуло по его бёдрам, не позволяя оторваться, - да он и не пытался.
   -Делай со мной всё, что тебе хочется, - прошептала Юдисия почти беззвучно.
   Баарьяд видел, как открываются её губы. "Герр сама виновата", - бросил он сам себе отчаянный вызов. - К гону она добрее... чем ко мне".
   -Дин, дин, дин... - непрерывно звенели капли - слёзы Хоаб, - падая в чашу из высокого каменного кувшина. Баарьяд попытался сделать хоть что-то и снова испытал унижение. Худшее, чем почти символическая порка. Он не мог справиться со своей лавой - нельзя же было разорвать ткань.
   Супруга Дакая стала проявлять нетерпение, но Баарьяду теперь ничего не хотелось, только скрыть отчаянье.
   -Оставьте меня, госпожа, - взмолился он.
   -Что?! - женщина отскочила, как получившая по носу кошка. Она мгновенно, по голосу, поняла, что Баарьяд не шутит, и добыча ускользнула.
   Юноша отступил, прижался к чему-то спиной:
   -Во имя Милосердной... Уйдите, госпожа Юдисия.
   Что-то почувствовав, она обернулась. В арке входного проёма стоял Орэй.
   -Бэл. - Он учтиво поклонился.
   Не зная, что именно видел гон, Баарьяд спросил преувеличенно равнодушно:
   -Приём закончился?
   Орэй смотрел строго, прямо в глаза.
   -Вам не следовало уединяться с бэл, мой господин. Вы поступили неблагоразумно и снова нарушили обещание.
   -Тебя это не касается. - Гон посмел упрекать его, своего господина.
   Небрежно поведя плечом, Юдисия фыркнула и прошла мимо гона. Баарьяду очень хотелось последовать её примеру.
   Орэй прикусил губу:
   -Не стоило начинать с госпожи Юдисии, господин. Она пользовалась здесь... даже мной.
   Для Баарьяда это было чересчур. Кровь ударила в голову, он схватил ненавистного, наглого гона за локоть, вывернул руку:
   -Со дня незабываемого шаиси кое-что изменилось. Я несколько дней провёл вовсе без твоего присмотра и развязал исэку.
   Орэй захрипел, скривился от боли:
   -Не наговаривайте на себя, господин. Вас хранила звезда Латагрэн. Кто, кроме Милосердной, знает будущее?
   Последние слова окончательно сбили с толку, но Баарьяд не стал ничего переспрашивать, оттолкнул гона, демонстративно вытер ладони.
   -Ну, что теперь?
   -Идёмте со мной, господин. Уже поздно.
   Гон умело расправил сбившиеся складки панлы и через неприметный боковой выход вывел господина на улицу, недалеко от городских ворот. Из гордости Баарьяд не стал выяснять, почему покидает Тору так срочно и один, без Герр.
   Снаружи всё было как обычно, но вскоре начали попадаться горожане с факелами в руках, а то и с оружием. Людей становилось всё больше.
   Пространство перед Торой переполняла взволнованная, кипящая толпа, главный вход заливало сиянье десятков факелов, но другие красивые здания по периметру площади были пугливо затенены.
   На открытой верхней площадке парадной лестницы, откуда оглашались судебные приговоры и распоряжения верховной власти, Баарьяд вдруг разглядел жену в ярко-красном наряде. Стоя над всеми, Герр что-то говорила, а люди глядели снизу и бурно реагировали на её слова, хотя слышали, наверное, только в самых первых рядах.
   Красный наряд танцовщицы странно напоминал сейчас панлу сакпо. Несомненное сходство изумило Баарьяда сильней, чем многочисленные люди, чьи руки привыкли явно не к оружию, а к физическому труду. В основном здесь собрались ремесленники из нижних кварталов и предместий столицы. В отблесках факелов все лица казались зловещими и, одновременно, красивыми. Отблеск огней играл на металле оружия или того, что мужчины держали в руках. Тут же громко разговаривали и смеялись их женщины.
   Красная юбка Герр взлетела и снова обвилась вокруг бёдер. Баарьяду представилось, как разбушевавшееся людское море сносит дерзкую танцовщицу с пьедестала. Сейчас её разорвут или закидают камнями - так все были возбуждены.
   -Я боюсь за бэл, - не выдержал Орэй. - Вдруг она погибнет.
   Баарьяд дрогнул и попытался шагнуть в толпу - к тому месту, где стояла жена, так выделяясь среди всех. Гон заколебался, но впервые не стал его останавливать.
   Звучавшие отовсюду замечания пугали сына Манли и заставляли вздрагивать.
   -Подлый Тор снова пытается по-тихому взять верх и настоять на своём. Советники задумали вернуть кровавого Ахит-Нес. Пусть Всевластная не даст им Забвение, а низвергнет во мрак. В пропасть, на вечные муки.
   -Нет, пусть убираются в трижды проклятый Ахит-му-Нес.
   -Сегодня наш великий день.
   -Великая ночь, Паситит. - Женщина, перебившая того, кто говорил, была почти в такой же юбке, как и Герр, с плеч свисала полосатая шаль.
   -Для чего ты заявилась сюда, глупая женщина? Клянусь милостью богини, оттаскаю тебя за волосы.
   -Не гневи Милосердную, Паситит. Ведь ты грозишь только из зависти, из своей лысой зависти, - вмешалась другая женщина. Паситит и вправду был лысым, и подруги, беззаботно смеясь, отступили в сторону.
   -Ужо аристократам не спится сегодня, - прямо в лицо Баарьяда пригрозил огромный человек в кожаном фартуке и с длинным мечом, прилаженным за спиной.
   -Верно. Сегодня они пожалеют о своём предательстве.
   -Зато мы повеселимся. И наконец установим по всей Даретанье свои порядки.
   -А их утопим в Эвосе, - наперебой предлагали со всех сторон.
   -Нет, Гох. Погоним их прямо к Атэну. Вот он порадуется таким гостям в белых панлах. Пусть они ему советуют, - расхохотался молодой парень в накидке, завязанной крест накрест, как носили бродячие торговцы.
   Баарьяд только крутил головой, бросая растерянный взгляд то туда, то сюда.
   -Так и сделаем. Ведь с нами наша плясунья. А у неё не только стройные ножки, но и светлая головка. Клянусь пресветлой улыбкой богини.
   -И Благодетельная поделилась своей улыбкой с нашей Герр. Недаром Просветлённые молятся за неё в храме.
   -Милосердная Владычица с нами, - убеждённо подтвердил невидимый Баарьяду обладатель густого голоса. - Латагрэн снова явилась Избранному. Я сам был тем утром в храме, видел, как Просветлённые плакали от радости.
   Баарьяда начало лихорадить. Наверное, все здесь посходили с ума, если такое говорят. Или это он обезумел.
   Разглядев аристократа, кривой старик со шрамами на лице цепко схватился за дорогую панлу:
   -Эва, какой красавчик тут шляется. Не на подмогу ли своим дружкам в Торе? А ну, стой. - Держа Баарьяда под локоть, Орэй с силой отбросил чужую руку.
   -Мой хозяин носит исэку госпожи Герр.
   -Врёшь, - присвистнули сразу несколько человек, и стена людей сама собой расступилась. От внезапной почтительности Баарьяд споткнулся, растерянно оглянулся на гона, но тот одобрительно кивнул:
   -Иди вперёд, господин.
   Массивные двери Тора, обитые бронзовыми накладками, распахнулись настежь, разметав в стороны откровенно декоративную стражу. На площадке появилось несколько перепуганных советников. Среди них выделялся Претор - взъерошенный, словно угодившая в клетку пташка, он ещё пытался нелепо топорщить перья. Сейчас Ксоу не вызывал почтения, но толпа немного притихла - из любопытства или злорадства.
   -Кто позвал сюда чернь? - кипя от возмущения, грозно обратился глава Тора к тем, кто стоял на лестнице, - прежде всего к Герр. - Как посмели вы осквернить таинство Тора, хранимое Латагрэн. - Он наступал, но Герр не дрогнула. Ответила звонко - её расслышала вся площадь.
   -Мы явились по собственному желанию, и звезда Латагрэн указала нам путь. Отныне советники не будут решать наши дела вместо нас. Люди джарис отвергают власть Тора, отвергают предателей.
   Ксоу собрался возражать, начал что-то говорить, но его не расслышал даже очутившийся в первых рядах Баарьяд.
   Люди вокруг смеялись, свистели, выкрикивали обидные прозвища. Танцовщица одёрнула разлетавшиеся юбки, упёрлась руками в завязанную вместо пояса шаль. На разгорячённом лице сверкнули опасные зелёные глаза.
   -Можете как угодно проводить время и болтать от скуки о чём угодно - ваше дело. Но вы решили вернуть тех, кто не чтит Благодетельную. Вы от имени Даретаньи призвали кровавого царя Атэна. И за это, предательство мы будем судить вас, высокородные советники.
   Всё заглушил дружный рёв, и сын Манли никак не мог поверить, что всё происходит наяву и огромная масса людей в упоении выкрикивает имя его жены.
  
   Первая волна мятежа схлынула сама собой. Сопротивления никто не оказывал, и к утру люди начали спокойно расходиться по домам, предоставив вожакам заканчивать так удачно начатое.
   В главном зале Торы Правителей, где проходили собрания и благородные советники в белоснежных панлах долго и прочувствованно говорили друг с другом, соревнуясь в красноречии, остались только горделивые изваяния прославленных Дакая, расставленные симметрично на фоне гладких панелей из светлого камня.
   Лишь под центральной красочной мозаикой - богиня летела, расправив крылья, прославляя героев и победителей - задержались три человека.
   -К чему нам такие сложности, Герр? - упрямо сверкая быстрыми глазами, выговаривал Корих. Сейчас это был почтенный владелец торговых грасар, но в юности, во время Золотой войны, он, по слухам, был настоящим пиратом. - Я ведь носом чую попутный ветер, и он дует в наш парус. Измена Торы нам только на руку. Раз кости выпали так удачно, зачем отказываться от выигрыша. Провозгласи правительницей себя - и все джарис с восторгом тебя поддержат.
   Кто-кто, а Корих прекрасно был осведомлён, что за спиной Герр маячит чёрная тень Кэтриухчулы.
   Упираясь кулаком в пояс, Мендаш, сакпо-бан охраны Дакая Ванада, угрюмо кивнул:
   -Смилуйся, Латагрэн Милосердная! Ничего не имею против госпожи Аг'яр, но её мальчишка станет обузой. Да кому нужен Баарьяд?
   Герр нетерпеливо прищёлкнула пальцами:
   -Вы оба правы. Сын Манли с кровью царей Ахит-Нес имеет к свержению Торы ровно такое отношение, как победный кубок к выигравшей колеснице. Но он-то и есть олицетворение победы, которое все жаждут узреть.
   -Малюсенький такой кубок, - фыркнул в бороду Корих. - А может, сразу вернуть Атэна, как и задумал Тор? Благо он снова объявился на берегу Оорен, - съязвил он, переглядываясь с Мендашем.
   Герр уселась на ступеньку под мозаикой, устало вытянула длинные ноги:
   -Договориться с царём надёжнее всего.
   Корих криво усмехнулся, а не расположенный к шуткам сакпо-бан вспыхнул:
   -Иногда ты проговариваешься, зеленоглазка.
   Некоторое время танцовщица выдерживала его сердитый взгляд:
  
   Кто разделит тьму и свет,
   Если границы меж ними нет?
   Кто укажет на край добра,
   Чтоб не ступил я на область зла?
   Кто очистит от радости грусть,
   Если я плачу, и в горе смеюсь?
  
   Мужчины уставились на Герр так, словно она заговорила на чужом языке. Всё ещё улыбаясь, Герр пояснила:
   -Услышала сегодня утром - нет, вчера утром... Баарьяд читал наизусть. Манли позаботилась о воспитании сына. Представляете, как великолепно будет выглядеть. Юный потомок Ахит-Нес, не запятнанный никакими преступлениями своего рода, признает над собой власть Латагрэн и с чистым сердцем призовёт Милосердную. Когда он станет во главе новой Даретаньи, это собьет с толку и врагов, и тех, кто сомневается или просто боится.
   Да, сегодня всё за нас - воистину наш великий день, как кричали на площади. Но смена верховной власти - покупка не на один день, и мы обязаны всё делать надёжно. Завтра наверняка кто-нибудь закричит, что я какая-то безродная, а вовсе не законная правительница. Особенно, если что-то пойдёт не так. Города и сейчас не могут договориться друг с другом. Но если юный потомок Ахит-Нес и Аг'яр получит меч Оирона прямо из рук Всемилостивой - кто из джарис посмеет спорить?
   -Отец не признал Баарьяда, - угрюмо разглядывая мозаичную картину за спиной Герр и оглаживая кожаные ножны, угрюмо возразил Мендаш. - Но хоть мальчишка и отродье Атэна - что здесь доброго? Царь Атэнашевр'Ахит - заклятый безжалостный враг. Он ещё попытается напасть - иначе для чего столько вёсен готовил свою армию.
   -Тем более. Какова будет цена всем его претензиям на власть, если Даретаньей уже будет править истинный Ахит-Нес, благословенный богиней?
   Корих дотронулся до верхней губы, огладил пальцами бороду, пряча в ней хитрую усмешку:
   -Не так и глупо. И он умеет нравиться и мужчинам, и женщинам. Я раскаиваюсь в собственном неверии, несравненная Герр.
   Он ни в чём не раскаивался и всегда знал о планах Манли.
   Мотнув по-солдатски остриженной головой, Мендаш только крякнул:
   -Чересчур хитро для меня. А он, Баарьяд, за нас?
   -Баарьяд? - Лёгкие брови изогнулись как бы в недоумении. - Тебя и впрямь интересует, кого поддерживает господин Баарьяд? Хотел бы выяснить?... То есть у тебя возникла мысль... - с убийственной иронией изумлялась Герр. - Иде, ты допустил, что Баарьяд получит власть? Тогда пусть Просветленные объяснят тебе долг того, кто носит исэку. Может, пригодится, иде.
   Под насмешливым взглядом Мендаш побагровел - медленно, мучительно, начиная с толстой шеи.
   -Ну, я вовсе... Если так, то я...
   -Ох, Мендаш.
   Продолжая смущать могучего сакпо-бан невинным зелёным взглядом, Герр взяла его под руку, произнесла мечтательно:
   -Представь... у нас появится добрый, красивый и молодой царь.
   -Он согласился? - с беспокойством в голосе поинтересовался Корих.
   -Ещё одна светлая голова. Баарьяд'Ахит, не согласишься ли сделаться нашим царём? Да что с вами обоими сегодня? Баарьяд носит мою исэку - разве этого недостаточно?
   Мендаш снова покрутил головой. Для него, выслужившегося из простых солдат, обычаи благородных казались сомнительными. Во всяком случае, он много раз видел, как они нарушались. У Кориха, хотя он тоже не мог похвастаться безупречной родословной, было своё мнение:
   -Несравненная Герр, - он обожал говорить высокопарно и иносказательно, - это станет твоим лучшим танцем.
   Молодая женщина впервые нахмурилась:
   -Надеюсь. Только это опасный танец. - Она не добавила, хотя и подумала, что танец далеко не закончен и в нём легко ошибиться. Но её поняли. - Корих, а где сегодня Манли? Никогда её нет на месте, когда надо.
   Тот развёл руками:
   -Наша Манли без памяти от своего муженька. Так страдает в разлуке, что вдруг надумала его навестить. Но вчера обязана была вернуться. Сам удивляюсь.
  

* * *

  
   Атэн жадно рассматривал стоявшего перед ним юношу с длинными золотистыми локонами и молчал. И всё окружение царя хранило молчание, уставившись на объявившегося наследника Ахит-Нес. Никто в лагере его не знал.
   Наконец Атэн поднялся с походной скамьи, покрытой белой шкурой, оттолкнул замешкавшегося сакпо и, сделав три последних шага, обхватил юношу обеими руками:
   -Сын мой, мой Баарьяд. Кровь моя...
   Тот застыл, опустив руки вдоль тела, и напряжённо, будто его пытали. Высокий, никак не ниже отца, стройный и гибкий, узкобёдрый, с тонкой, почти девичьей талией. В сравнении с могучим царём Баарьяд казался просто хрупким. С трудом верилось, что в юности могучий воин и сам был почти таким же.
   С трудом оторвавшись от сына, Атэн повернулся к тем, кто стоял вокруг, по периметру царской палатки:
   -Пусть все услышат радостную весть, счастливый знак будущей победы. Сын, с которым я так долго был разлучён, милостью Оирона вернулся ко мне. - Когда царь взмахивал головой, в его ушах мелодично звякали массивные двойные кольца - один из символов власти, подаренной роду Ахит-Нес самим богом-победителем.
   Не снимая руки с плеча Баарьяда, царь объявил:
   -Повелеваю: пусть обретение мной сына и наследника Ахит-Нес празднуют три дня и три ночи, непрерывно.
   Под восторженные непрекращающиеся выкрики Атэн повёл сына в соседнюю палатку, специально предназначенную для торжеств. Сегодня лагерные повара собирались кормить царских гостей до отвала.
   Справиться с напряжением Орэй не смог, хотя и пытался. У него плохо получалось даже улыбаться в ответ на грубовато-откровенные приветствия военных из царской свиты. Заметив состояние юноши, сподвижники Атэна вслух предположили, что у царского сына такой же суровый нрав, как у отца. Мальчишка на самом деле был его сыном - никто не сумел бы подделать необыкновенные глаза Ахит-Нес - пронзительно-синие, как драгоценные кристаллы. А переливающееся светлое золото волос вызывало у грубых воинов почти детский восторг, хотя мало кто запомнил, что было когда-то на голове у самого царя. Коротко выстриженные, выгоревшие добела под беспощадным солнцем Бесплодных Земель, волосы Атэна давно сделались бесцветными. Сакпо только гадали между собой, что Баарьяду досталось от неверного род Аг'яр.
   Дружно поднимались и звенели кубки - застолье шло своим чередом.
   -Что же, Баарьяд, ты рад, узнав отца?
   В который раз Орэю пришлось встретить неумолимый, властный взгляд.
   И опять Атэн с неудовольствием убедился, насколько трудно что-либо понять за вежливой, изысканно-отстранённой улыбкой сына. Красивое лицо оставалось непроницаемым. Да что гадать - вот оно, наследство строптивой Манли.
   -Мне мешает радоваться горе моей матери, царь Нового царства.
   -Эта женщина...
   -Моя мать, - тихо, но твёрдо перебил Орэй. Атэн упрямо наклонил голову, сурово нахмурился:
   -Я - твой отец.
   -Я хочу быть хорошим сыном. - Но его тон словно спорил с этим утверждением.
   Ответ не вполне понравился, хотя придраться было не к чему. Атэн слегка подёргал тяжёлую серьгу, усмиряя подогретое вином раздражение.
   В высоком чеканном кубке, поставленном перед сыном, покачивался почти не тронутый напиток.
   -Ты не пьёшь вина, мой Баарьяд. Мужчина и воин обязан любить веселящий его дух напиток, благословенный самим Оироном.
   Орэй покосился на разгорячённые лица присутствующих. Для него время тянулось бесконечно медленно.
   -Царь Атэнашевр'Ахит и господин мой отец, позволь, я покину эту палатку и отдохну до утра. Я так сильно устал с дороги, что боюсь заснуть прямо здесь.
   Атэн поперхнулся, настолько изумила его просьба. Да был ли Баарьяд подлинным сакпо? Скорее всего, эта женщина держала сына возле своей лавы, а звание купила, как покупают дорогую игрушку. Но всё-таки он милостиво кивнул.
   -Ну что же, идём.
   Велев продолжать застолье (Люди не поняли бы, отчего праздник закончился, не начавшись), он провёл Орэя в палатку из белого шёлка, специально предназначенную для царского сына. Стражники с зелёно-золотыми значками - символом Ахит-Нес - расступились и снова окаменели.
   Внутри тоже всё было задрапировано белым шелком, две одинаково хорошенькие служанки склонились перед господином. Атэн позволил сыну присесть, сам встал у жаровни, произнёс негромко:
   -Ты причинил боль моему сердцу. Неужели меня осуждает моя кровь, мой родной сын? - Орэй промолчал, и царь снова не разгадал его загадочного молчания. Усевшись на другую скамью, он потребовал воды и пил долго, будто испытывал неутолимую жажду, наконец вскинул горделивую голову:
   -Только в Бесплодной Земле начинаешь понимать... какое чудо - вода.
   Он сел удобнее, скрестил руки на груди, прикрыл глаза.
   -В ту необыкновенную весну Бесплодная Земля зацвела, и в ней вдруг запели птицы. Я своими глазами видел танцующих дали. Ты ещё не был зачат, но видящая во тьме и читающая все судьбы Латагрэн знала, что тебе суждено появиться, - богине всё известно. И я встретил девочку... прелестную, как весенняя бабочка. Только взгляд у неё был... как смертельно опасный кинжал. Ей не было нужды глядеть дважды - хватало одного раза, чтобы пронзить сердце и опалить разум. "Кто ты?" - спросил я, когда смог заговорить. "Дочь твоего врага, который сверг и изгнал с позором Ахит-Нес. Я из рода Аг'яр, трижды проклятого твоим отцом".
   Вопреки последним словам, лицо Атэна странно смягчилось, на губах появилась мечтательная улыбка.
   -Ах, какой она была. А мне тогда было ещё меньше вёсен, чем тебе сейчас, Бари. Совсем мальчик. Мог ли я вспомнить о ненависти? Я молил о пощаде, не смея прикоснуться. Она не сказала мне "нет". Сама брала мои руки в свои, сама заглядывала в глаза, а потом нежно меня любила. Столько дней и ночей, сколько пальцев на руках, - и я запомнил каждый.
   Царь рассказывал спокойно, словно давняя история не могла его всерьёз беспокоить.
   -А потом я нашёл палатку пустой и, точно безумный, бросился следом. Пробрался в расположение мятежников, хотя... это было безрассудство. Девчонка рассмеялась мне в лицо и объяснила, что шпионила для армии мятежников. Но, даже убедившись в предательстве, я снова просил о милости. Я, потомок Ахит-Нес и сам царь - по воле Оирона.
   Но потом я забыл проклятую колдунью и познал много разных женщин. В Ахит-му-Нес у меня остались две жены. Первая вовсе бесплодна, а вторая родила только дочерей. И у меня нет сыновей от наложниц - ни единого. Я почти поверил, что таково проклятие роду Ахит-Нес от вероломной богини, но нет - я ошибся. Оирон снова победил коварство богини - мой бог со мною. Мне открыли, что сын и наследник у меня всё-таки есть. Ты - мой единственный сын и наследник. В тебе кровь Ахит-Нес. Ты станешь новым царём.
   Выговорившись, Атэн замолк, снова жадно разглядывая сына, - и он ни разу не назвал Манли по имени, говорил она, или эта женщина, или ещё как. Наконец Орэй понял, что от него ждут ответа. И ответ должен понравиться.
   -Царь Атэнашевр'Ахит и господин мой отец, я не открою тайны, если скажу, что любовь - это капризный цветок. Иногда он расцветает назло всем в самом негодном месте, а иногда... увядает у самого опытного садовника. Я не могу судить, я никогда не слышал даже упоминаний... о вас. Может, ваше удивительное чувство оказалось настолько сильным, что испугало... мою юную мать. Но ведь она... не сделала того, что обязана была сделать. Она вас не выдала... тогда, в лагере Лагвия.
   Эта деталь истории была спорной и почти забытой, но рассуждения только что обретённого сына задели и встревожили Атэна. Он взял юношу за руку, порадовался, что она крепка, снова заглянул в глаза и постарался спросить деликатно - сегодня это получалось само собой, легко и незаметно.
   -Ты совсем молод, Бари... Признайся, у тебя была возлюбленная, которая владела бы твоим сердцем?
   Орэй колебался недолго - короче самого короткого вздоха, - ответил невинно и непонимающе, не пряча взгляда, который на самом деле был непроницаем, как у Просветлённого. Даже ресницы не дрогнули.
   -Нет.
   Царь Атэн притянул его к себе, ткнулся лицом в мягкие, шёлковистые кудри:
   -Ложись и спокойно спи до утра. Всё будет хорошо. Теперь ты всегда будешь рядом со мной, и у нас найдётся довольно времени, чтобы узнать друг друга.
   Он уходил мягкой, крадущейся походкой, так схожей с походкой его сына, как мимолётно подумалось Орэю.
   Служанки ненавязчиво помогли новому господину приготовиться ко сну, исполнили все просьбы. Они собирались остаться, но Орэй велел всем уйти. В палатке остался гореть маленький напольный светильник, прикрытый резной крышкой. Света он почти не давал - только неясный узор из полутеней.
   Мучительный день всё-таки закончился благополучно, хотя в смертельно опасной игре в "царского сына" почти не было шансов уцелеть.
   "Милосердная, что я здесь делаю?!" - Мысль опалила разум, как ожёг.
   Справившись с паникой, Орэй постарался расслабиться, натянул одеяло, словно прячась под ним. И вдруг почудилось, что занавеска, отгораживающая заднюю часть палатки, дрогнула. Оттуда в круг света шагнула высокая женская фигура в необычном кожаном наряде с вставками их светлого металла.
   Насторожённо-безмолвный, Орэй приподнялся на локте, вновь собирая воедино все жалкие остатки самообладания. И на миг не вообразил, что ему подослали наложницу - это было совсем-совсем другое.
   Весь облик гостьи, любой её жест буквально кричали об угрозе. Яркие безжалостные глаза смотрели в упор, почти не мигая, - жёстко и уверенно. Она отодвинула ногой светильник, рыжая коса упала на грудь, невольно притягивая внимание.
   Гон перестал дышать:
   -Кто вы, госпожа?
   -Я сакпо-бан телохранителей царя Ахит-Нес. А вот кто ты, Орэй?
   Такое начало могло стать концом. Разыгрываемая им роль требовала неимоверного напряжения, и Орэй постоянно готовился к внезапному и коварному нападению с любой стороны - и оказался не готов.
   Но и позволить себе растеряться он не мог. Облизав вмиг пересохшие губы, гон соскользнул вниз по постели на пол, прошептал именно те слова, которых требовала ситуация:
   -Смилуйтесь, бэл.
   Скрывать гнев она не собиралась - небрежно, наотмашь, ударила по щеке.
   Мысли лихорадочно заметались, пытаясь вмиг найти единственно верную отгадку. Разуметься, в большом лагере всегда мог отыскаться кто-то, знавший подлинного сына Манли. Но откуда неведомой бэл известно имя какого-то гона? И что ей надо?
   Женское лицо приблизилось. Ничего приятного в нём не было, кроме удивительного цвета волос. Несколько мгновений гон разглядывал их, пока не опомнился. Думать сейчас о волосах бэл было не глупостью, а безумием. Возможно, последним в его короткой жизни.
   -Сегодня все восхищались твоей редкостной красотой, словно царь заполучил не сына, а дочь.
   -Если бэл всё доподлинно известно, почему она не донесла царю? - В самом конце голос дрогнул.
   -Смелый гон, - без всякого восхищения, просто обозначая черту характера, подтвердила сакпо-бан. - Пока я сохраню твою маленькую тайну. - Она протянула руку к столику, взяла с изящной подставки чашу с приготовленной на ночь водой, понюхала, но пить не стала, вернула на место.
   Орэй склонился, закрываясь волосами и вытягивая руки вперёд, между ступней бэл:
   -Бэл, окажите честь недостойному гону.
   Он согнул плечи, и волосы двумя золотистыми потоками свесились вниз, открывая сильную шею, горделивую и изящную, как у дали. Длинная и гибкая спина переходила в бледные округлости ягодиц.
   Приподняв ладони, гон коснулся женских ног в мягких сапожках. Прикосновение было медленным и неизбежным, как водоросли в заводях Оорен. Сакпо-бан сердито вскрикнула, хотя необходимости в том не было - она сердилась на себя, - пнула коленом в лицо.
   -Не играй со мною в эти игры, гон.
   Орэй со сдавленным стоном отпрянул назад, затаился, вцепившись руками в собственные колени. Ничего другого, кроме себя, гон не мог предложить.
   Постепенно складка на высоком, открытом лбу женщины разгладилась.
   -Трудно заставить гона разыграть такое представление. - Речь шла не о попытке соблазнения. Она обошла Орэя кругом, придирчиво осматривая, словно собираясь покупать. - Если только... он не любовник своей бэл, - высказала сакпо-бан догадку, вполне в ней уверенная. - У нас будет время, чтобы всё выяснить. Спи до утра.
   После ухода рыжеволосой сакпо Орэй ещё долго не вставал с холодного пола, вновь осознавая, насколько опасен его замысел. Обычно он поступал осмотрительно и благоразумно - что на него нашло?
   А ведь подлинному Баарьяду здесь ничего не грозит: царь на сына едва не молится. Зато дома, без Баарьяда, могло получиться и так, что Герр взглянула бы на своего гона... благосклонно.
   Орэй собрал волосы, наконец встал поёживаясь, закутался в одеяло. Напрасные надежды. Сейчас Герр надобен именно Баарьяд, а не безвестный гон. И угрозы Манли забрать сына были не просто словами. Госпожа Аг'яр добилась бы своего, если бы он не выдумал такую подмену. Он составил план и проделал всё как надо, чтобы вернуть Помайи обезумевшей от отчаянья, а потому способной на любое безрассудство Манли. И тем самым сохранил драгоценного Баарьяда для своей бэл. Наверное, Герр не сильно бы возражала, если бы её заранее поставили в известность - но проводить испытание они не стали.
   Скоро ошеломляющая весть о признание потомка Ахит-Нес новым царём Даретаньи достигнет самых дальних мест. В этот день... лже-Баарьяду не следует здесь находиться. Надо ухитриться и ускользнуть. На том берегу Оорен план выглядел не таким глупым и невыполнимым.
   Манли клялась, что в окружении Атэна никто не видел Баарьяда. А на самом деле... его каким-то образом опознали сразу. Откуда взялась проклятая женщина-сакпо, и что она задумала?
   Гон попытался усмехнуться - не получилось. Он заглянул в дальний конец палатки, куда исчезла ночная гостья. Не натянутая до упора ткань подергивалась от ветра. Отвернув незакреплённый край полотнища, Орэй сразу очутился под открытым небом, в центре лагеря. Чёткие ряды палаток поднимались вверх по склонам. Кругом, насколько хватало глаз, вернее, до вершин холмов, пылали костры, пахло едой. Отовсюду доносились голоса: солдаты переговаривались, пели и над чем-то смеялись, старательно выполняя царский указ.
   Орэй вгляделся в ночные огни, невольно потянул ноздрями дымный воздух. Мелькнула мысль о немедленном побеге, но сейчас она представилась нереальной и недостижимой, как далёкая дрожащая звезда из небесного ожерелья.
  
  

ГЛАВА 8

  

Чудо для Баарьяда

  
   Заря разгоралась медленно - вопреки нетерпению тех, кто сегодня её ждал. Край розового диска приподнялся над Эвосом. Робкие лучи пробежали по глади тёмной воды, взмыли наверх. И наконец первый золотистый блик отразился на Мече Оирона, зажатом в жилистых, сильных руках Верховного жреца. На сияющем лезвии, поднятом над головой Баарьяда, выступил таинственный рисунок-вязь, так и не разгаданный до конца.
   Тут же, на широких ступенях, Просветленные принесли в жертву белых птиц - кровь в пределах храма проливалась только ради исключительных, воистину эпохальных событий. Послушники, прервав свой извечный танец, изнемогая от благоговейного ужаса, распростёрлись ниц.
   И радостно завопила многотысячная толпа, с детским восторгом наблюдавшая за церемонией шаиси Латагрэн. Некоторые из зрителей в религиозном экстазе наносили себе порезы на лицо и грудь. Люди искренне, всем сердцем надеялись и верили, что делают божественный выбор. Прекрасный юноша станет их царём, и на земле Даретаньи снова - теперь навечно - воцарится мир и благоденствие.
   Три поколения назад царская династия была свергнута могущественными аристократическими родами. Ахит-Нес обвинили в отступничестве от истинной веры и поклонении Оирону. Обвинение было серьёзным, поскольку его официально поддержал храм.
   На самом деле заносчивый и самонадеянный дед Атэна попытался усилить собственную власть, приравняв её к божественной. Аг'яр и другие нобили посчитали, что в таком случае им вовсе нет нужды подчиняться. Началась война, вернее, войны. Последнюю назвали Золотой, так как велась за обладание золотыми россыпями. Она оказалась и самой беспощадной - с обеих сторон. Война закончилась изгнанием всех сторонников Ахит-Нес. Царя (уже отца Атэна) и его приверженцев вытеснили в Бесплодные Земли, где и оставили наконец в покое. Люди физически не могли воевать в пустыне.
   В оазисе Му - единственном месте Бесплодных Земель, где можно было выжить - царь основал Новое царство взамен утраченного - Ахит-му-Нес. Атэн продолжил дело отца и правил своими подданными твердой рукой, разделив их на гонов и солдат. Гоны обеспечивали пропитание, трудясь на клочках орошаемой земли, а главное, добывали золото (единственная статья дохода Нового царства). Мальчики, родившиеся в изгнании, поголовно обучались военному делу, постоянно и непрерывно готовясь к будущей войне.
   Даретанью возглавил Тор Правителей, образованный, естественно, из победителей. Некоторые представители старой аристократии, в том числе Аг'яр, демонстративно в него не вошли, что заранее обрекло новый орган управления на неудачу. Тем не менее Даретанья благоденствовала, фактически не имея центральной власти.
   В последние годы стремительно набирал силу Торговый Тор - союз торговцев и ремесленников, который и устраивал жизнь республики, соперничая с декоративным Тором Правителей. Во главе Торгового союза встала Манли Аг'яр.
   Упоминать вслух о Новом царстве в Даретанье старательно избегали - будто его вовсе не существовало. И многие люди забыли о кровавом прошлом. Строгие порядки до Золотой войны вдруг представились правильными и справедливыми, а главное, надёжными.
   Разумеется, забывчивостью страдали далеко не все. Верховный жрец не забыл ничего и не верил, что поклонники Оирона откажутся от насилия. То, что Атэн до сих пор не делал явных попыток вернуться, не означало, что он перестал с завистью глядеть на благоденствующую гордую республику, бывшую некогда покорным владением его предков. Кэтриухчула знал: Атэн просыпается и ложится спать с мыслью о беспощадной мести. Для чего иного он постоянно укрепляет свою небольшую, но великолепно обученную армию?
   Тор Правителей, представлявший богатые, но разрозненные и беззаботные города Даретаньи, вовсе не заботился об укреплении и усилении обороны. Обе армии - Лагвия и Ванада - поддерживались явно не на том уровне, чтобы противостоять смертельной угрозе.
   Вдруг оказалось, что Даретанья, как никогда, нуждается в сильной власти, способной объединить всю страну. И Кэтриухчула осмелился бросить кости, испытать судьбу в жестокой игре. После свержения Тора он возвестил от имени богини, что возведёт на царский трон юного и незапятнанного потомка Ахит-Нес, и потребовал признания нового царя всеми, кто чтит Всемилостивую. Баарьяду предназначалось стать воплощением обновлённой, но законной власти.
   Конечно, новый царь был декоративной фигурой, как и Герр. Кэтриухчула готовился взять власть в собственные крепкие руки и не передоверять её никому, тем более Торговому Тору.
   С помощью двух Просветлённых Баарьяд встал в своей купели, до краёв наполненной молоком, выпрямился во весь рост. Он был обнажён, словно только что родился заново. Солнечный свет ласкал влажную бледно-золотистую кожу. Сияющее лезвие коснулось его груди, ярко-алые капли, словно раздавленные ягоды, брызнули на молочную поверхность.
   Кэтриухчула громко засмеялся, вновь повернул меч навстречу солнцу и торжествующе закричал, а потом запел. Вторя ему, пронзительно заревели храмовые трубы, донося победный звук прямо до небес. Приветственные слова гимна подхватили все жрецы.
   Зрители стали опускаться на колени. Герр преклонила колени вместе со всеми, прямо перед Верховным. Баарьяду помогли переступить через край купели, обернули вокруг бёдер кусок ткани, закрепили получившуюся юбку поясом, накинули на плечи расшитую золотом зелёную царскую панлу Ахит-Нес.
   Был миг, и Герр его уловила, когда мужчина задумал восстать, крикнуть всем, чтобы её убрали с дороги. Но сын Манли не воспользовался моментом - не достало самообладания. Он не успел, не смог, не посмел бросить вызов - но хотел.
   Не дрогнув, Герр встала, глядя вниз, на носки сандалий, чтобы сосредоточиться. Убедившись, что с обувью всё в порядке, подала знак мужу, чтобы он принародно выказал ей уважение.
   Ведь она была той, чью исэку он носил и будет носить. Шаиси нового царя с богиней заключалось только на один день - от восхода до заката. Неожиданно Баарьяд тихо произнёс:
   -Мать дала мне обещание, что я узнаю имя отца, когда ему станет нечем передо мной гордиться. Теперь я знаю. Почему меня это не радует?
   Демонстративно затянув узел исэки, Герр ответила необычно жёстко:
   -Не хмурься, царь Даретаньи. Сейчас тебя введут в храм и поставят перед Латагрэн. Ты обязан улыбаться божественной супруге.
   Узел исэки был нерушимым символом смирения. Богиня Латагрэн требовала повиновения от Оирона, а тот осмелился разорвать исэку и восстать, но был побеждён и изгнан. Старая легенда сделалась официальным религиозным оправданием войны против династии Ахит-Нес. Ведь свергнутые цари признавали верховным божеством Оирона, а не Латагрэн Милосердную, чем, по утверждению жрецов, навлекли гнев богини на всю Даретанью.
   Зато только что признанный царь Баарьяд носил исэку, как бы утверждая власть богини и над собой, и над своим царством.
   -Я произнесу в храме твоё имя, - со значением предупредил он. В последние дни ненавистный Орэй бесследно исчез, а Герр теперь сама завязывала мужу исэку.
   -Моё? - преувеличенно мягко отозвалась Герр. - Помолись за милости госпожи Юдисии. Она хвалилась... твоим особым расположением.
   Баарьяд смутился, но затем почувствовал гнев. С ним опять играли, как с глупым мальчиком - даже сегодня.
   Неистовый восторг толпы заглушили звуки труб. Вновь обретённого царя со всех сторон обступили Просветлённые и торжественно повели к распахнутым настежь дверям. Всего на один день он станет супругом Латагрэн, но в глазах верующих таинство делало Баарьяда полубогом, каким бы символическим не был ритуал.
   Длинные концы исэки привязали прямо к богине. Баарьяд разглядел тонкую мраморную щиколотку, выставленную из-под покрывала.
   Пока все уходили и затворялись двери, словно гася солнечный свет, он стоял неподвижно. Потом не выдержал и оглянулся.
   В громадном храме сразу стало непривычно пустынно - и страшновато. Не осталось никого, даже мальчиков-танцоров. Только каменные изваяния многоруких слуг - хранителей богини затаились на своих насестах по за стенам, прикрываясь жуткими масками с оскаленными красными ртами. Казалось, хранители высматривали жертву.
   Странные мысли возникли в голове Баарьяда. Он всем сердцем верил в богов, но впервые так напрямую осознал беспомощность человека перед их истинной силой. Насколько же велико могущество самой Латагрэн, если ради неё воздвигли такое святилище?
   В непомерном пространстве огромного зала одинокий человек просто терялся и значил ничтожно мало. Чтобы убедиться в этой мысли, достаточно было открыть глаза. Но если он столь слаб и незначителен, то все его горести не могут быть чересчур велики. Наоборот, он преувеличивает свои неприятности, а на самом деле обязан благодарить судьбе.
   Рождённый никем, он вознёсся на сияющую вершину и признан царём Джаретаньи. Его супруга - несравненная и добродетельная госпожа Герр. Как желать большего?
   Вскользь, словно о досадном пустяке, Баарьяд подумал, что его царская власть призрачна, как отражение в воде, зато следующая мысль о Герр снова болью отдалась в сердце. Ослепительно ясно вспомнилось последнее посещение храма.
   Юный царь прижался лбом к гладкому камню постамента, замер в напряжении. Впервые, именно сейчас, Баарьяд понял, что готов примириться почти со всем - даже с неведомым возлюбленным Герр. Назло самому себе. И готовится просить у Милосердной не избавления от безнадёжного унизительного чувства, а хоть немного, один глоток недоступной радости. Пусть не утолить жажду, но попробовать истинный вкус незнакомого напитка.
   -Помоги мне, небесная повелительница.
   Перевозбуждённое сознание помутилось. Дерзко желая заглянуть прямо в лицо богини Забвения, Баарьяд рванул расшитый серебряными звездами покров, но ещё стремительнее отпрянул назад в суеверном ужасе от сотворённого святотатства, рухнул ниц, сжимая в руках запретную ткань.
   Время утекало, но божественный гнев медлил обрушиться на голову нечестивого осквернителя. Призвав остатки мужества, Баарьяд заговорил, и голос прозвучал неожиданно гулко, отразившись от стен:
   -Всевластная, сотвори чудо и требуй любую жертву.
   Он снова приподнялся, переполненный надеждой, сжигаемый изнутри, страстно припал к маленькой каменной ступне изваяния, не смея прикоснуться выше.
   В какой-то миг, не устояв на полированной скруглённой поверхности постамента, Баарьяд поскользнулся, исэка, привязанная к статуе, натянулась, сдавливая горло. Мелькнула шальная мысль, что богиня собирается взлететь. Пытаясь устоять, он инстинктивно, обеими руками схватился за узел. От толчка статуя качнулась и медленно повалилась вниз, увлекая за собой юношу.
   Оглушающее эхо падения громом прокатилось по залу и медленно стихло. Баарьяд долго не мог опомниться, в панике готовясь к справедливому возмездию. Вот сверкнут огненные молнии, испепелив осквернителя, и рухнет великий храм.
   Сердце дрогнуло, а потом бешено забилось, отдаваясь в висках. Но подобное напряжение не могло длиться долго. Вокруг по-прежнему стояла тишина. Баарьяд шевельнулся и понял, что натяжение исэки ослабло. Невыносимо болел разбитый локоть, но всё остальное было цело.
   Наконец он осмелился открыть глаза. Упавшая с постамента статуя пострадала совсем немного: отбилась только мраморная ступня. И богиня на самом деле напоминала Герр - Юдисия тогда говорила правду.
   Отбросив затеняющие разум мысли о любви, Баарьяд начал думать спокойно и почти разумно. Он не был чересчур суеверен, но падение статуи - несомненный ответ богини, плохой ответ. Латагрэн наказала его за дерзкую просьбу. Теперь возникнут сомнения и законности признания его царём. Исправить содеянное невозможно.
   И, несомненно, разбившаяся статуя расстроит планы Герр. (За последнее время сын Манли начал понемногу разбираться в том, что происходило вокруг него).
   Неудачливый царь в отчаянье сидел на полу, возле поверженной богини.
   Теперь, когда изваяния не стало, он разглядел в нише за постаментом неприметную дверь. Заступать за алтарь позволялось одним жрецам, но одно святотатство он только что совершил. Эта мысль и придала решимости - хуже не будет.
   За дверью начиналась тёмная узкая лестница. Новоизбранный царь поднялся до самого верха, раздвинул завесу и застыл потрясённый, , приоткрыв рот.
   Перед ним находилась легендарная храмовая сокровищница.
   Всюду лежали и висели великолепные ткани. На низеньких столах сверкали горы драгоценностей, словно товары в обычной лавке. В резных шкатулках из чёрного, покрытого резьбой дерева с золотыми насечками и вставками, в чеканных серебряных кубках и просто на красивых тарелках были собраны, словно песок, крупные жемчужины и отдельно, по цвету, кусочки нефрита и бирюзы, яшма и опалы, и что-то другое, невероятно прекрасное, чьего названия Баарьяд не знал. Тут же, по стенам и на подставках, красовались немыслимо ценные, чтобы быть подлинными, доспехи и оружие легендарных воинов из позолоченной бронзы, амулеты, инкрустированные переливающимися камнями, невероятные украшения, достойные царей или богов.
   Зачарованный, Баарьяд медленно пересёк комнату, не смея ни к чему прикоснуться, бесконечно долго любуясь невероятными сокровищами, затем дотронулся до другой завесы и обмер во второй раз.
   Он оказался прямо в покоях Избранного. На незваного гостя уставился огромный мозаичный глаз, выложенный в стене из изумрудов и ещё каких-то удивительных камней. Внутри зрачка мерцал красноватый огонь. Глаз олицетворял Всевидящее око Хоаб - великого духа и первого из слуг Латагрэн. Неспящий хранитель всегда следовал за богиней, смотря одновременно во все стороны.
   Несомненно, Хоаб сейчас всё видел, а его было за что карать. Юноша-царь затрепетал, не смея отвернуться. Сверкающий зрачок, окружённый кровавыми прожилками, проникал вглубь разума, выпытывая все мысли. Всевидящее око смотрело с силой в тысячу глаз, способной испепелить или обратить в камень. Ноги ослабли, и Баарьяд вскинул руки в молитвенном жесте.
   Необъяснимая уверенность, что он здесь не один, заставила обернуться. Слабо вскрикнув, Баарьяд прижал ладонь к губам, хотя пугаться чего-либо было поздно. Наверное, он достиг предела.
   Избранный стоял в узком стрельчатом проёме, между выточенных из хрусталя дверных колонн, сходившихся прямо над головой.
   Баарьяд различил бледное лицо, чёрные кудри, украшенные белыми цветами. И бездонные глаза, сияющие ярче любых драгоценностей. Вокруг юноши, от плеч до самого пола, спиралью оборачивалась полупрозрачная жемчужная кисея. Собираясь шагнуть вперёд, Избранный приподнял ткань на уровне колена, и весь невесомый наряд плавно заколыхался, - но едва он снова замер, легкие волны ткани облепили контуры тела и медленно опали.
  
   На лице Избранного вспыхнула - именно вспыхнула - улыбка:
   -Сегодня я проснулся от звуков труб. Теперь ты - новый царь Даретаньи. Я знаю: внизу проходила твоя шаиси, и ты стал супругом Латагрэн. Имя богини сорвалось с уст затворника благоговейно, как у самого истового из верующих. И вместе с тем оно прозвучало чувственно - так садовник вспоминает о самом любимом цветке, а услышавший сразу чувствует неповторимый, кружащий голову аромат и воочию видит живые, нежные краски прекрасного бутона.
   -Как я рад, что увидел тебя. Хотя... даже царю не дозволено входить ко мне.
   Длинные пальцы судорожно мяли ткань кисеи, и невольный гость вдруг подумал, что Избранный волнуется.
   Баарьяд издал неясный горловой всхлип и даже потряс головой, словно разгоняя туман.
   -Сейчас я уйду, мой господин. - Голос в конце концов прорезался. Баарьяд только не представлял, как правильно обращаться к тому, с кем вообще нельзя разговаривать.
   -Нет, нет, не уходи так быстро... Мне здесь совсем не с кем говорить. - Запретная встреча так взволновала Избранного, что он говорил не переставая. - Признаюсь, я немного ревную. О, совсем чуть-чуть. Ну, ты ведь понимаешь... Я только наложник Латагрэн, а ты - её царственный супруг. Всего на один день. До чего ты хорош собой, царь Даретаньи. Такой сильный и молодой... Ах, я совсем тебя заговорил, прости. Может, ты что-то ищешь?
   От множества быстрых слов голова пошла кругом. Но любопытство Избранного выглядело настолько искренним, что Баарьяд не обозлился. Наоборот, ему сделалось неловко. До сих пор богиня представлялась скорее умозрительно, как фантастический образ, воспетый Просветлёнными, но ведь она - женщина, которая любит мужчин.
   И если его божественное супружество будет таким же удачным, как земное, он так и останется девственником, которому все завидуют. Странная обидная мысль сейчас казалась почти забавной.
   Напряжение ослабло, и Баарьяд заговорил если и не спокойно, то столь же искренне, не таясь. И тогда помимо воли вырвалось:
   -Я ищу забвения.
   Ответ поразил Избранного. В стенах храма забвение означало только смерть. Ласковая улыбка растаяла. Юноша закрыл глаза, а когда они снова распахнулись, то были наполнены состраданием.
   -Какие горькие слова ты произнёс. Но если ты несчастен, новый царь Даретаньи, я обязан тебе помочь. Я так хочу. Что мне сделать?... Позволь, я угощу тебя чудесным вином. Оно сладкое и пахнет цветами.
   Избранный спустился ещё на шаг и протянул гостю чашу с золотистым напитком. Вспомнив, к кому он прикасается, Баарьяд едва не попятился - едва устоял.
   Вино и на самом деле оказалось сладким - чудесного золотистого цвета. Баарьяд облизал губы, почти испуганно выдохнул:
   -А если это не понравится... небесной повелительнице?
   -Царь Даретаньи, богиня добра и милостива. Когда она придёт, ты забудешь свои горести.
   -Богиня придёт? - встревожился Баарьяд.
   -Она всегда приходит, когда ждешь. Надо обязательно ждать. - Загоревшись желанием помочь, Избранный заговорил громче, но сразу опомнился. - Только никому не ведомо время её прихода. Но расскажи мне, царь Даретаньи, что же плохого с тобой случилось?
   Запоздало Баарьяд подумал, что самое лучшее - и вправду быстрее уйти, чтобы не осквернять того, к кому прикасалась богиня. Вместо этого он признался:
   -Там, внизу, у алтаря... я разбил статую богини. Случайно.
   -Какое несчастье!... Это... святотатство.
   -Я знаю... господин. Я преступник. Но сейчас меня страшит... даже не гнев повелительницы. Я боюсь... повредить госпоже Герр.
   -Госпожа Герр - это имя твоей возлюбленной, - переспросил Избранный, и его удивительные глаза снова вспыхнули.
   -У меня нет и не может быть возлюбленной, - высокомерно заявил Баарьяд и привычно дотронулся до исэки. - Так зовут мою жену.
   Некоторое время Избранный глядел с недоумением, словно услышал явную нелепость, опять улыбнулся:
   -А я думал, что у людей жена и возлюбленная - одно и то же.
   -Так бывает... Но это далеко не всегда так. И мне... надо уйти.
   Повелительным жестом Избранный остановил гостя.
   -Сначала я обязан тебе помочь. Так угодно Латагрэн.
   -С чего ты взял? - недоумённо уставился на собеседника Баарьяд.
   -Милосердная не зря привела тебя ко мне. - Наверное, Избранного выдрессировали постоянно радостно улыбаться, но всё-таки это не было притворством. Он умел во всём найти светлую сторону.
   -Благодарю за добрые слова, мой господин.
   -Подожди, пока меня не за что благодарить. Я только сказал, что Милосердная не просто так устроила нашу встречу. В моём тапесе стоит вторая статуя Латагрэн, точно такая же... как внизу. Их делали одинаковыми... Если мы поставим её взамен разбитой, тебя будет не в чем обвинить.
   -Нет, - Баарьяд решительно замотал головой. - Я должен понести наказание.
   Избранный всплеснул руками, затем лукаво улыбнулся:
   -Милосердие Латагрэн безгранично, богиня тебя простит. А Просветлённые, - он подмигнул, словно устраивал маленький заговор, - не всегда понимают истинные желания богини. Ведь они - только люди. Идём скорее, один я не справлюсь.
   Они действительно ухитрились это проделать, благо в храме имелись необходимые приспособления для поднятия и перемещения тяжестей. Кроме того, новые статуи устанавливали недавно, а Избранный наблюдал, как это происходит.
   Никогда ещё ни с кем Баарьяд не был так откровенен. За целый день Избранный выпытал все подробности его жизни. Вопросы часто были наивными, но вовсе не глупыми. В конце концов Баарьяд признался, что молил богиню о любви.
   -Просто признайся, что любишь жену и хочешь, чтобы она стала твоей возлюбленной.
   -Да, это правда, - прошептал Баарьяд.
   Избранный, не колеблясь, снял с шеи тонкую цепочку. Украшение было скромным - две серебряные спирали, как два побега лианы, оплетали друг друга, нигде не срастаясь.
   -Мне кажется... что сегодня Латагрэн не придёт. Но это её волшебный дар. Того, кто носит талисман повелительницы, всегда любят.
   Сглотнув, Баарьяд неуверенно протянул раскрытую ладонь.
   -Неужели... Герр меня полюбит? Так просто?
   -Не сомневайся. - Избранный беззвучно рассмеялся, подумав, что царь Даретаньи шутит.
  

Глава 9

Спасение Помайи

  
   После унизительного плена, казавшегося Помайи бесконечным, ему неожиданно вернули свободу. На берегу Оорен, возле переправы, супруга Манли дожидались носилки и вооружённый отряд в синих цветах Аг'яр. Если бы выбирал он сам, то предпочёл бы быструю колесницу - но решали за него.
   Только плотно прикрыв занавески просторных и удобных носилок, Помайи вспомнил и в полной мере оценил удобства такого способа передвижения. Носильщики ступали плавно и упруго, боясь лишний раз потревожить господина.
   Кортеж передвигался медленно, и радостная встреча с Манли предполагалась нескоро, так что Помайи невольно вернулся в мыслях к тому, что пережил, вновь погрузился в свои недавние несчастья. Было что вспоминать, к сожалению.
  
   За десять дней - он мог и ошибиться в подсчётах - упорной, изматывающей скачки по неудобным дорогам и лесным тропам с короткими ночными привалами - ради лошадей, а вовсе не людей - маленький отряд Атэна пересёк всю Даретанью и благополучно переправился на другой берег Оорен.
   Возвращение царя встретили радостно - его любили. Весь лагерь разом оказался на ногах, забили барабаны, а солдаты выстроились чёткими рядами вдоль пути следования отряда, восторженно приветствуя любимого командира.
   У триапов подобной дисциплины не было, строиться в ряды и колонны они не умели, но радовались не менее явно, только зловеще. Заняв окружающие холмы, грозные воины потрясали короткими копьями, на которых были насажены высушенные части тел их врагов.
   Впервые разглядев праздничные атрибуты дикарей, Помайи едва не потерял сознание от отвращения.
   Сбросив пленника с повозки, провожатый-сакпо повёл, а вернее, потащил его (быстро встать на ноги после невыносимо трудного пути Помайи физически не сумел) в палатку царя, усадил на виду у всех.
   Здесь уже готовилось застолье, гоны торопливо разносили первое угощение - кубки и кувшины с тёмным пивом и вином. Все разом начали жадно есть и пить, долго не вспоминая о драгоценном пленнике.
   Наконец кто-то ткнул Помайи в спину:
   -Царь Атэн, твоего гостя утомила дорога. Он привык путешествовать, отдыхая под балдахином.
   -От испуга, небось, и говорить разучился.
   -Не обижай моего гостя, Жорджая, - довольным тоном зычно прикрикнул Атэн, потом хлопнул в ладоши. - Проверьте, не жёстко ли ему сидеть, не жарко ли ему... Пусть музыканты поиграют в его честь. - Со своего возвышения царь наклонился в сторону Помайи и, глядя с откровенным презрением, добавил приглушённо, чтобы расслышал только он: - Надеюсь, Манли не так весело, как мне сейчас.
   Помайи выдержал взгляд, и царь почти добродушно рассмеялся:
   -Не боись, теперь я буду хранить тебя, как Просветлённые стерегут доверенные им сокровища. Только за мою охрану Манли придётся сполна заплатить. - Атэн подмигнул, обещая хитрую шутку.
   -Царь Атэн, мне тоже нравится твой пленник. - Сильная узкая ладонь легла сзади на локоть царя.
   Атэн развернулся всем телом, покачал головой:
   -Тебе отлично известно, для чего он предназначен. Я никому не могу его подарить, даже тебе, Ротис.
   -Всего на одну ночь. И ведь я буду... очень бережна, царь Атэн, - настойчиво попросил тот же голос, и Помайи запоздало сообразил, что говорит женщина - высокая и необычно одетая.
   Помедлив, Атэн согласно кивнул, приподнял руку с кубком:
   -Почему я должен тебе отказывать, Ротис? Бери.
   Женщина сдернула кожаный шлем с серебряным тиснением, тряхнула выпавшей из-под него длинной косой необычного огненно-рыжего цвета. Длиннорукий сакпо, под чьим присмотром Помайи находился всю дорогу, насмешливо заметил:
   -Небывалый случай. Наша Ротис позарилась на высокородного.
   Взгляд женщины заставил болтливого сакпо прикусить язык.
   Атэн снова утвердительно мотнул головой:
   -Для тех, кто мне верен, ничего не жаль. Не сомневаюсь, он позабавит тебя.
   Ротис наклонила голову, жестом приказала Помайи встать.
   -Ставлю свой шлем против твоего, что за одну ночь ты этого длинноногого жеребёнка не объездишь. Он смирный только с виду.
   Говорил тот, кого царь назвал Жорджая, и на этот раз женщина снизошла до ответа.
   -Мне самой пригодится мой шлем. - Она вовсе не поняла, что это шутка.
   -Поддержи его, Ротис. Он на ногах не стоит. Придётся тебе нести высоородного.
   Ротис вдруг стремительно обернулась, произнесла обманчиво мягко:
   -На сегодня он мой, а ты рискуешь угодить своим языком на лезвие ножа.
   -Не горячись, Ротис, - вмешался Атэн. - Он твой. Разве я не так сказал?
   Женщина согласно наклонила огненную голову и, с неожиданной силой сдавив плечо Помайи, потянула его к выходу.
   Под невысоким, огороженным с трёх сторон навесом было почти темно. Факел, который Ротис принесла с собой и закрепила на столбе, высветил середину мрачного пространства. У противоположной стены, на ворохе сухой травы, валялись какие-то вещи. Ротис сбросила всё в сторону, снова толкнула Помайи. Мужчина упал на колени, ткнулся лицом в сено. Каким-то неуловимым движением Ротис рассекла шнурок, до сих пор стягивающий запястья, и нож снова исчез.
   Затем рыжеволосая гортанно кого-то окликнула. Босоногий гон притащил два кувшина, поставил прямо на сено и торопливо убежал, ничего не сказав. Ротис вытащила из мешка толстое одеяло, развернула, спросила отрывисто:
   -Да или нет? - Голос прозвучал где-то близко, возле затылка. Помайи не заметил, когда женщина его обошла.
   Он обернулся, глянул исподлобья. Угольно-чёрные зрачки блеснули совсем рядом. Ответить "нет"? Вряд ли после этого он умрёт, но, наверняка, эта странная женщина получает удовольствие от насилия. А если сказать "да", то Манли может и не простить.
   Помайи постарался выпрямиться, облизал давно растрескавшиеся губы, взмолился про себя: "Милосердная, сохрани". Пугающие тени обступали со всех сторон, проникая невидимыми щупальцами прямо в душу.
   Ротис расстегнула широкий пояс с металлическими накладками, повесила всё на перекладину:
   -Ты не скажешь "нет". Я знаю такие чувствительные места, где боль невыносима. Ты не захочешь про них узнать.
   Помайи постарался отодвинуться. Развязывая шнуровку на своей безрукавке, Ротис пожала плечами.
   -Твой выбор свободен.
   Длинные пальцы легли на обросшее за время плена лицо, и Помайи вздрогнул, предчувствуя всю обещанную боль.
   -Только не наделай глупостей, высокородный. Солдаты в нескольких шагах, если сомневаешься, что я не справлюсь одна. И ты вряд ли знаешь, какой рукой браться за нож - тебя не этому учили.
   Женщина не улыбалась. Наверное, ему только почудилась какая-то улыбка. Безжалостность и к себе, и к окружающим, отпечатанные на худощавом и смуглом, почти как у трипавов, лице, вовсе не украшали его, наоборот, подчёркивали непреклонную жестокость.
   Необычный кожаный наряд - штаны и верхняя безрукавка с широкими крыльями и нагрудником, отделанным металлическими накладками - подходил, но вовсе не украшал Ротис. Всего лишь выглядел к месту.
   -Я не люблю ждать, когда спрашиваю. Но мы поиграем с тобой... любым способом. Ночь всё равно моя. - Глаза Ротис опасно сузились.
   -Вы забываетесь, госпожа, - тихо отозвался Помайи, собрав остатки самообладания, чувствуя предательский, непреодолимый, животный страх. - Я аристократ и ношу исэку.
   Никакой исэки на нём сейчас не было и не могло быть. На нём и лава-то была чужой.
   -Какая разница? - Женщина скривила узкие губы, и Помайи снова заметил гримасу, которую сначала и принял за улыбку. - На самом деле лучше бы ты не был аристократом. Атэн их люто ненавидит и мечтает о мести - за всё и сполна. Всем, кто остался в Даретанье и предал Ахит-Нес.
   -Могу я выпить? - не удержавшись, попросил Помайи.
   Ротис протянула кувшин. К его удивлению там оказалось простое молоко.
   -Тебе надо подкрепиться. А вино вовсе ни к чему.
   -Вы думаете, я сказал "да"? - вскинулся Помайи.
   -Ты не сказал "нет".
   Помайи опустил ресницы. Когда они только-только сюда пришли, он мог произнести короткое "нет" и упрямо стоять на своём, сколько бы выдержал. Но Ротис выбрала удачный момент, позволив капельку расслабиться, дала передышку; но столь короткую, чтобы он не набрался решимости для бессмысленного сопротивления.
   Глаза чем-то заволокло. Не всё ли равно. Вся его гордость давно растоптана - ещё в доме Манли.
   -Ну? - Лицо Ротис приблизилось вплотную. Женщина наблюдала за жертвой лениво, с едва заметным интересом.
   -Разве это не унизительно для вас? - Он надеялся, что голос не задрожит.
   Брови Ротис слегка сдвинулись.
   -Поменьше бессмысленных слов. И не трясись, а пей, а то вовсе ничего не сумеешь. - Она сама поднесла молоко к губам мужчины. - Пей.
   Помайи сделал несколько больших глотков густого жирного молока - почти сливок, - закрыл глаза. Когда снова открыл, рыжеволосая сидела словно задумавшись, склонив голову к плечу. И вглядывалась в него, не мигая.
   -Вы тоже слышите? - изумленно вырвалось у Помайи.
   -Что? - переспросила Ротис.
   -Как поют серебряные птицы. Они всегда поют, когда чья-то любовь умирает. Вы мне угрожаете, госпожа, но что может быть страшнее пения птиц Латагрэн? Только безумие. Сегодня птицы богини пропоют для Манли, и она заплачет.
   Голос молодого мужчины звучал горько и безнадёжно. Ротис выразительно фыркнула, распустила наконец шнурок-обвязку на запястье, покрутила ладонью, затем уверенно взяла пленника за плечо и развернула лицом к себе:
   -Ты мне завтра всё расскажешь о серебряных птицах, что удерживают на лету покров Латагрэн. Конечно, высокородная Аг'яр выяснит, что ты развязал исэку. Но ты не столь наивен, чтобы вообразить, будто Манли предпочтёт увидеть своего мужа мёртвым. К тому же... ты молод - вдвое её моложе. И хорош собой. Она простит тебе вынужденную измену. - Вдруг рука Ротис сжала с такой силой, что Помайи едва не застонал. Пальцы женщины казались железными. - Ты удивил меня - немного. И не предполагала, что вздумаешь упрямиться. Хотя мне нравится, так интересней. - Она дёрнула за конец бечёвки, которая стягивала лаву Помайи.
   -Госпожа, я не гон.
   -Под лавой ты не отличаешься от гона.
   Ротис снова, нарочито медленно, потянулась к лаве. Пленник замер, насторожённо следя за её рукой, а затем сам опрокинулся навзничь.
   Рыжеволосая отвратительно выругалась (похожих угроз Помайи наслушался в дороге от солдат), дважды ударила по щекам, в глазах мелькнуло бешенство:
   -Всё-таки ты глуп и сейчас узнаешь, сколько стоит упрямство.
   -Пусть, - выдохнул Помайи.
   Встав, Ротис вынула из скобы факел. Огонь приблизился к волосам мужчины, сразу запахло палёным. Помайи зажмурился. Его запрокинутое лицо высветилось алым. Перепуганный упрямый мальчишка был потрясающе хорош собой. Рука Ротис остановилась, факел сдвинулся в сторону.
   -Открой свои красивые серые глаза, - спокойно и совсем другим тоном произнесла женщина. - Да, Латагрэн коснулась тебя. Я не собираюсь гневить твою богиню и воровать то, что она подарила другой. А вначале... мне показалось: ты уступишь. - Ротис вернула факел на место, уселась на сено. - Что несправедливо, ведь Аг'яр сказочно богата. Почему ей предназначено ещё и такое сокровище? - Ротис открыла второй кувшин, медленно отпила, разглядывая пленника. - На самом деле... вряд ли сегодня от тебя был толк. Ты не в себе после дороги... и прочего. Лучше пей молоко. И возьми хлеб в сумке.
   Странная смена настроений этой странной женщины Помайи не успокоила, но голод оказался даже сильнее страха. Кое-как оправив разорванный подол лавы, он взял кувшин обеими руками.
   Стянув мягкие сапоги, Ротис улеглась на одеяло, спокойно наблюдая, как пленник ест.
   -Ты уже понял, для чего понадобился Атэну?
   -Не совсем, - нерешительно отозвался Помайи, не смея поверить, что всё так и закончится - ничем.
   -Атэну нужен вовсе не ты, а родной сын, о котором он узнал слишком поздно. Только не удалось выяснить в точности, где находится Баарьяд: в армии Лагвия у Атэна нет преданных людей. Так что он надеется обменять тебя на Баарьяда. Говорят, госпожа Манли безумно дорожит своим молодым мужем. Думаешь, она пойдёт на такой обмен?
   Объяснение нисколько не успокоило Помайи:
   -Я не знаю... Только Баарьяд теперь не принадлежит матери. Недавно он надел исэку.
   -Что?! - Удивление было искренним. Ротис привстала на коленях, упираясь руками в бедра. - Нет, Атэн об этом не знает. Ладно, ложимся спать. До утра ничего не изменится. - Ротис первой устроилась на приготовленное ложе, встретила отчаянный взгляд.
   -Мне надо... наружу.
   -Так иди.
   Когда Помайи вернулся и снова замер, не решаясь присесть, она откинула шерстяное одеяло.
   -Иди сюда. Хотя бы согреешь меня. И не отодвигайся, окоченеешь. Ночь будет холодной.
   Помайи молча улёгся. Ротис отвернулась и прижалась к нему спиной. В конце концов пленник решил проявить благоразумие и не замечать совсем невинного прикосновения.
  
   Кошмар ночи, проведённой наедине с Ротис, до сих пор преследовал Помайи, разъедая изнутри. На самом деле ничего не было, но ведь могло... случиться. И Манли легко может поверить в худшее.
   Помайи перевернулся на живот. Откуда-то появилась мысль, что неиспробованный напиток не мог оказаться сладким, но одновременно, рядом, из неведомой тёмной глубины сознания, отдаваясь томлением по всему телу, всплыла лёгкая грусть: он так и не изведал запретного вкуса. Не соединился с отвратительной грубой авантюристкой, не осквернил иссеку. Поймав себя на более чем странном желании, утончённый аристократ передёрнулся от отвращения и страха. И тогда, и сейчас Ротис напоминала ему не столько женщину, сколько мерзкого разбойника, немногим лучше трипава.
   Он снова повернулся. То, что не случилось, но могло бы случиться, - неправильное и странное, - распаляло воображение и даже льстило. Ведь смертельно опасная женщина-сакпо домогалась его.
   Затем Помайи стал думать про встречу на переправе.
   "Всемилостивая, там был Орэй. Впрочем, в этом большой загадки как раз нет. Если ему вернули свободу, значит, Герр рассталась с мужем и отправила Баарьяда в обмен на него, Помайи. Получается, что гон приехал вместе с господином. Хотелось надеяться, что сыну Манли и его гону в лагере Атэна не причинят вреда".
   Самого Баарьяда он так и не видел, но гона заметил издалека, решился спросить у Ротис, наблюдавшей за переправой:
   -Госпожа, могу я немного поговорить с гоном... о Манли.
   -С кем? - не поняла сакпо-бан, холодно взглянув на подопечного. Впрочем, ему всегда становилось холодно от её взгляда.
   -С Орэем, с золотоволосым гоном, - пояснил он просьбу, не дожидаясь расспросов.
   Ротис словно что-то недопоняла, придержала носильщиков.
   -Ты говоришь о гоне госпожи Манли?
   -Нет-нет. Орэй служит госпоже Герр, супруге Баарьяда. Но он, наверняка, всё знает и про госпожу Манли.
   Ротис стремительно отвернулась, приказывая носильщикам поторопиться. Орэя она так и не позвала.
   И теперь Помайи мучили сомнения. Что не понравилось сакпо-бан в его невинной просьбе? О чём не стоило упоминать?
  
   Сомнения исчезли без следа, все мысли перемешались, когда тонкие руки в таких знакомых перстнях и браслетах нетерпеливо раздёрнули занавески. Помайи радостно вскрикнул и раскрыл объятия, принимая Манли. Она была разгорячённой и пыльной после многодневной скачки. И очень нетерпеливой.
   Наконец Помайи высвободился, пробормотал, защищаясь:
   -Слишком рано. Я не готов к встрече...
   -Нет, прямо сейчас.
   -Так нельзя. Моё тело... - Он знал, как ужасно выглядит, хотя в самом конце, перед переправой, ему дали возможность умыться.
   Манли настойчиво вернула свои руки на место.
   -Сердце моё, милый дали, я так хочу.
   -Всемилостивая, нет... О Манли, нет. - Полуборьба, полуобъятья продолжились, ведя к неминуемому поражению. Слова превратились в бессвязный лепет, тела слились, чтобы умереть и воскреснуть, стремительно пройдя через упоение смертельной агонии и муку рождения. Тело женщины дарило и дарило, не ведая предела. Когда Помайи овладевал им до конца, по-настоящему, то понимал, что его самого бесконечно мало, но когда Манли выскальзывала - он просто умирал.
   Натренированные ноги носильщиков начали отталкиваться от вытертых плит старой дороги чуть торопливей - на горизонте показались крепостные стены Шанчи.
   Полностью удовлетворенный, Помайи сдался, положил голову на локоть. Манли с наслаждением вытянулась на своей половине носилок, лениво поцеловала мужа в плечо.
   -Почему это так, Манли? - настойчиво спросил он, наслаждаясь прикосновением.
   -Ты о чём?
   -Мне никто не нужен, кроме тебя. А тебе... ещё кто-нибудь нужен, Манли? Кто-то... другой? - Она промолчала. - Ты беспокоишься за Баарьяда, - догадался Помайи, выбранив себя. Как мог он хоть на мгновение забыть о её сыне?
   -Нет, за Баарьяда я не волнуюсь. С ним всё в порядке.
   Поскольку Манли ответила так уверенно и спокойно, Помайи оставил расспросы на эту тему, погладил роскошные женские волосы, приподнял их, позволил рассыпаться и снова упасть. В любовь Манли он верил безгранично, но, с капризностью избалованного этой любовью, задал новый вопрос:
   -Неужели я не удовлетворяю тебя?
   Женщина беззвучно рассмеялась, вновь прильнула к плечу мужа, играя с чувствительной кожей:
   -Милость Латагрэн, самое плохое позади. - Она запнулась. - Как же сильно я боялась за тебя. Атэн способен на любую жестокость и подлость.
   Помайи сглотнул: он тоже теперь узнал Атэна.
   -Никогда не забуду мёртвых глаз Льясы. Они убили его прямо на моих глазах. И других...
   Манли долго молчала:
   -Льяса служил отцу. Я похоронила Льясу у пруда, за статуей. Там красивое место.
   Говорить дальше оказалось нелегко, но не спросить было ложью:
   -Как раз перед нападением Льяса назвал мне одно имя. Имя человека, который жил в моём тапесе.
   -Да, - голос Манли изменился до неузнаваемости. - Продолжай.
   -Но... мне нечего больше сказать. Я только узнал, что у тебя есть брат, который сбежал.
   -Тер-Осум был гоном.
   -Манли... - Помайи был не согласен, только не осмелился спорить. - Я думал над этим... Откуда Атэн узнал о сыне? Ведь Тер-Осум мог добраться до Ахит-му-Нес.
   Манли нахмурилась:
   -Ты прав: такое возможно. Но никогда больше не упоминай его имя.
   Следующей фразе было не суждено родиться. Помайи сглотнул:
   -Как пожелаешь, Манли. - Он помолчал, потом спросил неуверенно: - Я видел солдат Ахит-Нес. Они пришли воевать, а не маршировать по пустыне. Неужели снова начнётся война?
   -У него много солдат?
   -Манли, я плохо разбираюсь в военном деле. Но с ними много трипавов.
   Не ответив, женщина отвернулась. Теперь Помайи видел её чистый профиль с чуть покатым носом, приоткрытые тёмные губы. Он мог бы смотреть на неё вот так, не отрываясь, всю жизнь.
   -Безопасней всего было бы отправить тебя в Райншийго. Тем более отсюда не так далеко. Но... в Райншийго мы не будем видеться. Ничего, в поместье я всё восстановила.
   -Мне так хорошо рядом с тобой. И думать не хочется... о возвращении в поместье. Давай, мы всегда будем вместе.
   На этот раз Манли словно задумалась:
   -Всё же в поместье безопасней, и я удвою охрану. А в столице сейчас неспокойно.
   -А ты останешься со мной?
   -Не могу. Мне тоже не нравятся расставанья, но... некоторые дела, в других местах, требуют моего личного присутствия.
   Помайи привстал, перехватив запястья жены, прижал к изголовью:
   -Я тоже требую твоего личного присутствия. Или одного меня тебе недостаточно?
   -Более чем достаточно. Не волнуйся об этом, сероглазый дали.
   -Я знаю, о чём волнуюсь, госпожа моя. Что важнее: я или твои сверх меры опасные дела?
   -Только ты, мой возлюбленный муж. - Она поддразнивала усмешкой.
   -Тогда зачем ты всё время меня оставляешь, словно я мешаю? - возмущённо выкрикнул Помайи. - Я не согласен оставаться только возлюбленным, я способен на большее. Поверь в меня.
   -Видишь ли, - бесконечно терпеливо отозвалась Аг'яр, - я привыкла сама справляться... с любыми делами. Они не так легки.
   -Но разве я слаб?
   Выразительный взгляд медленно скользнул по мужчине, едва прикрытому беспорядочно сбившимися покрывалами. Помайи исхудал. Безупречная кожа обветрилась и огрубела, плен оставил на ней болезненные отвратительные следы, которые ещё не скоро заживут.
   Но женщина видела сейчас другое.
   Это тело могло быть каменным и неподдающимся, укрощая непокорного жеребца в загоне или натягивая вожжи разогнавшейся колесницы, но становилось гибким и податливым - когда отзывалось на её ласки. В конце концов мужчина смутился, и Манли снова лукаво усмехнулась:
   -Иногда избыток силы необходим - в быке или, к примеру, в носильщике. Но одна грубая сила - сомнительное достоинство.
   -Ты предпочитаешь слабость? - подозрительно переспросил Помайи.
   -О нет. Обычно это совсем плохо - для мужчины.
   -Так что ты думаешь обо мне? Приоткрой свою тайну.
   -Тут вовсе нет тайны. Ты - совершенство, Помайи. И за это я люблю тебя. А ещё за то, что ты любишь меня.
   Что-то подтолкнуло задать следующий вопрос:
   -Но ведь ты любила... и до меня?
   Вопрос был абсолютно запретным. Далеко не всё позволено спрашивать.
   Манли резко выпрямилась, отодвигаясь в тень:
   -Мне верилось, что ты думаешь обо мне лучше, чем... я есть на самом деле. И любишь меня за то, что я - это я. И прощаешь... мои изъяны. Не потому, что не замечаешь их - нет, ты не слепой. Но великодушно не соединяешь меня с той грязью, которую я, наверное, давно перестала замечать. Поэтому я и делаюсь лучше, и добрей, и... даже красивей. Помайи, неужели мне показалось в ослеплении?
   Она осеклась, быстро заглянула в лицо мужа, и Помайи разглядел себя в зрачках женщины. Он побледнел, опустил ресницы.
   -Во имя Милосердной, прости. Мне и вправду... необходимо было время перед встречей.
   Манли отбросила край занавески, впуская под навес свежий ветерок. Вечер переходил в ночь, и богиня Забвения вновь окутывала мир своим синим покровом.
   После вспышки и взаимных упрёков странно доверительная атмосфера воцарилась в их тесном убежище. Все обиды рассеялись, не оставив следа.
   Помайи заботливо натянул на обнажённую грудь Манли платок, и она произнесла почти спокойно:
   -Всё время забываю, как ты молод и... неискушен. В любви сила и слабость всегда рядом, Помайи. Чем сильнее любишь, тем сильнее становишься для любых препятствий. И беззащитней - перед своей любовью.
   "Пусть ты права, - упрямо отозвался молодой супруг, на этот раз молча. - Но мне хочется не только получать заботу, но и дарить её самому. Возможно, - подумалось или только почувствовалось, - в этом и есть чудо любви. Отдавать, а не получать".
   Улыбка Манли не оставляла сомнений.
  
   Кипит, бушует кровь моя,
   И плоть моя в огне,
   И разум предаёт меня,
   Речь неподвластна мне.
   Покоя нет, осталась боль и жажда.
   И как во тьме по городу бреду,
   И смертного врага
   Я вижу в каждом.
   И встретил вдруг тебя.
   Тебя, мой свет, мой сон,
   Моё виденье.
   Смягчённая целительным бальзамом
   Утихла боль.
   И я уже не тот -
   Я тих и кроток.
   К руке твоей спешу прильнуть,
   Как кроткая овечка.
   И песни с губ
   Взамен слов грубых льются.
   И быть в твоём плену
   Всею жизнь мечтаю я.
  
   -Мне казалось, подобного со мною не случится. Я мог так и не узнать, что Агати ничего не выдумывал в своих стихах.
   "Трудно выдумать то, чего не было", - подумала Манли.
   -Агати тоже... замечательно читал свои стихи. Только иначе. У него был очень хриплый голос и большие грубые руки, которыми он удивительно нежно касался... струн. И он много пил. - "Эти стихи Агати сочинил для неё", - наконец угадал Помайи. - Я никогда не понимала, когда он был пьян, а когда - притворялся. Но вино всё-таки его погубило. Вино и его песни. - Манли словно разговаривала сама с собой.
   Помайи едва не переспросил, а не было ли здесь и её вины, но это был один из тех вопросов, которые не следовало задавать.
  

ГЛАВА 10

Шауд

  
   В царской палатке собрались самые доверенные из свиты - и Ротис оказалась среди них. Орэй с изумлением убедился, что женщина с тяжёлой рыжей косой занимает исключительно высокое положение в военной иерархии Ахит-Нес.
   Ему удалось подслушать шутливую перебранку двух сакпо, обсуждавших подробности исключительного внимания Ротис к пленнику-аристократу, супругу госпожи Аг'яр. Сделать правильный вывод было нетрудно: сам Помайи и проговорился об истинном Баарьяде. Хотя вряд ли он знал, что именно следует скрывать. И был ли у пленника выбор?
   Однако Ротис явно не торопилась с кем-либо делиться своим удивительным знанием - иначе Атэн разговаривал бы иначе. Она одиноко стояла в дальнем углу палатки, ни на кого не обращая внимания. Гон перехватил её взгляд и приветливо, с полупоклоном, улыбнулся. Атэн, с интересом наблюдавший за сыном, заметил его улыбку и повелительным жестом руки велел шауду приблизиться, понизив голос, полушутливо спросил:
   -В этом лагере не так много достойных женщин, но... только скажи. А эта... - Прищёлкнув пальцами, он закончил фразу, цинично упомянув дикую брыкающуюся кобылицу.
   До сих пор сын вёл себя странно, то есть избегал шумных застолий и не искал развлечений. Отвечая на обеспокоенные расспросы, объяснял своё поведение переживаниями, связанными с новым положением.
   Сегодня впервые Орэй не выказал смущения, усмехнулся понимающе - так в подобных случаях делал его первый хозяин, господин Ксоу:
   -Всё зависит от наездника. Необъезженная лошадь - не значит плохая лошадь.
   Сапфировые глаза на светлом лице юноши показались Атэну почти чёрными. Подставив кубок виночерпию, он с некоторым удивлением оглядел мнимого сына, предупредил добродушно:
   -Ну, не знаю, не знаю. Она... с норовом.
   -И это почти единственное, чем стоит восхищаться в женщине, - вошёл в роль Орэй.
   Брови старшего мужчины невольно приподнялись. Наконец он одобрительно ухмыльнулся:
   -Ты уверен в себе - и это хорошо. Но предупреждаю: осторожность с Ротис не повредит.
   -Рыжеволосую воительницу зовут Ротис? Что ж... некоторый риск сделает мою победу ценнее.
   И снова Атэн одобрительно хмыкнул. Слова юноши бальзамом пролились на старую, ноющую рану. К тому же он никак не ожидал подобных высказываний от юноши, так явно испорченного воспитанием Манли.
   -Ротис - сакпо-бан моей охраны. - Он придвинулся. - Она выполняет... особые поручения. Мало кто смеет смотреть ей в глаза, но ты... не пожалеешь. И я рад, что ты легко относишься к женщинам. Иногда, в твоём возрасте, молодые люди делают глупые, непростительные ошибки. - Он с удовольствием отпил из только что распечатанного кувшина: это вино прихватили во время набега, прямо из запасов Аг'яр. - А твоя последняя мысль достойна всей мудрости Оирона. Клянусь непобедимостью его меча - это куда верней, чем слезливые страдания.
   Орэй и рассчитывал на такую реакцию царя, хотя для гона это было храбростью отчаянья. Он отчаянно надеялся отыскать способ вырваться из лагеря, пока не поздно.
   "Пока не поздно", - упрямо повторял Орэй сам себе, взяв у виночерпия сразу два кубка.
   Все, кто находился в палатке, с любопытством проследили за сыном Атэна. Походка лжешауда была лёгкой, почти грациозной, тонкая панла, перекинутая широким концом через плечо, взлетала при каждом шаге. Он пересёк палатку по диагонали, с улыбкой остановился перед женщиной.
   Ротис повернулась навстречу. Такая же высокая, как шауд, и натянутая, как тетива лука. Не гася улыбки, Орэй громко произнёс:
   -Позвольте узнать вас ближе, госпожа. - Ротис чуть замедленно протянула руку, принимая красивый кубок, искусно выточенный из молочно-зелёного камня, снова помедлила. - Выпейте со мной это чудесное вино.
   Гон надеялся, что бэл не выплеснёт вино ему в лицо, но мог и ошибиться. Всё-таки она сделала глоток, произнесла насмешливо, правда, достаточно тихо:
   -Жаль, что ты так низок по рождению... смелый укротитель диких кобылиц.
   Орэй едва не выронил кубок, но всё-таки ничем себя не выдал, полуобернулся назад:
   -Господин отец, сегодня отличный ясный день. Могу я наконец осмотреть твой лагерь поближе? Ты позволишь, прямо сейчас?
   -Разумеется. И моим воинам не терпится тебя разглядеть. - Просьба понравилась Атэну. Он хотел назначить людей в качестве почётной свиты, но Орэй опередил - с учтивостью, не принятой в окружении царя, склонил голову перед женщиной:
   -Госпожа Ротис, не откажитесь меня сопровождать.
   Расторопные слуги вывели из загона великолепную колесницу, быстро её приготовили. Вскочив наверх, Ротис подвинулась, уступая Орэю место возничего.
   Гон изо всех сил пытался соответствовать званию шауда, держался прямо и надменно. Горела на солнце позолота облачения, длинные изогнутые перья головного убора раскачивались, задевая плечо.
   Взяв поводья едва ли не впервые в жизни, он направил колесницу вверх по склону холма. Управление лошадьми не относилось к тем умениям, которым специально обучали домашнюю прислугу, а ведь подлинный Баарьяд был сакпо - об этом все знали. И выглядеть надо было не менее уверенно, чем рыжеволосая женщина, чьи длинные ноги, обмотанные ремнями, упирались сейчас в перекладину колесницы.
   За ними последовала дюжина человек из царской свиты, держась на отдалении. Орэй не сомневался, что расстояние соблюдается из почтения перед Ротис, а вовсе не из уважения к нему.
   Небо было чистым. Ветер с реки хлопал незакреплённой тканью солдатских навесов и развевал гривы лошадей. Рыжая прядь волос, выбиваясь из-под шлема Ротис, тоже летела по ветру. Когда они отъехали от царской палатки достаточно далеко, Ротис впервые высказалась вслух:
   -Все ослепли? Не понимаю, почему не возникает сомнений? Ведь ты чересчур красив.
   Такая оценка внешности в устах Ротис звучала презрительно, словно она собралась покупать гона и разглядела изъян. Позволить себе обидеться Орэй не мог, снова улыбнулся:
   -На подлинного Баарьяда тоже стоит посмотреть.
   Взгляд Ротис скользнул по напряжённой фигуре лжешауда.
   -Ты хорошо его знаешь?
   Орэй постарался сменить тему:
   -Вы изумительно смотритесь на колеснице, бэл.
   Комплимент звучал сомнительно, а устах гона был дерзостью. Ротис прищурилась, чтобы заглянуть в синие глаза против солнца.
   -Ты мне нравишься.
   -Всё, что пожелает бэл.
   Он переложил поводья в одну руку, другой решительно взял бэл за талию.
   -В следующий раз я огрею тебя плетью на виду всего лагеря, - коротко усмехнулась Ротис, оскалив зубы. Словно что-то почувствовав, жеребцы вдруг занервничали, мотая головами и злобно косясь назад.
   Орэй убрал руку:
   -А для чего ещё нужен... слишком красивый гон?
   Некоторое время Ротис смотрела строго, но, кажется, не сердилась:
   -Едем. Ты ведь хотел осмотреть весь лагерь.
  
   Военный лагерь Атэна раскинулся не у переправы через Оорен, а вверх по течению, примерно в полдне пути, - сразу за ним начинались Бесплодные Земли.
   Для встречи с шаудом солдат выстроили вдоль палаток и навесов. Застыв в безупречно ровных колоннах, они походили и не походили на солдат Даретаньи, хотя Орэй не смог бы точно определить, в чём главное различие. То и дело приходилось останавливаться, отвечать на громкие приветствия, хвалить сакпо. Все прочие - не солдаты - торопились убраться с дороги и наблюдали за происходящим со стороны.
   И всё-таки, несмотря на прославленную жёсткую дисциплину, лагерь напоминал огромный кочевой стан. Раньше Орэй не видел никаких кочевых станов, но именно так их и представлял. Кроме солдат, тут и там встречались босоногие женщины, многие с детьми, бегали оголодавшие собаки, всюду было множество слуг и носильщиков-гонов, встречались и жрецы Оирона, и торговцы из Шанчи, и обычные бродяги. Но главное, гон с изумлением видел обособленные стоянки трипавов, к которым солдаты Атэна даже не решались приблизиться. Зато дикари спокойно разгуливали по всей территории, никому не уступая дороги. При встрече они останавливались и провожали царского сына своими пронзительными чёрными глазами.
   Взгляд зацепился за знакомое лицо. Смуглый торговец-полукровка с яркой повязкой вокруг головы был, несомненно, Алачу. Не раздумывая и не оглядываясь на Ротис, Орэй выронил плеть точно под ноги замешкавшему со своей корзиной лжеторговцу. Тот кинулся поднимать.
   -Ночью у моей палатки, - наклонившись, неразборчиво бросил Орэй, словно благодаря трипава за услугу, и дёрнул поводья, боясь привлечь внимание Ротис.
   Он понятия не имел, как и почему этот гон оказался здесь, в лагере. Однако появление Алачу давало надежду - главное, необходимо её утаить от спутницы.
   Придав соответствующее выражение лицу, он громко - чтобы услышали все - обратился к Ротис:
   -Предлагаю немного передохнуть. - Орэй указал в сторону своей палатки, оказавшейся почти рядом. - Окажите мне такую высокую честь, иде Ротис.
   Плечо женщины надменно вздёрнулось, но отказа не последовало.
   Возле входа в палатку Орэй первым соскочил на землю, опережая слуг, придержал перед гостьей полог и распорядился насчёт еды и напитков.
   Сдёрнув плотный шлем, женщина уселась на скамью, застланную сейчас тканым золотистым покрывалом, подогнула длинную ногу. Остальные сакпо неловко протопали следом, устроились кто где - места едва хватило. Подумав, Орэй не стал садиться.
   -Я и не подозревал, насколько велика сила царя Атэна. И ещё... трипавы, - как бы не в силах удержаться от восторга, заявил он. - Мне показалось, что людей больше, чем в армиях Лагвия и Ванада, вместе взятых. Царь Атэн пока не рассказал мне о своих планах. Но ведь солдаты существуют для того, чтобы воевать?...
   -Не думаю, что тебе стоит беспокоиться заранее, отважный шауд, - лениво отозвалась Ротис, косясь на бриан, для чего-то поставленный в палатке. - Говорят, высокородных в Даретанье обучают... всем искусствам, угодным богине. Продемонстрируй нам свою игру, шауд.
   Орэй медлил, но веской причины для отказа не находилось. Велев передвинуть инструмент, он уселся на маленькую скамейку, привычно прислонил бриан к колену, опустил взгляд.
   Ротис с интересом наблюдала за тем, что и как делает золотоволосый гон. Невольные зрители стали медленнее жевать.
   Играть плохо Орэй не умел. Обязанность гона - всегда доставлять удовольствие слушателям, выворачивая из себя душу. За свой талант он и ценился господином Ксоу. Словно нехотя приподнялись руки, согнулись чуткие пальцы Постепенно, против воли, Орэй отдался во власть мелодии, потом запел. Бархатный голос заплакал, вторя звукам струн:
  
   На моё сердце - на и держи,
   Радость молчаньем не заглуши.
   Сердце на волю - берег в прибое,
   В раненом сердце бьётся от боли.
   Слово бессильно, молчанье могуче.
   Бойся молчанья - молчанье замучит.
   Тело осталось, жизнь улетела,
   Птица богини песню запела.
   Крылья поднялись и снова упали,
   И как проклятье любовь завещали.
   Тысяча армий идут в наступленье,
   Ты не погибнешь в жестоком сраженье,
   Тонкие руки на шее сомкнутся,
   В сладких объятьях уснуть - не проснуться.
  
   Резко выпрямившись, гон наконец вырвался из собственного колдовства, украдкой глянул на бэл. Обычно он угадывал, о чём думают слушатели, подмечал всё нюансы настроения.
   Латагрэн Милостивая, в глубине тёмных глаз он увидел восхищение. Гон не обольщался, всё время помня: одно слово этой женщины, и он превратится в жалкую грязь.
   Отодвинув инструмент к стене, Орэй улыбнулся и галантно заметил:
   -Смею надеяться, моё пение никого не усыпило.
   Сакпо из свиты переглянулись, начали неловко выражать признательность, не вполне понимая, за что благодарят.
   Ладонь Ротис легла на плечо шауда, слегка надавила:
   -Ты исключительно... талантлив. Уверена, слушатели в Даретанье называли тебя... сладкоголосым. Теперь и я среди твоих поклонников. - Орэй сглотнул. - Буду с нетерпением ждать другого раза, когда смогу вновь насладиться твоим чудесным голосом, сын великого царя.
   Она встала:
   -К сожалению, сейчас мне надо идти. Буду торопить время до новой встречи. - Простая любезность в устах этой женщины звучала угрозой.
  
   Орэй тоже торопил время, хотя ждал не нового дня, а ночи и предупредительного сигнала ночной стражи. Время тянулось нестерпимо медленно.
   Наконец, снова оставшись один, он выглянул через неохраняемый выход позади палатки, на кого-то наткнулся в темноте.
   -Алачу?
   -Да. Это я.
   На самом деле они едва знали друг друга, но сейчас Алачу показался лучшим другом. Орэй вновь плотно завязал полотнища палатки и больше не мог скрывать радость:
   -Откуда ты взялся, Алачу? Тебя послала бэл?
   В полумраке палатки ослепительно блеснули белые зубы - трипав широко улыбнулся. Разумеется, его послала Герр.
   -Ты очень смелый, клянусь сияющим ликом Милосердной, - не удержался от похвалы Орэй.
   -Зачем тревожить небесную повелительницу, если о тебе беспокоится сама бэл? - скромно поинтересовался Алачу, лукаво опустив ресницы.
   Притворно хмурясь, Орэй придвинул трипаву блюдо с мясом - о еде он позаботился заранее.
   -Ешь, это всё для тебя. Скажи, бэл сердилась?
   -Сердилась?... О, господин, вас искали повсюду. Потом появилась мать господина Баарьяда и объяснила, как и почему заставила вас отправиться в лагерь царя Атэна. - Он снова почтительно называл Орэя господином.
   Фраза про Манли не вполне соответствовала истине. Всё организовала бэл - никто бы другой не сумел, - но задумал такое перевоплощение Орэй самостоятельно. Сейчас он только поинтересовался:
   -И что, господин Баарьяд... получил признание храма?
   Торопливо пережевывая мясо, трипав отрицательно качнул головой:
   -Не знаю... Мы очень быстро ехали. В дороге меня провожали солдаты Ванада, и мы всё время меняли лошадей. И вот, - он ловко вытащил из потайного места кусочек мягкой выбеленной кожи. - Для вас, мой господин.
   Орэй поднёс послание к глазам, склонился к тускло мерцающему светильнику:
   "Милый Орэй, ты поступил безрассудно. Ты забыл своё обещание всегда спрашивать моего позволения. Не будет мне покоя, пока снова не увижу тебя. Не медли. Дай мне только до тебя добраться".
   Орэй перечитал несколько раз, поколебался, а затем положил тонкую кожу на уголья жаровни, чтобы не осталось улик.
   -Ты сумеешь вывести меня из лагеря? Ночью он охраняется гораздо лучше, чем днём.
   -Я договорился... - Алачу немного запнулся, - с трипавами. Они нас пропустят. Только бы успеть переправиться, а на том берегу наготове целый отряд. Да укроет нас Милосердная в ночи... своим покровом.
   У Орэя не было иного варианта спасения, кроме побега с Алачу. Другое дело, что заставило этого гона так сильно рискнуть? В конце концов, он может и не вернуться к хозяйке. Времени для вопросов не оставалось, да это было и не срочно. Ничего выяснять Орэй не стал, потушил светильник и отыскал в темноте руку Алачу, стиснул запястье.
   -Веди меня.
   Оставалось надеяться, что до утра в его палатку никто не заглянет.
  
   Лазутчик, примчавшийся в лагерь с другого берега Оорен, не посмел дожидаться рассвета и, невзирая на позднее время, прорвался к царю.
   -Повелитель, храм Латагрэн признал новым царём Даретаньи Баарьяд'Ахит и вручил ему Меч Оирона. Признанный царь въехал в город на колеснице под священным зелёным знаком Ахит-Нес и с Золотым Мечом в руке. Вся столица приветствовала молодого царя.
   Докладывая своё потрясающее известие, лазутчик не рассчитывал на награду. За такие новости полагалась смерть.
   Ещё никто ничего не понял, но ужасающее слово "измена" прозвучало. Страшный в гневе для любого, Атэн вырвал златотканую панлу из рук перепуганных слуг, велел звать сына. Того не оказалось на месте, палатка шауда была пустой.
   -Измена! - порывом ураганного ветра понеслось по спящему лагерю. Заметалась, звеня оружием, охрана, замелькали факелы, встревожено заржали лошади в загонах - однако, несмотря на переполох, всё быстро успокоилось. Вымуштрованные солдаты застыли в ожидании приказа.
   Ротис явилась на зов одной из первых, полностью одетая, - она всегда выглядела готовой.
   -Отвечай мне! - Царь не говорил, а рычал, наступая на женщину и нисколько не заботясь, что панла распахнута настежь. Покрасневшее лицо и взлохмаченные со сна короткие волосы делали его похожим на злобное чудовище. - Где он? Ты его нашла?
   -Ещё нет, мой царь. Но он не скроется.
   -Действуй, иде. И если... Баарьяд, присланный Манли, вовсе не мой сын, а предатель, отыщи его, куда бы он ни залез. Найди и привези сюда. И чтобы никто пальцем его не тронул. Я сам... разберусь. - Атэн с размаху наткнулся на стену, ударился обеими кулаками в деревянный столб.
   Через стремительно расступавшуюся толпу обеспокоенных слуг и приближённых Ротис выбежала из палатки, на ходу отдавая приказы. Она не сомневалась, что настигнет гона у переправы - другого пути для спасения просто не существовало, ведь не бросился же он в Бесплодные Земли. Если она успеет до рассвета, то сама Милосердная и Благодетельная не спасёт беглеца.
   Единственная переправа через широкую и своенравную Оорен действовала только днём, под строгим присмотром людей Атэна. Весь прочий берег находился под контролем трипавов, охотившихся в прибрежных зарослях, так что других перевозчиков быть не могло - никто не захочет встретиться с безжалостными дикарями один на один.
   Возле переправы, на постоялом дворе, люди собирались заранее. В основном это были местные поселенцы, собравшиеся на рынок в Шанчу. Иногда на другой берег перебирались и трипавы, надумавшие обменять охотничью добычу на яркие ткани и украшения.
   Отряд Ротис налетел на маленький посёлок, примыкавший к переправе, - несколько дюжин жалких лачуг, - как смерч из Бесплодных Земель. Всадники направляли лошадей, разгорячённых ночной скачкой, прямо на повозки, грозили, размахивая плётками, хотя никто не пытался сопротивляться.
   Спрятаться было некуда. Трипавы, с которыми как-то договорился Алачу (Орэй так и не выяснил сути договора), выпустили беглецов из лагеря, но больше ничем не помогли. Спрыгнув с лошадей, солдаты взяли шауда в кольцо, затем втолкнули добычу в дом, предварительно вышвырнув оттуда постояльцев вместе с хозяевами.
   Велев прекратить шум и заставить всех замолчать, Ротис последовала за пленником, уже заведённым под крышу.
   Никто не обращался с пойманным беглецом откровенно непочтительно, но когда тот дёрнулся, пытаясь вскочить со скамьи, твёрдая рука охранника чувствительно сдавила плечо.
   Ротис окинула гона хмурым взглядом, словно проверяя, что не обозналась и он именно тот, кто нужен. Солдаты, застывшие за спиной шауда, отступили и молча ушли. Дверь плотно закрылась, хотя на улице было тихо. Подчинённые Ротис чётко выполняли все приказы, и с улицы теперь не доносилось ни звука. Сакпо-бан обнажила голову, и рыжий хвост, не заплетённый в привычную косу, свалился вниз. Женщина жадно напилась из стоявшей в углу бадьи и присела на край стола, врытого в земляной пол, лицом к Орэю. Согнув для удобства ногу, она обхватила колено, пристально оглядела гона сверху вниз.
   -Ты выследила и предала меня, бэл, - наконец выговорил Орэй помертвевшими губами.
   Права обвинять у него не было: бэл вовсе не была союзницей и ничего не обещала. Следовало не упрекать, а просить о милости. Но трудно было так сразу смириться с неудачей - ведь он едва-едва не вырвался.
   Нож появился ниоткуда, прямо из женской ладони, отделился от длинных пальцев и - быстрее взмаха длинных ресниц с загнутыми кончиками - вошёл почти по рукоять в массивную почерневшую перекладину над головой Орэя. Тот запоздало пригнулся.
   -Истинный Баарьяд'Ахит получил признание Латагрэн и назван царём Даретаньи.
   Орэй так и не выпрямился, только нервно сглотнул, косясь на ушедший в дерево нож. Столь просто и легко он смог бы разделаться разве что с сыром - и то, если бы очень старался. Не встречаясь взглядом с рыжеволосой сакпо-бан, гон попытался усмехнуться, а рука всё отчаянней затягивала шнурок, продернутый через вырез лавы.
   Вытянув руку, Ротис приподняла его лицо за подбородок, заставила смотреть на себя. Взгляд женщины гипнотизировал, не позволяя отвернуться. В глазах рыжеволосой воительницы была непроглядная пустота, а за ней нечто, всегда прячущееся во тьме.
   -Кто ты и почему выдал себя за Баарьяда? Ты мне расскажешь, гон?... Или попробуешь молчать?
   -Я догадываюсь... мне придётся удовлетворить любопытство бэл... - Голос предательски задрожал. - У царя Атэна хорошие солдаты, но плохие шпионы... В Даретанье все, даже глухие и слепые, давно знают: сын госпожи Аг'яр стал супругом госпожи Герр. А я - гон госпожи Герр. По милости богини, у меня такие же синие глаза, какими славится царственный род Ахит-Нес. Вот и вся моя тайна, бэл Ротис.
   Орэй умолк. Признаваться, что он участвовал в подлоге добровольно, было излишне. Однако Ротис заинтересовали отнюдь не подробности сердечных переживаний.
   -Шауд получил Меч Оирона? Удивительные дела творятся в Даретанье. Полагаю - нет, уверена, - царю Атэну может, в конце концов, понравиться такая история. Уверена, он договорится с сыном.
   -Царю Атэну не о чем договариваться с Баарьяд'Ахит. Господин мой Баарьяд носит исэку госпожи Герр. А я - его доверенный гон.
   -Что?! - Ротис подалась вперёд. - Да кто такая твоя госпожа Герр? Из какого она рода? Я никогда не слышала её имени.
   В имени Герр не было особой тайны. Но правда звучала настолько невероятно, что в неё трудно было поверить.
   -Госпожа Герр... известна в Даретане как танцовщица, - признался гон, чувствуя, как кончики сильных пальцев поглаживают его губы. Внезапно Ротис с силой повернула лицо к свету, и круто загнутые ресницы Орэя покорно качнулись:
   -Ты представляешь, как твоя история понравится Атэну? И что он захочет сделать с тобой, когда узнает такие подробности?
   Гон промолчал, только перестал держаться за шнурок - вцепился в край скамьи. Напомнить, что бэл вроде как помогала ему хранить тайну, он не смел. От напоминаний станет хуже: Ротис примет меры, чтобы скрыть правду. Впрочем, поздно опасаются худшего, как и на что-то надеяться.
   Погладив колено, Ротис спустила ногу с края стола.
   -Ты не умрёшь сразу, гон. - Теперь мягкий носок женского сапога упирался между бёдер гона. Закусив губу, Орэй сдержал вскрик, и сакпо-бан одобрительно кивнула: - Да... неприятно. И ты догадываешься, сколько неприятного тебя ждёт... совсем скоро. - Она немного отпустила, но не убрала ногу. - А ведь ты... не безразличен своей бэл, раз она называет тебя милым... И она не посылала тебя к Атэну? Я не ошиблась?
   Гон дико глянул на бэл, с трудом сообразил, что каким-то образом она прочитала послание.
   Ротис рывком выдернула нож из деревянной балки, кликнула своих людей. Беглецу подвели колесницу, который правил здоровенный возничий. Сколько Орэй не вертел головой, Алачу он нигде не заметил, а расспрашивать не посмел, понимая, что не получит ответа.
  
   Царь сидел, сгорбившись, на широкой походной скамье, скрестив ноги. В сумраке огромной палатки Орэй не сразу его разглядел.
   Умелый пинок заставила гона рухнуть на колени, и Ротис сразу отступила, едва глянув в сторону телохранителей. Те безропотно удалились, не сомневаясь, что сакпо-бан справится с их обязанностями. Других зрителей в палатке не осталось.
   К утру Атэн немного остыл и внешне казался спокойным.
   -Иди сюда.
   Идти означало ползти.
   -Почему ты выдал себя за шауда?
   -Госпожа Манли велела мне заменить её сына, чтобы получить невредимым господина Помайи.
   -Манли! - Могучий голос Атэна завибрировал, переполненный яростью. - Новая подлость этой змеи. Но ты знаешь моего сына? Ты обязан его знать. Ты безошибочно отвечал на любые вопросы.
   -Да, я знаю господина Баарьяда, - послушно подтвердил Орэй. - Я был его доверенным гоном.
   -И что?! Всё правда?! Он признан царём Даретаньи, хотя носит исэку?
   Орэй сначала кивнул, потом торопливо подтвердил:
   -Да, господин.
   Атэн и не собирался сдерживаться. Взревев, он вскочил звериным прыжком, сбивая на пути всё, вихрем понёсся по сделавшейся вдруг тесной палатке. Скрестив руки перед грудью и ничего не замечая, Ротис, стояла неподвижно, невозмутимая и прямая.
   -Тысяча проклятий лукавой богине. Как она посмела сотворить такое со мной? Надо было задушить её при последней встрече.
   Снова наткнувшись на гона, царь остановился:
   -Почему она выбрала тебя? Чем ты заслужил доверие, презренный?
   -У меня синие глаза, господин, - неуверенно повторил Орэй своё объяснение. - В Даретанье это редкость. Чтобы вы не усомнились.
   -Я и не усомнился, - злобно подтвердил царь. - Ни разу. И принял тебя с открытым сердцем. А ты великолепно играл, будто рождён не презренным гоном, а высокородным. И всё же... - злобно прошипел Атэн, - лучше бы тебе сразу покончить с жизнью, чем пойти на такое злодеяние. Ты будешь молить меня о смерти, как о милости. Очень долго.
   Слушая приговор, Орэй судорожно втянул воздух, прижался к земле. Он не сомневался, что любые угрозы сбудутся дословно.
   Атэн схватил гона за длинные волосы, вздёрнул голову:
   -Ты хочешь жить, ничтожный?
   -Да, господин. - Посиневшие губы отказывались шевелиться.
   -Почти верю... Ладно. Один раз я ошибся на твой счёт, но ошибаться во второй раз не собираюсь. Теперь пусть обманываются другие. - Стальные пальцы легли на горло Орэя, безжалостно сдавили.
   Приняв наконец решение, Атэн вернулся на скамью. До появления гона он гадал на зёрнах и сейчас внимательно рассмотрел, что получилось. Ответ выглядел запутанным, но царь не допустил сомнений, смахнул зёрна на землю.
   -Ты станешь Баарьяд'Ахит. Клянусь на священном вечно сияющем Мече Оирона, Манли признает тебя, моего единственного возлюбленного сына. Признает перед всеми. И Верховный жрец Латагрэн признает - или увидит разбитые камни взамен белого храма. Они посмеялись - настала моя очередь. Они все признают тебя, отродье низкой гонки. Если осмелились на тебя указать.
   Ответить Орэй не посмел, тем более возразить. Да он и не мог говорить, стараясь поймать воздух.
   Атэн перевёл взгляд на сакпо-бан. В ней царь не сомневался: Ротис исполняла приказы в точности.
   -Займись им сама. Научи повиноваться. Чтобы и мысли не возникло об измене. Я хочу, чтобы покорность стала для него желанной и необходимой... как дыхание.

ГЛАВА 11

Измена

  
   В городе, за стенами дома, что-то происходило, но Баарьяда это касалось очень мало. Церемония Признания в храме почти не изменила круг общения и образ жизни супруга госпожи Герр.
   Единственное, постоянной деталью его облачения сделалась тяжёлая, прошитая золотыми нитями царская панла. Отросшие волосы скрепляла массивная тиара с подвесками из жемчуга.
   Кроме того, его перестал всюду сопровождать ненавистный доверенный гон, который дерзил и оскорблял, и даже поднял руку на своего господина. Наказание было справедливым и заслуженным - но такое не забывалось. Когда Герр назначала нового доверенного слугу, Баарьяд не поинтересовался участью исчезнувшего, - царю нет дела до всякого ничтожества. Правда, удовольствие от исчезновения Орэя смешивалась с непонятным беспокойством.
   Помня о своей тайне и необыкновенный подарке Избранного, Баарьяд не сомневался: обещанное чудо произойдёт. Надо лишь выбрать удачное время.
   -Господин мой, близится время богини. - Новенький слуга не был таким самоуверенным, как Орэй. Прямо указать, что господину пора возвращаться в тапес, он не смел.
   Баарьяд дотронулся до узла на горле, чтобы почувствовать цепочку, потом коснулся запястья жены, задержал пальцы. Случай представлялся удобным: вроде бы Герр была в хорошем настроении.
   -Исполни мою просьбу, Герр. Развяжи исэку... перед сном.
   Женщина невольно нахмурилась: её ждала совсем другая встреча.
   -Не капризничай, Баарьяд.
   -Я прошу тебя об этой милости, госпожа жена, - настойчиво повторил мужчина, не выказывая обиды.
   Заметив, что к их разговору прислушиваются, Герр запнулась:
   -Хорошо, - она встала, не пытаясь отвести руку, - идём.
   Она согласилась впервые, хотя Баарьяд просил о подобном в третий раз. Уверенность в успехе усилилась многократно.
   Слуги тапеса, обеспокоено косясь на нежданную гостью-госпожу, бестолково путались под ногами. Доверенный гон начал было помогать господину, но Баарьяд его отстранил, сам торопливо расстегнул заколки на плечах. Скинув панлу, он опустился на одно колено и нагнул голову, убирая руками волосы. Развязывание узла исэки считалось таинством, тем более когда это делала жена. Баарьяд повернул лицо. Как всегда, когда он имел дело с женой, в его глазах возникала привычная осторожность, но, одновременно, и вызов.
   Узел распустился легко, но что-то запуталось в пальцах. Герр выронила шарф, отдёрнула руку, как если бы вдруг коснулась опасной змеи, ещё стремительней снова подхватила свою находку. Цепочка жгла пальцы:
   -Откуда она, Баарьяд?
   Петля врезалась в шею, но мужчина не попытался высвободиться, не подавал вида, как ему больно.
   -Мне был послан знак. В храме Владычицы Латагрэн я встретил... Избранного. И он передал мне дар богини.
   Глаза Герр полыхнули зелёным огнём - так сверкают таинственные изумруды, что находят в россыпях у Серых Братьев.
   -Ты не мог его видеть!
   -Моя госпожа, я видел Избранного совсем близко, как тебя. Он сказал, что отдаёт мне... подарок богини. Чтобы ты... не пренебрегала мной, не могла пренебречь.
   -Избранный так сказал? - Голос Герр изменился до неузнаваемости. - Расскажи, как вы встретились?
   Она стояла вплотную, и Баарьяд чувствовал аромат женского тела. Ноздри расширились и невольно затрепетали. Этот запах он запомнил с церемонии шаиси - словно букет из горьковатых свежесорванных трав. Наплыв эмоций был так силён, что Баарьяд почти забыл уроки матери и собственные предчувствия. Он объяснил, как заметил вход в сокровищницу, рассказал о Всевидящем оке Хоаб, о том, как заговорил с Избранным. И как тот почти заставил принять священный дар богини.
   Тайный внутренний голос, принадлежавший крови Аг'яр, кричал об осторожности. "Никогда не рассказывай всего, до конца. Забудь о статуе". С трудом, но он удержался от последнего признания.
   Выслушав, Герр слабо кивнула:
   -Я поняла. Спи спокойно, муж мой.
   Надежда на чудо исчезла. Баарьяд беззвучно ахнул, словно его обманули. Что-то изнутри начало ударять в голову, заломило в висках, отдаваясь в затылок.
   -Благодарю за то, что исполнила мою просьбу, Герр.
   Вряд ли она расслышала последние слова.
  
   Баарьяд проснулся перед рассветом. Все двери тапеса были приоткрыты, чтобы разогнать ночную духоту, и непонятные звуки голосов со стороны главного входа достигли его спальни, нарушив сонное безмолвие. Накинув лаву, Баарьяд босиком, на ощупь, проскользнул мимо разоспавшегося гона, пересёк коридор и выглянул на наружный балкон. У входа остановилась незнакомая колесница, её появление и вызвало весь этот шум. Кто-то отдал распоряжение слуге с факелом, тот со всех ног бросился вниз по лестнице.
   Запоздавшего гостя Баарьяд узнал не сразу - он очень давно не видел трипава. Откуда мог приехать Алачу в такое время на почти загнанных лошадях? Ответа не было.
   Баарьяд долго колебался, борясь с любопытством. Стараясь не привлекать внимания, он крадучись спустился вниз, проскользнул на половину для слуг. Всюду было тихо и спокойно, свет виднелся только в купальне.
   Стоя в каменном чане с водой, Алачу скребком оттирал ноги. На скамье лежала чистая лава. Заметив господина, гон на мгновение застыл, потом низко поклонился:
   -Откуда ты приехал?
   -Господин, я не могу ответить... без позволения бэл.
   Слова трипава напомнили дерзкие ответы Орэя. От внезапно нахлынувшей ярости перед глазами потемнело.
   -Да как ты смеешь противиться, подлый и неблагодарный гон. Я велю утопить тебя в этой купальне.
   -Смилуйся, господин.
   -Отвечай, ну! - Алачу впервые столкнулся с гневом Баарьяда. Не зная, как поступить, он заколебался.
   -Я вернулся из лагеря царя Атэна, с другого берега Оорен. Там я встречался с Орэем.
   Быстрый ответ только распалил гнев. И расслышал Баарьяд одно ненавистное имя. Шагнув вперёд, он схватил гона за мокрые волосы, едва не столкнув в воду.
   -Какую новую подлость задумал Орэй? Что ему понадобилось в лагере Атэна?
   -Там... Орэй выдавал себя за шауда. За вас, мой господин.
   -Ох! Да поглотят его Тёмные хранители живьём. - Баарьяд вскинул сжатый кулак, не зная, куда его опустить, толкнул Алачу. Перешагнув через распростёршегося гона, упёрся в стену, ударил кулаком по отсыревшим камням.
   Признание настолько сильно задело Баарьяда, что он собрался немедленно идти к жене и требовать объяснений, но опоздал.
   Герр появилась рядом - неощутимо, как призрак. Правительница и супруга царя явно проводила ночь вне дома, в неподобающем месте, и только что вернулась. Об этом неопровержимо свидетельствовали простонародная юбка, небрежно завязанная шаль, и волосы, свободно струящиеся по плечам и спине. Женщина повернулась лицом к свету, и Баарьяд отшатнулся. В глазах Герр плескалось безумие. Или она только что рыдала до изнеможения.
   Устремившись к Алачу, она о чём-то быстро спросила гона, помогая ему встать. Затем повернулась к полуодетому и босому мужу:
   -Как ты посмел выйти из тапеса в таком виде?
   У Баарьяда имелся достойный ответ, он и сам мог задать подобный вопрос, но мертвенный и, одновременно, безжалостный взгляд лишал дара речи. Показалось, что сейчас Герр способна на убийство, чем он только что грозил гону. К тому же в коридоре собиралась толпа зрителей. Ужаснувшись, Баарьяд резко отвернулся и, раздвигая слуг, стремительно пошёл прочь.
  
   Остаток ночи прошёл без сна. Когда бледный рассвет проник сквозь незанавешенное окно, в тапесе раздался звук стремительных лёгких шагов. Баарьяд обернулся и стремительно вскочил с измятых покрывал, тем более что так и не снял лаву.
   -Мама!
   Она скинула на руки гона накидку из блестящего меха горной кошки, зябко повела смуглым плечом. Манли была великолепна, только символы Хоаб на щеках - знак угрозы - выглядели чернее обычного.
   Невольно думая о том, почему мать мёрзнет, Баарьяд склонился над протянутой рукой, пересохшие губы коснулись узкого запястья.
   -Я снова вижу тебя, моя госпожа. Как давно мы не виделись.
   Манли поправила спутавшиеся за ночь, непривычно длинные волосы сына, затем отстранилась и приподняла его лицо, заглянула в измученные, покрасневшие глаза.
   -Приветствую тебя, царь Даретаньи.
   Баарьяд промолчал. Когда они виделись в последний раз, он ещё не был царём. Теперь стал - но только по названию. Вопросов и обид накопилось чересчур много, но мать всегда всё видела и понимала сама.
   -Мне сказали, что госпожа Герр недовольна твоим поведением.
   Баарьяд велел назойливым слугам убираться, подвёл мать к скамье, заботливо усадил. Он не собирался жаловаться на мерзкого гона, но возмущение матери словно подхлестнуло.
   -Кто я для Герр? Зачем ты отдала меня во власть женщины, для которой я вовсе ничего не значу.
   -Молчи, царь Даретаньи! - В голосе матери остался только холод. Ладони сжали его голову.
   Благословлённый богиней судорожно вздохнул и зажмурился. Только гоны и простолюдины открыто демонстрируют свои чувства. Все их недостойные страсти вовсе ничего не значат - они продаются и оплачиваются. Высокородные подобным образом себя не ведут.
   Баарьяд вновь открыл глаза.
   -Прости за недостойные слова, госпожа мать. Я сожалею, что произнёс их. - Постепенно голос утратил нетерпимость, к глазам подступили слёзы, но Баарьяд справился и с ними. - Ты сделала единственно правильный выбор, и я преодолею непозволительную слабость, ведь во мне соединились воедино два великих рода. - Он взял руки матери, мягко их опустил. - К сожалению, сердечные привязанности случаются и в жизни высокородных, иногда. Но для нас это не главное. Путь высокородных иной - к славе и почестям, - единственно достойный путь. А любовь - это всего-навсего безрассудная животная страсть или... беззаботное щебетанье весёлых птиц.
   Манли хотелось обнять сына, прижать к себе. Она подавила вспышку естественной, но бесполезной жалости - мужчине требуется совсем другое, - произнесла твёрдо:
   -Я знаю, чьи слова ты повторяешь. Тер-Осум многому тебя научил и желал исключительно добра, но он ошибался, рассуждая о высокородных. Потому что сам родился гоном... Любовь высокородных - это награда за нелегкий труд и великие жертвы.
   Баарьяд не хотел этого слышать. Он встал, отодвинулся к окну, схватился за переплёт решётки. Окно выходило во внутренний садик, и оттуда тянуло утренней свежестью - зато внутри Баарьяда всё пылало.
   -Я обязан верить словам Тер-Осума, потому что не хочу впасть в безумие.
   Незаметно приблизившись, Манли положила ладони на широкие плечи сына. Он напрягся.
   -Я узнал, что мой доверенный гон находится в военном лагере Нового царства и выдаёт себя... за меня. Могу я узнать, ради чего гон пошёл на такой подлый обман... - на слове "отец" Баарьяд запнулся, - царя Ахит-Нес?
   -Ты до сих пор не знаешь? Ты должен знать. На мой дом напали убийцы Атэна. Всё было залито кровью и перевернуто, многие гоны убиты. Атэн убил Льясу и захватил Помайи. А в качестве выкупа потребовал тебя. Сейчас Помайи свободен - благодаря твоему гону.
   В голове Баарьяда словно вспыхнул яркий свет. Он круто обернулся - синие глаза сверкали:
   -Ответь, мудрая госпожа, насколько сильна во мне кровь отца, проклятого и отвергнутого Милосердной? Пройдёт ли моё бесплодная, застилающая свет страсть, или мне никогда не справиться с собой? Ведь он... не сумел тебя забыть?
   Подобный разговор возник между матерью и сыном впервые, причём Манли так и не назвала Атэна отцом - ни разу. Она провела рукой по воздуху, словно что-то отодвигая.
   -Самая трудная из всех битв - с самим собой. Надо всегда верить и жить заботами того, кого любишь. Попробуй победить, родной мой, попробуй - полюбить.
   -О чём ты говоришь, мама? Кого мне любить? Я ношу исэку госпожи Герр.
   Манли непонятно усмехнулась:
   -Находиться рядом с Герр и не желать её - тяжкое испытание для любого мужчины, если он не слеп. Но это... всего лишь вожделение, мой единственный сын. При чём здесь любовь?
   Не споря и ничего не отвечая, Баарьяд нежно поцеловал ладонь матери на своём плече, словно пытаясь её согреть, в следующий миг круто развернулся.
   Гоны, робко толпившиеся перед входом в спальню, с поклонами расступились, пропуская хозяйку. Она выглядела не столь пугающе, как ночью. Нарядная лава была стянута под грудью вышитым поясом, волосы собраны в аккуратный узел. Только лицо казалось застывшей маской, словно Герр усилием воли закрылась, запечатав испытанное потрясение внутри себя.
   Манли заговорила первой:
   -Я выполнила твою просьбу и переговорила с сыном, Правительница Даретаньи. Баарьяд признаёт свои ошибки - он не глуп.
   Герр прищурилась, с сомнением разглядывая мужа, явно не готового к утренней встрече.
   -Сегодня ночью он покинул тапес раздетым, забыв об исэке.
   Пожав смуглыми плечами, госпожа Аг'яр заметила примирительно:
   -С детства Бари мечтал стать сакпо и готовился к нелёгкой службе. Безусловно, это не оправдание, и если мой сын иногда забывает о подобающем поведении, накажи его.
   Баарьяд вспыхнул, лицо сделалось пунцовым. Строгий взгляд жены не сулил хорошего: она явно собиралась последовать совету. Манли отодвинула сына в сторону, протянула руки навстречу Герр:
   -Я получила крайне любезное приглашение Верховного жреца. Может, нам следует посетить храм вдвоём. Некоторые вопросы требуют немедленного вмешательства Кэтри.
   -Нет! Я виделась с телле... ночью. Полагаю, мы с ним выяснили все проблемы.
   Баарьяд поглядел на жену недоверчиво. Когда она успела? Ему показалось, что Герр еле заметно вздрогнула.
   Отказ не понравился Манли, но её остановила безжизненная отчуждённость в голосе бывшей танцовщицы. Она перевела задумчивый взгляд с Герр на сына, потом обратно.
   -Что ж, тогда я не стану торопиться. - С помощью гона она снова грациозно завернулась в накидку из переливающего меха, заметила шутливо: - Моя дорогая, чтобы иметь достойного супруга, необходимо терпение и строгое воспитание.
   Проводив гостью, Герр вернулась к мужу:
   -Ты не только покинул тапес и бегал ночью по дому, забыв об исэке. Ты угрозами вынудил Алачу нарушить мои распоряжения.
   Баарьяд дёрнулся, словно снова хотел убежать, затем покорно и беспомощно опустил голову.
   Я признаю свою вину. Ты вправе сердиться на меня, моя госпожа.
   Тёмный взгляд Герр не смягчился:
   -Тебя накажет Алачу - вместо доверенного гона.
   -Милосердная - нет! Гон не посмеет поднять руку на царя.
   -Ты прав, - зловеще подтвердила Герр. - Поднять руку на благословенного царя не обычное преступление, а святотатство, - тем более для гона. И несмываемый позор для тебя. Чтобы избавить тебя от бесчестья, гон лишится рук.
   Старательно воспитанное и многократно отрепетированное высокомерие аристократа дало трещину. Такого несчастья он не желал даже Орэю. "Почему Алачу - разве это справедливо? Алачу даже не доверенный гон. В Тёмную бездну всех доверенных гонов, и справедливость тут ни при чём".
   Не выдержав, Баарьяд опустился на колени, тихо, едва слыша собственный голос, попросил:
   -Госпожа, Алачу не виноват перед тобой и не заслужил такой страшной участи. Пощади молодого гона. Я не хочу его смерти и согласен жить, помня о бесчестье.
   Выразительное лицо Герр дрогнуло, словно от боли.
   -Что ж, тогда ты будешь наказан иначе. Ты извинишься перед гоном за то, что случилось ночью.
   -Да, Герр. Я всё сделаю, как только оденусь.
   -Тебе необходимо парадное облачение, чтобы просить у гона прощения? - язвительно поинтересовалась Герр. - Хорошо. Но не заставляй ждать себя чересчур долго, царь Даретаньи.
   Явной угрозы в последних словах не было, но Баарьяд знал: избежать унижения ему не удастся.
  
   Большой круглый зал, в котором проходила шаиси, после церемонии Признания стали называть парадным.
   В каждом царском дворце полагается иметь парадный зал, с нервным смешком подумал Баарьяд, останавливаясь на пороге. Мраморный пол, отполированный до зеркального блеска, казался небесно-голубой поверхностью воды, отражая строгое убранство зала - каменные вазы на высоких подставках, симметрично расставленные между оконных проёмов.
   У противоположной стены замер Алачу. Трипав был в удивительно красивой тёмной панле с красной каймой. На скамье рядом с ним лежала заранее приготовленная плеть. Гон отлично представлял, что его ждёт после избиения царя, и смотрел на приближавшегося Баарьяда с ужасом. Опомнившись, почтительно поклонился.
   Баарьяду тоже было не по себе. Он покосился на плеть и велел гону встать:
   -Госпожа жена позволила мне избежать наказания от твоей руки, если я... попрошу у тебя прощения за несправедливые слова и угрозы. - Кроткий и покорный голос звучал отчётливо, но едва не сорвался.
   -Аээ... - Трипав попятился. Сообразив, что именно услышал, вскинул голову, впился в Баарьяда своими жгуче-чёрными глазами. На фоне белоснежного шёлка исэки лицо господина казалось неестественно бледным.
   -Я виноват. - Горечь от невыносимого признания осталась в горле, а когда Баарьяд сглотнул, вошла внутрь, разжигая грудь. Он соединил руки. - Прости меня, я обезумел, поэтому не остановился, когда ты предупредил, что не вправе отвечать. - Теперь голову опустил царь Даретаньи.
   Гон сел, вернее, упал на скамью позади себя, прошептал обречённо:
   -Я слышал каждое твоё слово, господин. Прости, что мне пришлось тебя услышать.
   Баарьяд резко вскинул голову, поднял подбородок:
   -Ты меня прощаешь?
   Вряд ли гон мог оценить по достоинству подобное смирение. На самом деле оно стояло выше той гордости, которая сейчас попиралась.
   -Да, господин, - выдохнул Алачу, машинально задел рукой плеть и отдёрнулся от неё, словно обжёгся. Баарьяд тоже вздрогнул, хотя гон этого не заметил.
   Немного помедлив, Баарьяд отвернулся и пошёл по периметру зала, рассматривая вазы. Гон остался сидеть.
   -Встань. - Опомнившись, Алачу вскочил. - Правильно ли я понял, что Орэй остался далеко от столицы и никак не способен мне служить?
   -Да, господин.
   -В таком случае предлагаю тебе стать моим доверенным гоном.
   Алачу молитвенно сложил ладони:
   -Это великая честь, господин.
   Баарьяд великодушно кивнул: подобное назначение считалось возвышением. Вначале полагалось получить согласие жены, но почему-то Баарьяд был уверен, что Герр не откажет. Взгляд упал на заботливо приготовленную плеть, уголки губ надменно приподнялись:
   -Не забудь прихватить её с собой. Может понадобиться... на твоей новой службе.
  

* * *

  
   Затягивая узел на исэке, Манли не заметила, что душит мужа - до такой степени задумалась. Помайи невольно оттолкнул её руки:
   -Осторожнее, госпожа.
   -Ах!
   -Ты снова ездила в город. Носильщики вернулись вконец измученные.
   -Мой страж внимательный.
   Тёмные губы разомкнулись в спокойной полуулыбке. От призывного взгляда топазовых глаз сразу сделалось тесно и жарко. Но сегодня он так легко не поддастся.
   -Ты вернулась мрачнее темной тучи. Что-нибудь случилось? Твои грасары попали в бурю? - Тон был шутливым, но у него имелись серьёзные причины для тревоги.
   -Нет, с грасарами всё в порядке, я надеюсь.
   -Так что же огорчило мою госпожу?
   Не отвечая, Манли взяла с подноса, который служанка держала на весу, флакон с ароматическим настоем, вылила немного на ладонь. Кончиками пальцев она приподняла волосы мужа к своему лицу, вдыхая аромат и наслаждаясь мягкостью шелковистых прядей.
   -Не беспокойся ни о чём, Помайи... Пусть тревоги и печали никогда больше не затуманят твоих чистейших глаз.
   Помайи упрямо остановил её руки:
   -Когда ты начинаешь таиться от меня, я жду несчастий.
   -Гони прочь глупые предчувствия, - заботливо посоветовала Манли, преодолевая его сопротивление.
   Однако мужчина заупрямился всерьёз, отбросил исэку так и оставшуюся не завязанной. Разглядывая упрямо сжатый рот, Манли покачала головой, наконец со вздохом ответила:
   -Я ездила к сыну. Баарьяд тревожит меня. Он до сих пор не принял исэку.
   Помайи недоверчиво нахмурился:
   -Как это "не принял исэку"? Что это означает?
   -Он испытывает терпение Правительницы.
   -Герр недовольна мужем?! Теперь, когда он признан царём? - Рука Манли вернулась на шею Помайи, пальцы скользнули в свободный вырез лавы. Мышцы на спине мужчины невольно напряглись. - А ведь ты ни разу меня не наказывала. Разве это правильно?
   Задумчивое лицо женщины озарила улыбка - будто луч света проник сквозь затянутое облаками небо.
   -Глупый, глупый дали. Ты - моё сердце, ты - часть меня. Для чего причинять боль самой себе?
   -Чтобы я не забывал о священной власти Благодетельной и Милосердной, - пробормотал мужчина. - Так что происходит... с супругом госпожи Герр? Я думал, она покорила Баарьяда с первой встречи.
   Тонкие пальцы, ласкающие спину и плечи Помайи, остановились:
   -Да не забудет его Милосердная. Герр только предстоит познать и оценить супруга. Не знаю, как скоро это случится. Он... до сих пор остается никем для своей жены. И почему-то вчера я испугалась - за Герр. Она была не в себе.
   Помайи прикусил язык, хотя в голове вертелось немало возражений и вопросов. Жена встала с его колен, наклонилась, чтобы поднять исэку, затем отослала служанку распорядиться насчёт носилок.
   -С такими разговорами мы приедем в храм чересчур поздно, а мне обязательно надо встретиться с Верховным жрецом.
   Помайи снова потянулся к жене:
   -Давай никуда сегодня не поедем. Ты выглядишь усталой.
   Манли словно заколебалась.
   -Нет, не могу. Я так давно не была в храме, что боюсь окончательно прогневать Благодетельную. И ты сегодня сможешь надеть мой подарок.
   -Ты никогда меня не слушаешь, - ревниво заметил мужчина, примеряя парные браслеты с вставками из драгоценных синих камней.
   -Мне совсем не нравится видеть тебя обеспокоенным, - не отвечая, строго предупредила Манли, разбирая заранее приготовленные украшения. Необходимо было решить, что подойдёт к новым браслетам.
  
   В храме было многолюдно. Сложив подношения на маленький жертвенник возле входа, госпожа Аг'яр и её супруг прошли в ту часть зала, где останавливались знатные и состоятельные посетители. В полумраке ниши Манли преклонила колени, отдаваясь во власть богини.
   Помайи прислонился к колонне, поглядел на танцоров перед алтарной статуей, но сегодня ритуальное действо его не захватило. Обычный красивый танец. А на другом берегу Оорен стоит грозная армия, и её отделяет от Даретаньи только узкая полоска воды. Манли наотрез отказалась обсуждать эту тему с мужем. Но подарила ему браслеты с сапфирами, которые, по поверью, предохраняют от неверности. Их упрямства он не признался, что знает о таком поверье.
   Наконец Помайи не вытерпел, шепнул, что выйдет на свежий воздух.
   -Не вздумай прогуляться в рощу богини, - строго предупредила Манли, отпуская руку.
   -На мне твоя исэка, - не менее серьёзно отозвался мужчина и, придерживая края панлы, стал пробираться через ряды молящихся.
   Он скромно остановился на краю лестничной платформы, в стороне от входа. На потемневшем небе появились самые первые неуверенные звёзды, но луна богини ещё не взошла. Вдалеке угадывались очертания большого города - вернее, можно было различить отблески огней над воротами Латагрэн.
   "О чём сегодня молится Манли? Она так и не призналась. А о чём молиться ему? У него есть Манли. Просить большего - значит испытывать терпение Милосердной".
   -Господин.
   Помайи не сразу понял, что окликают именно его. Просветлённые редко снисходили до разговоров с обычными людьми, если только не выполняли свои прямые обязанности.
   -Да, - насторожённо отозвался молодой аристократ, разглядывая бритоголового служителя богини.
   Тот неуверенно оглянулся и поманил Помайи за выступ стены, где было совсем темно.
   -Господин, вам надо уехать. - От растерянности Помайи не пошевелился, и жрец схватил его за руку, буквально толкнул вниз, к стоявшим наготове носилкам Аг'яр. - В храме измена. Вам надо предупредить Правительницу, пока не поздно. Иначе рискуете потерять жену.
   -Что?! - Помайи ринулся назад, но Просветлённый преградил дорогу, схватил за плечи, буквально заталкивая под паланкин.
   -Не медлите. Уезжайте немедленно.
   -Но!...
   Нетерпеливым жестом руки Просветлённый велел носильщикам выполнять свои обязанности.
   -Торопитесь во имя Милосердной, да не коснётся вас её проклятье. - Угроза жреца так сильно перепугала гонов-носильщиков, что они сразу подчинились.
   Умом Помайи понимал, что поступает правильно и поэтому заставил гонов бежать до самых городских ворот, никогда не закрывавшихся на ночь. Он не усомнился, что бессилен перед несчастьем, случившимся в храме. Самое разумное - в точности исполнить распоряжение незнакомого жреца.
   Чтобы не смотреть на великолепную россыпь звезд, Помайи задёрнул занавески. Главное, не увидеть Красную луну утраты, которая сулит несчастья.
   На самом деле он перепугался ничуть не меньше суеверных гонов и знал, что никогда не простит себе этого позорного бегства. Однако в плену Атэна он научился бояться.

* * *

  
   -На этот раз ты вернулся очень быстро.
   Мужчина, ворвавшийся в тапес без предупреждения, стремительно приблизился и обнял Герр за плечи, а она вжалась лицом в его кожаный пояс, затянутый поверх серой дорожной панлы.
   -Ты оказался прав, когда повторял, что Верховному нельзя верить - чтобы он не произносил, глядя прямо в глаза. Ты был прав, а я ошибалась. И навсегда проклята за свою доверчивость. - Парки показалось, что молодая женщина говорит сквозь слёзы. Он крепче прижал её к себе, взглядом прогоняя гона. - Парки, я опоздала... Кэтриухчула меня опередил... Его бросили Тёмным хранителям... Свет никогда не достигает дна ужасного колодца... Я едва не прыгнула следом, а он там остался навсегда. - Герр зажала рот, прокусив ладонь. - А Кэтриухчула спокойно объяснял, что жертва принесена по воле Благодетельной. Если статуя упала и разбилась, значит Избранный более не угоден богине и настало время для нового счастливого выбора. Чтобы не разгневать Милосердную. И мне пришлось слушать... чудовищный бред.
   Парки дотянулся до распечатанного кувшина, с жадностью сделал несколько глотков вина, словно пил обычную воду.
   -Дочь звезды, ты оплачешь его, но потом. Я тоже принёс... дурные вести. На этот раз Атэн выбрался из своего Ахит-му-Нес не ради безобидной прогулки. У него грандиозные планы. Он наконец решился преодолеть великую реку. Переправа упорно готовится одновременно в нескольких местах. Возможно, она уже началась. И вряд ли Ванада устоит. Необходимо срочно отправлять армию Лагвия под стены Шанчи. И действовать очень быстро. Надеюсь, твоей власти для этого хватит.
   Оторвавшись от широкой груди Парки, Правительница снова выпрямилась, слегка опираясь о его руку. Она встряхнула каштановыми кудрями, яростно отодвигая в сторону личное горе и отчаянье. Никаких слёз на её лице не было, только лихорадочно сверкали зелёные глаза.
  
   Носилки Помайи достигли городских ворот далеко за полночь. Измученные гоны долго шагали по тёмным улицам - казалось, весь город спокойно спал. Помайи взбежал по лестнице, обогнав замешкавшегося слугу, и только наверху опомнился. В такое время Герр наверняка спала.
   Дверь тапеса оказалась приоткрыта, внутри находилось не менее дюжины человек - и собрание никак не походило на дружескую вечеринку. Сама Герр была в простой лаве, перехваченной под грудью и по бёдрам.
   Она обернулась, привстала навстречу.
   -Правительница, моя госпожа... - Помайи запнулся: так много хотелось сказать сразу. - Спаси Манли.
   Приветливая улыбка застыла.
   -Зачем госпожа Манли тебя прислала?
   -Не она. Манли осталась в храме.
   Помайи несколько раз повторил последнюю фразу, и наконец Герр резким жестом скрестила руки, прижала запястья ко лбу. Так же стремительно опустила. Несколько мужчин встали своих мест и приблизились.
   -Что случилось с Манли? Рассказывай.
   Помайи заколебался. Он почти никого здесь не знал, зато когда-то, совсем недавно, был влюблён в эту молодую женщину. Но чем способна помочь бывшая танцовщица?
   -Манли осталась в храме по собственной воле? Ну?! Да не молчи.
   Серые глаза Помайи помертвели.
   -Меня не было рядом с ней, внутри храма. Я вышел и стоял на лестнице, снаружи. Меня предупредил Просветлённый. Он сказал, что в храме измена и надо предупредить тебя. Но больше телле ничего не объяснил, лишь торопил с отъездом.
   Некоторое время Герр с сомнением разглядывала изысканно-нарядного сына Ксоу, затем отвела его в сторону и заставила сесть.
   -Не думаю, что госпоже Манли что-нибудь всерьёз грозит. Но тебе надо укрыться в северных владениях Аг'яр. В Райншийго. Даже мой дом может оказаться не очень надёжным убежищем... для тебя.
   Женщина сидела совсем близко. Её рука нежно обняла молодого мужчину за талию, притягивая к себе, и тело Помайи невольно отозвалось на чувственное прикосновение. Сглотнув, супруг Манли опустил ресницы и нехотя отстранился.
   Он был единственным, кто отвечал ей отказом. Странная мысль вовсе ничего не значила и промелькнула, не оставив следа.
   -Не надо, госпожа, не жалейте меня. Меня уже спасали... Теперь я обязан сделать то же самое для Манли.
   -Ну ладно, оставайся. В этом доме найдётся, кому позаботиться о тебе.
   Помайи неуверенно оглянулся, встретил суровые взгляды.
   -Правительница... Герр, не обращайся со мной так. Клянусь светом Милосердной, я не бесполезен. И я не могу... просто сидеть и ждать.
   Взгляд Герр немного потеплел. Вряд ли супруг Манли не понимал, как сильно рискует и насколько опасно любое противостояние с храмом.
   -Хотя бы переоденься, а то мои друзья... недолюбливают аристократов.
   Помайи снова хотел возразить, но вмешался один из тех, кого Герр назвала своим другом. Парки, с трудом вспомнилось имя. Однажды Манли обозвала этого человека братом Кэтри. Тогда он принял слова жены за непонятную шутку. Парки был физически крепким, но маленьким и круглолицым, а в Верховном жреце явственно текла дикая кровь трипавов.
   -Будь с нами неотступно, Всемилостивая. Похоже, Кэтри решился сыграть за другую сторону. А на жертвоприношение... пошёл ради безопасности. Чтобы не осталось свидетелей - тех, кому поверят.
   -Верховный жрец всегда беспокоился о собственном влиянии. Я подозревала, что ради этого он готов на любую подлость... Но чтобы он доверился Ахит-Нес? - Голос звучал бесстрастно, словно никаких приступов отчаянья не было.
   Парки что-то обдумал про себя:
   -Не знаю, что и думать. Может быть, телле заставили.
   -Кто?
   Поколебавшись, Парки произнёс тихо, но многозначительно:
   -Сам Атэн. - Он осёкся, не вполне веря собственным словам, затем энергично кивнул. - У него есть способы.
   Герр задумалась:
   -А не поздновато Кэтриухчула задумал обезопасить себя перед вероятной местью?
   Парки покосился на аристократа, но ничего не добавил. Вряд ли ему нравилось, что сын Ксоу всё это слышит. Но Помайи упрямо остался в тапесе, тихонько устроился в уголке - и никто его не прогонял. Правда, понимал он далеко не всё.
   Говорили, что необходимо не допустить волнений в столице. И городская Стража не вполне надёжна, а Просветлённые обязательно попытаются влиять на людей...
   -Тогда Баарьяд объявит, что храм вступил в прямой сговор с Атэном.
   Гоны принесли горячую еду, свежий хлеб и напитки. Вспомнив о муже Манли, Герр снова к нему подсела, тронула за плечо, погладила по щеке. Помайи вздрогнул: в какой-то момент он крепко заснул и теперь испуганно приходил в себя. Тапес был залит солнечным светом.
   -Я доверяю тебе, Помайи, но... может, всё-таки не следует оставаться с нами. - В голосе слышалось мягкое участие.
   -Нет, - с горячностью перебил мужчина, - я должен быть здесь.
   -Вот этого Манли никогда нам не простит, - снова вмешался в их разговор Парки и дружески подмигнул Помайи, как старому приятелю. - Спорим, она никогда бы не позволила тебе взяться за оружие. Хотя мужчине это всегда полезно, так я считаю.
   Помайи не нашёлся с ответом, просто не успел. В комнату привели гона. Вернее, он вбежал сам впереди всех, с разбегу бросился в ноги бэл. Судя по его виду, гон участвовал в отчаянной драке: разорванная одежда была залита кровью.
   Опередив всех, Герр стала поднимать гона, а тот повторял, явно не в себе:
   -Они увели, бэл... Они... господина...
   -Кто?
   -Господин вернулся после объезда городской стены, а в тапесе его ждал Просветлённый. Я пытался предупредить и не успел... Меня никуда не отпускали айрика. Бэл, господин не хотел, но пошёл с ними, сам. Я видел, его заставили что-то выпить... Я пытался предупредить... Айрика меня ударил, а Верховный...
   -Проклятье Оирона на его бритую голову.
   Парки перехватил рванувшуюся к выходу Герр.
   -Опомнись, госпожа. Мы уже опоздали. И царь - это далеко не всё. Главное - не допустить волнений в городе, ты и сама всё понимаешь.
   Зашипев, как дикая кошка, Герр оскалилась и сбросила руку.
  

ГЛАВА 12

Испытание "шаисити аро"

   Ежедневный выезд на царской колеснице под зелёно-золотым значком Ахит-Нес был единственной официальной обязанностью признанного царя Даретаньи. После восхода Красной луны церемония получилась особенно торжественной и многолюдной.
   Вернувшись, Баарьяд сразу направился к себе, старательно избегая новой встречи с женой. Торговый Тор из Ума-Телле прислал царю подарок - редкий старинный посер, и Баарьяд заранее предвкушал, как будет осторожно его разворачивать и читать.
   Алачу не встретил своего господина. Немного удивлённый отсутствием гона, Баарьяд переступил порог тапеса и не поверил глазам. Прямо перед ним стоял Верховный жрец. Высокая худощавая фигура, закутанная в чёрную панлу, заслонила мраморную подставку для ароматной воды.
   -Благодетельная послала мне священный знак и направила меня к тебе, властелин из царского рода.
   Ничего не оставалось, как опуститься перед Просветлённым на колени. Кэтриухчула распростёр над головой царя длинные жилистые руки, вытянув ладони. Концы одеяния, прикреплённые к серебряным браслетам на запястьях, развернулись подобно крыльям гигантской летучей мыши.
   -Взявшийся за Меч Оирона и признанный небесной Повелительницей не должен склоняться ни перед кем - даже передо мной, всего лишь первым из слуг Латагрэн.
   -Но ты - Коснувшийся звёздного покрова... - запротестовал Баарьяд.
   -Мой царь, ты стоял перед Милосердной и Благодетельной, как и самый первый из Просветлённых. Ты - властелин из царственного рода Ахит-Нес, изначально правившего этой землёй.
   Молодой царь молча встал, и жрец опустил руки, скрестил их на груди, продолжив с отеческой заботой:
   -Говорят, царь Даретаньи привык уединяться, чтобы грустить в одиночестве... А синие глаза царя потемнели от печали. - Голос звучал мягко и проникновенно.
   Баарьяд невольно прикусил губу. Нелегко выглядеть спокойным и безмятежным, слыша такие проницательные замечания.
   -Телле, мне трудно понять твою речь.
   -Но в ней нет скрытого смысла, - ласково отозвался жрец. Его пронзительные, глубоко запавшие глаза пылали, но кто бы посмел туда заглянуть. - Меня заботит всё, что гнетёт твою светлую душу, царь Даретаньи. Один раз ты обратился в храм за помощью. В то время мы не сумели тебе помочь, но не забыли мольбы, произнесённой в отчаянье.
   -Теперь это не важно, телле, - смиренно ответил Баарьяд, не поднимая головы.
   -Нет, это важно всегда. В твоём сердце должны царить спокойствие и мир. О твоей радости мы всегда молим Всемилостивую. Радость царя - залог благоденствия нашей земли. Наоборот, твои печали - проклятие для всех джарис.
   Не удержавшись, Баарьяд вскинул густые, почти как у матери, ресницы, пытаясь заглянуть под тяжёлые веки Верховного жреца, скрывающие хищный блеск его зрачков.
   -Просветлённый, я открыт перед тобою и не могу скрыть, что несчастен. Всё правда. Я провинился перед лицом Всемилостивой. Я не могу безропотно ждать, когда узел исэки будет развязан. Запретные желания мешают быть терпеливым. Научи, Коснувшийся звёздного покрова, как избавиться от постыдного вожделения, которое унижает меня и вызывает недовольство жены?
   Медленно, со значением, Кэтриухчула покачал головой. Не разжимая рук, произнёс всё тем же заботливым, поучающим тоном:
   -Вспомни: ты - последний из Ахит-Нес. Не подобает признанному Повелителю Меча Оирона столь безропотно чтить исэку, забывая о долге царя.
   Баарьяд всё ещё не понимал, в чём его упрекает Просветлённый:
   -Я знаю: узел исэки можно разрубить мечом. Но отвергнувший закон вызовет гнев Благодетельной, и оскорблённая богиня покинет Даретанью. Только когда Оирон носил исэку, земля пребывала в мире и благоденствии.
   На какой-то миг Кэтриухчула словно заколебался.
   -Богиня признала тебя и твоё право на власть. Прежде всего ты - царь Даретаньи, Баарьяд, - он повысил голос. - Царь, и сын царя, и единственный правитель.
   Баарьяд поднял руку, словно хотел закрыться от слов жреца и его проницательного взгляда.
   -Но вначале я произнёс "шаисити аро" и теперь не вправе переступить через исэку.
   -Пусть гром могучего Оирона заглушит твои слабые слова, чтобы не достигли они слуха Милосердной. Ты - наш истинный царь. Как смеешь ты быть слабым? Ты обязан сам повелевать и распоряжаться землёй и всеми людьми, кто на ней живёт. Так говорю тебе я, Верховным жрец богини.
   -Кощунство, - еле слышно отозвался сын Манли, только сейчас начиная понимать, что внушает Просветлённый.
   Не выдержав, жрец снова вскинул руки, сжимая кулаки и призывая в свидетели собственной правоты Владычицу:
   -Латагрэн угодно, чтобы ты переступил исэку.
   Баарьяд снова заглянул в глубокие, прикрытые веками глаза Просветлённого и ничего там не разглядел, кроме тьмы. Догадка была невероятной и пугающей:
   "Да, Коснувшийся покрова внимает Латагрэн и передаёт божественные слова всем нам, живущим только по милости её. Но почему его объяснения так странно походят на нечестивые слова тех, кто служит кровавому Оирону? Словно он служитель мятежного бога, не признающего законы, а только силу и страх. Не искажает ли он волю Латагрэн - по своему желанию?"
   -Телле, на мне исэка Герр. Неповиновение считается осквернением исэки.
   Кэтриухчула не поверил:
   -Ты обязан решиться. Или начнётся война. Атэн не потерпит, чтобы Даретаньей правила... безродная танцовщица. - Просветлённый едва не добавил: "И твоя мать, ненавистная Атэну".
   Баарьяд отступил:
   -Ты сам проводил все церемонии, телле. Я ношу исэку Герр с благословения храма.
   -У храма есть право снять исэку... если такова воля Латагрэн.
   Одной рукой Баарьяд прикрыл горло, словно жрец уже пытался снять исэку насильно:
   -Даже Всевластная не в силах отменить произнесённое слово и сказанное сделать несказанным.
   -Мальчишка! - Жрец в гневе шагнул вперёд, принуждая Баарьяда отступить. - Как ты смеешь противиться мне и сомневаться в могуществе храма?!
   Не ожидавший такой яростной вспышки, царь онемел. Он мог бы ответить вопросом: "Совпадает ли твоё желание с волей Латагрэн?" Но говорить такое было святотатством.
   -Ты подчинишься повелению храма, - объявил Верховный жрец, потом что-то быстро и сердито добавил.
   Расслышав из спальни возмущённый и, одновременно, испуганный голос своего гона, Баарьяд обернулся. Трипав не закричал бы без крайней нужды. Умелые крепкие руки айрика схватили царя за локти и голову, разжимая рот. Захлёбываясь сладковатой жидкостью, он попытался выплюнуть, но не получилось.
   На пороге с перерезанным горлом свалился Алачу, и тело гона отбросили назад, остальное запомнилось смутно.
  
   Когда в голове прояснилось, Баарьяд находился в совершенно незнакомом месте. Свет с трудом проникал через непривычно узкие отверстия под потолком. Кроме того, в комнате горели бронзовые светильники, выкованные в виде свернувшихся змей. Баарьяд напряг руки - они были стянуты за запястья. Пленник отбросил свалившиеся на глаза волосы и еле сдержал стон - затёкшие плечи свело судорогой.
   Он заставил себя сесть, выпрямился. Только тогда заметил человека, стоявшего неподалёку, вернее, прислонившегося к краю стола. Сакпо-айрика. Ну разумеется, он находится в храме.
   Айрика был высоким и на редкость смуглым, с властным, худощавым лицом. Он бесцеремонно разглядывал пленника, заметив, что тот очнулся, удовлетворённо кивнул.
   Для начала Баарьяд попытался успокоиться и понять, что случилось. Сначала Верховный вёл себя почтительно, призывал править Даретаньей, напомнил о крови Ахит-Нес. Однако игра в учтивость закончилась быстро. Ещё до того, как из спальни выполз залитый кровью гон.
   -Царь Даретаньи, отныне ты будешь подчиняться храму. - Низкий голос айрика звучал так, словно мужчина сдерживал его силу.
   Баарьяд невольно вскинул подбородок.
   -Я не могу быть с теми, кто оскверняет обеты. Просветлённые попирают закон, установленный богиней.
   Рот айрика дрогнул в снисходительной усмешке. Достав узкий нож, храмовый страж провёл кончиком лезвия по краю стола, оставляя на тщательно отполированной поверхности глубокую царапину.
   -Всего лишь красивые слова. Вряд ли ты понимаешь, о чём говоришь. Но я не удивляюсь твоей смелости. Безумная кровь Ахит-Нес, бросивших вызов Повелительнице смерти, перемешались в тебе с мятежной кровью Аг'яр, вовсе не признающих ничьей власти над собой. Опасная смесь - для тебя. Поверь, юный царь, дела людей очень мало зависят от их желаний и тем более слов. Я бы сказал: дела людей вовсе от людей не зависят.
   -Защитнику храма виднее, что руководит предателями, - возмущённо фыркнул Баарьяд.
   -Все люди одинаковы, и если разно говорят, то поступают одинаково.
   -Я тебя не знаю, но ты - лжец, айрика.
   Тот подался вперёд:
   -Не хочу пугать, но очень скоро ты научишься... исполнять повеления храма. - Оттолкнувшись от стола, айрика выпрямился. Лезвие прокрутилось вокруг его запястья, словно в руках фокусника. - Похоже, юный царь, тебя околдовали зелёные глаза.
   Под вызывающе-презрительным взглядом пленника айрика досадливо поморщился и одним точным прикосновением рассёк веревку, стягивающую руки. С трудом разъединив запястья и сохраняя нарочито спокойный вид, Баарьяд отвернулся. Айрика тоже молчал, чего-то дожидаясь, а потом, расслышав звук шагов, стремительно скрылся за перегородкой.
   В комнату вошла Манли. Она была в роскошной панле. Тяжёлые гладкие волосы обвивали жемчужные нити. Однако лицо казалось мертвенно-бледным, словно маска, вылепленная из серой глины. Усталый взгляд только подчёркивал эту безжизненность, казавшуюся необратимой.
   -Госпожа моя! - скорбное лицо матери ужаснуло Баарьяда. - Почему ты здесь?
   Волноваться за мать было странно и непривычно. Она всегда представлялась высшим существом, всемогущим и достойным поклонения.
   Манли присела рядом с сыном, увидела красные рубцы вокруг его запястий:
   -Тебя привели в храм насильно?
   -Да. Меня выкрали... прямо из тапеса.
   Женщина кивнула, понимающе усмехнулась:
   -Я знала, что добровольно ты бы не согласился... Кэтри мог и не опускаться до лжи. Впрочем, без лжи он не умеет. Уж я-то его знаю.
   -Но ты... Почему ты здесь?
   Манли снова пропустила вопрос, погладила сына по лицу, убирая волосы:
   -Похоже, Просветлённые готовы на всё. Они заставили меня испугаться.
   -Тебя?! - снова раздался низкий, уже знакомый Баарьяду голос.
   -Ты?! - почти одновременно с сыном воскликнула Манли.
   Лицо аристократки сделалось прежним, высокомерным и неприступным.
   -А я боялся, что госпожа Аг'яр так сразу меня и не признает, - с учтивым поклоном произнёс айрика, появляясь с противоположной стороны комнаты.
   -В последнее время я думала о тебе. И не раз.
   -Какая честь для меня, госпожа Манли.
   -Так это насилие - твоя заслуга?
   -Я не настолько всевластен. Я лишь выполняю приказы.
   -Мои приказы? - переспросила Манли вкрадчиво-напряжённым голосом, готовым в любой миг сорваться.
   -О нет. То благословенное время, когда ты единственная повелевала мной, прошло бесследно. - Не сводя глаз с женщины, айрика стремительно приблизился, положил руку на плечо Баарьяда. - Но может, ты объяснишь своему сыну, что случается с теми... кто не повинуется храму.
   Манли поднялась и отступила к светильнику.
   -Кэтриухчула не посмеет принуждать царя Даретаньи.
   -Ты не имела привычки обманывать себя. - Айрика напряжённо усмехнулся. - Неужели ты до сих пор не поняла? Верховный всё это уже проделал. Он пытается во всём угодить царю Атэну, заслужить его доверие и благодарность. И не остановится на полпути.
   Она и в самом деле обманывала себя, хотя всё было предельно ясно и безнадёжно. Манли стиснула перед грудью тонкие пальцы, прижала их к лицу, пытаясь справиться с отчаяньем.
   -Мой сын сделает то, что потребует Верховный жрец Латагрэн. Этого достаточно?
   -Нет! - яростно выкрикнул Баарьяд и скинул с плеча чужую ладонь, наконец решив вмешаться в диалог.
   На узких губах айрика снова появилась зловещая улыбка. Продолжая улыбаться, он покачал головой.
   Манли приоткрыла рот, собираясь что-то сказать. Айрика приближался обманчиво медленно, встал так, что их тела соприкоснулись - полностью. Сильная тёмная ладонь легла на точёное смуглое плечо аристократки, выскользнувшее из-под панлы.
   -А чего добиваешься ты, Горданс? - Голос всё-таки дрогнул.
   -Отомстить.
   -Нет, - выдохнула Манли в лицо мужчины.
   Он засмеялся, явно довольный собой:
   -Теперь-то я никуда не уйду.
   -Здесь мой сын, - напомнила Манли, не двигаясь.
   -Советую тебе об этом не забывать.
   -Тогда пусть уйдёт он.
   Айрика жадно смотрел в бездонные топазовые глаза женщины.
   -Я верил, что наваждение пройдёт, достаточно вновь увидеть тебя. Но вот ты рядом - а что изменилось. Я снова в твоей власти.
   Баарьяда не звали, но он вскочил, бросился между матерью и дерзким айрика:
   -Прочь!
   -Хо! - Горданс весело оскалился, сверкнули ослепительно-белые зубы.
   "Неужели эта огненная усмешка сводила её с ума?"
   -Какой у тебя горячий сын. Кровь Ахит-Нес не утаить. Ты-то всегда владела собой, моя бэл.
   Манли мягко отстранила Баарьяда, тихо вздохнула и отвернулась:
   -Что бы ты не говорил, на низость ты не способен. Ты не станешь мстить женщине.
   -Да, таким я и был, но очень сильно изменился... с тех пор.
   -По крайней мере, ты не выучился лгать. А сейчас ты зовёшь прошлое. То, что умерло.
   -Ты так решила? - Голос поразительно изменился, стал пылким и нетерпеливым. Айрика буквально захлёбывался словами. - Ты решила, что по одному твоему слову всё закончится. Посчитала себя свободной от всех обязательств единственно по собственному желанию. Но ты не Всевластная богиня во плоти. Прошлое осталось, потому что сохранилось во мне.
   -Горди...
   В комнате сделалось очень тихо. Было слышно, как прогорает масло в светильнике.
   Лицо женщины слабо порозовело. Баарьяд хотел отвернуться и не мог, вместо этого во все глаза смотрел на мать. Ранее она не допускала сына в личную жизнь, словно той вовсе не существовало. Только недавно, когда он уже был сакпо, появился Помайи. Но Помайи - законный супруг.
   В комнату вошли ещё два айрика - судя по татуировкам. Поняв молчаливый знак командира, они обошли Баарьяда с двух сторон, взяли за локти.
   -Уведите его, - распорядился Горданс.
   Жесткие подошвы солдатских ботинок гулко загромыхали по плитам коридора, отдаваясь прямо в сердце Манли. Она не шевельнулась, хотя сердце рвалось к сыну, не дрогнула, когда её мальчика, безжалостно заломив руки, тащили мимо.
   -Чего же потребовал Атэнашевр'Ахит? - спросила она холодным, отстранённым тоном, когда невыносимые звуки окончательно стихли.
   -Баарьяд должен открыто выступить против Правительницы и всех, кто её поддерживает. Или... пройти через обряд посвящения богине.
   -Насильно? - почти не поверила Манли, хватаясь за своё сомнение.
   Изумляясь такой наивности, Горданс произнёс жёстко:
   -Ты до сих пор веришь, что покрова Благодетельной касаются исключительно добровольно. Тогда тебе повезло. Стены храма легко гасят любые стоны и рыданья, а потом - ничего не изменить. Так что напомни сыну о благоразумии и постарайся, чтобы он послушался тебя.
   Манли покачнулась, устояла, но потом всё-таки села. Горданс плеснул в чашку какую-то жидкость из кувшина, протянул женщине. Собственная рука выдала внутреннюю борьбу айрика - она невольно дрогнула.
   -Я могу спасти Баарьяда, и тебе это известно, - торопливо произнёс мужчина, не сводя жадных глаз с неверной возлюбленной. - Но с условием: ты отвергнешь Помайи.
   Ответа не было.
   -Манли. - Голос Горданса умел быть вкрадчиво- обволакивающим. - Баарьяд - твой единственный сын. А мужчину, который носит исэку, всегда можно заменить.
   -Не тобой ли? - спокойно, без вызова в голосе, поинтересовалась Манли.
   -Ничьим супругом я сделаться не могу. Я служу храму.
   -Так ты ревнуешь именно к Помайи?
   -Угадала. Я ревную к этому смазливому аристократу с грустным и таким влюблённым в тебя взглядом. - Под конец Айрика не удержался от богохульства.
   Хрупкое тело Манли словно охватило холодом, а в груди застыл лёд. Она полуобернулась, слегка вывернув голову. Лучистый топазовый взгляд стал расчётливым и, вместе с тем, откровенным.
   -Ты пожелал непомерно много, Горди. Не пожалей потом о своей победе.
   Женщина выглядела такой спокойной, будто ужас и отчаянье были ей вовсе незнакомы. Пройдя мимо айрика к столу со свежей царапиной вдоль края, она сняла с подставки прибор для письма. Летящим безукоризненным почерком - Манли всё делала стремительно и красиво - она написала всего две фразы, проставила знак Аг'яр и посыпала краску белым песком.
   Горданс стряхнул записку, прочёл вслух:
   -Я, Манли из рода Аг'яр развязываю исэку моего супруга Помайи. Вручаю его "шаисити аро" Милосердной владычице. - Он помедлил, словно ждал чего-то ещё. - Что ж...
   Подняв руки, Манли положила их на плечи айрика и обвила мужчину за шею. Горданс закрыл глаза и не сразу отозвался на поцелуй. В какой-то момент дыхания не хватило - он оторвался первым, с ненасытной жадностью приник к женской груди. Манли запрокинула голову, гибкое тело вытянулось.
   -Что с тобой? Ты... смеёшься?
   -А ты надеялся увидеть слёзы Аг'яр? Клянусь пресветлым именем, их никто не увидит.
   -Да рассудит нас Милосердная, - взмолился айрика, подхватывая смеющуюся женщину на руки и вовсе не чувствуя её веса. - Я не хочу видеть твоих слёз.
  

ГЛАВА 13

Добровольные жертвы

  
   -Ты всегда была излишне честолюбивой для обычной танцовщицы. Чересчур независимой. А твои замыслы - дерзкими и... зыбкими.
   В кубке Верховного жреца не убывало. Любым напиткам Кэтриухчула предпочитал чистую воду, а вино пробовал только в исключительных случаях, например, в честь официального визита представителей городов и Правительницы Даретаньи.
   Герр еле заметно качнула головой, и блестящие волосы заиграли неповторимыми чёрно-красными переливами, притягивая даже безразличный взгляд Коснувшегося покрова.
   Кэтриухчула снова приподнял кубок, отдавая собеседнице должное. Молодая женщина действительно ему нравилась: Просветлённый был истинным ценителем красоты - куда там Ксоу.
   -Удача всегда тебе улыбалась. Но сегодня время испытывать удачу... иссякло. Уже известно, что вся армия Нового царства собралась на берегу великой реки. Атэн готовит переправу, и ничто его не остановит. Наоборот, туда подходят всё новые отряды. Атэн жаждет крови - много крови. Слова о мире забыты, и время пустых угроз закончилось. И в прежние времена было рискованно трогать Тор Правителей, а ныне - оказалось самоубийством. Он олицетворял законную власть для всех. Только с Претором Атэн как-то считался и соглашался вести на переговоры.
   Кэтриухчула говорил спокойно и откровенно, словно бы сидел наедине с Герр. Её спутников Просветлённый игнорировал.
   Зелёные глаза Правительницы сузились. Ещё недавно переговоры с Атэном назывались предательством. Ещё недавно она клялась никогда не переступать порог храма - и вот преступила, не прошло и четырёх трёх дней.
   -Тор Правителей был слаб и беспомощен и по-настоящему не управлял ничем. Интриги Ксоу вызывали недовольство и, без содействия Атэна, вели страну к беспорядкам и мятежам. В конце концов от Претора отреклись оба Дакая. Вспомни, телле, храм тоже не был доволен Тором Правителей. - Она словно разговаривала не с Верховным жрецом, а терпеливо напоминала очевидные факты бестолковому ребёнку, который всё забывает, и ему надо повторять сначала и помногу раз.
   Брови Кэтриухчулы грозно сомкнулись. Герр обвиняла, а к упрекам он не привык.
   -У Ксоу всегда получалось договариваться с царём Атэном.
   Терпение Герр было не бесконечным. Договариваться с Атэном - ха! Атэн считался с силой армий Лагвия и Ванада - ни чем другим.
   -Договариваться о предательстве?...
   Пытаясь справиться с приступом отчаянья, жрец потянулся к вину. Глупая девчонка понятия не имеет о тех несчастьях, какими грозит нашествие Ахит-Нес.
   -Поздно сожалеть о Преторе, телле. Сейчас надо остановить Ахит-Нес, и джарис готовы сражаться. Но люди хотят увидеть своего царя. Как может Повелитель Меча оставаться в храме Забвения?
   Просветлённый слышал только то, что хотел услышать.
   -Ответственность за судьбу Даретаньи берёт Торговый Тор, собранный из представителей городов... Безродные торговцы во главе с вероломной Манли Аг'яр. И Дакая, готовые ей прислуживать. - Чувствуя себя не вполне уютно под абсолютно непроницаемым и непонятным взглядом Правительницы, он повысил голос. - Даже я не знаю, каким именно богам поклоняется Манли и какие жертвы приносит втайне ото всех.
   Вытянув перед собой сильные руки, жрец посмотрел на них и бессильно уронил на колени. Пустые отговорки. Нет, его заботило вовсе не то, что Манли якобы недостаточно или неправильно чтит богиню. Великий Кэтриухчула смертельно боялся Атэна. Один звук грозного имени внушал ужас, и тогда никакие доводы не достигали разума.
   Герр покосилась в ту сторону, где обязательно скрывался кто-нибудь из храмовых стражей и равнодушно отвернулась.
   -Госпожа Манли не настолько самонадеянна, чтобы забыть о недоверии храма лично к ней. Но ведь она заранее согласилась... признать меня Правительницей и только поэтому отдала мне сына. Кажется, в то время я устраивала всех и получила благословение храма.
   На этот раз Кэтриухчула молчал долго, прикрыв веки.
   -В юности я не сомневался, что окончательное свержение династии Ахит-Нес станет главным делом моей жизни. Но Всевластная решает как ей угодно. Я всегда понимал, насколько ты опасная женщина, дочь звезды, забывшая своё первое имя. Но не предвидел... всех последствий.
   Несмотря на приступы страха, телле чувствовал себя хозяином положения и потому был так снисходителен и многословен. И приходилось выслушивать его трусливые разглагольствования.
   -Да, признаю, госпожа Манли Аг'яр арестована храмом. Но на приказе об аресте стоит знак Претора, а также... вашего общего друга господина Кориха. - Встрепенувшись, жрец положил руку с перстнем на плечо бывшей танцовщицы, подался вперёд и добавил тише, но так, чтобы услышали все: - Полагаю, он счёл выгодным для себя избавиться от кредитора... столь простым способом.
   Глаза Кэтриухчулы победно блеснули: он явно гордился тем, что вынудил человека предать. Память у Просветлённого была отличной. Он почти дословно повторял фразы, когда-то произнесённые Герр на этом самом месте, но теперь обратил их против неё, в свою пользу. Цепкие пальцы причиняли боль, но Повелительница словно этого не заметила, отозвалась холодно:
   -Тогда Корих просчитался. У Манли есть сын.
   И снова Кэтриухчула не удержался от самодовольной ухмылки.
   -Разумеется, у этой женщины имеется сын... Но разве он признан отцом... при рождении? А молодой супруг Манли, - жрец добродушно махнул рукой, - вовсе не сумел стать отцом. И вряд ли станет. Кое-что ему достанется, но требовать состояние Аг'яр полностью он не может. Всё конфискуется в пользу тех, кто в долгу перед Аг'яр. - Брезгливо оттопырив губу, жрец закончил: - Ксоу всё ещё надеется приобрести пусть тайную, но... очень весомую благодарность Атэнашевр'Ахит.
   Имя грозного царя было произнесено с ненавистью и, одновременно, с трепетом. И Просветлённый вновь навис над молодой женщиной, как хищная чёрная птица над верной жертвой. Герр с трудом удалось вырваться из-под действия парализующего взгляда.
   -Так ты, телле, готовишься приветствовать царя Атэна. Надеешься, что всё станет так, как до Золотой Войны. Напрасно. Солдаты Ванада и Лагвия никогда не примут возвращения Атэна, в армии ещё есть сакпо, сражавшиеся с изгнанником. Я не говорю о прочих его врагах, старых и новых. А если ты окажешься прав, и он посмеет вернуться, то светлый Эвос окрасится кровью.
   Просветлённый невольно отпрянул от ужасной пророчицы - далеко, на другой конец своего просторного кресла, - с трудом вернул себе величественный, достойный вид, произнёс как окончательный приговор:
   -Я действую по велению богини. Я всегда подчиняюсь её воле. Значит, обязаны подчиниться все.
   "Предатель". Спокойно подумала Герр. Её ненависть к жрецу была странно холодной, почти отстранённой. Словно они враждовали очень и очень давно.
   Но сила была на стороне Кэтриухчулы, и ради своих спутников Правительница сдержалась. Поэтому они покинули храм беспрепятственно.
  
   На обратной дороге, вопреки полученному отказу, делегацию нагнал Баарьяд. Разобраться в действиях храма было непросто, а сам Баарьяд мало что прояснил.
   Всё огромное поле перед воротами Латагрэн было заполнено людьми - от края до края. Тут были и вооружённые горожане, и суровые ополченцы из поселений, и городская стража, но главное, солдаты и сакпо Лагвия в красных панлах.
   Милосердная никогда не покидает тех, кто верит в неё, - только отступает в сторону, когда надо защитить свои дома и свои жизни. В такое время люди призывают яростного Оирона.
   Баарьяд, облачённый в царскую панлу и с Мечом Оирона в руке, ехал на разукрашенной колеснице, и приветственные, радостные крики вокруг него не смолкали. Казалось, в руке молодого царя поднят не меч, а золотая молния, способная испепелить. Несколько дней назад великолепный спектакль увлёк бы Баарьяда, заставил чувствовать себя если не полубогом, то героем, радостным и свирепым. Но сегодня подлинной уверенности в себе не было. Слишком много предательства вокруг, а от него ничего не зависит. Он не сумел защитить и спасти даже самого себя.
   Уже дома Правительнице подали короткую записку от Помайи. Он отправился в храм согласно пожеланию Манли.
   Ответ на загадку появления Баарьяда оказался самым простым: Аг'яр принудили обменять мужа на сына. Оставалось понять, для чего Верховному жрецу понадобилось Помайи.
  

* * *

  
   Оказавшись пленником храма, Баарьяд твёрдо верил, что не сломается и будет гордо смотреть в лица тех, кто творил подлость и насилие. В глубине души юный царь почти мечтал о таком подвиге, но чтобы потом Герр обо всём узнала. Сердце холодил только страх за мать, но Баарьяд упрямо гнал его прочь, надеясь, что как-нибудь обойдётся. Всё сложилось иначе: от пленника ничего не потребовали. Два дня он провел в мучительном ожидании - без всяких объяснений, - а потом его просто отпустили.
   После триумфальной встречи колесница подкатила к дому, несколько слуг на руках спустили царя на землю и, поддерживая, повели по знакомой лестнице и коридорам, будто господин тяжело заболел. Гоны были незнакомыми, и Герр коротко обмолвилась, что сменила слуг. Все прежние, кроме одного, шпионили для храма.
   Единственным верным оказался Алачу. Живой и вполне здоровый на вид трипав встретил господина на пороге тапеса. От волнения у Баарьяда не нашлось слов, он молча крепко обнял гона, косясь на повязку вокруг шеи. Очевидно, направление лезвия изменил ошейник.
   Алачу тоже казался взволнованным:
   -Хвала Милосердной, господин, я снова вижу тебя! Идём скорее, я согрел воду в твоей купальне. Бэл велела смыть все следы пребывания в храме.
   Улыбаясь, Баарьяд расправил плечи, бросил взгляд через прикрытое окно на залитый вечерним солнцем внутренний двор. Он не стал говорить, что два дня верил в смерть гона.
   -Я предпочёл бы искупаться во дворе, прямо в бассейне.
   -Но, господин, бэл запретила покидать тапес. Ни под каким видом.
   -За что я наказан? - искренне поразился Баарьяд, но сразу опомнился. Неправильно посвящать слуг в свои переживания. - Алачу благоразумно промолчал, будто слова господина не были вопросом. - Надеюсь, когда Герр услышит подробные объяснения, она поймёт, что я ни в чём не виноват, и смягчится. Передай бэл мою просьбу о встрече.
   Гон виновато опустил глаза:
   -Мой господин, бэл уехала.
   -Сразу уехала?! А меня снова запирают в тапесе, - возмущённо закричал царь. Чуть не добавил сгоряча, что предпочёл бы остаться в храме.
   -Бэл заботится о тебе, - неуверенно забормотал Алачу. - Дом теперь под охраной солдат Лагвия. Всюду солдаты, у каждой двери. Разве ты не заметил?
   Несколько мгновений бывший сакпо хлопал ресницами, затем невольно засмеялся:
   -Меня будет охранять армия Лагвия.
   Впоследствии Баарьяд не раз ругал себя за веселье, которое оказалось плохой приметой.
  
   Выход во внутренний дворик заделали наглухо, поскольку туда можно было проникнуть с верхней галереи. Тапес и вправду превратился в подобие тюрьмы.
   Изредка, когда дверь в коридор приоткрывалась, Баарьяд видел солдат, некоторых даже вспомнил по именам. Они в его сторону не смотрели. И никто не навещал Признанного царя Даретаньи, словно все о нём забыли. Если бы не доверенный гон, то Баарьяд и вовсе бы не знал, что происходит снаружи, за пределами дома.
   В дни затворничества он удивительно сблизился с доверенным гоном - столь близкой дружбы не было даже с Тер-Осумом. Трипав рассказал господину все свои нехитрые тайны про жизнь у старого хозяина и побег. И почему он отправился в лагерь Атэна.
   -Бэл выкупила мою мать и позволила ей уйти... за Оорен. Мать мечтала вернуться в к'юл. А я - нет. Я не смог бы жить... среди трипавов. В лагере Атэна я впервые встретился с ними и убедился, что я - не трипав.
   Алачу было виднее, хотя он и обучал господина некоторым странным вещам, к примеру, вовсе не замечать боли. Баарьяд сомневался, что такое в принципе возможно и, в свою очередь, учил гона пользоваться мечом и читал ему Агати.
   Однажды вечером дверь тапеса раскрылась гораздо шире обычного и, следом за пятившимся спиной гоном, в тапес шагнул невысокий мужчина. Баарьяд видел его раньше - и рядом с Герр, и вместе с матерью.
   -Приветствую царя Даретаньи.
   Царь скрестил руки перед грудью - не демонстрируя высокомерие, а пытаясь справиться с волнением и растерянностью.
   -О, меня позволено навещать? Запрета больше нет. А то я подумал, что болен чёрной болезнью.
   -Нет, царь Даретаньи, я отлично вижу: ты вполне здоров.
   -Значит, я снова прогневал госпожу жену? Но чем? Неужели меня оклеветали перед Правительницей?
   Гость был заметно ниже среднего роста, но назвать его маленьким язык не поворачивался - могучие плечи и широкая грудь свидетельствовали о физической мощи. Снисходительно усмехнувшись, он без приглашения уселся на скамью напротив царя и закинул ноги наверх, привычно их скрестил.
   Баарьяд удержался от замечания: посетитель выглядел предельно усталым, он явно проделал долгий и нелёгкий путь.
   -На самом деле я к тебе за помощью, царь Даретаньи.
   Скрыв удивление, Баарьяд с достоинством расправил златотканую панлу, спросил с вызовом:
   -Чем способен помочь всеми забытый... пленник? Да и кому нужна моя помощь?
   Таинственный гость снова усмехнулся - откровенно и чуть иронически.
   -Не удивительно, что ты так сердит. Я сам еле-еле прорвался сквозь ряды твоих охранников с медными головами и камнями вместо сердец. Если бы они могли, то и близко не подпустили бы меня к дому. - Усмешка исчезла. - Клянусь сияньем двух лун, в этом Герр не виновна. Кто-то здесь проявляет чересчур много усердия. Впрочем, ему виднее. А Герр сама... нуждается сейчас в помощи.
   -Разве я отказываюсь выполнять повеления жены? - Баарьяду совсем не понравилось, что Герр назвали по имени, как равную, хотя это было самым малым поводом для недовольства.
   -Может... и не откажешься. Но ведь она не попросит.
   -Не попросит чего? - Баарьяд почувствовал неловкость: он никак не мог вспомнить имени нежданного посетителя.
   Алачу самовольно - господин забыл дать указания - подал угощение. Трипав ничего не забывал.
   Гость с нескрываемым удовольствием, вернее, с жадностью, выпил чашу подогретого вина, потом вторую.
   -Война с Атэном складывается неудачно... для нас? - не выдержал хозяин тапеса.
   -Да. Царь Ахит-Нес собрал огромную силу. Мы знали, что у него немало людей, но не подозревали, что так много. Своё войско он готовил целую жизнь. Мальчиков с рождения учили быть солдатами и умирать по первому слову Атэна, словно он и есть бог Оирон. Безумный бог, разрубивший исэку и постоянно алчущий крови.
   -Разведка Военного Тора знала об армии Нового царства всё, что необходимо, - не сумел промолчать Баарьяд.
   -Наверное. Но с солдатами Атэна идут трипавы, которые не признают никаких богов. Единственное, что умеют делать дикари из Бесплодных Земель, - убивать всё живое. А потом съедают тех, кого победили - будь то зверь или человек. Не пропадать же... еде. Армия Ванада погибла. Атэн спалил Шанчу, не пощадив даже детей. Люди Атэна глумятся над Милосердной и убивают всех, кто отказывается признать верховную власть Оирона. Да и это не помогает. Атэн собственными руками расправляется с теми, кто падает перед ним ниц и молит о пощаде. Кэтриухчула открыто признал верховенство бога войны и установил в храме символ Оирона из красного камня. На месте Милосердной - знак насилия! Избранного в храме нет - и не будет. Не уверен только, что осквернение храма спасёт Верховного жреца. Ещё одна ночь, и Атэн появится у стен столицы, и все ворота будут распахнуты настежь. Защищать город некому. Остатки стражи из стариков и детей, да вот... несколько ветеранов в этом доме. Я насчитал восемь человек. Кто мог, давно скрылись, зато в городе полно беженцев. Сейчас они молятся Милосердной, а потом грабят и убивают, забыв о стыде и совести перед ужасом смерти. И вместе с Атэном сюда едет шауд Баарьяд.
   Обыденный, мирный голос рассказчика против воли принуждал верить во все нарисованные картины.
   -Но... - запротестовал хозяин тапеса.
   -Впрочем, ты его знаешь. Не самая большая тайна. Это твой любимый гон, - быстро подтвердил гость смутную догадку Баарьяда. - Атэн открыто, перед всей армией, признал его родным сыном. И гон называется твоим именем, и все зовут его только так, а громче всех - наш Верховный жрец, чьи уста никогда не произносили лживых слов.
   Баарьяд, не ожидавший, что дела обстоят настолько скверно (Алачу не рассказывал и малой части, хотя вряд ли гон столько знал), растерянно пробормотал:
   -Что же мне теперь делать? Взять Золотой Меч и встать рядом с солдатами Лагвия. Я не бог-победитель, но, может, сделаюсь величайшим сакпо.
   -Как знать.
   Устало вздохнув, гость потёр через лаву больное колено, налил себе ещё вина и придвинул блюдо с мясным пирогом (царя кормили тем же, что ели солдаты). Проглотив самый большой кусок, он задумчиво обвёл взглядом нарядный, со вкусом обставленный тапес.
   -Мы мечтали о свободном царстве, которым будут управлять не боги и даже не их служители, а сами люди - те, кто справедливы и уважаемы всеми. Не получилось. Война проиграна. Наступило тёмное время Оирона. - Незаметно проглотив весь пирог, гость быстро допил кисловатое вино и швырнул чашу об пол, так что она разлетелась вдребезги. - И это я во многом виноват. Я не был честен, я использовал Герр и тем самым связывал ей руки. - Он снова усмехнулся и вдруг подмигнул царю. Голос окреп и наполнился силой. - Ладно, сожалеть о наделанных ошибках бесполезно. Власть Оирона - не навсегда. Милосердная вспомнит о нас. А сейчас... в Ума-Телле стоит наготове моя грасара. Капитан Амастэ знает Неспящие Воды и все прочие моря лучше, чем ты - собственную купальню. И поскольку ты - супруг Герр, ты обязан находиться рядом с ней.
   -Но... - снова подал голос ошеломлённый Баарьяд - чересчур внезапно на него всё обрушилось, - ты говоришь о бегстве?
   -Ну да, сын Манли. Когда Атэн вступит в столицу, будет поздно. Наступит конец всему.
   От ужасного предсказания Баарьяд невольно дрогнул, снова выпрямился, переспросил нарочито спокойно:
   -Но какая польза в бегстве - кроме того, чтобы спасти себя?
   Усмешка - теперь едкая и язвительная - появилась ещё раз. У кого-то Баарьяд её встречал - но у кого?
   -Солдаты Атэна считают Даретанью ненавистной чужой землёй, а сами умеют только убивать и насиловать, ничего другого. Я точно знаю, чем закончится дружба с трипавами. Совсем немного времени понадобится, чтобы безумная мощь кровавого завоевателя обернулась против него самого. Спасти себя и просто выжить сейчас... крайне важно. Но не менее важно и другое. Герр - женщина, и свой срок она станет матерью, по воле Благодетельной. - Баарьяд дёрнулся, едва не вскочив. - И когда Герр вернётся - одна или не одна, - мы сметем ненавистный чудовищный сброд из Бесплодных Земель, как сухую прошлогоднюю листву.
   -Вы всё решили, мой господин. Вы знаете то, о чём я, супруг Правительницы, даже не подозревал. А вы уверены, что я надобен жене? Она ни разу не навестила меня... после храма. И ребёнок, о котором я только сейчас услышал, вовсе не мой сын. Или дочь.
   Баарьяд говорил с вызовом, а в ответ опять увидел на тёмном кругом лице усмешку, хотя сейчас она была невесёлой.
   -Я знаю о тебе всё, царь Даретаньи. К примеру, мне известно, что под исэкой ты прячешь дар Избранного.
   Царь демонстративно пожал плечами. Он давно перестал замечать оскорбительные замечания и намеки.
   -Госпожа жена вольна обсуждать меня с кем пожелает и позволить приказывать мне... кому угодно.
   -Я не приказываю, царь Даретаньи, я всего-навсего прошу. Я не повезу тебя в Ума-Телле насильно.
   -Почему насильно? Значит, Герр не повелела мне следовать за собой? - Он отказывался понимать.
   -Нет, - напряжённо ответил странный друг Герр. Взгляд стал жёстким, и царь понял, что этот человек вообще разучился шутить.
   -А если я откажусь? - О такой возможности Баарьяд подумал впервые.
   Друг Герр - если он был другом - внимательно заглянул в опустевший кувшин, словно хотел там что-то обнаружить.
   -Ты меня убьёшь? - догадался вслух супруг Правительницы.
   -Иначе тебе придётся присоединиться к отцу.
   Баарьяд побледнел, уронил руки.
   -Я произнёс "шаисити аро" во имя Латагрэн. Как отказаться от такой клятвы?
   -Мой отец тоже принял исэку, - пробормотал маленький мужчина, почему-то смутившись. - Но можно... заставить преступить через любой обет. Не хотелось бы испытывать тебя... таким образом.
   -Тебе не придётся забирать мою жизнь. Я последую за госпожой Герр, куда бы она ни направилась. Но если она не захочет меня видеть?
   Лицо собеседника стало лукавым:
   -Ну, прогнать с грасары не так просто. Ведь не скинет же Герр своего мужа в воду?
   У Баарьяда появилась уверенность, что он разгадал подозрительный замысел. Герр не зовёт его, потому что и не собирается никуда плыть. А этот пройдоха куда-то отправляет Правительницу насильно и предлагает ему помочь если не удержать Герр силой, то ослабить её сопротивление. Другого объяснения не находилось. Колеблясь, Баарьяд встретился взглядом с Алачу, но гон здесь не мог помочь.
   -И когда надо ехать... с тобой?
   Ответ был предсказуем:
   -Немедленно. Нам надо торопиться, царь Баарьяд.
   -Могу я взять доверенного гона?
   -Можешь. Так даже лучше. - Неожиданно легко, без видимого усилия, гость вскочил на обе ноги. - Я принёс солдатскую одежду, переоденься. В дороге тебя не должны узнать.
   -Мне отрезать волосы?
   -Ни к чему... Спрячь их получше и обвяжи голову платком. Пусть думают, что ты ранен в голову. С солдатами это случается.
  
   Никто не остановил Баарьяда, не попытался заглянуть под надвинутый до глаз край панлы, даже не глядел в его сторону - словно все ослепли. Провожатый коротко переговорил с сакпо охраны, и через неприметную калитку для прислуги их вывели на тёмную улицу.
   В столь позднее время городу полагалось мирно спать, но никто не отдыхал - наоборот. Люди жгли костры прямо на улицах, что-то готовили, вокруг бегали дети и домашние животные. Всюду было полно пьяных, в одном месте вспыхнула поножовщина. Маленькую сплочённую группу мужчин никто не задевал, только один раз солдаты обнажили короткие мечи, и дерзкий вор остался лежать в канаве глухого переулка.
   В Ума-Телле, маленький прибрежный городок, беглецы примчались на третью ночь, выехали прямо к причалам. Спрыгнув с колесницы, Алачу бросился было помогать господину, но тот справился сам. Он вовсе не устал, наоборот, молодое сильное тело, истомившееся в бездействии, получило истинное удовольствие от быстрой езды.
   Баарьяд вопросительно глянул на Парки - теперь он запомнил имя. Тот огляделся и уверенно указал на силуэт грасары, мирно покачивающейся рядом с центральным причалом. Корабль выглядел безлюдным, или там все спали. Слуга Парки поднял фонарь и открыл его, подавая кому-то сигнал.
   -Она там. Сейчас увидишь. Только... она нездорова. - Баарьяд почти ждал такого предупреждения и боялся его услышать.
   Убедившись, что всё спокойно, Парки добавил:
   - Она ранена.
   Сразу представилась царапина на руке или лице, как у матери - ну, не царапина, а глубокая рана. Баарьяд кивнул, приняв слова Парки к сведенью.
   Перебираться на грасару пришлось на ощупь, рискуя свалиться в воду, плескавшуюся под ногами. В темноте Баарьяд на кого-то наткнулся, услышал ругательство, но почти не обратил внимания, думая о встрече с Герр. То, что он разглядел в тусклом свете крохотного фитилька, плавающего в плошке, оказалось хуже любых предчувствий.
   Герр лежала навзничь с открытыми невидящими глазами и прерывисто дышала. Судя по промокшей повязке, рана находилась прямо под грудью.
   "Латагрэн Милостивая, как ты допустила? Там ребёнок".
   Женщина слабо застонала, выгибаясь всем телом, снова застыла. Специально лекарскому искусству Баарьяда не обучали, зато он видел, как от подобных ран погибали здоровые и сильные мужчины. А Герр ждала ребёнка... Значит, умрут сразу двое.
   Рядом с импровизированным ложем сидел подозрительный старик, скорчившись и что-то бормоча про себя. Отодвинув этого сомнительного лекаря и пройдя вперёд, Парки скорбно посмотрел на Правительницу, произнёс глухо:
   -Теперь ты понял. Ты здесь для того, чтобы позаботиться... о ней. Больше я никому не доверяю. - Он похлопал онемевшего Баарьяда по плечу, добавил ободряюще. - Не сомневайся, она поправится. Худшее позади.
  

ГЛАВА 14

На "Крылатой колеснице"

  
   Ума-Телле они покинули, не дожидаясь рассвета.
   Грасара была самой обычной, с гонами-гребцами и единственным прямоугольным парусом, - такие плавали в Неспящих Водах между островами, не осмеливаясь выпускать землю из вида.
   Завернув Меч Оирона вместе с тонкими серебряными доспехами, найденными неподалёку от Герр, в царскую панлу, Баарьяд запрятал сокровища в самый дальний угол и больше ни на шаг не отходил от жены, лежавшей под наскоро устроенным укрытием. Да на "Крылатой колеснице" для царя Даретаньи и не было другого места.
   От постоянно разогретой жаровни под низким, огороженным со всех сторон навесом было душно, но поднимать полог Баарьяд не решался, опасаясь за Герр. Женщина то пылала, то тряслась в ознобе, и всё время в беспамятстве бредила. Слова звучали непонятно, и Баарьяд вопросительно поглядывал на гона. В ответ Алачу недоумённо смотрел на господина.
   -Странно, - наконец признал Баарьяд, - я ничего не разобрал. А раньше считал, что знаком почти со всеми языками. Даже гордился этим.
   -Разве... бэл родилась не в Даретанье? - более определённо поинтересовался Алачу. Он сидел у входа и пытался занимать как можно меньше места.
   Не оборачиваясь, Баарьяд пожал плечами, но затем предупредил:
   -Никогда этого не говори. Бэл может не понравиться.
   Алачу согласно кивнул и тут же, не отрываясь от своего занятья, задал новый вопрос:
   -Господин, а куда направляется "Крылатая колесница"?
   Ответить было нечего.
   Герр шевельнулась, и Баарьяд повернулся к изголовью с чашкой подкисленной воды. Он хлопотал возле жены до тех пор, пока она не успокоилась и не перестала жалобно и непонятно о чём-то просить. Алачу шевельнулся и тихо, с тревогой за господина, произнёс:
   -Тебе надо поспать. Доверь мне заботиться о бэл.
   Впервые после отплытия из Ума-Телле - со счёта дней и ночей он сбился - Баарьяд послушно освободил место возле жены и, завернувшись в одеяло, выбрался за полог.
   Вокруг лежала ночь. Спокойная, тёплая ночь между морем и небесами. Грасара еле заметно покачивалась, стоя на якоре возле берега, у которого не имелось названия - никто его не знал. Баарьяд бездумно залюбовался звёздным небом, словно впервые встретил столь совершенную красоту. Он настолько устал, что никак не мог заснуть. Гребцы-гоны крепко спали между скамьями, свободная команда отдыхала на берегу - их костёр был отлично виден. Все эти люди были одновременно и моряками, и купцами, и, как полагал Алачу, обыкновенными разбойниками, но по этому поводу Баарьяд особенно не беспокоился.
   Капитан Амастэ, он же кормчий грасары, бесшумно появился из-за спины, присел рядом. Моряк был настолько тощим, что любая одежда на нём казалась непомерно просторной. Однако жилистое тело, картинно изукрашенное старыми шрамами и непонятными насечками, обладало удивительной цепкостью, а длинные руки уверенно держали всё, до чего дотягивались.
   -Да не оставит тебя Милосердная, царь Даретаньи.
   Менее всего Баарьяд напоминал человека, которому принадлежит высочайший царский титул. Однако никакой скрытой насмешки в голосе капитана не чувствовалось.
   -Думаю, до таких диких мест власть богини дотягивается с трудом. - Он устроился удобнее, обхватил колени, потом обернулся, заглядывая в лицо капитана.
   Опустив курчавую голову, тот продолжил тем же почтительным голосом:
   -В море я провёл больше дней и ночей, чем на берегу. Но Даретанья - мой единственный дом, а царь, признанный Всемилостивой, - мой единственный царь. Всемилостивая сохранит в пути и укрепит сердце, а Меч Оирона - привёдёт к родному берегу. Как бы далеко мы не уплыли, ты вернёшься.
   Столь щедрое обещание прозвучало наивной сказкой, предназначенной утешить перепуганного ребёнка - только обидеть немолодого моряка Баарьяду не хотелось. В сущности, любые слова мало что значили. Кто знает свою судьбу?
   Баарьяд отозвался, словно отвечая на очевидный вопрос:
   -Её рана затягивается неплохо, но она ни разу и не приходила в себя. И она совсем ничего не ест. Если плаванье продолжится, боюсь, она... не вынесет. Может, лучше остановиться. Если нас никто не преследует, какой смысл в таком дальнем... путешествии?
   Амастэ привычно повертел головой, покосился на ненадёжное убежище Правительницы, ответил сдержанно:
   -Мне сказано... вести "Крылатую колесницу" в Бау. Я не подведу господина Парки, если позволит Милосердная.
   -Бау?! - Баарьяд встрепенулся. - Да, я слышал об этой земле... ещё в детстве. Древнее царство на берегу Радужного моря. Торговцы матери привозили оттуда удивительные шелка. И пряности. Они говорили, что плыть в Бау долго... и очень опасно. Из трёх грасар не всегда возвращалась одна.
   -Ну, положим, - вспомнив что-то приятное, моряк хмыкнул, - торговать с Бау мы никогда не переставали. Другое дело, что путь через Врата Погибели не сделался безопаснее. И дальше... плыть немногим легче. В Радужном море то и дело налетают шторма, а в хорошую погоду подстерегают пираты. Там идут свои войны, и сейчас Бау находится под властью чужого царя, которого называют Сыном Солнца. - Капитан выразительно хмыкнул, подвергая осмеянию собственные слова. - Я-то семь вёсен там не был, так что говорю с чужих слов. По слухам, Бау захватили кровожадные убийцы, вылитые наши трипавы. Ну, дикари. - Амастэ почесал длинной рукой спину, покосился на пассажира. - Твой гон - трипав.
   -Только наполовину, - почти рассердился Баарьяд. - И он вырос среди джарис.
   -Надеюсь... никому из нас не придётся с ними встретиться. В Срое один моряк... клялся последним глазом, что солнцепоклонники кормят своего ужасного бога людьми. Каждый день. Он, якобы, сам видел жертвоприношение. - Амастэ сделал защитный жест, поёжился. - Их жрецы вырезают живые сердца, чтобы было много крови. Только живая кровь радует их любимого бога. Чем такая участь, лучше броситься в море. Хотя... тот крысёнок мог и соврать, ведь он-то остался живым, пускай и с одним глазом. - Баарьяд не сомневался, что вся история - обычное преувеличение, страшилка, чтобы напугать и раззадорить слушателя.
   -С какой же целью твой хозяин велел плыть в такое далёкое и опасное место, господин мой Амастэ?
   Сегодня капитан был откровенней, чем обычно:
   -У Парки есть друзья в Бау.
   Интересно, откуда. Возникла масса разных вопросов. Испытывая одновременно и тревогу, и любопытство, Баарьяд задал только один:
   -Но если дорога настолько трудна, а сам Бау захвачен дикарями, которыми правит свирепый и кровожадный предводитель, стоит ли туда стремиться? Правда... царь Атэн туда точно не доберётся.
   -Ещё бы, - хохотнул моряк.
   Ответ на следующий вопрос Баарьяд знал, но всё-таки спросил:
   -А если я скажу, что Правительница не собиралась покидать Даретанью, ты остановишь грасару? Или во всём подчиняешься хозяину, господину Парки?
   -В море я сам себе хозяин и прошу о милости только капризную Повелительницу волн.
   -Разве богиня может быть капризной? - почти искренне удивился Баарьяд.
   Амастэ, непривычный к церемониям, не удержался и пнул собеседника кулаком:
   -А бывают женщины без капризов?
   -И ты не боишься прогневить Хранительницу жизни и Властительницу смерти, отзываясь о ней без должного почтения?
   -Что делать? - Амастэ шумно выдохнул, пробормотал с привычным, легкомысленным раскаяньем: - В конце концов, женщины всегда как-то извиняют мужчин. И я имел ввиду... другую богиню.
   -Ну-ну. - Баарьяд покачнулся, ухватился за выступ бревна. На грасаре он уже довольно наслышался всяких упоминаний о неведомых чужих богах и решил не замечать подобных суеверий. - А ведь ты сам, господин Амастэ, играешь сейчас в женскую игру, если готов испытывать судьбу... столь безрассудно. Ты повёл грасару туда, где люди радуются, проливая кровь. Зачем плыть так далеко? Разве солдаты Атэна не поступают точно так же?
   -Да, так говорят... - хмуро подтвердил капитан, покосился на гребца, проснувшегося от их разговора. - А ещё говорят, что Сын Солнца почитает и чужих богов. Много чего говорят. Всё ж таки жертвоприношения - это тайные дела жрецов. Богам полагается угождать всегда, даже если не обойтись без крови. А кровавый Атэн убивает людей на радость себе, да на забаву наёмникам-трипавам. Нет, мы не вернёмся. В Даретанье и без нас хватит убитых и замученных.
   Баарьяд понял одно: сердиться и возражать бесполезно. Разговор закончился сам собой. Он перебрался к перегородке, за которой находилась Герр, и провалился в сон, едва голова коснулась циновки.
  
   Ресницы слиплись и стали тяжёлыми. С трудом приоткрыв глаза, Герр различила в полумраке, совсем рядом, Баарьяда. Он выглядел усталым, но умиротворённым. Странным был наряд мужа - вернее, полное его отсутствие. Всё одеяние заменяла узорчатая - в недавнем прошлом - лента, туго перевитая вокруг отросших волос. За неё были аккуратно заправлены концы исэки. Одна рука Баарьяда лежала на колене, другая - на её запястье, поверх браслета, и от этого места по всему телу разливалось приятное тепло.
   Герр долго пыталась сообразить, где она находится и что происходит, - не получилось. Наконец Баарьяд что-то почувствовал, поднял голову. С бледного истончённого лица жены на него в упор смотрели изумрудные глаза. Взгляд был обеспокоенным и, главное, осмысленным.
   -Герр...
   -Где мы? - Голос звучал через силу.
   От радости Баарьяд чуть не завопил, стиснул тонкое запястье. Он никогда не признавался, но почти потерял надежду, которая основывалась лишь на утверждении Парки в благополучном исходе, одной фразе, что всё плохое позади.
   -Хвала Милосердной. Тёмные хранители от тебя отступились.
   Герр опустила ресницы, снова подняла:
   -Где мы?
   Облизав губы, Баарьяд невольно внутренне напрягся, различив в хрипловатом голосе знакомое недовольство:
   -Мы сейчас плывём на грасаре.
   -Куда?
   -"Крылатая колесница" принадлежит господину Парки. Он направил её в Бау. А меня послал с тобой.
   -Бау? - искренне поразилась Герр, пытаясь пошевелиться, хотя бы поднять руку. Сил не хватило.
   Она снова очнулась на следующее утро. Боли не было, только невероятная слабость, победившая неутомимое тело. После нового незначительного усилия женщина сдалась, боясь опять соскользнуть в тёмную бездну, с подозрением поглядела на мужа:
   -Что со мной?
   -Герр, у тебя серьёзная глубокая рана. Почти под сердцем. И похоже, на той стреле был яд. Теперь рана почти зажила. Господин Парки говорил...
   -Кто меня лечил?
   -Сначала... какой-то военный лекарь. Потом знахарь из Ума-Телле, но такой старый, что не мог с нами плыть. Но он дал мне целебную мазь. - Баарьяд достал из-под салфетки заветный кувшинчик с притёртой пробкой и показал его в подтверждение своих слов. - Я менял повязки, смазывая этой мазью. Раны я обрабатывать умею, всё-таки был... сакпо.
   Некоторое время Герр осваивала услышанное - она бы улыбнулась, если бы хватило сил.
   -Ну разумеется, сакпо... А тебе известно, что намешено в этой вонючей мази, великий лекарь?
   -Нет. Но ведь рана зажила. И ты пришла в себя. Значит, средство хорошее, - почему-то неуверенно добавил Баарьяд, только сейчас вспомнив, что скорее раздет, чем одет.
   По поводу лечения Герр больше ничего не сказала, медленно приподняла руку, внимательно осмотрела ладонь:
   -И ты один ухаживал за мной?
   -Но кому я мог доверять, кроме Алачу? Мой гон тоже здесь, на грасаре.
   -Ты очень заботлив, - прошелестели губы Герр, и она прикрыла глаза. Силы не хватало даже на то, чтобы просто смотреть. - Дай напиться.
   Опомнившись, Баарьяд схватил чашку с разбавленным вином, но Герр отвернулась:
   -Нет. Просто воды.
   Он торопливо зачерпнул из бадьи, радуясь, что сегодня с берега привезли свежую воду. Герр сделала несколько глотков, вылив остаток на себя, обтёрла ладонью лицо, снова взглянула на мужа, более критически:
   -И в таком виде... царь Даретаньи разгуливает по грасаре?
   Потянув за конец исэки, Баарьяд прикрыл грудь:
   -Я всегда надеваю лаву, когда выхожу отсюда. И панлу. А здесь... чересчур душно.
   -Ну и что ещё... тебе приказал Парки?
   Баарьяд запнулся: неприятно кольнуло слово "приказал".
   -Никто не имеет права мне приказывать - кроме тебя. Но господин Парки просил отдать тебе посер, когда ты очнёшься.
   Вспомнив о письме, Баарьяд начал перерывать вещи, сложенные в углу. Герр с интересом за ним наблюдала:
   -Ты так и не снял подарок Избранного, упрямый мужчина. Зря... ты её носишь.
   Перехватив внимательный взгляд, Баарьяд ответил со спокойным достоинством:
   -Я помню, как ты рассердилась, узнав о цепочке. Но ты ведь не приказала её снять.
   Герр вздохнула, взяла перетянутое ремешком письмо, однако чтение требовало сил, которых не было. Уронив посер рядом с собой, она выпила ещё воды, а потом долго отдыхала. Баарьяд надеялся, что жена просто заснула, а не снова потеряла сознание.
   Неожиданно Герр заговорила:
   -Статуя богини в храме разбилась, и Просветлённые... сочли это дурным знамением... Латагрэн недовольна... Избранным. - Речь Правительницы была замедленной, но отчётливой и спокойной. - Его отправили в Темноту . Сбросили в колодец под храмом. Говорят... этот колодец так глубок, что жертвы умирают, не долетев до его дна.
   Баарьяд не сразу понял, о ком она говорит, словно короткий рассказ был продолжением горячечного бреда.
   -О, нет!
   Словно что-то оборвалось внутри и, несмотря на тепло от жаровни, по телу пронёсся ледяной озноб. Не верить в то, что Латагрэн являлась Избранному во плоти, джарис не мог, но, побывав во власти служителей храма, не усомнился в их безжалостности.
   Рука невольно потянулась к узлу исэки, скрывавшему заветную цепочку. Мрачные мысли хлынули потоком, не позволяя вырваться.
   "Избранные всегда живут недолго. Они уходят, чтобы освободить место для более юных и привлекательных. Однако причина именно этой ужасной смерти - он, Баарьяд. За разбитую статую ответил невиновный.
   Зачем мы встретились? Может, если бы статуи не поменяли, не пришлось бы умирать никому. А если бы и пришлось, то справедливее..."
   Герр потянула за плечо, и Баарьяд очнулся.
   -Муж мой, в гибели Избранника Латагрэн ты не виновен. - Поняв, что жена вдруг прочла его тайные мысли, Баарьяд отпрянул. - Верховный забрал его жизнь по собственным причинам. Статуя была... удачным поводом. Если бы её вовсе не было, телле нашёл бы... другое. - Понадобилось немыслимое напряжение, чтобы произнести так много и почти отстранённо.
   -Я всё равно виноват. - Баарьяду сделалось приятно до слёз, что Герр его успокаивает. - Никому нельзя заходить за алтарь.
   Слабо дрогнули губы, казавшимися на обескровленном лице почти чёрными:
   -А разве ты вправе... судить?
   Понимая, что жена его испытывает, Баарьяд виновато опустил голову:
   -Нет, Герр. Это твоё право. - Не поднимая глаз, он вдруг продолжил: - Герр, кто такая мать богов Шалия?
   -Что? - Она не поняла вопроса.
   -Ты повторила это имя много-много раз, пока металась в бреду, а потом звала Соана. - Она звала Соана не просто по имени.
   -Не могла я... так говорить.
   -Госпожа моя, ты говорила.
   Герр помолчала, повертела лежавший на краю постели посер. Надеяться прочесть там что-либо хорошее не приходилось - наоборот. Окончательно cдвинув посер, Герр досадливо поморщилась: она не помнила и была... не в порядке.
   -О, мать богов Шалия! - Странно всплывшие из ниоткуда слова вырвались против воли. И сразу вспомнилось и произнеслось дальше, как заклинание: - И Солнце-бог, корона твоя.
   -Да, ты именно так говорила, - сразу подтвердил Баарьяд.
   Собираясь надеть лаву, он отвернулся, приподнявшись на коленях. Укрыться в тесноте было негде, и Герр на расстоянии вытянутой руки увидела твёрдую спину и безупречно гладкие ягодицы цвета топлёных сливок. Она и не подозревала, что у смуглой Манли такой светлокожий сын.
   Собственный отклик изумил Герр. Разумеется, это реакция после кошмаров затянувшегося недуга. И нет ничего особенного в этой заднице, повторила она два раза, продолжая смотреть, пока Баарьяд не прикрылся. И, вопреки предыдущему ходу мыслей, подумала: "Потом надо разглядеть мужа получше. Наверное, он так же приятен... на ощупь".
   Баарьяд резко обернулся:
   -Герр... - Он осёкся на полуслове, перехватив затуманившийся взгляд. - Герр, позвать капитана Амастэ?
   -Пока не надо. Кстати... у Парки нет никаких грасар.
  
   Упруго вскочив, Алачу бросился навстречу господину:
   -Что случилось?
   -Герр очнулась и хочет увидеть тебя.
   -Хвала Милосердной! - Гон запнулся. - Что с тобой, господин? Неужели бэл снова рассердилась... на тебя?
   -Почему ты так подумал?
   Гон смущённо запнулся, понизил голос:
   -Ты снова держишься за исэку. Ты так всегда делал раньше, когда узнавал... о недовольстве бэл.
   Баарьяд резко опустил руку, прошипел сквозь зубы:
   -А ты не в меру внимателен и болтлив. Опасное сочетание. Поторопись, а то бэл рассердится и на тебя.
   Едва не оттолкнув господина с дороги, Алачу метнулся под навес. Приподнявшись на низеньком ложе, бэл с досадой разглядывала некогда роскошные волосы - они выглядели ужасно. В ответ на поздравления гона она сдержанно кивнула:
   -Раздобудь горячей воды, где хочешь. Мне надо вымыться.
   Алачу сомневался, что госпожа способна вынести подобную процедуру, но согласно улыбнулся:
   -Я всё сделаю, бэл.
   Сообщив капитану "Крылатой колесницы" долгожданное радостное известие и предупредив, что Правительница не готова его видеть, Баарьяд устроился в тени навеса. Пришлось набраться терпения и заодно обдумать, откуда жене всё известно. Он ни разу не упоминал про разбившуюся статую богини.
   От слабости Герр всё-таки уснула, и Алачу посоветовал её не будить - за это время согреется вода. Потом Баарьяду снова пришлось ждать, прислушиваясь к звукам из-под навеса. Невольно подумалось, что у доверенного гона не только приятный голос, но и внешне он привлекателен. Ревность к Алачу была неожиданной и болезненно неприятной.
   Капитан тоже прислушивался и, проходя мимо, всякий раз хитровато ухмылялся и подмигивал. Когда Баарьяда наконец пригласили, Герр разительно изменилась к лучшему - даже не верилось. Влажные волосы были старательно расчёсаны и блестели. Тонкие прядки, начиная высыхать, соблазнительно завивались вокруг бледного лица. Повязку под грудью закрывала новая светлая лава, а вся постель была аккуратную перестелена.
   -Садись. - Герр похлопала ладонью рядом с собой, по нарядному вышитому покрывалу.
   -Как пожелает моя госпожа, - вспомнил Баарьяд о безупречно почтительных манерах, которым его упорно наставлял Орэй.
   -Ты читал письмо?
   -Нет.
   -Допустим. Я попробую прочесть, а ты пока поешь. А то я объелась, - призналась она, кивнув в сторону подноса с едой, которую ухитрился приготовить Алачу.
   Спорить было не о чем, хотя аппетит пропал начисто.
   Повернувшись к свету, Герр начала разбирать неровные, чересчур мелкие значки и словно наяву услышала глуховатый голос Парки.
   "Герр, моя несравненная Правительница, ты винишь в трагедии Даретаньи только себя. Как это несправедливо. Наши бедствия начались задолго до тебя. И нет твоей вины в том, что Оирон восстал.
   Атэн с рождения уверовал в безумного бога, который разрубил узел исэки и превратился из защитника в олицетворение безумия и бессмысленной жестокости. Атэн - не первый из Ахит-Нес, мечтавший отомстить Даретанье. Но он лучше всех подготовился к уничтожению страны, отвергнувшей его проклятый род.
   Мы все видели разгром Шанчи и резню возле Купеса. Не сомневаюсь, что Великий город ждёт та же участь. Предательства и новые жертвы никого не спасут. Атэну нужна кровавая победа. Если он и опомнится, это случится не сейчас.
   Люди джарис смертельно напуганы и не смеют защищаться. Наоборот, готовы уступить во всём, отрекаясь от Милосердной. Я тоже боюсь".
   В памяти невольно всплыла картина последнего сражения, на подходе к Купесу. Врагов было столько, что на равнине они не помещались. Жалкие остатки армии Лагвия окружила целая орда дикарей. Что с того, что трипавы не признавали мечей, почти все были босоногими и одетыми в грубые шкуры? Они хладнокровно убивали, вовсе не используя металла.
   "Время для Всевластной и Милостивой наступит, когда ужас достигнет предела и перехлестнёт через край, и вся Даретанья убедится, что впереди - непроглядная тьма. Латагрэн призовут снова, и она вернётся и победит без насилия, как происходило всегда. И поэтому, Герр, ты обязана выжить. Ты и твой достойный царь-супруг, не запятнанный ни единой каплей крови невиновных.
   А сегодня твоя гибель будет одной из тысяч бессмысленных жертв и отдалит возрождение. Поэтому я осмелился спасти тебя и отослать в далёкое Бау, даже против твоей воли. Грасара принадлежит Кориху, если ты не знаешь.
   Герр, моя несравненная Правительница. Ты доверяла мне всегда, но я иногда утаивал от тебя часть правды. Я верил, что так будет лучше. Только ты видела и сама, что происходит, видела сердцем. Так проникают в самую суть те, кто лишён обычного зрения.
   Теперь о том, в чём я тебя обманул. О твоём прошлом. Ты родилась не на островах, а приплыла из далёкого Бау. Правда, капитан той грасары утверждал, что ты совсем не из Бау. Ему немало заплатили, а ещё сильнее запугали, чтобы он увёз тебя как можно дальше.
   Ты даже не говорила, когда я увидел тебя впервые. Но ты быстро всему обучалась, была весёлой и начинала танцевать всякий раз, когда слышала музыку. Герр, моя несравненная Правительница, это были лучшие дни моей жизни. Сколько раз я проклинал себя за то, что уступил брату.
   Остальное я не хочу доверять посеру, но ты и сама помнишь.
   Герр, дочь звезды, у меня тягостно на сердце. Помни, что в Бау тебе тоже грозит неведомая опасность. Да сохранит тебя Всевидящее око Хоаб".
   Ослабшая рука наконец выронила посер. Сил не осталось совсем, ведь после каждого слова приходилось бороться то с приступом ярости, то с отчаяньем. И Парки не удержался, упомянул о ненавистном предателе, погубившем Избранного. И снова посмел его оправдывать. Ну, не оправдывал, но повторял, что нельзя обвинять Коснувшегося покрова. Якобы Верховный пытался предупредить и смягчить зверства Атэна.
   Парки всегда был надежным другом, но в качестве наставника и покровителя... Не ей осуждать Парки. Да сохранит его Милосердная.
   Всё это время царь Даретаньи упорно жевал, затем глотал через силу, а на подносе почти не убавлялось. Поздний ужин превратился в пытку. Подхватив соскользнувший с покрывала посер, Баарьяд вернул его на место. Герр взглянула удивлённо: она забыла о присутствии мужа.
   -Значит, Парки заставил тебя последовать за мной насильно?
   От незаслуженного и оскорбительного обвинения лицо мужчины окаменело.
   -Наверное, господин Парки мог бы так поступить... если бы возникла необходимость. Но он спросил о моём желании, и я ответил: да.
   -А он объяснил, что не позволил бы тебе... спокойно ждать Атэна?
   Приподняв руку, Герр задела бедро мужчины. Прикосновение было случайным, но от этого не менее приятным.
   -Ну, господин Парки не сказал так прямо, но мне сразу стало ясно, - признался Баарьяд и слегка зарделся.
   -С Парки всегда трудно спорить, - вздохнула Герр.
   -Нет.
   -Ты хочешь сказать, что согласился вовсе не из-за угроз. - Она снисходительно усмехнулась. - Парки - любитель решать по-своему. Он не имел права тебе угрожать.
   -Атэнашевр'Ахит - это чудовище, и его имя будет проклято. Я бы отрёкся от отца, если бы... он меня признал. Почему ты мне не веришь, Герр?
   -Я тебе верю, но ты... его единственный сын. Не уверена, что Манли следовало идти до конца, не отпуская тебя к Атэну. Если бы ты находился с ним рядом, безумия и жестокости было бы меньше... наверное.
   Договорив, Герр закрыла глаза. Не ей обвинять Манли: в этой истории много всяких "если".
   Мужчина поднёс к губам переплетённые пальцы.
   -Я боялся, что из-за раны... ты потеряешь ребёнка. Меня предупредил о нём господин Парки. - Впервые у Баарьяда промелькнула смутная догадка об отце этого ребёнка. Разумеется, предположение было нелепым. - Я последовал за тобой, чтобы... назваться отцом. Ведь каждому ребёнку необходим отец.
   -Мой ребёнок? - выдохнула женщина и растерянно поглядела в глаза Баарьяда. Как могла она забыть о том, кто жил прямо под сердцем!
   -Я произнёс шаисити аро для тебя, - с вызовом повторил мужчина.
   Герр смахнула с ресниц невидимую завесу. Что ж, священный обет был принят, а сказанное всегда надлежит исполнять.
   -Похоже, уже ночь. Оставим этот разговор до завтра. Давай, развяжу исэку.
   Баарьяд наклонил голову быстрее, чем сообразил, что значат такие слова. Когда шарф упал, он выпрямился, сосредоточенно глядя в сторону:
   -Обычно я спал на полу.
   Не замечая колебаний мужа, Герр медленно отодвинулась, потом отвернулась. Уже засыпая, пробормотала:
   -На постели достаточно места. А на полу здесь можно только сидеть.
   Баарьяд накинул салфетку на поднос с остатками ужина, помедлил и, решив, что Герр действительно уснула, снял лаву. Он лёг осторожно, лицом вниз, стараясь не задевать жену. На спину невесомо легла прохладная ладонь, пальцы заскользили вдоль позвоночника. Затаив дыхание, Баарьяд напрягся до упора, и рука остановилась.
   -Герр, - тихо заговорил мужчина, - богиня способна сотворить чудо.
   -Ты о чём, Бари?
   -Я знаю, почему ты не хотела меня познать... А теперь... ты думаешь, что тот мужчина умер. Но видели ли твои глаза его мёртвым?
   Ответа он не получил.
   -Если ты не слышала пения серебряных птиц, не верь никому...
   Ладонь Герр приподнялась и снова легла - чуть выше прежнего места.
   -Спи.
  

ГЛАВА 15

Врата Погибели

  
   Надсмотрщик вычурно ругался, грозя переделать ленивых гребцов в настоящих дохлых рыб; кнут опускался направо и налево, подгоняя измученных гонов, исступлённо работавших в такт барабанного боя. Баарьяд видел, что кнут ударяет прямо по спинам. Обычно этого не требовалось: гребцы знали, что в конце долгого плаванья получат свободу и старались в меру своих сил.
   Все, кто не был на вёслах, сгрудились на корме. Там, где море сходилось с небом, можно было различить парус. В Неспящих Водах не приходилось ждать добра от встречи с неизвестной грасарой.
   -Властительница волн - просто капризная женщина и, похоже, вздумала на нас отыграться, - авторитетно высказался молодой моряк с повязкой вокруг головы.
   -Пока ещё нет! - сердито рявкнул на него Амастэ, прикусывая заплетённые косичкой усы. - Посмотрим, на ком она отыграется. - Он прикинул расстояние до едва различимой тёмной точки на горизонте. Свежий ветер помогал всем одинаково, и главное - у кого сильнее гребцы.
   Очень скоро капитан воочию убедился, что у чужой грасары больше вёсел. И у неё была ещё одна особенность, не понравившаяся Амастэ. Его выразительное лицо исказила гримаса непонятного веселья. Приобняв стоявшую рядом Герр, он зашептал:
   -Зато мы ближе к берегу. Понятия не имею, кто в этих местах живёт, но скрыться ты успеешь. - Цепкая рука Амастэ причиняла боль, и Герр невольно отодвинулась.
   -А вчера ты говорил, что умеешь вести дела с женщинами. Зря хвастался. Да ты понятия не имеешь, как понравиться своенравной Повелительнице волн. Надо бросить ей вызов.
   -Не упрямься, моя госпожа. Прямо сейчас... ты успеешь. Потом... Потом нам всем придётся драться. Если не сумеем победить - те, кто выживут, пойдут на корм голодным рыбам, в лучшем случае станут гонами. В Неспящих Водах такой обычай, о нём все знают.
   -Почему ты уверен, что они пираты?
   -Я вовсе не уверен. Пиратам нечего делать рядом с Вратами Погибели, разве что ловить с утра рыбку и вечером бросать её обратно в воду. Здесь случайной добычи три весны не дождёшься. Да пираты и не заглядывают в подобные места, в стороне от главных торговых путей. Только вдали от родного берега... и самые честные из нас предпочитают торговле разбой и грабёж, и моё слово такая же простая правда, как хвост вот у этой у рыбы.
   Женщина невольно дрогнула, потом оглянулась на более чем скромный навес, за которым находился Баарьяд. А вправе ли она одна решить судьбу двоих - нет, троих? Герр снова вгляделась в невысокий скалистый берег, не имевший названия, - неприветливая, враждебная земля. Вряд ли она будет спасением.
   Всех качнуло внезапно налетевшей боковой волной, и Герр сама инстинктивно схватилась за тощее плечо Амастэ.
   -Я ещё не перечила тебе, но сейчас попробую. Бежать я не собираюсь. Значит, тебе придётся защищать свою Правительницу и своего царя.
   Лицо моряка отразило и усмешку восхищения, и, одновременно, гримасу ярости.
   -Тогда иди к своему мужу, госпожа. Сделай наконец из него мужчину и не гневи Повелительницу волн.
   И смысл оскорбительных слов, и тон, которым они произносились, походил на угрозу. Герр невольно потянулась к ножу. Привычный для её руки, он крепился под лавой, чуть выше колена. Бывшая танцовщица сдержалась, сердитый зелёный огонёк полыхнул и погас.
   -Не будем ссориться, Амастэ. Незачем вдруг становиться врагами. Сейчас тебе нелегко, но не заходи чересчур далеко в своих шутках.
   Так до конца и не справившись с гневом, она отдёрнула полог и нырнула под навес. Баарьяд сидел спиной к входу, но почему-то не шевельнулся. На свободной части постели была разложена царская панла, поверх неё - сверкал в полумраке Золотой Меч Оирона.
   -Бэл! - Алачу бросился под ноги, преграждая дорогу, и его не оттолкнули. - Чтобы не осквернить исэки, если грасара будет захвачена, мой господин просит... о смерти.
   У Герр перехватило горло.
   -Взгляни на меня, Баарьяд. - Муж подчинился, его лицо казалось удивительно спокойным.
   -Да, Герр. - Голос сел - с этим он не мог справиться, - но всё-таки не дрогнул. - Я вправе просить о такой милости. Ведь я чист перед тобой.
   Она уселась на постель, протянула ему руки.
   -Ты готов добровольно отправиться к Милосердной, потому что слишком чист? Боюсь, мне ты гораздо нужнее. Ты должен стоять рядом, чтобы защитить меня. И нашего ребёнка... если понадобится. Ала, помоги господину облачиться в царскую панлу. Только достань другое оружие, а этот меч спрячь подальше.
  
   Чужая грасара приближалась медленно, но неотвратимо. Все взгляды притягивал необыкновенно красивый парус: на светлом поле сиял круг, вытканный из золотых нитей. К полудню расстояние сократилось настолько, что любой мог пересчитать чужие вёсла - если умел считать. Судно было длиннее "Колесницы", с мощным бронзовым тараном - неведомым чудовищем, готовым пробить любую преграду. На носу и по бортам, через высокие ограждения, виднелись ряды одинаковых шлемов. Судя по их числу, команда под золотым кругом была вдвое многочисленней, чем на "Крылатой колеснице".
   -Да кто они такие? - выдохнула Герр, надеясь, что не выказала страха, хотя испуг читался на всех лицах.
   Отозвался помощник Амастэ:
   -Рыбий потрох, это знак Солнца. Клянусь правым глазом, грасара из Сади. Латагрэн Милостивая! Пошли им ветер в лицо. Нам их не одолеть. - В последнем возгласе явственно звучал ужас.
   Герр прищурилась, чтобы разглядеть против света то, что совсем не хотелось видеть: десятки чужих солдат, приготовивших луки к стрельбе. Сделалось жутко, но, одновременно, она почти любовалась красивой могучей грасарой.
   Вконец измученные гребцы, подчиняясь приказу, развернули "Крылатую колесницу", а затем подняли и быстро убрали вёсла, чтобы те не переломались при неизбежном столкновении. Все гоны сидели друг за другом, лишённые возможности передвигаться. Их ноги, забитые в массивные колодки, соединялись с бревном, скрепляющим весь ряд гребцов. Эти несчастные люди и спали, и ели, оставаясь на своих местах.
   Шагая между гребцами, Баарьяд снова почуял смрадный запах потных тел и бессильной злобы. Неохотно, с ворчанием, отодвигаясь, гоны провожали молодого царя угрюмыми, недобрыми взглядами и неясным ропотом. Сейчас, все вместе, они походили на опасных зверей.
   Герр стояла на площадке, устроенной на носу - отсюда стало удобнее всего наблюдать за манёврами чужой грасары. Однако площадка была недостаточно закрыта, а Баарьяд не сомневался, что противник начнет стрелять издалека, полагаясь на меткость лучников. На "Крылатой колеснице" тоже приготовили луки и обвязанные чем-то стрелы. Баарьяд вспомнил, что в морских сражениях сначала пытаются поджечь неприятеля горящими стрелами.
   Привычно уверенным тоном Амастэ отдавал последние команды, а противник всё медлил с военными действиями. Внезапно на открытом участке чужой грасары появился человек и вскинул руки.
   Примеривая на ладони рукоять топорика, помощник Амастэ задумчиво пробормотал:
   -Что-то непонятно... Они, вроде, хотят переговорить. - Он сплюнул и добавил сквозь зубы: - Да точно, хотят. Может, когда выяснится, кто мы...
   -А кто мы? - напряжённо переспросила Герр.
   Немолодой моряк с подозрением глянул на женщину, криво усмехнулся. Ответил капитан:
   -Тебе не надо... участвовать в переговорах. - Чересчур вольное обращение вывело Герр из себя. Она вцепилась в плечо Амастэ.
   -Не указывай, что надлежит делать Правительнице.
   Капитан судорожно сглотнул и легко освободился от её руки. Затем он дёрнул себя за ус и наконец соизволил ответить, наблюдая, как чужая грасара приближается вплотную:
   -Ты женщина и потому желанная добыча. Но воля твоя.
   Вроде бы они договорились, да и времени для продолжения спора не осталось.
   -Амастэ, а если они не из Бау? Как говорить станем? - явно нервничая, спросил помощник капитана. Обычно он предпочитал молчать.
   -Моряки всегда поймут друг друга. Надеюсь, и там кто-нибудь понимает бау... Правда, дикари всегда убеждены, что остальные обязаны знать их язык.
   -Почему ты называешь их дикарями? - впервые вмешался Баарьяд. - Их грасара великолепна. Да в Неспящих Водах ей нет равных. Неудивительно, что они заплыли так далеко.
   Амастэ многозначительно промолчал, а Герр в душе согласилась с мужем, хотя что-то помешало вслух признать его правоту.
  
   По ненадёжным, раскачивающимся мосткам два парламентёра перебрались с одной грасары на другую. Первый внешне мог бы сойти за невысокого джарис, второй, с уродливым шрамом поперёк лица и отсечённым ухом, стройный и черноволосый, отдалённо напоминал трипава. Он заговорил первым.
   Собственные познания в языках Амастэ явно преувеличил - или давно всё забыл. Он не понимал одноухого моряка, хотя и пытался что-то отвечать и объясняться жестами, и даже улыбался.
   Герр тоже не сумела бы перевести необычно звонкие слова, однако ей такая речь не казалась незнакомой - наоборот. Чужой голос звучал позабытой, но волнующей сердце музыкой. Осознав такую странность, Правительница отшатнулась, наткнулась спиной на Баарьяда - ему отступать было некуда.
   Капитан возобновил отчаянные попытки быть понятым, но тут вмешался второй парламентёр, переводя первого. Второй язык Герр не узнала, зато Амастэ облегчённо расслабился и начал быстро отвечать, непрерывно жестикулируя, и снова заулыбался - в словах чужака не было откровенных угроз.
   Выяснилось, что первый парламентёр, не говоривший на бау, является сакпо-бан Первого Дакая Божественного Сына Солнца. Амастэ так понял, что человек со шрамами - это капитан боевой грасары Сади. По приказу своего Дакая он преследовал и в конце концов потопил наглую пиратскую грасару. Сначала и "Крылатую колесницу" приняли за разбойничью, но теперь видят, что ошиблись. Амастэ громогласно объявил, что сакпо приветствует царя и царицу Даретаньи (переводчик подправил официальный титул Герр) и предлагает царской чете принять его охрану.
   -Он говорит, что Радужное море сделалось ещё опасней... после какой-то ихней войны. А мы плывём без надёжного сопровождения и не на боевой грасаре. Такое нелёгкое путешествие никак не подходит для царя и царицы. Раз уж мы встретились, его долг - долг подданного Сына Солнца - обеспечить безопасность царя Даретаньи и прекрасной царицы.
   -Они сильнее и берут нас в почётный плен, - сквозь зубы, не переставая радостно скалиться, добавил Амастэ. - Как знать, может, всё и неплохо.
   Он развернулся к своим пассажирам и обратился к ним с демонстративной почтительностью. Чтобы чужаки всё правильно оценили, Амастэ проговаривал слова громко и отчётливо, затем старательно перевёл ответ.
   -Капитан Эндевий сопроводит нас в город, которому покровительствует Красное Солнце. Царь и царица Даретаньи своими глазами увидят великое Сади, узнают его богов и подтвердят своё уважение к тем, кто поклоняется небесному огню.
   -Они хотят, чтобы вместо Бау мы плыли прямо в Сади, - уточнил Амастэ от себя.
   -И что же нам делать?
   -Кто знает? - Амастэ не нравился взгляд, которым одноухий сакпо уставился на Правительницу. - Но если познакомиться с Сыном Солнца и договориться... о содействии.
   Герр сердито уставилась на своего капитана.
   "Атэн уже привёл орду наёмников, которые осквернили цветущую землю, превратив её в поле для охоты и бессмысленных убийств. Неужели одного завоевателя мало? Да и каким способом воины далёкого Сади попадут на землю Даретаньи? Ведь они - не птицы".
   Амастэ покряхтел, и Герр опомнилась. Они почти заспорили, а сейчас было не место и не время.
   -Наша грасара - обычное торговое судно. И нам известно, что в Бау наши товары примут с радостью, - осторожно заметил Амастэ, хотя в его голосе не было протеста.
   -Покупатели из Сади гораздо состоятельней. У нас вы продадите всё и с наибольшей для себя выгодой. - Даже в двойном переводе присутствовал налёт презрения истинного солдата ко всем торговцам с их ненасытной жаждой прибыли.
   Герр пыталась отнестись к посулам чужого сакпо недоверчиво, тем более что в переводе некоторые слова звучали двусмысленно. Однако способа отказаться не было. Не существовало другого ответа, как с благодарностью, не теряя достоинства, принять столь откровенно навязываемые услуги.
   Понимая, что ответит Правительница, Амастэ скромно молчал. Герр всё-таки не удержалась и бросила взгляд на подозрительно преданного друга Парки, затем протянула руку мужу. Поверх её браслета привычно легла твёрдая ладонь Баарьяда.
   -Отправляясь в путешествие, мы надеялись достичь берегов Бау - не более того. Великодушное предложение посетить величайшее царство Солнца - это и огромная честь. Но уверен ли благородный сакпо, что царя Сади обрадует наше появление?
   Уяснив слова женщины, садис скривился в откровенной усмешке:
   -Любимое богами златогорящее Сади - подлинная и единственная столица всех земель и царств. Зачем мне сопровождать царственных чужестранцев в иное место? Бау - всего лишь провинция, покорённая Сыном Солнца.
   Кое-что переводчик несомненно добавлял от себя. Но на главный вопрос о гостеприимстве царя Сади никто не ответил.
   -Царица и признанный царь Даретаньи принимают твоё любезное приглашение, сакпо ещё неведомого нам, но громко прославляемого повсюду царства Сади.
   -Осторожнее, - не вытерпел Амастэ.
   Решение плыть в Сади могло обернуться роковой ошибкой, но всё-таки Герр испытала некое удовлетворение от мысли, что поступает вопреки замыслам хитроумного Парки - до сих пор это не удавалось.
   -Как бы прогулка в Сади не оказалась дорогой в прямиком в пасть голодного зверя, - из чистого упрямства пробормотал Амастэ запоздалое предостережение, переминаясь с ноги на ногу. - Мы рискуем угодить прямиком на алтарь их кровавого бога, а ты и не пыталась этого избежать.
   -Не от тебя ли я слышала, что в жертву Солнцу приносят исключительно мужчин? - вдруг развеселилась Герр.
   Амастэ онемел, затем прошипел сердито, чтобы последнее слово осталось за ним:
   -Надейся-надейся, что всё так и есть. И тебе не придётся проверять мои слова.
  
   Поклонники Солнечного бога оказались на редкость гостеприимны. На другой день, к изумлению подозрительного Амастэ, они пригласили джарис на пиршество, устроенное в честь царственной четы.
   Почти все садис, включая гребцов, оказались настоящими солдатами. Как выяснилось, полноправными моряками они заделались недавно, выглядели гораздо дисциплинированнее разношёрстной команды "Колесницы" и были лучше вооружены. Гребцов-невольников было немного. Гостям объяснили, что это пираты с затопленной грасары.
   -Их отдадут Солнцу, - коротко пояснил Эндевий. - Мы любим радовать нашего бога.
   Герр покосилась на обречённых людей, заметила опасливый взгляд Амастэ:
   -Думаю, Солнечный Повелитель будет доволен.
   -Ты права, царица Даретаньи. Но когда мы достигаем родного берега, первую жертву приносим Антазею-Покровителю. В благодарность за возвращение.
   Тут возразить было нечего, и Герр поневоле одобрительно кивнула, в то время как Баарьяд ждал, что после таких слов она хотя бы побледнеет.
   К молодому царю склонился Амастэ и, не забывая взмахивать рукой для доходчивости, предупредил:
   -Нам надо подружиться с этими садис. А обычаи друзей... не принято осуждать.
   -Их боги немилосердны.
   -В нашем положении... опрометчиво гневить не только чужих солдат, но и чужих богов. Не сомневаюсь, что в обещанном... веселье придётся участвовать всем.
   Расслышав пророчество капитана, Алачу едва не опрокинул кубок своего господина с рубиновым вином. Поняв, что трипав заранее вообразил себя обречённой на мученическую смерть жертвой, Баарьяд приказал гону сесть.
   И всё-таки с чистым сердцем назвать садис дикарями, как упрямо повторял Амастэ, Баарьяд не мог. Напротив, загадочные мореходы вели себя учтиво и обходительно, а их оружие и доспехи - на его взгляд, взгляд сакпо - были лучше, чем у солдат Даретаньи.
   С жгучим интересом прислушиваясь к разговорам, царь Даретаньи в основном молчал, опасаясь уронить себя в глазах чужаков.
   Хозяева-садис ничего не скрывали, только чересчур откровенно гордились собой, своей грасарой, своим Дакая, своим Сади, равно как и своим величайшим из богов. Безудержная похвальба раздражала. Кроме того, приходилось мириться и с тем, что одноухий сакпо-бан откровенно любезничал с Герр.
   Колено Баарьяда накрыла рука, украшенная браслетом. Тонкие пальцы напряглись, предупреждая и успокаивая. На самом деле Герр успокаивала себя, осознав, что бесполезно обманываться. Она прекрасно понимала речь чужаков и без сомнительных толкований Амастэ.
   Тревога жены нарастала, и Баарьяд переживал её как собственную, хотя не догадывался об истинной причине. Сам он до сих пор не оправился от вчерашнего потрясения, когда внутренне готовился к гибели.
   -Попроси сакпо-бан рассказать о Первом Дакая Сади, - велела Герр своему капитану, борясь с последними сомнениями.
   При этом она пленительно улыбнулась лагесу, и сердце Эндевия размягчилось окончательно. Суровый воин стал добродушным и доверчивым, как ребёнок, складки на лице утратили каменные очертания - подействовало и коварное рубиновое вино.
   Истории про я геройского Ахона вызвали панику. Герр казалось, каждое слово, которое только собирался произнести Эндевий, ей известно заранее. Странная игра между знанием и незнанием перепугала до смерти. Наконец она прервала пытку:
   -Молю о снисхождении, лагес Эндевий. Как жаль, что женщины не так сильны, как мужчины. И в сражениях, и в более мирных радостях. Мне пора вернуться на "Крылатую колесницу" и отдохнуть.
   После короткого спора лагес вдруг указал на Баарьяда:
   -Царь Даретаньи останется с нами?
   -Царь Даретаньи носит исэку, - вмешался Амастэ. - Наш обычай велит ему следовать за женой.
   Эндевий недоверчиво покосился на обозначенную деталь одежды.
   -Мы в Сади и не слыхали о таком обычае.
   -У разных народов разные обычаи, - снисходительно пояснил Амастэ непонятливому собутыльнику.
   -А садис чтят не только свои обычаи, но и чужие, - твёрдо добавила Герр и попросила Амастэ перевести.
  
   Уже на борту "Крылатой колеснице" она невинно поинтересовалась:
   -А почему ты не захотел остаться, царь Даретаньи?
   На грасаре было непривычно спокойно. Отдохнувшие гребцы занимались собственными делами или делали вид, что спят. Зато на грасаре из Сади, эффектно освещённой факелами, подлинная гульба только началась, и хмельные голоса доносился до "Колесницы" отдалённым неровным гулом. Баарьяд перевёл взгляд на невероятно красивое лицо жены.
   -Мне не захотелось остаться, потому что я беспокоюсь за тебя. Я чувствую твой страх, - признался он наконец.
   -Ты знаешь обо мне чересчур много.
   -Или слишком мало.
   Он обнял Герр за плечи, притягивая к себе. Чувствуя гулкие удары собственного сердца, он захотел, чтобы так продолжалось вечно. С каким восхищением смотрели на неё дикари-садис.
   Рука Герр проникла под царскую панлу, обвилась вокруг неприкрытого тела мужа, чуть ниже пояса. Если она позволит... Алачу много раз повторял, что надо быть решительней.
   -Теперь узнаешь. Хотя я сама знаю далеко не всё. Но я вспомнила язык. Раньше я говорила на нём. И мне известно почти всё, о чём рассказывал лагес Эндевий. - Последнюю фразу она старательно произнесла на сади, будто пробуя слова на язык.
   -Ты - садис? - беззвучно, одними губами, выдохнул Баарьяд, но так брезгливо, будто жена призналась в том, что она ящерица или лягушка.
   В глазах женщины разгорался зелёный огонь.
   -Несомненно, я садис. Только вот вспомнить о себе самой... не получается. Подхожу к двери - а она закрыта. Но я обязательно её открою. Надеюсь только, что в Сади меня не ждут новые... старые враги.
   -Но садис убивают людей! Приносят их в жертву Солнцу!
   -Ты так сказал... - Герр впервые нахмурилась, - словно в Даретанье ничего похожего нет. Просветлённые неусыпно славят милосердие Летящей в ночи, а юные послушники беспечно танцуют. И плачут... от счастья.
   -Но они - добровольные жертвы, - попытался возразить Баарьяд.
   Жена впервые ему доверилась, и следовало остановиться гораздо раньше. А теперь поздно откусывать язык.
   На самом деле ореол жестокости не оттолкнул его от Герр, а словно добавил её образу загадочной притягательности.
   -Прости во имя Милосердной.
   -Добровольные?... - Герр отступила назад и заметила доверенного гона, притаившегося за навесом. - Пусть Ала поможет тебе провести обряд поклонения. Ты давно не молился Милосердной как полагается. Милость богини необходима всем нам. И всем, кто остался в Даретанье.
  
   С этого дня хорошая погода закончилась. Поднявшийся ветер нагнал грозовые облака и вздыбил волны до неба, грозя перевернуть грасары.
   В Неспящих Водах ураганы всегда налетали внезапно. Только благодаря опыту и знаниям Амастэ обе грасары вовремя отыскали убежище и почти двадцать дней спасались от разбушевавшейся стихии в безвестной бухточке, переведя на берег даже гребцов.
   Амастэ повторял, что на самом деле им здорово повезло и теперь леденящие сердце Врата Погибели их не остановят. Однако, вопреки моряцким приметам, пролив оправдал своё название до конца, не желая отпускать дерзких мореплавателей.
   Море не шутило, грозя всем, кто осмелится бросить ему вызов, и сполна получило свою дань. "Крылатую колесницу" швырнуло на острые скалы, невидимые в пенящейся воде, и грасара затонула вместе с несчастными гребцами. Погибла в волнах и большая часть вольной команды. Если бы не безумная отвага Эндевия и его людей, не спасся бы никто.

ГЛАВА 16

  

Возвращение в Сади

  
   В четвёртый раз за этот несчастливый день - все без исключения дни, проведённые на море, были признаны несчастливыми - царица почувствовала ребёнка. Приложив ладонь к животу, она с трудом сдержала болезненный стон. Сыну нетерпелось появиться на свет.
   Вот только его матери не вынести бесконечной пытки и никогда не добраться до родного берега. Она и не подозревала, что всё будет настолько плохо так и невыносимо долго.
   Разбушевавшееся море вынудило царицу Сади оставаться в ненавистном Бау до начала весны, и теперь она клялась самыми нерушимыми клятвами, что никогда в жизни не ступит ни на одну распроклятую грасару, не сядет в простую лодку. Близко не подойдёт к воде. Одна Хэвва знала, каких усилий стоило госпоже держаться при посторонних спокойно и невозмутимо, не поддаваясь унизительной физической слабости.
   Страданий Лиас не замечал никто, даже Галиад - телохранитель, назначенный Сыном Солнца. Зато поклонение высокородного бау перед неприступной царственной женщиной достигло степени неистового благоговения.
   Изредка чистосердечная откровенность Владетеля забавляла царицу, но не всегда.
   -Поклонникам Солнца неведом трепет Зураим. Садис открыто пренебрегают обычаем верности. Даже ваш Божественный супруг увлёкся, пусть и ненадолго, другой женщиной. Интересно, кто она?
   Озоли Соана не интересовала Лиас. Сама Гемба убрала её прочь с дороги, хотя царица и не просила богиню о подобной милости. Однако бау ступил на опасную дорогу - опасную для себя самого. Кто бы другой осмелился спросить так прямо и дерзко?
   Поправив головную повязку, Лиас нарочито медленно закрыла ларец с разноцветными полированными камешками для игры и утреннего гаданья. Сегодня она складывала тайный узор Ваху и боялась ошибиться.
   Тишину разорвал крик смотрящего. Галиад, сидевший у ног царицы, отодвинулся в сторону, и Лиас с трудом встала, опираясь на служанку. От пронзительных криков она поморщилась, более не желая скрывать досаду. Чужая грасара её не интересовала. Да она бы и внимания не обратила. Особенно теперь, когда вот-вот покажутся белые столбы Ада-Сади.
   "Для чего так громко вопить о чужом парусе? Что особенного? Главное: скорее достичь берега".
   Однако капитан придерживался на этот счёт собственного непоколебимого мнения. Опытный лагес был безупречно почтителен и покорялся Божественной царице во всём, кроме того, что касалось глупых морских правил, неведомо кем установленных и известных только ему.
   -Я обязан разобраться, госпожа царица, - твёрдо заявил капитан, словно ослеп и не замечал явного недовольства, вернее, гнева, на лице царственной пассажирки. - Ахон распорядился не пропускать ни одной грасары. При такой волне мы легко их настигнем и сразу выясним, кто они и что случилось. По всему видно, они нуждаются в помощи.
   Лиас едва не зашипела на непроходимую тупость моряка. Да разве она и её состояние не важнее тысячи грасар? Хотелось заткнуть уши и бежать прочь, а там лечь и тихо умереть. Но бежать было некуда, а продолжать спор - бесполезно и унизительно.
   Огромная грасара, мирно и тихо скользившая под парусом, начала стремительно оживать. Лиас снова расслышала надсадное, похожее на хрип, дыхание сотни гребцов, взявшихся за тяжёлые вёсла, и, самое отвратительное, громкие ритмичные удары барабана. И множество других омерзительных звуков, преследующих несчастную царицу повсюду.
   -Не угодно ли Божественной проследить за нашими действиями? - словно издеваясь, учтиво поинтересовался капитан.
   -Мне не угодно, - отрезала Лиас, подавляя приступ тошноты. - Мне угодно отдохнуть. Немедленно, прямо сейчас.
   Галиад, захваченный азартом погони, обещавшей быть недолгой и успешной, опять, в бессчётный раз, не понял состояния вконец измученной женщины, попытался что-то добавить к словам капитана. Резко отослав бау прочь, Лиас с беззвучным стоном повалилась на низкое ложе, сделанное из тёмной благоухающей древесины (Такие деревья росли в храмовых рощах Ваху - только не в Сади, а в Бау), и дважды поклялась, что не встанет, пока ей не доложат: грасара стоит у главного причала Ада-Сади и настало время благодарственной жертвы.
   Если бы им вновь повстречалось неведомое морское чудовище, поднявшееся вровень с носом корабля, или на борту чудесным образом оказался Соан, она бы и не подумала нарушить данный самой себе зарок. И всё-таки дочери Верховного пришлось это сделать. (Правда, клятва произносилась с нарушением ритуала и потому не считалась священной). Им встретилось нечто, и Лиас не ведала - гнев это или милость матери богов Шалии. Галиад едва упомянул озоли, и вот она появилась.
   На покачивающуюся царскую грасару грациозно перепрыгнула высокая молодая женщина и замерла.
   -Воля Всемогущей Шалии! - охваченная суеверным страхом, Лиас подалась назад.
   Женщина была двойником той, с которой расправился отец, или - что невозможно! - это она и есть, живая и невредимая. Тяжёлые волнистые волосы оттягивали назад горделивую точёную головку. На прелестном лице горели изумруды глаз - живые талисманы Гембы, только ярче. Она притягивала к себе все взгляды точно так же, как в тот день, когда Лиас впервые встретила танцовщицу на перекрёстке царской дороги.
   Но ту озоли давно забрала Влааль. Хотелось приказать, чтобы ненавистный призрак вышвырнули за борт. Приказ исполнили бы, наверное.
   Глядеть на воскресшую озоли было невыносимо, хотя о терзаниях Лиас никто не подозревал - в этом она была уверена.
   Рядом с зеленоглазой красавицей встал суровый лагес с безобразными шрамами на лице. Его высокий воинский ранг подтверждали золотые обручи на предплечьях и прекрасной работы меч. Однако за спиной женщины, невероятно сходной с той, что давно ушла во тьму Влааль, встал ещё один мужчина, гораздо привлекательнее первого.
   Царица Лиас прищурилась.
   Синие глаза свидетельствовали о крови Орту, что всегда вызывало подозрение. Однако незнакомец вовсе не выглядел грубым и безрассудно дерзким кочевником - о, нет! Таинственный обладатель сапфировых глаз держался как высокородный бау, приученный к утончённым церемониям и почтительному обхождению.
   И этот амарро назвался её супругом.
   Также он представился царём Даретаньи и явно не сомневался в собственном царском статусе и божественном превосходстве над остальными людьми. Но при этом вёл себя предельно сдержанно и скромно, что опять-таки соответствовало обычаям аристократов из Бау.
   Доказательств претензий на царский титул не было вовсе - их грасара затонула, - но дочь Верховного умела видеть незаметное и скрытое. И она знала тайные предания о далёкой земле за Вратами Погибели - забытые и никогда не произносимые открыто. Во времена кровавого Раскола, когда жрецы Солнца преодолели отчаянное сопротивление царской династии, туда уплыл царь Сади, в гневе отрёкшийся от своего бога. Официально считалось, что все беглецы погибли, ибо Солнечный бог проклял отступников, не дав им света в пути. Посвящённые вручили символы Божественной Власти и Божественного Права Анашивейя, брату беглеца. С виду всё осталось по старому, но с тех пор цари Сади всегда и во всём подчинялись Храму Солнца.
   Царица Лиас слушала ни на что не похожий рассказ пришельцев из неведомой Даретаньи молча, ничего не переспрашивая, и не знала, что и думать - вернее, думала не о том.
   Она крайне редко дважды глядела на мужчин, но на синеглазого могла бы смотреть и смотреть, не отрываясь.
   Лиас снова убедилась, что способна манипулировать людьми - не задумываясь, играть чужими судьбами, огорчать или причинять боль, принуждая что-либо исполнить, - лишь до определённого предела. Пронзительно-ясная синева взгляда лишала её силы отвечать "нет".
   Наконец царица заговорила, стараясь, чтобы большая часть её приветливой лучезарной улыбки досталась Баарьяду:
   -Я приглашаю царя и царицу Даретаньи в Сади, тем более что безопасный берег рядом. У нас вы найдёте спокойное убежище и покровительство. Плыть сейчас дальше, в Бау, слишком опасно: время ураганов ещё не закончилось. Посвящённые сумеют верно истолковать, что означает ваше спасение и наша чудесная встреча. Мне всё это представляется необъяснимым. И, разумеется, лагес Эндевий прав. Бау - всего лишь провинция Сади под управлением наместника. Царский наместник окажет гостям из Даретаньи всяческое гостеприимство, но он не вправе предоставить ту помощь, в которой вы нуждаетесь. Вначале он обязан выяснить намеренья Сына Солнца, а сейчас это невозможно. Царь Сади, Божественный повелитель и Свет над Миром, ушёл в дальний поход.
  

* * *

  
   Длинный язык моря, протиснувшись под белой аркой Ада-Сади, тянулся вплоть до городской стены. Для большинства морских грасар залив был чересчур мелок, и грузы перетаскивались на более лёгкие суда, а пассажиры обычно ехали посуху, по хорошей дороге вдоль высокого берега Дадиш-Сади. Только сначала мореплаватели приносили дары Покровителю-Антазею.
   В благодарность за то, что бог ветров проявил добрый нрав и позволил людям достичь берега, купцы оставляли жрецам крепости щедрые дары, а команды царских и боевых грасар совершали ритуальные убийства.
   Во время жертвоприношения Владетель Биштия впервые открыто проявил слабость. Его стошнило. Торопясь как можно скорее убраться с ужасного места, насквозь пропитанного кровью, он позорно оставил свою подопечную.
   Когда толпа моряков с царской грасары потянулась к дороге, Лиас с помощью служанки поднялась с колен, одёрнула длинную стату. Герр тоже задержалась у жертвенника. Царицы остались совсем одни: шавет была всего лишь тенью.
   -Ваш супруг всегда и во всём подчиняется вам. Это... необычно. - Бледное лицо дочери Верховного казалось непроницаемым и спокойным, словно возвращение домой её не взволновало.
   Недавно воскресшая озоли - или кем она на самом деле была - не стала ссылаться на незнание языка, покосилась на незаметную служанку и ответила на чистейшем сади:
   -Мой супруг ведёт себя так, как требует закон, установленный Милосердной. Он носит исэку.
   Тонкая бровь Лиас выразительно приподнялась. Взгляд невольно отыскал в толпе Баарьяда, по губам скользнула лёгкая усмешка:
   -Стало быть, я плохо разобралась, что такое исэка. Неужели шарф, завязанный узлом, так много значит? Его легко снять.
   -Снять исэку невозможно, - твёрдо ответила Герр, проследив взгляд собеседницы.
   Лиас дружески взяла Герр под локоть:
   -И мне не нравится твой взгляд. Ты смотришь на меня, словно видишь ядовитую змею и боишься шевельнуться. Нет, неправда... Ты затаилась, чтобы первой нанести смертельный удар. - Шелк в голосе Лиас сменился металлом, причём не мягким и блестящим, из которого делают украшения, а холодным и смертельно опасным.
   Герр отбросила назад растрепавшиеся под ветром волосы.
   -Чем я могу угрожать? Как бы мне самой не попасть под удар. Если бы... если бы я была уверена в том, что знаю.
   -Не знаешь или хочешь что-то скрыть? - недоверчиво перебила Лиас.
   Выигрывая время, Герр указала на застывшую процессию: всем явно не терпелось тронуться вперёд. Благословенное Сади было совсем близко. Кроме того, общение двух цариц напрямую, без посредников, выглядело странным. Лиас проигнорировала её жест.
   -Ты смотрела на благодарственное жертвоприношение... А ведь ты тоже в тягости и могла бы закрыть лицо, чтобы не видеть кровь.
   -Царице Сади предстоит стать матерью раньше меня.
   -Да. Но я много раз видела, как отнимается жизнь.
   -Я тоже. - Резкий ответ прозвучал скорее, чем клинок ударяет о клинок. Герр не пыталась избежать откровенного разговора, понимая, что потерь не избежать.
   -Что ж, путь неблизкий, и нам пора. - Лиас сделала первый шаг к дороге. - Приглашаю на мои носилки, царица Даретаньи. Мы продолжим... приятную беседу.
  
   Царь Даретаньи отчаянно завидовал своему гону: во время кровавого зрелища Алачу находился далеко в стороне. Если бы Баарьяд мог, он и близко бы не подошёл к плоскому камню, установленному под крепостной стеной Ада-Сади. Правда, Герр не выглядела потрясённой: он следил за женой. Всего один раз её губы дрогнули, словно она повторила что-то вслед за жрецом, но передумала говорить вслух.
   Когда Баарьяд наконец вернулся на дорогу, трипав стоял возле носилок, обхватив себя за плечи. Господин схватил гона за локоть, спросил нарочито весело:
   -Ты ведёшь себя так, словно утащил и спрятал мой браслет. Признавайся, в чём дело?
   Уклониться от объяснений Алачу не мог, произнёс виновато, полный раскаянья:
   -Я не брал твой браслет, господин.
   Баарьяд давно изучил своего гона:
   -Не шути со мной, Ала. Ты не первый день таишься от меня. Чего ради так перепугался? Ведь я объяснял: они дикари.
   Трипав взглянул укоризненно, и Баарьяд окончательно убедился: тот перепугался всерьёз.
   -Бэл тоже боится... мне кажется.
   Утверждение звучало забавно, только Баарьяду было не до смеха. Он с трудом скрывал собственное потрясение, а тут ещё нелепые выдумки гона.
   Однако продолжить допрос и выяснить всё до конца не получилось. Процессия трогалась в неблизкий путь, и Алачу отбежал назад: ему предстояло нести свою долю груза.
  
   К Сади они приблизились на следующее утро. За крутым разворотом дороги открылась великолепная картина: городские стены сразу выросли до неба. Благодаря изумительному цвету обработанного камня - белому с голубоватым отливом - стены казались не массивными, а утончённо-лёгкими. Все выступы и башни белоснежной стены, находившейся под неусыпной охраной стражей-Хранителей, покрывало кружево сияющей позолоты. Огромные массивные створки ворот украшали прибитые поверху символы некогда поверженных городов и завоёванных царств. И те, кто видел златогорящий Сади впервые, и те, для кого он был родным домом, не скрывали восхищения.
   Гонец из Ада-Сади прибыл в город ночью, и Ворота Моря были распахнуты настежь - царицу ждали.
   -Трижды благословенный день. Божественная царица Сади с великим почётом возвращается в любимый город Солнца, и встреча обещает быть достойной избранницы Сына Огненного бога. Меня беспокоит одно: не случилось ли в дальней дороге что-нибудь плохое с памятью Божественной царицы? Хотя говорят, что таким недугом чаще болеют в чужих землях. Дома такая болезнь обычно проходит бесследно.
   Залетая под полотнища навеса, игривый ветер упорно закидывал шелковистые пряди волос прямо в лицо Герр. Привычно откинув волосы, она смахнула подозрительную пелену перед глазами и наконец ась с изучающим взглядом Лиас.
   Обеим женщинам игра в хладнокровие давалась нелегко. Смятение Лиас выдал невольный взмах ресниц:
   -Тебя, значит, болезнь оставила? - Голос остался спокойным и обволакивающе мягким.
   -Лучше бы не оставляла. Ужасно совсем ничего не помнить, но знание... не принесло спокойствия. Теперь мне известно... достаточно много - почти всё. Что дальше, царица Сади? Что ты надумала, почему не расправилась со мною прямо там? - Она кивнула назад, в сторону моря, наконец-то сделавшегося невидимым. - Ведь ты хотела. Или вдруг стала великодушной и милосердной? В какую игру ты надумала сыграть со мной, дочь Верховного? Вряд ли стоит рассчитывать, что никто, кроме тебя, не узнает вторую жену царя Сади. Наоборот, это произойдет очень скоро.
   Снова пришлось собирать разметавшиеся волосы. Словно желая помочь, Лиас приподняла закованную в золотые браслеты тонкую руку.
   -Пусть на избранной богом земле никого не оставит милость Солнца.
   Вдоль насыпи, на подходе к Воротам Моря, картинно выстроились три сотни Хранителей Сади из привилегированного лариноса воинов-жрецов, готовясь первыми встретить Божественную царицу. Все в одинаковых тёмных статах, перехваченных широкими ремнями крест-накрест, щиты выставлены перед собой, блестят медные шлемы с угрожающе высокими гребнями. Ещё большее число горделивых городских стражей-Хранителей заняли места на стенах.
   Обычных горожан, постоянно, как муравьи, сновавших туда и обратно по широкому въезду, вытеснили на обочины. Зрителей, толпившихся на мостике через канал, вытекавший из-под городской стены, сталкивали прямо в воду, чтобы освободить путь царским носилкам. Никто не возмущался, наоборот, верноподданно, с неподдельным восторгом, приветствовали вернувшуюся царицу. Сади был без ума от зрелищ.
   Отвечая на радостные крики, Лиас поправила вырезанную из солнечного камня диадему, затем приветливо подняла руку. Скользнув по раскрасневшимся от усердия лицам стражников, взгляд подёрнулся печальной дымкой, утратив на короткое время свой хищный блеск.
   -У меня нет причины радоваться нашей встрече... - Почти слетавшее с губ слово озоли - не в смысле храмовая танцовщица, а в другом, оскорбительном значении - Лиас проглотила и снова не назвала Согарэр царицей. - Но мне очень не хочется, чтобы васильковые глаза потемнели от печали и горя. Что же делать, колдовская синева смягчает моё каменное сердце, превращая его в воск. Пусть и против моей воли.
   Она признавалась так небрежно, что Герр не сумела понять, серьёзно это заявление или вовсе ничего не значит. И воспоминания не помогали. Полулежавшая на носилках женщина была незнакомой и очень мало соответствовала рассказам Соана.
   "Соан!... Латагрэн Милостивая..." Память возвращала его неохотно. Нить, соединявшая их двоих, оборвалась.
   Улыбка Лиас сделалась лукавой, а голос - вкрадчивым и очень тихим, чтобы никто случайно не подслушал:
   -Так не забудь, ты немного в долгу перед мужчиной... с исэкой. А если откровенно, это я задолжала тебе. Тинетесс, сестра Антазея, способна простить всё, кроме неблагодарности. Сын Солнца... никогда не позволил бы мне убежать. - Забыв сделать очередной вздох, Первая царица Сади почти всхлипнула. - Сначала я намеревалась... предложить тебе не въезжать в город открыто. Я и сама не уверена в том, что ждёт меня в Сади. Но я передумала. Сейчас между нами не стоит мужчина, которого надо делить, зато вдвоём мы будем сильнее. Мы въедем вместе, рука об руку, и я посмотрю на того, кто посмеет в ком-то из нас усомниться, хоть слово произнести против. Одной мне с этим не справиться, и ты мне нужна.
   Чёрные глаза опять сделались расчётливыми и неотступными. Нет, они оставались такими всегда, только жрица Ваху умела это скрывать. И она так и не назвала озоли царицей Сади.
   Под шумные выкрики из толпы Лиас добавила:
   -Но я бы отрезала волосы под корень и не пожалела о них, только бы увидеть лицо Соана... когда он услышит о твоём синеглазом спутнике с исэкой. - Своим голосом дочь Верховного владела в совершенстве. Сейчас он сочился мёдом.
   -Соан. - Согарэр впервые произнесла вслух имя человека, в котором когда-то растворилась без остатка, как щепотка соли в воде.
  
   "...Сияющая в ночи чистейшая Властительница,
   Почему ты не даровала мне Забвения,
   Спасающего от всех печалей и всех сомнений?"
  
   Она настолько беззаветно его любила, что однажды умерла ради этой любви. Нестерпимо захотелось выяснить, где Соан сейчас и как жил - без неё? Но ведь не у этой женщины спрашивать. Первый порыв быстро прошёл. На самом деле образ Соана стал нереальным, от него сохранилось только имя - реальностью стала другая жизнь.
   Теперь у неё под сердцем растёт ребёнок. От другого мужчины, от любимого, который жил единственно для встречи с ней и погиб - из-за неё. Неправда, он погиб по воле храма. И вместе с Избранным жрецы словно убили её - во второй раз.
   Затаённая память о несправедливой потере вырвалась из-под контроля, взметнулась невыносимой болью, упираясь лапами в разбитое сердце и устремив в поднебесье жуткую пасть с пеной на оскаленных клыках. Герр едва справилась с приступом ужаса.
   "Поверженная, растерзанная и осквернённая мстительным победителем, Даретанья осталась в немыслимой дали. Она снова на земле Солнца - она, её будущее дитя и Баарьяд. Она вернулась домой. Вернулась, а что дальше? И, несомненно, лучше бы Баарьяда здесь не было. Вынудив его покинуть Даретанью, Парки снова ошибся - далеко не в первый раз".
   Готовясь вновь стать Согарэр и не зная, к добру ли это, Герр глубоко - до головокружения - вдохнула воздух Сади. Буйные заросли распустившихся соляи наполняли его сладостным густым ароматом. Возможно, садов вокруг города было так много, чтобы избавиться от испарений залива. Герр дотянулась взглядом до носилок мужа, усмехнулась - с вызовом и угрозой. "Шаиси аро".
   Лиас, откровенно наблюдавшая за соперницей, поджала губы, подумала холодно и надменно: "В нашем договоре не говорится о дружбе. Он вызван необходимостью, но так крепче всего и надёжней". Даже самой себе дочь Верховного отказывалась признаться, что боится возвращаться. Привычно подумалось: "Проклятье тебе, Соан".
   После очередного проклятья, которые Лиас посылала на голову Сына Солнца регулярно, привычно улыбаясь для зрителей, она произнесла вслух:
   -Царю Даретаньи не следует открыто въезжать через Ворота Моря - в качестве твоего супруга и отца ребёнка. Не беспокойся, я распорядилась. Мы не сделаем ошибки. Он появится позднее, когда всё определится...
   Не отвечая, Герр снова оглянулась: Баарьяд словно исчез из процессии.
   Под резкие возгласы стражников и оглушительные оклики возничих, пытавших произвести впечатление, из городских ворот выступила делегация. Самые почтенные горожане вели колесницу, предназначенную для торжественного въезда царицы.
   Процессия остановилась, предводитель встречающих начал было говорить и утратил дар речи. Цариц оказалось сразу две. Носилки поставили, и царица Лиас спустилась на землю, затем спокойно поднялась на колесницу, подвинулась, и вторая царица встала рядом с первой. Ни сзади или сбоку - именно рядом.
   Ничего этого Баарьяд не видел. Его носилки внезапно окружили суровые телохранители из свиты Лиас и, не слушая возмущённых вопросов, задёрнули все полотнища, привязанные к перекладинам навеса. Алачу бросился на помощь господину, его пропустили и тесным отрядом сразу двинулись по обходной дороге вдоль городской стены, ослепительно-белой в лучах яркого солнца.
  
   Возвращение царицы Лиас был очевидным праздником, и жители великого города неслись со всех ног, торопясь занять места в первых рядах встречающих. Люди улыбались, играли уличные музыканты, у многих женщин и детей в руках откуда-то появились корзины с цветами.
   Задолго до появления процессии по толпам людей, выстроившимся вдоль царской дороги, пополз удивительный слух: вернулась и Вторая царица, чудесным образом воскреснувшая. Не так много горожан знали царицу Согарэр в лицо, зато почти все участвовали в её погребальной процессии и помнили безутешную печаль молодого царя. Да всё Сади тогда искренне горевало вместе с Сыном Солнца.
   Вначале большинство людей со смехом отрицали нелепую выдумку. Однако те, кто узнавал Вторую царицу, менялись в лице и шептали в сложенные ладони, что видят чудо Шалии. Несомненно, это была она, возлюбленная Сына Солнца. Находились и такие, кто, вопреки очевидному, всё отрицал и отчаянно спорил с первыми. Постепенно громкие радостные выкрики сделались неуверенными и стихли. Испуганные женщины молча бросали соляи под колёса позолоченной колесницы и торопливо отступали назад. Даже Хранители несколько смутились и выкрикивали свои приветствия чуть менее дружно и уверенно.
   Жрецы Солнца, выстроившись на платформе перед Храмом согласно своего ранга, растерялись ничуть не меньше простых горожан и поглядывали на Первого жреца, обязанного разрешить все сомнения. Анохир-Ирма гордо опирался на Золотой Диск Права и упорно молчал.
   Опытный возничий остановил лошадей точно у основания Золотого Храма. Привычно и легко, словно ничуть не тяготясь своим положением, Лиас стала подниматься по ступеням - к вынесенной из храма чаше с яростно пылавшим солнечным огнём. Тысячи глаз неотрывно следили за каждым её шагом.
   Уверенный и полнозвучный голос царственной женщины достиг самого дальнего края площади:
   -Я, царица Лиас, вернулась из Бау и принесла благодарственную жертву Антазею, позволившему мне переплыть Радужное море, ступить на родную землю и вновь увидеть благословенное Сади. Но тысячу раз восславлю я высокое Солнце, чей свет коснулся меня - ибо я вернулась не одна. Милость Огненного бога с нами, мой любимый народ. Она здесь, во мне. Люди Сади, я несу вам счастливую весть о великом даре Божественного повелителя.
   Красивые руки царицы, закованные в золотые браслеты, прикоснулись к округлому животу, заметно выступавшему из-под статы, затем вытянулись наверх, к солнцу, словно подхваченные всплеском радостных восклицаний.
   -В благодарность за посланного мне наследника Солнечного трона я, царица Сади, объявляю жертвенные игры. Пусть Повелитель богов увидит, как народ Сади радуется его дару. - Она ещё раз переждала ликующий гул и решительно протянула руку навстречу поднимавшейся Согарэр. - Народ Сади, пусть удвоится твоя радость, а благодарность Повелителю неба никогда не достигнет предела, потому что вопреки козням и злоумышлениям врагов Солнечного трона сестра моего сердца не покинула нас, уйдя в Тёмное царство Влааль. Ваху-Хранительница укрыла её невидимой статой, и протянула руку, и позволила вернуться к нам. И вот царица Согарэр стоит рядом со мной - ваша Вторая царица! - ибо сила и власть матери Декиора безграничны. Поэтому жертвенные игры будут длиться не один, а целых два дня. И я повелеваю раздавать всем, кто придёт в цирк, вино и хлеб из царского хранилища.
   После таких заверений последние сомнения исчезли. Садис привыкли бурно выражать радость и восторг от всего, что провозглашалось с храмовой платформы и сейчас громко, от всего сердца выкрикивали имена цариц.
   Один Анохир-Ирма, высокий и грозный жрец, закутанный во всё чёрное, с длинными волосами, переливающимися, как чёрный шёлк, сохранял приличествующую его высокому сану невозмутимость. На самом деле, стоя лицом к лицу сразу с двумя нежданно-негаданно объявившимися царицами - по его разумению они никак не могли быть вместе, - он чувствовал себя беспомощно и глупо.
   Царица Лиас не имела права произносить то, что полагалось говорить Первому жрецу Солнца, и претендовать на всю полноту власти. Однако она это сделала, едва глянув в его сторону. Такие унизительные ситуации Ирма ненавидел, потому что его чересчур часто принуждали в них находиться.
   Царица Лиас была дочерью его бара. Ирма хорошо её знал, хотя воспоминание было болезненным и юношеское переживание следовало поскорее забыть. Заносчивая красавица вовсе не замечала молоденького Призванного - долговязого и застенчивого подростка, а Верховный не раз отчитывал подопечного и даже наказывал, словно нерадивого охоса, - прямо на глазах у дочери. Может, царица этого и не помнила.
   Почуяв в разыгранной сцене коварный подвох, Анохир-Ирма почему-то вспомнил Аникею. Как бы поступил в подобной ситуации решительный военачальник? Однако Ахона поблизости не было, а две царственные женщины смотрели в упор, и бесконечно терпеливо ждали, и только что не облизывались - как голодные кошки-лалы. Только глаза царицы Лиас походили на непроницаемые чёрные опалы, а глаза Согарэр - на бездонные тёмные изумруды. И вторая царица казалась молодому жрецу намного опасней - хотя бы потому, что он её не знал. Вторую жену Соана он видел всего один раз, участвуя в похоронной процессии.
   Женщины отлично понимали, что делают. Главное: добиться признания их главенства от Первого жрец Солнца.
   -Сын Солнца доверил тебе беречь Золотой Диск Права, Первый жрец Солнца, - поторопила Посвящённого Согарэр. - Надеюсь, с поручением ты справился, ведь придётся отчитаться за всё сделанное и сказанное именем Божественного царя Сади.
   Грозя потребовать отчёт, она решила вопрос признания и передачи власти помимо Анохир-Ирмы. Более того, Посвящённого ставили на место, как нерадивого сакра в доме. Царицы рассчитали безошибочно: открытая платформа перед Золотым Храмом не годилась для выяснения отношений.
   - Интересно, кому из нас он вручит Золотой Диск? Диск один, а нас двое, - не удержалась от насмешки Лиас. Замечание предназначалось исключительно для ушей Ирмы и прозвучало как бы вскользь.
   Первый жрец приоткрыл рот и забыл захлопнуть, сделав открытие. Две женщины - много больше и гораздо опаснее, чем одна, если действуют заодно.
   Пытаясь заговорить, Анохир-Ирма с ужасом понял, что голос исчез. Толпа снова недоверчиво затихла. Неловко делая вид, что поперхнулся дымом священного огня, Первый жрец начал снова:
   -Я приветствую Божественных цариц. Вы вернулись своевременно, ибо царство Сади нуждается в вас.
   -Придётся Первому жрецу поохранять Золотой Диск ещё некоторое время, - негромко отозвалась Согарэр.
   Анохир-Ирма затравленно оглянулся на Вторую царицу и опять наткнулся на изумрудный взгляд. Разуметься, это сказано из капризного желания окончательно поставить его на место. В добрые побуждения жрец не верил.
   -Но тогда ему придётся всюду нас сопровождать.
   Первый жрец едва не отпрянул. Рядом с ним стояли две потрясающе красивые женщины и по непонятной прихоти откровенно над ним потешались.
   Постоянно находясь в избранном кругу Посвящённых - не самая беззаботная и весёлая компания - Ирма как-то не привык к подшучиваниями над собой, не представлял, что такое возможно. Так и не уяснив ситуацию, молодой жрец запоздало усмехнулся - получившаяся гримаса и самому показалась кривой. Всё-таки он ответил:
   -Я-то с радостью, но что скажут царицы, если им тоже придётся всюду меня сопровождать?
   И снова женщины таинственно переглянулись - или ему почудилось. Следить одновременно за двумя царицами было нелегко. Признавая поражение - на самом деле он и не помышлял о военных действиях, - Анохир-Ирма сдержанно усмехнулся - на этот раз искренне, - поднял раскинутые руки:
   -Воистину благословен Сади и не оставлен милостями Солнечного Повелителя. Слава Огненному Повелителю! Пусть Солнечный огонь сияет вечно, и никакой другой с ним не сравнится.

ГЛАВА 17

Вести из прошлого

  
   Камю царицы Лиас освещали шестнадцать одинаковых светильников, составленные в магический круг, стерегущий от Теней Зла. В воздухе разливался нежнейший аромат соляи. Свежие лепестки недавно принёсли из дворцового сада и рассыпали по тёмным покрывалам.
   Две молодые женщины полулежали у столика, наслаждаясь приятным обществом друг друга, неторопливой беседой, изящным убранством внутренних покоев и прохладным сладким питьём.
   На самом деле обе царицы только казались спокойными и безмятежными.
   Между ними, на низком, на ладонь выше пола, изящном столике лежал развёрнутый посер. В послании Первого военачальника сообщалось, что города Сади выставили три дополнительных лариноса, собранные из ветеранов и новобранцев. Аникея предлагал Первому жрецу утвердить вышеперечисленные приказы и уже сделанные назначения лагесов - ничего более. Просьба была формальной.
   Стычки и сражения в долине Барингамы не прекращались с осени, и в столице надеялись, что военные действия подходят к концу. Но из послания следовало, что борьба с Орту далека от победы. Более того, крупный отряд всадников прошёл перевалами Зайидана и сейчас надвигался на столицу с севера, и Ахон был не в силах остановить эту новую волну.
   К сожалению, посер безнадёжно опоздал. Как следовало из слов гонца, Первый военачальник завтра сам будет в столице и потребует у Хранителя Золотого Диска немедленной аудиенции.
   Тонкая рука царицы Лиас эффектно вытянулась вдоль изгибов гибкого тела, затянутого в узкое чёрное платье - царский цвет Сади. Этот мрачный цвет Согарэр всегда недолюбливала, а теперь, привыкнув видеть на Просветлённых, - возненавидела. Вытянув ногу, Лиас полюбовалась видом точёной щиколотки, чью стройность подчёркивало переплетение из черных ремешков. Наконец-то ноги перестали опухать, и царица снова могла ими гордиться.
   Затем Лиас провела кончиками пальцев по своей груди, приподнятой обрамлением из золотых листьев - после родов она впервые обнажила грудь полностью, по обычаю Сади, - с вызовом взглянула на спокойно улыбающуюся Согарэр:
   -Но тебе не нравится моё решение?
   Отставив на край стола чашку с нетронутым напитком, Вторая царица откинулась назад, на мягкий валик. В отличие от Лиас она мёрзла и потому куталась в шерстяную стату.
   -Отговаривать тебя, как другие, я не стану. Я не считаю, что там, где наши солдаты сражаются с кочевниками от тебя не будет пользы. Наоборот, я-то как раз уверена, что присутствие царицы воодушевит солдат и лагесов. И твои советы, если ты пожелаешь их дать, не будут лишними.
   Согарэр запнулась и улыбка - против воли - соскользнула с её губ. Она могла бы добавить, что хорошо знакома с тяготами и тревогами военных действий и понимает, о чём говорит. Ни в чём признаваться она не стала, нагнулась над столиком и, свернув посер, заговорила о другом:
   -Царица Лиас, сегодня я принесла первые дары Ваху твоему сыну. Наверное... ты чересчур долго любовалась моим мужем, когда мы подплывали к Сади. У наследника Солнечного трона синие глаза.
   Казалось, опасное замечание не заинтересовало Лиас, тонкие пальчики аккуратно освобождали от кожуры спелый тайо. Очистив плод, Лиас забыла о нём, сжала с такой силой, что брызнул красный сок.
   -Интересно, какого цвета будут глаза у твоего ребёнка, царица Согарэр?
   Улыбка вновь осветила лицо Второй царицы, будто Лиас удалось сказать нечто забавное.
   -Теперь я даже... плохо помню, как выглядел Соан.
   Они поняли друг друга: ссориться бессмысленно.
   -Соан ушёл открывать и завоёвывать новые царства во славу Великого бога, бросив своё собственное. И голодные псы сразу накинулись, рассчитывая поживиться. А ведь он знал, что так и случится, всегда знал. И нет никаких вестей. Все сроки вышли... А было время, когда Соан всем сердцем ненавидел войну. Он изменился. Ты бы не узнала царя, если бы Ваху-Хранительница прямо сейчас вернула его домой, и наш супруг, Величие и Справедливость, оказался вдруг перед нами.
   Согарэр чувствовала, как в сердце заползает унизительный страх. И ведь она испугалась не врага, а Соана.
   -Ахон не пишет прямо... Но он допускает, что кочевники могут прорваться через заградительные лариносы и приблизиться прямо к Сади.
   "О богиня, кровавые войны преследует меня по пятам неотступно. А ведь я уплыла на другой край земли".
   Лиас презрительно фыркнула:
   -Если такое и случится по прихоти Шалии, разгневанной непочтительным сыном - всадники ничего не добьются. Штурмовать каменные стены они не умеют, в этом я убедилась ещё в Бау, собственными глазами. Если за это время их лошади не выучились летать. Ну да, недостойные власти богов сожгут и разграбят округу, сожгут сады и вытопчут поля. Убьют тех, кого поймают на дорогах. Но ворваться в храмы и святилища они сумеют, если и осмелятся на святотатство. В конце концов они уберутся назад, в бескрайнюю степь. Главное, - не удержалась Лиас, - вечером вместе с нами будет твой муж. Ты ведь уже послала за ним на виллу. Вот если... подтвердится нелепый слух, и Тессал тоже рискнёт напасть... Нет, не представляю, каким образом они между собой договорятся. - Лиас запнулась, всё-таки представив такую возможность. - Горские кланы не умеют действовать по приказу, не способны подчиняться. Всякий тесс умнее соседа, а предводители кланов мнят себя равными Владыке Тессал. Подлинная власть Мерсале Рэй ограничивается Надой. По крайней мере, так было раньше. Поэтому мы, садис, никогда всерьёз не опасались горцев. Отец всегда говорил... - она немного осеклась, - что горцы - бесстрашные воины, но никудышные солдаты.
   -Не сомневаюсь, что Верховный жрец понимал, о чём говорил, - словно не заметив обмолвки, заключила Согарэр. - Но что случится, если врагов Солнечного трона поддержат Посвящённые?
   -Почему ты так сказала? - Лиас выпрямилась, отбрасывая тонкий покров напускной беззаботности - за ненадобностью. - В Сыне Солнца течёт Божественная кровь, и жрецы - только его слуги, пусть и первые среди слуг. Посвящённые Огненного бога - вечная и незыблемая опора Солнечного трона.
   -Незыблемая опора. Если только не наметили... сами занять трон. И встать перед лицом бога первыми, а не вторыми - после царя.
   Лиас стремительно извернулась, смахнув поставленную в стороне чашку Согарэр. Безмолвная шавет бросилась убирать пролитое и отпрянула назад от яростного шипения своей госпожи:
   -Не играй со мной, Посвящённая Гембы. Я знаю о тебе всё.
   Согарэр грациозно отодвинулась от столика, чтобы не запачкать драгоценную ткань статы.
   -Знаешь всё?... - Она долго молчала, без привычной усмешки. Извилистое направление собственных мыслей пугало. - Когда я умерла, я видела, как живут боги... в Тёмном царстве. Даже самым милосердным из них вовсе нет дела до людей... Хотя здесь, на земле, некоторые из людей присвоили себе право служить бессмертным и говорить - вместо них. Жрецы толкуют божественную волю, утверждая, что способны её понимать. - Дочь Верховного жреца перестала дышать, вслушивалась в святотатственные слова. - А на самом деле людское коварство и зависть страшнее гнева далёких и равнодушных богов.
   Постепенно Первая царица снова расслабилась - так легко её не напугать:
   -К тому же боги неблагодарны, хотя не мне судить бессмертных. И ведь я сказала, что согласна заплатить за свою жизнь. И за жизнь Сэ'Туа. На самом деле... далеко не все твои загадки мной разгаданы. Я бы поняла такое великодушие, будь Сэт твоим любовником. - Согарэр невольно усмехнулась, протянула через столик раскрытую ладонь, и Лиас вложила в неё свою. Недобрая усмешка прозмеилась по вишнёвым губам, не оставляя следа. - Но он клялся, словно оправдываясь, что синие глаза тебя не привлекают. Он ошибался?
   Лиас упорно, не в первый раз, поминала синие глаза, и подозрение переросло в уверенность: она увлеклась Баарьядом всерьёз. Не получив ответа, Первая царица продолжила:
   -Ты во многом права передо мной, царица Согарэр, побывавшая в Тёмном царстве и вернувшаяся потом из далёкой земли. Права насчёт богов и их детей на земле. Отец моего сына, хотя Соан и дал ему своё имя...
   -Сэ'Туа, - беззвучно выговорила вместо неё Согарэр и невольно оглянулась.
   Собираясь с мыслями, Лиас невольно вздохнула:
   -Мой мальчик безвинен, но это его не защитит. Однажды ты помогла Сэ'Туа, великодушная царица Согарэр. Помоги теперь его сыну, потому что мне бесполезно просить богов. Как просить о том, чтобы Сэт был побеждён или... чтобы Соан никогда не вернулся?
   Дочь Верховного выказала поразительные знаки доверия, и признала все права Второй царицы, и была предельно откровенна. Скорее всего, ей двигал страх. Отпустив наконец чужую руку, Согарэр осторожно коснулась виска. Голова разламывалась, и следовало обратиться к целителям, но как им довериться.
   Лицо Согарэр осветила бесподобная улыбка - вопреки болезненной слабости.
   -Милосердная посылает нам детей, как бесценный дар и память о мужчине, которому мы отдаёт себя навсегда... или ненадолго - зато до конца. Разве не так, Лиас?
   Услышав в лукавых словах предостережение, та дрогнула:
   -Жаль, что я не знала тебя раньше. До того, как мы встретились на грасаре. Сэт рассказывал, что ты была беззаботной и весёлой, и ничего не боялась. Конечно, отец... никогда бы не допустил недостойного знакомства. Немыслимо. Да и я была другой.
   -Ах, твой строгий отец... Он предпочёл сам познакомиться со мною.
   -Нет! - возмущённо воскликнула Лиас.
   Согарэр звонко рассмеялась:
   -Да. И тогда это было... весело. Он трижды подсылал людей. Даже Сэ'Туа пришлось поучаствовать... в охоте. Из-за его настойчивых преследований я и сблизилась с охосом из Орту. Сэ'Туа казался сильным и надёжным - он и был таким. Он с удовольствием меня охранял и не просил о большем. По крайней мере, чересчур настойчиво.
   Рассказ об отце не шокировал Лиас, просто крайне удивил. Сама она только вчера выяснила, что озоли была Свидетельницей Гембы. Но Верховный жрец обязан знать всё.
   "А всё ли знал Соан... об этой озоли?"
   -Неужели Верховный жрец мстил Сыну Солнца из обыкновенной ревности?
   -Он и отомстил, - тихо напомнила Согарэр. - Беспощадно отомстил. Думаю, хоть в тот день он был удовлетворен полностью.
   Лиас вновь стала неприступной и надменной:
   -Но теперь я вернулась в Сади. Не станет же он мстить собственной дочери, посягая на мои права?
   -Верховный изгнан из города Солнца. Обязанности Верховного исполняет Анохир-Ирма. Насколько ты доверяешь... Посвящённому? Мне думается, Ахон предпочёл бы вовсе не зависеть от молодого жреца. Правда, в послании подобных намёков нет.
   Лиас подумала и небрежно, почти отстранённо, кивнула.
   -Ирма всегда был скрытен, даже с бара. Посмотрим, как он поведёт себя во время аудиенции Ахону. Надеюсь, споров по поводу главенства не возникнет. Первый жрец будет служить Солнечному трону, а не наоборот. Именно теперь власти следует оставаться единой, твердой и надёжной. И мы с тобой никакого ослабления власти Солнечного трона не допустим.
  
   Гишинар царицы Лиас были точны: Баарьяд приехал в Сади перед закрытием ворот.
   Дожидаясь Герр, он нетерпеливо разгуливал по красивой комнате без окон, рассматривая резьбу стен и вышивки на покрывалах. Алачу притаился у входа в камю, за драпировкой, благоразумно предпочитая оставаться незаметным. Наконец завеса перед дверью раздвинулась.
   Радостно улыбаясь, Баарьяд устремился навстречу жене, произнёс на чистом сади:
   -Радость моей госпоже.
   Сейчас он мало чем отличался от уроженца священного города. Высокий и широкоплечий аристократ, стата эффектно откинута за спину, лава приспущена на плече. Только синие глаза не позволяли спутать этого мужчину с истинным садис.
   Баарьяд помог жене удобно усесться, придвинул подушки, невольно любуясь её изменившейся фигурой, сам опустился напротив, одернул на коленях лаву.
   -Благодарю за то, что вспомнила обо мне, Герр. Наконец-то я смог увидеть Золотой город Сади. Он потрясает... своими размерами. И все здания подобны дворцам. А Золотой храм в самом центре города - воистину чудо. - Теперь он говорил на джарис.
   -Некоторые считают, что столица Бау великолепнее Сади. - Согарэр потребовалось усилие, чтобы вновь заговорить на языке Даретаньи. - Я послала за тобой из-за угрозы внезапного появления кочевников. Только не обижайся, я всё равно бы позвала. Немного позднее.
   Обида была, но Баарьяд умело её скрыл.
   -Так значит, разговоры про войну - правда? А я надеялся, что это досужие выдумки гонов.
   Согарэр выразительно вздохнула: странно, что он так решил.
   -Чем же ты занимался на вилле?
   -Но ведь я... отправлял послания каждый день. - Улыбка стала чуть напряжённей. - Я много тренировался с оружием... гулял и любовался отделкой виллы. Каба напоминает ожившую сказку. А вечерами мы играли на бриане и плавали в бассейне ивария.
   -Мы?
   -Я и Алачу.
   -Но ты выучил язык?
   -Да, теперь я понимаю почти всё, что мне говорят. И стараюсь говорить сам. Жаль что на вилле было не с кем разговаривать, кроме гонов. Но учителя они хорошие.
   -Алачу!
   Гон впервые выступил на свет, склонился перед царицей, как его научили.
   Внимательно оглядев распростершегося трипава, Согарэр велела ему встать.
   -Тебе больше не придётся всюду сопровождать господина. Ты станешь сакром моих покоев. У тебя будет много... разных помощников, но будь осмотрителен и не вздумай ни с кем сближаться, чтобы не повторилось... предательство, как в Даретане.
   -Я понял, бэл.
   -Подозреваю, что многие из служанок захотят с тобой познакомиться. Очень многие.
   -Бэл, я никогда...
   Короткий жест заставил гона замолчать.
   -Разумеется, у тебя будет кахья. Но сначала я её одобрю.
   Согарэр повернулась к мужу:
   -Возвращаться в Кабу незачем. Но в Солнечном Дворце придётся говорить исключительно на сади. Ты сумеешь?
   -Разве я могу нарушить твою волю, Герр?
   -Нет. И не нарушишь.
   Баарьяд дёрнулся, вскинул подбородок:
   -Как будет угодно моей госпоже. - Ответ прозвучал медленно, зато на достаточно правильном сади.
   -Совсем неплохо.
   Рука мужчины непроизвольно потянулась у узлу исэки:
   -Госпожа, мне объяснили... что ты - подлинная царица этой земли. Все считали, что ты умерла, а ты всего лишь долго болела. А теперь вернулась в своё царство. И твоё имя - Согарэр. Это правда?
   -Да, Баарьяд.
   -И кто тогда я?
   -Тебя признают моим вторым супругом. Вероятно, свадебную церемонию придётся повторить по обычаю Сади, чтобы не появилось сомнений.
   Лицо Баарьяда побледнело сквозь ровный загар. Неужели обет, данный в Даретанье, здесь ничего не значит?
   -Ты отдашь меня кровавому Солнцу?
   -Кто тебе наговорил? Слуги на вилле?
   -Но тогда для чего я понадобился? - Наконец он задал этот вопрос вслух, надеясь услышать тот ответ, о котором упрямо мечтал.
   Согарэр снова сделала вид, что не понимает простого вопроса.
   -Завтра тебе придётся меня сопровождать. Приём в Тронном зале начнётся, как только прибудет Ахон.
   -Кто такой Ахон?
   -В Даретанье его бы называли Дакая.
   Она встала - чуть медленнее обычного, - прошла к дальней стене камю.
   -Подойди сюда, Баарьяд.
   В вертикально установленной раме был натянут кусок светлой разрисованной кожи, освещённый двумя подвесными светильниками. Рисунок отдалённо напоминавший малопонятную карту, Баарьяд разглядывал ещё до прихода жены.
   -Смотри. - Герр указала на извилистую черту по нижнему краю. - Допустим, это берег Радужного моря, насколько я его представляю. Вот Ада-Сади, вот здесь... а, не важно. - Рука уверенно стёрла помету, пошла наверх. - Вот там находится Бау, куда мы собирались приплыть вначале. Там был царь Сади, который повёл солдат, - рука снова потянулась наверх, к самому краю туго натянутой кожи, - на закат Солнца, в дикие земли. Так их называют сами бау. Я расспросила одного бау, Владетеля Биштия из свиты царицы Лиас. Ты должен его помнить. Галиад рассказал много интересного, но... лично он сопровождал Сына Солнца только в начале пути. По словам Галиада, в поход с царём ушла огромная армия, и основная её часть - бау. А вот где-то там, - рука Согарэр вытянулась далеко влево, - находится Даретанья. И в том же направлении, нет, пожалуй, гораздо ближе, Ахит-му-Нес, возведённый Атэном. Или его отцом - без разницы. Бари, мне кажется, что Сын Солнца повёл свою армию именно туда, если... сумеет дойти. Что скажешь?
   Стоя за спиной жены, Баарьяд снова внимательно изучил странный рисунок, показавшийся вначале бессмыслицей.
   -Да, Герр, это походит на правду. Но там... никому не пройти. Там - Ступени Неба.
   Согарэр нахмурилась:
   -Тем не менее если царь Сади действительно устремился в сторону Ахи-му-Нес, а не куда-то ещё... Если воины Сына Солнца одолеют Ступени Неба...
   Она круто обернулась и, забывшись, утонула в синей чистоте взгляда. Свидетельница! Такими нежными были глаза Орэя, такими же доверчивыми - у Сэ'Туа. Мужчины, не способные на предательство.
   -Если бы царь Сади появился, когда обе наши армии сражались с наёмниками Атэна, - невольно увлекаясь фантастическими идеями, продолжил Баарьяд, - всё могло сложиться иначе. Ради отпора завоевателям-чужеземцам мы могли бы... даже примириться, наверное.
   -Скорее всего, Атэн стал бы союзником царя Сади - если сумел договориться с трипавами... - резко возразила Согарэр и отвернулась. - Правда, Сын Солнца требует от союзников безоговорочного подчинения и признания своей власти. Никак иначе.
   Она говорила уверенно, словно изучила царя Сади досконально. Ну разумеется, так и есть. Баарьяд с трудом удержался, чтобы не взять жену за руку - так близко они стояли. И так ласково она смотрела - правда, недолго.
   -Мне каждую ночь снится Даретанья. Дом матери, и лагерь Лагвия возле Эвоса, и... мой ненавистный тапес.
   -Ты плохо спишь? - заботливо переспросила Согарэр и сама дотронулась до мужа. Как всегда при случайном прикосновении, Баарьяд против воли напрягся. Гораздо сильнее его беспокоило воспоминание о том, как они спали на грасаре - в одной постели.
   -Тебе нравится царица Лиас? - жёстко прервала Герр его полупризнание.
   -Если я правильно понял, царица Лиас тоже... супруга царя Сади, как и ты. Прости, Герр, мне нелегко это произносить.
   -Нет, ты не ошибся. Но не ответил на вопрос.
   -Бесспорно, она - исключительно красивая женщина.
   -Красивее меня?
   -Тебе не в чем меня подозревать, Герр.
   -Я не подозреваю. Я предупреждаю тебя, царь Даретаньи. Ты до такой степени понравился царице Лиас, что она не считает нужным это скрывать. Я объяснила, что означает исэка, но Лиас способна пренебречь запретом Всевластной. А я не хочу, чтобы тень подозрения коснулась тебя.
   -Меня не надо предупреждать о запрете. Ещё Орэй постарался доходчиво всё объяснить, чтобы я наверняка запомнил. - Он надеялся, что слова прозвучат как шутка.
   Согарэр положила ладонь на плечо мужа, ногти вонзились в открытую кожу:
   -Но я предупреждаю. Твоя улыбка чересчур соблазнительна... для Лиас. Ты ответишь за одно подозрение, не за вину.
   Смех застыл, так и не родившись:
   -Как тебе будет угодно, моя госпожа, - покорно повторил Баарьяд, старательно выговаривая слова на сади и не замечая боли.
   -У царицы Лиас родился сын. Наследник Солнечного трона. Шауд Сына Солнца. Очень красивый мальчик с синими глазами. И теперь я опасаюсь тех мыслей, которые могут прийти в голову царице Лиас. Потому что у того, в ком доподлинно течёт хоть капля огненной крови, глаза обожжены до черноты - всегда.
   Наконец Баарьяд перехватил руку жены, и хрупкое запястье утонуло в его сильных пальцах. Он приподнял ладонь к губам и не сразу заметил невысокого, ласково улыбающегося толстяка, застывшего не далее чем в трёх шагах. Даже исключительно чуткий и внимательный Алачу каким-то образом пропустил его появление в камю.
   Вначале Баарьяд смотрел на нежелательного гостя просто удивлённо, потом - разгневанно. Согарэр проследила его возмущённый взгляд и тоже разозлилась:
   -Сегодня мне приснилась ободранная тощая лисица с наполовину обрубленным хвостом. Я сразу поняла, что сон - вещий. Так-таки ты снова объявился.
   Вместо ответа незнакомец ухмыльнулся, всячески выражая собственный восторг от сомнительного приёма.
   -Нет невозможного для Гембы-Свидетельницы. Тысячи благословений её имени. Дозволено ли мне приветствую тебя, о Божественная?
   Он тихонько и деликатно покашлял, опасливо покосился на Баарьяда, словно только сейчас его заметил. В уголках пронырливых глаз отразилось сомнение:
   -Дозволено ли мне приветствовать твоего господина супруга?
   Слова выскальзывали из маленького толстяка безостановочно, при этом он, словно от избытка чувств, прижимал ладошки к сердцу. Согарэр помедлила, но потом улыбнулась, легко и невесомо. Баарьяд вспомнил эту улыбку. Так жена улыбалась тем, кому действительно была рада.
   Царица вернулась к подушкам и прилегла, подогнув ногу. Баарьяд ревниво отметил, как бережно она погладила живот, едва заметный под просторной статой.
   -Моего Божественного супруга, Оду. В знак признания покровительницей Даретаньи царь Баарьяд получил Золотой Меч.
   Некоторое время Свидетель Гембы не понимал, о каком мече идёт речь, затем круглое лицо вытянулось, словно он сподобился приобщиться к откровению. Толстяк грузно бухнулся на колени.
   -Не гневайся на неведение, Повелитель Меча.
   Неожиданное поклонение сразило Баарьяда: от подобного он давно отвык, да никогда и не привыкал.
   Согарэр прикусила верхнюю губу, произнесла со значением - не то сдерживая неуместное веселье, не то опять сердясь:
   -Повелитель Меча принимает твоё раскаянье.
   И добавила на джарис, указав на внутреннюю дверь:
   -Иди же, Баарьяд. Слуги покажут твои комнаты и помогут устроиться.
   Водсубаси не разгибался до тех пор, пока новоявленный полубог не ушёл, а затем, жалобно кряхтя от натуги, начал вставать. Согарэр отлично помнила, каким ловким и стремительным умел быть маленький толстяк, и терпеливо ждала, когда ему надоест играть.
   -Ты заставил себя искать. Утверждали, что тебя вовсе нет в Сади. И никто, как обычно, не догадывался, куда ты исчез. Ответь для начала на один простой вопрос, Оду. Кому ты открывал свои маленькие секреты в моё отсутствие?
   Вкрадчивая шелковистость голоса не могла обмануть Свидетеля Гембы. Его лицо опять переменилось до неузнаваемости и перестало казаться круглым:
   -Я ждал тебя, моя единственная царица.
   -А не продавал ли ты свои базарные выдумки и вздорные сплетни Храму Солнца? Они щедры и могут платить вдвойне за всякий вздор. В это трудно поверить, но если дело обстояло именно так, Оду, я постараюсь тебя забыть - в память старой дружбы. Никто не вправе требовать верности, если уходит.
   Подолгу стоять Водсубаси не любил. Он бесцеремонно плюхнулся на жалобно заскрипевшую скамейку, чересчур маленькую для его объёмных бёдер.
   -О, Божественная!... Посвящённые Солнца страдают отвратительным недостатком - не умеют прощать. Я обожаю блеск золота, но не настолько жаден, чтобы променять на огненный металл собственную жизнь. Без тебя я служил единственно Божественному Сыну Солнца, которому мы все обязаны служить. А когда он покинул благословенное Сади - у меня не осталось покупателя.
   -И ты не выяснил, как так случилось, что я осталась жива, вопреки злобной воле Верховного. И очутилась далеко-далеко от Сади, за Вратами Погибели, куда не заплывают наши грасары. Прежде не заплывали, во всяком случае.
   Водсубаси сначала подпрыгнул на неудобной скамейке, затем, весь сморщившись, умоляюще соединил ладони перед грудью:
   -Кабы я смог проникнуть в такую тайну, у Божественного царя не хватило бы золота в сокровищнице, чтобы мне заплатить. Клянусь прелестями Гембы, я ничего не знал. Ничего не видел, - с раскаяньем качал круглой головой Свидетель богини Тайных желаний.
   -Так-таки и не видел... Или отвернулся, чтобы не заметить?
   Водсубаси обеими руками потёр маленькие уши с неприметными серёжками, снова покрутил головой:
   -Моя единственная царица, я шёл за твоими погребальными носилками и всю дорогу плакал. И побоялся... смотреть. Спутницы Влааль не любят, если кто-то примечает их тень. И наказывают излишне любопытных. Посвящённые Солнца, по крайней мере, убивают открыто и гордятся сделанным. Ну, почти всегда. А что творят те, кто прячется от света и не имеет лиц - не знает никто. Коснуться их тайн - всё равно что ступить голой ногой в клубок змей. Да у меня и подозрений таких не появилось... поначалу.
   Нетерпеливо щёлкнув застёжкой статы, Согарэр прервала поток жалоб:
   -Устрой мне встречу со Спутницами Влааль.
   Водсубаси нервно покрутил головой, в складке на лбу выступили бисеринки пота:
   -Рискованно призывать тех, кто не имеет тени, луноподобная. Они и сами явятся, если пожелают...
   -Просто сделай. Это приказ, Оду. Поверь, у меня есть причина.
   И всё-таки Водсубаси попытался переубедить царицу:
   -А может, сначала позаботиться о встрече с асабат, моя счастливо вернувшаяся госпожа?
   Брови Согарэр приподнялась, выражая сомнение. Она с подозрением вгляделась в хитрющие глазки собеседника: Оду никогда не говорил просто так.
   -Любопытно, но для чего... ты вдруг вспомнил о клане Тёмных Теней из Тессал?
   Осторожно хихикнув, Свидетель Гембы придвинулся вместе со скамеечкой, оглянулся, убеждаясь, что в пределах слышимости никого нет. Прежде он так не беспокоился. Не было нужды: стражу возле покоев царицы Водсубаси всегда перепроверял, и она служила лично ему.
   -Только не сердись, царица. Разве я хоть раз продал бесполезный товар? О тех, кто принёс обет хранить жизнь Владыки Тессал, а взамен получил право забирать любую другую, стоит знать если не всё, то как можно больше. - Бровь Согарэр приподнялась, но женщина промолчала. - Тёмные Тени помогли клану Мерсале Рэй добиться покорности от горделивых кланов Тессал. Асабат дарят скорую и неотвратимую смерть всем, на кого укажет Владыка: врагам, соперникам или... неудачным друзьям. От Тёмных Теней нельзя спастись - ни улететь, ни уплыть.
   "Разве только от них?"
   Пересилив себя, Согарэр заметила нарочито спокойно:
   -Ты говоришь так, словно они затаились за перегородкой. Надумал меня напугать? Проснись, Водсубаси, асабат далеко.
   -Не уверен, что далеко.
   -Оду, я согласна выслушать твой подробный отчёт об асабат. Но не сегодня - позднее.
   -Как будет угодно Божественной царице. В своём отчёте я обязательно упомяну имя мужчины, который принадлежит одной из этих... опасных женщин. Уверен, моя госпожа не забыла его имя, хотя некоторые в Солнечном Дворце... помнят ещё лучше.
   На этот раз Согарэр медлила с возражениями, пытаясь угадать несказанное. Она собрала вместе всё, что так или иначе было связано с Тессал. То, что приходило в голову, не годилось.
   -Да... я слышала историю о том, как госпожа Санели покинула Тессал, а потом снова вернулась к своему супругу. И собираюсь выяснить, что думает по этому поводу её брат.
   Свидетель Гембы энергично закивал:
   -Владыка Тессал осквернил узы Ваху. Из ревности он нарушил священный обет, отняв свободу у калимас.
   -Ты говоришь... о Сэ'Туа?
   -Ну да. Несчастье случилось с ним в самом начале войны. Во время переговоров с кочевниками Владыка Тессал вероломно захватил агуна и отдал его во власть асабат. В Тессал это почти всегда означает мучительную смерть. Сестра Ахона вернулась в Наду ради спасения первого мужа. Только... напрасно. Сэ'Туа уже стал нагивом, мужчиной асабат.
   Согарэр прикрыла глаза - так легче думалось. Она ошиблась, заранее посчитав Сэ'Туа одним в из тех, кто вёл сейчас газдаков к стенам Сади. По-видимому, Лиас тоже так думала.
   -Я благодарна за твои сведенья и готова их оплатить - сполна. Но кое-кто в Солнечном Дворце будет щедрее меня. Напомнить имя?
   Водсубаси скривился:
   -Не думаю, моя царица, что тебе удастся так легко избавиться от платы... От давно обещанной платы. - Особой радости в голосе не было.
   -Давно обещанной? - Согарэр легко рассмеялась, откровенно наслаждаясь манерой говорить своего пронырливого шпиона. - И за что я обещала платить? Память-то у меня... - Она оборвала смех, подалась вперёд, вцепилась в плечо Водсубаси. - Ты нашёл?
   -Да, несравненная. Ты была права в своём упорстве, а я - нет, когда советовал отступить. Люди не исчезают бесследно, земля сохраняет даже отпечаток тени. - Свидетель Гембы сделал жест, охраняющий от зла, облизал губы. - Асабат живут замкнуто, наподобие Спутниц Влааль. Видеть их мужчин нельзя, но твоего брата... всё-таки заметили. Он живёт в Наде, среди них, и принадлежит той самой асабат, что и твой невезучий агун.
   Веря и не веря услышанному, Согарэр тоже суеверно сложила ладони, так сильно сдавив пальцы, что косточки побелели.
   -Моя богиня знает: я не смирилась с исчезновением брата и молила о чуде каждый день, пока у меня не отняли память. Но почему так долго?
   Свидетель Гембы глядел на хозяйку с искренним сочувствием, забыв свои обычные ужимки.
   -Уж и не знаю, хорошую или дурную весть я принёс. Говорят, что жестокосердные асабат хорошо заботятся о своих мужчинах. - Под требовательным взглядом Свидетель пригнулся, желая сделаться незаметней. - Не берусь что-либо утверждать... Мне многое неизвестно.
   Согарэр велела себе успокоиться:
   -Жаль...
   Смягчившись, лицо Водсубаси вновь округлилось.
   -Онага жив. Я выяснил главное, значит, разузнаю и остальное, - скромно похвастался он и даже подмигнул. - Божественная, а тебе к лицу твоё положение. Да ниспошлёт Хранительница самые лёгкие роды. А почему ты не появляешься в городе открыто? Зачем скрывать от людей благословение Ваху - или Гембы?... - Свидетель не удержался от ухмылки. - Этот город всегда тебя обожал. Садис точно знают, кого стоит любить. Ты бы слышала, о чём говорят в Льежани. Люди готовы целовать след твоей колесницы в пыли.
   -Чтобы слушать, у меня есть ты... - пробормотала Согарэр. Неожиданное известие о брате оказалось не столько радостным, сколько тревожным, - требовалось многое обдумать. - Ну да, садис обожают чудеса. Но кое-что ты забываешь: я воскресла и вернулась на землю Сади не одна, даже не вдвоём, - втроём. И моё дитя зачато не Сыном Солнца.
   Толстые губы Свидетеля Гембы привычно растянулись в двусмысленную ухмылку:
   -Но ведь Всевластная богиня Забвения признала царя Даретаньи и вручила ему священный дар. Пусть она и чужая богиня, но не вижу причин, по которой могучий Солнечный бог не почтит новую красавицу. Напротив, чем больше новых богов соберётся под рукой великого Отца, тем сильнее его власть. Так разве царь Даретаньи и твой второй супруг не угоден Солнцу? И моей царице надо не скрывать второго мужа, а самой представить его народу. И требовать от Первого жреца его признания - как царя.
   Согарэр вздохнула. Слова Водсубаси смутно напомнили о Парки, который всегда стремился незаметно ею руководить. В любом случае, сколько бы не выяснил лукавый пройдоха, действовать против неё он не может... О предательстве речь не шла.
   Видя Оду почти насквозь, царица снисходительно усмехнулась:
   -Допустим, боги не чересчур ревнивы друг к другу. Зато служители богов ревнивы вдвойне. И за себя, и за любимых повелителей. Как преданные слуги, готовы умереть за величие своих хозяев.
   Свидетель Гембы позволил себе хихикнуть:
   -Ты успела так хорошо изучить Первого жреца Сади, моя госпожа?
   -Пока нет, - заколебалась Согарэр с прямым ответом. - Он к близкому знакомству не стремится, хотя власть над собой признал без колебаний. И передал нам Золотой Диск.
   -Анохир-Ирма всего лишь... молодой мужчина. Печальных глаз одной высокородной оказалось достаточно, чтобы оставить в его сердце кровоточащую рану. Клянусь нечесаной бородой Антазея... Нет, лучше уж длинными косами богини Красной луны, которые красавица распускает ночами до пят. - Глядя на собеседника с возрастающим интересом, Согарэр налила ему и себе подогретого вина с мёдом из поставленного на край жаровни кувшина. Лиас уверяла, что Первый жрец менее всего интересуется женщинами, и она поверила - почти.
   -Продолжай, Оду.
   -Что продолжать, царица моего сердца? - Водсубаси энергично потёр ладошки, сложил их поверх неприметной статы.
   -Продолжай сплетничать. Назови имя этой женщины.
   Толстяк принял оскорблённый вид, шмыгнул носом:
   -Сестра Первого военачальника, госпожа Санели.
   Царица и не пыталась скрыть изумление. Она почти забыла эту милую, но совсем неискушённую девушку.
   -Но ты говорил, что она вернулась в Тессал.
   -На самом деле госпожа Санели стремилась только в Бау. По воде бы помчалась к своему ненаглядному принцу Яра. Признаюсь, я надеялся, что ей удастся туда попасть. Потому и открыл, что Верховный тайно навестил столицу, и, помимо прочего, встретился с Анохир-Ирмой, и посулил тому... Солнечный трон. А Первый жрец не задержал отправленного в изгнание бара, наоборот, скрыл его визит. И даже не ответил "нет" - я внимательно прослушал весь разговор.
   -Значит, он совершил преступление перед Сыном Солнца.
   -Ну, разумеется. Если бы Сын Солнца находился в Сади и обо всём узнал, - серьёзно подтвердил Водсубаси. - Я так надеялся, что младшая сестра Ахона донесёт это известие прямо до ушей царя Сади, и он решит немедленно вернуться. Как бы не так. Поразительно упрямая девчонка думала по-другому и сломя голову помчалась обратно в Тессал. Вроде как стосковалась по безутешному супругу и всем его печальным жёнам. - Фыркнув, Водсубаси потеребил редкие завитки волос, всячески выражая недовольство подобным легкомыслием, заметил вскользь: - Однако сердце Первого жреца она изранила до крови. Ради неё... он сделал и кое-что другое. Не столь преступное, но всё-таки... Ирма укрыл в своём доме и оказал помощь молодому аристократу из рода Гета. Преступнику, которого до сих пор официально разыскивают по приказу Сына Солнца.
   -Маси Гета? Что он натворил?
   -Полагаю, преступление этого амарро выглядит теперь не столь непростительно, да его никто всерьёз и не искал... Однако Первый жрец Солнца предоставил ему убежище по одной-единственной причине - ради глаз госпожи Санели. Девчонка вертела им, как мышка хвостиком.
   Внимательно изучая витую пряжку на сандалии, Согарэр, казалось, пропустила последние слова Водсубаси мимо ушей. Она медленно подняла голову, потемневшие глаза словно затуманились:
   -Когда сердце мужчины приносит жертву, это... достойно восхищения - в любом случае. Оду, мне требуется помощь, а не просто слова.
   Возмущённо всплеснув руками, тот привстал, чтобы возразить, но осёкся и плюхнулся назад:
   -И при ясном свете солнца, и при сиянии двух лун я служу только тебе, несравненная. Всё, что в моих слабых силах.
   -Мне надо подумать над твоими словами... А потом... я с интересом выслушаю тебя ещё раз.
   -А уж я с каким интересом...
   -Ты ничуть не изменился, Оду, что радует.
   Согарэр надолго замолчала, никуда не торопясь и попросту наслаждаясь отдыхом, - будто рассчитывала, что необходимые решения придут сами собой. Однако те, что появлялись, были нереальными - человеку такое не по силам.
   Водсубаси затих, тайком наблюдая за хозяйкой. Иногда ему удавалось проникнуть в её мысли, иногда он и не пытался, как сейчас.
   Царица упрямо поджала губы. Гемба покинула её, позволив умереть. Латагрэн, которой всё подвластно и нет невозможного, отвернулась и предала. Тем более как довериться последней из богинь? Однако Спутницам Влааль придётся ответить, почему они вмешались в её судьбу.

ГЛАВА 18

План Ахона

   Немногочисленные придворные, допущенные в зал, лицезрели сразу двух цариц. В официальном чёрном облачении, они восседали рядом - вернее, справа и слева от Солнечного трона, над которым сиял Золотой Диск. Всякий мог убедиться - здесь царствуют по праву.
   Любопытные взгляды невольно останавливались на втором муже царицы Согарэр, о котором в Сади ходило столько разных слухов и предположений, сколько существовало языков. Сегодня он впервые появился открыто и встал рядом с женой. Специальных царских знаков и украшений на чужеземце не было, его стата была алой с золотой каймой, почти как у военачальника.
   Скрестив руки поверх массивной золотой цепи с амулетами, Первый жрец Солнца занял место возле царицы Лиас - как бы для симметрии по отношению к Баарьяду. Никто другой не мог приблизиться к Солнечному трону без особого приглашения, а получив его, обязан был опуститься на колени - в знак преклонения перед Божественной властью.
   Появившись в зале, Ахон властным жестом отстранил стражей, шагнувших наперерез, чтобы потребовать оружие, и уверенно направился прямо к царицам.
   Левый край ярко-красной накидки был откинут и закреплён на плече, открывая рельефный символ Солнца на парадных доспехах, искусно собранных из позолоченных пластин, всё остальное закрывали складки ткани. Свободная рука и открытое лицо, потемневшее от непогоды и забот, казались выкованными из тёмной бронзы, фигура дышала энергией и неукротимой мощью. И только прямой спокойный взгляд казался чересчур мягким для столь опытного и закалённого воина, испытанного в боях и походах.
   Внимательно оглядев двух цариц, словно убеждаясь, что они подлинные, Аникея отметил пополневшую фигуру каким-то необъяснимым чудом воскресшей Согарэр, если это на самом деле она. Сколько правды в том, что ему успели рассказать о явившейся неведомо откуда Второй царице и её синеглазом спутнике? Что стоит за легендой о Даретанье?
   Наконец Первый военачальник склонил в знак приветствия голову - не более того. Ахон был вправе вести себя так: в его правой руке, которую он медленно высвободил из-под статы, был зажат второй символ царской власти.
   Аникея поднял руку, чтобы Золотой Жезл смогли увидеть сразу все.
   -Приветствую ваше счастливое возвращение в Сади, Божественные царицы.
   -Ты готов передать Жезл Власти нам, Первый военачальник Сади? - раздался сверху спокойный голос Лиас.
   Ахон слегка развернулся в её сторону. Ничто в его лице не напоминало улыбку.
   -Божественная царица, Жезл Власти мне вручил Сын Солнца, и я обязался хранить священный дар до возвращения Божественного царя.
   -Но ты обязан сохранить и Сади, - чуть повысив голос, перебила Лиас.
   Расправив широкие плечи - это делалось явно от избытка силы, - Аникея ответил всё так же спокойно и уверенно.
   -Мои лариносы трижды отбрасывали кочевников за Барингаму. В конце концов они остановились и зализывают раны, хотя и не убрались в степь. Главная опасность сегодня - это всадники, о которых я предупредил в послании. Они вместе со своими лошадьми ухитрились преодолеть горные тропы Зайидана и сейчас лавиной накатываются прямо на столицу. Все они - отчаянно смелые воины. И беспощадные. - По рядам придворных пронёсся испуганный стон. Аникея тряхнул головой, словно отбрасывая назад волосы. - Поэтому... мне понадобятся все солдаты. Я приехал в столицу, чтобы забрать ларинос Хранителей.
   Ахон собрался нарушить священный завет. Те из придворных, кто расслышали последнюю фразу, не удержались от возмущённых восклицаний.
   Лиас, сидевшая справа (для зрителей) от Золотого Диска, дотронулась правой рукой его обода, подтверждая этим жестом особую значимость каждого слова:
   -С тех пор как Солнечный бог зажёг на небе свой огонь и основал Сади, ларинос Хранителей не покидал стен великого города. С начала времён Хранители - первая и последняя защита сердца великого царства от любого врага.
   -Божественная царица Лиас. - Аникея заговорил как равный, хотя глядеть на царицу приходилось снизу вверх. - Враги Сади жестоки и ненасытны, а теперь научились договариваться между собой. Стоит ли терпеливо ждать их у собственного сердца? Не лучше ли встретить заранее. Там, где нам удобно, а они не готовы к нападению.
   В присутствии Соана придворные не посмели бы вздохнуть, но сейчас гул и не думал смолкать. Лиас тоже хотелось выкрикнуть: "Нет, никогда!" Мысль оголить городские стены казалась нелепой. Любые стены без надёжных защитников всего лишь камни. Она невольно покосилась на Первого жреца. Анохир-Ирма недовольно хмурился, явно не собираясь высказывать своё мнение вслух. Просить о помощи Лиас не стала - повернулась в сторону Согарэр.
   Обе царицы научились понимать друг друга без слов. Согарэр в свою очередь подняла руку и плавно коснулась сияющего диска, подождала, пока Аникея догадается к ней повернуться. Гул в зале почти прекратился.
   -Первый военачальник Сади, мы полностью тебе доверяем, но вряд ли сумеем понять все твои замыслы. Женщины недостаточно хорошо разбираются в способах ведения войн. Однако... мой второй муж, царь Баарьяд'Ахит, способен оценить твой план военных действий и увидеть его достоинства, а возможно, и скрытые недостатки.
   По мнению Аникея, незнакомый мужчина рядом с царицей мог быть кем угодно, только не его царём. Ахон начал отвечать с явной неохотой:
   -Божественная царица Согарэр, я не сомневаюсь: твой достойный супруг разбирается в делах войны не хуже моих лагесов. Но я никогда не признавал его своим царём.
   -Так поторопись это сделать, Ахон, чтобы не быть заподозренным в неповиновении. - И Согарэр ослепительно улыбнулась.
   Аникея даже не сморгнул:
   -Божественная царица, я служу Сыну Солнца. По его повелению я буду служить и твоему второму мужу - но не раньше.
   Другого ответа Согарэр и не ждала, однако настойчиво продолжила, испытывая Первого военачальника:
   -Значит моя воля для тебя... менее значима?
   Лицо Ахона окаменело.
   -Бог-Солнце один пылает на небе. Божественный Сын Солнца один царствует на земле. Все прочие - его слуги и отблеск истинной славы. Никто не сравнится с Божественным Соаном, и для меня не существует второго царя.
   Ответ прозвучал негромко, но непоколебимо, и Ахон застыл с горделиво-неприступным видом, выставив вперёд Золотой Жезл, - как бы признавая бесспорную власть цариц над собой, но не более того, то есть не во всём. Согарэр слегка кивнула, принимая эту позицию, только заметила:
   -Хранители принесли священный обет никогда не оставлять город.
   -Что важнее - стеречь каменные стены или победить живого врага? Я не собираюсь делать солдат клятвопреступниками, но ведь Храм Солнца вправе освободить от обета. И тогда ларинос Хранителей вправе покинуть город и пойти за мной. -Аникея нетерпеливо пошевелился.
   -Полагаю, за каменными стенами Сади есть кого оберегать и охранять, - повысила голос Согарэр, внимательно разглядывая прославленного и не раз испытанного военачальника. Постепенно она смягчилась. Аникея действительно был очень молод - ненамного старше Баарьяда.- Почему ты не откроешь своим царицам нечто такое, чтобы мы признали твою правоту и убедились: Хранителям необходимо следовать за тобою. Хотя... я догадываюсь о причинах твоего молчания, Аникея. Ты непоколебимо уверен в том, что женщин следует всячески оберегать и держать в стороне от опасных и непристойных мужских дел.
   Аникея помрачнел, покосился на безмолвную Лиас и решительно поднялся на возвышение, где восседали царицы. Остановить Владетеля Золотого Жезла стражи не посмели.
   Коснувшись выкованного на груди круга, он заговорил, глядя строго перед собой, на Солнечный трон:
   -Владыка Тессал долго притворялся нашим другом, но доказал своё предательство, пропустив через перевалы всадников из Орту. А теперь он решился напасть сам. Прямо сейчас отряд из Тессал скрытно подходит к Ада-Сади по обходной дороге, вдоль берега.
   Никому в Сади не требовалось объяснять значение маленькой замковой крепости в узком горлышке залива. Правда, левая сторона морского берега, которую имел ввиду Ахон, считалась абсолютно непроходимой. В сущности, это продолжение залива: полузатопленная болотистая земля с редкими скалистыми островками. Несмотря на близость столицы никто здесь не селился и дорог не существовало. Изредка встречались случайные бродяги-охотники. И, в любом случае, захватить Ада-Сади невозможно.
   -Верховный жрец Солнца пообещал Владыке Тессал свободный доступ в Ада-Сади. Посвящённые, которые охраняют крепость, сами откроют дверь. Эти сведенья подлинные, потому что... удалось захватить главного предателя, посягнувшего на Божественное право Сына Солнца.
   Услышать последние слова военачальника придворные не могли и с изумлением наблюдали происходящее. В трон будто ударила молния: обе царицы выпрямились и перестали дышать. Первый жрец, чьё лицо и без того всегда казалось мрачным и непроницаемым, содрогнулся.
   Зазвенело церемониальное оружие телохранителей, волнение за спиной Ахона поднялось с новой силой.
   -Перед лицом сразу двух опасностей ты собираешься оставить город без Хранителей? - Голос Согарэр зазвенел от тревоги.
   Глаза Аникея азартно сверкнули:
   -Божественная царица, это необходимо для победы. Горцы надеются проскользнуть незамеченными, без всяких потерь. Но если лучникам удастся вовремя занять удобную позицию на подходе к Ада-Сади - а там есть подходящее место, - отряд из Тессал сам окажется в ловушке. Только солдат необходимо привести очень быстро и втайне от обитателей крепости. Чтобы не потерять драгоценное время, я примчался в Сади с одним гэлом и настоял на немедленной встрече, без обычных церемоний - даже не посетил Храм (Предатели могли бы предупредить Владыку Тессал, и Аникея не упускал из вида, как реагирует на его слова Первый жрец). Мой ларинос подойдёт самое раннее через четыре дня.
   -А если мы не позволим оголить стены Сади? - поинтересовалась Согарэр, пропустив мимо ушей обвинения в предательстве. Но теперь и она говорила очень тихо.
   На тёмном мужественном лице Аникея заходили желваки. Едва не ответив нечто неподобающее, он подавил вспыхнувший гнев:
   -Тогда всё произойдёт так, как задумано предателем. Жрецы Солнца впустят нашего врага в Ада-Сади , и Сади будет отрезан от моря. А если к городу прорвутся всадники из Орту, город окажется в кольце. Прежде всего, в голодном кольце.
   -А они прорвутся?...
   -Воинов ведёт Декиор, но победа - в руке Шалии.
   Согарэр лучше многих в этом зале представляла, что такое безжалостный враг, подступивший к порогу дома. И какова в это время цена предательства. Краем глаза она отметила неподвижную позу Лиас.
   -Ответственность Владетеля Золотого Жезла тяжела сверх меры. Первый военачальник, мы доверяем тебе защиту Сади. - Теперь голос Согарэр звучал уверенно и громко, чтобы услышали все. - Мы доверяем тебе охрану нашего главного сокровища - Божественного наследника Солнечного трона. И хотя ты до сих пор не поздравил Божественную царицу Лиас с обретением сына, названного в честь неукротимого бога войны, мы не ставим это тебе в вину.
   Большие, широко распахнутые глаза Аникея уставились на Согарэр не мигая. Затем он перевёл взгляд на царицу Лиас, едва не пошатнулся на ступеньке, произнёс как-то нечётко:
   -Счастливая весть... не успела до меня дойти. - Открытое лицо отразило внутреннюю борьбу.
   -Если бы не затянувшаяся война, великое празднество шло бы сейчас по всему царству. И ты бы всё знал. Мы понимаем, Первый военачальник Сади.
   Наконец Ахон собрался и заговорил вновь, уверенно, без ненужных эмоций:
   -Клянусь всепобеждающей силой великого Солнца, я повергну врагов садис. Их кровь прольётся жертвой Солнечному богу - во славу моего будущего царя и в честь его Божественной матери.
   Лиас так резко подалась вперёд, что высокое сооружение на её голове, созданное из волос, витых шёлковых шнуров и длинных золотых шпилек, угрожающе качнулось:
   -Первый жрец Сади, мы готовы услышать твоё слово.
   Задумчиво рассматривая Ахона, Анохир-Ирма незаметно отыскал амулет Солнца и стиснул его.
   -Первый военачальник, ты задержал Верховного жреца Сади. Больше он не сможет творить зло, тайно сговариваясь с врагами Сына Солнца. Я не ослышался?
   -Ты не ослышался, Посвящённый.
   -И где он находится сейчас?
   Аникея встретил сумрачный взгляд Лиас, но не дрогнул:
   -Я торопился в Сади, останавливаясь только ради лошадей. Верховный жрец остался под надёжной охраной моего лариноса, так что он прибудет позднее. Но я жду ответа, Первый жрец. Могу я забрать Хранителей из города?
   -А у тебя хватит пленников, чтобы утолить - пусть на время - неистовую жажду Огненного бога?
   У Аникея едва не вырвалось, что хорошо бы таким простым способом заодно покончить и с Верховным, но говорить так было святотатством. Он хмуро кивнул.
   -Мои лагесы никогда не забывают о жажде Великого отца и берегут всех пленников. Кроме того, я уверен, что после победы у Ада-Сади их число возрастёт многократно. Обещаю: Огненный бог напьётся вдоволь.
   Выпустив грозный амулет, Анохир-Ирма распростёр длинные руки вперёд и вверх:
   -Солнечный Повелитель услышал тебя, Золотой Воин. - Неожиданно он хлопнул в ладоши, разрывая повисшую над залом тишину. - Ларинос Хранителей пойдёт за тобой во славу истинного бога. Пусть стрелы Хранителей напьются свежей крови.
   Наконец-то удовлетворенный, Аникея кивнул. Он вовсе не был уверен, что добьётся нужного ответа, хотя от этого зависело буквально всё в его невероятно дерзком плане.
   Лиас встала, и слова по залу пронёсся порыв ветра - придворные опускались на колени.
   -Первый военачальник Сади, мы понимаем, что ты не можешь остаться с нами и подробно обо всём рассказать. У тебя нет времени для отдыха и долгих разговоров. Что ж, если так, я сама последую за Хранителями, чтобы увидеть твою победу собственными глазами. - Подобного Аникея никак не предполагал. Заявление Лиас застало врасплох и совсем не понравилось. Однако царица первой заговорила о его сомнениях, предупреждая спор: - Я не причиню лишнего беспокойства, Ахон. Тебе не понадобится отвлекать Хранителей от главного дела ради моей безопасности. У меня имеется надёжная охрана, приехавшая из Бау - они сопровождают меня всюду по приказу Сына Солнца.
   -Да, моя царица, - более чем сдержанно отозвался Аникея, изумляясь собственному ответу.
  
   Согарэр послала за Первым жрецом сразу после приёма, и, несмотря на позднее время, он пришёл. Вторая царица Сади была в камю не одна, и Анохир-Ирма с любопытством покосился в сторону её супруга, сидевшего в стороне.
   Бледное, словно безжизненная маска, лицо Посвящённого дрогнуло в слабом подобии приветливой улыбки. Затем Ирма преклонил перед царицей колено - тихо звякнули золотые амулеты. Жрец привычно отметил, что Гемба задела Солнце. Не самый плохой знак в такое тревожное время.
   -Прости за невольную дерзость, Божественная царица. Я нарушил твоё уединение с супругом.
   -Ты так сильно опасался его нарушить, Первый жрец Сади, что ни разу не попытался этого сделать. Мы до сих пор не познакомились.
   Она жестом указала место напротив себя.
   В неподвижном лице жреца ничего не изменилось. Он почти не знал Вторую царицу, чтобы уверенно судить, но полагал, что её гибель случилась к лучшему. Всему своё время. Обольстительная храмовая озоли была лишь случайным увлечением пылкого Соана. Как бы не были искренни и горячи юношеские чувства царя, им не возродиться. Единственно, Ирме представлялось странным, что высокородная Лиас всерьёз считается с безвестной озоли.
   -Божественная царица могла призвать меня в любое время дня и ночи.
   -Однако с царицей Лиас ты встречался по собственному желанию.
   Ирма мог гордиться собой: откровенный взгляд озоли он выдержал.
   -С Божественной царицей Лиас я познакомился задолго до того, как стал... Первым жрецом Сади. Она - дочь моего бара.
   -Моя царственная сестра упоминала о вашем давнем знакомстве. И всё-таки... тебе следовало не забывать о почтительности по отношению ко мне, Второй царице Сади.
   -Признаю, что заслужил твой гнев, царица Согарэр.
   -Тогда признайся и в том, как часто ты вспоминаешь, что родился братом Сына Солнца?
   -А мне не следует это помнить? - Удивление выглядело правдоподобным. - Божественный не требовал забыть, что у нас одна мать...
   Он едва не закончил: "...И один отец".
   Сделав вид, что не заметила непозволительной оговорки, Согарэр слегка нагнулась, заглядывая в необычный, почти прозрачный сосуд, установленный на низкой подставке. По форме он напоминал шар; на его дне блестела удивительная жидкость, будто расплавленное серебро. Царица слегка качнула подставку, и, ожив, серебро закрутилось по гладким стенкам. Ирма с любопытством разглядывал диковину:
   -Что это?
   Согарэр помедлила:
   -В Даретанье "это" называют слёзами Латагрэн. А известно ли тебе, Первый жрец, когда Латагрэн плачет?
   Ирма равнодушно повёл плечом, всем видом демонстрируя презрительное безразличие к неведомой чужой богине.
   -Она горестно плачет всякий раз, когда завершается серебряный круг. - Глаза Согарэр затуманились, словно увидели нечто, чего вовсе не было в камю. На длинных ресницах женщины Ирме почудилась слёза, и он замер, боясь ошибиться, и боясь оказаться прав, и вовсе не понимая, что это означает.
   Баарьяд сидел в стороне и понимал далеко не всё, о чём говорилось, однако ухитрился разобрать последние слова. Приблизившись, он молча сел за плечом жены. Согарэр позволила взять себя за руку, и боль, давившая виски, отступила.
   Ирма подавил недовольство.
   -Бара учил меня, что Посвящённые Солнца не оскверняются таинствами богов, которых не чтят в Сади.
   Жидкое серебро принёс из святилища Водсубаси, поскольку оно являлось обязательным атрибутом в ритуале Свидетельства Гембы, и Посвящённый, которому доверено исполнять обязанности Верховного, был обязан это знать. Но Согарэр кивнула, как бы соглашаясь с замечанием.
   Из-за портьеры появился охос, по знаку царицы бережно, обеими руками, поднял сосуд, отнёс к стене и уложил в заранее открытый ящик. Другой охос принёс охлаждённый напиток, разлил по бокалам, и вышколенные слуги беззвучно отступили в тень, словно исчезли.
   -Первый жрец Сади, когда твоего бара, поставят перед Золотым Диском, он признается, как обещал возвеличить тебя, словно истинного Сына Солнца и царя Сади, и вручить тебе Золотой Жезл Божественной Власти. А ты слушал святотатственные слова и не отверг их с гневом, не обвинил преступника, не сказал "нет". Чем же ты оправдаешься?
   Анохир-Ирма будто ждал этих обвинений. Он снова горделиво выпрямился и произнёс звучным, хорошо поставленным голосом - как обучали говорить всех Посвящённых, - чтобы услышали все:
   -В чём мне оправдываться? Бара лучше меня понимает истинную волю бога-Отца. Всё, что говорит или делает бара - на его совести. Я не могу ему противиться, даже если думаю, что он не прав. Как голове отречься от сердца? Мы неразделимы. Наша связь - таинство, внушённое Огненным богом. Благородный союз между нами более значим, чем единение отца с родным сыном. И я напоминал Божественному царю Сади об этом... своём изъяне.
   Согарэр была недовольна ответом, но вместо сердитого выговора насмешливо фыркнула. На бледных высоких скулах жреца выступили гневные пятна.
   -Я сказал что-нибудь смешное, Божественная царица?
   -Нет. Ты отвечаешь правильно и строго, как и полагается Посвящённому. Признайся, Маси Гета случайно не твой второй бара? Или его ты оберегал и охранял просто так... Ради невинных развлечений после нелёгких ночных бдений в Храме.
   Чёрные глаза Ирмы налились бешенством, тонкие ноздри раздулись - в гневе он гораздо сильнее напоминал Соана.
   -Чего ты добиваешься от меня, царица, вернувшаяся из дальней страны?
   -Я пытаюсь понять, на что ты способен... - жёстко отозвалась Согарэр, внимательно наблюдая за собеседником. - Вряд ли когда-нибудь я смогу простить Посвящённых Солнца. Но пока... я не выдвигаю обвинений. Собственно, я знаю, что ты заботился о Маси по просьбе Санели.
   -Почему ты вспомнила о госпоже Санели?! - Оказывается, его голос мог звучать и чувственно, и взволнованно, совсем как у Соана. - Что с ней?!
   -Мне известно... что она не уплыла на другой берег Радужного моря, а вернулась в Высокий Дворец.
   -Вернулась в Тессал? - снова вырвалось у жреца.
   Опомнившись, Ирма вернул себе первоначальный неприступный вид. Собираясь встать, пробормотал сквозь зубы:
   -Если только... ты не ошиблась, царица Согарэр. И я прошу перенести нашу беседу на другое время. Я надеюсь отговорить царицу Лиас от участия в походе Хранителей.
   -Первому жрецу Сади полагается быть более осведомлённым и проницательным. Ты так и не догадался, почему царица Лиас вздумала так сразу покинуть Сади? Уверяю тебя, не из любопытства или желания поглазеть на настоящие военные действия. Лиас не захотела находиться в городе в тот день, когда привезут её отца. Может и тебе, Первый жрец, стоит куда-нибудь срочно съездить, пока твой возлюбленный бара будет с позором въезжать в Сади? Тогда не придётся осуждать его на смерть.
   -Нет! - Ирма отшатнулся с и нечленораздельным гортанным вскриком всё-таки вскочил, едва не опрокинув стол, вскинул руку в ритуальном защитном жесте. - Только Огненный бог вправе призвать Посвящённого в своё царство. Его кровь неприкосновенна для Божественного Сына Солнца. Тем более никто из людей не осмелится посягнуть на жизнь Верховного жреца.
   В камю стих даже случайный шорох одежд.
   Первый жрец снова с достоинством уселся, мысленно представляя образ божества, стараясь, чтобы он заполнил сознание полностью. Но сегодня Божественный свет помогал плохо - наоборот, в его неровном, бледном сиянии чудился гнев и неодобрение. Ирма поторопился избавиться от опасного наваждения:
   -Божественная царица, я не покину Сади и не оставлю Золотой Храм. Точно так же я не оставлю бара, в чём бы его ни обвинили. Но мне не дано его судить: я не способен причинить бара зло. Я всегда буду его защищать, если хватит сил. И всегда буду просить Солнечного бога, читающего в сердцах людей, простить его недостойные проступки, если... их можно простить. Но если Верховному жрецу действительно нет прощения, и ты обвинишь его, - придётся судить и меня. Мы едины.
   Глядя на молодого жреца в упор, Согарэр уже не скрывала презрительной усмешки. Какой другой преступник после стольких злодеяний мог надеяться на прощение? Интересно, а не захочет ли Ирма защитить бара не только словами?
   Внезапно она спросила:
   -Ты - мужчина?
   Жрец уставился на царицу явно непонимающе, потом слабо порозовел - от вспышки гнева, - процедил сквозь зубы:
   -Я - Посвящённый Солнца. Если бы в моём теле имелся изъян, я не стал бы даже Призванным. И тебе прекрасно об этом известно.
   Переглянувшись с мужем, Согарэр соединила перед грудью ладони, словно что-то в них спрятала:
   -Латагрэн, приближая к себе, требует великой жертвы. Все слуги обязаны принадлежать только ей - в большом и в малом. Поэтому, отдаваясь служению, жрецы богини расстаются с мужественностью. Так они хранят верность Небесной повелительнице, не отвлекаясь ни духом, ни телом. Ты - Первый жрец величайшего бога. Почему верность Солнцу требует меньшей жертвы? Разве это правильно? - Ладони Согарэр изящно раскрылись, подобно лепесткам цветка, но если в них что-то и пряталось - Ирма не успел разглядеть. - И ты подозрительно близок с предателем Солнечного трона. Что ж, во искупление твоей вины и в знак преданности Божественному Соану я потребую именно такой жертвы. И не меньше, если хочешь, чтобы я проявила милосердие и сохранила жизнь... преступному бара.
   -Царица Согарэр шутит? - нарочито спокойно переспросил Первый жрец, делая несколько медленных глотков из своего бокала и отчаянно пытаясь вновь обрести самообладание за эту короткую передышку.
   -С чего бы мне... шутить с тобой?
   -С Посвящёнными Солнца нельзя так поступать.
   -Ты станешь первым, если не готов отречься от предателя. - Согарэр отстранилась от мужа. - Я поступила бы так и без всяких обвинений, но Лиас... тоже считает, что Посвящённый неприкосновенен. Соану надлежало самому позаботиться о тебе.
   -Ты не доверяешь мне, потому что я - брат Соана? - наконец начал понимать Ирма. - Протянув руку, Согарэр коснулась его лица, убрала с бледной щеки чёрную прядь волос. Ирма перехватил дерзкую руку, сжав за запястье, отстранил.
   -Ты удивительно мало похож на брата. Но твои глаза - это глаза Соана, бесспорно. Представляю, как вашей царственной матери было больно в них глядеть, - жёстко закончила царица.
   Первый жрец глубоко, со всхлипом, вздохнул. На какой-то миг ему почудилось, что царица Согарэр говорит серьёзно. И он до сих пор не понимал истинную цель разговора.
   Высвободив ладонь, Согарэр положила её поверх своего живота:
   -Скажи, как отнесётся Сын Солнца к ребёнку, родившемуся не от него?
   Отвечать не хотелось. Анохир-Ирма снова растерялся, заговорил предельно осмотрительно:
   -У Божественного повелителя великодушное сердце, но бог требует непреложно: кровь царских детей обязана быть Божественной.
   -Ах, Божественной? - Согарэр выразительно хмыкнула, словно удачный ответ ей понравился. - Так оно и есть, и ты подтвердишь со ступеней Храма, что в моём ребёнке течёт именно такая кровь. Напишешь так в своих посланиях и отправишь во все города Сади.
   -Но, царица...
   -Ты объявишь, что дитя было зачато от чудесным образом.
   -Кто поверит в подобное чудо, царица? Ты давно... покинула Сына Солнца, а сейчас рядом с тобой другой мужчина, которого ты открыто называешь вторым мужем, хотя... - У Первого жреца не нашлось слов, чтобы объяснить свои мысли по поводу Баарьяда.
   Какое-то время Согарэр изучала молодого жреца, что-то взвешивая:
   -Теперь я знаю доподлинно, как устраиваются чудеса. Любого могу поучить. Но то, чего я добиваюсь от тебя, не невозможно. Истинное чудо произойдет, если я сумею хоть что-то простить твоему бара. И забыть о твоей доле вины в том, что Верховный так непозволительно долго объединял врагов Сына Солнца. И указал им дорогу в сердце Сади. И принудил других Посвящённых - тех, кто обязан быть опорой трона - встать на путь измены.
   В тёмных глазах жреца полыхнул вырвавшийся из-под контроля огонь:
   -Много на себя берёшь, танцовщица.
   Он сразу понял, что напрасно так сказал, - не в его положении дерзить.
   Царица переглянулась с мужем. Не выдержав, Баарьяд тихо фыркнул и отвернулся. Вначале Согарэр сдерживалась, потом махнула рукой. Однако эти двое смеялись явно не над жрецом, а над чем-то своим.
   Успокоившись, Согарэр поправила ободок золотой диадемы и что-то строго выговорила мужу на незнакомом языке. Не возражая, он поцеловал раскрытую ладонь и направился к выходу. Следом камю покинули безмолвные слуги.
   Вскоре Баарьяд вернулся, выставил перед жрецом длинный предмет, завёрнутый в зелёный шёлк. Ткань невесомо отлетела в сторону, словно само собой выскользнуло лезвие изумительного меча и озарило всё камю золотым сияньем. Остриё медленно опустилось и легло на колени женщины.
   От всяких сомнительных и опасных загадок голова Ирмы давно шла кругом. Он вгляделся внимательнее, из-под сжатых губ вырвался слабый возглас. Такое оружие не имело цены, но Первого жреца трудно было поразить одним видом драгоценности. Этот меч был тем самым Золотым Мечом.
   Ирма попытался дотронуться и отдёрнул руку, словно обжёгся.
   В Храме, в тайном зале для Посвящённых, имелось изображение первого Сына Солнца, посланного богом избранному народу. А рядом - дары бога своему сыну. Золотой Диск Права - символ Божественного происхождения, Золотой Жезл Власти, чтобы царь Сади мог говорить и властвовать от имени бога, и Золотой Меч Силы, чтобы карать тех, кто воспротивится царской воле.
   На золотых предметах было начертано: на Диске - в тебе величие Солнца, на Жезле - в тебе власть Солнца, а на Мече знаки читались как сила Солнца в тебе.
   Прикоснуться к священному оружию Анохир-Ирма так и не решился. Он судорожно хватал воздух, пытаясь заговорить - и не впервые за этот вечер. Сильнее всего хотелось набросить на Меч покрывало и убедить себя, что всё привиделось. Готовый богохульственно проклясть все тайны разом, Ирма наконец произнес:
   -Говорить с непосвящёнными о Мече запрещено. А Посвящённые узнают о нём, чтобы скорее забыть. - Царица промолчала, и жрец против воли продолжил, едва понимая, что говорит и кому - будто что-то подтолкнуло: - Золотой Меч утратили во время Раскола, и сила Сына Солнца сделалось ущербной. Не осталось иной силы над кровью и дыханием Посвящённых, кроме силы Огненного бога.
   Зачарованный взгляд Анохир-Ирмы вновь и вновь притягивался к грозному ритуальному предмету. От перевозбуждения он забыл убедиться, известно ли бывшей озоли подлинное значение благородного оружия и смысл надписи на неназываемом языке. Разумеется, нет. Предел, где совершаются тайные обряды, в том числе и церемония Посвящения, недоступен, и нельзя понять смысл рисунков без объяснений. Да и вся история Раскола забыта и переписана заново. Потому что тогда погиб истинный Сын Солнца, а его наследник лишился главного символа - Меча Силы.
   -В Сади Посвящённые ежегодно празднуют день Последнего Солнца и благодарят бога за то, что он не спалил неразумную землю и всех людей, и Сади не погибло от разъяренного огня. На самом деле вы тайно радуетесь, что во время Раскола Меч Силы исчез. Ведь без него, ты прав, даже царь не вправе пролить кровь Посвящённого.
   Лицо царицы казалось торжественным, зелёные глаза загадочно мерцали. Ирма так и не справился с дыханием. Схватив обеими руками бокал, залпом допил жидкость, вовсе не понимая вкуса
   -Ты снова меня напугала, царица Согарэр. Откуда тебе известно так много?
   -В Даретанье Золотой Меч называют Мечом Оирона и хранят в храме Латагрэн. Владеть Мечом Оирона позволено только царям, признанным богиней.
   -Ответь, ты намерена вернуть Золотой Меч тому, кто восседает на Солнечном троне?
   -А ты хочешь скрыть Золотой Меч во второй раз?
   Ирма долго и тяжело колебался. Заговорил, так и не овладев лицом:
   -Нет, не хочу. Если Солнечный бог вернул утраченное, я не посмею восстать против воли своего бога. Но что будет... потом?
   Он представлял. Ему рассказывал бара, и он читал записи из собрания старого Храма, на запретном языке. Повелитель Меча Силы вправе пролить кровь Посвящённого, как жрец поступает с любым пленником. Безумное право опрокидывало все устои, казавшиеся незыблемыми, и приводило Анохир-Ирму в ужас.
   -Трон Солнца принадлежит Соану. Но Золотым Мечом владеет мой второй муж, царь Баарьяд'Ахит, признанный богиней и получивший Золотой Меч в свои руки. Первый жрец Сади, посмеешь ли ты и теперь отрицать, что в моём ребёнке нет Божественной крови?
   Наконец, по знаку жены, Баарьяд снова укрыл Золотой Меч - в камю словно померк свет.
   Наполненный благоговейным ужасом, Ирма долго не мог оторвать глаз от священного предмета, чьи очертания угадывались под тонкой накидкой. Мудрый бара предупреждал, что времена поменяются снова. И то, что было тьмой, станет ясным светом, а ложь зазвучит как священная правда.
   Жрец вскинул голову, поднял руки:
   -Я выказал себя невероятным глупцом, так сильно тебя недооценив, царица Согарэр. Когда родится твоё дитя, я признаю его Божественную кровь в Храме Солнца. Только... признаёт ли власть Солнца твой царственный супруг? - Вопрос явно запоздал.
   Согарэр встала - легко, без помощи рук. Из почтительности Первый жрец поднялся следом.
   -Первый жрец Сади, когда Ахон разобьет врагов Сына Солнца, мой царственный супруг с радостью примет тебя здесь, во Дворце, в любое время. И с благодарностью выслушает слова истинного знания о всемогущих богах Сади.
   -Чудеса окружают тебя со всех сторон, царица Согарэр. Чудо, что Божественный Соан встретил тебя и возвысил - рядом с собой. Чудо, что ты воскресла после церемонии погребения, на которой присутствовал весь Сади, а затем вернулась к нам из столь далёкой страны, что трудно поверить в её существование. - Первый жрец опять смог говорить со спокойным достоинством, как подобало при его высоком сане.
   Нет, она не думала, что Баарьяд сможет доверять брату Соана. Или какому-то другому служителю богов. Посвящённые Солнца предали своего царя так же, как жрецы богини Латагрэн - своего.
   -Главное чудо произойдёт, когда Великий Соан вернётся во славе, - жёстко оборвала царица излияния жреца. - Но задолго до того времени моё дитя будет признано равным сыну царицы Лиас.
  

Конец третьей книги

25.07.2007

  
  
   Список имён и некоторых слов.
  
   БАУ - древнее царство - соперник Сади.
   Абира - старая крепость на границе с Орту.
   Баанит - жена Кече.
   Бау - название всего царства, его столицы или жителя царства Бау.
   Галиад Биштия - Владетель Биштия, друг Кече, Охранитель трона.
   Ваалес, Ваалес-Яги (династическое имя) - Опора трона, принц Бау.
   Раиар - служанка Баанит, сводная сестра Владетеля Биштия.
   Ракасси и Зед-Вирос - Владетели Запада.
   Даир, Дари, Банч-Даир (династич. имя) - Рождённый для любви, принц Бау, близнец Итая.
   Зураим - священный огонь.
   Идиче - сын Кече.
   Итая, Банч-Итая (династич. имя) - Рожденный для надежды, принц Бау.
   Кече, Кече-Бахор (династич. имя) - Восходящий на трон, принц Бау, старший из братьев.
   Лавис - праздник молодого вина.
   Ошот - похоть.
   Раиар - служанка.
   Ступени Неба - горы к западу от Бау.
   Тора - парные кинжалы.
   Туамо - поэт.
   Черер - сестра Владетеля Биштия.
   Яра - правящая династия.
   Ясава - дыня.
  
  
   ДАРЕТАНЬЯ - республика, союз шести городов.
   Агати - поэт.
   Аг'яр - аристократический род. Старая кровь.
   Айрика - храмовый страж.
   Алачу, Ала - гон-трипав.
   Амастэ - капитан грасары
   Армия Ванада - армия Даретаньи, базируется вблизи Оорен.
   Армия Лагвия - армия Даретаньи, базируется вблизи Эвоса.
   Астом - белая монета, мелкая денежная единица.
   Атэнашевр'Ахит, Атэн - царь из династии Ахит-Нес, свергнутой во время Золотой войны.
   Ахит-му-Нес - столица Нового царства.
   Ахит-Нес - царская династия, старая кровь.
   Бэл - обращение к госпоже.
   Баа - слуги-хранители Латагрэн.
   Баарьяд, Бари - сын Манли.
   Бесплодные Земли - великая пустыня за Оорен.
   Бриан - арфа.
   Военный Тор - военный совет Даретаньи.
   Врата Погибели - опасный пролив между Неспящими Водами и Радужным морем.
   Генелая - город.
   Герр - танцовщица.
   Гон - слуга, невольник.
   Горданс - сакпо-айрика из храма Латагрэн.
   Дакая - военачальник, командир армии.
   Даретана - Великий город. Название столицы.
   Джарис - житель Даретаньи.
   Золотая война - последняя война новой аристократии с Ахит-Нес. После неё был созван Совет Даретаньи - Тор Правителей.
   Иде - обращение к сакпо.
   Исэка -шарф, который завязывают во время брачной церемонии.
   Корих - приятель Манли.
   Ксоу - Претор (глава) Торы Правителей.
   Купес - город недалеко от столицы.
   К'юл - клан (семья) трипавов.
   Кэтриухчула - Верховный жрец Латагрэн. Просветлённый.
   Латагрэн - богиня Забвения.
   Льяса - доверенный гон Манли.
   Манли - наследница древнего рода Аг'яр. Главенствующая Торгового Тора.
   Мендаш - сакпо-бан из армии Ванада.
   Меч Оирона - Золотой Меч, символ царской власти, святыня Даретаньи.
   Неспящие Воды - море, на берегу которого находится Даретанья.
   Новое царство - царство, основанное династией Ахит-Нес после изгнания.
   Оирон - бог-победитель.
   Оорен - река, отделяющая Даретанью от пустыни (от Бесплодных Земель).
   Орэй - гон.
   Панла - просторная верхняя накидка, плащ.
   Парки - брат Кэтриухчулы.
   Помайи - сын Ксоу.
   Претор - глава Тора Правителей.
   Просветлённый - Коснувшийся покрова богини. Титул жреца Латагрэн.
   Райншийго - северные владения рода Аг'яр.
   Ротис - асабат.
   Сакпо - офицер.
   Серые Братья - горы.
   Сроя - прибрежный город.
   Ступени Неба - горы за Бесплодными Землями.
   Телле - обращение к жрецу.
   Тер-Осум - брат Манли.
   Тор - союз, объединение.
   Тор Правителей - Высший правительственный орган.
   Торговый Тор - союз торговцев и свободных ремесленников.
   Трипавы - дикари, живущие за Оорен, в Бесплодных Землях.
   Ума-Телле - прибрежный город.
   Хоаб Неспящий - великий дух, Всевидящее око, Первый из слуг. Всегда следует за Латагрэн, глядя одновременно во все стороны.
   Шаиси - брачный союз по обычаю Латагрэн.
   Шаиси аро - прими мои слова за веру.
   Шаисити аро - принимаю твои слова за веру.
   Шанча - город вблизи Оорен.
   Шауд - титул наследника Ахит-Нес.
   Эвос - священное озеро, на берегу которого стоит храм Латагрэн.
   Юдисия - супруга Дакая Лагвия и сестра Ксоу.
  
  
   ОРТУ-ДАН - Земля Всадников. Земли кочевых племён.
   Агун - Военный вождь.
   Ашааль - брат, которого сажают у очага. Родство через жену или мужа. Например, брат жены брата.
   Ван'Нур, Вэн - Бегущий Навстречу Ветра, брат Сэ'Туа.
   Газдак - всадник моей крови.
   Гар'Тава - Бурая Лиса, агун-Предводитель.
   Двурогий залив - бухта Радужного моря, принадлежащая Орту.
   Ортусланин - родившийся в Орту.
   Праджар (осенний и весенний) - праздник равноденствия. Бау и Сади считают это слово названием столицы Орту.
   Старшая Дилла, Младшая Дилла, Танцующие, Синие Загоны - кочевые племена Орту.
   Сэ'Туа, Сэт - парящая высоко в небе птица, Высокий Орёл. Агун Старшего Дилла.
   Ув'Иста - брат Гар'Тава.
   Хумма - пусть так будет.
  
  
   САДИ - царство Солнца.
   Ада-Сади - Камень-Сади (Замок Сади), крепость на берегу Сади. Она закрывает вход в бухту.
   Агираб - совет царя с Посвящёнными, Ахоном и Советниками.
   Айн - ритуальный кинжал
   Амарро - красавчик, приятель.
   Анашивейя - царь, возведённый на Солнечный трон во времена Раскола.
   Аникея - Первый военачальник Сади.
   Анохир-Ирма - Первый жрец Солнца. Брат Соана.
   Антазей - бог-Покровитель. Бог ветра, покровитель моряков и всех странствующих, также является богом-врачевателем.
   Армада Панура - флот Сади.
   Ахон - титул Первого военачальника Сади.
   Бара - титул наставника у Посвящённых жрецов Солнца.
   Барингама - пограничная река между Сади и Орту.
   Бриан - арфа.
   Ванайи - аристократка из свиты царицы Согарэр.
   Ваху - богиня-Хранительница. Мать Декиора.
   Веста - город в предгорьях Тессал, на границе с Орту.
   Влааль - богиня печали. Сестра-жена Декиора.
   Водсубаси, Оду - Свидетель Гембы третьей ступени.
   Габар - питейное заведение.
   Габия - личный слуга Ахона.
   Гемба, Тинетесс - богиня-Разлучница, Богиня тайных желаний, богиня Красной луны. Сестра Антазея.
   Гишинар - дворцовый или храмовый шпион или убийца.
   Гоикос - слуга Маси.
   Грасара - морское гребное судно с прямым парусом.
   Гэл - личный отряд от 20-30 до нескольких сотен человек.
   Дадиш-Сади - мелководный залив, вытянувшийся от Ада-Сади до стен города. В него впадает р. Льяриша.
   Дальняя граница - граница с Орту.
   Декиор - бог войны.
   Дзаб - Ненасытная, Неспящая, Слепая. Богиня мести. Её запрещено чтить.
   Зучара - бубен.
   Иварий - комната с бассейном.
   Инат - лагес царской охраны.
   Каба - царская вилла недалеко от столицы.
   Калеб - город-крепость на р. Барингама.
   Калимас - мужья под покровом Ваху.
   Кахья - брачный партёр охоса.
   Крийла - няня Санели.
   Лава - рубашка.
   Ларитэя - Советник Золотого Диска.
   Лала - леопард.
   Лагес - офицер, командир воинского отряда.
   Ларинос - воинский отряд.
   Лея - любимая (сади)
   Льежани - торговая часть Сади.
   Лиас - дочь Верховного жреца.
   Льяриша - река. Долина р. Льяриша находится недалеко от столицы. Здесь обычно устраивается царская охота.
   Масианакаи Гета - Маси, аристократ из очень богатого и знатного рода, занимавшегося виноделием и торговлей.
   Охос - раб.
   Озоли - храмовая танцовщица.
   Радужное море - море, вокруг которого находятся царства Бау и Сади, разделённые степями Орту.
   Сабайи - город Сади.
   Сади - название столицы и всего царства, название языка.
   Садис - житель Сади.
   Сакр - управитель дома.
   Санели - младшая сестра Аникея.
   Свидетель Гембы - жрец богини Гембы.
   Соан - царь Сади.
   Согарэр - озоли Гембы.
   Соляи - роза.
   Спутница Влааль - жрица богини Влааль.
   Стата - плащ, накидка.
   Сын Солнца - официальный титул царя Сади.
   Сэ'Туа, Сэт - (парящая высоко в небе птица, Высокий Орёл) кочевник из Орту, охос Сын Солнца.
   Тайо - сочный плод.
   Тайшу - служанка Санели.
   Хэвва - шавет царицы Лиас
   Хатоннах - Советник Золотого Диска.
   Хранители Сади - гарнизон столицы, привилегированный ларинос воинов-жрецов.
   Шавет - телохранительница жрицы Ваху (дар богини Ваху).
   Шалия - Возрождающая, Мать богов, Мать Солнца.
   Шамизох - Первый жрец Весты.
   Эндевий - лагес.
  
  
   ТЕССАЛ - союз горных кланов.
   Аната Мерсале Рэй - Владыка Тессал, хозяин Высокого Дворца и Предводитель кланов.
   Арефа - главная комната в доме, предназначенная для гостей.
   Асабат - клан Тёмных Теней.
   Ашмир - перевал, через который проходит дорога из Орту на Сади, в обход Барингамы. Название селения.
   Беджей - Онара Мерсале Рэй, дядя Гаю.
   Вей-ю - настольная игра.
   Гаю Мерсале Рэй - огжей (наследник) Аната.
   Зайидан - перевал, ведущий к Наде.
   Нада - столица Тессал.
   Огжей - наследник.
   Сех - ароматный напиток.
   Тесс - название горного массива. Житель Тессал.
  
  
   АСАБАТ - клан Тёмных Теней.
   Айнар - асабат из ичир Тунур.
   Аллита - асабат из ичир Тунур.
   Арача - общий зал с очагом.
   Асабат - сестра.
   Беджей - брат-отец.
   Ери - слуги асабат.
   Ичир - семья.
   Ковечи - нагив Айнар.
   Лан - мужчина для арачи, старший брат.
   Луру - закрытый квартал Нады, в котором живут асабат.
   Нагив - мужчина для тьяли, брат.
   Надзиаруне - Четырёхрукая. Богиня, дарующая дочерей.
   Нила - дочь Ткалев.
   Ротис - асабат из Нового царства Ахит-Нес.
   Та, Кто Всегда Ждёт - богиня смерти.
   Ткалев - асабат из ичир Тунур.
   Тунур - Правая рука. Одна из семей клана Асабат.
   Тьяли - спальня нагива.
   Уеро-Онага - лан Аллиты.
   Улик - беджей. Брат-отец из семьи Тунур. Отец Айнар.
   Яджек - нагив из ичир Тунур.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"