Зима съедает все заживо, чтобы дать миру возможность переродиться. Это могла бы быть наша вторая снежная смерть...
И я хватаю первую попавшуюся простыню из шкафа и иду к стульям, стоящим друг от друга на расстоянии двух вытянутых рук профессионального пловца.
Слышал, что руки у пловцов длиннее, чем у обычных людей. Просто издержки профессии.
Я наступаю на пять корабликов сразу, и стопу неприятно щекочет. Смотрю вниз: море корабликов продолжает жить, хотя и заросло тонким слоем пыли.
За окном наша первая зима.
Я говорю:
- Так холодно, но почему-то вспоминается время, когда я был совсем ребенком.
Она набирает в грудь побольше воздуха и говорит:
- Неприятно...
Она говорит, что не чувствует себя в безопасности, и рассказывает о том, как в детстве часто сооружала крепость из одеял, где чувствовала себя как у костра - уютно, словно мишка в пещере. А сама во время рассказа продолжает делать кораблики, и пальцы ее словно парят над очередным листом бумаги.
И совсем неважно, что рассказ ее длится целую вечность и у меня уже закрываются глаза от усталости. Она все равно не замечает и продолжает говорить. И голос ее - метроном, размеренный такой, обычный и монотонный.
Именно под него я в очередной раз проваливаюсь в сон: пока еще мне не снятся кошмары, я просто счастлив быть в другом мире и верить в лучшее.
Я живу с девушкой, которой ни черта не интересны люди и которая делает кораблики из бумаги.
Говорю ей как-то:
- Хочешь собственный флот и уплыть в страну сказок?
Она едва заметно хмурится, и на ее лице отражаются следы мыслительного процесса. Впрочем, безуспешно. И она пропускает мои слова мимо ушей. Затем говорит:
- Но бумага в воде промокает...
Вы знали, что люди с синдромом Аспергера невосприимчивы к юмору?
Если бы я мог, я бы увез это ангельское создание в страну сказок, и были бы у нас тысячи кораблей - и не бумажных, нет, а самых настоящих, тех, что стоят в портах больших городов, и тех, что шарового цвета. А может, тех, что имеют нежные женские имена, и тех, чьи моторы мурчат, словно котята, нашедшие убежище в ласке теплых пальцев.
Весна. Мир воскресает, и жизнь растекается ледяными ручьями по грязной земле.
Наша квартира буквально тонет в бумажных корабликах. Они - капли в бушующем море.
Когда перестало хватать места в шкафах, они заполонили полки для книг. Когда перестало хватать места на полках, они распространились по полу.
И каждый раз, когда открываю дверь в квартиру, я смотрю под ноги: как бы не раздавить очередную поделку.
И каждый раз, когда все же наступаю на очередной кораблик, я поднимаю его, пальцами исправляю поломку - и снова кораблик плывет в море своих бумажных союзников.
Вы знали, что люди с синдромом Аспергера могут заниматься своим хобби месяцами напролет?
Очередное утро, и на этот раз за окном лето.
Погода - расцвет надежды и глоток свежести; застывший момент в череде безбожно быстро летящих секунд; стоп-кадр, готовый к препарированию - запомни каждый пиксель изображения, что сейчас отражен на твоей сетчатке.
Говорю ей:
- Посмотри, как красиво.
На миг отрывается от очередного кораблика, мельком глядит в сторону окна.
Холодно отвечает:
- Да.
И снова пальцы погружаются в лист бумаги.
Равнодушие к красоте - гибель души, но я все равно верю, что день сегодня будет чудесный.
Несмотря на противную резь безнадежности в животе.
Несмотря на тоску по простому человеческому общению.
Несмотря на желание хотя бы раз увидеть нечто живое в ее взгляде.
Но нет, у нее глаза мертвого ворона, и пора уже перестать надеяться увидеть в них проблеск жизни.
Вы знали, что люди с синдромом Аспергера совсем не эмпаты, совсем далеки от мира чувственного?
Она мало ходит и мало ест: когда поднимается на ноги - с грохотом валится на пол, утопая в бескрайнем бумажном безумии; когда ест - неизбежно пачкает одежду и стол.
Говорю:
- Иногда бывает тяжело, милая.
Она говорит:
- Да, - и снова берется за свое оригами.
Говорю тихо, почти про себя:
- Мне иногда бывает тяжело, милая.
Вы знали, что люди с синдромом Аспергера зачастую бывают неуклюжи?
Осенью снова холодает, и даже теплый чай у камина не спасает от заморозков где-то в глубине сердца. И имя этому холоду - чертово одиночество.
Все пространство между нами - сплошь стена, которую вижу лишь я один. Этот лед растапливается только благодаря одной ее фразе.
Она говорит:
- Я говорю с тобой, потому что ты близок мне.
Вы знали, что люди с синдромом Аспергера иногда общаются только с определенными людьми?
И все равно она так далека от меня, что даже расстояние от Земли до Солнца кажется каким-то жалким миллиметром.
И хотя "мужики не плачут", я утешаю себя тем, что это лишь тонкая самоирония, но никак не слезы, нет.
И я заставляю себя верить, что дальше будет легче, нужно просто подождать до завтра.
Забавный факт: "завтра" не существует, но некоторые одаренные придурки так цепляются за это нереальное, что даже больно от жалости при взгляде в зеркало.
Она словно призрак, и хотя эмоции у нее будто отсутствуют - каменная стена кажется более чувствительной, - в один день она говорит:
- Мне страшно.
Говорит:
- Сделай, пожалуйста, что-нибудь.
Она даже перестала делать свои кораблики. Глаза мертвого ворона даже приобрели оттенок беспокойства.
К несчастью, на этот раз тяжело нам обоим. Метастазы, как видно на рентгене, расцветают в ее теле цветами неописуемой формы. И есть в них что-то прекрасное.
Если, конечно, не думать о том, как жутко бледнеют ее губы с каждым днем; не думать о том, что ее тело осталось совершенно без волос - будто живой покойник; не думать о том, что осталась всего пара дней...
Спрашиваю у себя: неужели это и есть мое "завтра"?
Говорю:
- Да, сейчас.
Добавляю:
- Скоро это закончится.
Она кивает: думает, я говорю о страхе.
Тоже киваю: я говорил в том числе и о нем.
И вот за окном наша вторая зима, что хуже всех зим вместе взятых.
Зима съедает все заживо, чтобы дать миру возможность переродиться. Это могла бы быть наша вторая снежная смерть...
И я хватаю первую попавшуюся простыню из шкафа и иду к стульям, стоящим друг от друга на расстоянии двух вытянутых рук профессионального пловца.
Слышал, что руки у пловцов длиннее, чем у обычных людей. Просто издержки профессии.
Я наступаю на пять корабликов сразу, и стопу неприятно щекочет. Смотрю вниз: море корабликов продолжает жить, хотя и заросло тонким слоем пыли.
Протягиваю простыню над стульями, закрепляю ее чем-то, что под руку попалось. Делаю еще шаг - и очередные кораблики мнутся под моими пальцами ног.
Хватаюсь за одеяло, протягиваю его под простыней, и получается задняя стенка постельно-стульной крепости.
Смотрю в ее сторону: датчики жизнеобеспечения возле кровати показывают ритм ее маленького сердечка. Глаза мертвого ворона отталкивают, но я подхожу к ней ближе.
Говорю:
- Готово. Ты уверена?
Она едва заметно кивает, и крохотный огонек жизни в ее глазах расцветает, словно цветы метастазов на ее рентгене.
Снимаю ее медицинскую маску, отключаю все датчики - и аппарат в тревоге пищит.
Подхватываю ее на руки, прохожу по корабликам до сооруженной крепости. Пролезаю вниз и закрываюсь простыней от окружающего мира. Сажусь рядом с ней, и она слабо хватается за мое предплечье, положив голову мне на грудь.
- У тебя есть бумага? - хрипит она.
Закусываю губу, чувствуя всем телом дрожь ее тела.
Говорю:
- Да.
Протягиваю ей книгу, что завалялась под одним из стульев. Она открывает ее на первой странице, вырывает ее и слабыми движениями складывает очередной кораблик.
Она говорит:
- Спасибо.
Говорит:
- Когда я была маленькой, часто делала такие крепости из одеял...
И неважно, что эта история длится целую вечность.
Я прижимаю ее к себе крепче, ощущая последние секунды ее жизни в своих руках.
Говорю:
- Может, все-таки сделаем флот и уплывем в страну сказок?
Она замирает, откладывает кораблик. Смотрит мне прямо в глаза и хмурится.
- Но бумага в воде...
Глаза мертвого ворона - глаза мертвой девушки с синдромом Аспергера: такие же холодные, мрачные и не знавшие глубин красоты.
Говорю, едва ли надеясь, что она услышит:
- Мы сделаем настоящие корабли, что стоят в портах больших городов...
Говорю:
- ... и пусть они будут шарового цвета или с нежными именами женщин...
И прежде чем меня убьет волной паники и тоски, чуть ли не вою:
- ... и пусть их моторы мурчат, словно котята... Пожалуйста, давай уплывем в страну сказок!
И прежде чем моя душа разорвется, погибнет, замерзнет навсегда, я просто начинаю плакать.