Я всматривался в лица, но никого не мог узнать: видимость нулевая, полутемно, да еще громкая музыка, все выглядят как-то одинаково. Одеты по-разному, но все какие-то одинаковые, и ни одного знакомого. Было до того жарко, я буквально обливался потом, а тут еще голова вдруг разболелась. Пришлось прислониться животом к перилам, которые показались мне теплыми, будто за них держались только что.
Тут кто-то хлопнул меня по плечу, да так неожиданно, что я аж вздрогнул. Оказалось, это мой знакомый по училищу. Не бог весть какой друг, но все-таки товарищ. Он предложил мне присоединиться к его компании, и я согласился. Все подали мне руки и представились. Из-за музыки я ничего не расслышал, а сам представился чужим именем. Я уселся на подставленный для меня стул и попробовал заговорить, но ребята молчали. Музыка играла так громко, что ничего не было слышно. Сперва ко мне нагибались, подставляя ухо, но ничего не отвечали. Потом мой знакомый уселся напротив и попросил жестом пригнуться, и проорал через стол на ухо, что, мол, я должен купить им выпить. Я сам не хотел напиваться, да и вообще пить, но согласился угостить ребят. Парень на радостях чуть не прыгнул ко мне через стол. Потом он встал, обнял меня за плечо и повел в бар. От него несло спиртным.
В баре стоял такой шум, что и слова разобрать было невозможно. Товарищ спросил жестом, сколько у меня с собой. Я дал понять, что тратить на них всю наличность не собираюсь, и протянул одну крупную купюру: хватит. Товарищ вырвал купюру и подтолкнул меня к стойке. Я не знал, что и думать. Ярко накрашенная барменша пристально глянула мне в лицо, но тут же переключилась на товарища, который прямо-таки сунул тетке мою купюру и что-то показал. Бутылки спиртного в баре и холодильнике с прозрачной дверью бросали блики, цены, как нарочно, были написаны так мелко, и вообще, казалось бы, здесь все было продумано назло покупателям. Не знаю уж, как, но мой товарищ в итоге договорился с продавщицей. Правда, денег хватило только на две поллитровые бутылки пива. Я подумал, что, может, парень прикарманил часть денег себе, но постеснялся спросить напрямую. Тот передал мне бутылки и сдачу, какие-то копейки, и пошел вперед, словно прихрамывая на обе ноги. С хрупкими бутылками в руках, я заметил, какой здесь скользкий пол. Товарищ шел впереди не оборачиваясь.
Кажется, мы, если и возвращались к его ребятам, то кружным путем. Тут и там меня норовил толкнуть подвипившие посетители. Мы сделали полный круг по второму этажу, прошли через бильярдную и выставочный зал. В этом не было никакой нужды. Кое-где товарищу кивали, видимо, его знакомые, некоторые даже подзывали его жестами, но он не обращал на это внимание. Потом мы спустились на первый этаж, где находилась танцплощадка, и нашли одинокий столик. Товарищ принес два стула, снова усевшись напротив, он уставился на меня. Потом он открыл одну из бутылок и отпил. Тут я заметил, что с момента последней встречи он изменился: постригся. Я поймал себя на мысли, что до этого не отдавая себе отчета, все думал, что с нм не так. Крылья носа у него дрожали, на лбу выступили капельки пота, ногой он отбивал ритм игравшей музыки. Наверно, он хотел танцевать, а может, и драться. Неужели это пиво на него так подействовало, подумал я.
Тут к нашему столику подошли несколько человек из той компании. Видимо, они нас разыскивали. Толстяк, которого я еще не видел в тот раз, вместо рукопожатия отдал мне честь. Разобрать, кто у них что говорил, было невозможно. На их лицах играли яркие блики осветителей. Клетчатая рубашка у одного из них выглядела так, словно на него набросили сеть. Парням было весело, они шутили между собой и куражились; к моему товарищу, они, похоже, не чувствовали особого уважения. Один парнишка выхватил у него бутылку и сделал огромный глоток. Он выглядел так, словно у него не все дома: постоянно крутил головой. Остальные тоже были не в себе, двое, кажется, совершенно пьяны. Товарищ встал и жестом пригласил меня пойти за ним. Вторую бутылку он спрятал под кофту. Ребятам, кажется, не было до нас дела.
Мы пробирались среди столиков; тут и там меня несильно толкали. Мне было страшновато, и жалко денег, потраченных на пиво. Мы подошли к выходу. Здесь стояли трое охранников, которые проверяли билеты и обыскивали посетителей, чтобы не проносили с улицы спиртное или, не дай бог, оружие. Один из них, еще когда я только пришел, вывернул мой карман и высыпал на пол всю мелочь. Он даже не подумал извиниться, да еще пригрозил штрафом, если я не соберу все прямо тут, на его глазах. Я было заикнулся, что, мол, кто так обыскивает, но тут ко мне подскочил другой охранник и сказал, что если я такой смелый, могу попробовать с ним подраться. Откуда ни возьмись, появился еще какой-то молодой и наглый парень, сын, как он сам сказал, директора заведения, и тоже начал угрожать. Так мне и пришлось собрать мелочь: что сделать, если столько человек против одного? Теперь краем глаза я заметил "директорского сына", он стоял, широко расставив ноги и сжав кулаки, словно ждал, кому бы вмазать по физиономии; мне стало еще страшнее, когда один из охранников рявкнул: куда? Товарищ сказал, что нам надо освежиться, тогда охранник ткнул его носом в объявление КТО ВЫЙДЕТ, ТОТ БОЛЬШЕ НЕ ЗАЙДЕТ. Скорее всего, на улицу не пускали, чтобы отдыхающие не могли догоняться дешевым пойлом из магазина. Впрочем, знакомые охранников, с которыми те держались на равных, свободно выходили и заходили, как будто так и надо, не спрашивая разрешения. Товарищ сказал, что, с позволения охраны, тем, кого не выпускают скоро на танцполе начнут продавать выпивку, купленную в круглосуточном напротив. А сейчас мы пойдем покурить в уборную, раз на улицу нельзя. Вместо того, чтобы пойти напрямую, мы опять обошли чуть ли не весь зал, прежде чем спустились в подвальное помещение уборной.
Здесь страшно воняло, не столько нечистотами, сколько сигаретным дымом. Половина кранов была вырвана, все барашки до единого - свинчены. Как-то мне удалось все-таки пустить холодную воду. Сделав глоток, я тут же все выблевал, до того она оказалась паршивая. Товарищ стоял с сигаретой, опираясь на стену. Спросить, куда он дел пиво, я постеснялся. От вони меня начало подташнивать. Народу в уборной было дополна, все курили и шумели, перекрикивая музыку и друг друга. На нас, к счастью, не обращали внимания. Я видел, как один здоровяк древенского вида одной рукой душил какого-то сопляка, а другой бил его по лицу так, что тот затылком ударялся об стенку. И никому до этого безобразья не было дела, меня одного наверно оно шокировало. Я старался не встретиться глазами с драчуном: ему ничего не стоило со мной разделаться. Товарищ, кажется, тоже трусил, но пытался держаться и выпускал кольца дыма чуть ли не в лицо мне и окружающим.
Тут в уборную спустились несколько ребят из его компании. Один из них сразу бросился к умывальнику. Двое других (первый был, кажется, у них, типа, за главного, а другого я еще не видел) видимо затеяли разборку. Тот, которого я счел за лидера, выглядел круто, но лицо у него было растерянное и бледное. Тот, второй, похоже, был под наркотой, потому что проявлял неестественную энергию: вертелся и выделывал ненужные движения. Теперь в уборной почти не осталось места. "Да вы хоть знаете, кто я такой, на мои деньги весь город пьет!" кричал один, обращаясь к спокойно стоявшим в углу братьям кавказцам. Здоровяк отпустил свою жертву и уставился на прибывших, в первую очередь - на их лидера, который говорил вертлявому что-то типа :"так вот дай мне телефон, я их вызову, там и поговорим", а тот отвечал "сам давай телефон, тебе же это надо, а не мне". При разговоре он приближался вплотную к собеседнику, комично и жутковато извиваясь, заглядывал ему в лицо. Дело шло к драке. Товарищ тронул меня за руку: мол, пошли отсюда. Мне было жалко потраченых денег, жалко потерянного вечера, стыдно и страшно. Несколько раз я сказал себе, что больше никогда в этот клуб не пойду.
Подытожим наше повествование. Короче, из всего сказанного следует, что скука в нашем городе царит кромешная, заработать хотя бы на то, чтобы сняться и поехать на заработки хотя бы подстраховавшись какими-то деньгами совершенно невозможно, все хорошие места расхватаны, а развлечься совершенно нечем. Так оно и есть в каком-то смысле. К тому же, в городе процветает ментовский беспредел и все, что с такими явлениями связано. Преступность здесь очень высокая, ни для кого это не новость. Вот вам и социальная составляющая. Если кто-то скажет, что об этом было достаточно уже говорено, я полностью соглашусь. Неужели нельзя было описать эту среду не так сумрачно? Откуда столько безысходности в бытовых деталях? А откуда, скажите мне на милость, появиться радости? Радоваться-то в самом деле совершенно нечему. (Кстати - если честно, именно такая косвенная критика и бьет по проблеме не в бровь, я в глаз, к сведению всех прямолинейных агитаторов.) По крайней мере, мы еще не утратили способность назыать вещи своими именами, и находим в себе силы находить страшное смешным.