Последний пассажир, парень лет двадцати трёх, ввалился в купе под вечер. Сумкой, перекинутой через плечо, он снёс со стола книгу, ткнул пакетом в девушку, разгадывающую кроссворд, затем забрался на верхнюю полку. Через минуту он уже похрапывал. Пожилая женщина, подняла книгу с пола, протёрла корешок и обложку влажной салфеткой.
- Хоть бы извинился, - произнесла она с укоризной.
- Для этого надо осознать, что ты помешал другим, - сказал мужчина, сидевший рядом с девушкой, поднимая голову от планшета. - То есть подумать. Наверное, думать - не в привычках молодого человека.
Развивать мысль мужчина не стал - снова углубился в чтение с экрана. Девушка украдкой бросила на него короткий взгляд: под пятьдесят, широкоплечий, чисто выбритый, с аккуратной причёской. Поймав чужой взгляд, он повернулся к соседке, и та смущенно перелистнула страничку сборника с головоломками, отметив про себя, что глаза у мужчины ясные и спокойные. Виски седые, но седина, как часто водится у успешных умных людей, только к лицу. В том, что спутник умён и успешен, девушка почему-то не сомневалась.
Когда купе зашумело чайными стаканами, парень на верхней полке проснулся. Не вставая с места, лёжа на животе, он извлёк из пакета бутылку пива и, открыв её о край оконной рамы, с шумом выхлебал. Купе наполнилось кисловатым запахом хмеля. Опустошив тару, молодой человек приоткрыл окно, опустив раму на пару десятков сантиметров. Он потянулся, чтобы выбросить бутыль из окна, но в самый последний момент был остановлен крепкой рукой мужчины.
- Вы чё? - не понял парень.
- Ничё, - передразнил его сосед. - А если кому-нибудь на голову?
- На голову? Лес же кругом.
- Значит, нечего загаживать природу. И потом - мало ли кто случайно может оказаться рядом.
- Да лан, - отмахнулся молодой человек, - кто там окажется?
Мужчина силой, почти рывком сдёрнул его с полки и, усадив подле дамы в возрасте, заявил:
- Случай непредсказуем. Расскажу я, господин хороший, одну историю - историю о случайностях. Думаю, вам будет полезно послушать.
- А можно и мне послушать? - подала голос девушка.
- Конечно, - сказал он. - Тем более что пока ещё не изобрели способ говорить так, чтобы слышал лишь один человек.
На некоторую колкость юная спутница не обиделась. Она отложила брошюрку и с интересом приготовилась внимать. Молодой человек хотел было возразить, но стух под жёстким взглядом более крепкого и сильного человека.
- Меня зовут Михаил Сергеевич, - сообщил рассказчик, - как нашего достопамятного генсека, прославившегося много чем, но более всего сухим законом. Вы-то, конечно, не помните те времена. Вас, может, и на свете не было, а у меня всё как перед глазами стоит: и перестройка, и Горбачёв, и ощущение перемен, и студенческие каникулы, и - смерть одного юноши...
В то лето я окончил четвёртый курс института. Учился на врача, мечтал стать хирургом, но на каникулы устроился обычным фельдшером в студенческом сельхозотряде - решил совместить подработку, учебную практику и отдых. Отряд был сборный - будущие горные инженеры с будущими математиками. Странное сочетание, однако, городской комитет комсомола, по-видимому, посчитал полезным соединить мужской состав горняков с дамским составом математичек. Видеть среди будущих светочей науки одних барышень мне было удивительно, но девочки пояснили, что все их парни поехали в настоящие стройотряды - возводить коровники и копать силосные ямы. До кучи в сельхозотряд на перевоспитание отправили и двух проблемных подростков - в те годы практиковали трудовые методы работы с лоботрясами, состоящими на учете в детской комнате милиции.
Летний семестр начинался сбором на Московском вокзале и неторопливым путешествием двух вагонов со студентами к Волгоградским степям - полям с помидорами и перцем. Девочки с математического факультета ЛГУ оказались дисциплинированными и аккуратненькими, проблем с ними у командира отряда, аспиранта Андрея Мамочева, не было никаких. Студентки не шумели, не пытались отстать от поезда, не бегали на остановках по платформам в поисках бабушек с пивом. На двух столиках я даже заметил скромные букеты ноготков, одно слово - барышни! Парни из Горного в соседнем вагоне, напротив, всю дорогу колобродили, умудряясь даже на самых глухих станциях добыть пиво и воблу. Конечно, сказывалась и разница в возрасте: математички были вчерашними первокурсницами, а ребята из ЛГИ перешли на последний курс.
В поезде, слава богу, серьёзных дел для меня не нашлось, разве что угостил аспирином затемпературившую Олю Семёнову и расчихавшегося Вовчика Комаровского. Вовчиком звали одного из трудных подростков, другим был Сережа Пименов. Первому стукнуло семнадцать, второму - шестнадцать. Комаровский, несмотря на юный возраст, выглядел вполне сложившимся молодым человеком с недетским выражением лица. Я бы даже посчитал его красавцем из-за огромных голубых глаз и пшеничных кудрей. Что-то есенинское проглядывало в его облике. Пименов, тоже блондин, но блёклый, с серым оттенком волос, сидел тихо, уставившись в убегающую даль. Вид он имел глуповатый, что особенно подчёркивалось оттопыренными ушами и нелепыми веснушками величиной с горох. Если Вовчик лихо хулиганствовал в каменных джунглях Лиговки и, кажется, за всю жизнь ни разу не выбирался на природу из сумрачных дворов-колодцев, то Сергей ленинградцем стал относительно недавно, прибыв с матерью на заработки из глухой деревушки в Псковской области. Мать-лимитчица, как могла, добывала пропитание, а Сережа учился в ПТУ и по мелочи поворовывал в магазинах - тырил сласти.
Я высказался о девочках-математиках как о паиньках, но, признаюсь, не все они были примерными скромницами. В поезде ко мне подошла Маша Лапина - Маруся-лапа, как звали её подружки. Вьющиеся волосы до плеч, лукавые карие очи. Хороша, но слишком бойка.
- Доктор, - сказала она с театральным страданием в голосе, - у меня вот тут болит.
И приложила мою ладонь к груди. Я, несмотря на осведомлённость обо всех тайнах женского организма, покраснел и онемел, а Маруся, расхохотавшись, убежала в другой конец вагона.
Сельхозотряд стоял лагерем неподалеку от Ахтубы, одного из рукавов Волги. Студенты жили в дощатых домиках, по трое-четверо, я делил кров с командиром отряда, а в самом большом доме обитал Гурам Лекишвили - усатый молодой грузин с огромной вороной копной волос, милиционер, призванный охранять покой мирных работников полей. От наплыва свежих девиц Гурам ошалел и под вечер первого дня издал приказ, вывесив его на ватмане в столовой: "Ходить в купальниках на территории лагеря запрещается!". Приказ девочек расстроил, потому что жара стояла несусветная, градусов сорок. Маруся назло Гураму нарочно прогуливалась перед его окнами в трёх крохотных лоскутках, тот ругался, рвал лепестки пионов, стоящих у него на подоконнике в простой трехлитровой банке, а Маруся томно потягивалась и старательно крутилась перед сердитым охранником под сдавленные смешки приятельниц.
От резкого перепада температуры - в Ленинграде, когда мы уезжали, было около пятнадцати - несколько человек сразу заболели, как ни странно, ангиной. В том числе и Вовчик, захандривший ещё в поезде. Впрочем, он быстро оклемался, зато после недели прополки лука в лазарет явился Серёжа.
- Вот, - сказал он, прокашливаясь. - Не могу ходить.
Парень скинул кеды и продемонстрировал на пятке кровавую мозоль. У меня сердце оборвалось - пузырьки раны сочились и, по-видимому, причиняли ужасную боль.
- Как же так? - поразился я. - Кеды мягкие! Как ты умудрился?
- Камень попал. Натёр немного, думал, пройдёт, а оно не прошло.
Обработав рану, я выписал страдальцу освобождение. Пока отряд собирал помидоры, Пименов скакал по лагерю на одной ножке и помогал поварихам по кухне. С поймы безымянного ручейка, протекавшего в полусотне метров от нашего студенческого городка, он таскал кухонным девушкам луговые цветы, а заодно и себе. Я застукал его с пучком лютиков, Серёжа засмущался и спрятал букет за спину.
- Брось стесняться, - сказал я ему тогда. - Вон у Гурама всё время цветы на подоконнике, и у командира тоже.
У Гурама раза два-три в неделю появлялся свежий букет пионов, а у Андрюхи Мамочева - колокольчики. Мамочев ставил колокольчики в бутылку из-под лимонада и посмеивался:
- Хорошо, брат Миха, быть начальником у дам. Никакой конкуренции! Одни поклонницы.
Одна из таких тайных поклонниц оставляла Андрею колокольчики на ступеньках у домика. Конкурентов у него и в самом деле не было. Лопоухий Серёжа был мал и туповат, а парни из Горного института преимущественно развлекались выпивкой. Мы с Мамочевым головы себе сломали - откуда они берут водку? В магазине ближайшей деревушки из-за сухого закона не появлялось ничего спиртного, да и за пределы лагеря горняки практически не ходили. Впрочем, на сбор помидоров, они ходили тоже редко. Им ставили прогулы, вычеркивали трудодни, а они и в ус не дули. А что! Поят, кормят, погода курортная, река Ахтуба тёплая, санаторий, да и только. Правда, возлияниям молодые люди предавались тихо, преимущественно по ночам, и нам с Мамочевым и Лекишвили ни разу не удалось поймать их с поличным. Мы узнавали о попойке только по дружному отказу выхода в поле. Андрей, строго тряся указательным пальцем, грозился выгнать их из комсомола, Гурам, заряжая в банку новый пук пионов, грозился пожаловаться в райотдел милиции, на это парни лишь посмеивались - комсомол уже стоял одной ногой в могиле, а милицию они не боялись.
Откровенный интерес к девушкам с мат-меха проявляли трое: Гурам, Вовчик (ведь он был всего лишь на год их младше) и Макс Иванов, наиболее живой из парней-горняков. Да, чуть не забыл! Иногда потаращиться на столичных студенток приходил Яша, лохматый детина лет двадцати пяти из местных. Вёл он себя корректно и обычно на пару с Гурамом тихо глазел, сидя на крылечке, на приезжих красавиц.
Вовчику нравилась Маруся-лапа. Что неудивительно, поскольку интуитивно хулиган с Лиговки искал себе в пару такого же шустрого человека, каким был сам. Он подкатывался к Маше, и та, фыркнув и обозвав Вовчика люмпен-маргиналом (бедный Вочик! Он и слов таких отродясь не слыхал!), по своей кошачьей натуре принималась дразнить бедолагу. Она загорала не иначе как под Вовкиными окнами, а когда тот не выдерживал и присаживался рядом, лупила книжкой по кудрявой Вовкиной голове.
Вовчик Комаровский обитал в домике с Сережей и Максом. Макса - здорового накаченного парня - подростки уважали. Макс гонял их с уборкой и ни разу не взял в руки тряпку. Вовчик, впрочем, тоже. За всё отдувался Пименов. Комаровский работать не любил и на поле едва ковырялся. После поездной простуды он несколько раз пытался мня разжалобить, ссылаясь то на головную боль, то на насморк, и показательно шмыгал носом, но я пресекал попытки симуляции. Однажды он, по примеру парней из Горного, просто не вышел на вахту, но рассвирепевший Мамочев лично втащил лентяя за шкирку в автобус-развозку. Со студентами из ЛГИ у Мамочева, помнится, такой номер не прошел, Вовчик же пока еще слушался.
Теперь, собственно подхожу к главному. К Вовчику. Вернее, к его смерти.
Комаровского нашли в полночь под густой осыпающейся шелковицей. Часть ягод успела нападать на его лицо и мы не сразу разобрали, где сок, а где синяки. Вовчика заметила Оля Семёнова. Она возвращалась последним автобусом из Волгограда, куда на выходные отпустил её к родственникам Андрей Мамочев. Метрах в двухстах от лагерных ворот девушка заметила Вовчика. Тот лежал неподвижно на лужайке под раскидистым деревом, лицо его было изуродовано - опухшее, с гематомой на левом глазу. Под левой же скулой - след от чего-то твёрдого, предположительно костяшек кулака. Нос, челюсть, щёки, шея - всё раздуло до неузнаваемости.
С криками Оля побежала к Гураму, потом к нам с Мамочевым. Мы уже валялись по постелям с книгами, но мгновенно вскочили и бросились на помощь к Комаровскому. К сожалению, помогать было поздно - Вовчик не дышал, на раздражители не реагировал, пульс на сонной артерии не прощупывался, рефлексы со стороны роговицы отсутствовали. Я поднялся и отступил. Вовчик был мёртв...
- Почему ты стоишь? - закричала Оля. - Сделай что-нибудь! Ты же врач!
- Я не врач, - тихо возразил я, - мне еще два года учиться. И в ординатуре потом... Что тут сделаешь? Он умер. Где-то час назад.
- Час назад? - как мне показалось, Гурам вдруг заволновался. - Ты это точно знаешь?
Я пустился в развернутый пересказ учебника по паталогической анатомии, но милиционер слушал меня в пол-уха и даже не дослушал, оставив нас и направившись к себе в домик звонить и вызывать следователей и специальную бригаду. Телефон в лагере был только у него, это я знал точно, потому что пару дней назад вызывал неотложку по поводу незаживающих ран на Серёжиной пятке. Врач из неотложки прописал Пименову антибиотик и посоветовал положить подростка в больницу, а затем отправить домой. Антибиотик, кстати, здорово помог - Серёжа пошёл на поправку.
- Что-то темнит Гурам, - заявил Мамочев, отводя меня в сторонку. - Час назад я шёл от председателя совхоза из деревни, Комаровского не видел, зато видел, как Лекишвили двигался навстречу. Заметил меня, развернулся и пошёл к себе в дом. Как будто испугался чего-то. Я заглянул к нему, а он цветы над банкой подрезает. Надо бы понаблюдать за ним, ты как думаешь?
Я кивнул.
Пока Андрей успокаивал набежавший народ, а вернувшийся Гурам огораживал место гибели Вовчика при помощи ящиков для помидоров, я с фонариком в руках присел возле тела. Рубаха погибшего выбилась из брюк, ворот был расстегнут чуть ли не до пупа. Приглядевшись, я обнаружил несколько странных, на мой взгляд, вещей. Во-первых, пуговицы с ворота были вырваны с мясом, будто Вовчика трясли за грудки. А во-вторых, по окружности шеи и над ремнём шла какая-то еле заметная сыпь. Может, ворот и пояс натёрли?
Гурам накрыл тело простынёй и нервно закурил. Я же принялся бродить по дороге вперёд и назад, размышляя о причинах гибели. Черепно-мозговая травма? Но почему смерть наступила так быстро? Отравление? Чем? И откуда гематомы на лице и груди? В размышлениях я описал круг по лугу и почти у ручья под старыми грушевыми деревьями заметил подвявший букет цветов - ромашек. Трава возле букета была смята.
Когда я вернулся с букетом к Вовчику, вперёд выступила Маруся-лапа, выхватила у мня цветы и неожиданно расплакалась, прижимая давленые ромашки к сердцу. Потом, ни слова не говоря, бросилась прочь.
- Что это с ней? - спросил Гурам. - Чего ревёт?
- Вы считаете, нет повода для слёз? - мрачно высказался Мамочев. Он даже не стал скрывать в голосе свою неприязнь к охраннику.
- Ромашки - любимые Марусины цветы, - печально произнесла Оля Семенова. - Вова дарил ей ромашки. Она смеялась над ним, называла сопливым ухажёром, а сама брала их.
- Да это он её тут ждал, - произнёс молчавший до сих пор Серёжа. - Он мне говорил, что вечером пойдёт охмурять Марусю.
Он громко икнул и от конфуза что-то пробормотал, пытаясь скрыться за спинами студентов.
- А ну, дыхни! - приказал командир отряда, а когда Пименов помотал головой, отказываясь подчиниться, Мамочев сам подошёл к нему и повёл носом. - Ты выпил. Говори, где пил?
Сергей сердито уставился в землю. Андрей жёстко добавил:
- Буду ставить вопрос о твоём исключении из отряда. И вас всех, - он обернулся и выразительно посмотрел на группу парней-горняков. - Всё равно ни черта не работаете.
Часа через два прибыла милиция. Остаток ночи следователи опрашивала свидетелей, фотографировали, писали бумажки. Затем Вовчика увезли на унылой "буханке" сельской скорой помощи, а всем нам велели не покидать лагеря.
Наутро в поле вышли все, даже Пименов с кровавой мозолью. Жарило солнце. Над плоской, как географическая карта, степью висело марево, горизонт мерцал и дрожал. Пименов сидел на ящике возле кучи собранных томатов и лениво сортировал, вытянув ногу, как Карл Двенадцатый под Полтавой. Ребята из Горного столь же лениво ковырялись в на помидорных грядках, изучая спины девчат-математиков, рванувших далеко вперёд. Я не обязан был ездить в поле, но в тот день мне ужасно не хотелось сидеть в лагере одному. Поэтому вместе с Мамочевым я грузил ящики с отсортированным урожаем на юркий тракторок.
Оля Семёнова остановилась возле нас с ведром помидоров и, помявшись, сказала:
- Я, наверное, буду выглядеть как доносчица, только это будет нечестно, если я промолчу..., - девушка глубоко вздохнула и выпалила, - Маши Лапиной вчера не было в нашем домике. Мне девочки сообщили, что они уже легли, а Маша даже не появилась.
- Где же она была?
- Не знаю, - ответила Оля. - Честно, не знаю. А спрашивать не хочу. Она потом... после Вовы... Она всю ночь проплакала. Я пойду, девочки смотрят...
Оля убежала, высыпав красные помидоры в ящик с зелёными.
- Значит, Лапиной не было на месте в момент убийства, - проговорил Мамочев. - Интересно, а где был Пименов и Гурам? Надо бы с Максимом побеседовать, что он о мальчишках знал, соседи, всё-таки. И Гурама пробить. Не нравится он мне, скользкий он.
Как по мне, так ничего скользкого в нашем грузинском страже порядка не было. Большую часть дня он сидел у ворот лагеря и любовался девушками. Опять же, с деревенскими хорошо договаривался - никто, кроме Яши, к нам и не совался.
В обед мы разработали план, как выманить Гурама из домика и проверить его бунгало. Я должен был ворваться к нему и закричать, что нашёл кое-что интересное возле ручья, а в это время Андрей пробрался бы к Гураму. В качестве интересного предполагалось предъявить окровавленный платок, который якобы нельзя было трогать, чтобы не смазать улику. Мы отжали из лопнувших помидоров сок на грязный платок Мамочева, я после смены бросил его в кусты в полукилометре от домика Лекишвили.
Фокус наш удался: Гурам важно сфотографировал платочек, потом палочкой извлёк его из кустов, поместив в стеклянную банку. Домик он захлопнул, но не закрыл на второй, серьёзный замок. Андрей легко, отжав щеколду ножом, проник внутрь, мысленно поблагодарив небеса за то, вход в домик был с противоположной от лагеря стороны.
- Ну? - нетерпеливо спросил я, после того, как мы укрылись в нашем убежище.
Андрей раскрыл сжатую ладонь и предъявил три лепестка пиона.
- И это всё? - разочарованно спросил я. - У него ж эти цветы прямо на окне стоят.
- Сейчас как раз не стоят, - ответил Андрей. - А лепестки я нашёл у стены под его кроватью. Вот скажи, что они там делали?
- Мало ли что. Глупости какие-то.
- Не скажи. У него там очень чисто, прямо аккуратист такой - ни пылинки. И вдруг цветочки под койкой. Ты лучше прикинь, сколько времен они там могли пролежать?
- Давай поставим эксперимент, - предложил я. - Оторвём лепесток от цветка и посмотрим, когда он станет таким же подсохшим.
- И, кстати, - поинтересовался вдруг командир, - а где он эти цветы берёт?
Андрей отправился на вечернюю линейку подводить итоги смены, я же решил посетить моего больного - Серёжу Пименова.
Пятка его подживала. Я сменил ему повязку, после чего ненароком поинтересовался, где он был в предполагаемое время гибели Вовчика.
- Меня уже спрашивали, - пробубнил Сергей. - Я у парней сидел в третьем домике.
Уши его засветились нежно-розовым цветом.
- Они могут это подтвердить?
- Нет, - насупился подросток. - Они милиции сказали, что меня там не было. Только я там был. Теперь милиция думает, что это я Вовчика...
- Вы там пили, - догадался я. - И никто не хочет в этом признаваться. Эх, вы, дураки!
Я уставился в окно, соображая, кому и как преподнести догадку (Мамочеву точно надо будет сообщить!), и тут мой взгляд наткнулся на кучку засохших букетов, явно вышвырнутых из этого окна. Мятые, будто жёваные лютики, высохшие и потерявшие свой цвет, напомнили мне, что так же грустно, как жизнь этих нежных цветов, может окончиться и жизнь человека.
- Это Вовчика тумбочка? - спросил я, стряхивая скорбные мысли.
- Вовчика. Её вчера смотрели, ничего такого не нашли.
- Тогда и я посмотрю.
Пименов пожал плечами.
Среди самых обычных маек и штанов я наткнулся на пакет с металлической цепочкой и солдатским ремнём. Я покрутил в руках находку - ремень и цепочка были дешёвыми, очень дешёвыми и явно новенькими - и сунул обратно. С ремнём понятно, а зачем нужна была цепочка? Нацепить, как это стало модным, какой-нибудь демонический символ?
- Макса нет? - в домик заглянула Маруся. Она облачилась в чёрную футболку и чёрные очки, обозначая траур. Под очками, скорее всего, девушка прятала припухшие глазки.
- Пойдём, поищем его вместе, - предложил я, вставая с кровати Серёжи.
- Не надо, - отрезала Маша, - и, вообще, что ты пристаёшь ко мне? Что ты лезешь?
Она с размаху шарахнула дверью, оставив меня в недоумении. Разве ж я лезу?
Я оставляю за кадром волнение и беспокойство, охватившие студенческий городок. Прошёл слух, что виноваты деревенские, затем кто-то пустил сплетню о разборках Вовчика с более успешным кавалером, не уточнив, впрочем, кто именно был этим кавалером. Маруся-лапка крутила перед парнями своим пушистым хвостиком, но явное предпочтение никому не оказывала.
В час ночи я выскользнул из лагеря через отжатые прутья забора, чтобы прогуляться по деревне в поисках цветника или клумбы с пионами. Мамочев высказал пожелание пойти со мной, но не смог - провалился в сон, а я пожалел его, не стал будить ради нескольких лепестков для эксперимента.
Село умолкает рано, обычно редкие окна светились после программы "Время". А час - совсем глухая ночь с пустынными улицами. Что меня очень и очень устраивало. Я тихо ступал по пыльной дороге, время от времени срывая по ягодке черешни, свисающей из-за оград палисадников. Местные ревностно относились к попыткам полакомиться за их счет, поэтому я не наглел: одна-две черешенки не нанесли бы большого урона. Я вытягивал шею и крутил головой в поисках нужных цветов, прошагал через всю деревню, свернул на параллельную к главной улицу, затем ещё на одну, и, в конце концов, отыскал пионы в саду около кирпичного дома на самом краю села. Перемахнув через штакетник, я сорвал один цветок, сунув его затем в карман студотрядовской куртки. От любопытства обошёл дом по периметру, но когда забрехала собака на соседнем участке, вылетел из двора.
-Кто там? - в окне зажёгся свет, и в проёме показалась женщина. Я остолбенел: до чего знакомый профиль! Густые, толстые, как проволока, волосы, прямой острый нос, выступающий подбородок.
- Яшу можно? - спросил я, ничуть не сомневаясь, что это его мать - сходство было разительным.
- Нет его, - сердито бросила она. - Яков уехал к тётке. Третьего дня ещё. Иди отсюда, нечего тут ходить, спать мешаешь.
Женщина закрыла окно и погасила иллюминацию. Я растерянно почесал затылок.
- Она сегодня не в духе, - прогундел чей-то голос у меня над ухом. Я повернулся и заметил фигуру в ватнике, подивившись, как же фигуре не жарко. - Уже пробовал - бесполезно, всех выгоняет. А ты с лагеря что ль?
- Ага. С лагеря.
- Пойдём ко мне, у меня есть заначка. Посидим, как интеллигентные люди. Моя-то укатила к матери, дак я свободен.
- А работа? - спросил я деловито.
Фигура в ватнике, оказавшаяся небритым мужиком лет сорока, расслабленно махнула рукой. Не имея ни малейшего желания сидеть, как интеллигентному человеку, я всё же двинул следом за гостеприимным ночным незнакомцем, решив, что тот поделится важными для меня сведениями. Мы "крякнули" с ним за знакомство, потом за здоровье, потом за родителей, потом за что-то значительное, но дальше я уже не помнил. Борис Иванович - так представился мой собутыльник - подливал мне в классический гранёный стакан мутноватую огненную жидкость и старательно выкладывал сельские новости. Директор совхоза был мужиком "ничо", школу с сентября закрывали, зато фельдшерский пункт открывали, черешню и абрикосы можно по приличным ценам сдать в кооперативный магазин, а Валька закрыла точку из-за того, что в связи с убийством понаехала милиция.
- А Яшка Валькин - как парень? - полюбопытствовал я.
- Странный он, - понизив голос, сообщил Борис Иванович. - Так-то - вроде, куркуль, как и мамаша его. Но в иной раз как взгоношится! Как набросится на тебя! Как ни крути, а кровь папашина играет. Отец-то у него откуда-то с Кавказа. Яшка и на меня, было дело, наезжал, но я убедил, что это он зря.
- Как же вам это удалось? - поинтересовался я заплетающимся языком.
- Да как, как... По щам отоварил, и вся недолга. И ты, парень, бери на вооружение...
Что именно брать на вооружение, я не дослышал, потому что рвотный рефлекс - реакция на этанол с большим количеством сивушных масел - выгнал меня из дома и вывернул всё нутро. Кое-как затем я дополз до своего жилища и бухнулся в постель, из последних сил ощипав и бросив под кровать махровую головку пиона.
- Ну и амбре, - поприветствовал наутро Мамочев. - Вот уж не ожидал от тебя!
Я рассказал о своих успехах, поминутно хватаясь за гудевшую голову. Мамочев, услышав о Яше, воскликнул:
- Врёт дамочка! Не мог он три дня назад уехать! Я его в день смерти Комаровского в селе видел, когда к бригадиру забегал. - Андрей задумался, а затем поделился важным открытием. - Дожал я девиц. Маруся вчера назначила Вовчику свидание, Пименов не врал. Подружки тоже слышали. Ты, ведь, освобождение ей выписывал?
- Да, три раза. Один раз по дамским причинам, два из-за диареи.
- То есть, из-за того, что ты бы не стал проверять! А вспомни-ка, ещё кто-нибудь из девочек оставался в лагере, кроме неё?
- Нет. Только парни из Горного.
- Вот! - Андрей торжествующе поднял указательный палец. - То-то и оно! Сейчас всё проверим. У меня всё записано!
Он полистал тетрадочку с трудоднями, а затем ещё более торжественно продекламировал:
- Угу. Сладкая парочка, баран да ярочка. Заметь, кстати, что именно Максим Иванов проживал с Комаровским.
Я снова потёр чугунный лоб:
- Что-то я не понял, ты с Гурама на Макса переключился?
- Не переключился, а добавляю в список подозреваемых. Очень уж подозрительно выходит: в ночь гибели Вовчика он был один, и никто не смог бы подтвердить его алиби. Получается, что из всего нашего отряда мы ничего не знаем о том, где были, только про него, Гурама, Марусю и Сергея.
- Оля Семёнова?
- Ну да, - нехотя признал Мамочев, - Оля тоже. Не представляю, правда, как бы она смогла разукрасить здорового парня.
- Деревенские?
- И такое вероятно, - снова признался Андрей. - Найти бы причину. Раскрутили бы.
- Ну и раскручивай Иванова. Предлагаю такую версию: Маруся назначила свидание сразу двоим - Вовчику и Максу. Парни подрались, и Макс случайно убил Вовку.
- Зачем ей двоих приглашать?
- Насладиться зрелищем. Ты же знаешь, какая она провокаторша. Только всё пошло не так, и поэтому молчат оба.
- А Пименов?
- Что Пименов?
- Как он мог оказаться в третьем доме? Он же сопляк, его отродясь горняки не замечали, они вообще, таились от всех со своими попойками, а тут на тебе! Чужого зовут, да еще такого мелкого и глупого... Одни вопросы. Кстати, спасибо за пионы. Отлично подсохли.
Андрей поднял с пола лепесток, внимательно покрутил его. Потом растянул широкое скуластое лицо в довольной улыбке:
- Немного свежее, чем те, что у Гурама. Думаю, к вечеру как раз дойдут до нужных кондиций. А что это значит?
- Что?
- Что цветы у нашего стража порядка появились тоже ночью! Когда Комаровского убили. А я как раз видел, как Гурам в дом забегал и затем цветы обрезал.
- Слишком много цветов в этом деле, - вздохнул я. - Вовчик с ромашками, Гурам с пионами, Пименов - и тот с лютиками. Тебе, кстати, колокольчики сегодня притаранили?
- Нет, - сказал командир. - И, слава богу. Надо быть совсем бесчувственной скотиной, чтобы в такой ситуации любовь-морковь устраивать.
- Послушай, - сказал я вдруг. - А ты точно уверен, что тогда вечером ты именно Гурама видел?
Андрей напряжённо уставился в потолок - там в углу, в лёгкой паутинке покачивался парашютик одуванчика - после чего, хлопнув себя по лбу, возбуждённо проговорил:
- Точно! Как же я не догадался! Один рост, волосы похожи, а на улице темно.
Он пулей выскочил из домика, а я, чтобы проверить версию, поспешил к берегу ручья, к тому месту, где был найден Вовкин букет ромашек. Встав на колени и перебрав травинки, я с удовлетворением нашёл то, что предполагал найти - пожелтевшие, скукожившиеся лепестки пиона. С торжествующим выражением лица я вернулся в дом. И вовремя: ко мне как раз явился первый пациент.
- Это..., - как всегда прокашливаясь, пробурчал Пименов, - не надо меня домой отправлять. У меня уже заживает.
Сергей стянул носок и принялся разматывать повязку. Я оглядел ранку - она почти затянулась. И тогда я впервые заметил, что она была не одна, и не сплошная - пятку подростка покрывали следы от некогда мокнущих пузырей. Сыпь. Как у Вовчика на шее и поясе.
Михаил Сергеевич оборвал рассказ, обвёл глазами слушателей. Те с напряженным выражением лиц внимали воспоминаниям.
- Сходите-ка, молодой человек, выбросите бутылку куда положено, - предложил он. - А пока ходите, пораскиньте мозгами, как так всё вышло в этой запутанной истории, и кто виноват. Принимаю любые версии.
- Это Яшка Вовчика укокошил, - безапелляционно заявил тот. - Что тут думать? Вовчик Марусю ждал, а тут Яшка идёт. Вовчик подумал, что Яшка тоже на свидание, и полез в драку, ну и получил в рыло. А Гурам с матерью Яшку выгораживали.
Парень поднялся, вышел из купе. Когда дверь за ним затворилась, девушка несмело возразила:
- А мне кажется, что не Яша, а Максим Иванов. Маруся позвала одновременно обоих на свидание - ну, вы же знаете, что девушкам нравится, когда из-за них бои устраивают. Макс и Вовчик подрались, И Макс случайно убил соперника. А Марусе на самом деле нравился Иванов. И она решила не выдавать его.
- А при чём тут сыпь на теле? - резонно вопросила пенсионерка, поправляя очки на переносице.
- Нажрались оба дряни какой-то, - сказал вернувшийся молодой человек, - на юге много всего такого. Они ж глупые были, не знали, что можно есть, а что нельзя.
- Ага! А почему только на пятке болячки высыпали? - с воодушевлением ополчилась на соседа пожилая дама. - Нет, еда тут ни при чём! Я думаю, этот Пименов дружка своего отравил.
- Отравил? - хором изумились молодые люди, а Михаил Сергеевич чуть заметно вскинул брови.
- Да, отравил! Втёр ему в шею яд, Комаровский от яда распух и умер. А для отвода глаз Серёжа ещё и синяков понаставил.
- Да на кой чёрт ему убивать Вовчика? - заартачился парень. - Что им делить-то было?
- Нечего, - подсказал Михаил Сергеевич. - Они и незнакомы были до отряда. Делить им было нечего.
- Ну, тогда Гурам, - быстро соориентировалась женщина. - И не из-за любви. Просто Вовчик увидел что-то такое, что видеть нельзя, и милиционер убрал свидетеля.
Михаил Сергеевич, невесело покачав головой, посмотрел в окно, будто сквозь мелькающие луга и перелески пытался разглядеть грустное лето своей молодости.
- Может, это Мамочев - убийца? - предположила юная попутчица, не веря себе самой. - А что? Бегал, суетился, пыль в глаза пускал, чтобы отвести от себя подозрения.
- Нафиг ему салабон сдался? - ехидно спросил парень. - Из-за того, что план по сбору помидоров не выполняет?
- Ну, это я просто не знаю, что и думать. Пусть уж Михаил Сергеевич расскажет, как на самом деле было.
- Расскажу, - пообещал тот. - Конечно, расскажу. И что удивительно - каждый из вас в своём роде был прав. Кроме, Мамочева, разумеется. Уж на нём точно вины никакой не было.
- Так кто же? - в нетерпении заёрзала девушка.
- Этот вопрос долго решали потом в суде, - промолвил Михаил Сергеевич. - Такой получился казус. Я же считаю - виноваты было равнодушие, лень, недальновидность, трусость, жадность. Всего понемногу в отдельных актёрах этой драмы составило гремучий коктейль, который не замедлил взорваться...
Якова поймали в столице - по прибытию поезда Волгоград-Москва взяли под белы ручки и отправили с конвоем обратно. Яша поначалу молчал, но после того, как мы с Мамочевым привели следователю свою версию, а тот искусно подвёл беглеца к мысли о том, что все подробности известны, Яша заговорил.
- Вижу, вы всё уже знаете, - сказал он, - значит, Гурам сдал меня... Только я не убивал. Легко стукнул, а он сам упал. Если б от такого помирали, у нас полсела бы уже не было - ребята, чай, дерутся постоянно. Он только хрипел, матерился и даже не отбивался, тряпка, а не пацан.
Яша не лгал, и признание его подтвердило то, что мы с командиром отряда сообща разгадали. В первую очередь нас заинтересовала нежная любовь Гурама Лекишвили к пионам. Он обновлял букет примерно два раза в неделю, и с той же частотой кто-либо из студентов-горняков не выходил на работу. Если добавить результаты осмотра деревни на счёт этих пионов - только одна хозяйка выращивала их, и она же гнала самогон - становилось понятно, что пионы появлялись в лагере вместе с огненной водой, и присутствие их на окне у милиционера служило сигналом о прибытии новой партии пойла. Вас удивит такая конспирация, но в разгар горбачёвской битвы за трезвость народ и не на такие хитрости пускался.
Соответственно, возникал вопрос - кто подносил самогон? Самому Гураму в селе на известной точке появляться было бы опасно и неосмотрительно, за Валентиной, вероятно, тоже могли проследить любопытные глаза, а вот сын её Яша - парень молодой, ему гулять возле лагеря вполне дозволительно. В самом деле, почему бы молодому человеку не поглазеть на столичных девушек? Яша этим и пользовался, передавая алкоголь и цветы.
Как вы уже узнаете, в какой-то момент меня осенило - а Гурама ли видел Андрей в ночь убийства? А если не Гурама, то кого? Из всех наших студентов, как тогда выяснили, алиби не было у Пименова, Иванова и Лапиной. Ни один из них не был похож на Гурама: Максим слишком высок, Сергей, наоборот, мал ростом, а Маруся - ну, тут и говорить нечего. Зато Яша, которого частенько видели на крыльце охранника, вполне мог быть с ним перепутан: оба носатые, худощавые, с пышной шевелюрой и одного роста. И это его видел тогда Андрей. Это Яша, испугавшись содеянного, бросился прочь от неожиданного свидетеля и спрятался у Гурама. Под кроватью. Вместе с бутылью самогона и букетом пионов, которые нёс тогда в лагерь.
Элементарные рассуждения привели бы человека, далёкого от медицины, к простому выводу - Яков встретил Вовчика, они отчего-то сцепились друг с другом, Яков избил подростка, тот умер от побоев. Но меня смущала сыпь на теле Комаровского по шее и талии, и опухшая, словно надутая нижняя половина лица. А также простуда, подхваченная Вовчикомом в поезде. Я вспомнил, как оглушительно чихал Комаровский, сидя у стола с ноготками. Нет, никакая это была не простуда! Аллергия - вот что это было. Тогда и опухшие ткани лица, и яростно разорванный ворот рубахи становились объяснимы: отёк Квинке. Одно наложилось на другое - Вовчику уже до драки становилось плохо, стремительно развивался отёк, а от Яшиного удара Комаровский на некоторое время отрубился. Яков, испугавшись, дал дёру, наткнулся на Мамочева и укрылся у Гурама. Комаровский же, очнувшись, понял, что задыхается, как мог, расстегнул ворот, выдрав с мясом пуговицы, попытался дойти до лагеря. Он осилили полпути, но сил из-за травмы головы не было...
На главный же вопрос, с чего вдруг у парня возникла такая бурная реакция, (ведь, и ноготки он пережил, и ромашки для Маруси, и цветение на протяжении всей его семнадцатилетней жизни тополей-одуванчиков и прочей городской флоры) дал мне ответ Серёжа Пименов. А если точнее - его мозоль, странным образом возникшая, когда тот расхотел работать, и не менее странным образом зажившая, когда зашёл разговор об отправке Сергея домой. Не была ли она искусственно вызванной? Тщательно прокрутив в голове эпизоды лечения Пименова, я крупным планом выделил неожиданную любовь подростка к лютикам. Помните, сколько их, иссохших, валялось под окнами Серёжиного домика? Лютик едкий - непростое растение. Своё название получил не по прихоти впечатлительных ботаников, а из-за опасного свойства вызывать химический ожог при попадании на кожу сока любой из его частей. К тому же - сильнейший аллерген. Пименов, как бывший деревенский житель, знавший не понаслышке о воздействии лютика на домашний скот, решил избавиться от утомительной работы, натерев себе ногу ядовитым растением. Расчет его удался - ожоговые раны я принял за мозоль и освободил симулянта от работы.
А теперь переходим к ремню и цепочке. И следам на теле Комаровского, в точности соответствующим новым покупкам. Как я предположил, а Пименов потом на допросе подтвердил моё предположение, Вовчик позавидовал вольнице Пименова и решил повторить фокус. Только в качестве основания должна была выступить воспалившаяся аллергия на металл, для чего Комаровским и были куплены дешёвые металлические вещи. Сергей натёр Вовчику соком лютика места якобы соприкосновения, но тот не успел нацепить предметы. Придуманная аллергия превратилась в настоящую и жестоко ударила по Вовчику. Вскрытие это потом подтвердило.
Что же касается Макса и Маруси, тут всё было просто. Отношения их, несмотря на демонстративные выплясывания девушки перед другими молодыми людьми, дошли до самой интимной стадии. Несколько раз Лапина отпрашивалась по болезни, чтобы остаться наедине со своим воздыхателем, но бесконечно придумывать болезни невозможно, и Маруся пустилась на хитрость, на невинную хитрость, как ей казалось. Она позвала Вовчика на свидание, и пока тот с букетом ромашек терпеливо ждал принцессу на берегу ручейка, устраивала с Максомом у него в домике экспресс-встречу. Им мешал Сергей - Макс попросил приятелей завлечь Пименова и задержать минут на двадцать. Те задержали как сумели, пригласив мальчишку на взрослую попойку.
- Что послужило причиной ссоры? - спросил следователь Якова.
- Да, ерунда какая-то, - с досадой произнёс тот. - Дурость. Спросил его, что он тут торчит, попросил закурить, а он стал прогонять меня. Со мной не надо так. Сказал бы, иди, Яша, у меня дела есть, я бы понял. А он мне - не твоё собачье дело, чурка нерусская. Я спросил, кто тут собака и кто тут чурка, и решил проучить... Чёрт меня дёрнул связываться с малолеткой... Дурость...
Так и вышло: лень и нежелание трудиться двух не слишком умных подростков, вспыльчивость и трусость деревенского парня Якова, двуликая натура Гурама, недальновидная игра Макса и Маруси - по отдельности эти качества не принесли бы особого вреда, но, собранные воедино, привели к трагедии. Потому и предлагаю вам, молодой человек, прежде, чем что-либо делать, подумать о возможных последствиях. Одна маленькая глупость, слившись с другими такими же крохотными глупостишками, могут порой стать причиной огромных бед.
Михаил Сергеевич встал, давая понять, что разговор окончен. Соседи его, просидевшие затем некоторое время в полном молчании, зашевелись, шумно вздохнули.
- Ладно, - буркнул молодой человек, - я понял.
На верхнюю полку он забрался, снова задев девушку, но, свесившись головой вниз, извинился.