Король сидит на троне и из-под полузакрытых век наблюдает за гостями. Те смеются, пьют вино, едят искусно приготовленные блюда, совершенно не чувствуя вкуса, некоторые уже спят, кто под столом, а кто - лицами в тарелках, пуская пузыри подливы и расшвыривая дыханием листья салата. Король снял корону, он сидит и наблюдает за гостями. Он как будто бы оцепенел, он не слышит шуток пьяного шута, - они как никогда унылы и пошлы, как никогда правдивы, - он не пьет, а лишь восседает на троне.
Он просто сидит и наблюдает за гостями.
А его сын, сын короля, уже сделал первый шаг из окна замка.
Старый монарх созерцает манжеты дорогих рубашек, когда-то белых, нынче же в разноцветных пятнах жирных соусов, глядит на драгоценные камни, заключенные в золото перстней и ожерелий. Слуги снуют то сюда, то туда, доливая хмельным гостям еще вина, поднося им все новые и новые блюда с разнообразной снедью. Король не помнит, когда этот пир начался, и не знает, когда он закончится.
И его это сейчас не интересует.
Сейчас он просто сидит и наблюдает за гостями.
А его сын уже спускается со стены, вздрагивая и замирая с каждым прикосновением к смрадным и жутким телам повешенных.
А гости, кажется, не замечают монарха. Справа, в опасной близости от короля, два пьяненьких маркиза в голос говорят о том, что король уже стар, и наследник его еще очень мал, и потому короля надо спровадить на тот свет как можно быстрее. Слева спорят о смерти короля, - как скоро она наступит. Один озорной князек уже принимает ставки, сосредоточенно записывает что-то погрызенным пером. Дамы - олицетворение порока - томно закатывают блестящие глаза, прижимают руки к жаркой груди, жар которой не в состоянии разогреть ледяные камни их сердец; они тушат ее опрокинутым вином краснее крови, но хмельные кавалеры своими языками разогревают и разогреваются пуще прежнего.
Шут пьяно хохочет, бормоча что-то о свинине в красном вине.
За дальним концом стола уже назревает потасовка, и многие с интересом прислушиваются и присматриваются к развивающемуся разговору и действию. Рядом кто-то шумно выплескивает, погрузив два пальца в рот, все лишнее из своего желудка прямо на пол. Стража безучастно смотрит на все это, изредка поглядывая на короля и посмеиваясь, чего делать им нельзя ни при каких обстоятельствах.
Король закрывает глаза и жестом подзывает слугу. Тот подносит ему полную чашу вина.
Сын короля, сдерживая слезы, глядит на черный и мрачный замок, окна которого светятся зловеще и тускло. Он кусает губы, но это не помогает. Он отдается рыданиям и уходит прочь от замка, что никогда не был ему домом.
В комнате же, которая находится рядом с пиршественным залом, витает запах легких как душа наркотиков, звучат скрипки и виолончели, звучат достаточно тихо для того, чтобы не мешать никому, и достаточно громко, чтобы не слышать ничего, кроме биения сердец людей, находящихся рядом.
Комната небольшая, но кажется, что границ у нее нет, - настолько хитро расположены свечи. Оркестра тоже не видно, и кажется, что музыка звучит внутри, что поднимается просто из глубин сердца, что она - это ты. Кажется, что несколько диванов просто стоят посреди всего мира, посреди бесконечного пространства, это - центр вселенной, хотя от подсвечников, что стоят вокруг, до стен - считанные метры. Потому нет ощущения уюта, нет ощущения защищенности. Они - наедине со всеми своими страхами.
И потому страх, дискомфорт, отвращение обволакивают душу, пропитывая ее, делая ее мягкой и влажной, оттого становится еще противнее. Аккуратные столики, на которых стоят полупустые бутылки и кальяны, дымятся трубки, - степенны и непорочны, но в одурманенном сознании - наглы и бесцеремонны. Потому графиня и отворачивается от них, стыдливо прикрыв наготу, не замечая темных, едва видимых в полумраке комнаты, мужских силуэтов, стоящих за подсвечниками. Время от времени кое-кто из находящихся в комнате лениво вскидывает вверх руку, и силуэты оживают, выходя из своего темного пристанища. Это - люди, они одеты в штаны и розовые жилетки поверх снежно-белых рубашек. Они неслышно подходят к гостям, склоняются к ним. Слов не разобрать, слышна только музыка, что разрывает Его и графиню, что мешает думать о чем-либо еще, кроме как о ней. Кроме как о Нем...
Потом служители, - здесь называют их "бобками", - отходят ненадолго в свой мир тьмы, и по мановению темных сил, которые подчиняются желаниям клиентов, возникают как в сказке - кокаин, ром в вычурных чашах, бутылки абсента и кружки вульгарного пива. Клиенты довольны, а хранящие каменное выражение лиц "бобки" уходят на свое место, снова практически скрываясь в пустой и пошлой темноте.
Он смотрит на нее, она отводит взгляд. Его взгляд скользит по обнаженному телу, она - прекрасна. Она толста, чрезмерно накрашена, косметика размазана по лицу, - и тем она прекраснее. Она порочна. Она плачет.
Он сморит на графиню, не в силах оторвать взор. Он улыбается в ответ на ее слезы, и протягивает к ней руку, но тут же безвольно опускает. Она не смотрит на него, она смотрит вправо, и не замечает, как он поднимает руку и "бобка" подходит к нему. Они неслышно шепчутся, и спустя мгновения в его руке оказывается кубок, который Он осушает также в считанные мгновения. Ей кажется, что этого никогда не было, что это - плод воображения, воспоминания той реальности, от которой они откололись, позволив себе ненадолго уйти из карточного и кондитерски-фальшивого и приторного мира в мир искренно-порочный. И только пустой кубок на столике укоризненно указывает на ее ошибку.
Графиня снова принимается плакать. Он снова протягивает к ней руку, но не касается, как будто страшась, что своим прикосновением Он разрушит этот - ее - образ. Так и сидят они, волшебной скульптурой застыв посреди симулякров людей, они сами - всего лишь тени их прошлых, таких простых и обыденных. Он улыбается и нежно, легко, как будто боится спугнуть доверчивую птичку, гладит ее по руке сверху вниз. Она переводит взгляд на Него, смотрит на Его лицо, выражающее неземное блаженство, и вдруг ощущает накаты возникшего непреодолимого желания. Своими пухлыми пальцами она касается его мужской плоти, и тут же отдергивает руку, - ей не хочется нарушать покой живописной картины искусственной страстью, что переполняет ее.
Желание обладать тем, кто сейчас находится с нею рядом, смешиваются со страхом и отвращением, образуя сладостный коктейль. Словно реагируя на крещендо, доносящееся из ниоткуда, она одним рывком сбрасывает оцепенение образа двух любовников, навеки застывших на гениальном полотне талантливого художника, и прижимается к Нему всем телом. Он входит в нее. Он сосредоточен и подчеркнуто галантен, что заставляет ее прочувствовать свое полное ничтожество, однако сейчас ей это даже нравится. Она не видит, как, сбросив все со стоящего рядом с ними стола, один из гостей предается на нем блаженному разврату с очень юным мальчиком, и ей все равно, что в глазах того стоят слезы. ей безразлично, что в порыве отчаянного экстаза другой клиент бьет по лицу свою партнершу - молодую девушку с бритой головой. Для нее сейчас существует только Он.
Музыка нарастает, немыслимым крещендо помрачая разум, жар тел становится невыносимо приятным и чутким. Дыхание становится прерывистым и жарким, подобным дыханию дракона, отвращенного от бытия. Вселенная, которая раньше казалась им безграничной в бесконечной комнате, вдруг отчаянно сузилась, замкнулась на двух точках, на двух телах - на Ней и на Нем...
И в предвкушении приближающегося экстаза она замечает блестящие презрительно-удовлетворенной жалостью, - наверное, так драконы смотрят на сожженные ими города, - глаза на темном силуэте "бобки", стоящего за их диваном. "Бобка" смотрит на Них и злорадно улыбается.
Графиня закрывает глаза и не думает ни о чем.
В рабских кварталах, в жалкой хижине, на грязном столе стоят бутылки. Между ними снуют тараканы, иногда юродивый дурачок Йозеф хватает их тонкими пальцами и с отвратительным чавканьем поедает. Его мать умерла позавчера ночью. Карл, его отец, принимает гостей.
Его раздражают пьяные гости, он ненавидит их, их язвы, чахоточный кашель, лохмотья, бородавки, шрамы. От этой ненависти он пьянеет еще больше. Его вены, кипящие отвратительным жаром, готовы разорваться от напора бешеной крови, ему кажется, что за минуту он переживает жизнь, затем еще одну, и он уже не Карл-бродяжник, а король, он правит и карает.
Он вскакивает с лавки, опрокидывая ее, хохочет, пьет ненавистную водку из горла, и, ощутив прилив пьяной жестокости, со всего размаху бьет подбежавшего улыбающегося Йозефа по голове. Юродивый падает на пол и плачет, гости же хохочут и подстегивают Карла. Он срывает крышку с гроба жены, достает ее тело, и, называя ее королевой, бросает ее на пол, гроб же разбивает о стену.
Йозеф лежит возле мертвой матери, гладит ее руку и ищет у нее защиты, не понимая, что защищать отныне он должен себя сам. Его отец уже шепчет на ухо всякие пошлости проститутке за столом, гладит ее, сжимает в руках несколько монет, которые удалось выручить за сына, и старый еврей-трактирщик, заплативший деньги, похотливо и внимательно изучает Йозефа.
Йозеф встает и выходит из дома. Ему неприятен трактирщик.
Между Карлом и евреем-трактирщиком начинается драка.
Уже под утро побитый, пьяный, больной Карл подползает к жене, и, обнимая ее, гасит свое пылающее лихорадкой тело могильным холодом окоченевшего трупа...
Небо сонно улыбалось лесу, показывая беззубые посеревшие десны, и приводило себя в порядок в ожидании солнца, как делает это старая дама в ожидании внуков, посещающих ее раз в год.
А на скалистом обрыве, отвернувшись от востока, будто не желая видеть рождение нового - очередного - дня, сидит худощавый мальчик и безудержно плачет.
Солнце, подымаясь, освещает его голову; кажется, что мальчик в богатых одеждах окутан таинственным священным ореолом. Рядом с ним ненужным глиняным черепком лежит корона, сейчас жалкая и безмерно пошлая.
Солнце, подымаясь ввысь, смеется над миром с жестокостью маленького ребенка, которому весело смотреть на уродливое покалеченное, - им же, или кем-то другим - ему безразлично, - насекомое, копошащееся в грязи.
Солнце радуется.
Слышен колокольный звон, траурный, лживый и лицемерный, и словно издеваясь над ним, пуще прежнего веселится солнце, смеясь и радуясь. И кажется, что даже небо становится моложе, чище, прекраснее, как взрослые, наблюдающие за невинными детскими шалостями.
Маленький принц, которому так и не стать королем, рыдая, проклинает бога, и из глубин его сердца вырываются новые всхлипы. Внезапно он встает и, храбро глядя на солнце, кричит, как кричит только загнанный в угол зверь, пораженный отравленной стрелой, полный сил и понимающий, что уже ничто не удержит его в этом мире.
Как художник в колонии слепых, как единственный музыкант среди не обладающих слухом богатых посредственностей, как любой, сотворивший чудо, и понимающий, что это чудо никто не оценит.
Разве так надо?
Разве это - та самая жизнь, то богатство, та слава, о которой слагают баллады?
Это та жизнь, над которой смеются шуты.
Мальчик разбегается и прыгает с обрыва навстречу солнцу. Он понимает теперь, над чем и кем смеется оно, и не хочет быть объектом насмешек. Он хочет долететь до светила и бросить ему обидные истины, которые заставят его спрятаться за тучами, как резкое слово заставляет капризных детей прятаться за спинами старших.
Ведь можно ли - дарующий жизнь смеется над жизнью?
И солнце так близко. Кажется - еще немного, вот оно, лишь протяни руку и возьми, сорви его с неба, рискуя обжечься.
Но награда за дерзость - падение и забытье.
Принц падает вниз с обрыва, чтобы внизу забыться навсегда.
Словно и правда устыдившись своего света, солнце исчезает, а грозовые тучи заволакивают небо, угрожая громом. Начинается гроза.
Капли падают в озеро. Йозеф лежит на спине, отдавшись воде, доверившись ей, ибо привык в своей жизни всем доверять, ибо не может иначе.
Капли падают на лицо Йозефу. А он лежит в воде, и ему хорошо.
Вода тянет его вниз, к себе. Он сбрасывает ботинки, они идут ко дну, и озеро отпускает мальчика до поры, удовлетворившись этой жертвой.
Йозеф медленно, чтобы не тревожить воду, снимает рваную рубашку, которая неприятно прилипла к телу, - ему хочется ощутить кожей прикосновения стихии.
Из воды выскакивает рыба и, перелетев худенькое тело человека, с тучей брызг падает обратно. Йозеф думает. Ему интересно, о чем думает рыба, глядя на солнечный свет, растворяясь в озерном потоке.
Он открывает глаза и видит принца, что падает с неба прямо на него.
В эти секунды они глядят друг другу в глаза.
Они улыбаются.
А в замке король, проснувшись, жадно хватает со стола кубок с вином и в три глотка осушает его, жаждая заглушить боль хмельной - похмельной - головы.
Со скалистого обрыва в лес уходит единорог. Его добрые, честные и мудрые глаза смеются.