Застряла я однажды на железнодорожном вокзале в провинциальном городе В. Опоздала на пересадку на свой поезд, а следующий шёл по расписанию только утром. И осталась я коротать ночь в пустынном неуютном здании.
Был стылый канун октября.
В обшарпанном здании вокзала, все более и более ветшающего с конца советской эпохи, полы вместо уборщицы подметал ветер - сырой сквозняк гонял по грязному полу какие-то бумажки и обрывки пакетов. Дело было к ночи и у меня порядком слипались глаза. Но ютиться на облупленных сидениях ох как не хотелось - и неудобно, и холодно, и рюкзак, чего доброго, сопрут и глазом не моргнут.
Словом, обдумав сложившуюся нерадостную ситуацию, поплелась я в крошечных кафетерий. Он тоже не особо поражал уютом, но там было хоть немного светлее и теплее, чем в уныло-сером главном здании.
...Заказав кофе, в роли которого здесь выступала бурда а-ля нескафе, я уселась за пластиковый столик поближе к одной из висящих под потолком шестидесятиваттных лампочек. В рюкзаке у меня завалялся старый номер Гео и я надеялась с помощью кофе и чтения скоротать семь долгих часов ожидания поезда.
Шло время. Перевалило за полночь.
Подозревая, что назавтра у меня безбожно разболится желудок от этой нескафешной мути, я всё-таки продолжала ее пить. С одной стороны спать хотелось жутко, с другой - что-то внутри предостерегало меня от попытки отключиться. Приходилось держаться.
И так час за часом.
Очнулась я от того, что ткнулась носом в глянцевую страницу с фотографией Тадж-Махала. Сонно чертыхнувшись, я подняла голову и еле сдержала крик. Напротив меня за столом, аккуратно сложив руки на грязном пластике, сидел худой мужичонка, и в упор, не мигая, смотрел на меня. Был он щуплый, заросший, небритый, в старом плаще с оторванной пуговицей у ворота. Ну вылитый бомж.
Но меня по-настоящему испугал не столько его вид, сколько глаза - глубоко посаженные, бледно-серые, будто помутневшие от катаракты. И неподвижный пристальный взгляд, точно клеем приклеенный к моему лицу.
От одной мысли о том, сколько он тут сидел, неотрывно пялясь на меня, спящую, мне стало дурно.
Я попыталась агрессией прикрыть испуг.
- Вы кто? Что вам надо? Вам что, других столиков мало!
Не знаю, какого ответа я ждала, но точно не такого, который прозвучал. Голос у "бомжа" был глухой и надтреснутый. Создавалось ощущение, что он говорит откуда-то издалека:
- Девонька, ты поезд ждешь?
"Блин! - подумала я. - А что ещё можно делать на вокзале!". Но в ответ сухо бросила:
- Жду.
- Скорый пассажирский 419?
- Э-э, нет вообще-то...
Странный собеседник наклонился ближе и ещё пристальней - хотя куда уж больше - уставился на меня:
- Но ведь он скоро будет здесь.
- А мне-то что!
Нет, ну что за дурдом? Чего этот ненормальный прицепился ко мне? И вообще, почему буфетчица пускает в заведение всяких бомжей!
Я попыталась вскочить с места, но не тут-то было. Мужик вцепился в мою руку и с такой силой прижал ее к столу, что рванись я в полную силу, он запросто вывернул бы мне локоть. По-прежнему, глядя мне прямо в глаза, он заговорил медленно, размеренно и очень убедительно.
- Зря ты, девочка не уехала отсюда. Ты что ж, не знаешь, что сегодня ночью здесь никакие поезда не ходят кроме четыреста девятнадцатого?
Я отрицательно помотала головой.
- Скоро, скоро он приедет. Слышишь, гул нарастает?
Мужичонка на секунду отвел от меня свой дикий взгляд. И я вдруг поняла, что уже давным-давно не слышала ни одного проходящего поезда. Что на протяжении последних пары часов единственными звуками, которые я различала, были гул лампочки под потолком да шуршание мусора по плитам пола. Даже буфетчица куда-то запропастилась.
- Ш-ш, слушай, - пробормотал "бомж" и снова посмотрел на меня. - Слушай!
И я услышала.
Откуда-то из неимоверной дали приближался гул поезда. Поезда, несущегося на дикой скорости. Ни стука колес на стыках рельс, ни сигналов, которые обычно сопровождают такое бешеное движение - только нарастающий гул.
Мой жуткий собеседник снова заговорил:
- Один раз в год пассажирский скорый 419 выходит на маршрут. В полной тишине, в полной темноте новолуния несется он по рельсам. И никто не смеет заступить ему путь и остановить его дикий гон. Никто не смеет не ждать его.
"Бомж" облизнул губы и хихикнул:
- Он несется по рельсам, набитый под завязку. На полках вагонов нет ни одного пустого места - все заняты! Каждый год он проносится по дорогам, и каждый год пополняются его вагоны. Десятки и десятки лет, десятки и десятки людей. И никто не может сойти с этого поезда. Хотели бы, да не могут! - Он зашелся в приступе безумного смеха. - Мертвые не могут сойти с поезда! Ими набиты вагоны, они бьются в окна и умоляют остановить поезд. Но он никогда не остановится - никогда! И они обречены оживать одну ночь в году. Одну лишь ночь, в которую они неустанно молят о спасении!
У меня сердце подскочило к горлу, и я едва сдерживала тошноту. Неожиданный холод начал вползать мне под воротник.
- Но тебе повезло. Потому что я зайду на этой станции.
Гул приближался, превращаясь в грохот. И тотчас стылый зимний вихрь ворвался в зал. Мой собеседник отпустил меня и резво шагнул к окну (я забыла сказать, что в кафетерии были огромные окна в пол, выходившие на перрон).
Силуэт потрепанного мужичонки в старом плаще резко выделился на фоне окна, внезапно освещенного мутным белым светом. Точно кто-то светил люминесцентной лампочкой сквозь толщу воды.
Секунду я смотрела на силуэт своего собеседника, а потом мой взгляд - черт бы его побрал! - сфокусировался на том, что на бешеной скорости проносилось за высоким окном.
Признаться, я заорала.
Дикая скорость, с которой мимо станции мелькали темные вагоны, увы, не помешала мне рассмотреть в окнах сотни и сотни бледных, без кровинки в лице, с черными прорвами распахнутых ртов и перекошенных ужасом лиц.
Они бессловесно кричали, молили, и, казалось, со всей силы бились в глухие стекла. Но ни единого звука, кроме гудения рельсов, я не слышала. Поезд-призрак окутывала пелена безмолвия.
Все это длилось едва ли десяток секунд. Но это были самые длинные и чудовищные мгновения моей жизни, в течение которых мой жуткий собеседник шагнул вперед и мгновенно растворился в мертвенном свете, сочащемся из окон скорого пассажирского 419.
Поезд мелькнул и пропал и гул, сопровождающий его, растаял вдалеке.
Долгие, ужасно долгие минуты я сидела, не шевелясь и бессвязно бормоча себе под нос что-то вроде "Пожалуйста, не надо... Пожалуйста... Пожалуйста", пока резкий неприятный голос буфетчицы не вырвал меня из кошмара: "Кофе заказывать будете? А то мне чайник надо ставить".
Боже, с какой же радостью я услышала этот совершенно обычный грубый голос!
- Да-да, конечно!
Я купила чуть ли не литр кофе, но этого можно было и не делать. До самого утра, когда к перрону подошел мой, совершенно обыкновенный, поезд, я не сомкнула глаз.
И с тех пор я очень - очень - не люблю звук поездов, несущихся в темноте, и стараюсь никогда не делать пересадку по ночам и на незнакомых безлюдных станциях.
Крипипаста пошла гулять по интернету. В основном она встречается под названием "На вокзале".