Два городка с похожим названием, посвящённые одному святому, но основанные двумя разными князьями Юриями: Долгоруким и его внуком Георгием Всеволодовичем (Георгий и Юрий, как известно -- одно имя). Первый воздвигся в 1152 г. в Ополье, на крошечной речке Колокше, второй -- в 1225 г. на могучей Волге. Поэтому один -- Польский, а вернее, Польской, другой -- Повольский.
Есть намоленные церкви - а есть намоленные города. Есть монастыри, основанные по прямому указанию Божьему, есть и крепости на местах, отмеченных видениями. В этом смысле, Юрьевец очень похож на Толгский монастырь -- история их рождения разнится разве что по времени: Юрьевец старше почти на век. Там епископ объезжал по Волге свою епархию, здесь князь своё княжество. И там, и тут во время ночлега явилось неземное сияние на противоположном берегу. И там, и тут, когда переправились, увидели, что источник сияния -- икона, неведомо как оказавшаяся на древе. Только на Толге явился образ Пречистой Богородицы, здесь -- великомученика Георгия, небесного покровителя великого князя.
Для новоявленной иконы построили деревянную церковь, а вслед за ней крепость: благо, место тут исключительно удобное для обороны. Иногда город называли Георгиевском, чаще -- Юрьевом или Юрьевцем. С XII по XVI век, несмотря на все нашествия, набеги и разорения, чудотворная явленная икона сохранялась здесь и составляла одно целое с хранимым ею градом. В XVI веке по приказу Ивана Грозного она была перенесена в Успенский собор Московского кремля, где, вероятно, находится и поныне. Во всяком случае, можно предполагать, хотя бы на уровне гипотезы, что та древнейшая икона, которая там выставлена в экспозиции -- и есть чудотворная юрьевецкая. Это одна из самых известных, самых "хрестоматийных" икон: репродукции её можно встретить почти во всех альбомах по древнерусскому искусству. Великомученик изображён погрудно, с копьём, без змея.
Я с детства знал её, но никогда не задумывался о происхождении. Давно заметил, что поездка в любой, даже самый маленький город, всегда зримо расширяет наше представление об истории, культуре... о том неохватном и неуловимом, что мы привыкли называть Святой Русью -- часто бездумно, машинально, как старый штамп. А ведь всё это -- правда. Правда: есть те ниточки, что связывают невидимое с видимым, безбрежное и вневременное Царство Небесное с маленьким, конкретным местечком на Земле. Причём, на нашей земле, совсем-совсем близко к нам... вот это-то особенно поражает!
Сам св. князь Георгий Всеволодович сложил голову в сражении с татарами через 13 лет после основания Юрьевца. Он стал мучеником. Теперь уже два святых Георгия сделались небесными покровителями городка!(1)
Вот и появился накануне монголо-татарского нашествия ещё один русский город на Волге. Впрочем, есть сведения (их приводит в XVIII веке Татищев, а вслед за ним и некоторые другие историки), что Юрьевец был основан... в 1150 г. Юрием Долгоруким -- но только на противоположном, левом берегу Волги, при впадении в неё Унжи. Именно в том городке и остановился на ночлег Георгий Всеволодович в 1225 г. - перед тем, как ему явилась икона. Георгий Всеволодович лишь перенёс крепость на более удобный для обороны правый берег.
Юрьевец стал важной великокняжеской крепостью для контроля над Волжским торговым путём. Судоходная в то время река Унжа ещё повышала его значение, образуя в этом месте "перекрёсток". Важная столбовая дорога через городок Унжу на Северную Двину и на Урал также проходила именно здесь.
Маленьким, тихим, заповедным, каким мы знаем его сейчас, Юрьевец стал лишь в XIX веке. Тогда железную дорогу, которая, по первоначальному плану, должна была пройти через него, проложили, в итоге, через соседнюю Кинешму. Оказавшись в стороне от новых торговых путей, Юрьевец стал приходить в упадок. Окончательный удар по нему нанесла советская эпоха, особенно, строительство водохранилища. Юрьевец превратился в "тупик" - полуостров, упирающийся в рукотворное море... и сам чудом спасся от затопления (об этой истории мы ещё скажем). Промышленность обошла его стороной, если не считать небольшого пивзавода. Хорошо это или плохо? Если смотреть на уровень жизни юрьевчан -- печально. Но если рассматривать город как уникальный заповедник старины, Юрьевцу необычайно повезло. Только отсутствие удобной пристани, способной принимать большие туристические теплоходы, пока не позволило ему стать "вторым Плёсом" или даже "вторым Угличем"... Хочется верить, что на него всё-таки обратят внимание, и это лишь дело времени.
Я приехал в Юрьевец в праздник Рождества Пресвятой Богородицы -- 21 сентября 2011 г., - и провёл в нём четыре незабываемых дня золотой осени. Уже само то, как появляется этот городок перед глазами -- сказка наяву! Автобус съезжает с высокого холма. Расступаются заросли на склонах, и как сцена, раскрывается неоглядная гладь рукотворного моря, километров 15 шириной. А меж водой и горой -- в зелёной долине, куда автобус стремительно и неожиданно спускает тебя (на секунду кажется, что ты в фуникулёре), возникает сразу весь, как на ладони, городок-заповедник. Деревянный, с небольшими каменными вкраплениями. Со дна долины, навстречу возносится, приближаясь и нарастая, изумительная 5-ярусная белая колокольня. Основание её -- там, глубоко внизу, а шпиль -- выше самой высокой из здешних гор. Вот оно, воплощение Юрьевца - возносящаяся душа одноэтажного городка!.. И конечно же кругом -- все церкви, церкви: в долине и на склонах.
Вечер, закат... Вверху ещё светло, под холмами -- уже тень. Розовый дым осенних облаков теплится над пятью главами древнейшей Богоявленской церкви. Уют и тишина почти не изменившейся с XIX века торговой площади, длинной улочки, упирающейся в колокольню... Зажигаются в сумерках белые прожектора подсветки главного городского маяка. Вот и замерцала вся свеча... Таким предстал мне Юрьевец в час прибытия.
Накануне шёл нескончаемый дождь, но когда на следующее утро я проснулся в маленькой деревянной гостиничке (бывшем купеческом доме), комнату затопляли отсветы солнца, хотя сторона была северная. В небе -- ни облачка! Деревья сияли на фоне лазури, озаряли улицы и отражались в окаймлённых барочными картушами листвы водяных зеркалах. Ослепительная листва, как сгустившийся солнечный свет, разливалась по палисадникам, клубилась над домами, зонтами осеняла улицы, осыпала лужи и тротуары. Света было так много, что ломило глаза. Конечно, я сразу же отправился на прогулку -- усидеть было просто невозможно! Утро открывало ворота в Красоту. Белая колокольня сама указывала путь к древнейшей части города, к многочисленным церквам.
Накануне революции в 5-тысячном Юрьевце их было 14. До наших дней в городке (где сейчас около 17 тысяч жителей) сохранилось в узнаваемом виде 6 каменных храмов(2). Три их них -- действующие, три других, хотя официально и возвращены Церкви, нуждаются в капитальном ремонте. Кроме того, седьмой храм, деревянный, был перевезён в Юрьевец в советское время из сельской местности... он сгорел в 1994 г., но сейчас строится заново по старому образцу, и на вершине лесистой горы уже возвышается его живописная шатровая звонница.
В отличие от соседней Балахны, где действующих церквей семь, но и разбросаны они по гораздо большей территории, в Юрьевце все храмы буквально прильнули друг к дружке, так что центр города кажется одной огромной обителью -- пожалуй, беспримерной на берегах Волги! Всех их объединила, притянула к себе высочайшая колокольня -- и свеча, и магнит, и маяк маленького городка. Вытянут он сам, вытянута и цепочка церквей: длинная горизонталь, которую чёрточкой пересекла белая вертикаль.
Пожалуй, если чем и хорош XIX век в храмовой архитектуре, так это тем, что он дал России множество высотных колоколен! В древности звонницы обычно не превышали храмы, при которых их возводили. Пожалуй, лишь в XVI веке был впервые перейдён символический рубеж в 50 метров. К концу столетия надстроенный Иван Великий в Москве вознёсся на 81 метр и стал самой высокой звонницей допетровской Руси. В XVIII столетии высокие колокольни воздвигались лишь в Петербурге, монастырях-лаврах да ещё в тех немногих местах провинции, где чудом находились свои, народные умельцы (например, в Поречье-Рыбном под Ростовом). А вот в XIX веке колокольнями по несколько десятков метров обросли почти все губернские и наиболее богатые уездные города. Другое дело, что в большинстве из них "лес колоколен" был повырублен в советское время. Юрьевец составил приятное исключение.
Его колокольня -- одна из пяти самых высоких на Волге. 64 метра её высота без шпиля, 70 -- со шпилем. Звонницы высотой 70 метров и более сохранились ещё в Калязине, Рыбинске, Кинешме и Астрахани.
Кстати, здешняя колокольня почти один к одному повторяет Калязинскую. Только та одиноко высится над водным зеркалом. Собор её снесён, а здешний сохранился. В остальном -- поразительная схожесть форм и даже отдельных деталей оформления! Возраст двух знаменитых колоколен различается на 40 лет: калязинская -- 1800 г., юрьевецкая -- 1840 г. Архитекторы у них разные. Первую возвели местные, калязинские мастера (говорят, даже крепостные), вторую -- костромской зодчий П. И. Фурсов, известный как автор красивейшей костромской каланчи, Мелочных рядов, Московской заставы... Юрьевец как раз относился тогда к Костромской губернии и епархии (сейчас -- к Ивановской).
Колокольня -- символ удивительной приветливости маленького городка. Она -- словно слово "здравствуй".
Слово "здравствуй" - слово простое
и раздольное, как окоём -
что-то очень русское в нём,
родниковое и родное(3).
Что-то в ней очень праздничное и святое. Рука сама поднимается перекреститься, когда её видишь. А видно её почти отовсюду.
Вот выходишь на центральную площадь. Сразу за колокольней встаёт пятиглавый собор в лучших традициях Древней Руси. Он выглядит мощным, но неудержимо устремлённым в небо: вытянуты и подкупольные барабаны, и серебристые луковки. Воздвигся высоко -- примерно вполовину построенной на век позже гигантской колокольни. Так что до её появления господствовал над всем городком. И с Волги его видно за несколько километров.
Это Входоиерусалимский собор. Он построен в 1733 г., но отразил в своём облике минувший XVII век. Посвящение главного городского собора Входу Господню в Иерусалим (на Руси его повелось называть Вербным воскресением) - пожалуй, уникально. Можно лишь гадать о причинах такого редкого для большого храма посвящения. С начала XVIII в. главной святыней Юрьевца становится Иерусалимская чудотворная икона Божией Матери. Может, по созвучию - по самой ассоциации со святым градом, - и решили назвать построенный в те же годы собор?
Есть версия, что первоначальные фрески его создал тот же изограф Кирилл Уланов, который написал в 1709 г. Иерусалимскую икону. Теперь трудно подтвердить это или опровергнуть, так как собор капитально ремонтировался после пожара в начале XIX в. Новые его росписи относятся тоже к XIX столетию. Внутрь полуразорённого, с выбитыми стёклами, запертого на амбарный замок собора мне довелось попасть лишь в последний день своего пребывания в Юрьевце... Пока я любовался им снаружи. Даже в полузаброшенном виде, он производил сильное впечатление! Изящество -- не побоюсь даже сказать, совершенство всей конструкции, загадочность, задумчивость высокого пятиглавого силуэта, скромная роскошькирпичного кружева: бровки и фриз под кровлей, с нависающими друг над другом козырьками-торосами... всё это составило бы предмет гордости для любого большого города! Самое яркое в облике храма -- его серебрящиеся высоко в небе, чешуйчатые "пучинистые" главы. Впоследствии я узнал, что их восстановили всего несколько лет назад. Стало быть, косметическая реставрация всё же идёт -- но уж слишком медленно! Юрьевец -- городок очень бедный, а крупные благотворители извне до сих пор сюда не пришли, несмотря на огромный "рекреационный" потенциал этих уникальных мест.
Сразу за Входоиерусалимским стоит собор Успенский - "зимний" при "летнем". Это уж чистый классицизм -- 1833 года: с портиками колонн со всех сторон, с четырёхгранной кровлей-куполом (изменённым аналогом традиционной византийской полусферы). Храм разорён ещё сильней Входоиерусалимского и представляет собой краснокирпичные, полузаросшие зеленью руины с пока чудом не обвалившимися сводами.
Ряд продолжает третий храм: Рождества Христова (1815 г.). Его возвели на месте упразднённого при Екатерине II Борисоглебского монастыря в память об ополченцах-юрьевчанах, павших в войне 1812 г. Рождественский храм - действующий. Это изящная башенка с "новогодней" луковкой. По бокам, как крылья -- широкие боковые приделы.
Не мной первым замечено, что архитектура провинции -- консервативна: в малых городах традиции сохраняются гораздо дольше, чем в столице. Наступление новых веяний, скажем, в храмовом строительстве запаздывает... что искренне радует, поскольку сама Церковь, по сакральной природе своей консервативна, а смысл её зодчества -- богословие в камне.
В Юрьевце эта заповедность особенно заметна. Постройки выглядят древнее, чем они есть! Входоиерусалимский собор 1733 г. - типичный для XVII века, а Рождественская церковь 1815 г. - памятник, скорее, провинциального барокко, чем классицизма. Вот её-то по виду как раз легко отнести к XVIII столетию.
Действует храм Рождества Христова с 1998 г. Именно тогда весь комплекс из трёх вышеназванных храмов и колокольню (а также место сгоревшего к тому времени деревянного храма на горе), передали Николо-Шартомскому монастырю, что под Шуей, для организации подворья. Монастырь этот совершенно уникален! По Ивановской епархии он имеет около 20 подворий с общим числом братии примерно 180 человек. Причём, подворья эти -- в основном, главные храмы многих городов и сёл(4).
Конечно, в каждой епархии есть один самый почитаемый монастырь. Но чтобы столько подворий, являющихся одновременно городскими приходами!.. такого я ещё нигде не встречал. Может, в Ивановской области (беднейшей в Центральной России), столь своеобразная централизация помогает восстанавливать храмы и стимулирует активность приходской жизни?
2. Русская Атлантида
В стороне от соборного комплекса, к северу, белеет на самом берегу Волги Сретенская церковь 1757 г. - тоже на месте упразднённого в XVIII в. монастыря. К ней я и направился. По дороге залюбовался деревянным чудом -- домом Черкасского (1911-12 гг.) на одном из перекрёстков. Весь дом обтянут сплошным поясом резьбы, близким по стилю к городецкой. Хотя, как я позже узнал, резчиком был не городчанин, а костромич Зиринов. Не подивиться этой деревянной иллюстрации к бурной и явно сюжетной фантазии мастера просто невозможно! Как иронично прокомментировал автор одного путеводителя изображение то ли русалки, то ли сирены (ещё и с надписью, как в комиксах, только на древнерусском): "Некое существо заявляет: я жена фараона!" Кстати, неудивительно: в мифологии христианских народов, русалки произошли от затонувшего в водах Чермного моря воинства фараона.
Свернув направо, я вышел на набережную как раз возле Сретенской церкви. Издали она ослепительно белела стенами, золотилась единственным куполом и производила впечатление отлично отреставрированной. Вблизи стало видно, что пока это лишь "макет" церкви: чудом сохранившиеся внешние стены четверика и крыша. Алтаря нет -- за его строительство только-только взялись, поставив пока деревянную конструкцию... В общем, работ по восстановлению ещё непочатый край. Рядом -- тёмно-красная труба и корпус пивзавода...
Я пошёл по набережной обратно, вниз по течению, чтоб вернуться на центральную площадь: ещё не успел побывать в древнейшнем Богоявленском храме (на склоне чуть выше площади), в музеях...
С берега город был особенно красив, а осенняя листва вдоль набережной полыхала ещё более яркими и многообразными красками, чем "внутри"! Будто сторожевые огни горели вдоль Волги. Пламя кустов и деревьев иногда расступалось, открывая очередной просвет городской панорамы - в разных ракурсах.
Вот в пышном разноцветном обрамлении предстали все четыре главных храма и колокольня. Вместе они смотрелись как священный ковчег, корабль с белой мачтой. А листва вокруг составляла то ли картинную рамку, то ли один из тех венков, какими на праздники украшают иконы. Контраст пламенеющего обрамления с тонким белым силуэтом был непередаваемо красив, почти нереален! Я подумал, что всякий древнерусский город -- это и есть Икона. Вот церквушки, посвящённые праздникам, составили настоящий четырёхчастный образ: Вход Господень в Иерусалим, Успение Богоматери, Рождество Христово и Богоявление... Если Георгию Всеволодовичу на этом месте явилась маленькая икона, то основанный им город стал иконой увеличенной.
Несчётные искры-лампады от солнца играли в бескрайней разлившейся Волге. Тянулась узкая цепь Асафовых островов -- когда-то небольших гор противоположного берега. Говорят, летом это любимое место отдыха юрьевчан. На маленьких островках есть даже озёра.
Чуть в стороне от них, если хорошенько приглядеться, можно разглядеть над водой крошечный крестик, таинственный и одинокий. Ну, крошечный-то он только издали: высота его 12 метров. Его установлии в 2000 г. в память о разрушенном и затопленном Кривоезерском монастыре -- когда-то главной святыне Юрьевца и окрестностей. Стоял он напротив города, на левом берегу, в окружении трёх пойменных озёр, через которые были перекинуты узенькие мостки-лавы. Пожалуй, каждый житель России их видел... на картине Левитана.
Долгое время я как человек, влюблённый в творчество Левитана, ездил и гадал, какая же именно тихая обитель Руси стала "Тихой обителью" - и откуда донёсся "Вечерний звон". На просторах России очень много похожих мест... но похожих отчасти, больше духовно, чем внешне. Объяснение плёсских краеведов, будто это художественно преломлённый образ их Соборной горы, меня лично не очень убедило: сделать из горы озёрную низину?.. нет, не то чтобы нельзя -- в творчестве всё можно, - просто эстетика ландшафта уж слишком другая! Вот Флорищева пустынь и монастыри Гороховца -- это, ближе, "теплее"... но ещё не "горячо". Тем более, в Гороховце Левитан -- во всяком случае, надолго, - не останавливался. А вот в Юрьевце он работал в 1888 и 1890 гг. И старые фотографии, гравюры Кривоезерской пустыни не оставляют ни малейших сомнений: вот она, "Тихая обитель" и "Вечерний звон". Даже мостки -- те же самые! Как вспоминал сам Исаак Львович: "Мне нравилось приезжать сюда на лодке, неведомая сила меня тянула, а приезжая, я любил бродить вокруг монастыря и, конечно, ходить по лавам, что перекинуты через озеро. Всё здесь переплетено: и красота, и таинство".
Краткий юрьевецкий период творчества Левитана подарил русской живописи не меньше "красоты и таинства", чем знаменитый плёсский(5). Кстати, здесь же были написаны "Волга в пасмурный день" и, возможно, "Омут" (один маленький пруд под крепостным валом Белого города, по словам Левитана, словно вышел из какой-то сказки).
Так что же представлял из себя сгинувший в ХХ веке Кривоезерский монастырь? Основан он был в 1634 г., в соответствии с предсказанием св. Симона Юрьевецкого, что лет через сорок после его кончины там будет обитель "на спасение инокам".
В начале XVIII в. главной святыней обители и окрестностей стала Иерусалимская икона Божией Матери, о которой я уже упоминал. Мало кто знает, что всероссийское прославление этой знаменитой иконы связано именно с Юрьевцем. Правда, на Руси данный иконографический тип был известен с самого Крещения -- только под названием Корсунского, а не Иерусалимского. Главный список Х века из Византии св. князем Владимиром был отправлен в Новгород, а пять столетий спустя, при Иване III, перевезён из Новгорода в Москву. Там он и находился в Успенском соборе. Естественно, при тогдашнем неумении реставрировать иконы, их могли только поновлять -- то есть писать по старой кальке заново. Успенскую Корсунскую икону (с 1701 г. в источниках её называют Иерусалимской) поновлял известный изограф Оружейной палаты, ученик Симона Ушакова Кирилл Уланов. В 1709 г. он покидает столицу, принимает постриг в юрьевецком Кривоезерском монастыре с именем Корнилий и сразу же приступает к написанию первого списка с этой иконы -- для своей обители. 44 дня он с молитвой писал её, не выходя из кельи, и закончил ко второму воскресению Великого Поста. В 1711 г. икона была освящена. Кирилл Уланов за долгую жизнь написал ещё немало списков этой иконы -- видимо, своей любимой. Впоследствии уже с них снимались списки и расходились по обителям. В 1825 г. был создан особо прославившийся чудесами список для Нило-Сорской пустыни, в 1850 г. - для Афона. Да, икона, византийская по происхождению, столько веков спустя совершила путешествие в обратном направлении -- на Афон!
В самой Кривоезерской пустыни было несколько Иерусалимских икон, принадлежащих кисти Кирилла Уланова. При закрытии монастыря, безбожники разожгли чудовищный костёр, в котором сгорело 500 икон! 22 из них были Иерусалимскими, 5 -- написанными Кириллом Улановым... Да, было время, когда иконы сжигали на кострах, как еретиков (ересь против новой, беспримерно фанатичной религии -- воинствующего атеизма). Кое-что уцелело. Говорят, в Богоявленском храме Юрьевца находится ещё один "улановский" список Иерусалимской -- но грубо записанный-поновлённый в 40-х гг. ХХ в.
А сам Троицкий Кривоезерский монастырь был стёрт с лица земли, мало того -- при постройке Горьковского водохранилища в 1952 г. затоплен. Сгинул великолепный ансамбль из четырёх церквей: Троицкой соборной, Александро-Невской, Иерусалимской и Антипьевской (икона священномученика Антипы была второй по значимости святыней обители). Русь лишилась одного из великих поволжских монастырей -- как лишилась Макарьевского Калязинского, Паисиева Угличского, Кассианова Учемского, Мологского Афанасьевского... Всё это стало "Русской Атлантидой"... или "Китежем" - уж кому как проще называть.
Чудом спасли от затопления сам Юрьевец, тоже уже приговорённый! Вся подгорная (то есть как раз историческая) часть города должна была уйти под воду. Нашлись неравнодушные, которые забили в набат. Мало того -- отважились написать письмо самому Сталину.
В своё время известный журналист Андрей Борисов (ныне уже покойный) успел взять интервью у одного из последних доживших до конца ХХ в. "подписантов" - Фёдора Ивановича Городничина. На вопрос "Почему написали?" он ответил:
"- Да как же почему! Представьте себе: живёте вы всю жизнь в своём городе, ходите по одним и тем же улицам, памятниками и пейзажами волжскими любуетесь, а однажды узнаёте, что ничего этого скоро не будет. Подумалось: что же потомки о нас скажут, которые красоты этой уже не увидят! И ещё одно соображение было. Взяли мы карту и увидели: после затопления Горьковского моря ни одного исторического города на Волге от Костромы до Горького не останется. Решили -- надо бороться.
- А не страшно было письмо-то писать самому Сталину? - спросил я. (Тут надо открыть один секрет. Письмо было написано группой старожилов города по собственной инициативе, "через голову" начальства).
- Нет, страха не было. Правда, сначала собирались его подписать двадцать шесть человек. Я потом никогда не жалел об этом письме, хотя неприятности и были. Жалею о другом: не смогли мы ещё три городские церкви отстоять. Стояли они совсем недалеко от Волги и попали в зону затопления. А спасти их было просто -- на полкилометра удлинить дугу дамбы. Снова писали, просили, московские искусствоведы нас поддержали, архитекторы. Но тут уже нас не поняли. Пришло распоряжение: строить дамбу так и так".
С набережной (это и есть та самая дамба) я снова вышел на центральную площадь. В юго-западном её углу -- нарядный, краснокирпичный, увенчанный шатром дом купца Флягина 1903 года. Сейчас здесь историко-художественный музей. Больше всего мне запомнился зал церковного искусства. Одно из древнейших его сокровищ -- Плащаница "Положение во гроб" из знаменитого Макарьево-Унженского монастыря (XVII века). Но почему-то на меня самое неизгладимое впечатление произвели полуразбитые деревянные скульптуры: Христос в терновом венце -- без ступней, и Христос Распятый -- без рук. Очень символично и даже страшно: будто теперь уже само изображение Спасителя в его Страстях претерпело ещё одно мученичество!
3. Симон Юрьевецкий и "благочестивые" нравы
И жизнь Юрьевца за всю его историю под стать великой реке... То тихая это жизнь, как речная заводь или, скорее, омут. А то взовьётся вдруг всеми своими рогатыми -- поди её успокой! Но в час и день, лишь Богу ведомый, коснётся города Ангел-Хранитель, осенит крылом -- и затихнет он, как младенец, просветлеет, зачарованный волжской красой и малиновым звоном. А Ангел-Хранитель у него не один, а трое. И все они родом не здешние, но привёл их Господь хранить этот край, каждого в своё время.
Из предисловия к житию
св. Симона Юрьевецкого.
За историческим музеем, на следующем перекрёстке -- деревянный, одноэтажный дом-музей Андрея Тарковского.
Будущий великий режиссёр родился в 1932 г. в с. Завражье Юрьевецкого уезда. Жил после развода родителей с матерью и сестрёнкой в основном в Москве. В Юрьевец они иногда приезжали на лето к бабушке. Сюда же эвакуировались на 2 года во время Войны (1941-43). То есть дом этот -- памятник "военного детства" Андрея. Ютились в одной комнате коммуналки: сестрёнка Марина спала на кровати, Андрей -- на полу, мать -- на столе, бабушка -- на диване. Но детство есть детство и письма Андрея на фронт отцу -- совершенно безоблачные:
"Я умею лазать на крышу, на мама не позволяет лазать, потому что соседи ругаются".
"Я сейчас в Заволжье. Здесь хорошо купаться... Ребята мешают писать".
Мой Тарковский -- это в первую очередь "Андрей Рублёв". "Страсти по Андрею" (авторский вариант названия) - пожалуй, единственная за всю советскую эпоху попытка снять фильм о святом. И больше, до лунгинского "Острова", кажется, никто к этой теме и не подступал... слишком сложно! Дело даже не в советской цензуре, а в неподъёмности темы. Тарковский, на мистическом рубеже своей жизни в 33 года, взялся и... Бог знает, получилось или не получилось: кто из нас может судить!
Но когда я побывал в Юрьевце, увидел этот деревянный домик на склоне под Богоявленской церковью (в которой, кстати, почивает самый настоящий святой...), то кое-что "узнал". Церковный город детства -- в 40-е годы разорённый, с многочисленными, но разгромленными храмами, - несомненно, оказал какое-то влияние на будущего автора "Страстей по Андрею". Старожилы вспоминают, как вместе с другими мальчишками Андрюшка Тарковский часто лазил в заброшенные церкви. Помните знаменитую фразу из фильма: "Нет ничего страшней -- когда в храме Божьем снег идёт!.."
Почему-то не столь торжественно увековечена в Юрьевце память другого знаменитого режиссёра -- сказочника Александра Роу, чьё детство тоже прошло здесь. И не раз он это детство вспоминал, потому что именно тут напитался на всю жизнь чувством волшебного. Город-то - словно целиком из русской сказки! Роу показывал потом даже овраг, из которого, в его фантазии, однажды выполз Змей Горыныч... Все мы из Детства, и всё наше творчество -- оттуда.
Рядом с домом Тарковского ещё один дом-музей -- архитекторов братьев Весниных, основоположников советского конструктивизма.
Какие ещё знаменитые имена связаны с этим городом?
Местные краеведы считают, что именно в Юрьевце родился Ермак. И хотя ещё несколько городов претендуют на роль родины почти легендарного богатыря, покорителя Сибири, юрьевскую версию можно считать, пожалуй, самой основательной.
А однажды, гуляя по городу, я заметил табличку -- на одном доме, потом на другом: "Улица Аввакума Петрова". Да, как ни удивительно, её назвали в честь того самого Аввакума, основателя раскола! Правда, юрьевецким протопопом (в 1652 г. ещё до разрыва с Никоном) он прослужил всего 8 недель. "Ревность не по разуму", характерная для всех расколоучителей, быстро настроила против борца за чистоту нравов и духовенство, и народ. А нравы тогда были такие, что непрошенного обличителя "попы и жёнки" едва не убили "батожьём".Спасённый только вмешательством воеводы, ночью Аввакум бежал от своей паствы и с тех пор уже никогда больше в Юрьевце не появлялся.
От дома Тарковского ведёт в гору улочка. На середине склона "повис" Богоявленский храм -- древнейший из сохранившихся в городе. Это видно и по его облику. Впервые его возвели в камне сразу же после Смутного времени, в 1619-20 гг. Ровно столетие спустя небольшая церковь подверглась перестройке, на сохранила все типичные черты посадского храма XVII века: традиционное пятиглавие, закомары, фигурные наличники.
До петровского времени это был Богоявленский мужской монастырь(6). С 1719 г., когда монастырь за бедностью упразднили, его единственная церковь стала приходской. В советское время здесь находился музей, и разрушения не коснулись самого храма -- только колокольни. С 1991 г. Богоявленский приход вновь действует.
Со стороны улицы храм особенно наряден. Почти обомлев, я надолго залюбовался его роскошным порталом и наличниками, таинственной, вросшей в землю часовенкой с фигурной главкой -- словно древний храм выпустил от фундамента корень. Пожалуй, это самый сказочный, самый красивый в архитектурном отношении уголок Юрьевца! Мал золотник, да дорог...
Улочка, переходя в тропинку, упирается в ажурную белую палату -- нижний этаж несохранившейся колокольни, пристроенной к храму с юго-запада. Именно сквозь неё -- вход, обрамлённый многослойными дугами узоров, составленными из несчётных "таблеток", "дынек", кувшинчиков, катушек... Он коронован тремя наличниками второго этажа, ещё более роскошными! Три слитных "оконницы" - и каждую венчают три лепестка-розетки.Уходят вглубь, в толщу стены, вдетые друг в друга рамки -- каждый наличник от них примерно втрое шире самого окна.
Но главный шедевр -- изразцовый щит "павлиньего" цвета на одном из окон самой церкви. В России есть места, особо славные изразцовыми шедеврами: Ярославль, Новый Иерусалим, Иосифо-Волоколамский монастырь... Даже на их фоне, юрьевецкий наличник по-своему уникален: если и уступает им, то разве что размерами, но не красотой. "Гребешок" над окном изображает борьбу льва и единорога, а осеняет их фигуры изысканнейший растительный орнамент. И всё окно -- в узорной изумрудно-сапфирно-золотистой объёмной рамке...
Изразцовый наличник смотрится здесь настолько "родным", что если не ведаешь его тайну, сам ни за что не догадаешься: он перенесён сюда с другой юрьевецкой церкви, уничтоженной в советское время, при постройке водохранилища -- Благовещенской (1702 г.). Она стояла на самом берегу и по праву считалась главным шедевром юрьевецкого зодчества, одним из красивейших храмов на Верхней Волге. Для сохранения этой церкви достаточно было лишь незначительно удлиннить защитную дамбу -- но власти, спешившие поскорее запустить ГЭС, на это не пошли. Церковь была снесена, и лишь сокровища её внешнего и внутреннего убранства разошлись по разным храмам и музеям страны. Фрагменты снятых и вновь скреплённых фресок перевезли в музей древнерусской живописи им. Андрея Рублёва в Москве. В Москву же, но только в Донской монастырь, попала и часть изразцового убранства. Другую часть "узорочья" вобрала в себя юрьевецкая Богоявленская церковь -- наиболее близкая и по географии, и по времени возведения, и по размерам.
Но, как ни роскошно перенесённое благовещенское убранство снаружи храма, самый большой и изысканный его элемент открывается внутри. Вот переступаешь порог... Вдоль всей галереи притвора тянется изумительной красоты изразцовый фриз с переходящим орнаментом: пышная растительная гирлянда. Из горшочков вырываются извилистые побеги, которые оканчиваются не бутонами... а странными мордочками фантастических зверей. Такая вот 300-летняя "абстракция"... вообще, характерная для Руси XVII века!
Сокровище это открывается здесь неожиданно -- в полумраке, рядом со сложенными на зиму дровами! Это ведь не всемирно известная церковь Ильи Пророка в Ярославле - роскошная, музейная, украшающая главную площадь великого города. Это маленький, скромный храмик на склоне, о существовании которого могут не подозревать даже жители соседних городов -- если они ни разу не были в Юрьевце.
При церкви издревле имелся придел св. Макария Унженского. Символично, что в советское время сюда-то и перевезли его мощи из закрытого Макарьевского монастыря. В Богоявленской церкви был тогда музей -- и в музее, как "экспонат", хранились останки великого подвижника нижегородской и костромской земли († 1444). После возрождения Унженского монастыря св. угодник вернулся в основанную им обитель.
Но главное духовное сокровище Богоявленской церкви осталось: мощи св. блаженного Симона Юрьевецкого († 1586). Мне довелось побывать в таинственной крипте-пещерке, - под церковью, где он под спудом почивает.
XVI столетие - "золотой век" русских юродивых. Василий Блаженный и его преемник Иоанн в Москве, Лаврентий в Калуге, Иоанн Милостивый Власатый в Ростове, Николай Саллос во Пскове... Вот и здесь, на берегах Волги, воссиял великий блаженный!
Святые Георгий Победоносец и Георгий Всеволодович стали первыми небесными покровителями Юрьевца. Но прошли века "и дал ему Господь третьего Ангела".
Родом блаженный Симон был из-под Плёса -- из села Оделёво, что верстах в 20 от этого городка. Отца его звали Родионом, мать Марией, были они "простые земледельцы" - и это всё, что мы знаем. Больше ничего о жизни св. Симона в семье не известно! Мир обнаружил его много позже, в лесу близ села Ёлнать -- в 20 верстах... только уже не от Плёса, а от Юрьевца.
"Несколько крестьян из этого села, занимающихся деревянными изделиями, пошли в лес, чтобы нарубить там деревьев. Ходя по лесу, они нашли там этого человека Божия и увидели, что он юродивый и блуждал в лесу в одной изодранной рубашке, доходящей только до колен. Симон, увидев людей, испугался и начал от них укрываться, но они не дали ему уйти и, подойдя к нему, спрашивали, как его зовут и откуда он пришёл в этот лес? Он ничего им не отвечал, как бы в самом деле был безумный, только часто называл своё имя: Симон, Симон, как обыкновенно то делают сумасшедшие.
Нашедшие его крестьяне были люди богобоязливые, они знали, что Господь велел делать добро другим, сжалились над этим несчастным человеком и, опасаясь, чтобы он не погиб в лесу, взяли его с собой и привели в село. Но так как они не знали, что делать с безумным человеком, то отдали его священнику Николаевской церкви, что при реке Елнати, чтобы он постарался его привести в разум и молился за него. Отец Иосиф взял к себе юродивого и видя, что он во всём послушен и ни в чём не прекословит, стал заставлять его работать и отправлять разные домашние служения. Юродивый со всяким усердием исполнял все дела, какие только ему указывали. Так он беспрекословно молол хлеб в ручных жерновах, рубил дрова в лесу и носил их на себе, каждый день много воды носил с реки на своих плечах, делал и всякие другие дела работнические. И не только работал он в доме священника, но сам ходил к другим жителям села Елнати, услуживая каждому.
Он никогда не хотел оставаться без работы, или быть праздным и отдохнуть. Все тяжёлые работы у крестьян исправлял он как бы по найму и всегда являлся за получением платы, но платы никогда не брал, как неразумный. Безмездно служа ближним, он хотел заслужить награду пред всевышним Господом".
В Ёлнати блаженный прожил 15 лет, потом перешёл в сам Юрьевец.
"Всего, что постоянно терпел блаженный, трудно и описать: слякоть, дождь, снег, мороз, зной, солнечный жар и непрестанный пост, - всё он переносил ради Господа. Не было у него никакого крова, где бы ему можно было провести ночь, - не имел он, где голову свою преклонить. Многие, видя его в жестокую стужу в одной рубашке и босым, сжаливались над ним и подавали ему, кому что Бог послал, - кто новую одежду, кто сапоги, кто онучи, кто нарукавницы, и вот, одевали и обували его. Но уходя от своих благодетелей, он снимал с себя тёплые одежды и обувь и оставлял на городских улицах, чтобы нищие подобрали всё это себе. Иногда же, хорошо одетый, приходил он в корчму, чтобы там пробыть долгую зимнюю ночь, но приходил туда не для того, чтобы уснуть, но чтобы там потерпеть брань, пинки, насмешки. Находящиеся там пьяницы, беспокоимые им, - он не давал им спать, - снимали с него одежду и обувь, какая только была на нём, и оставляли на нём его худое, льняное, чёрное и всё в швах рубище, или же одевали его в своё худое, негодное одеяние, и выгоняли его босого вон. Блаженный благодарил Бога и терпел".
Чаще всего блаженный молился на паперти храма Богоявленского монастыря (ровно там, где впоследствии упокоился). Именно здесь его нашли после знаменитого предсказания о крупном пожаре города:
"Немного времени спустя после этого предсказания, по попущению Божию, в полдень загорелся Юрьевец при сильном и страшном шуме. Вовеода Третьяк, увидя таковое наказание Божие, вспомнил пророчество праведника и послал по всему городу искать его и привести к себе. Посланные нашли его в Богоявленском монастыре в паперти, где он молился перед образом Богоматери за город, и привели к воеводе. (...) Он вдруг так сильно ударил воеводу по щеке в наказание за его неверие, что звук удара слышали многие близ стоящие. Затем протянул руку и указал воеводе на огненный пламень от горевших домов -- их уже много сгорело. И лишь только указал на горевшие дома, огонь начал гаснуть и пожар прекратился. Народ благодарил Царя Небесного за то, что по молитвам праведника избавился от большой напасти".
Другое чудо св. Симона: хождение по Волге, как посуху, на противоположный берег, где он любил молиться в уединении. Хотя делал он это по ночам, дважды мнимого сумасшедшего видели на водах. Именно тогда он сделал предсказание об основании Кривоезерского монастыря. Другой раз спасённый утопающий, Иосиф Зубарев, услышал от него: "До самой моей смерти никому не сказывай, что я в полном своём разуме, как ты теперь узнал".
Можно было бы ничего и не говорить о чудесах этого человека, а просто привести два примера, которые наиболее полно его характеризуют. Когда над ним издевались, кидали камнями, грязью, били (а любящие делать это никогда не переводились!), он с тихой улыбкой говорил: "Спаси вас, Господи!" Похоже, в этих словах заключалось кредо всей его жизни -- как знаменитое "Христос воскресе" преп. Серафима.
Другой пример -- как он трогательно заботился об одном непутёвом, хулиганистом мальчике:
"Мать, желая исправить сына, наказывала его и часто до крови секла. Нередко посещал эту бедную вдову блаженный Симон, знал он и сына её и очень жалел его. Если где в городе находил его блаженный и видел, что он играет со своими сверстниками или делает что-либо беспутное, то подзывал его к себе и уговаривал перестать это делать, да говорил ему и о том, чтобы в этот день он не ходил домой к матери, потому что она сильно сердится на него и хочет жестоко наказать его. "А если ты сегодня не явишься на глаза своей матери, говорил ему Симон, то избавишься от наказания". Так и делал мальчик. Часто бывало и так, что не ходя домой, он старался найти где-нибудь блаженного и сделать так, как он ему скажет. Когда Симон приказывал ему идти домой, он шёл, и мать действительно не била его, но иногда даже с радостью встречала его".
Вот уж "политика", совсем противоположная Домострою! Отрока явно "за дело" наказывают, обычным, "благочестивым" способом -- а он его покрывает, даже прозорливо предсказывает, когда ему лучше переждать... И при этом, что любопытно, даже не считает нужным притворяться сумасшедшим: а и впрямь, перед мальчиком-то зачем? Перед взрослыми -- совсем другое дело... Почитать бы его житие современным защитникам "домостроевских" методов воспитания!
А по-моему, всё очень просто: истина -- всегда одна! Есть люди Божии -- и люди князя мира сего. Каждый делает своё дело. А как не жалеть битого тому, кто сам столько раз в жизни был бит... и впоследствии скончался мученической смертью именно от побоев. Такая уж была эпоха: все всех били -- и по-другому не умели (похоже, для некоторых современных "благочестивых" оригиналов в этом и состоит "идеал Святой Руси"... ну, лишь бы только били не их!).
А кончина всежалеющего, всесочувствующего праведника Божия была такова. Однажды он вёл себя обычным образом в доме нового воеводы Фёдора Петелина -- а тот к такому ещё не привык! Когда кому-то что-то не нравилось, решение в те "благочестивые" времена находилось всегда одно. Воевода приказал слугам избить блаженного. Те были рады стараться -- дело привычное и приятное! Расстарались так, что через несколько дней давняя мечта св. Симона исполнилась: успев причаститься, он отдал душу Богу. В церковной службе он сравнивается с Лазарем из евангельской притчи, который по кончине "преселился на лоно Авраамово".
Правда, в отличие от нераскаявшегося евангельского богача, "воевода, услышав, что блаженный скончался, сознался, что он виновник смерти его, поспешил к телу его и, увидя умиление на лице и раны на теле, напоминающие ему, как немилосердно и безумно поступил он с Симоном, увидя, что тело лежит на разодранной рогоже и не покрытое, припал к нему и безутешно плакал. При этом он бил себя по лицу, раскаивался в том, что сам он жил широко, ел сладко, а бедному не дал ни тёплого угла, ни куска серого хлеба. Всякому он рассказывал он о своём грехе против блаженного, не хотел утешиться, не хотел и расстаться с телом его, так он сожалел о своём грехе и своим сердечным раскаянием хотел загладить свою вину. Для тела блаженного Симона он приготовил приличный гроб и своими руками положил его в этот гроб. (...) Когда воевода пошёл на погребение праведника, то без счёту взял с собою в мешочек много серебра, чтобы раздать его нищим и убогим. Когда после этого он сосчитал свои деньги,то удивился, - все деньги его были целы, не убыло ни одной копейки и после того, как он очень много роздал бедным. (...) Несомненно, из этого чуда узнал воевода, что грех его прощён. Знал он о незлобии блаженного и уверился, что он, когда ещё больной лежал в постели, молился о его грехе Богу и умилостивил Его простить ему этот грех".
В Юрьевце мне вдруг как-то по-новому вспомнился фильм "Остров": он ведь -- даже не столько об одном праведнике, сколько о нас, его окружающих! Чудные типажи безумных людей на фоне одного нормального (точнее, выздоравливающего от давней болезни). Иерархия ценностей в нашей абсурдно-логичной жизни поразительна! Вот женщина приехала просить благословения... на аборт. Вот на глазах другой исцелился сын, и ей говорят, что надо его завтра причастить -- а она: "Не могу! работа!" Вот третья уж так-то "любит" пропавшего на Войне мужа! Ей говорят: "Не умер он, а жив, во Франции" - и она причитает в ужасе, что надо ехать к нему, продав всё, "даже хряка"!
Вот и в житии св. Симона, в описании его посмертных чудес, замечательно виден срез общества -- лучше и не покажешь... Есть там пример человека (в XVIII веке, но разве время важно?), который четырежды чудом исцелялся от мучительной болезни -- и четырежды не исполнял даваемого и повторяемого обета сходить в Юрьевец помолиться св. Симону, после чего каждый раз опять заболевал и каждый раз опять обещал. Вот одна женщина, тяжело болея, обещала сходить аж к Соловецким Чудотворцам (!), если выздоровеет, но Блаженный Симон явился и исцелил её, сказав просто и рассудительно: "Далеко собираешься, хоть бы сходила в Юрьевец к Симону!" После этого исцелённая, только что думавшая про далёкие Соловки, "в суете житейской забыла" даже про куда более близкий Юрьевец.
Да и вправду, как же не "забыть"! Когда ничего не болит, мы ничего и не помним. Да, уж шибко "благочестивые" были времена... только люди -- всегда одни и те же!
Кстати, подвиг блаженного Симона был повторён в ХХ в. жителем села Елнать блаженным Алексием, святым новомучеником Ивановской епархии († 1937). Он избрал подвиг юродства во времена наиболее жестоких гонений на Церковь. Новые "фёдоры петелины", только, видимо, уже не способные покаяться, замучили его насмерть в тюрьме.
Сейчас мощи блаженного Алексия почивают в Свято-Введенском монастыре г. Иваново.
4. "Второй этаж"
Гор в Юрьевце много, и с каждой открывается своя панорама. Одна местная жительница очень метко назвала всю верхнюю часть города: "второй этаж". Действительно, ландшафт Юрьевца - "двухэтажный"! Рядом с моей крошечной гостиницей, над акваторией микроскопического речного порта воздвиглась лесная круча -- Вознесенская гора. Она знаменита тем, что в 1660-е годы, при Алексее Михайловиче, здесь была воздвигнута крепость, превзошедшая все прежде сменявшие друг друга юрьевецкие остроги. Назвали её -- Белый город. Периметр её составлял 2 с половиной километра -- чуть больше московского кремля! Правда, простояла она совсем недолго и за ненадобностью была разобрана уже в XVIII веке. В краеведческой литературе часто можно встретить утверждение, что Белый город являлся каменным кремлём. Это верно лишь отчасти. В камне возвели 8 башен и участок стен над рекой. Остальную часть периметра занимали деревянно-земляные укрепления. Камни от разобранных башен в XVIII в. пошли на строительство юрьевецких церквей и общественных зданий. До наших дней сохранились лишь могучие валы и остатки оплывшего рва с напольной стороны. Очень похоже на городецкий вал! Во всём Поволжье уцелело (причём, частично) лишь несколько земляных кремлей. Юрьевецкий -- один из них.
А вот башнями можно полюбоваться сейчас... разве что на гербе города. Во всяком случае, одной -- Вознесенской. Если прежним символом города был, конечно, Георгий Победоносец, то при Екатерине II официальным гербом стало изображение башни. Св. Георгий уже украсил герб Богохранимого града Москвы -- а одинаковых геральдических символов быть не должно!
Особое значение Юрьевца было отмечено даже при этой замене. Будучи уездным городом, он, тем не менее, получил самостоятельный герб: без того, чтобы половина щита отводилась под герб губернский. Это крайне редкое явление! Лишь немногие уездные города, в знак признания их древних заслуг, получали самостоятельные гербы, что геральдически как бы "уравнивало" их с губернскими центрами. Такие города можно буквально пересчитать по пальцам: Ростов Великий, Углич, Коломна, Малоярославец, Юрьевец...
К северу, на соседних горах, расположено старинное кладбище с церковью Сошествия Св. Духа XIX века, в стиле классицизма. Это -- один из трёх действующих храмов Юрьевца, наряду с Рождественским и Богоявленским. Причём, действовал он почти всегда, закрывшись лишь ненадолго в 30-е годы и открывшись сразу после Войны. Правда, старинный интерьер его всё равно почему-то не сохранился. Зато новый иконостас мастерски выполнен в традициях уже не XIX века, а в настоящем древнерусском стиле, что делает честь местным художникам. Вообще, я заметил, что маленький городок совсем не беден современными иконописцами. Некоторые иконы выполняли сами юрьевчане, некоторые -- ивановские и шуйские мастера. Ивановская земля -- край Кирилла Уланова и знаменитых палехских живописцев, - вновь приносит Церкви свои плоды.
В последующие дни я чаще всего бывал в храме Рождества Христова. Как я уже говорил, ныне это подворье Николо-Шартомского монастыря. Мне довелось познакомиться с настоятелем подворья иеромонахом Неофитом и иеродьяконом Симоном. Тут уж мне многое показали: провели в запертый обычно Входоиерусалимский собор, на обе колокольни -- огромную каменную и маленькую деревянную, что на горе; рассказали о святынях самого Рождественского храма... Впечатление было сильнейшее! Такое ощущение, что я попал в какой-то великий монастырь... только видимой братии в нём -- всего два человека, а по размерам соборов и по благодати -- это как наша Раифа.
В высоком бесстолпном Рождественском храме "шапкой" сохранились росписи в технике гризайль: с иллюзорно-объёмными узорами. Жаль, полноценно отреставрировать их у прихода нет средств! Святыней храма является современная, но писанная в древнерусском стиле икона основателя Юрьевца св. князя Георгия Всеволодовича, с многочисленными клеймами его жития по краям и -- частицей мощей.
Иерусалимская икона представлена здесь тоже современным - огромным, почти в рост человека, списком.
Особенность расположения Богородичных икон в этом храме пояснил мне о. Неофит. Издревле Владимирская икона считалась покровительницей центра России, Смоленская -- запада, Казанская -- востока, Тихвинская -- севера, Донская (вариант -- Иверская) - юга. Вот и здесь: огромная Владимирская икона покоится в центре храма на аналое, Казанская висит в алтаре, Смоленская -- в западном притворе, Тихвинская -- в северном приделе (он освящён в честь Бориса и Глеба, в память о бывшем здесь Борисоглебском монастыре), Донская -- в южном (освящённом в честь Рождества Богородицы). Пять дней в неделю по вечерам читаются акафисты этим иконам. В понедельник -- Владимирской. Далее порядок о. Неофит объяснил по аналогии с крестным знамением: "Если лечь ногами на восток (как при упокоении), и осенить себя крестом, то сначала пальцы коснутся лба-запада, потом - живота-востока, потом -- правого-южного, потом -- левого-северного плеча. Значит, во вторник служим Смоленской, в среду -- Казанской, в четверг -- Донской, в пятницу -- Тихвинской".
Оригинальная традициия! Нигде ещё такой не встречал. Самому мне довелось застать акафисты лишь в четверг и пятницу.
Сильное впечатление оставил интерьер большого Входоиерусалимского собора. Светло и высоко! Огромные окна, изящные паруса сводов... Внизу -- полный погром: хронический ремонт, груды каких-то материалов. Вверху -- бесстрастные, величественные лики огромных настенных икон, выполненных "а фреско": по сырой штукатурке. И пусть это не золотой для русского изографного искусства XVII и даже не XVIII век, пусть они местами потресканы, потёрты и совсем не отреставрированы, всё равно охватывает какой-то священный трепет.
Я вспоминаю, что примерно так же выглядел до реставрации древний Благовещенский собор в нашем казанском кремле... Какая была бы красота здесь, если б всё это столь же профессионально восстановить!
Восхождение на колокольню составило целую эпопею. Лесенка колебалась-подрагивала под ногами, но с моим небольшим весом, бояться было особо нечего! Просто... своеобразное острое ощущение. Голуби за долгие годы почти побелили и лестницы, и площадки. Но это пустяк -- панорама, которая откроется сверху, вознаградит за всё!
Всё же, помня предупреждение о ветхости лестниц, я долез лишь до третьей площадки, дальше решил не рисковать. Даже отсюда картина открывалась грандиозная! Несколько минут я находился как бы в счастливом сне, веря и не веря своим глазам... и не желая просыпаться. Минуты эти -- незабываемы!
И более крупный город был бы виден отсюда, как на ладони, а уж Юрьевец...
Перегнёшься через парапет. Главная улочка тянется идеальным проспектом... словно горизонтальная проекция вертикальной колокольни. Только далеко-то ей тянуться некуда: весь город -- как балкончик меж "морем" и горами! Крыши его -- удивительно разноцветны, как мозаика. На севере ворвались в пейзаж соборные луковки, создав непередаваемо красивый контраст: они казались нереально огромными на фоне спичечных домиков и пёстрых древесных ворсинок. Чудо, когда стоишь на одном уровне с куполами и сквозь их куст созерцаешь город! В светлой арке проёма, как на гигантском холсте живописца -- пять маковок летнего собора, за ними - "пасха" и "фонарик" зимнего, дальше -- фигурная башенка Рождества Христова: и всё это строго в ряд! И всё матово поблескивает на солнце. Взгляд весело перепрыгивает с купола на купол. И воздух словно струится меж ними, как ручей меж камней. Серебряные купола золотой осени! Их будто кто-то несёт над городом, а колокольня, на которой ты стоишь -- главная хоругвь впереди этого крестного хода...
Золотая осень -- и белые церкви. Что-то есть в этом... настолько русское, но настолько нездешнее, что уже не понимаешь: в России ты или на небе? Может, и то, и другое?.. Художник Л. Кузнецов написал когда-то картину "Золотая Русь": наиболее знаменитые храмы России вместе, единым градом -- на фоне безбрежной золотой листвы. Но при этом в полях видны густые россыпи июльских цветов, и одеты люди по-летнему.
С большим трудом я стал слезать вниз -- спускаться оказалось сложней, чем подниматься. Успел ещё "на вису" сделать пару снимков нижестоящей площадки. Она раскинулась, как равноконечный крест -- с четырьмя перекладинами-проёмами, в которых иногда проползали букашки человечков.
Я-то спустился -- но сумка со мной почему-то не спустилась. Ощутив, что чего-то не хватает, я через некоторое время заметил её отсутствие. Причём, сообразить, в соборе она осталась или на колокольне, было невероятно сложно. Вещи, в этом смысле, очень коварны: они никогда не сообщают вслух, где именно им вздумалось вдруг отделиться от нас. Приходится потом искать их везде, где ни попадя. За свою жизнь я растерял в разных городах уж и не припомню сколько кепок, шапок, перчаток, зонтов и т. п. (Был даже случай, что моя кофта съездила без меня на экскурсионном автобусе в Тольятти -- потом другая экскурсионная группа из Тольятти в Казань привезла её обратно).
Пришлось извиняться и просить снова открыть собор (там беглянки не оказалось...), потом -- колокольню. Предположение, что сумка осталась на первом этаже колокольни, почему-то не подтвердилось. Пришлось, уже без особой надежды, подниматься на колокольню второй раз. К моему удивлению, сумка валялась именно там -- на высоте птичьего полёта. Вот ведь как бывает! Благодаря сумке, я восходил на юрьевецкую колокольню дважды.
Деревянная колокольня Шартомского подворья гораздо ниже соборной -- всего 25 метров. Зато она стоит на такой горе, что площадка её звона находится на одном уровне с крестом великой колокольни -- то есть в 70 метрах над Нижним городом. Это самая высокая точка обзора в Юрьевце! И восхождение на неё стало "высшим аккордом" всего моего путешествия -- всех впечатлений, эмоций и откровений от великого-малого городка...
Сначала предстояло по узкой, потайной овражной тропинке подняться на самоцветную от осенней листвы гору. На её макушке, как маленькая крепость, разместилась опоясанная забором территория подворья. Мне открыли калитку, придержали огромную сторожевую собаку. На колокольню я поднялся один. Поднялся и... потом едва заставил себя спуститься, до того было красиво!
Панорама Юрьевца разбросалась внизу со всеми своими фантастическими, манящими перепадами высот. Отсюда не видать было ни разбитых окон, ни трещин на стенах -- всё стояло идеальное, как макет. Холмы до того пушистые, что кажется -- провалиться в них можно до основания. Разноцветные кровли на них -- как осенние листики на поверхности. Высота волшебно превратила всё большое в крошечное. Вот красно-зелёная земляника повисла на кустиках холмов -- круглые полыхающие деревья, зернистые от листьев. Вот китайские фонарики вспыхнули там и сям.
Деревья -- отражение облаков, только в другой цветовой гамме: вверху -- чёрно-белое изображение, внизу -- цветное. Отдельные пожелтевшие великаны вставали посреди зелени золотыми сталагмитами. То занимался вдруг апельсиновый свет.
А ниже всего лежал почти сплошной золотой ковёр на пороге синей реки-залы. Видимо, дыхание Волги быстрее всего позолотило прибрежную листву. На склонах же золотые фонтаны работали среди зелени выборочно: всё-таки ещё только сентябрь, а не октябрь.
Овражки, как в пригоршнях, держали разноцветные крыши домишек. Но листва, вскипающая вокруг -- ещё многоцветней. Особое ощущение, когда огромные осенние костры полыхают внизу. И фейерверки горных круч -- ниже тебя! И маленькие церковки тонут в искристо-бархатистом разливе. Горы -- как волны, деревья -- как пена. Но всё это -- не вода, а какая-то ярчайшая лава, переливающаяся всеми оттенками, плавно сбегающая по уступам всё ниже-ниже... стекающая с вершин в Волгу. А Волга -- контрастно-синяя, огромная, с белым сиянием облачных отражений. Острая чёрточка колокольни пересекает её, касаясь шпилем горизонта. Вот прямо под колокольней, как под мостом, бесшумно скользит баржа. Кажется она маленькой, как швейный челнок, и тянется за ней короткая серебристая нитка.
Так бы и полетел в эти необъятные дали -- над горами, над водами... над неподвижными корабликами церквей и едва ползущими корабликами настоящими.
Ах, Юрьевец, Юрьевец -
город какой...
Примечания:
(1). Во время Батыева нашествия, в неравной битве на Сити 4 марта 1238 г. погибла практически вся дружина князя. Тело его самого было найдено на поле боя без головы. Голову обрели на несколько дней позже. Когда её приложили к телу, свершилось чудо -- она приросла... Так и почивали мощи князя несколько веков в Успенском соборе Владимира, пока в советское время не решили их исследовать в медицинской академии. "Наивная легенда" оказалась правдой: вопреки всем законам медицины, был обнаружен след неровно сросшихся разрубленных шейных позвонков. Травма, несовместимая с жизнью -- но, тем не менее, на мёртвом теле срослись кости! Сейчас мощи Георгия Всеволодовича вновь находятся в кафедральном соборе Владимира -- как одна из главных его святынь и памятник того беспримерного чуда, которое из предмета веры превратилось в научный факт.
(2). Не считая перестроенной под хлебозавод Иоанно-Предтеченской церкви и Фёдоровской домовой при бывшей женской гимназии.
(3). Владимир Рощектаев
(4). Например, в самой Шуе ему принадлежит огромный комплекс Воскресенского собора с самой высокой в провинциальной России колокольней (106 м). В Иваново - сразу несколько церквей. В знаменитом Палехе -- Крестовоздвиженский храм, с чудесно сохранившимися фресками местной, всемирно известной живописной школы. Ну, а в Юрьевце -- весь главный храмовый комплекс. Правда, отреставрировать из него удалось лишь одну церковь: Юрьевец -- куда беднее Иваново и Шуи!
(5). Юрьевец вообще -- один из самых значимых в истории русской пейзажной живописи городков. Впервые его "открыли" в 1838 г. братья Н. и Г. Чернецовы. А. К. Саврасов в 1870 г. написал здесь "Вид Волги под Юрьевцем". Бывали в городе Б. Кустодиев, А. Бенуа, Е. Лансере. В советское время "воспел" Юрьевец более чем в сорока своих полотнах Г. М. Шегаль.
(6). Вообще к XVIII веку в Юрьевце было 6 монастырей. 5 из них упразднены при Петре I и Екатерине II. Лишь один, Кривоезерский, дожил до революции.