Аннотация: захотелось написать что-нить этакое. написал. тапочками и сапогами не швыряться!
А ЗАЧЕМ...
Майское солнце светило, одаривая всё живое и неживое ласковыми лучами, неся свет и тепло. Берёзы и тополя едва слышно шелестели сочно-зелёными листьями, на которые ещё не осела грязная городская пыль. Микроскопические клетки хлорофилла переваривали углекислый газ, тщетно надеясь очистить воздух хотя бы над городским парком.
Молодые и не очень женщины сидели на скамейках, поглядывая за детьми которые возились в песочнице (лежали в колясках, капризничали, пускали слюни) и обсуждали новые памперсы (детское питание, присыпки пустышки).
Полдесятка детишек от трёх до пяти лет копались в песочнице, занятые своими делами. А дела были важные! Нужно слепить куличек, вырыть ямку, похвастаться новым совочком и проследить за бегущим куда-то муравьём. Вдруг царящую здесь идиллию прервало появление мальчишки лет шести.
--
Эй, мелкота! - приветствовал он сразу обступившую его детвору. - Идём к пруду. Я вас научу лягушек через соломинку надувать!
Все радостно загомонили и устремились за ним. Все кроме одного малыша лет четырёх.
--
А ты чё сидишь, Глебка? Не хочешь лягушку надуть? - удивился пришелец.
--
Но ведь ей будет больно!
--
И что? Так почему нужно её надувать?
--
Ну-у-у-у-у... - ему раньше и в голову не приходила такая мысль. - Ведь все так делают!
--
А зачем делать как все? - спросил Глеб.
--
Дурак! - привёл свой последний контраргумент оппонент и наступил на куличек, который только что слепил Глеб
* * *
Жаркие июльские лучи плавили асфальт, сушили лужи от прошедшего ночью дождя и обжигали трёх мальчишек, лет двенадцати-четырнадцати, идущих по улице.
--
Далеко ещё, Джон? - дрожащим голосом спросил дерганый парень у старшего, идущего впереди.
--
Вот тот дом, - махнул он рукой.
Они вошли в грязный, вонючий, но относительно прохладный подъезд. На полу валялись использованные презервативы, окурки, шприцы и, кажется, иногда подъезд использовали как туалет.
Джон привычно поднялся на третий этаж, остановился перед ржавой, поцарапанной стальной дверью. Быстро ударил по ней два раза, на секунду замер и снова ударил трижды.
--
Чё надо? - раздался раздражённый голос из-за двери.
--
Открывай, Укол! - отозвался Джон.
Дверь распахнулась, впуская троицу внутрь. В квартире было чуть грязнее, чем в подъезде и намного душнее и сильнее воняло.
На нём были драные джинсы и чёрная рубаха навыпуск. И то и другое были куплены явно в дорогом магазине. В каждом его ухе было по десятку различных серёг. На глаз ему было лет двадцать пять.
Пройдя в зал, мальчишки увидели десяток парней и девушек, сидящих поодиночке и группками, вдоль стенок и посреди комнаты. Некоторые перетягивали себе руки, другие втыкали шприцы, а остальным уже было хорошо. Из соседней комнаты доносились стоны.
--
Давай, Укол! - нетерпеливо, срывающимся голосом выдавил Дрожащий. - Ты говорил, что если приведу нового - дашь бесплатно.
--
Лови, - Укол небрежно вынул из кармана рубашки маленький бумажный сверток и бросил ему.
Тот поймал, но дрожащие руки не удержали подачку и выронили. Он бухнулся на колени, долго копаясь в мусоре, ища заветную бумажку.
--
Тебя как зовут? - обратился Укол к третьему пришедшему, который стоял возле дверей, скрестив руки на груди и брезгливо осматривая всё происходящее.
--
Глеб, - сухо ответил тот.
--
На чём сидишь?
--
Ни на чём.
--
Решил попробовать?
--
Нет. А чё припёрся? - повысил голос Укол.
--
Он попросил, - Глеб кивнул на друга, в этот момент выдёргивающего шприц из исколотой вены.
--
Да-а-а-а, - умиротворённо протянул тот. - Глебыч за друга чё хочешь сделает. А я его лучший...
--
Был лучшим другом, - оборвал его Глеб. - Два года назад, пока на эту дрянь не подсел. Всё. Я пошёл.
--
В ментуру собрался, сучонок! - Укол встал в дверях.
--
Да ни фига, - снова подал голос "бывший лучший друг". - Он честный. На друга стучать не станет. Прин-ци-пи-аль-ный!
--
Хочешь попробовать? - сделал ещё одну попытку Укол. - Бесплатно.
--
Нет, - обрезал Глеб, качая головой. - Не буду.
--
На халяву же!
--
Не хочу.
--
Почему? - Укол впервые видел, чтобы кто-то отказывался от бесплатной дозы.
--
А на фига мне это?
Этот вопрос окончательно перегрузил вычислительный центр Укола. Уже третий год он подсаживал малолеток на иглу, но этот вопрос ни разу не приходил в его голову.
--
Дык... Дык... Все же ширяются!
--
А зачем поступать как все?
Секунду Укол подумал, потом вцепился в загривок Глеба, выволок в коридор и распахнув дверь, вышвырнул его в подъезд.
--
Вали отсюда!
* * *
Слабый ноябрьский ветерок срывал с деревьев немногие оставшиеся листья. С хмурого осеннего неба время от времени падали редкие капли. Затянувшаяся осень медленно сдавала свои позиции зиме. Люди вышедшие на улицу без зонта, торопились спрятаться от дождя. Некоторые из них заскакивали в маленькое кафе с яркой вывеской.
Внутри было душно и очень накурено, не помогал даже непрерывно работающий вентилятор, установленный в открытой форточке. Всего в кафе было шесть столиков. Все они были заняты. За самым дальним, стоявшим в тёмном углу, сидели три парня лет семнадцати-девятнадцати.
--
Так чего звали-то? - спросил один из них у собеседников.
--
Не торопись, Глеб, - остановил его другой. - Хотя... Петька, расскажи ему!
--
В общем тут такая фигня, Глеб, - затараторил тот. - Бабла можно срубить не напрягаясь. И риска никакого!
--
В смысле?
--
Ну мы тут с Максом недавно в боулинге зависали. Я видал сколько там бабла хозяин из кассы выгребает. Там троим на месяц точно хватит. И охранников там всего четверо. Мы уже всё придумали и стволы достали. Но вдвоём на дело никак. Третий нужен. Мы решили что тебе бабки не лишние будут.
--
Они лишними не бывают, - задумчиво кивнул Глеб. - Но я на это не пойду. И вы тоже.
--
Какого хрена? - вскочил со стула Макс.
--
Я сказал, - не повышая голоса произнёс Глеб. - Никто туда не пойдёт.
--
Ты чё, стуканёшь ментам? - недобро сказал Пётр.
--
Стучать я не буду. Но вы меня знаете. Если придётся - я вас остановлю.
--
Ты охерел?
--
Я сказал вы не пойдёте. Я вам не позволю.
--
И чё ты сделаешь?
--
Не знаю. Но поверьте, я что нибудь придумаю!
--
Да ты чё, сдурел? - сорвался на визг Джон. - Никто не отказывается от таких бабок! Все нормальные люди жадные!
Глеб смерил их медленным взглядом.
--
А зачем быть как все?
--
Ну и проваливай! И забудь, что когда-то знал нас!
* * *
Порывы холодного декабрьского ветра бесновались на почти пустом кладбище. Маленькая группка, человек в двадцать, стояла перед казавшимся бездонным провалом могилы. Возле неё стоял закрытый, обтянутый красной материей гроб. Люди кутались в куртки и шубы, вздрагивая, когда редкие но крупные снежинки попадали в лицо или на голую шею. Некоторые женщины тихо плакали, мужчины до боли сжимали зубы. Все стояли молча. Большинство из них давно и хорошо знали друг друга. И говорить им не нужно было. Они понимали друзей с полувзгляда.
Наконец молодой мужчина нарушил тишину. Подойдя к двум другим, он негромко спросил:
--
Мужики, а что с ним случилось-то. Я у Наташи спросил, он начала рассказывать, потом не выдержала зарыдала. Я так ничего и не понял.
Те переглянулись. Один из них вздохнул, невольно сжимая кулаки и выдавил:
--
В общем так. Глеб... - тут он заскрипел зубами и замолчал.
--
Ладно, Лёха, - второй положил руку ему на плечо. - Я расскажу. Магазин "Рихтер" на проспекте Ленина, знаешь? Так у Глеба то ли кроссовки, то ли джинсы порвались. Он за новыми пошёл. Дальше только с камеры наблюдения и со слов очевидцев. Ходил он по магазину, присматривался, выбирал. И тут какой-то ублюдок в магазин врывается. Из кармана Ф-1 достал и орёт, чтобы все на пол и деньги из кассы ему. Как потом выяснилось - наркоман. Ну охранник на него кинулся. Тот чеку выдернул, орёт что всё к чёрту разнесёт. Охранник понятно в штаны наложил и притих. Эта обезьяна к кассе и то ли споткнулся, то ли руки у него так дрожали. Гранату он выронил. В магазине было человек двадцать. А у этой гадины разброс осколков двести метров. Там бы всех перемешало. Ну вы Глеба знаете... - он тяжёло вздохнул, - в смысле знали. Наверное даже подумать ни о чём не успел. Кинулся блин, и прямо на гранату. Грудью. И вот... - тут голос рассказчика сорвался и он просто махнул на закрытый гроб.
Они замолчали. И молчали, когда гроб опустили в тёмную, жадную пасть могилы; молчали когда её засыпали; молчали складывая венки; молчали смотря на надгробье.
Оно было шикарным. Друзья решили, что необычный человек достоин такого же надгробья.
Среди потемневших крестов и серых плит, оно выделялось чёрным мрамором и золотыми буквами. С него смотрело доброе, едва заметно улыбающееся лицо общего друга. Снежинки падали на это лицо, соскальзывали с него и казалось, что они гладят его по щекам. Судя по двум датам на надгробии, парень прожил двадцать два года.
К троице подошёл мужчина, лет сорока и рядом с двадцатилетними парнями, он казался стариком.
--
Да, мало осталось таких, - грустно произнёс он, обращаясь то ли к троице, то ли к пролетающим снежинкам. - Настоящий парень.
--
Наш парень, - словно эхо подтвердил Алексей.
--
Стальной парень, - поддержал другой.
--
Правильный парень, - согласился последний.
Они вчетвером долго стояли, каждый по-своему думая об одном. Смотрели они друг на друга, на бугорок свежей земли, на пролетающие снежинки и на надгробье, резко выделяющееся на фоне молодого снега. На ней не было длинных фраз, не было описаний его героической смерти.
Эпитафия была совсем короткой и не сказала бы ничего незнакомым людям. Но для друзей она выражала всё. Они знали его любимую фразу и на плите был написан ответ на неё всего в трёх словах: "ОН БЫЛ ЛУЧШЕ".