Аннотация: Намечалось как продолжение "Повести осьменских лет", но дело что-то совсем заглохло. Текст сырой и невкусный. Как-нибудь соберусь с силами, переделаю. Может, продолжение и целиком напишу.
Стратег с непроницаемым лицом слушал Гельмута Вольтке, главнокомандующего силами гномов-продеистов, витиевато излагавшего свои взгляды на искусство ведения войны. Они удивительно напоминали идеи генерал-майора Карла Клаузницера, попавшего в плен и расстрелянного гномами-контрадеистами. Его труды Стратег знал едва ли не наизусть, но перебивать главнокомандующего не собирался. Ситуация была как на ладони: Висмарк хотел, чтобы Стратег консультировал Вольтке, но Вольтке не хотел, чтобы его консультировали.
Стратега, распустившего после подписания мирных соглашений в Вилларисе свой цех высшего военного искусства (который все называли просто штабом), роль частного советника, в чьих услугах не нуждаются, вполне устраивала. Дариэль послал вместе с ним несколько подразделений, но Стратег убедил гномское начальство (особенно, кстати, и не возражавшее), что эльфов, непривычных воевать в горах, следует использовать исключительно для охраны тылов и эльфийских специалистов, помогавших восстанавливать народное хозяйство на занятых продеистами территориях. Отговорив Вольтке посылать эльфов на фронт, Стратег тут же перестал давать советы, превратившись в тишайшего слушателя.
Вольтке же, в свою очередь, не нуждался ни в чьих советах, особенно в советах Стратега, и на то была масса причин. Главнокомандующий был убежден, что эльфы ничего не понимают в железных дорогах. Поезда ходили только в горах Западной дуги, эльфы эту гномскую машинерию особенно не жаловали (мол, не эстетично), поэтому, конечно же, эльфийский полководец в силу своего излишне художественного мышления не сможет планировать военные операции, вооружившись линейкой, циркулем и картой железных дорог. Не говоря уже о том, что в вопросах железнодорожного транспорта Гельмут Вольтке, до войны председательствовавший в Комитете по логистике Берглинского сената, считал себя величиной номер один. Его уверенность в себе укрепляло и то обстоятельство, что планированию он учился у Игрока, а Стратег вообще никогда ничему не учился. Если, конечно, забыть о том, что Игрок научил Стратега шахматам.
Но вот, к сожалению, забыть о том, что Стратег играет в шахматы, никак не удавалось. С тех самых пор, как этот эльф выиграл чемпионат мира по шахматам (когда-то называвшийся просто открытым чемпионатом гор по шахматам), его имя стало у гномских шахматистов притчей во языцех. А Вольтке был заядлым шахматистом. И у Стратега он еще ни разу не смог выиграть.
Наконец, Вольтке просто не доверял Стратегу после той операции по захвату заложников, в результате которой лаборатория Генетика, осьменские заводы и окружавшие их горы были буквально стерты с лица земли. И ему было плевать на то, что Висмарк считает Стратега гением. Висмарк ― и в этом вопросе Вольтке в виде исключения готов был согласиться с Гегельсом ― слишком уж увлекается всем эльфийским. И если он думает, что одного его желания достаточно, чтобы весь генеральный штаб посторонился и уступил место какому-то эльфийскому партизану-дилетанту, то он глубоко заблуждается. Но никто не посмеет встать и сказать, что Вольтке пренебрегает желаниями руководства. Нет, нет и еще раз нет. Просто верховный главнокомандующий считает необходимым сперва подробно ознакомить представителя эльфийских союзников со спецификой гномских вооруженных сил.
― Особенность кабанерии, ― поучал Вольтке, ― могущая показаться с первого взгляда не очень важной, но имеющая значительные выгоды и невыгоды, есть б?льшая высота, на которой находится глаз кабанериста сравнительно с глазом пехотинца. Сидя в седле, всадник обозревает местность с высоты в один метр семьдесят сантиметров, если же он приподнимается на стременах, то ему открывается вид с высоты в полных два метра.
Стратег с его сто девяносто одним сантиметром подумал, уместно ли будет выразить восхищение такими поражающими воображение способностями кабанеристов, и после секундного размышления решил, что его могут превратно понять.
― Пехотинец же, ― тем временем продолжал Вольтке, ― часто ничего не видит в поле, покрытом несжатым хлебом. Значение большого кругозора увеличивается благодаря возможности для кабанерии быстро переместиться с место на место.
Пустив боевого кабана в карьер, можно было разогнаться аж до головокружительных тридцати километров в час, но и тут Стратег воздержался от комментариев.
― Невыгода же заключается в том, что всаднику, вследствие именно его сравнительной вышины, труднее укрыться от взора противника. До известной степени эта невыгода может быть уменьшена спешиванием.
"Достаточно пригнуться", ― подумал Стратег.
― Затем к невыгодным особенностям кабанерии относят ее зависимость от кабана, что особенно проявляется в тех случаях, когда требуется какое-либо чрезвычайное напряжение всех сил, или при каких-либо устрашающих явлениях, например, при налете на стреляющие орудия или пехоту, когда кабан очень часто против воли всадника уклоняется в сторону или поворачивается назад, или, наконец, при скрытых движениях, где следует избегать всякого шума, в особенности хрюканья.
"Хорошо бы еще перед скрытыми движениями выветривать запах пива и тушеной капусты".
― На все это можно возразить, что, во-первых, послушание кабана настолько велико, что он обыкновенно выполняет все, что от него требуется, до момента совершенной невозможности, то есть смерти. Во-вторых, обучением и выездкой следует довести послушание кабана, животного по своей природе скорее с воинственными, чем с трусливыми инстинктами, до того, чтобы преодолеть его нервность.
Стратег даже не подозревал, что свиньи могут нервничать.
― Сводя вкратце все вышесказанное, мы придем к заключению, что по своим особенностям кабанерия может служить глазом, который с возвышенного пункта обозревает местность и всю обстановку; орлом, широкими кругами носящимся вокруг армии и распространяющим действие своего оружия на далекое расстояние; наконец, молнией, внезапно ударяющей и все сокрушающей.
"Бурные и продолжительные аплодисменты".
Чисто внешне Хафенбург выглядел довольно интересно. Стратег не был поклонником гномской архитектуры, но в свое время в Хафенбурге бывал. Жители отзывались о нем не иначе как о самом впечатляющем городе Западной дуги. С этим готовы были поспорить Берглин и Мюльхен, но в одном с хафенбуржцами соглашались все: такой системы шлюзов не было больше нигде на свете.
Хафенбург стоял на Верхнем Райне, там, где река, падая с гор, широко разливалась по Западной низменности. Город уступами (уровнями, как говорили гномы) спускался на равнину, сопровождая закованный в гранитные шлюзы поток. Эльфы называли Хафенбург вратами в мир гномов: Верхний Райн соединял Высокие озера (а, следовательно, и Рорскую область ― основной промышленный центр Западной дуги) со Срединным морем ― центром речной системы континента. Менее поэтичные гномы сравнивали город с гигантским гидравлическим подъемником: шлюзы ступенька за ступенькой поднимали корабли под самые небеса.
Вольтке штурмовал город сразу на двух уровнях: низшем (то есть на Западной низменности) и высшем (то есть в горах). Стратег не понимал, зачем вести боевые действия на равнине, если само собой напрашивалось решение сконцентрировать все силы в горах, лишив тем самым противника преимущества более высокой позиции, но спрашивать верховного главнокомандующего не хотел. Впрочем, Стратег был уверен, что и так знает ответ.
Обороной города лично руководил главнокомандующий вооруженными силами гномов-контрадеистов Людвиг Бенедикт, до вступления гномов в войну занимавший в Мюльхене должность, как-то связанную с прогнозированием урожайности и прочими вещами (Стратег уже не мог точно вспомнить, чем именно он занимался сорок лет назад). Бенедикт, как и Вольтке, учился у Игрока; как и Вольтке, играл в шахматы. Они были примерно равны по силе, поэтому Вольтке относился к Бенедикту очень серьезно. Плюс Бенедикт потрясающе быстро считал в уме и молниеносно оценивал вероятности. Поэтому, когда разведка донесла, что ядро обороны высшего уровня образуют бронепоезда (первый в гномской военной истории пример мобильной обороны, организованной с таким размахом), Вольтке совсем упал духом. Он, специалист по железным дорогам, лучше других понимал, во что можно превратить наступающего противника при грамотном использовании поставленных на железнодорожные платформы артиллерийских батарей. Стратег оценил ход Бенедикта: первый раунд ― психологический ― он выиграл вчистую. Теперь Вольтке бессмысленно клал гномов на нижних подступах к городу, куда пушки бронепоездов не доставали.
Основную ставку верховный главнокомандующих продеистов сделал на кабанерию, которая должна была при поддержке авиации прорваться сквозь поля колючей проволоки и похоронить пехоту контрадеистов прямо в окопах. Бенедикт, в свою очередь, полагался на так называемые универсальные артиллерийские орудия. Идею такого орудия в свое время предложили оружейники-продеисты, но благодаря интенсивному шпионажу обмен техническими новшествами между воюющими сторонами не прекращался ни на секунду, и вскоре универсальную пушку взяли на вооружение и контрадеисты.
В силу нехватки ресурсов, особенно сильно сказывавшейся в первые годы войны в горах, продеисты не могли наладить выпуск специализированных пушек (зенитных, бронебойных и противопехотных) в достаточных количествах, поэтому была предложена концепция орудия, которое в зависимости от типа заряда могло бы успешно бороться и с дирижаблями, и с бронированной техникой (самыми распространенными представителями которой в осьменскую войну были бронепоезда), и с пехотой. На практике эта идея была воплощена следующим образом. Для поражения бронепоездов предлагалось использовать обычные чугунные ядра, либо полые ядра, начиненные порохом и снабженные химическим взрывателем (так называемые бризантные ядра). Для уничтожения же дирижаблей и пехоты пушку предлагалось заряжать картечью ― маленькими металлическими шариками-ядрышками, одинаково успешно дырявившими как воздухоплавательную технику, так и живую силу.
Эскадроны продеистской кабанерии растянулись в линию на расстоянии примерно двух тысяч шагов от передовых позиций противника, к которым, оставляя за собой густые шлейфы дыма, уже плыли паровые дирижабли. Между дирижаблями сновали одноместные вертолеты на педальной тяге.
― Ша-гом! ― пронеслось над полем.
Закованные в кирасы кабанеристы тронули кабанов. Ближе к концу войны продеистское командование наконец-то смогло осуществить заветную мечту о стандартизации обмундирования и экипировки. Каждый всадник был вооружен двухметровым копьем, которое при верховой атаке полагалось держать как можно ближе к концу, а в пешем строю (если по каким-то причинам кабанеристам придется спешиться) ― ровно посередине. Кроме того, каждому полагалась упакованная в кожаные ножны сабля. Кожа была выбрана не столько из-за нехватки металла, сколько из практических соображений: кожаные ножны не гремели, не отсвечивали, были легче и лучше сохраняли оружие.
― Рысь-ю! ― рявкнули командиры после первых тысячи двухсот шагов.
Бескрайняя линия ускорилась. Пока они еще сохраняли равнение.
Еще шесть сотен шагов были оставлены позади.
― Галопом ― марш!
Линия рванулась вперед, до передового окопа оставалось около двухсот шагов, до рядов колючей проволоки ― сто. Они всё понукали кабанов. Линия пошла карьером, сломалась, врезалась в заросли металлических колючек. Им в лицо ударила картечь. Из окопов дали смешанный залп: из мушкетов и арбалетов. Заскрипели стрелометы. Пронеслась команда пристегнуть штыки. Вслед за ней прогромыхало:
― Бомбы ― товь!
Боль только подстегнула животных. Они ломились сквозь заграждения рычащей бурой массой. Дыры в строю тут же зарастали. Из окопов полетели шрапнельные ядра с укороченными фитилями. В ответ вертолеты и дирижабли посыпали позиции пороховыми бомбами.
Они перемахнули через первую линию окопов, на лету втыкая копья в пригнувшихся в окопах контрадеистов. Выхватив сабли, понеслись ко второй. И тут откуда-то со второго уровня ударили крупнокалиберные мортиры. Ядра рвали наступавших буквально на куски, не столько разрушая, сколько устрашая. Они потеряли темп. Из второй линии окопов ударил залп. Еще один. Строчили стрелометы, противно свистела картечь. На вражеские позиции пикировали подбитые дирижабли, отмечая места падений пылающими взрывами боезапаса. Камнем летели вниз лишившиеся пилотов вертолеты.
Едва слышно за канонадой прокукарекали рожки ― отступление к первой линии окопов, которую следовало очистить и удержать до подхода пехоты.