Аннотация: Викторианская Англия. Снова соседи, Дикая Охота и всяческие города и деревни контрастов этого периода. Новый персонаж, весьма перспективный для XX и XXI века. Публикуется как "глава", хотя формально это часть "Дикой Охоты".
Эйвелон Уинд
Беженцы шли всю ночь.
Если бы любитель книг мистера Диккенса увидел их сейчас, он решил бы, что со страниц романа сошли малютка Нелл и ее дедушка - прямо после того, как они покинули негостеприимный город с печами, где всю ночь горел огонь, и непосредственно перед тем, как Нелли упала в обморок. Но до написания книги "Лавка древностей" оставалось еще пять лет (1841). Сам мистер Диккенс видеть странников тоже не мог (иначе впоследствии можно было бы заключить, что он вдохновился зрелищем их несчастья и их жалким, потрепанным видом). В это время он находился далеко от этих мест.
Сутулый джентльмен с волосами, которые можно было принять за седые, свисавшими из-под широкополой серой шляпы, опирался, казалось, на невысокую девочку, закутанную в такой же серый плащ. Дождь хлестал их, под ногами хлюпала грязь, дилижансы окатывали их потоком брызг, подол девочки намок и стал тяжелым, а что творилось с башмаками - оставалось только догадываться.
Они действительно уходили от городских окраин, от печей, от заводов, где лили сталь - от Манчестера. Уже на рассвете, завидев вдали черный от осеннего дождя лес, девочка потянула своего спутника туда. Но спать на мокрой, холодной траве было невозможно. Лес был редким, чахлым, его насквозь прорезала широкая вырубка. Девочка прислушивалась, вытягивая шею, крутила головой, пытаясь понять, куда идти дальше.
Наступил день, и дождь перестал. Солнце так и не показалось, хотя стало светлее, - оно было надежно укрыто густыми серыми облаками ноября. Но подул легкий ветерок, и девочка вытянулась в струнку, прислушиваясь, словно ловя ветер, который трепал края ее капюшона. Она и ее спутник повернулись к ветру спиной, и идти им стало легче.
К полудню странники остановились на погосте - на крыльце сельской церкви, неподалеку от кладбища. Они сели на холодные камни и разделили скудные запасы еды из мешка, который девочка носила за плечами: немного хлеба и яблоки. Обсушиться и согреться было необходимо. Они побрели к сельской гостинице, - двухэтажному ветхому строению, которое не вдохновило бы мистера Диккенса ни на "Синего дракона", ни на "Майское древо", ибо имело такой вид, что вот-вот собиралось перейти в лучший мир, если таковой бывает для зданий георгианской эпохи.
Хозяйка гостиницы была вдовой. Не той веселой аппетитной вдовушкой-трактирщицей, которая кочует из романа в роман, из пьесы в пьесу, вдохновляя своим бодрым и кокетливым видом зрителей и читателей сильного пола, а рыхлой, унылой, медлительной женщиной лет сорока, на лице которой вечно лежала печать заботы. Дела приходили в негодность, трактир остался ей после покойного мужа, при котором еще можно было свести концы с концами, сейчас же пора было уже продавать халупу и пытаться прожить на сто фунтов в год, - ренту, завещанную другим усопшим родственником. Об этом миссис Хопкинс и думала постоянно, даже сейчас, когда в ее трактире остановились переждать непогоду три веселых джентльмена. Они имели весьма платежеспособный вид, но спасти трактир от падения в бездну банкротства были не в силах. Даже при том, что один из них был лендлордом земли, на которой стоял трактир, и сейчас вез двоих друзей в свое поместье - намечалась осенняя охота на вальдшнепов. Этот джентльмен был существенно старше двух других и называл их "мои юные друзья".
Сейчас, едва закончив завтрак, трое джентльменов коротали время за карточной игрой, лениво переговариваясь: ехать ли им дальше прямо сейчас или чуть подождать, пока распогодится.
И тут на пороге возник старый джентльмен со своей спутницей.
- Мэм, можно у вас погреться? - зазвучал от порога тонкий кроткий голосок девочки.
Миссис Хопкинс встала со своего табурета, чтобы рассмотреть новых гостей повнимательнее. "Нищие", - безнадежно заключила она.
- Если у вас есть, чем платить, - протянула леди, делая паузу после каждого слова (такая уж у нее была манера).
Девочка совсем сникла. Видно было, что платить нечем. Однако миссис Хопкинс была женщина хоть и угрюмая, но не злая.
- Если вам посушиться, то идите на конюшню.
Девочка бросила тоскливый взгляд на огонь. Ее спутник же вообще не проявлял никаких чувств.
Лендлорд мистер Дайми поднял глаза от карт и осмотрел две унылые фигуры у порога. Ему показалось, что серые глаза девочки блеснули из-под капюшона, - возможно, слезы.
- Я оплачу их пребывание и завтрак, миссис Хопкинс, - сказал он.
На меланхоличном лице хозяйки отразилось что-то вроде удивления - и погасло.
- Проходите, - сказала она старику и девочке. - Раз джентльмен так добр.
Неимущая пара прошла к очагу, причем дед своего плаща не снял, а девочка расслабила завязки, положила свой плащ на высокую спинку стула, сняла скромную шляпку и стала греться.
Двое спутников мистера Дайми о чем-то оживленно переговаривались. Можно было услышать слова "низшие классы", "лишние хлопоты", "старина Доди знает" и прочие реплики, мало что объясняющие.
Дэвид Дайми (а Доди был именно он) подозвал девочку, поманив пальцем.
- Подойдите сюда, мисс.
Девочка встала, пригладила волосы и снова надела шляпку. Затем подошла.
- Как вас зовут, милочка?
- Уинд, сэр.
- Это ваша фамилия, я так понимаю. Но как вас зовет ваш дедушка? Или другие родные? У вас ведь есть родные?
- Моя мама и папа уехали, - тихо, еле выдавливая из себя слова, отвечала девочка.
- Только мама и папа? А другие?
- Брат должен нас встретить здесь, но его пока нет... - голос ее почти замер.
- Прямо здесь? В этом ужасном трактире?
- Нет, у церкви, мы договорились,
- А кто ваш брат, мисс Уинд?
- Он... служит.
- Военный? - мистер Дайми покачал головой. - Ему что, жалования не платят, раз вы с дедушкой в таком жалком виде?
Девочка ничего не могла ответить на этот вопрос.
Мистер Дайми был не очень доволен: возможное наличие брата (если только девчонка Уинд не врет) ему не нравилось. А круглое личико и блестящие глазки тринадцатилетней малютки - напротив, нравились, хотя волосы под шляпкой, кажется, каштановые, сильно намокли и отсырели, и их красоту оценить сейчас было невозможно. Его сотоварищи недоуменно смотрели на общение старшего друга с представительницей низших классов. Один из них, Грэйнджер, что-то проговорил на ухо другому, Риверсу. Тот пожал плечами.
- Хорошо, Уинд. Я прикажу подать вам гренков с маслом и чая. Скоротаете время в ожидании брата. Миссис Хопкинс, гренков и чая гостям.
Мисс Уинд неловко присела в книксене и вернулась к своему молчаливому спутнику. Тот даже не спросил, зачем ее подзывал джентльмен. Уткнулся в чашку дымящегося чая, который принесла в дрожащих руках маленькая чумазая служанка, ростом еще меньше, чем его предполагаемая внучка. Чай не пил, а, похоже, только дышал паром от чашки. Девочка же, напротив, отхлебнула из чашки, а потом, когда служанка принесла гренки, откусила и кусочек от прожаренного хлеба.
Маленькая служанка так и ела ее глазами, просто таращилась, забившись в дальний угол. Так же ел глазами ее и мистер Дайми. Хозяйка, уныло подперев щеку, читала за стойкой вчерашнюю газету. Младшие джентльмены скучали, зевали, лениво переговаривались.
Заметив, что Уинд ничего не ест, а гренки остыли, служанка подошла, словно подкралась, к ней.
- Мисс... - очень тихо прошелестела она. - Вам подогреть? И еще, мисс, берите своего дедушку и бегите... А то... - и она даже не посмотрела, а дернула головой в сторону джентльменов.
- А то что? - Уинд подняла на служанку свои круглые серые глаза без тени страха.
- Мне стыдно сказать. Но он такой... Он может вас увезти к себе...
- Эй, Крыса, ты что там ошиваешься? - вдруг крикнула хозяйка - от такой меланхоличной и медлительной леди это было неожиданно.
- Простите, мэм, - служанка юркнула куда-то в недра трактира и долго не показывалась.
- Куда же вы, милая моя, - мистер Дайми обернулся, когда увидел, что девочка встает и тянет за руку своего спутника. - Там еще дождь не перестал. Послушайте-ка, я тут надумал: не пригласить ли вас в свое имение, Дайми-холл, это совсем рядом. У меня есть...э-э... кузина, и ей пригодится компаньонка, такая, как вы. А почтенного старика мы тоже пристроим, например, подстригать кусты. А?
- Нет, нет, сэр, нам надо идти, правда надо, - заторопилась Уинд.
Дед шел безучастно, словно механическая кукла, так и не открыв лица, только один раз наклонился к девочке и что-то сказал на ухо. Она так же тихо ответила.
Миссис Хопкинс, не вставая от стойки, окликнула девочку, затем пододвинула к себе тарелку с орехами и начала медленно и лениво их грызть,
Девочка и ее спутник остановились на пороге и одновременно обернулись. Мисс Крыса, то есть приютская девочка, взятая в услужение в запущенный и продуваемый всеми ветрами трактир, стояла перед мистером Дайми.
- Ты что наболтала этой молодой леди? - мистер Дайми приблизил свое лицо к лицу служанки. - Что она так заторопилась, а?
- Она раздражает гостей, простите, мистер Дайми, - хозяйка на миг оторвалась от орехов. - Завтра же отправлю ее обратно в работный дом. Думала, она встанет дешевле, чем служанка из деревни, да только эта дешевизна выходит боком. Могу ее высечь, если она вам досадила.
Тут бы Уинд с дедом и поспешить прочь, но девочка неожиданно развернулась и пошла прямо к мистеру Дайми.
- Мистер Дайми, а чем вас так раздосадовала... она? - Уинд не решилась назвать девочку Крысой, понимая, что это не ее настоящее имя. - Она предупредила, чтобы я скорее уходила.
Мисс Крыса втянула голову в плечи и бросила злобный, поистине крысиный взгляд на Уинд, глубоко разочарованный и отчаянный.
- Почему мне надо было скорее уходить, а? - девочка обернулась к Крысе. - Сейчас ты скажешь правду. А потом и он скажет, - она невежливо кивнула на мистера Дайми.
- Что происходит?! - возмутился и даже привстал Грейнджер.
- А вы будете молчать и слушать правду, - заключила мисс Уинд.
Крыса правду говорить не хотела. Но что-то ее заставило это сделать, не иначе смотрящие в упор и теперь пронзительные глаза Уинд.
- Он девчонок к себе таскает... очень это дело любит. И даже из благородных, у кого нету семьи. У него сейчас живет молодая мисс, так она с тринадцати лет живет, и он скоро ее выгонит. Она ему надоела! Он их потом выгоняет! И вас бы так... А вы меня выдали! Сами вы крыса после этого! Меня хозяйка насмерть забьет и сдаст в приют! Все из-за вас.
- Спасибо, - кивнула Крысе Уинд.
- Ах ты дрянь! - миссис Хопкинс подскочила к служанке и дала ей затрещину.
- Миссис хозяйка, вы сядьте лучше, - продолжала Уинд. - А вы что скажете, сэр? Вы действительно хотели меня забрать к себе для этого?
Мистер Дайни тоже не хотел говорить правду. Но почему-то ему пришлось.
- Я да, хотел, потому что Элиза мне надоела, она уже из возраста вышла. Хотел ее отправить с глаз. А твоего старика в работный дом бы спровадил. Но вот насчет твоего братца опасаюсь - если военный, то не вышло бы чего, дуэли или мордобоя. Впрочем, или он - просто вранье, или я бы его заткнул...
- Ясно, - прервала его Уинд. - А сейчас вы будете говорить правду три дня. Три дня вот так говорить правду. Обо всем, что вы натворили. И ваши друзья узнают о вас много чего.
- Т-ты кто?
- Ведьма! - закричала миссис Хопкинс, и, в новом приступе неожиданной прыти, подобрав юбки, подбежала к сундуку у стены и достала гвоздь.
Уинд засмеялась.
- Не подействует. Это же вы его держите, а не я. Ну так вот, мистер Дайми, если еще раз вы хоть пальцем тронете девочку, которая не достигла возраста, да и вообще любую, которая не согласна, вы сразу начнете об этом всем рассказывать.
Уинд говорила спокойно и жестко, совершенно уверенная в том, что так и будет.
- А у вас, миссис Хопкинс, если пальцем тронете служанку, провалится крыша, через нее и так дождь уже капает, а то совсем провалится. Но мисс Крысу я забираю с собой, так что с другими служанками осторожнее будьте. Я через год приду проверю.
И она взяла другую девочку за руку. Крыса, полумертвая от страха, не зная, какой ужас из двух выбрать - уход непонятно куда с "джентри" (а она уж поняла, кто такие эти гости) или уход понятно куда: в работный дом. Наконец она предпочла неизвестный ужас - известному.
Четыре неподвижные и изумленные фигуры остались позади, когда Уинд, ее дед и Крыса оказались снова на погосте.
Дед сел на крыльцо, опустив руки на колени, и замер - казалось, он может сидеть так несколько часов, и моросящий дождь его не беспокоил.
Уинд все еще держала Крысу за руку.
- Зачем ты меня выдала? - прошипела Крыса. - Я хотела тебе помочь, а теперь мне куда деваться? - она хотела вырвать руку. - Или ты правда из этих? Которые они? Ты меня только не забирай к вам!
- Ты мне и помогла, не обижайся, Крыска! - девочка подмигнула своей ровеснице из приюта. - И я тебя никуда не заберу, только вот и правда - куда тебе деваться? Нельзя же тебе в работный дом!
- Меня Элис зовут, - буркнула служанка. - Не больно подходящее имя для меня, вот Крысой и назвали. Не хочу в работный дом, хоть зарежься... Вдруг она догонит? - девочка с опаской посмотрела в сторону трактира.
- Нас тут никто не увидит, - успокоила Уинд. - Сейчас приедет мой брат, а пока мы его ждем, решим, куда тебе.
Элис несколько успокоилась, поглядывая с опасливым любопытством на деда (или кто он там был).
- Я много раз хотела сбежать, пешком пойти в Лондон. Но там... - она тяжело вздохнула. - Там только в уличные мне и дорога... Или воровать, а потом на виселицу.
Уинд что-то с негодованием воскликнула на непонятном Элис языке.
- А? - переспросила Элис.
- Да я так, ругаюсь. Все плохо устроено у вас. Я думаю...
На том же языке, на котором ругалась, Уинд обратилась к своему спутнику. Тот отвечал невнятно, Элис и так-то не поняла бы ни слова, но и голос у него был какой-то приглушенный. Они говорили с минуту, потом Уинд заговорила обычными словами.
- В Сомерсетшире есть камень договора... Там живет одна женщина... - Уинд не договаривала фразы, и Элис было уже совсем непонятно. Но, кажется, она поняла, что положение Крысы-Элис не безнадежно. - Так что осталось дождаться Гигврана.
- А у тебя правда есть брат? Я думала , ты врешь, чтобы от тебя эти дженты отстали...
- Правда есть. Я не вру никогда.
- А это, значит, правда твой дед? Он что, болеет?
- Да, болеет, - ответила Уинд. - Ему плохо... - в глазах ее вдруг блеснули слезы. - Ему приходится место свое оставлять. Потому что наш дом разрушили, и железо и все вот это, когда огни день и ночь горят. Никто из нашей семьи жить там не может. А они ведь не уйдут. Поэтому уходим мы.
- А куда?
- На медовый остров... И они перекрыли врата, поэтому пешком. Так, Элис. Не пугайся сейчас...
Но Элис не понимала, что тут такого страшного: появился молодой человек верхом, по виду военный. Привел двух лошадей в поводу. Откуда появился, она не заметила, чуть ли не от могильного камня, который самый огромный на кладбище и на котором незнамо что написано. А вдруг он прямо из ада? А по виду обычный. Наверно, она просто не заметила.
Уинд и этот всадник (ясно, что это был ее брат) поговорили, потом она подвела деда к белому коню, и тот неожиданно легко и ловко на него вскочил. Затем она подвела Элис к гнедой лошадке.
- Садись впереди меня, я буду тебя держать, - сказала она. - Только не бойся и если что, просто глаза закрывай.
- Вы утащите меня к себе? - сердце у Элис колотилось, как у пойманного в силки зайца.
- Нет, отвезем на юг, к одной женщине. Она нам не откажет. И бить тебя не будет ни метлой, ни вожжами.
- Откуда ты знаешь, что миссис...
- Все, хватит, нет времени, - резко сказала Уинд. - Полезай, подсажу.
Элис кое-как вскарабкалась на лошадь. Сзади вспрыгнула Уинд.
- Сейчас увидишь, что такое ветер, - сказала она, руки ее, державшие вожжи, одновременно крепко удерживали и бока Элис. - Ногами крепче держись.
Брат Уинд на своем черном коне двинулся первым. Дед и сама Уинд с Элис - за ним. Они были словно всадники Апокалипсиса, потерявшие четвертого товарища, и даже масти коней - те самые. Так мог бы подумать викарий, который как раз вышел из пастората и зашаркал по грязи к церкви, прикрываясь огромным черным зонтом. Но он не успел их заметить - все три коня, черный, белый и рыжий, исчезли с погоста. Вместе с всадниками.
Ветер ударил в лицо Элис, растрепал нечесаные волосы, сорвал платок, которым она была замотана, - а шляпку она отродясь не носила. Шляпа Уинд тоже сползла ей сзади на плечи, и каштановые волосы летели за ней по ветру. Элис видела, как всадник на черном коне несется впереди, и вовсе он не в военной форме, а в черном плаще, и волосы у него длинные, а "дед" мчится на белом, и волосы белые, но это не седина: он совсем молодой. Как выглядит Уинд, она не видела, - та сидела позади. И неслись они так быстро, что вокруг только мелькали стволы деревьев и какие-то поля, а один раз словно прошли через облако - такой мокрой после этого была одежда Элис.
И остановились кони они так же внезапно, взметнув копытами грязь и опавшие листья. Элис не могла разжать пальцы - со страха они так вцепились в гриву лошади.
- Эй, - Уинд спрыгнула на землю, протянула ей руки. - Прыгай.
Элис с трудом стала сползать вниз. Оказалось, ноги тоже как судорогой свело, она во время скачки держалась ими за бока лошади, а теперь не могла разогнуть. Всадники черный и белый (не совсем белый, плащ был серым, но зато белые волосы) сидели на своих конях молча и ни во что не вмешивались. Им словно все равно было.
Элис платок не нашла, видно, он был унесен ветром еще в первые минуты скачки. Она вытирала мокрое и грязное лицо фартуком, отчего и тот не становился чище. Странно, они ехали вроде и недолго, но теперь словно бы вечерело, и осенние сумерки были совсем неуютными. Они остановились посреди леса - правда, редкого. Под ногами едва виднелась полузаросшая тропинка. Поперек тропинки стоял замшелый камень, высотой Элис примерно по пояс, видом похожий на тот, с кладбища. Очень старый и треснувший. За стволами, вдали виден был слабый огонек.
- Пойдем, - Уинд потянула Элис по тропинке, между стволов, в сторону огня. Шли они с четверть часа и вышли к дому. Это был небольшой коттедж на поляне, а где-то вдали едва-едва виднелась деревня, хотя в сумерках было и не различить, сколько домов и какие. Перед коттеджем привязана была коза. Только тут Элис поняла, что дождя здесь нет.
Уинд постучала в дверь. Скоро дверь приоткрылась, и показалась женщина средних лет, одетая опрятно и с виду незлая.
Уинд поклонилась ей.
- Дом Вереска.
- Вы?
- Дом Вереска просит принять деву Элис, хоть на время. Если не ради договора, то... просто вот ей некуда деться. Она сирота. Расскажет вам.
- Вересковый дом? - голубые, яркие глаза женщины вспыхнули. - Я и не ради договора... как ваши отца моего тогда вылечили, разве же я забуду? Зайдите в мой дом. Очаг горит, зайдите.
- Меня ждут, - мягко сказала Уинд. - Но я зайду на миг, раз вы зовете.
Она зашла в чисто прибранный, протопленный уютный дом вместе с Элис. Постояла под связкой трав, коснулась косяков обеими руками, подошла к очагу и посмотрела в пламя. Женщина дала ей кружку молока. Уинд пила его, а хозяйка тем временем снимала с Элис мокрый плащ, обувь, чулки.
- Надо нагреть воду. Меня миссис Грейграсс зовут, милая.
- А где... - Элис, уже усаженная к очагу, хватилась, что нет ее неожиданной спутницы и приятельницы. Уинд, погревшись у очага совсем недолго, незаметно вышла. Пустая кружка стояла на столе.
- Она ушла. Знаешь же, как они. Приходят и уходят, когда хотят, - ответила хозяйка. - Но хорошо, коли в дом зайдут, - дому тому счастье будет. А если их не позвать, да если очаг не горит, не зайдут нипочем.
"Ох ты... В трактире-то очаг горел, да миссис Хопкинс их хоть и нехотя, но пригласила войти..." - подумала Элис.
- А вы не из них? - робко спросила она миссис Грейграсс.
- Нет, я не из них, что ты, девочка! Хотя в деревне поговаривают разное, но все это неправда. Видишь, я живу на отшибе, вроде как наш род считался нехорошим, нас не особо жалуют, хотя иной раз прибегают полечить кто поясницу, кто золотуху, кто колики. Но нынешний священник учит всех в церкви, что считать кого-то ведьмой - это суеверие. Так что хотя бы, может, дом не сожгут и кошачий концерт не устроят. А то бывало... Просто бабушка моя людей и скотину лечила, и матушка лечила. Лечиться все ходили, а как что не по ним или проповедник какой придет в деревню, так начинается. Ты пей горячее-то, - рассказывая о своей семье, она ловко сняла чайник, закипевший над очагом, налила горячего чая, а остатки воды плеснула в таз. - Пей, а после умоешься, одежду посушим. Да ты не бойся, я не ведьма, а с ними у рода моего вроде как договор. На моей памяти всего три раза они приходили, вот сегодня - третий.
Уже засыпая под лоскутным одеялом, Элис думала, что ей сегодня очень повезло и что сказки и байки иногда бывают и правдой, а главное - иногда хорошо заканчиваются.
Тем временем далеко на юге, в Уэльсе, в холме, Мудрый рода Вереска - дед Уинд - тоже сидел у очага. Гигвран, всадник Дикой Охоты, подал ему чашу с вином. Уинд вместе с хозяйкой Холма, своей теткой по матери, пекла лепешки.
- Каково это, когда твой Холм разорили, когда твое место с землей сровняли и с углем перемешали, - с грустью говорила тетка. - Долго еще отец будет в печали.
Она посадила лепешки в печь, стала заваривать травы в глиняной кружке. Уинд подавала ей стебли и соцветия.
- Многие сейчас уходят, - продолжала хозяйка. - Предводитель Охоты, говорят, тоже думает о том, чтобы увести семью. Нас это не скоро коснется, так что у нас вам будет спокойно. Жаль, сестра моя с твоим отцом решили уйти в дом Рябины. А ты вот не пошла с ними!
- Я с дедом, - так же грустно отозвалась Уинд. - Нужно было его перевести через пустую землю, где теперь нет врат. Я взялась это сделать, потому что людей не боюсь. Да и... не хочу прятаться.
Хозяйка посмотрела на девочку и увидела, что та немного дрожит. Она накинула ей на плечи плед, усадила и дала дымящегося травного отвара. Сжала ее руку. Уинд благодарно пожала ей пальцы, вздохнула, стараясь успокоиться.
- Они, получается, скоро все займут - везде, - голос у Уинд перехватило, она говорила, глядя в свою чашку, из которой поднимался пар. - На наших местах, где я маленькой играла, где олени мои жили, теперь их постройки - называется заводы. Там день и ночь люди работают, даже дети маленькие их. А если не работать так, то они идут воровать, и тогда их повесят, или в "уличные" (она сказала это слово по-английски).
- Это что такое? - не поняла хозяйка.
- Не знаю толком, но что-то плохое, - сказала Уинд. - Мне про все это девочка сегодня рассказала. Вот хочу Гигврана попросить, пусть бы взяли они меня в Охоту. А то я свою Охоту устрою.
Уинд и Элис сидели в траве на выгоне и ели яблоки. Элис пасла коз, а Уинд ей помогала. Козы бродили без колка и без веревки, но не уходили - косили на пастушек желтыми янтарными глазами. Прошло пять лет, и по примерным подсчетам Элис исполнилось лет восемнадцать. В деревне, где стоял трактир миссис Хопкинс (он совсем разорился, кстати сказать), рассказывали байки про то, что служанку утащили "джентри", пока не появился более интересный информационный повод: хозяин имения Дайми-холл, известный развратник без принципов и морали, вдруг обратился в методизм, писал и за свой счет издавал нравоучительные брошюры и отписывал огромные суммы миссиям в Африке.
Элис больше не была чумазой. Она превратилась в высокую девушку с пышными волосами, которая помогала матушке Мэг (миссис Грейграсс) по хозяйству и уже четыре года успешно училась грамоте при церковной школе. Священник был очень ею доволен, поэтому "ведьмину девчонку" деревенские не особенно обижали, - во всяком случае, не сравнить с тем, как ей жилось у миссис Хопкинс. Ну, перейдут на другую сторону улицы, ну, поздороваются сквозь зубы, сжимая в кармане фартука гвоздь - ей-то что. Гвоздь ей бы не повредил, даже если бы его дали ей прямо в руки - она же не из "них", а обычный человек. Вот если бы гвоздем ткнули, то было бы да - неприятно. А так - что же!
Даже сын кузнеца, Тед Джонс, потанцевал с ней у майского древа в этом мае и намекнул, что не прочь бы посвататься, но папаша-кузнец будет сильно лютовать. На это Элис сказала, что ничем помочь не может - либо пусть боится папаши и женится на ком угодно другом, может даже на рябой сварливой дочке фермера Уилкса, - либо пусть сватается, а там еще посмотрим, согласится ли она. Никаких "погулять вечером на выгоне". "Благодарю тебя за честь, но помни уговор: ко мне одна дорога есть - через церковный двор", - гордо процитировала Элис, рассказывая о своих романтических переживаниях Уинд. И поскольку Уинд не восхитилась ее ученостью (за незнанием первоисточника), пришлось Элис самой похвастаться, уточнить: "Это, между прочим, Роберт Бернс, и он жил два века назад, а меня научил преподобный Пэнси. Он такой добрый, если бы у меня был папаша, вот бы это был он! У него и жена хорошая, миссис Пэнси, только они трех ребеночков уже схоронили, но, может, и к лучшему: бедно живут, - рассказывала Элис. - Они учат меня читать, я уже много что читать могу". Элис потянулась за яблоком - корзина лежала между девушками. "А ребеночка им очень хочется?" - спросила Уинд. "Да вроде да, мистер-то Пэнси уж немолодой такой, а жена помоложе, но вот не живут у них, никак не может доносить миссис Пэнси, рожает мертвых". "Угу", - кивнула Уинд.
- И еще она мне книжки рассказывает, которые я пока не могу читать, - сказала Элис. - Там одна книжка прямо про тебя есть.
- Какая книжка про меня? - удивилась Уинд.
- Нет, ну не про тебя саму, конечно, но похоже - там девочка с дедушкой тоже идут и их все обижают сначала, а потом их приютил другой добрый человек, но девочка все равно умерла.
- Ну, я-то пока не собираюсь, - фыркнула Уинд.
- Девочку звали Нелл, а дедушку не помню как, может его в книжке никак не звали, - и Элис еще в нескольких словах, как могла, пересказала печальный сюжет нового романа мистера Диккенса, дошедшего в Сомерсетскую деревню через круг чтения доброй, романтичной жены священника.
- Она меня и шить учит, - сказала Элис. - Я уже умею подрубать рубашки, носовые платки, и запошивочный шов. Если что, так смогу потом и швеей быть, только там не заработаешь нисколько, - таких рубашек надо уйму сшить, чтобы просто поесть один раз. Я знаю, у нас в работном доме была женщина, которая вот так шила, а потом не смогла, заболела и больше не смогла...
- Разве тебе плохо в деревне? - спросила Уинд.
- Не, мне хорошо, и воздух свежий, и в доме так хорошо, чисто, уютно. Но лишний заработок бы не помешал, вот я и учусь всему.
Уинд взяла яблоко, подержала его в руках, погладила - Элис казалось, что она поговорила с ним. Потом протянула красный, блестящий плод приятельнице.
- Передай этой доброй женщине, жене священника. Ничего не говори ей, но, может, получится, - сказала она загадочно. - Значит, девочку звали Нелл?
- Ага! Я как услышала, думала - вот прям про вас с дедом, только там никакие волшебные лошади не прискакали...
- Элис! А скажи, что такое "стать уличной"?
- Ну ты даешь! И этого не знаешь? А, ну да, говорят, приличным барышням этого не рассказывают...
- Брось, какая я тебе барышня! Расскажи...
Элис, немного смущаясь и не зная, как объяснить многое, рассказала Уинд в общих чертах.
- Ясно, - отрезала Уинд, и Элис показалось, что глаза ее сверкнули так же нехорошо, как когда-то в трактире, когда мистер Дайми вдруг начал говорить правду, а миссис Хопкинс схватилась за гвоздь.
Брат Уинд, Гигвран, после разорения родного дома поселился в Шотландии в старом Холме в горах и навещал деда и сестру в Уэльсе лишь на зимние и летние праздники, но она знала - в осенний перелом он скачет в Охоте. Сама она вела свою Охоту. Только в другом месте. И в первый же раз, в тот самый год после того Лугнасада, когда Элис угостила ее яблоками, выйдя на Охоту, она назвалась именем Нелл - Нелл Уинд, сэр.
- Нелл Уинд, сэр, - сказала девочка. Высокий джентльмен с золотой цепочкой посмотрел на нее внимательно. Она стояла, прислонившись к стене, между старым, грязным трактиром и лавкой старьевщика. Вонь была невыносимая - по всей маленькой площади в лужах разлагались объедки и отбросы, а на дальнем углу даже валялась мертвая собака. Накрапывал дождь. Но Нелл Уинд была стойкой Охотницей. Кому сейчас легко? Она стояла здесь уже третий день и знала всех девчонок, живших в грязных узких улицах, отходивших от площади в три стороны. Мальчишек тоже. Мальчишки, в основном, промышляли воровством, а девчонки - и воровством, и тем ремеслом, о котором рассказала Элис. Девчонки и мальчишки ночевали в подворотнях, снимали похожие на ящики комнаты на чердаках, гнездились в подвалах или под телегами на рынке. Девчонки выполняли свою работу прямо в подворотнях и на улицах, завернув за угол, а ночью, когда было относительно тихо и безлюдно - то и на площади, у стены. В трактире вечно кого-то били, орали, визжали - там работали девушки постарше и побогаче. В трактир Нелл не пустили. Ее принимали за одну из уличных малолетних девчонок, да так она и выглядела. Драная серая шаль закрывала ее до самых грязных лодыжек, из-под шали был еле виден до бахромы истрепанный подол клетчатой юбки. Башмаки были разношены и заношены до дыр и больше размеров на пять. В позапрошлой жизни они принадлежали какому-то джентльмену, но окончили ту жизнь на свалке, а потом вернулись в мир живых на ногах какой-то старухи, в этой свалке рывшейся, но и этот жизненный путь был завершен. Однако им не дали покоиться с миром, и после ряда приключений они оказались в руках старьевщика, а уж он и продал их Нелл за несколько пенсов.
И вот высокий джентльмен, о котором рассказывали девчонки, наклонился над ней - Боже правый, какое чистое, круглое личико, какие блестящие серые глазки. Как это дитя оказалось на улице? И ручки без цыпок и заусениц. Настоящая жемчужина в грязи! Он, конечно, предпочитает грязных маленьких шлюх, - чистенькие мисс пусть сидят в салонах и вышивают крестиком либо делают искусственные цветы, - не для этого он ходит по Ист-Сайду, чтобы встретиться с их подобием. С одной такой юной леди он помолвлен, и она обещает стать самым скучным, унылым и добропорядочным "домашним ангелом" - но брак не для развлечения. Однако эта девочка может быть интересной.
- Ты первый раз? - спросил он.
- Да, сэр, - пискнула она.
Да, это точно будет интересно.
- Ты из хорошей семьи? Из благородных?
- Да, сэр, - не кривя душой, ответила Нелли.
- И у вас нет денег?
- Нисколечко, сэр, - опять же совершенно честно ответила девочка.
- А почему же вас не отправили в работный дом? - продлевая предвкушение удовольствия (ведь поговорить тоже надо), спрашивал джентльмен.
Нелли пожала плечами. Тут честного ответа не предполагалось. То есть честным был бы примерно такой ответ: "Черта с два они нас бы нашли", но сюда он не подходил.
Джентльмен взял девочку за подбородок рукой в белой перчатке.
- А за сколько дашь?
Он описал ряд действий, каждое из которых, вероятно, имело свою цену. Круглые глаза Нелли стали еще круглее, а у джентльмена сладко забилось сердце в предвкушении услуг такой еще, по сути, невинной девочки.
- Я не знаю, сэр. А вот это у вас что?
Джентльмен посмотрел на свою руку.
- Перчатка, детка. Ты что, перчаток не видела?
- Нет, под перчаткой?
Джентльмен хохотнул.
- Рука, конечно, что там еще может быть?
- Нет, я имею в виду - на вашем пальце, - и тонкий пальчик Нелл коснулся перчатки джентльмена на том месте, где у него было кольцо, надетое по случаю обручения.
- А, это? Углядела, глазастая. Кольцо. Но я тебя спрашиваю, сколько возьмешь? Или просто угостить тебя портером? Небось голодная? Куплю тебе холодной говядины и портера, малышка.
- Нет, сэр, это не пойдет, - голосок Нелл зазвучал немного металлически, а в серых глазах что-то нехорошо сверкнуло. - Дайте мне кольцо. И не за услуги, а так.
- Э-э... - джентльмен сам не понял, почему он стал снимать перчатку и стаскивать с пальца кольцо. И вот кусок металла (трогательно узкое колечко, золотое, по счастью для Нелл, а вовсе не из холодного железа) лежал в ее ладошке.
- А теперь говорите правду. Кто надел вам это кольцо и почему вы ее обманываете.
Джентльмен стащил с себя цветастый шейный платок и стал вытирать им обильно потеющее (несмотря на моросящий дождь) лицо.
- Это... мисс Джорджиана Кортон. Живет в Тэмпле. Дочь коммерсанта. Она в меня по уши влюблена. Я хочу заплатить свои долги, всего-навсего. За ней дадут пять тысяч фунтов. Я же не собираюсь ее бить, и Боже упаси убивать. Пусть живет, ей хочется замуж и нарожать милых ангелочков, вот пусть и рожает. Мне она не помешает. Она немного засиделась в девицах, может, потому, что нос длинный. Меня от нее с души воротит. Ну, раз в год буду делать ей миленького ангелочка.
- Еще раз повтори, где живет! - джентльмену, возможно, показалось, но девочка перед ним оскалилась и чуть было не зарычала. Глаза ее замерцали зловещим огнем. Он слегка взвизгнул. В детстве няня рассказывала ему истории о вампирах.
Джентльмен вытянулся и, продолжая отирать лицо шейным платком, отрапортовал:
- Тэмпл, сорок.
- Кольцо оставляешь мне. Я верну. Еще десять фунтов для всех здешних девчонок, которым ты сделал плохо. Больше у тебя с собой нет, я знаю. Сейчас ты пойдешь домой и напишешь письмо родителям девушки, что уезжаешь за океан поправлять свои дела. И больше никогда сюда не придешь. Действительно поедешь за океан. Ты понял?
Джентльмен, выронив шейный платок в грязь, начал отсчитывать фунты.
- Н-не ешьте меня, - запинаясь, пробормотал он.
Девочка не удостоила его ответом.
Девчонкам в тот вечер досталось по фунту, мисс Кортон - ее золотое кольцо, но Нелл Уинд не была довольна. Одним гадом по эту сторону океана стало меньше (а другая сторона, считала Уинд, пусть сама позаботится о себе), но для девчонок ничего не изменилось, а для мисс Кортон начались долгие дни слез над письмом сбежавшего за океан жениха. Поэтому Уинд бесцельно бродила по грязному Ист-Энду, путаясь в своих огромных башмаках, и так зло зыркала на всех, желавших с ней заговорить, что от нее шарахались. Говорила же ей тетя, говорил ей дед, что не надо лезть к людям. Она и ее род здесь не для этого. Они связаны с землей, чтобы хранить ее, пока она стоит, - хранить, лечить, беречь, восстанавливать. С людьми ничего не поделаешь. Глупо поступают те, кто ненавидит людей и им вредит. Глупо поступают и те, кто (раньше так было, сейчас уж нет таких неразумных) пытается учить людей. Пусть люди учат сами себя, на это у них есть священники, а раньше были друиды. И сами люди пусть с собой разбираются. Так говорил и дед, Мудрый с древних времен. Это в его дни был положен Камень Договора.
Нелли бродила по грязному городу несколько дней. Она запретила себе уходить, - ведь она ничего толком не сделала. От вони и голода у нее кружилась голова, она ничего не ела и не пила, потому что своя еда (лепешки из Холма) и своя вода у нее кончились, а есть здешнюю ей было невозможно: еда была мертвая. Она выбралась из Ист-Сайда только раз, в Тэмпль, где кинула кольцо в прорезь почтового ящика в доме мисс Кортон, - а потом умывала грязное лицо в фонтане Тэмпла. Констебль прогнал ее, вернее, сказал, что сейчас сдаст в участок, а оттуда - прямая дорога нищенке в работный дом. Нелл убежала, кое-как отведя ему глаза.
Была она и в более приличных, вернее - чуть менее грязных и отвратительных частях Ист-Сайда, где люди ютились в домах, а день и ночь работали в маленьких лавочках и мастерских, где такие же девочки, как те, с которыми она стояла на углу, целыми днями делали искусственные цветы, шили рубашки и платья, трепали пеньку - но все же не выходили воровать и продавать себя. Нелл угрюмо тащилась за такой девушкой в зеленой юбке поздно вечером - накинув на голову шаль, та под моросящим дождем шла из мастерской в свою комнату на чердаке, а Нелли просто бездумно брела след в след. На пороге девочка обернулась. При виде оборванки лицо у нее стало печальным (впрочем, может, таким и было с самого начала - тут не до веселья).
- Ой... - девочка в зеленой юбке всплеснула руками. - Мне совсем нечего тебе дать. Но, может, пирог... у меня наверху осталась половина, - вспомнила она, и лицо ее озарилось радостью. Любой, но не Нелл, которая людей знала мало, услышал бы в ее говоре ирландский акцент. Нелл узнала девушку с Зеленого острова по иным признакам - по ярко-зеленым глазам и по неуловимой печати древних связей с ее, Нелл, народом.
- Ты подожди, - быстро говорила ирландская девочка. - Я принесу... А тебе есть где ночевать?
Нелл кивнула и что-то пробормотала. Девушка открыла дверь огромным ключом, который до того оттягивал ей карман фартука, и взлетела наверх, - было слышно, как скрипит деревянная лестница. Так же быстро она сбежала вниз и протянула Нелл кусок пирога.
Нелл поклонилась.
- Спасибо, я тебя не забуду.
И, взяв пирог, исчезла за углом.
- Эй, куда ты? Постой... - крикнула вслед ирландка.
- Это ты, что ль, Молли? - стукнуло, опускаясь, окно на первом этаже, высунулась, судя по голосу, старая и сварливая матрона. - Спать не даешь людям! Ты тут не у себя в деревне рыбу пугаешь. Тут людям рано вставать!
- Простите, миссис Ньюком, - пробормотала ирландская девочка, но Уинд этого уже не слышала.
Она вернулась на ту, "свою" площадь и отдала половину пирога маленькому чумазому мальчику, который всегда просил милостыню у кабака. От "товарок" Уинд узнала, что одну из девочек свалила лихорадка. Девочку звали Нэнси, и она жутко кашляла. Она была, кажется, из мелких воровок и еще толком не зарабатывала тем самым ремеслом. Нелл отдала ей свой рваный платок и обняла очень крепко. Они сидели в маленькой каморке, которую Нэнси делила с двумя другими девчонками - постарше. От крепкой хватки Неллиных рук Нэнси несколько раз прошиб жар, и потом немного спал. Но тут, в городе, у Нелл было очень мало сил - среди камня, дерьма и ветоши, без леса и травы, старых камней, земли, ручьев и вольного ветра. Нелл сходила к колонке и принесла чайник воды, - и если бы здесь были нужные травы, Нэнси бы совсем полегчало. Но осталось обходиться только кипятком, согретым в кружке на спиртовке. Другие девочки, Роз и Кэтти, ушли на улицу, а очага в каморке и не было. Так они просидели до утра, пока Нэнси не задремала. Но рано утром Нелл разбудила девочку. Она думала всю ночь.
- Знаешь, Нэнси, - сказала она. - Пойдем-ка в одно место. Мне кажется, это будет хорошо. Ну, то есть, лучше, чем тут...
Она повела полусонную и непрерывно кашляющую девочку через грязный туман, в котором едва-едва были видны редкие газовые фонари. К счастью, она помнила дорогу. И очень хорошо уже понимала, когда девушки-работницы выходят на работу: очень рано. Она не рассчитала только одного, и это было кстати - в тот день было воскресенье, когда никто не шел на работу. Но ирландская девочка Молли все равно встала рано. Здесь не было католической церкви, поэтому, пока церковь протестантская призывала всеми своими колоколами к ранней службе, Молли просто читала свои молитвы перед образом Святой Девы. Она услышала ругань миссис Ньюком с первого этажа (а всего этажей было два и ее комната на чердаке), выглянула в окно и почти не удивилась, когда увидела на своем крыльце двух оборванок вместо одной. Первую она узнала. Легкие и быстрые шаги по деревянной рассохшейся и шаткой лестнице, почти неслышные - их не могли сделать тяжелыми даже огромные разношенные башмаки. Молли открыла дверь.
- Это ты! Куда же ты вчера убежала? - начала она.
Нелл остановила ее, прижав палец к своим губам.
- Вот этой девочке совсем плохо, и ей жить негде, - сказала она, ловя взгляд Молли. Нэнси кашляла. - Ты ведь добрая... Ты хотела помочь мне, я знаю. Мне не надо, а вот ей...
Нелл могла заставить кого угодно говорить правду, отдать кольцо, сесть на корабль и сделать то, что она считала правильным и справедливым. Но девушку из рода древних королей (а на Зеленом Острове многие из такого рода), к тому же из тех, кто приносил родичам Нелл дары и никогда не обижал их, она не могла и не хотела принуждать. Если бы Молли прогнала их с Нэнси, то она повела бы больную куда-нибудь еще, повезла бы в деревню к Элис, хотя это было бы далеко и трудно.
- Ой, конечно, - певуче сказала Молли. - Конечно, конечно, пойдем, милая, - она перехватила Нэнси из рук Нелл в свои руки, а та, кажется, почти не соображала, где она находится и почему ее сначала обнимала поверх шали одна девчонка, а теперь - другая. - У меня и чай есть, на днях купила, еще не кончился... И, может, аптекарь мне даст в долг лекарство...
- Я завтра принесу тебе лекарство, - сказала Нелл. - И сегодня еды. Пусть она у тебя поспит.
- Чтоб вас черти на метле унесли! - раздался снова стук опускаемого окна и сварливый визг миссис Ньюком. - Что вам тут, прости Господи, парламент? Раскричались, как вороны! Хуже кошек в марте!
- Ой, сейчас плеснет помои, - испуганно сказала Молли.
- Веди ее скорее наверх, я сегодня приду, - поспешно подтолкнула девочек к двери Нелл. - Или ты уйдешь на работу?
- Я не иду на работу, сегодня воскресенье, - уже исчезая в дверном проеме вместе с Нэнси, ответила Молли. - Приходи в любое время.
Солнце еще не поднялось высоко (впрочем, в тот день оно вовсе не светило, так как стоял туман), а Нелл уже прошлась по рядам рынка и захватила несколько яблок, пару пирожков тут, пудинг там, и даже апельсин. Отводить глаза Уинд умела. Она старалась не воровать много - вдруг продавцам будет в убыток. Но надо же девчонкам поесть, Молли тоже явно не объедается, под глазами синие круги и щеки бледные, впалые. Нелл за этим занятием забыла даже, что сама устала, ничего не ела и не пила. Глаза у нее горели лихорадочным огнем, словно и впрямь на Охоте в лесах, шла она быстро, оправдывая свое имя - Ветер. Шали не было, волосы развевались, рваный подол юбки летел по ветру. Вскоре Нелл со своей добычей была у знакомых дверей. Миссис Ньюком, несмотря на упоминание чертей, посещала церковную службу. На ней она и пребывала, а другой жилец, старый спившийся бывший клерк, еще спал, и шум его не беспокоил. Молли слетела на стук и всплеснула руками при виде снеди.
- Ой... Пойдем скорее, я напою тебя чаем. Где ты все это взяла? Так много... мы и на Рождество столько не едим! Это прямо чудо какое-то!
Нелл не стала объяснять, где все это взято, и пошла следом за Молли (ведь пригласила!) в ее комнатку под крышей. Нэнси спала, накрытая шалью и лоскутным одеялом, на узкой провисшей кровати - и кровать в комнате, понятно, была одна. На стене висели картинки из Библии (Авраам встречает трех ангелов) и католический крест, а над дверью - высохшая кисть рябины. Нелл коротко засмеялась, когда посмотрела наверх. В очаге тлели угли.
- Я разожгла, подумала, ей надо потеплее, - понизив голос, объяснила Молли. - У меня и чайник вскипел.
Она усадила Нелл на продавленный стул, знававший лучшие времена - когда-то вскоре после дней потопа, и с тех пор уже их более не знавший. На столе появилась утварь - оловянная кружка, чашка без ручки. Стол, не видавший на себе ничего обильнее вареной картошки, в этот день пережил бы потрясение чувств, если столы могут чувствовать. На него были выложены: пудинг, пирожки, несколько картофелин (куда же без них), яблоки, апельсин. Молли смотрела на это изобилие, как на преддверие Лукуллова пира.
- Ты прямо волшебница.
- Я Нелли.
- А я Молли.
- Я слышала, как тебя тетка снизу ругает, слышала твое имя.
Девочки пили кипяток с заваркой и тихонько смеялись над теткой Ньюком и над тем, как удачно, что сегодня воскресенье. Старая миссис пошла в церковь, а Молли, напротив, не пошла на работу! У Молли нашелся на полке даже сахар, и она торжественно отдала его Нелл, а та вернула Молли, сказав, что ей не надо, а лучше отдать часть больной Нэнси, а она сдуру не подумала, что надо и сахар. Завтра принесет лекарство, принесет и сахар. Впервые за дни скитаний по Лондону Нелли было здесь тепло, и, незаметно для Молли (когда та отошла поправить Нэнси одеяло), она провела рукой над очагом, благословляя его.
Вторую часть дня Нелл провела, ища выхода из города. Он был огромным, и все не кончался. А надо было принести Молли трав. Когда Нелли наконец достигла опушки редкого, чахлого лесочка, она упала без сил на мерзлую землю и лежала с четверть часа, приходя в себя. Встав и углубившись в лес, она стала искать нужные травы, - осенью особо не разгуляешься, но если знаешь, где копать и что сказать траве, то и любая станет целебной. Вечер и часть ночи она провела в полом стволе дерева, за несколько часов до рассвета встала и долго мылась в ледяном ручье, а на рассвете уже была у крыльца Молли. Ведь сегодня не воскресенье, ирландка не останется дома, значит, надо ее сменить и лечить Нэнси травами.
Молли вышла на рассвете, закутавшись в свою шаль - и обрадовалась, увидев подругу.
- Где ты ночевала? Ты так рано... Нэнси стало чуть лучше, но как она одна, не знаю. Еды-то хватит, - начала она. - Я отцу так оставляла еду на весь день... когда он болел.
- Я с ней останусь, если ты разрешишь, - сказала Нелли. - И пригляжу, и лекарства принесла - буду давать вовремя.
- Ой, как хорошо, - говорила Молли, идя по лестнице: она ненадолго вернулась наверх вместе с Уинд. - Я, бывало, отцу тоже оставляла и лекарства, и травы заваривала, чтоб он по часам пил. Как на церкви пробьет время, так чтобы пил... Жалко, нет трав здесь, - вздохнула она, запуская Нелл в комнату.
Нелл победоносно достала узелок - связанный носовой платок, доверху плотно набитый самыми разными травами.
- Вот травы! Осенние, но они помогут. А через время, когда смогу отлучиться надолго, из дому принесу совсем хорошие травы. Сейчас спешила, чтобы с ней посидеть.
Молли обняла Уинд в порыве благодарности, словно она пришла посидеть с ее родной больной сестрой, а не с девочкой, которую сама же привела вчера с утра пораньше. Всхлипнула и убежала. А чердак вскоре наполнился запахом заваренных осенних трав. Нэнси, когда проснулась, пила настой с удовольствием, жмурясь, как кошка.
Через три дня Нелл смогла отлучиться - с Нэнси уже не надо было сидеть каждый день, та сама бродила по комнате и весело болтала, мешая кокни с воровским жаргоном. Вернувшись после своей отлучки, Нелл принесла "из дому" настоящие травы, которые в Холме ее тети сушились с лета.
- Скоро упадет снег, Молли, - сказала она ирландке. - Вы, главное, продержитесь зиму. Я не смогу пока приходить, мне надо уехать к тете, за город, но потом обязательно приду.
Молли уже приносила в дом поденную работу и учила Нэнси шить рубашки, а та споро и быстро, хотя пока еще неумело, шила, - так что, заверили они Нелл, вдвоем они теперь-то продержатся, ведь зарабатывают вдвое больше.
Со своей "Охоты" Нелл вернулась окончательно чумазая и оборванная, но, кажется, не совсем несчастная - какой была в первые дни в Лондоне. Но потом сидела молча, глядя в очаг, целыми днями, кутаясь в мягкий теплый плед и вспоминая свою шаль, которая перешла к Нэнси.
Приближались Зимние дни, дни самой долгой ночи и ожидания рассвета. Белая леди Ровэн, приютившая отца и мать Гигврана и Уинд в своих пока еще не тронутых владениях, звала в гости обоих детей и их деда. Матери Уинд хотелось увидеть отца и детей, а может, и уговорить их остаться. Малолетние дети леди Ровэн, которых звали Айви и Ферн, тоже хотели увидеть кузенов. Но дед ждал свою супругу, бабушку Гигврана и Уинд. Она отправилась в странствия на континент, к своим дальним родичам, и вестей от нее не было пятнадцать лет. За это время разорили ее холм, детям и мужу пришлось покинуть дом, - но она ничего не знала, и вот только в этот Самайн пришла с перелетными птицами весть, что Мудрая возвращается. Она слала весть к своему Холму, но его уже не было, - и счастье, что во время Охоты стаю увидел сын рода Дрозда, Фидлон, и позвал спуститься вниз. А то птицы кружили бы над пустым местом.
Уинд не пропускала зимних празднований после Охоты. В день отъезда она подошла к деду.
- Жду не дождусь, когда вернусь и увижу ее, - сказала она. - И она расскажет о дальних землях, и о своей сестре, что там живет, а главное - я так хочу ее увидеть и услышать ее песенки.
- Вот ты и стала прежней, Авелон, Ветерок, - улыбнулся дед. - Я же видел, как грустно ты сидела у огня с самого Самайна... Но радость снова вернулась. Да?
Уинд тяжело вздохнула.
- Да... я не могу печалиться долго. Думала, никогда не буду радостной, но вот... Приходит праздник, будет охота, скачка по снегу, и венок остролиста, и бабушка вернется - и я снова радуюсь. А они там... - девочка махнула рукой.
- Авелон -Гвинт (Ветерок-Ветер), - дед усадил ее рядом с собой. - Ты ничего не рассказывала, а я не спрашивал, - знал, что настанет время, и ты сама расскажешь, что сочтешь нужным. Но я чувствовал, что ты коришь себя за то, что ты - то, что ты есть.
- Я так не думала, - вспыхнула Уинд. - Но... а ведь да, правда. Прямо такими мыслями я не думала, но где-то внутри чувствовала это, - она опустила глаза, ожидая, что слезы вытекут или, напротив, высохнут прямо на глазах.
- Ты не можешь разделить судьбу своих друзей и быть, как они. Я знаю, каково это.
- Ты? - вскинула Уинд на деда еще мокрые глаза.
- Я просто раньше начал - и раньше понял.
- Что ты понял? - напряженно спросила девочка.
- Что я всего лишь тот, кто я есть. Ничем большим и ничем меньшим я не могу быть - меня так создали.
- Значит, петь и плясать в холмах, когда они там умирают с голода - это... это то, зачем нас создали?
- Да. И еще умирать от их пуль и стрел с железными наконечниками. И скитаться, когда они срывают своим железом наши дома, которым тысячи лет. И хранить землю, которую они заливают своей собственной кровью, а если бы добрались до нас - то и нашей бы залили, - жестко сказал дед.