Даже питардисты под моими окнами ограничились только тремя залпами.
В ночь на 9 мая около часу пополуночи, то есть за 3 часа до войны, по небу картинно рыскали прожекторы и выглядели комично над парадом банковских зданий на Кадашевской набережной.
В это предгрозовое время пиво уже рекой соединялось с водкой, "прибитая" молодежь не искала урн, а холуй сытого и надежного вида у миссии ООН на той же набережной с отвращением озирался. Миссия заканчивала разъезжаться на авто с багровыми госномерами по снятым у удачливых бабушек квартирам.
Фронтовики, собравшись где-то, видимо, 9-го мая, убеждали себя, что их чтят и помнят, выражают благодарность и признательность. Они потом об этом при случае рассказывали. Чаще - по телефону. И только не внукам, давно показавшим им средний палец, и не детям, давно отмахнувшимся от них по разным причинам. Мы нашему деду сделали в подарок большие с его газетных вырезок снимки уже старинных ракетных установок, которые он разрабатывал, и подарим скоро печатную машинку - для продолжения мемуаров. Все это еще и потому, наверное, что живем с ним в разных местах.
Праздник шараповской тоски по простоте понятий лишь отчасти утерянного рая быстрого суда по закону военного времени, по уверенности в том, что "кто воевал, имеет право", по доступности грабежа и быстрых подворотенных удовольствий, по праву ношения мундира со звоном и называться стрелком, а не дурнем, смекалистым солдатом, а не вором;
праздник тоски беспризорника быть любимым, кормимым и уважаемым всем миром, тоски по замедальному Будапешту и изподтанковой Праге, по снесенными памятникам
солдату - советскому и неизвестному, по Алешиной Болгарии и спасенному миру;
праздник тоски по доблести, измеренной количеством жертв, а не сохраненных жизней и приобретенных ценностей; праздник тоски полковых собак по суровому ошейнику, тоски по унылому, опасному, серому, фанерному, грязному, временному, пахучему, громкому, крупному, приблизительному, мутному, матному, ясному, совместному, пятнистому, зеленому и снова серому, - чей ты?