РЫЦАРИ КРУГЛОГО СТОЛА

сценарий

Идея в том, что это клан рыцарей мысли. Они спасают человечество ценой того, что подводят его к пропасти и заставляют балансировать на краю и сами балансируют вместе с ним. Революции и войны не увлекают их сознание. Они - рыцари и проходят сквозь время. Для них и нет времени как такового. Все, кто уходит от них, попадает в жернова жизни, не в силах противостоять обыденности. Конечно, должна быть определенная сила духа. Единственная их защита - это мысль. Нить очень тонка. Третьего не дано. Это орден волшебников колдунов. Но на них держится мир. Они стонут под гнетом режимов, они погибают в войнах, но через служение идее они поддерживают друг друга.

Маленькая квартирка на Манхеттене в гуще мегаполиса. По стенам развешаны любительские наброски в рамочках. Пейзажи, портреты, панорамы городов. В одной из рамочек формула: E=mc2. Фотография Эйнштейна. Во весь экран грустные, все знающие глаза метра. Флегматичный пожилой человек готовит яичницу на кухне. Окна упираются в небоскреб напротив. Там женщина вывешивает ослепительно белые простыни на солнце. Чуть слышно и постепенно набирает мощь звучания жесткая музыка, начинает звучать угрожающе. Камера от двора постепенно поднимается и дается панорама города с высоты птичьего полета.

Слышен самолетный гул. Внизу проносятся кварталы жилых строений. Сильный толчок. В полном безмолвии на горизонте вырастает ядерный гриб. В кадре оплавленные часы человека, погибшего в Хиросиме. На них остановившееся время - 8.15 - время взрыва. Через минуту время опять пошло. Метроном отсчитывает секунды.

Одесская область. Молодой Георгий Гамин бредет в местной деревне, чтобы обменять на продукты несколько серебряных ложек. Он вытаскивает их из кармана и разглядывает на солнце, потом полой шинели натирает их, держа на колене. Говорит про себя:

Гамин. Французский математик Лагранж сказал, когда знаменитый химик Лавуазье был казнен на гильотине во время французской революции: “Потребовался один лишь миг, чтобы отрубить ему голову, но, может быть, и века не хватит, чтобы создать равную.”

Голос (посторонний). В чем различие и в чем сходство между матом и диаматом?

Гамин. Матом кроют, а диаматом прикрываются, однако и то и другое является мощным оружием в руках рабочего класса.

Голос. В чем отличие между людьми и животными?

Гамин. Никакого.

Голос. Неправильно, согласно книге люди используют орудия, в то время как животные этого не делают.

Гамин. Простите. Насколько я знаю, обезьяны бросают кокосовые орехи с деревьев в своих врагов внизу, и, если я не ошибаюсь, гориллы иногда используют большие дубины для самообороны.

Гамин идет по деревне. Его настигает конный патруль. Хватают Гамина и волокут к атаману. Атаман - молодой бородатый парень в высокой черной папахе с пулеметными лентами на груди и парой ручных гранат за поясом.

Атаман. Ах, сволочь, коммунистический агитатор, разрушающий нашу родную Украину! Да тебя расстрелять мало!

Гамина трясут, отнимают серебряные ложки.

Гамин. Да нет же совсем. Я профессор Одесского университета и пришел сюда, чтобы продуктов трохи раздобыть.

Атаман. Ерунда! Какой такой прохфессор ты по специальности?

Гамин. Я преподаю математику.

Атаман. Математику? Хм! Очень хорошо! Тогда дай мне оценку ошибки, которая получается при обрезании ряда Маклорена на n-м члене. Сделаешь - жить будешь, ну а коли не сделаешь...

Гамин под дулом винтовки, белый как мел, с застывшим лицом, так, что ни один мускул не дрогнул, быстро написал остаточный член ряда Маклорена. Ложки вернули.

Два персонажа: Дан и Димыч.

Дан высокий и очень тощий, с непокорной черной шевелюрой. Димыч как французская сдобная булочка пирожком. Ореол из студенток. Димыч с Гаминым сидят с девушками, Дан вдвоем с виолончелью напротив.

Гамин. А это наш наемный музыкант.

Дан играет что-то струнное для виолончели из серьезных.

Атмосфера капустника в комнате студенческого общежития. Димыч одет как клоун в большом клоунском колпаке. Важно садится на стул перед аудиторией, которая вповалку разлеглась на полу. Закидывает ногу на ногу, важно поправляет очки на носу. Интонацией старается попасть в тон автору известной сейчас передачи “Очевидное-невероятное”.

Димыч. В нашей сегодняшней передаче речь пойдет об а-томе. Все вы, конечно, знаете, что такое а-том. А-том, кстати, также неисчерпаем как и атом.

Дружные аплодисменты, крики “браво”.

Димыч. Лично я кормлюсь этим уже двадцать лет. А-том это атомная электростанция. А-томная электростанция представляет собой ядерный реактор, в котором идут ядерные реакции. Об этом нам подробнее расскажет присутствующий в студии, присутствующий здесь у нас в студии академик не помню какой, да это и неважно, что такое ядерная реакция.

Гамин. Да, забыли сказать. Сегодня мы посвящаем в наше братство рыцарей круглого стола ее величества Физики нового участника, чтобы не сказать члена.

Выбегает тучная девушка, встает задумчиво в центре.

Девушка. Электрон, электрон, приди ко мне!

Откуда-то из глубины комнаты быстро бежит щупленький электрон и начинает стремглав носиться по разным углам, размахивая руками, как крыльями. Девушка продолжает зазывать:

Девушка. Электрон, электрон, где же ты? - озирается как бы не видя, - Приди ко мне. Посмотри какая я соблазнительная молекула! Какой у меня спин, какие орбитали!

Девушка в задумчивости обводит в воздухе свои пышные формы. Электрон только пугается и продолжает метаться. Внезапно, когда он пробегает близко от молекулы, она вдруг хватает его в охапку, гладит по голове и приговаривает:

Девушка. Погляди, глупенький маленький электрон, погляди! Вот мой спин, а вот и орбитали! Электрон, электрон! Можно даже потрогать, если не веришь. Давай поживем время тау больше нуля...

Электрон делает последнюю отчаянную попытку вырваться, но наступает в таз и с грохотом под всеобщий смех падает и на четвереньках покидает поле боя.

Дан (академик). Вы знаете...

Димыч (перебивает). Да это и неважно. Если бы не было деления ядер, то реакция бы не пошла. Кстати, это общий принцип. Например, не было бы моего папы, не было бы, в известном смысле, и меня. А-томные электростанции экономичны. Но как еще можно удешевить энергию? Я недавно предложил проект электростанции на шаровых молниях. Тогда мы будем получать так называемую шаровую энергию. Об этом вы можете подробно узнать в одной моей популярной статье.

Выходит мальчик и бросает в слушателей пачку бумаги. Она рассыпается веером и летит как снег. Кадры встречи в Сан-Франциско Чкалова и такой же снегопад из бумаги на машины.

Димыч. Вообще, настоящих популяризаторов от науки не так уж и много,- Димыч ходит взад вперед и загибает пальцы. - Перельман, Дарвин и, пожалуй, что я. До сих пор актуален труд Дарвина “О происхождении видов.” Действительно, вид на мою дачу говорит о моем происхождении...

Дан (пробует влезть на стул). Вы знаете...

Димыч лупит его линейкой.

Димыч. Это еще одна задача, подобная черным дырам и Бермудскому треугольнику. Кстати, одну из черных дыр исследует и моя лаборатория. Это очень большая дыра. Проблема в том, что дыры не излучают. И если информация о звездах доходит до меня очень медленно, то то, что происходит в черных дырах, до меня совсем не доходит. О том я или не о том? (чешет в затылке). Ах, а-том! А-том это очень маленькая частица. С историей а-тома нас познакомит академик...

Дан. Еще Демокрит в Древней Греции считал, что мир состоит из атомов. Позднее атомы изучали Ломоносов, Томсон, Резерфорд.

Димыч. Да, и, пожалуй, что я изучал. А-том устроен просто. - Димыч показывает плакат. - В центре покоится ядро, а вокруг него по окружностям шныряют электроны. Из всего этого, естественно, возникает вопрос: а может ли электрон мыслить? Если да, то скорее всего спинным мозгом. Впрочем, что происходит в а-томе, одному Бору известно.

Посреди валяющейся толпы встает мыслитель с обликом Бора.

Димыч. Но в настоящее время я близок к открытию в этой области. Да и в других областях, чего уж там, (залихватски машет рукой), я тоже недалек. Иногда мне кажется, что я Наполеон.

Толпа подскакивает и начинает качать Димыча до лампочки на потолке.

Физическая аудитория. Выступает профессор.

Гамин. Алексей Николаевич, но почему, почему вы не признаете теории относительности Эйнштейна?

Профессор Крылов. Батенька, пользуясь теми же самыми аргументами я легко могу вычислить расстояние до трона Господня. В 1905 году русско-японской войны все церкви матушки России возносили молитвы Богу, чтобы он наказал японцев. Но великое японское землетрясение случилось только в 1923 году, 18 лет спустя. Считая, что молитвы распространялись со скоростью света в вакууме - максимально возможной и что ответ Бога был отправлен обратно с той же скоростью, легко найти, что расстояние до трона господня 9 световых лет.

Поход в синематограф на Мэри Пикфорд и Дугласа Фербенкса шумной компанией. Прямо с лекции. Димыч, Гамин, Дан, девушки. Колотят друг друга тетрадями, перепрыгивают через лужи. Светит солнце. Гамин потом провожает девушку Аню, дочку профессора. Идут мимо Исакия в Ленинграде, белые ночи.

Аня. А интересно было бы дожить до конца века! Как вы думаете? Вы хотели бы дожить до конца века?

Гамин. Нет, не хотел бы.

Аня. Почему?

Гамин. Жизнь так переменчива и то, что ты любишь сегодня, может насовсем исчезнуть вдруг завтра.

Аня. Но что-то появится новое. Помните Пушкина: “Здравствуй племя, младое, незнакомое...”

Она идет по парапету, балансируя и зажав как сигнальный платок в руке косынку. Вдруг начинает быстро кружится. Гамин останавливается, руки в карманах, и задумчиво с улыбкой смотрит на Аню.

Кобзон (поет).

- Качает, качает, качает,

Задира ветер фонари над головой,

Шагает, шагает, шагает

Веселый парень по весенней мостовой.

Аня (подхватывает).

- Листает, листает, листает,

Учебник физики листает на ходу...

Смеются и убегают.

Америка. Наши дни. Раздается звонок в дверь. Флегматичный старик Гамин, шаркая, идет открывать. Аня несет авоськи из супермаркета.

Гамин. Ты знаешь, я напевал песню: “Шагает, шагает, шагает...”

Аня. Веселый парень по весенней мостовой...

Гамин. Да-да, которую мы пели тогда, еще до войны, в Ленинграде. Ночью под Исакием.

Аня. Милый Жорик! Я хочу тебе сказать, что эта песня появилась только в шастидесятые годы. Когда в России была оттепель.

Гамин. Да, и нас опять в нее не пустили. В эту ихнюю оттепель.

Аня. Нашей страны.

Анна садится прямо в прихожей.

Приход молодых журналистов к постаревшему Георгию Гамину с Аней, парня и девушки. Гамин варит кофе. Анна разглядывают с журналистами старые фотографии. Журналисты из России.

Гамин. Из каких источников вы узнали, что я передавал материалы по разработке атомной бомбы Советскому Союзу?

Журналист. В последнее время КГБ стало вспоминать самые интересные случаи из своей практики и публиковать эти воспоминания.

Гамин. Да, очень кстати.

Журналист. И там была история об американке коммунистке, которая в коробке из-под бумажных салфеток “клинексов” перевезла через все кордоны папки с отчетами. Нет, конечно, вы не упоминались там явно.

Гамин. Но ничего не стоило додумать, так сказать, самостоятельно...

Журналист. Мистер Гамин, через полгода из-за срока давности вас уже никто не сможет привлечь в рамках американского правосудия.

Гамин. И вы, конечно, пообещаете эти полгода молчать?

Толпа друзей провожает Гамина и Димыча на пристани. Идут в немецкий город Свинемюнде, и поездом до Геттингена. Все машут платочками.

Геттинген. Физическая лаборатория. Встреча с лордом Резерфордом. Гамин разгоряченно объясняет:

Гамин. Поэтому, так как протон имеет половину электрического заряда альфа-частицы, он должен производить примерно тот же эффект, что и альфа-частица, движущаяся с примерно половинной скоростью протона.

Резерфорд. Продолжайте, продолжайте (Резерфорд вынул трубку изо рта). О! Да, очень интересно. Очень остроумно.

Гамин. Так как протоны в четыре раза менее массивны, чем альфа-частицы, необходимая кинетическая энергия протона для преодоления барьера должна быть одна четвертая помножить на одну вторую в квадрате, что равняется одной шестнадцатой от энергии альфа-частицы.

Резерфорд. Так просто... А я думал, что вам нужно исписать горы бумаги проклятыми формулами.

Гамин. Не в этом случае.

Георгий Гамин, Димыч, Нильс Бор, Вернер Гейзенберг на площади ранним утром небольшого немецкого городка. Гейзенберг. А вы знаете, друзья, что необходимо проделать, чтобы вступить в наше студенческое братство?

Все (хором). Но мы уже раз вступили.

Гейзенберг. Это не считается. Важно сейчас. Видите вон ту статую крестьянской девушки в фонтане на рыночной площади?

Крестьянская девушка держала одной рукой кувшин, а другой гуся, и вода лилась из обоих свободно.

Гейзенберг. Так вот, нужно поцеловать эту крестьянскую красотку.

Бор. Да, и выйти сухим из воды.

Гейзенберг. Попробуйте. А мы пока отвлечем полицейского вон на том углу.

Гейзенберг и Бор начинают громко друг другу доказывать.

Бор (немного заикаясь). Что значит принцип дополнительности! Это когда одно и то же событие мы можем охватить с помощью двух абсолютно различных способов рассмотрения. Причем, причем оба эти способа взаимно исключают друг друга, но они же, они же и дополняют друг друга! И лишь сопряжение двух противоречащих друг другу способов рассмотрения полностью исчерпывает суть явления.

Гейзенберг. Нильс! Но это же диалектический принцип Гегеля: тезис, антитезис, синтез! Возьмем камеру Вильсона. Мы всегда бездумно повторяли, что траекторию электрона в камере Вильсона можно наблюдать! Однако, реально наблюдалась все-таки не она сама.

Бор. А что же, Вернер? (Бор театрально отставив ногу и прижав руку к груди). Возможно, наблюдались некие дискретные следы неточно определенных положений электрона. Ведь, фактически в камере Вильсона видны лишь отдельные капельки воды, заведомо большие, чем электрон. Поэтому правильно поставленный вопрос должен гласить: можно ли в квантовой механике описать ситуацию, при которой электрон приблизительно - то есть с известной неточностью - находится в данном месте и при этом приблизительно - то есть опять-таки с известной неточностью - обладает заданной скоростью. - Вернер чертит палкой по песку между булыжников мостовой. - Произведение неопределенностей местоположения и количества движения не может быть меньше планковского кванта действия.

Полисмен уже давно очень внимательно слушает разгоряченных молодых людей у фонтана. Оказывается, он страстный поклонник новой физики. А Гамин с Димычем в это время лезут в фонтан и придерживая друг друга добираются все-таки до лица девушки, но оба мокрые с ног до головы.

Гамин (подходит). О други мои! Я, как только что оттуда, (он показывает на фонтан) заявляю, что и ты прав, Вернер, и ты прав, дорогой Нильс. Нельзя сразу насладиться созерцанием этой красотки в фонтане, что у нее сзади и что у нее спереди, хотя Пикассо и пытался все прелести перетянуть на одну сторону, как у камбалы. Одно отрицает другое, но и дополняет в то же самое время. И только вместе они дадут представление об этом замечательном женском создании.

Гейзенберг. А как же ты, Джордж, проинтерпретируешь тогда мой принцип неопределенности.

Гамин. О, проще нет задачи, екселенц! Если я увлекаюсь какой-нибудь понравившейся мне особой, то никогда точно не знаешь, что у нее на уме - вот это и есть твой принцип неопределенности.

Гейзенберг: Да нет же! Все совсем не так! Просто, если ту неопределенность, что в голове у девушки, помножить на ту неопределенность, что у нее на языке в это время вертится, то получится величина постоянная - постоянная Планка.

Гамин. А Планк-то здесь при чем?

Гейзенберг. Вот и я не пойму, при чем же тут Планк? Но это следует из формул железно.

Гамин. Ну ладно, Планк так Планк, я не против, но вообще-то все это вместе очень напоминает Боровскую концепцию дополнительности. И все бы ничего, но великий Эйнштейн говорит, что Бог не играет в кости.

Вернер Гейзенберг и Гамин с граблями ворошат сено. Димыч сидит на холме, жует травинку и разглядывает окрестности:

Димыч. Друзья, а это не замок ли Кронборг виден мне в отдалении?

Гейзенберг. Да, именно с этим замком, точнее с местом, где он стоит, связано сказание о принце датском Гамлете.

Гамин (утирая пот со лба и неся копну сена на закорках). Который сошел с ума, или делал вид, что с него сошел.

Димыч (парируя). Да, но тем самым он хотел уберечься от дяди-убийцы. Гейзенберг. Неудивительно ли, что замок становится иным, как только представишь, что здесь жил Гамлет.

Друзья собрались вместе на холмике и разглядывали замок в отдалении.

Димыч (у подножия замка трогает замшелые валуны). Согласно нашей досточтимой науке, следовало бы считать замок, состоящим из камней. Мы наслаждаемся формами, в которые их сложил зодчий. Камни, зеленая крыша с патиной, деревянная резьба в церкви действительно составляют замок.

Гейзенберг. Во всем этом абсолютно ничего не меняется, когда мы узнаем, что здесь жил Гамлет, и тем не менее он вдруг становится совсем другим замком. Стены и крепостные валы сразу начинают говорить другим языком.

Гамин. Двор замка становится целым миром, темный закоулок напоминает о мраке человеческой души, мы слышим вопрос.

Выходит служитель горбун, и не обращая ни на кого внимание, пересекает двор.

Димыч (взмахнув граблями). Быть или не быть!

Гамин. По сути дела мы ничего о Гамлете не знаем, только одна краткая запись в хронике 13 века содержит как-будто упоминание имени “Гамлет”. Никто не может доказать, что он действительно существовал, не говоря уже о том, жил ли он в этом замке.

Гейзенберг. Но каждый из нас знает, какие вопросы связал Шекспир с этим образом, какие бездны он при этом осветил, так что созданный им образ непременно должен был получить место на земле, и он нашел себе место здесь, в Кронборге. Но как только мы об этом узнаем, Кронборг становится вдруг совсем другим замком.

Вольфганг Паули идет навстречу:

Паули. А, вот и наши апостолы природы. Доброе утро! Вы выглядите так, словно опять несколько дней подряд жили согласно принципам святого патрона Руссо. Ведь это, кажется, ему принадлежит знаменитое изречение: “ Назад к природе! На деревья, обезьяны. “

Гейзенберг. Вторая часть явно не из Руссо. А вот тебе следовало бы говорить не “Доброе утро”, а “Добрый день”.

Бор. Да-да, и класть в чашечку кофе не три, а только два кусочка сахара.

Гейзенберг. Но в следующий раз ты должен взять нас в какое-нибудь ночное кафе, чтобы и у нас тоже, наконец, появились хорошие научные идеи.

Паули. Кафе вам, определенно, не поможет. Расскажи лучше, Вернер, что у тебя получается с работой Крамерса, которую ты собираешься докладывать на следующем семинаре?

Георгий встретил Аню, дочь Алексея Николаевича на Елисейских полях в Париже. Георгий пригласил Аню в Оперу.

Гамин. Анна, вы знаете, вы сидите неправильно. Оперу нужно внимать, сидя на краешке кресла, а еще лучше у меня на коленях.

Анна схватила Георгия за волосы и что есть силы дернула. Георгий вскрикнул.

Гамин. Теперь, чтобы замять скандал, вы должны, Аня, непременно выйти за меня замуж.

Компания, толкая перед собой велосипеды, устремилась вверх к перевалу. С ними Аня:

Аня. А вот именно тут когда-то старый арфист и его дочь на почтовой карете Гете отправились в Италию.

Паули. А, прообразы Миньон и старика арфиста из “Вильгельма Мейстера”!

Аня. Поверх темных вод этого озера Гете, как повествуется в его дневнике, впервые увидел покрытые снегом вершины.

Паули с Гейзенбергом отстали:

Паули. Раздвоение и уменьшение симметрии, вот где зарыт фаустов пудель. Раздвоение - очень старый атрибут черта. А в одной пьесе Бернарда Шоу епископ говорит: “Будем порядочными в обращении с дьяволом.” Но если ты овладел математической схемой теории, то это означает, что ты в состоянии для каждого данного эксперимента рассчитать, что будет воспринимать или измерять покоящийся наблюдатель и что - движущийся. Ты знаешь также, что у всех нас есть основания ожидать от реального эксперимента точно тех результатов, какие предсказывает расчет. Что тебе еще нужно?

Поднимаются на перевал. Далеко внизу течет Рейн.

Гейзенберг. Для меня трудность как раз в том, что я сам не знаю, чего тут еще можно требовать. Но у меня такое ощущение, будто я в известном смысле обманут логикой, в соответствии с которой действует математическая схема этой теории. Или, если хочешь, я понял теорию головой, но не сердцем. Что такое время, я знал, даже еще не учившись физике, и наша мысль и наше поведение всегда предполагают это наивное понятие времени. А утверждая, что это понятие времени необходимо изменить, мы уже не знаем, являются ли наш язык и наше мышление пригодными инструментами для успешной ориентировки в действительности.

В посольстве СССР во Франции Гамин и Аня. Посол:

Посол. Сожалею, профессор Гамин, вы можете жениться практически на любой девушке в Париже, но только не на этой: у нее Нансеновский паспорт.

Гамин. Отлично! Я поеду в Кембридж, получу британское гражданство и все равно женюсь на ней!

Посол. Подождите минутку! Я подумаю, что можно сделать... (хватает телефонную трубку) Я хочу поговорить с послом Ирана. Да, немедленно! Ваше Превосходительство! Это посол Союза Советских Социалистических Республик! Я высоко бы оценил вашу благосклонность... У меня тут девушка, мадмуазель Крылова! Вы понимаете, Нансеновский паспорт! Я был бы вам очень признателен, если бы завтра в полдень она смогла бы стать полноправной гражданкой Ирана. Большое спасибо, Ваше Превосходительство!

Гамин. Ура, я женюсь на иранской царице Шехерезаде!

Гамин с Димычем возвращаются в Россию на поезде. Плакат на полустанке: “Сын рабочего класса объяснил самый маленький механизм в мире - ядро атома!”

Димыч. Джордж! Слушай, тут про тебя стихи (разворачивает “Правду”):

СССР зовут страной убийц и хамов.

Недаром. Вот пример: советский парень Гамин

(Чего хотите вы от этаких людей?!)

Мильоны атомов на острии иголки!

А он - ведь до чего механика хитра! -

В отдельном атоме добрался до ядра!

Раз! Раз! И от ядра осталися осколки!

Стучат колеса поезда. Пробегают станционные полустанки за окнами вагона.

Советский тип (сигнал для всех европ!)

Кощунственно решил загадку из загадок.

Ведь это что ж? Прямой подкоп

Под установленный порядок?

Подкоп иль не подкоп, а правду говоря,

В науке пахнет тож кануном Октября.

Гамин, Гейзенберг и Бор катаются на лыжах в горах. Гамин падает и его дружно несут в хижину. Он, сидя на плечах товарищей запустил снежок в толстую ель неподалеку и на всеобщее удивление точно попал в ствол ели.

Бор (задумался). Если, стараясь взять прицел, рассчитывать, как следует бросать, как размахиваться, то никакой надежды попасть, конечно, не будет. Но если вопреки всем разумным предположениям представить, что попасть все-таки можно, то тут уже дело другое, тут явно что-то может получиться.

Вечером при свете керосиновой лампы играют в покер.

Бор. Совершенно ясно, что мы применяем здесь язык совсем иначе, чем в науке. Во всяком случае, наша задача не отобразить действительность, а завуалировать ее. Блеф входит в условия игры. Но как завуалировать действительность? Возможно, наша способность убеждать зависит просто от того, с какой интенсивностью мы сами способны представить себе ту комбинацию карт, образ которой хотим внушить другим. Вот глядите: сечас у меня пять карт одной масти!

Все сосредоточились. Ставки растут. К концу игры Бор сбросил карты и обнаружилось, что пяти карт одинаковой масти у него не было.

Бор. Ого! Я перепутал червовую десятку с бубновой. Да, смысл жизни заключается в том, что не имеет смысла говорить, что жизнь не имеет смысла. Вот насколько лишено опоры все это стремление к познанию смысла жизни.

Гамин прикорнул в спальном мешке. Он вспомнил как утром на крыше хижины Бор показывал им фотографии следа частицы в камере Вильсона.

Гамин (думает, засыпая). Но если предсказанный Дираком положительный электрон, или, как теперь говорят, позитрон, действительно существует, то возникает новая ситуация. Теперь можно считать протон состоящим из нейтрона и позитрона. Тем самым сразу получает полное объяснение симметрия между протоном и нейтроном. И имеет ли в таком случае смысл говорить, что в ядре атома имеется электрон или позитрон? А если энергия может превращаться в пары электрон-позитрон и наоборот, то не теряет ли смысл вопрос, из скольких частиц состоит такое образование, как атомное ядро?

Димыча арестуют прямо на ленинградской платформе как-то под вечер. Гамин побежал в кассу за билетом, а Димыч остался с чемоданом на платформе. Возвращаясь, Гамин только мельком увидел лицо Димыча, которого усаживали в черную эмку, и еще развевающийся белый шарф, как символ чистоты смерти. Гамин бежит через толпу, сошедшую с поезда, расталкивая людей. Димыча увозят. Навсегда.

Гамин идет в Риме в посольство. Посол:

Посол. Я советую вам отправиться в СССР прямо теперь. Показаться в Москве, и поехать отдыхать на Черное море, а тем временем будет готов ваш паспорт для Римского конгресса.

Гамин с Аней в Крыму. Остановившись на скале, всматриваются вдаль. Разложили карту на камне. Померяли линейкой.

Гамин. Только 280 километров. По тихой погоде рукой подать. Раз и мы в Турции. К черту тогда заграничный паспорт со всеми этими визами.

Аня. Если мы пойдем от горы Ай-Петри, то когда она исчезнет за горизонтом, вскоре горы Малой Азии должны появиться на юге.

Лунной ночью Гамин и Аня отплыли по тихой воде. Пограничники их не видели. Их провожал дельфин. Потихоньку к вечеру следующего дня стал нарастать ветер. Гребешки волн начали пениться. Каждый раз, когда волна перехлестывала за борт, приходилось откачивать воду. Иногда в течение ночи ветер прекращался и море принимало вид шахматного узора, под светом полной луны.

Гамин. Мне очень хочется прогуляться по этим плитам.

Аня. В любом случае нас неминуемо сносит обратно к берегу.

Гамин вспоминает, как читает лекцию о термоядерных реакциях на Солнце в Политехническом музее. После лекции к нему подходит бородатый живой невысокий человек - Николай Бухарин.

Бухарин. Я - Николай Бухарин. А почему бы вам не возглавить проект по развитию контролируемых термоядерных реакций. Вы имели бы в своем распоряжении в течении нескольких минут одной ночи в неделю всю электрическую мощность московского промышленного района, чтобы послать ее через очень толстую медную проволоку, насыщенную маленькими пузырьками литиево-водородной смеси.

Аня. Послушай, что это за палки. Направь лодку между ними.

Гамин. А ты уверена, что это не галлюцинация?

Но тут лодка уперлась носом в песок. Это были рыбацкие сети.

Они распластались на берегу. Утром с удивлением увидели татарских рыбаков, заботливо перенесших их к жилищу.

Аня. По-моему, это не Турция.

Гамин. И уж, конечно, не Рио-де-Жанейро. - вздохнул Гамин и откинулся на песок.

Лето. Гамин в приемной Молотова.

Молотов. Мы хотим послать вас от нашей страны на Сольвеевский конгресс.

Гамин. Я хочу взять с собой мою жену.

Молотов. Но вы собираетесь только на две недели. Разве вам нельзя обойтись без нее в течении столь короткого времени?

Гамин. Видите ли, я должен сказать вам, что моя жена, будучи физиком, помогает мне в качестве научного секретаря, хранит статьи, заметки и так далее. Так что я не могу присутствовать на таком большом конгрессе без ее помощи. И потом, я хочу показать ей Париж, Лувр, вы меня понимаете?

Молотов (улыбнулся). Думаю, что это будет нетрудно устроить.

Гамин вышел присвистывая.

Осень.

Секретарь. Лучше, все-таки, вам поехать одному.

Гамин. Но товарищ Молотов сказал, что это легко устроить. Почему такая перемена?

Секретарь. Видите ли, если мы позволим ехать вашей жене, то жены всех других ученых тоже захотят поехать со своими мужьями. А это усложнило бы многое...

Гамин. Хорошо, могу ли я поговорить с товарищем Молотовым?

Секретарь. Нет, он в отпуске, охотится на тигров в Юго-Восточной Азии.

Гамин. Нет, я не поеду в Брюссель.

Секретарь. Но вы должны поехать. Вы являетесь представителем Советского Союза.

Гамин. Вы, конечно, можете послать меня вплоть до советской границы под конвоем, - но конвою не будет разрешено сопровождать меня до Брюсселя и заставить меня занять место в зале конгресса.

Звонок из паспортного отдела:

Гамин. А второй паспорт тоже готов?

Секретарь. Нет, только один.

Гамин. Тогда, пожалуйста, позвоните мне, когда будут готовы оба. Зачем мне ходить в ваш отдел дважды?

На платформе задерживают перед посадкой Анну под предлогом неотложных дел, и что она через неделю приедет к Гамину. Гамин едет в Европу один.

Лорд Резерфорд перед собравшимися читает лекцию.

Резерфорд. Пока нет и речи об извлечении энергии из внутриядерных процессов. Чтобы добиться осуществления такого процесса, надо сначала затратить гораздо большую энергию для ускорения очень большого числа протонов, большинство которых все равно не попадет в ядро. Так что с точки зрения энергии экспериментирование с атомными ядрами до сих пор остается чисто проигрышным предприятием. Разговоры о техническом применении атомного ядра - полная чушь.

Выходит Гамин.

Гамин. Я хотел бы сказать несколько слов о современном конфликте в генетике. В то время как западноевропейские страны и Соединенные Штаты Америки продолжают придерживаться старой менделевской теории о хромосомной наследственности, новые революционные идеи выдвигаются знаменитым советским агрономом товарищем Лысенко. Согласно этим новым и мощным идеям, старые идеи, что только изменения, вызванные мутациями в хромосомах, передаются по наследству, совершенно неправильны. Товарищ Лысенко утверждает, что все изменения в организме вызваны окружающей средой и передаются последующим поколениям.

Гамин инстинктивно пригнулся, чтобы в него кто-нибудь не попал гнилыми помидорами. В аудитории воцарилась жуткая тишина.

Гамин. Конечно, правильно, что во многих случаях сын, только что рожденный миссис Дое, похож на ее мужа Джона в согласии с идеями Менделя. Но, с другой стороны, тоже часто случается, что ребенок выглядит точно так же, как Сэм Петерс, молочник, где мы ясно видим случай влияния окружающей среды товарища Лысенко.

Гамин, Вернер Гейзенберг и Энрико Ферми в порту перед отплытием в Америку. Черный борт океанского лайнера. Порывы ветра. Придерживают шляпы.

Ферми (Гейзенбергу) В Америке вы начали бы новую жизнь. Смотрите, вся эта страна создана европейцами - людьми, которые сбежали с родины, потому что уже не хотели переносить тесноту, вечные ссоры и стычки малых наций, тиранию, освобождения, революции и т.д. и т.п. Потому что они хотели жить здесь в просторной и свободной стране без всякого балласта исторического прошлого. В Италии я был большим человеком, в Америке я снова молодой физик, и это вне всякого сравнения лучше. Почему бы вам тоже не сбросить с себя весь этот балласт и не начать все сначала? Есть еще и другая проблема. Открытый Отто Ганом процесс расщепления атомного ядра может, вероятно, быть использован для получения цепной реакции. Нельзя не считаться с возможностью применения ядерной энергии в атомных бомбах.

Гейзенберг. Это, к сожалению, страшная опасность. Но техническая разработка продолжается, как правило, несколько лет, а конец войны явно наступит раньше. К тому же уран, встречающийся в природе, вообще непригоден как материал с быстрыми нейтронами. Из него нельзя делать атомные бомбы. Нужно применять сильно обогащенный уран-235.

Гамин. Но если сочетать природный уран с какой-нибудь сильно тормозящей субстанцией, которая будет мгновенно замедлять нейтроны, доводя их до скорости теплового движения, то возможно представить управляемую цепную реакцию с производством энергии.

Ферми. Тяжелая вода или чистый графит для этих бы целей подошли.

Гамин (Гейзенбергу). Значит ты не считаешь возможным, что Гитлер выиграет войну?

Гейзенберг. Современные войны ведутся техникой, а поскольку гитлеровская политика изолировала Германию от других великих держав, технический потенциал на немецкой стороне несравненно меньше, чем на стороне вероятных противников.

Ферми (перебивает). И тем не менее вы хотите возвратиться в Германию?

Гейзенберг. Вы, к сожалению, совершенно правы в том, что вы сказали о действии и ответственности. Но разве эмиграция от этого защищает? Мне кажется, вопрос уже не стоит для меня таким образом. По-моему, человек должен быть последователен в своих решениях. Каждый из нас от рождения принадлежит определенной среде, определенному языковому и мыслительному пространству, и если он не оторвался от этой среды в достаточно раннем возрасте, то он всего лучше осуществляется как личность именно в этом пространстве и здесь может всего успешнее действовать.

Гамин с ироничным сарказмом посмотрел на Вернера Гейзенберга. Вернер поймал этот взгляд.

Гейзенберг. Исторический опыт говорит, что каждая страна рано или поздно сталкивается с социальными потрясениями и войнами, и едва ли уж так разумно в таких случаях сразу эмигрировать. Однако, каждый должен принять решение сам для себя. Я собрал вокруг себя кружок молодых людей в науке. И я чувствовал бы себя предателем, бросив их сейчас в беде.

Гамин и Ферми (обнимаются с Гейзенбергом). Возможно, мы еще встретимся после войны.

Свист пикирующих на Польшу бомбардировщиков. Гамин плывет по Атлантике в Америку. Стоит у перил. Вспоминает беседу с немецким физиком Эйлером на улице. Эйлер встретился на улице в новенькой летной форме. Гамин вопросительно смотрит на него.

Гамин. Почему вы это сделали?

Эйлер. Вы знаете, что это я сделал, конечно же, не для того, чтобы бороться за победу. Ибо, во-первых, я не верю в возможность победы Гитлера, а во-вторых, победа национал-социалистской Германии была бы для меня так же ужасна, как и победа всякого агрессора. Разумеется, я не пошел в такие войска, где должен был бы убивать других людей. В частях летчиков-наблюдателей мне не придется ни стрелять, ни бросать бомбы. Так что здесь все в порядке. Но в этом море бессмыслицы я бы совершенно не знал, что хорошего может выйти из моей работы здесь над применением атомной энергии.

Гамин. В происходящей сейчас катастрофе, никто из нас не может ничего изменить, ни Вы, ни я. Но после жизнь будет продолжаться. Почему вы не хотите в этом участвовать?

Гамин в плавках заходит в воду океана. Лос-Анджелес. Тут показались управляющий мотеля и два плотных типа.

Агент. Вы мистер Гамин?

Гамин. Так точно.

Агент. Вернитесь, пожалуйста.

Гамин растирается полотенцем.

Гамин. Что за спешка, джентльмены?

Агент. Пройдемте в номер, мы все вам объясним.

Гамин попрежнему в плавках разговаривает по телефону. Голос в трубке.

Голос. Сожалею, что помешал вам, Джордж. Но вы должны возвратиться сегодня к вечеру. Если поспешите, вы можете попасть на последний самолет из Лос-Анджелеса до Альбукерка и там взять самолетное такси.

Гамин. Да в чем же дело, черт побери.

Голос. Скажу, скажу по приезде.

Под вой сирены машина несется в аэропорт прямо к трапу готового взлететь самолета.

В кабинете:

Агент. Завтра утром должно состояться слушание в Вашингтоне, на котором сенатор Маккарти собирается обвинить нас в недостаточном соблюдении секретности. Здесь (Гамину протягивают вопросник) есть параграф, спрашивающий, служили ли вы в вооруженных силах другой страны, и если да, то нужно раскрыть детали.

Гамин. Да. Я был полковником полевой артиллерии Красной армии.

Господин напротив заткнул пальцами уши и простонал:

Господин. Я этого не слышал! Я этого не слышал!

Гамин. Да успокойтесь вы. Я был всего лишь преподавателем в Артиллерийской школе.

Гейзенберг с Бором идут по немецкомц городу после налета союзнической авиации. У Гейзенберга начинает периодически загораться правый ботинок, испачканный в серно-фосфорной смеси от трения об асфальт.

Гейзенберг. Вне германии широко распространен прагматический образ мысли. Мы знаем из истории, достаточно вспомнить древнеегипетский, древнеримский, англосаксонский мир, сколь успешным этот образ мыслей может быть в технике, в экономике и в политике.

Бор. Но в науке и в искусстве образ мысли, восходящий к первоначалам вещей, известный нам в своей наиболее величественной форме по Древней Греции, показал все-таки еще большую плодотворность. Согласно Аристотелю Фалес утверждал, что все вещи полны Богов. Анаксимандр считал, что из чего возникают вещи, туда они болжны и вернуться, согласно справедливости, а за несправедливость они должны нести наказание в установленное время. Согласно Анаксимандру, существует вечное движение, непрерывное творение и разрушение мира - из бесконечного в бесконечное.

Гейзенберг. Если в Германии возникли научные и художественные творения, изменившие мир - Гегель и Маркс, Планк и Эйнштейн, Бах и Шуберт, - то это стало возможным только благодаря нашей тяге к абсолюту, благодаря нашей привычке к принципиальной и до конца последовательной мысли. Только когда стремление к абсолюту подчиняется диктату формы, а в науке - трезвой логике, а в музыке - правилам гармонии и контрапункта, только тогда, только при крайнем напряжении этих противоположных начал оно может развернуть свою подлинную силу. Как только оно ломает эти формы, начинается хаос вроде этого, и я совсем не склонен возвеличивать этот хаос такими понятиями, как сумерки богов или конец света.

Бор. Да уж, это стремление к абсолюту очень напоминает гетевского Фауста, но вы не забывайте про Мефистофеля. Он вечно что-нибудь да перепутает.

За Гаминым кто-то следит. Несколько раз он уходит от хвоста. Забегает в кафе и не спеша разглядывает преследователя. По его манере закуривать он догадывается, что это русский. У Гамина на мосту отказывают тормоза. Он чудом успевает выпрыгнуть из падающей машины.

Гамин знакомится с Ричардом Тейлором в Лос-Аламосской пустыне. Их помещают в соседние комнаты в общежитии. Тейлор с женой Арлет. Гамин один. Складывает в стопку книжки в углу из рюкзака, вспоминает побег на байдарках с Аней. Рано по утрам трясутся на маленьком автобусике до лаборатории. Тейлор что-то пишет на обрывках бумаги. Гамин наклоняется к нему.

Гамин. Тейлор! А я знаю почему у всех электронов одинаковый заряд и одинаковая масса. Потому что это все это один и тот же электрон!

Тейлор. Неправда. Это Уилер сказал.

Гамин. Конечно, Уилер. Но он еще сказал, если один отрезок мировой линии соответствует электрону, то на другом отрезке, по которому электрон пятится назад из будущего, будет обратный знак собственного времени - собственной четырехмерной скорости, а это эквивалентно изменению знака заряда.

Тейлор. Но позитронов ведь не столько, сколько электронов?

Гамин. Ну, может, они спрятаны в протонах или еще где-нибудь.

Тейлор. Да, Джордж, вы совершенно правы. Эту идею я у моего профессора просто украл. Джордж! Моя жена очень серьезно больна. В любую минуту может понадобиться врач. Могу я на вас положиться?

Гамин. Вне всяческого сомнения (грустно отвечает, думая об Анне. Он ничегошеньки о ней не знает).

Гамин и Тейлор летят в транспортном самолете на завод в Оук Ридж.

Тейлор. Джордж, представляете, Сегре сказал военным, что для нас единственная возможность гарантировать правильность процесса, это поехать и посмотреть все на месте, как что делается. Однако армейские люди заявили: “Нет, наша политика состоит в том, чтобы вся информация в Лос-Аламосе, была только в Лос-Аламосе и нигде больше.” Люди из Оук Риджа слыхом не слыхали, где должен использоваться уран! Люди внизу вообще не знают, чем они занимаются!

Тейлор с Гаминым идут по территории химического завода. Мимо них везут большую емкость с зеленой водой.

Тейлор. Джордж! Это же нитрат урана.

Тейлор останавливает сопровождающего военного.

Тейлор. Вот это да! И что же, таким же манером вы собираетесь обращаться с этой водичкой и когда уран будет очищен? Вы именно это собираетесь делать?

Военный. Конечно, а почему бы и нет?

Тейлор. Разве все не взорвется?

Военный. Что взорвется?

Оппенгеймер говорит Тейлору в бункере.

Оппенгеймер. Я хочу, чтобы вы удостоверились, что все эти люди пришли на собрание, и рассказали бы именно им, как сделать процесс безопасным, но только так, чтобы они действительно поняли.

Тейлор. А что если они не придут на собрание? Что мне тогда делать?

Оппенгеймер. Тогда вы должны сказать: “Лос-Аламос не может взять на себя ответственность за безопасность завода в Оук-Ридже, если не ...”

Тейлор. Вы имеете в виду, что я, маленький Ричард, пойду туда и скажу...

Оппенгеймер. Да, маленький Ричард, вы пойдете и сделаете это.

Когда Тейлор с Гаминым прибыли, люди из корпорации и генералы были в сборе.

Лейтенант. Мистер Тейлор, полковник сказал, что вы не должны говорить, как действуют нейтроны и все прочие детали, потому что разные секреты должны находиться в разных местах.

Тейлор. По-моему, невозможно подчиняться набору правил, совершенно не понимая их действия. Правила дадут эффект, только если я расскажу им, как все работает - вот мое мнение. Лос-Аламос не может взять на себя ответственность за безопасность завода в Оук Ридже, если люди здесь не будут полностью информированы о том, как все это устроено.

Лейтенант отводит Тейлора к полковнику и слово в слово повторяет последнее высказывание Тейлора.

Полковник. Дайте мне пять минут (полковник отходит к окну и думает. Только желваки перекатываются по лицу. Пауза) Ладно, мистер Тейлор, валяйте.

Тейлор читает лекцию, чертит на доске схему цепной реакции.

Тейлор. ... Здесь слишком много нейтронов, вам следует хранить материалы подальше друг от друга, кадмий поглощает, медленные нейтроны более эффективны, чем быстрые...

Идут кадры облета разрушенного Чернобыльского четвертого блока с вертолета.

Лейтенант. Вы просто гений, мистер Тейлор!

Лейтенант долго трясет руку Тейлора. Гамин с улыбкой смотрит со стороны.

Кадры советской хроники с оборонных заводов.

Тейлор разглядывает синьки проектируемого производства обогащения урана. Гамин стоит рядом. Два инженера объясняют.

Инженер. Четыреххлористый углерод поступает сюда, нитрат урана отсюда идет туда, поднимается вверх и уходит вниз, через пол, проходит по трубам, поднимаясь со второго этажа, проходит сквозь тучу синек, - все синьки под порывом ветра из открывшегося окна приподымаются и повисают в воздухе.

Тейлор (думает про себя). А что же это за крестики. Наверное, окна. Неудобно спростить. надо было спрашивать сразу, пока не начали. Теперь подумают, что вообще ничего не соображает.

Тейлор тычет пальцем в один из таинственных маленьких крестиков на синьке.

Тейлор. А что случится, если заклинит этот клапан?

Инженер. Это не клапан, сэр, это окно.

Другой парень смотрит на первого:

Инженер. Ну. если этот клапан заклинит (он ведет пальцем по синьке вверх-вниз, вверх-вниз, другой парень ведет туда-сюда, туда-сюда, они переглядываются, оборачиваются к Тейлору и открывают рты) Вы абсолютно правы, сэр.

Гамин. Как это ловко у тебя получилось!

Тейлор. А попробуй-ка сам узнать, клапан это или нет?

Лос-Аламосский полигон. Работа. Приехал Ферми. Он зашел в отдел к Ричарду Тейлору. Как раз привезли новые вычислительные машины Ай-Би-Эм. Выносили старые арифмометры. Тейлор заметил механику, что корпус одной из машин согнут.

Механик. Да, именно поэтому она и не раскручивается.

Тейлор. Представляете, что придумали эти ребята на старых арифмометрах? Мы организовали параллельные процессы. Одни только умножают, другие делят. Мы записывали результаты на карточках разных цветов, и сразу в процессе оказывались несколько задач. Вот так работают эти парни! (показывает на молодых ребят в форме, которые, проходя мимо них, отдают на ходу честь) За нами подсмотрел представитель фирмы и сделал вот эти штуковины. Он утверждает, что повторил нас в металле на уровне ламп.

Гамин. Потом это, возможно, назовут микросхемами, но пока ящики слишком велики.

Тейлор. Но мы все равно тут уже не поместимся.

Тейлор с Ферми идут по коридору.

Ферми. Подождите, прежде, чем вы расскажете результат, дайте мне подумать. Выйдет что-то вроде этого (быстро написал формулу в блокноте) И выйдет это потому что (ткнул карандашом в формулу) потому что произведение этих коэффициентов будет строго больше единицы.

Тейлор. Да, и понятно почему...

Гамин столкивается с ними.

Гамин (к Тейлору). Это правда, что совсем необязательно быть ответственным за тот мир, в котором живешь?

Тейлор (поворачивается к Ферми) Это к тому, что вы все равно будете заниматься цепной реакцией, несмотря на то, что можно выпустить страшного джина из бутылки, потому что, потому что вам просто интересно?

Ферми. И у меня достанет мужества это подтвердить.

Они вошли в комнату. Ферми подошел к серебристому металлическому шару, лежащему на узкой подставке. Положил сверху руку.

Ферми. А ведь он теплый.

Гамин. Потому что плутоний, и радиоактивный.

Когда выходили из комнаты, Ферми обратил внимание на ограничитель двери - желтоватый металлический шар, приделанный к стене.

Ферми. А ведь это золото, джентльмены, меня не покидает ощущение, что мы в сокровищнице фараона.

Тейлор. К тому же готовой вот-вот взорваться. А что тут странного? Так и должно быть. В комнате, где лежтит плутоний простая дверная ручка, и та должна быть из чистого золота.

Гамин. Как у Шекспира - короля играет окружение...

Панорама Лос-Аламосской пустыни. Негромко, растягивая слова звучит песня как бы в отдалении:

Солнце в Оклахоме яростно палит.

Залиты луга окрестных прерий.

Там живет немало знаменит

Теоретик Гарри Смит.

Организация параллельных работ в Советском Союзе. Курчатов отзывается с флота для работ по ядерному оружию. Встреча со Сталиным.

Сталин. Товарищ Курчатов. Перед вами стоит задача огромной государственной важности. Всем, чем можем, мы будем вам помогать. Но будем с вас и спрашивать.

Сидящий позади на стуле Берия зловеще улыбается.

Сталин. А что скажет товарищ Курчатов?

Лос-Аламосская пустыня.

Солнце заблестит росою на ветвях,

Высоко на небе кружат птицы,

Облачком пылят бизоньи стада.

Гарри направляется трудиться.

Панорама полигона. Соддаты производят какие-то замеры.

Выпьет черный кофе,

Никаких проблем,

Ждет стенографистка в кабинете,

Гарри нарисует пару новых теорем,

И поставит гриф - держать в секрете.

Работа на оборонных заводах в российском тылу. Дети вытачивают снаряды.

Джентльмены в форме в дело воплотят.

Теоремы сталью заблистают.

Все о Гарри помнят,

Все о Гарри говорят,

А его изделия летают.

Гамин идет в “Амторг” по нью-йоркской авеню - советскую торговую организацию, которая служила прикрытием шпионской сети в Нью-Йорке.

А назавтра будет пасмурный денек,

И в саду завянут хризантемы,

Доказал сибирский паренек,

Две аналогичных теоремы...

В холле Гамин вдруг натыкается на человека, который по непонятной причине несколько раз шел за ним по улице. Тому некуда деться. Гамин прямо обращается к нему.

Гамин. Я делаю атомную бомбу. Я хочу передать информацию Советскому правительству.

Энкавэдешник опешил, дал телефон представителя русской эмиграции.

Тот принял Гамина на квартире.

Резидент. Сколько вы хотите получить за вашу информацию.

Гамин. Я хочу мою жену!

Резидент. Я доложу моему начальству.

Доклад начальству:

Резидент. Товарищ полковник, это человек исключительного ума, широких взглядов, и прекрасно разбирается в политике.

Звонок Тейлору:

Голос. Алло, это мистер Тейлор?

Тейлор. Да.

Голос. Я Джим Бейкер. Мой отец и я хотели бы поговорить с вами.

Тейлор. Со мной? Но я просто Тейлор.

Голос. Да-да, в восемь часов, хорошо?

Нильс Бор - Николас Бейкер и Джим Бейкер - Оге Бор. Входит Тейлор с Гаминым. Бор с Гаминым обнимаются как старые друзья. Гамин садится в отдалении.

Бор. Мы тут обдумывали, как бы сделать бомбу более эффективной. И в голову пришла вот такая мысль. Нильс Бор быстро чертит на доске.

Тейлор. Нет, это не сработает. Не сработает, потому что радикал в знаменателе всегда больше единицы.

Бор. А что если вот так (Бор видоизменяет формулу).

Тейлор. Так лучше, но все это основано все на той же идее.

Бор. Да-да, так лучше. Теперь можно звонить большим шишкам.

Нильс Бор постоянно зажигает трубку, а она постоянно гаснет. Нильс Бор кивает на Тейлора сыну.

Тейлор. Запомни фамилию этого маленького парня. Он единственный, кто не боится меня и честно скажет, когда у меня возникнет безумная мысль. И в следующий раз, когда мы захотим обсуждать безумные идеи... А то все говорят: - Да-да, доктор Бор.

Гамин улыбается.

В Альбукерке Гамин передает Лоне - американке коммунистке очередную порцию материалов. Лона запихивает бумаги в коробку бумажных салфеток и отправляется на перрон. Вокзал кишит шпиками из ФБР, которые тщательно проверяют всех пассажиров. Поезд уже отправляется, когда Лона подходит к своему вагону. Она- глупая, взбалмошная бабенка, чуть не опоздала на поезд, да еще куда-то запропастился проклятый билет. В руках у Лоны чемодан, сумочка и отдельным местом багажа - коробка с салфетками. Руки заняты, искать билет страшно неудобно. Ставит чемодан на землю. Чертова сумочка не открывается, заела молния. Секретные агенты пытаются помочь нервной дамочке. Идет последняя минута перед посадкой. Лона сует мешающую коробку с салфетками в руки одному из агентов. “Подержите, пожалуйста!” Находит злополучный билет, торопливо отвечает на вопросы и садится в вагон с чемоданом и сумочкой. Билет для большей убедительности зажат в зубах. Поезд трогается, Лона идет вдоль вагона. Тут один из агентов вдруг вспоминает про салфетки, бросается за поездом, бежит и на бегу через окно возвращает Лоне коробку.

Гамин с Тейлором везут жену Ричарда Арлет ночью на машине в Альбукерку. У нее туберкулез. Кашляет. Спускает шина. Они меняют. Спускает вторая. Тоже меняют. Спускает третья. Они оттаскивают машину к заправке и ловят попутку. Через некоторое время ожидания в больнице жена умирает. Сестра заполняет свидетельство о смерти. Тейлор вертит в руках часы жены. на них остановившееся время - 8.15 - время смерти, указанное в свидетельстве. Тейлор с Гаминым возвращаются.

Тейлор. Однажды я был в общежитии МТИ, когда внезапно мне в голову пришла мысль, совершенно из ничего, что у меня умерла бабушка. Немедленно после этого зазвонил телефон: с моей бабушкой было все в порядке.

Гамин. А когда тебя хотели взять в армию, а ты сказал, когда тебя спросили, разговариваешь ли ты сам с собой, а ты ответил, что иногда, наверное, каждый человек разговаривает сам с собой.

Тейлор. Да, и поэтому меня не взяли в армию.

Гамин. Надо же кому-то и бомбами заниматься.

Тейлора бьет озноб.

Тейлор. Но Арлет держала эти часы возле постели все время, пока она болела, а теперь они остановились именно в тот момент, когда она умерла. Я видел, что свет в комнате стал тусклым, потом сестра взяла часы и повернула их лицом к свету, чтобы лучше разглядеть циферблат. От этого часы вполне могли остановиться. Ты знаешь, я сегодня купил жене новое платье, которое она давно хотела, и не успел подарить. Ты был когда-нибудь женат?

Гамин. Я и сейчас женат...

Тейлор как-будто пропускает это мимо ушей. Потом смотрит на отвернувшегося Гамина.

Они входят в отдел. Все вопросительно смотрят.

Тейлор. Она умерла. А как идет программа? (Тейлор падает на стул и закрывает лицо руками в беззвучных рыданиях).

Тейлор выступает перед собравшейся рабочей группой.

Тейлор. У нас ужасно важные секреты, мы делаем бомбу. Все документы мы храним в обычных деревянных шкафах с обычными деревянными ящиками. А знаете, как можно достать бумаги, не открывая замков? Вы просто наклоняете шкаф задней стенкой к полу.

Встал Гамин с заднего ряда, которому порядком надоело слушать все это.

Гамин. Я не храню самые важные бумаги в шкафу, я храню их в ящике моего письменного стола.

Тейлор. Не знаю. Я не видел вашего стола.

Потом был другой выступающий. Тейлор выскользнул и пошел вниз посмотреть на стол Гамина. Просунул руку сзади под столом, и вытащил осторожно все бумаги - каждый лист тащит за собой следующий. Потом Тейлор вернулся в зал.

Тейлор. Да, кстати, покажите-ка мне ваш письменный стол, - попросил Тейлор, когда собрание кончилось.

Гамин. Конечно, пожалуйста. (Гамин удивлен настырностью своего коллеги).

Тейлор. Он мне кажется очень хорошим. Давайте посмотрим, что у вас там.

Гамин. Я буду очень рад все вам показать (открыл ключом ящик) если, конечно, вы уже сами не посмотрели.

Тейлор. Вы так умны, что не даете даже времени поиздеваться над вами, (Гамин сразу поднял на него глаза с улыбкой, когда увидел пустой ящик стола).

Тейлор на минуту задумался, но ничего не сказал.

Тейлор разворачивает телеграмму.

“Ожидаем рождения ребенка.”

В бункере. Всем раздают темные очки. Из радио за спиной слышится треск. Оно молчит. И вдруг заговорило, что до взрыва осталось 20 секунд. Ядерный гриб в Лос-Аламосской пустыне. Один человек из команды безучастен.

Тейлор. Боб! Почему ты хандришь? - спрашивает Тейлор.

Оппенгеймер. То, что мы сделали, ужасно!

Тейлор. Но ведь ты сам начал это. Именно ты вовлек в это всех нас!

Оппенгеймер. Понимаете, мы начинали с добрыми намерениями, потом усердно работали, чтобы завершить что-то важное. Это удовольствие. Это очень волнующе. И перестаешь думать. Просто перестаешь. Нас купили за три рубля. Гейзенберг остался в Германии с тем, чтобы не делать атомной бомбы. А мы собрались здесь со всего мира, чтобы сделать ее под призраком нашего якобы общего врага. И вот мы выпустили его - монстра из ядерной бутылки. И Мир ужаснется. Мы поступились честью. Тень навсегда падет на наш орден и люди потеряют к нам доверие. Мы - рыцари невидимого фронта оказались поруганы. Горе нам.

Тейлор сидит в баре пьяный, смотрит на новостройки, огромный мост через пролив, а в голове ядерный гриб и все дома сметаются как карточные домики, немой ужас в глазах, встает и идет неизвестно куда. Натыкается случайно на Гамина.

Тейлор. Джордж, никак не могу понять, какая разница в том, когда одна страна владеет атомной бомбой, и когда две страны владеют атомной бомбой?

Гамин. Если две, то у них, по крайней мере, всегда будет повод договориться...

Вой турбин над Хиросимой.

Георгий Гамин преподает в колледже физику детям. Сидят белые дети, черные, красные и желтые. Гамин рассказывает про Солнце и ядерные реакции. Лезет на стеллаж и с верхней полки с торжественным видом достает модель вулкана из папье-маше:

Гамин. Вот, дети, не угодно ли взглянуть! Перед вами модель барьера сил отталкивания, который окружает любое атомное ядро. Внешние склоны (он гладит шершавую поверхность) соответствуют отталкиванию электрических зарядов, а кратер - силам сцепления, удерживающим частицы внутри ядра. Если толкнуть шарик вверх по склону, но не слишком сильно, чтобы он не достиг края кратера, то вы, естественно, ожидаете, что шарик скатится назад. А вот, что происходит на самом деле.

Дети облепили стол, Гамин слегка подтолкнул шарик вверх по склону.

Мальчик. Ничего необычного.

Скептически сказал высокий мальчик очкарик, когда шарик, поднявшись примерно до половины склона, скатился назад.

Гамин. Не торопитесь, не все и не всегда получается с первого раза.

Он еще раз толкнул шарик вверх по склону. И шарик снова скатился вниз. И лишь с третьей попытки шарик, поднявшись примерно до середины склона, внезапно исчез.

Гамин. Как вы думаете, где теперь шарик (потирая руки от удовольствия, словно фокусник).

Мальчик. Наверное, в кратере.

Гамин. Вы совершенно правы. Именно в кратере.

Подтвердил догадку Гамин и ловко извлек двумя пальцами шарик из углубления.

Гамин. А теперь попробуем его запустить в обратном направлении. И посмотрим, сможет ли шарик выбраться из кратера, не перекатываясь через край.

Все затаили дыхание. В течение какого-то времени ничего не происходило, слышалось только упрямое погромыхивание шарика, катавшегоя внутри кратера то в одну, то в другую сторону. Затем Гамин как-будто взмахнул волшебной палочкой, и шарик вдруг появился на середине склона и тихо скатился на пол.

Тишина.

Гамин. То, что вы сейчас видели, может служить хорошей иллюстрацией того, что происходит при радиоактивном альфа-распаде, только там вместо квантового папье-маше существует обыкновенный барьер сил отталкивания электрических зарядов.

Мальчик. Но почему не все ядра радиоактивны?

Гамин. Потому что у большинства ядер дно кратера расположено ниже уровня подошвы вулкана, и только у самых тяжелых из известных ядер дно кратера поднято достаточно высоко для того, чтобы побег частицы мог состояться.

В кадре край солнца - расплавленный ярко желтый на красном фоне и появившийся протуберанец. Яркую вспышка взрыва на испытаниях в пустыне.

Гамин в больнице с умирающим Тейлором. Вспоминает Димыча, растерянного на платформе с белым шарфом в последний раз. Тейлор живет на искусственной почке.

Тейлор. Джордж, ты мой должник.

гамин. Конечно, Ричард.

Тейлор. Я знал, что ты передавал результаты своей работы русским. Тебе тогда не нужно было, чтобы я тебе это сказал, правда?

Гамин. Почему ты вспомнил это?

Тейлор. Если бы не такие как ты... Черт во очередной раз ставит все на свои места. Возможно все мы были бы давно прокляты и цивилизация нас бы изгнала... Джордж! Они не хотят отключать меня от этой чертовой машины. Я только хочу спокойно умереть. У меня кроме тебя и моей физики никого нет. Помоги мне.

Гамин. Хорошо, Ричард. Я только и делаю, что теряю самых дорогих мне людей.

Тейлор. Ты знаешь, я один раз очень удивился.

Гамин. Все мы когда-то удивляемся.

Тейлор. Дурак! Ты же знаешь, что я думаю, что законы мира просты, потому что мир очень сложен.

Гамин. Да, а вот Ферми считал всегда по-другому.

Тейлор. Зато Майорана был на моей стороне. Просто, однажды, когда я шел ночью по шоссе...

Гамин. И сосал сушку...

Тейлор. Ты хоть умирающего друга можешь не перебивать?

Гамин. Не могу. А то начнешь, как профессор Павлов диктовать аспиранту, что сначала холодеют ноги, потом руки...

Тейлор. Рядом притормозил автобус с проститутками. Они прихватили меня так просто, из дружеских побуждений. И одна вдруг сказала: - А я вас знаю.

Гамин. Ну да: проститутки - подумал Штирлиц, Штирлиц - подумали проститутки.

Тейлор хватает подушку и начинает лупить смеющегося Гамина.

Тейлор. Вы - физик, который придумал что-то важное, по-моему, квантовую электродинамику. Ну скажи, пожалуйста, за каким хреном ей надо было это знать.

Гамин. Не знаю. Может она видела тебя во фраке на Нобелевских чтениях? Страна должна знать своих героев. Ты же лучше меня знаешь, что когда электрон движется вспять во времени, он становится позитроном...

Гамин отворачивается и плачет.

Опять наше время. Гамин с Анной и журналисты у них дома. Пьют чай. Гамин продолжает начатый разговор.

Гамин. Мое решение вступить в контакт с Советским Союзом было исключительно моим собственным. Меня никто не вербовал. Я убедился, что в капиталистическом обществе экономическая депрессия может привести к фашизму, агрессии и войне, как это случилось в Италии и Германии. За время работы в Лос-Аламосе я осознал всю разрушительную мощь атомной бомбы и задал себе простой вопрос: “А что случится, если после Второй мировой войны в Соединенных Штатах наступит депрессия, а они при этом будут атомными монополистами...” Должен быть выработан механизм ядерного сдерживания.

Журналист. Эксперимент Гана, расщепившего атомное ядро, было открытием, изготовление бомбы - изобретением.

Гамин. Вероятно, в начале войны физики в Америке действительно боялись, что в Германии попытаются изготовить атомную бомбу. Мы действовали, исходя не из своих собственных исследовательских интересов, но по явному или предполагаемому заказу ведущего войну человеческого общества, которое поневоле желало максимального усиления своей боевой мощи.

Журналист. Это понятно, ведь расщепление урана было открыто в Германии Ганом, и атомная физика у немцев, до изгнания Гитлером многих прекрасных физиков, была на высоком уровне. Победа Гитлера с помощью атомной бомбы представлялась столь чудовищной опасностью, что для предотвращения этой катастрофы казалось оправданным и такое средство, как собственная атомная бомба. Я не знаю, что тут можно возразить, особенно если подумать о том, что в действительности происходило в национал-социалистских концентрационных лагерях.

Гамин. Тот факт, что в Америке допускается свободное выражение любого мнения, что инициатива отдельных индивидов часто важнее, чем государственное распоряжение, что отдельная личность уважается - все это и еще многое другое побудило у многих людей надежду, что внутренняя структура Америки может явиться чем-то вроде прообраза для будущей внутренней структуры мира. Следовало подумать об этой надежде, когда обсуждалось решение о бомбардировке японских городов. Применение атомной бомбы нанесло этой надежде тяжелый удар.

Гамин с женой, выпущенной из сталинских застенков и приехавшей в Америку. Они на фоне Тадж-Махала:

Гамин. Аня, а ведь получается, что я тебя выкупил. Ты знаешь, это, наверное, единственное доброе дело, которое я сделал за свою жизнь, и которое ты бы смогла оценить.

Аня. Что я и делаю.

Панорама мегаполиса, который столько раз перед этим был сметен в сознании разработчиков бомбы.

FIN