Жил-был в перелеске за ячменным полем хомяк. Жил - не тужил, один в большой норе, таскал потихоньку зерно с поля да в свои закрома складывал - на зиму. Как ячмень поспеет - выйдут в поле мужики, колосья скосят, бабы их в снопы соберут, в овин отнесут, а после них на стерне много чего вкусного остается, не одному хомяку поживиться хватит!
Был у хомяка сосед - мыш. Жил с семьей в норе неподалеку. Нора у мыша была большая, больше хомячьей. Они с мышкой ее долго рыли: деткам-то много места нужно. Любил хомяк у мыша в гостях бывать. На поле они тоже вместе ходили: хомяк колосья перегрызал, а мыш из них зерна вытряхивал.
В один прекрасный день мыш исчез.
Пришел хомяк утром к соседу, а его дома нет. 'Ушел, - сказала мышка. - Рано-рано, чуть свет, а куда, не сказал. Боюсь я...' 'Не боись, придет!' - буркнул хомяк и пошел на поле один. 'И хорошо, что без мыша, - подумал он. - Мне больше достанется'. Но все же днем в мышиную норку наведался, узнать, что да как. Новости были неважные - от мыша ни слуху, ни духу. Он не появился и к вечеру.
Бедная мышка всю ночь проплакала в своей норе. А под утро пропавший мыш вернулся. Прибежал ни жив ни мертв: лапки дрожат, хвост трясется. Хомяк услышал шум - и сразу к соседу, послушать, что стряслось. И вот что рассказал мыш.
***
По другую сторону поля стоит хутор. На хуторе люди живут - те самые, что урожай собирали. Они свои колосья высушили, обмолотили, а зерно ссыпали в амбар. И там, в амбаре, этого зерна огромные кучи. Так сорока говорила, которая всюду летает и все знает. И решил мыш на эти самые кучи поглядеть. Перебрался через поле, нашел на окраине хутора большую избу без окон. Дверь в избе была щелястая, и мыш легко пробрался внутрь. А там...
Такого великолепия мышу видеть еще не доводилось! Во всю избу, от стенки до стенки, лежала гора ячменя. Сквозь маленькие дырки под потолком внутрь пробивались лучи солнца, и в них зерно словно само светилось нежным желтоватым светом. А пахло при этом так, что дух захватывало! Мыш, не веря своему счастью, разбежался как мог и попытался запрыгнуть на эту сказочную гору, но не осилил даже половины ее высоты и скатился вниз, а ячменные зерна при этом тихо зашуршали. Он прыгнул еще раз и снова скатился, а потом еще, и еще... В последний раз он добрался почти до самой вершины, упиравшейся под крышу, но все равно съехал и ударился о старую кадушку в углу справа от двери. Там, за кадушкой, он полежал немного, переводя дух, и тут внезапно его насторожила одна странность. Он никуда не бежал и вообще не двигался, а зерно между тем продолжало шуршать: шурк-шурк. Мыш замер. Шурк-шурк. В амбаре кто-то был.
Осторожно-острожно, едва дыша, мыш выглянул из-за кадушки, и сердце его, сжавшись от страха, ухнуло куда-то вниз, к кончику хвоста. У самой двери, слегка пригнувшись и вытянув шею, стоял огромный серый кот. Он оглядывал амбар, медленно поворачивая голову и раздраженно дергая хвостом из стороны в сторону: шурк-шурк. Стараясь не издать ни малейшего звука, мыш попятился назад и забился в самую темень за кадушкой. Он думал, что кот постоит немного и уйдет восвояси по своим кошачьим делам. 'В конце концов, - думал мыш, - я ведь ничего не взял и ничего плохого не сделал. Подумаешь, по зерну покатался'. Но кот и не собирался уходить! Не увидев ничего подозрительного, он уселся у двери и стал ждать. В самом деле, чего ему суетиться? Если кто в амбаре есть, рано или поздно он захочет выйти. Тогда и можно будет поговорить по душам... И кот преспокойно улегся на пороге.
Целый день, дрожа от страха, мыш пролежал за кадушкой. Проклятущий кот все лежал и ждал, и мыш уже даже стал подумывать, а не рвануть ли ему со всех лап мимо кота, наудачу. И тут, на его счастье, со двора раздался детский голос: 'Прошка! Куда ты подевался, злодей?' Кот Прошка нехотя поднялся и выглянул наружу. В эту самую секунду мыш выскочил из-за кадушки и серой молнией метнулся к двери. Он проскочил в щель, за его спиной глухо лязгнули о дерево страшные когти, и мыш, не помня себя от ужаса, понесся, не разбирая дороги, куда угодно, лишь бы подальше от жуткого места.
***
Два дня после своего приключения мыш даже не заговаривал об амбаре. На третий день, когда они с хомяком возвращались с поля, он вдруг остановился и мечтательно произнес: 'Эх, видел бы ты эту гору!' 'Не надо мне никакой горы, - буркнул в ответ хомяк. - Жизнь дороже'. Мыш вздохнул и поплелся дальше.
На четвертый день, пересчитывая зимние запасы в своей норе, он сказал жене: 'Там зерна так много, что если хоть чуть-чуть взять, нам на всю зиму хватило бы'.
На пятый день вечером он вдруг взял хомяка за локоть и заговорщически прошептал: 'А ведь если бы за кадушкой был лаз, я бы ушел...'
А на шестой день мыш исчез и не вернулся.
Мышка поплакала-поплакала да и поняла, что слезами горю не поможешь, а детей кормить надо. И стала ходить на поле вместо мужа. Хомяк помогать ей не захотел. 'Ишь чего вздумала, - огрызнулся он, отбирая у нее найденный колосок. - Я и сам справлюсь'. 'Ты-то справишься, а я как же?' - заплакала мышка. 'А мне-то что!' - только и сказал в ответ хомяк.
Тогда мышка сама наловчилась срезать колоски и перестала думать о хомяке. Несколько раз видела она его на краю поля, когда он стоял и, словно размышляя о чем-то, долго смотрел в сторону хутора. Но ей было не до него. Она уже почти забыла про своего неприветливого соседа, когда он вдруг заявился к ней сам. 'Вы, это... - пробурчал он. - Давайте-ка поищите себе другую нору. А здесь я буду жить!' И вот почему.
***
Как хомяк ни старался, ему никак не удавалось выкинуть из головы последние слова мыша: 'Если бы за кадушкой был лаз...' Он и так себя уговаривал, и этак: да зачем мне это надо, да мне и так хорошо, здоровее буду... Но призрак ячменной горы все время стоял у него перед глазами, не оставляя его ни днем, ни ночью. И наконец хомяк решился.
Как-то рано утром он перебрался через поле, отыскал на хуторе злосчастный амбар, но сразу внутрь не полез, а обошел амбар кругом, вспоминая, что рассказывал мыш. 'Кадушка должна быть в углу, справа от двери, - думал хомяк. - Теперь я знаю, где надо копать'. Два дня он трудился над подкопом, и на третий день его старания были вознаграждены: пробив последний тонкий слой земли, он вылез внутри амбара, в точности в углу, за кадушкой. Вид ячменной горы ошеломил его почти так же сильно, как и мыша, но он не стал ни кататься с нее, ни делать всяких других глупостей. Он быстро и деловито набрал зерна в защечные мешки и поспешил через свой лаз домой.
'Через этот лаз я заходить в амбар не буду, - рассудил хомяк на следующее утро, направляясь к хутору. - Это будет тайный ход. Если кто меня и увидит, пусть видит, как я вхожу через дверь'. Целую неделю хомяк спокойненько таскал зерно из амбара в свою нору. И такой он был осторожный, что кот Прошка даже не заподозрил неладное. На восьмой день, вернувшись домой, хомяк вдруг понял, что складывать добычу ему больше некуда. 'Вот те раз, - подумал хомяк. - Это что же получается: норка моя маловата? Кто-то живет в огромной, пустой норе, а я, такой хитрый и ловкий добытчик, не имею места, чтобы сложить нажитое непосильным трудом? Непорядок'. И хомяк решительно направился по направлению к мышкиной норе.
***
'Хомяк, ты что, не в своем уме? - заплакала мышка. - Куда же я пойду?' 'Твоя забота, - буркнул хомяк. - Куда хочешь, туда и иди'. 'У меня же детки маленькие...' 'А я причем? Нарожали тут, не протолкнуться. Давай-давай, выметайся! Да побыстрее, а то я рассержусь'.
Делать нечего. Взяла мышка своих мышат в охапку и пошла, куда глаза глядят. Идет и плачет. Навстречу ей мать-зайчиха. 'Здравствуй, мышка! - говорит. - Почему ты плачешь? Обидел кто?' Мышка все зайчихе и рассказала. Та ее пожалела и к себе в нору пустила. 'Поживешь пока у меня! А там, глядишь, подыщем тебе норку'.
А на дереве сорока сидела и все внимательно слушала. Сороки, они страсть какие любопытные. Все-то им знать надо, до всего им дело есть. Как услышала сорока, что хомяк мышку с мышатами из дому выгнал, закудахтала-затарахтела, крыльями захлопала. 'Ой, да что ж это делается! Многодетную мать из дому выгнали! Ах, хомяк негодник, скопидом бессердечный!' И полетела со всем лесом своей новостью делиться.
Услышал хомяк сорочьи крики, из норы вылез. 'Эй, сорока! - крикнул он. - Чего шумишь?' Увидела сорока хомяка и пуще прежнего заголосила: 'Вот он, разбойник! Вот он, обидчик маленьких детей! Да как тебя земля носит!' 'Хорошо носит, - ухмыльнулся хомяк. - Вот ты меня ругаешь, а сама рассуди: ну зачем мышке такая большая нора? Я с утра до ночи тружусь, зерно таскаю, одну нору до отказа заполнил, скоро вторую заполню. А мышка - она кто? Неудачница, работать не умеет! Зачем ей большая нора?' 'Где же ты, жадина такая, столько зерна взял, что тебе одной норы мало?' - опять затрещала сорока. Хомяк самодовольно хмыкнул: 'Места знать надо!' А потом не удержался и похвастал: 'Я дорожку на хутор протоптал, кота тамошнего Прошку обманул. У меня в углу амбара, за кадушкой, тайный лаз наружу прорыт. Я через дверь вхожу, а через лаз убегаю. И никто меня поймать не может'. 'Ай да хитрец! - восхищенно щелкнула клювом сорока. Она уже забыла о том, что совсем недавно ругала хомяка, на чем свет стоит. - Ай да молодец! Самого кота Прошку обхитрил!' И улетела.
А хомяк залез обратно в нору и уселся на гору зерна. 'Ай да я, - сказал он себе. - Какое богатство скопил! Ну, теперь у меня всего вдоволь, на полжизни хватит, могу спокойно отдохнуть'. И он победным взглядом обвел свои закрома. 'Хм... А ведь вон туда, в дальний угол, еще можно немного зерна подсыпать!' И решил хомяк утром в последний раз на хутор наведаться.
***
А сорока, облетев весь перелесок и со всеми поделившись новостями, решила уж заодно навестить своих подружек-кур на хуторе. 'Вы только подумайте, - тарахтела она. - Хомяк-то наш вашего кота обдурил! Выкопал лаз в амбар, в углу за кадушкой, и зерно оттуда таскает. Одну нору до краев заполнил, мышку-мать из ее норы выгнал, скоро и вторую нору ячменем набьет. Вот какие у нас хомяки!' Куры слушали ее и восхищенно кудахтали. А на крыше курятника тихо лежал кот Прошка и тоже внимательно прислушивался к сорочьей болтовне.
***
Раненько утром хомяк, как и собирался, прибежал к амбару. Воровато озираясь, юркнул в щелястую дверь. Прислушался. Тишина. Никто его не заметил. Тогда он запрыгнул на ячменную гору и быстро-быстро заработал лапами, набивая защечные мешки. Набил почти до отказа, совсем немного места осталось. И вдруг услышал хомяк страшный звук: шурк-шурк. Прошка! И откуда только взялся, проклятущий! В засаде, что ли, сидел? Хомяку бы мчаться со всех лап к своему тайному ходу, да жалко: не полностью еще мешки заполнил. Замелькали хомячьи лапы, изо всех сил зерно в рот упихивают. А Прошка все ближе - шурк-шурк. Вот наконец набил хомяк щеки, ни зернышка больше не влезает. Никогда еще он столько ячменя из амбара не уносил. И, как в прежние времена, - шасть в темный угол, за кадушку. А Прошка уж там сидит, хомяка поджидает. 'Узнал! - ужаснулся хомяк. - Догадался!' И невдомек ему, толстому, что он сам о своем секрете рассказал, когда перед сорокой хвастал.
'Обхитрю его', - решил хомяк. Развернулся он и дернул назад, будто бы ко входу. Прошка с места сорвался и в три прыжка перед входом очутился, дорогу загородил. А хомяк-то и не думал туда бежать. Он уже к своему тайному лазу юркнул, за кадушку завернул и вот уже совсем почти ушел... Но увы! Прошку-то глупого он обманул, да жадность его сгубила: голова с раздувшимися щеками в ход не пролезала! Тырк-тырк - никак. Ему бы выплюнуть все зерно и бежать, спасаться, а он не может - жалко! Только мгновение хомяк помедлил, а кот уж тут как тут...
Так и кончилась хомячья жизнь.
***
А мышка с детишками обратно в свою нору переселилась. И зерно, что хомяк припас, ей очень кстати пришлось. И детей им она кормила, и всем соседям зимой помогала.