Его никак не звали. Пока, во всяком случае. Он был еще совсем маленьким, с трудом ходил, и паутина получалась какая-то слабая, а то и вовсе комками невразумительными. Жил в родительской паутине, питался добычей родителей и рос. Рос быстро, стал выходить из убежища, постепенно, с опаской, тайком, вечером, когда все людишки ложились спать.
Жизнь в деревне всегда отличалась фривольностью, достаточностью и сытостью. Мухи, комары и иногда даже осы попадали в паутину стаями, и незамедлительно были съедены дружной семьей пауков.
Взрослея, не по дням, а по часам, Масик, а именно так его теперь звали, изучал сначала дом, а потом и всю деревню. Сидя, порой, в укрытии, Масик ощущал прикосновение Чувства, и тогда уже ничего не могло его остановить, его влекло наружу, поближе к людям. Это было абсолютно безопасно, ибо людишки верили во что-то и, завидев паука восклицали: "О, паучок, к хорошей вести, примета хорошая...", - и выкидывали Масика в форточку. Что означало это заклинание, Масик не знал. Детенышей своих людишки учили другим заклинанием: "Паучков убивать нельзя, примета плохая, вести дурные будут...".
Поэтому, паучку очень нравилось в деревне, но однажды...
Однажды, вылетая в очередной раз из форточки, Масик попал на какую-то Штуку. Штука куда-то очень быстро мчалась, как оса, может даже быстрее. Ветер сдувал Масика, и он забился в какую-то щель, потому что ему однозначно понравилась скорость и ощущение полета. Упоенный своим восторгом и убаюканный скоростью Масик заснул в своем укрытии.
Проснулся он, когда все уже кончилось. Воздух был другим: непривычным, более густым и неприятным. Он не Дома. Масик это ощутил и затосковал. Огляделся. Дома другие, уродливо громоздкие, мертвые. А вот и дерево, хоть и пропитанное всем здешним, но все-таки дерево, оно живое, оно ближе.
Да, Масик очутился в городе. Через некоторое время он ощутил, что, в сущности, новое место пребывания ничем не отличается от Дома. Людишки такие же, но меньше, бледнее, болезненнее. Здесь тоже все говорили милые сердцу заклинания, но было намного опаснее, поскольку людишки держали кошек в домах. Как так можно в самом деле? Эти пожиратели крыс, здесь, питались той же едой, что и людишки и совершенно ожирели и обезумели от безделья. В перерывах между походами к миске и лежании на диванах эти волосатые сволочи считали своим долгом погонять нечастного Масика по комнате, чем регулярно доводили его до изнеможения.
Впрочем, еды и здесь было немало. В городе обитали тараканы в несметном количестве. Эти тупые нечистоплотные твари жутко воняли, хотя на вкус были ничего.
В городе, Чувство трогало его намного чаще, поэтому и путешествовал он много. Его уже не пугали Штуки, здесь их было много разных, красивых, быстрых, более удобных.
В принципе, Масик привык к городу, и ему даже стало здесь нравиться, но однажды...
Однажды услышав знакомое с детства заклинание Масик, привычно очутившись на Штуке, ехал очень долго, Штука регулярно останавливалась, потом снова ехала, потом опять останавливалась. Штука была большой как дом и в нее постоянно садились разные людишки, но ни к кому не хотелось прыгнуть на плечо: от всех невыносимо воняло. Масик свил себе паутину и стал жить в этой Штуке. Жил долго, Штука постоянно куда-то ездила. Иногда реже, иногда чаще громыхало снаружи, и тогда людишки как ополоумевшие выскакивали из Штуки и начинало громыхать еще сильнее. В новом передвижном жилище еды тоже было много: шальные и дурные насекомые так и норовили усесться в углу у Масика и на халяву покататься на Штуке. Масик уже потерял счет рассветам, как вдруг, что-то громыхнуло и стало тихо.
Очнулся Масик в поле. Вокруг лежали тела мертвых людишек. Живые людишки подбегали к мертвым в поисках живых, но безуспешно. Масик прицепился к одному из них и они пошли ко все новым и новым телам. Человечка Масик видимо выбрал удачного, все остальные его слушались безоговорочно
Дома у человечка, а именно туда они с Масиком и отправились, было тепло и уютно. Жизнь здесь была доброй и по-своему деревенской. Здесь тоже знали заклинание, и Масик видел, как один из местных пауков, так радушно его принявший под прикосновением Чувства был выброшен в путешествие. На рассвете, когда его человечек собирался, Масик решил отправиться с ним и прыгнул на его шинель. Человечек ехал долго. Запасенная Масиком оса, постепенно кончалась, но под воротником шинели было тепло и безумно интересно.
Человечек общался с большим количеством народа, потом долго куда-то ехал, потом снова грохот и свист. Снова тронуло Чувство, но пока Масик выбирался из-под воротника, человечек уже успел прочитать весть. Это было письмо из дома, такого далекого, желанного, милого, доброго, уютного.
И снова грохот, оглушительные взрывы. Человечка тряхнуло, и Масик не удержался на плече.
Долго ползал Масик по траве, деревьям. Соскучился и по людям и по Чувству и по вестям. Но вот... Наконец-то... человечек. Один прыжок и Масик уже на его сапоге. Человечек был совершенно другой, непохожий на всех, виденных Масиком ранее. Глаза его были узки, кожа блеклая, невысокий, узкоплечий. Туда, куда они пришли таких было много, каждый был здесь таким. И снова долгожданное Чувство тронуло Масика. Вылезая к людям, Масик еле увернулся одного из них, потом другого, они почему-то говорили по-другому, заклинания никто из них не знал.
Забившись в складку шапки одного из них, Масик обиделся на людишек и заснул горьким сном.
Там, куда они пришли, был дом. Осторожно выглядывая Масик обнаружил несколько таких же, узкоглазых людишек. Они ели, странно, но ели. Жуткий запах. Темно. Душно. Наступил рассвет, потом еще один. Пообедав огромным и странным комаром, Масик был тронут Чувством. Влекомый инстинктом он выбежал на середину комнаты. Слишком поздно заметил Масик опускающуюся на него ногу в тяжелом сапоге.
Через мгновение Масика не стало.
Масик не знал, что означает второе заклинание, как впрочем, и все людишки живущие в том доме.
Было девятое августа тысяча девятьсот сорок пятого года.