- Ты! Ты подлец! Я ненавижу тебя! Я не хочу тебя видеть! Никогда! Никогда! - я выплевываю эти страшные слова в лицо человеку, которого люблю. Все еще люблю, несмотря на его предательство. И ужасаюсь тому, что кричу визгливым голосом, как базарная торговка Валька, известная всему городу своим скандальным нравом. Кричу в отчаянной надежде, что это сон, ночной кошмар. Сейчас я проснусь, и все будет по-прежнему: это я, верная жена своего мужа, а это он, мой возлюбленный муж. Но сон не кончается. Муж оказался неверным. Все слова вырваны из сердца. С кровью. Мосты сожжены. Муж, теперь уже бывший, подавленно молчит. Я, хлопнув на прощание дверью, выбегаю из нашей комнаты в общежитии, где мы провели столько счастливых часов, слетаю по лестнице, едва касаясь ступеней, выскакиваю на крыльцо, и, захлебываясь злыми слезами, бегу через железнодорожные пути, по тропинке через луг к высокому обрыву над Лесным Воронежем. Туда, где еще вчера паслись кони. Два рыжих и снежно-белый. Вчера, гуляя, мы с мужем забрели на этот высокий берег нашей речки, весь заросший ромашками. Валялись на траве, плели венки, а потом пошли знакомиться с братьями меньшими. Кони задумчиво жевали траву и косились на нас грустными глазами. Хлеба мы не захватили, а вот пачкой рафинада запаслись. Я протянула сахар снежно-белому красавцу, он благодарно фыркнул, вздохнул и осторожными шелковистыми губами взял сахар с ладони. До чего же он был красив! Я хотела надеть ему венок, но не решилась. Только стояла и смотрела, как ветерок играет белоснежной гривой. Солнце припекало пригорок, сладко пахло травами и земляникой. И мне хотелось вот так же, встряхивая шелковистой гривой, загадочно кося круглым голубым глазом, бродить над обрывом, купаясь в росе.
И вот сегодня, в мой самый горький день, ноги сами несли меня туда, где красавцы-кони задумчиво пьют земляничную росу. Я взбегаю на солнечный пригорок и на миг замираю. Слезы застилают глаза, два рыжих расплывшихся пятна и одно - белое - вот они, в двух шагах от меня. Я оборачиваюсь - мой бывший муж бежит тропинкой через луг. Бежит за мной сюда, к этому пригорку. Нет! Только не это! Не хочу! Не могу! Господи, помоги мне! И потянувшись всем, ставшим вдруг крутым и гибким телом ( Что это со мной?! Что со мной присходит?!), встряхивая белоснежной кудрявой гривой ( Откуда?! Боже!), я взлетаю над земляничным пригорком и мчусь вдоль обрыва, чувствуя, как влажно всхлипывает под ногами земля, как со свистом рвется навстречу свежий ветер, и каждая жилочка звенит, как натянутая струна, и кровь закипает и бурлит неведомой силой. За моей спиной жаркий топот и призывное ржание. Рыжие и белоснежный красавец-конь с развевающейся гривой нагоняют меня, и мы летим рядом, туда, где восходящее солнце окрасило небо багрянцем, где только простор и вольный ветер. Где нет измен и обид.
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих ногайкою стегаю, погоняю.
Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю.
Я не знаю, откуда звучит во мне этот сильный с хрипотцой голос, но хмельное чувство скорой погибели охватывает меня, опьяняет. Резко свернув, я на какую-то секунду замираю над обрывом и с гневным яростным криком срываюсь и лечу вниз, где опрокинутое небо в белых курчавых облаках, где влажный песок и радужным веером холодные брызги речной воды.
...Поздно вечером я сижу на подоконнике нашей разоренной комнаты в общежитии. Муж собрал вещи и ушел. Я смотрю в окно, в котором ни черта не видно, но я упорно смотрю в окно, чтобы не видеть разбросанных бумаг, зияющей пустоты в шкафу, пустых вешалок. Магнитофон муж не забрал, щелкаю клавишей. Унылую пустоту комнаты наполняет сдержанный мужской голос:
Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту.
Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее,
Не указчики вам кнут и плеть,
Но что-то кони мне попались привередливые
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я словно в первый раз слышу эти слова:
Я коней напою, я куплет допою,
Хоть немного еще постою на краю...
За один этот день я и повзрослела, и помудрела. Постоять на краю - вот она, мудрость, осмысленная мной в тот далекий теперь уже вечер. Постоять на краю, чувствуя этот край всем сердцем, всей сущностью своей, задыхаясь от восторга и ужаса. Но не делая последнего шага.
Чуть помедленне, кони, чуть помедленнее,
Вы тугую не слушайте плеть,
Но что-то кони мне попались привередливые...
В ту ночь я крутила эту песню без конца. И всю ночь, до рассвета, через одинокую комнату и истерзанную душу мою мчались, развевая солнечные гривы, кони. Два рыжих. И два снежно-белых...