И из темного коридора я выхожу в осклизлые туманные сумерки подыхающего от туберкулеза ноября. Железная дверь КПП захлопывается с жирным "чвак" , оставляя меня один на один с мокрой вечерней мутью , подсвеченной изнутри желтым светом редких фонарей. Мда. Одежда у меня явно не по погоде. Холодно. Неожиданно хочется курить и водки, хотя "там" я, некурящий, бешено мечтал о свежем воздухе. Кумар был - хоть топор вешай. Зябко. Мерзкий озноб пробирает по позвоночнику. Зато один наконец-то. Я накидываю на голову капюшон, частично отгораживаясь от окружающей действительности и полупокойника - ноября. Что бы побыть "вообще один". Вдыхаю поглубже лошадиную дозу свежего ноябрьского тумана. В башке космическая пустота. Вакуум мля. Надо домой. Хватит тут тусить уже. Трамваи очевидно уже не ходят, но ничего, я , свободный ныне человек, и пешочком дойду. К утру.
Первые шаги.
С крыльца перед надежно захлопнутой железной дверью. С бетона на землю. Шаг прочь. Еще шаг. Класс. Тело радуется ходьбе. Нагрузке после длительного вынужденно малоподвижного времяпрепровождения. Приятно ходить после долгого сидения в обоих смыслах этого слова: прямом и переносном. А вольно ходить в десять раз приятнее. Еще шаг. Черный силуэт у лоснящегося влагой в бредовом фонарном свете дерева.
Она.
Она стоит привалившись плечом с мокрому стволу дерева-ублюдка. Левая рука в кармане штанов, расстегнутая куртка. Курит в кулак, скрывая огонек сигареты. Ждала.
-Привет.
Она кидает окурок на мокрый асфальт, криво ухмыляется и идет ко мне. Толстые рубчатые подошвы ступают по асфальту как по апрельскому льду на Реке. Она прижимается ко мне и целует. Сильно и уверенно. Супружеский поцелуй. От верной жены мужу. Потом еще один в шею. Я слегка прижимаю ее к себе, когда она пытается отстраниться.
-Давно ждешь?
-С утра. Домой?
-Домой.
-Ко мне?
-Нет. Ко мне. В Макеевку.
-Отпусти тогда.
-Не-а. Не отпушу. Ты теплая, я об тебя греюсь.
- Я свитер принесла.
Домой.
Старый, раздолбанный в хлам временем и разношерстными хулиганами трамвай, отчаянно мотаясь на кривых рельсах, грохочет и скрипит, жалуясь всему свету и никому конкретно на свою тяжелую судьбину. Нам повезло. Мы вознамерились уже топать домой пешком всю дорогу, но нас нагнал дежурный, шедший в трамвайный парк. И не просто нагнал, а нагнал, остановился и открыл двери, показав нам свое мягко освещенное теплое нутро.
- Молодые люди, вам в Макеевку?
Ну да, нам в Макеевку. Кондуктор дремлет на своем стуле и ее голова мотается вместе с колебаниями самого трамвая. Два мрачных молчаливых мужика в рабочих спецовках на заднем сидении. Она прижалась ко мне и молчит, сосредоточенно проживая каждую секунду контакта наших тел.
-Вам где остановить, молодые люди? - вагоновожатая, пожилая тетка полуоборачивается в салон , не отрывая взгляда от извилистых рельс, блестящих сквозь едва пробиваемый слабенькими фарами старичка-вагона чахоточный туман.
-Садовый семь.
Дом.
Мы старались не шуметь, но грохоту наделяли все равно изрядно. Но Валентины не было дома - у нее очевидно была ночная смена, а баб Маня или очень крепко спала или тактично делал вид , что крепко спит. Ну а потом, когда мы добрались до моей комнаты, нам стало абсолютно все равно скрипит кровать или нет.
Любовь.
Она не спала. Лежала, сильно прижавшись, рядом и я чувствовал ее дыхание.
- А что дальше?
Я смотрел с темный потолок, слушая, как в поселке идет скрытая от постороннего взгляда ночная жизнь.
-Я не знаю. А ты?
- И я тоже. Я только одно знаю четко.
-Чего?
-Я от тебя ребенка хочу.
Вот ведь. Бабы. Хотя какие "бабы" в нашем то с ней возрасте? Дети ведь еще, если подумать и я и она. Хотя какие дети после всего? Как посмотреть... Ребенка она хочет. Работы нет, дома нет, образования толком нет, а с тем что есть - ну просто никуда. Э. Завтра по утру разберемся. Я повернулся и коснулся ее теплых мягких губ своими.