Милка позвонила в десять утра. Вообще, это у нас не принято, потому что обе мы - совы. Я могу и до двух проспать, если телефон не разбудит или верхняя алкоголичка не придет стрелять десятку “на лекарство для мамы”. Так что раз Милка звонит раньше одиннадцати, значит, точно что-то случилось. Голос у нее был просто загробный: “Люб, она, кажется, беременная...” Сон, конечно, как рукой сняло. Альке через месяц только семнадцать исполнится. Она единственная Милкина дочь от первого брака и соответственно единственная моя племянница. Девушка выдающаяся. Рост, вес и размер отвечают стандартам ведущих кутюрье мира. И с головой все в порядке. По крайней мере до сих пор мы в этом не сомневались. Знали, конечно, о неком бой-френде с редкой фамилией Орджоникидзе, но к нему ночевать Милка категорически не пускала, а в дневное время полагалась как раз на Алькину голову. Полагаться, видимо, не надо было, но свою ведь не приставишь! “Подожди, не психуй раньше времени, - сказала я, - может, еще рассосется!” “Как же, рассосется, - заплакала Милка, - уже две недели ничего нет, а она только сегодня сообщила. И так невинно, типа - наверное, мамочка, мне какой-нибудь укол надо сделать!” “Ага, укол, - заорала я, - а еще горчичники поставить и капли в нос закапать!” Я б ее убила, конечно. Больно сильно продвинутая. Все знает, везде побывала. Правда, мой не лучше. Тоже шестнадцать, тоже весь из себя и тоже чувствовать спешит.
Пошутить на тему, что Милка - будущая теща, а я, как это ни прискорбно, в перспективе “любимая” свекровь, даже приятно, но когда вопрос встает ребром - мороз по коже. Маленькие ведь еще. Только драться между собой перестали. Сейчас у них свои секреты, доверительные разговоры по телефону среди ночи, общие тусовки, а совсем недавно бабушка, наша с Милкой мама, билась в истерике по поводу того, что у детей психологическая несовместимость и в один прекрасный день они покалечат друг друга неотвратимо. Слава богу, обошлось мелкими травмами, в основном у Дениса, которого Алька регулярно кусала до крови во все не защищенные одеждой части тела.
“Любочка, ну не аборт же ей делать, - рыдала Милка, - Орджоникидзе жениться готов...” “А семью содержать он готов?! - взорвалась я, - Ему самому семнадцать только исполнилось! Ладно, дай я хоть встану, умоюсь и кофе сварю, а то я что-то вообще ничего не соображаю”.
Я варила кофе и представляла себе тройню. Ну а вдруг? У Милки двухкомнатная квартира: одна комната очень маленькая, а другая - еще меньше. Новый муж - учитель философии в гимназии с гуманитарным уклоном, к которому она сбежала в чем была во имя большой и чистой любви. Первый муж, Алик, этого порыва так и не понял, потому что, по его мнению, она с ним как сыр в масле каталась: золото, бриллианты, шмотки от Кардена, заграница ежегодно, ужины ресторанах - ежедневно. На самом деле не так уж мало. Тем более что иначе как “лапуля” он ее не называл, чем демонстрировал если не любовь, то по крайней мере безграничную привязанность. Но она почему-то чахла, плакала без видимых причин, пила антидепрессанты и не звонила друзьям. Пока случайно не встретила своего Веню на выставке в Манеже. “Ах, вернисаж, ах, вернисаж...” Через месяц она резко похорошела, лето пролетело в любовном угаре, а в сентябре расстаться с ним уже было выше ее сил. Все, что она взяла из старой квартиры, - это документы на развод и, конечно, Альку. Алька Веню тоже полюбила неземной любовью и до сегодняшнего дня уверяла, что ни за что не повторит маминых ошибок, замуж рано не выйдет, а постарается дождаться того, кого надо, пусть даже и встретит его в конце жизни. И вот теперь Орджоникидзе, трое орущих младенцев, и все в Венькиной малогабаритке!
Кофе мой, конечно, убежал. Я снова поставила турку на газ, и снова зазвонил телефон. “Ну и что, - продолжила свою мысль Милка, - пусть женятся и рожают. Мне спокойнее. Не будет шляться неизвестно где, спид не подхватит! Опять же мне не придется до ночи ее с балкона высматривать, и она, хочешь-не хочешь, ответственнее станет, не сможет уже только о себе думать.” “Кошмар! - сказала я, - Ну о чем ты говоришь?! Какой спид, какой балкон? Какие дети у детей? Ну что ты несешь?!” “Хорошо, а что ты предлагаешь, какие у тебя варианты?” Прижав трубку плечом к уху я наконец налила себе кофе и села. Ситуация без вариантов, конечно.
А если бы с Денисом такое? Вот что делать?! Он, конечно, не девочка, но, если девочка от него родит, это дела не меняет. Ужас! Правда, он у меня умный мальчик. Честный, порядочный, ответственный. Господи, но ведь таких и женят! И дурят!
Я нервно закурила и закружила по кухне в поисках пепельницы. Если я ее на столе с окурками оставила, значит Максим, мой муж, ее спрятал, предварительно помыв, конечно. И теперь ни за что не скажет, куда, - воспитательная мера такая. В результате я покупаю новые пепельницы регулярно. Но тут я уже обыскалась - как на зло, ни старой, ни новой. Пришлось стряхивать пепел в блюдце, а я это терпеть не могу. Муж, кстати, тоже, но всю ж посуду не попрячешь!
Снова зазвонил телефон, Максим, легок на помине: “Московское время двенадцать часов ноль-ноль минут! Ты уже встала, что ли?” Притворно удивляется, как будто я без его помощи проснуться не в состоянии! “Тут не захочешь - встанешь, - вздохнула я, - представляешь, Алька беременна!” Я люблю ему такие новости сообщать, он у меня спокойный, как скала. Отшутится, и на душе сразу легче. “ Скажи что-нибудь умное, а то меня псих накрывает!” “Кто отец ребенка?” - деловито спросил он. “Орджоникидзе.” - “Ну ладно, я серьезно.” - “И я серьезно. Фамилия у него такая, у ее Андрюши.” - “А ведь скрывал! Ну чего, нормальная фамилия, хорошо, что не Берия. Что делать будут?” - “Тебя хотели спросить,” - разговор начал выводить меня из себя. “Я согласен. Очень хочется на Милочку в роли бабушки посмотреть, вот уж я над ней поизмываюсь: баба Ми-и-ила,” - он безудержно захохотал, и я тоже немного развеселилась.
В конце концов все что ни делается, все к лучшему. Летом на даче буду с маленьким возиться. Я маленьких обожаю, просто дрожу, когда эти сморщенные пяточки вижу. Я, если б не дурацкие мои почки, пятерых бы родила и не заметила.
Милка дотерпела до двух и буквально наехала: “Я тебе хочу сказать, что, когда девка пересидит, это еще хуже! Ты легко в двадцать пять рожала? То-то же! Организм у молодых крепче, они все легче переносят. И комплекса не будет, что замуж не берут! Ты подумала, как ей с таким комплексом жить? Знаешь, как это ужасно?!” Я не знала. Впрочем, Милка тем более. Она у нас красавица, всегда нарасхват была. За мной очередь, конечно, не стояла, но вниманием тоже вроде не была обделена - я, как говорится, на любителя, почти одно лицо с Лайзой Минелли. “И знаешь, что я тебе скажу, - зашлась Милка, - из нее прекрасная мать получится, пре-кра-сна-я!” Она голосила еще минут сорок, а я пока молча чистила овощи для борща и жарила котлеты. Мужикам же не объяснишь, что есть нечего, потому что Алька забеременела. “Чем ты там гремишь постоянно?” - возмутилась Милка. “Кастрюлями, я обед готовлю.” - “А твой сегодня после школы разве придет?” Господи, у меня с ее проблемами все из головы выскочило. Сегодня до ночи вообще никто не придет. Максим с сотрудниками в ресторане что-то отмечает, а у Дениса после уроков капустник и дискотека в честь Дня учителя. И чего я завелась с этим обедом! Лучше бы посидела , поработала, рукопись уже вторую неделю лежит, а я не притрагивалась - каждый день какие-нибудь заморочки. Вообще, я редактировать люблю, но, в частности, - ненавижу. Особенно, когда голова занята решением чего-то неразрешимого, как в данном конкретном случае, например.
Пятнадцать страниц я с горем пополам сделала и застопорилась насмерть. Иногда такие перлы попадаются, что легче страницу заново переписать, чем каждое предложение переделывать. А когда телефон разрывается, работать совершенно невозможно.
Милка звонила с завидной регулярностью, ежечасно. В восемь она уже была абсолютно убеждена в том, что незапланированная беременность - это просто выигрыш в лотерею. “Да, - заметила я скептически, - на поле чудес в стране дураков”. Она обиделась, нет, ну вы себе это представляете?! “Если, - говорит, - тебя раздражает, что у Альки все так замечательно складывается, я, - говорит, - могу с тобой это не обсуждать!” А что со мной обсуждать, когда тут обсуждать нечего. Я, как и мой муж, согласна. Денис, конечно, обалдеет, но тоже возражать не станет. То есть, мы - за! А она, видите ли, в обиду вошла, ну и бог с ней, хоть звонить до завтра перестанет!
Но не тут-то было, это я размечталась. В десять она извинилась за грубость и стала развивать свою мысль дальше: “И молодой бабушкой быть хорошо - не так устаешь. Лишь бы на улице не спрашивали: “Это ваш внук?” - такого я не переживу!” “Ты не права, Милочка, - возразила я, - главное, чтоб не спрашивали: “Это ваш правнук?” “Ты смерти моей хочешь?! - завопила Милка. - Издеваешься?! Погоди, еще в ногах валяться будешь, просить хоть на денек тебе Сашеньку дать!” “Какого Сашеньку, Мила!” “Какого-какого! Золотого! Сыночка моей дочки! Представляешь, что за ребенок у них получится?! Восторг! Я и мечтать о таком не могла! Особенно, когда с Аликом жила,” - и она начала хохотать. Действительно, до смешного доходит.
Я уже начинала волноваться. Я всегда начинаю волноваться, когда Денис больше, чем на полчаса задерживается. И если на часах одиннадцать, а он обещал прийти в десять, я зависаю в оконном проеме не смотря на температуру ниже нуля. Правда, он обычно звонит и предупреждает, что не успевает вовремя, но у меня же телефон был занят постоянно! Наконец, около двенадцати, снова раздался звонок. Я схватила трубку. Алька. “Вы где?” - говорю я сдержанно, ледяным голосом. “А что, Дениса нет дома?” Как-то подозрительно осторожно она спрашивает! И потом, они же вместе на дискотеке были! Что она мне голову морочит?! “Аля, что случилось, где ты, где он, в чем дело в конце концов?!” - за тоном своим я уже не следила, не до этого. В общем, подарочек меня ждал тот еще. Всю их компанию забрали в милицию, они, видите ли, в каком-то неизвестном подъезде пели под гитару. Если все поют так же, как Денис, я лично понимаю тех, кто милицию вызвал. Когда он поет, я только берушами спасаюсь: слух отсутствует как факт, а голос отбойный молоток заглушает. В результате девчонок пожалели и отпустили, а эти охламоны сидят в камере предварительного заключения. “Никому не говори пока ничего, мамаша!” - крикнула я Альке, бросила гудящую трубку на диван, чтоб никто не смог дозвониться, и помчалась в милицию.
Встретили меня там соответственно событию. “Будем на наркологическую экспертизу посылать,- через губу процедил старший лейтенант, не обращая внимания на мои жалкие попытки произвести на него хорошее впечатление. - У меня эти металлисты уже во где сидят!” “Ну что вы, какие они металлисты! - запричитала я. - Они все из приличных семей, интеллигентные мальчики...” “Интеллигентные?! - взревел милиционер. - Вы вот на этого хотя бы посмотрите!” Лучше бы я не смотрела... Ко мне вывели Дениса. Боже мой, мы совсем не знаем своих детей! Это же надо было видеть! Налаченные волосы, как проволока, торчат в разные стороны, на лбу и на колене по бандане, все пальцы в перстнях с черепами, куртка-“косуха”, которой у него никогда не было, а под ней страшенный балахон с каким-то синим рылом на груди! Если я не рухнула в обморок, то только потому, что мне надо было ребенка спасать. Я Дениса имею в виду. Переговоры с начальником отделения, пробуксовывая в отдельных местах, в целом прошли успешно. Он мне даже успел ввернуть, что я очень на артистку из фильма “Кабаре” похожа. Обычно, когда до этого доходит, я себя чувствую хозяйкой положения. Так что через полчаса мы с Денисом уже брели по заснеженному бульвару в сторону дома.
“Мамуль, ну не сердись, ну я честно не виноват”, - он сгреб меня в охапку своими здоровенными ручищами и прижал мою голову к своей груди. Я молчала и плакала. Я плакала о нем, об Альке, о Милке, о себе, обо всей нашей сумасшедшей семейке. Слезы текли, как вода из сорванного крана. А Денис гладил меня по голове и все что-то объяснял, объяснял, объяснял. И до меня вдруг дошло! Он же после капустника не переоделся! А капустник как раз клеймил металлистов или что-то в этом роде. Он же вчера вечером все приставал, чтоб я его костюм оценила, а я с Милкой о чем-то важном по телефону говорила и закончила, когда он уже десятый сон видел. Господи, какое счастье! Я расцеловала его во все щеки и пригрозила, что в следующий раз, даже если он пойдет по этапу, я и пальцем не пошевелю. Он не возражал, он вообще у меня мальчик покладистый.
Не успела я положить трубку на рычаг, как телефон зазвонил. Ну, конечно, Мила, а кто еще в три часа ночи! “Мил, ну чего ты опять ревешь, ну уже четвертый час, я падаю, ты это можешь понять?!” -“Так у тебя ж занято все время, с другими ты не падаешь, что ли?” -“Да нет, у меня трубка плохо лежала, ну что стряслось- то?!” -“Любочка, - всхлипнула она, - все так ужасно... У Альки рассосалось... Не будет у нас Сашеньки...” Я опустила голову на подушку, закрыла глаза, и, слушая прерывистый Милкин голос, думала о том, что я ее очень люблю, и как хорошо, что все они у меня есть. “Ну а у тебя какие новости?” - спросила Милка, наплакавшись и приободрившись. Сквозь сон, с которым я уже не в силах была бороться, я прошептала: “Спокойной ночи, Милочка... Поговорим об этом завтра...”