Ристалище для предстоящего турнира лежало невдалеке от замка, за оградой, только перейти ров по подъемному мосту. Там лежало широкое ровное поле, засыпанное песком. Поле огораживал высокий частокол, деливший его на несколько зон, для разных видов состязаний. Турнир должен был начаться только завтра, но и сейчас там было людно. Особенно в части поля, предназначенной для состязаний пеших бойцов. Там в последний раз все проверяли судьи, распорядители будущего турнира. На поле сегодня вышли и многие рыцари, желая потренироваться перед настоящими состязаниями. Тут же присутствовали и оруженосцы, конюшие, герольды - каждый в одеждах с гербом своего господина. Поодаль работали оружейники, у которых тоже настала горячая пора: только успевай чинить пробитые латы и щлемы, зазубренные и сломанные мечи. От их горнов поднимался дым. Над полем развевались знамена Арвернии, Нибелунгии, Шварцвальда, Адуатукии, Земли Бро-Виромандуи и других стран и областей, приславших своих представителей на предстоящий турнир и свадебные торжества. Даже сейчас, хотя от сегодняшних поединков ничего не зависело, рыцари на поле держались группами, каждый со своими, а на чужих косились как на заведомых соперников. У каждой партии турнира было свое знамя, свой признанный вождь - лучший боец, и своя дама, которую они были готовы прославить победой.
Со внутренней стороны ограды, задумчиво облокотившись на перекладину, за состязанием очередной пары бойцов наблюдал рослый и статный рыжеволосый мужчина в одеждах Земли Всадников. Его широкие плечи и спину прикрывал шерстяной плед в красно-зелено-черную клетку. Это был сам герцог Бро-Виромандуи, Гворемор, прозванный Ярость Бури. Он глядел, как бьются рыцари в учебных поединках, глазами опытного воина замечая их приемы, что приносят в поединке победу, но могут быть использованы и против них. Сам же герцог - или вледиг, владетельный князь на языке его народа, - не спешил сегодня выходить на ристалище. Он предпочитал понаблюдать со стороны, чтобы в решающий час показать все, на что способен. Так же как и его извечный соперник - граф Карломан Кенабумский, майордом Арвернии, Почти Король.
Вспомнив о Карломане, Гворемор многозначительно усмехнулся. Не иначе как Богини Судьбы решили подшутить над ними обоими, раз за разом сводя их на каждом турнире. Всякий раз, когда на ристалище выходили они оба, жребий делал их с Карломаном соперниками, вопреки всякой вероятности. Они состязались столько раз, что уже сбились со счета. И ни один не мог одержать убедительной победы и на том успокоиться. Бывало, что ему судьи турнира присуждали победу, бывало, что Карломану, но ни один не мог превзойти соперника вполне, ибо они были равны силой и воинским искусством. И, в конце концов, вечные соперники стали уважать друг друга, уже не желая один другому поражения. Гворемор узнавал Карломана, даже если тому вздумалось выступить под именем какого-нибудь своего родича, как тот проделывал нередко. Воинская слава майордома Арвернского была столь известна, что многие рыцари отказывались биться с ним, заранее зная, что проиграют. Да и его высокое звание и королевская кровь многим внушали почтение. Но Гворемор никогда не отказывался от поединка, даже точно зная, кто перед ним. И он знал, что Карломан тоже ценит его как достойного противника. В последнее время им обоим стало надоедать постоянное соперничество, и случалось, уступали друг другу победу, спокойно побеседовав с открытым забралом. А все же - за своего вечного соперника Гворемор не ручался, но о себе мог точно сказать, что многому научился в их состязании длиной в годы.
И не только на турнирах доводилось герцогу пересекаться с майордомом Арвернии. Кое-чем даже был ему обязан. Например, тем, что ему, герцогу Земли Всадников, дозволяется, будучи вассалом короля, жить почти все время у себя дома. Это Карломан объяснил своему королю, что "дети богини Дану" будут спокойнее, когда их вождь находится среди них, и от Гворемора не требовали постоянной службы при арвернском дворе.
Мыслями о Карломане и была вызвана усмешка герцога Земли Всадников. Он не сомневался, что и на завтрашнем турнире им опять выпадет жребий сойтись в поединке. Такова судьба для них обоих.
От своих размышлений Ярость Бурь отвлекся, услышав приближение неровных, хромающих шагов. Он обернулся, прекрасно зная, кого увидит.
Мундеррих, его сын от Ротруды, копылял по песку, стараясь идти быстро. Гворемор вздохнул, глядя на него с потаенной отцовской болью, и его открытое смелое лицо омрачилось. За что боги сделали этого мальчика хромым? Или кривая нога сына - наказание ему самому за измену жене, за что что пошел кривым путем, породив его? Но страдать-то больше всех, больше Иды и Ротруды, придется до конца его дней самому Мундерриху, ничем не повинному в проступках своего отца...
А Мундеррих, заметив, как омрачилось лицо отца, тут же нахмурился сам, решив, что тому неприятно его видеть. И обратился к нему не как к отцу, а как к герцогу, сразу же заговорив о деле, с которым был послан. Поклонился - для равновесия ему пришлось вынести вперед увечную ногу, - и произнес:
- Приветствую тебя, доблестный герцог земли Бро-Виромандуи! Мне поручено просить тебя передать письмо для графа Рехимунда, нибелунгского посланника. Тонее - для его сына, виконта Гизельхера.
Гворемор изумленно взглянул на него, высоко вскинув брови. Никогда еще и ни для кого герцог Земли Всадников не брал на себя роль вестника.
- Погоди, мальчик! Это точно для меня? - спросил он, сбитый с толку. - Ты ничего не перепутал?
Но Мундеррих только покачал головой.
- Нет, государь! Очень важно, чтобы письмо попало в нужные руки, - серьезно проговорил он, передавая послание отцу.
- Ладно, я исполню.
Гворемор ничего не понимал, однако ясно было, что Мундерриха послала молодая королева, пажем которой он был. И, видно, поручение важное, если идет столь окольными путями. Что ж, Ярость Бури не отказывался помочь королеве, которую глубоко чтили и Ида, и Ротруда. Но как это сделать, не привлекая внимания? Кругом полно народу. Шпионов королевы-матери и Старого Лиса среди воинов и слуг герцог более-менее знал, но тех, кто служит всезнающему "Почти Королю" Карломану, вычислить было просто невозможно...
И Гворемор позвал своего старшего сына, Гарбориана, служившего отцу оруженосцем. Рыжеволосый юноша, очень похожий на отца, тоже в одеждах Земли Всадников, вместе со своими сверстниками наблюдал за поединком взрослых рыцарей. У юношей горели глаза, они по временам вскидывали руки, поддерживали криками своих любимцев. Каждый из них мечтал о том времени, когда сможет сам так же биться с самыми сильными соперниками. Но, услышав голос отца, Гарбориан повиновался. Отец передал ему письмо и шепнул на ухо несколько слов. Юноша умчался, как олень.
А Мундеррих, задержавшись у ограды, тоже с восхищением загляделся на состязания рыцарей. Но у него к юношескому восторгу, как всегда, примешивалось много тяжких и печальных чувств. И все же он не мог отвести от них глаза. Какие могучие удары они наносили, как были сильны и ловки, как уклонялись от ударов противника, как будто их вовсе нельзя было сбить с ног! Если бы он смог когда-нибудь сражаться не хуже! Мундеррихом вновь завладевало отчаяние. Он постарался успокоиться, вспомнив, как говорила Фредегонда: "Думай о своих сильных сторонах!" Что ж: он неплохо стреляет из лука, а еще лучше ездит верхом...
Тут Хромоножка как раз вспомнил, как обещал показать Фредегонде Старые Камни - одно из красивейших мест в лесу. Надо будет пригласить юную госпожу на конную прогулку. Она - одна из немногих, с кем ему хорошо. Вот бы и ему суметь чем-нибудь удивить ее...
По усыпанному песком полю прошли несколько нибелугских рыцарей, в цветах своей родины, оживленно беседуя на своем языке. Они направлялись к самому большому из своих шатров, над которым развевалось знамя Нибелунгии. Беседовали дружески, хотя на поле боя, бывало, соперничали между собой. Но тут - особое дело. Если на турнире победит любой из нибелунгских рыцарей, это все равно будет победа всей страны над надменными арвернами.
А возле нибелунгского шатра тем временем разминался перед учебным поединком красивый золотоволосый юноша, одетый пока лишь в штаны и свободного покроя сорочку, без доспехов. Это был виконт Гизельхер, уже прославившийся как искусный турнирный боец, несмотря на молодость - ему было всего двадцать три года, - и поклонник королевы Кримхильды. В золотоволосого красавца с вьющимися, как у девушки, кудрями, с блестящим взглядом синих глаз, влюблялись многие молодые дамы. Но его сердце было отдано одной. Его принцессе, прекрасной Кримхильд, - так он продолжал именовать ее про себя, не признавая арвернских переделываний. Той, которую он столько раз подсаживал на коня, не позволяя слугам помогать. С которой почти каждый день гуляли по тенистым рощам Нибелунгии, читали вместе книги, пели песни, смеялись беззаботно, по-детски... Разве можно все это забыть?!
Конечно, Гизельхер понимал, что на этом турнире собрались сильные и опытные бойцы, и ему трудно будет их одолеть. Это показал вчерашний бой со шварцвальдским рыцарем Гундахаром, после которого у виконта еще ныли руки и плечи. И все же, несмотря ни за что, молодой нибелунг был исполнен решимости прославить красоту Кримхильд перед всеми. Она и так слишком часто отказывается от поддержки своих соотечественников, но в этот раз они сделают для нее все возможное и невозможное! По крайней мере, уж до середины турнира он наверняка дойдет, а возможно, и дольше. А пока - у более опытных бойцов можно поучиться, даже проигрывая им. И Гизельхер вспомнил неизвестного рыцаря, назвавшегося кузеном майордома. Никто так искусно не владел мечом. У него было чему поучиться, даже просто наблюдая за его поединками со стороны. Если применить завтра кое-что из его приемов на завтрашнем турнире, во имя Кримхильд...
Вздохнув, Гизельхер вспомнил вчерашний разговор с отцом у него в покоях. Граф Рехимунд, пять лет назад похоронивший старшего сына, теперь тревожился за младшего.
"- Гизельхер, я прошу тебя понять: прославляя молодую королеву, ты ставишь под удар и ее, и себя! По твоей вине на вас ложатся подозрения...
- Это немыслимо! Королеву Кримхильд не превзойдут чистотой даже жрицы Предвечного Пламени! Я лишь подаю пример неблагодарным арвернам, как следует почитать ту, кого боги подарили им в королевы...
- Сын мой, одумайся, прошу тебя! Передай нибелунгским рыцарям, что участвуют в турнире - будьте осторожны! От вас зависит положение молодой королевы. Не наоборот. Пойми - восхищаться ею можно и молча, про себя.
- Ты хочешь, чтобы я таил свои чувства, точно вор - украденное сокровище? Стыдился своей любви? Нет, так не может требовать мой отец, учивший меня быть честным! Я не отрекусь от нее.
Граф с грустью смотрел на сына, затем вздохнул, положив ладони на его руки.
- Может быть, лучше тебе уехать отсюда, вернуться в Нибелунгию?
- Нет, отец, нет! Я никуда не поеду. Пусть Кримхильд никогда не будет моей, я это знаю. Но хотя бы находиться с ней рядом, видеть ее, быть ей другом в чужой стране, - я не прошу большего. Если я уеду, я - предатель."
Жаль, конечно, отца, но по-другому виконт поступить не мог. Он и его сотоварищи сделают все, чтобы прославить молодую королеву! При этой мысли Гизельхер сильнее заработал мечом, атакуя воображаемого противника. От движений его мышцы понемногу разработались, боль в плечах стала проходить.
В это время кто-то неумело заиграл на старой расстроенной лютне и пропел вступление известной при дворе песенки: "Королеву рыцарь полюбил"... Голос был мальчишеский, и Гизельхер оглянулся с досадой: опять арвернские оруженосцы потешаются... Но, подбежав к шатру, никого не застал. Только на пеньке поблизости лежал аккуратно свернутый лист пергамента. Гизельхер взял его, развернул, и изменился в лице, увидев до боли знакомый почерк.
Он несколько раз прочел письмо, едва веря своим глазам. Почувствовал, как у него горячо забилось сердце, и сладко перехватило дыхание. Губы сами собой складывались в торжествующую улыбку. В этот миг он почувствовал в себе силу десяти человек. Торопливо оглянувшись, не видел ли кто его письма, Гизельхер поцеловал его, затем прижал к сердцу. И, направившись к ближайшему кузнечному горну, бросил письмо туда и проследил, как оно сгорело дотла.
В это время он услышал, как его товарищи, нибелунгские рыцари, во всеуслышание произносят: "Нет дамы прекраснее нашей принцессы Кримхильд!" Гизельхер выкрикнул нибелунгский боевой клич и, как был, без доспехов, ринулся в состязание против троих сразу.
Из соседних лагерей высыпал народ, поглядеть, что затеяли нибелунги. Те держались особняком среди других турнирных партий. Хотя в обычной жизни многие из них были соперниками, но сейчас их объединяла единая цель, их живое знамя - королева Кримхильда. Было ясно, что, если победит любой из нибелунгов - победителем выйдет сама Нибелунгия.
Больше всех были растеряны шварцвальдские рыцари, что доставили в Арвернию принцессу Бертраду. Ведь и празднества, и турнир - в честь их госпожи, несправедливо позабытой!
Со стороны шварцвальдских палаток за нибелунгами наблюдал вчерашний противник Гизельхера - барон Гундахар Эльхфельдский, которого называли еще Лосем, за его несокрушимую силу и стойкость в бою, и за то что его гербом был золотой лось на зеленом поле. Гундахар - человек могучего сложения, сорока пяти лет, был опытнейшим воином, за что шварцвальдцы выбрали его главой своей партии на турнире. Теперь, слушая, как распалившиеся нибелунгские рыцари оскорбляют пренебрежением его госпожу, барон почувствовал раздражение. Увидев Гизельхера, пожалел, что не проучил его вчера как следует. Надо было приложить дерзкого мальчишку своей булавой-моргенштерном покрепче, чтобы в ближайшие дни не поднялся с постели! Хотя мальчишка, конечно, далеко пойдет! Среди нынешней молодежи этот Гизельхер, пожалуй, лучший боец. Только до опытных воинов ему еще далеко. Таких как Гворемор Ярость Бури или Карломан Кенабумский. А, кстати, во вчерашнем состязании якобы "кузен" Карломана, доставшийся Гундахару в противники, подозрительно кого-то напомнил... Ха, старый волчара, морочь голову кому помоложе! Опытный воин всегда узнает того, с кем состязался хоть раз - по движениям, приемам, стилю, который у каждого рыцаря свой. Не бывает двух одинаковых, так же как и почерков.
Вновь услышав, как нибелунги восхваляют молодую королеву, Гундахар взревел, как настоящий лось осенью, так что его поддержали все шварцвальдцы:
- Победителем будет наш соотечественник! Принцесса Бертрада - по праву первая дама нынешних праздников!
Его услышали рыцари из других лагерей, столпившиеся на ристалище. И тотчас каждый закричал свое.
- Без Бересвинды Адуатукийской Арверния бы пропала! - слышалось от соотечественников Паучихи. - Да здравствует королева-мать!
- Ираида Моравская достойнее всех королев! - кричали подданные герцога Гворемора.
Рыцари из разных партий, восхваляя своих повелительниц, собирались группами, каждая - под свои знамена, готовые, если надо, прямо сейчас отстоять оружием свою правоту. К ним спешили их оруженосцы, чтобы помочь своим господам, если придется. Шум уже встревожил и распорядителей турнира, готовых вмешаться, если потребуется. Одни только арверны не спешили преломить копья еще до турнира, а, казалось, с удивлением взирали, как горячатся остальные, как будто хотели сказать: "Пусть Небеса рассудят, кто всех достойнее!"
А тем временем, Мундеррих Хромоножка, слыша, как рыцари провозглашают то одну даму, то другую, думал, что нигде на свете нет девы прекраснее, мудрее, благожелательнее Фредегонды. Если бы они только знали, мигом провозгласили бы владычицей ее одну! На короткое сладостное мгновение хромой паж представил, как он, сделавшись взрослым, победит на турнире всех этих рыцарей, одного за другим. И, сопровождаемый гулом восхищенных голосов, приблизится к трибуне, где сидит Фредегонда, и увенчает ее знаками королевы любви и красоты. И она... Тогда она улыбнется ему, а может быть, даже поцелует...
Глубоко вздохнув, Мундеррих направился через ристалище обратно к замку, хромая сильнее обычного.
Тем временем герцог Гворемор Ярость Бури, оставшись одним из немногих рыцарей, кто не принимал участия в споре, увидел своего побочного сына, бредущего по полю, где вот-вот могла вспыхнуть драка. Жестом подозвал своего старшего, Гарбориана:
- Проводи его, чтобы никто не обидел!
Ловко пробираясь между толпившимися и спорящими рыцарями и собравшимся за их спиной народом, Гарбориан быстро догнал брата и взял под руку. Мундеррих сперва привычно набычился, но старший брат настоял на своем, и вскоре их рыжие головы замелькали уже близ подъемного моста.
На ристалище поднялся страшный шум. Все кричали вразнобой, не слушая друг друга, восхваляли, каждая партия - свою повелительницу. Все предводители, кроме Гворемора, встали во главе своих рыцарей, столь же воодушевленные. Уже засверкали мечи, непонятно как прыгнувшие в руки. Немногие сохранившие здравый смысл вместе с судьями турнира кричали, надрывая глотки, пытались образумить спорщиков, но их никто не слушал.
Пропели трубы, оповещая о приближении короля. Но никто не расслышал их в поднявшемся шуме. Подготовка к турниру грозила вот-вот превратиться в настоящее побоище.
В это время в ворота въехал, в сопровождении вооруженной стражи, богато одетый старик, еще крепкий, державшийся прямо. Глядя на вздоривших рыцарей, он сузил глаза и скривил в усмешке тонкие губы. И те, кто успел заметить старика, мигом опомнились, приходя в себя. Потому что это был Дагоберт Старый Лис - коннетабль (главнокомандующий), приходившийся нескольким королям братом, дядей и двоюродным дедом, многих переживший и набравшийся бесценного государственного опыта. Вместе с королевой-матерью и майордомом Карломаном Кенабумским, своим племянником и зятем, Старый Лис составлял триумвират фактических правителей Арвернии, предоставляя королю войны, охоты, турниры. А если учесть, что его старший сын Хродеберг, герцог Блезуа, был фактически невенчанным мужем королевы-матери, то весь правящий триумвират находился под самым тесным контролем Старого Лиса. При этом он никогда не мечтал о престоле для себя лично. Если бы уж так случилось, уступил бы его Карломану, признав его права. Так было бы лучше и для их рода, и для королевства.
Распорядители турнира позвали коннетабля, так как отчаялись справиться своими силами. Дагоберт в сопровождении отборной стражи не спеша проехал мимо споривших рыцарей и проговорил с притворным недоумением чуть сиплым голосом, но так, что услышали все:
- В чем дело, благородные рыцари? Разве турнир уже начался? Но почему без правил? Где ваши жребии? И почему некоторые из вас вышли на ристалище без доспехов?
Теперь уже многие рыцари оглядывались и пристыженно молчали. Ирония Дагоберта охлаждала их пыл, как ведро холодной воды. А тот продолжал, покачав седой головой:
- Так не годится, господа! Я сам люблю повоевать, но сегодня мы встретились в Дурокортере как друзья. Для того и придуманы рыцарские турниры, чтобы показать свое умение и остудить пыл в мирное время, не проливая крови!
Что и говорить: слухи о коннетабле ходили самые разные, и прозвище его - Старый Лис, - звучало не всегда лестно. Но распоряжаться он умел, этого не мог отрицать никто из присутствующих здесь. Рыцари стояли перед ним, опустив оружие и молча потупив взоры. От охватившего их недавно безумия не осталось и следа.
К чести рыцарей, ни одному из них, к какой бы партии он ни принадлежал, не пришло в голову сказать, что беспорядок начали нибелунги. Это было бы вопреки всем рыцарским обычаям. Недавние соперники теперь превратились в сплоченное сообщество, стоявшее со смущенно-независимым видом под цепкими взорами коннетабля. Словом, вели себя как провинившиеся ученики перед строгим наставником.
Между тем, снова прозвучали трубы, еще ближе и громче, чем в первый раз. Но первыми на ристалище появились королевские паладины - воинское братство, после посвящения Циу давшее обет охранять короля. В паладины шли только самые сильные и опытные воины, всей душой преданные престолу. Все паладины были облачены одинаково - поверх лат синие плащи с тремя алыми геральдическими ирисами Арвернии. Все, как на подбор, высокие и крепкие, на рослых конях, они выглядели очень внушительно.
Командир паладинов, Жоффруа де Геклен, закаленный в боях, подтянутый, уже немолодой воин, подъехал к коннетаблю, поклонился:
- Король со свитой приближаются сюда! Позаботьтесь, чтобы здесь было безопасно. Обеспечьте условия для тренировочного боя!
Дагоберт Старый Лис кивнул, скрывая свое удивление. Как это никто его не предупредил о намерениях короля? Обстановка при дворе меняется быстрее, чем весенняя погода.
Между тем, будущие участники турнира и их окружение отступили назад, освобождая пространство. Предводители партий быстро выстроили своих рыцарей так, чтобы те смотрелись наилучшим образом.
Подъехавшие герольды в очередной раз звонко протрубили, извещая:
- Его Величество король!
А между тем, подъемный мост задрожал от конского топота, когда про нему проезжали арвернский король со своей великолепной супругой, их приближенные и свита. Сыновья Гворемора не успели уйти, встретившись с королевской процессией, и вернулись на ристалище, разглядывая пышную кавалькаду.
Бок о бок с королем, на своем прекрасном серебряном рысаке, скакала королева Кримхильда в нибелунгском платье, как никогда похожая на сияющую небесную деву - валькирию. За королевской четой следовали принц Хильперик со своей невестой, королева-мать, граф Карломан Кенабумский с супругой, и вся придворная свита, в которую входила и Фредегонда. Над ее головой вилась ласточка, не боясь стольких людей и коней вокруг.
Когда Мундеррих заметил сперва ласточку, а затем и изящную всадницу на вороной кобылице, у него екнуло сердце, и обыкновенно угрюмое лицо Хромоножки озарилось счастливой улыбкой. Гарбориан даже покосился на брата, удивляясь, кому это он так обрадовался. Но в следующий миг Мундеррих сумел скрыть свое воодушевление...
Не менее восторженно, но более страстно взирал и Гизельхер на молодую королеву, с которой, к раздражению нибелунга, не сводил в эту минуту глаз и ее царственный супруг. Она была сегодня совершенно необыкновенной, поистине божественной, и вместе с тем - до боли похожей на прежнюю принцессу Кримхильд, какой была до замужества.
А король Хильдеберт в самом деле любовался своей женой, ощущая, как ее вид горячит ему кровь. Он виноват перед ней за вчерашнее, но сможет загладить свою вину, выполнив любую ее просьбу, чего только она не попросит.
И глаза у молодой королевы горели живым ярким огнем, а сердце яростно билось. Этот день, так или иначе, многое решит в ее судьбе.
Зато многие другие среди спутников королевской четы задавались далеко не столь романтическими, но не менее важными вопросами. Даже многоопытный Дагоберт Старый Лис, сразу заметив, как изменилась королева Кримхильда, не мог понять, что послужило тому причиной. А, уловив растерянный взгляд королевы-матери, убедился, что и ей известно не больше. Паучиха же, в свою очередь, отметила растерянность коннетабля. И оба, не сговариваясь, перевели взоры на третьего соправителя - Карломана Кенабумского. Но тот, как обычно на людях, держался отстраненно, лишь его изумрудные глаза лукаво блестели. И никак нельзя было понять, что он знает, а что - нет.
Между тем, Старого Лиса очень занимало, какую игру затеяла Кримхильда, хотя его непроницаемое лицо не выражало никаких сомнений. Он знал о письме, полученном ею от деда, но не об его содержании. Неужто Торисмунд Нибелунгский предупреждает свою внучку о военном союзе с Междугорьем? И Арвернии грозит еще одна война? Но тогда Карломан, который обо всем узнает первым, принял бы меры, созвал бы Королевский Совет. Не успел? Совсем непохоже на него! Уж во всяком случае, майордом не позволил бы королю и свите так беззаботно развлекаться, если бы королевству грозила реальная опасность.
Ну а если Кримхильда ничего такого не узнала, и никакой поддержки у нее нет? Просто девочка сорвалась, не выдержала постоянного напряжения и натворила глупостей, которые ее неизбежно погубят? Но в таком случае, ошибся проницательный Карломан, говоривший, что юная нибелунгская принцесса далеко не так проста, как кажется. А этого не может быть, Карломан всегда видел людей насквозь и со звериным чутьем выискивал себе союзников...
Теми же мыслями относительно своей невестки продолжала терзаться и королева-мать. И все-таки, против ее воли, чувствовала уважение к Кримхильде, поставившей на уши весь королевский двор.
"По крайней мере, в характере ей не откажешь! Алмаз, еще дикий, неограненный, но получится подлинный бриллиант! Похоже, что Карломан все-таки не ошибся, выбрав невесту для моего мальчика... Вот только что ей интересы Арвернии, если она как была, так и осталась дочерью Нибелунгии, чего уже и не скрывает?"
Пока правители Арвернии размышляли над увиденным, собравшиеся рыцари дружным кличем приветствовали короля. Тот вместе со своей свитой спешился и остался стоять ближе к ограде. Вельможи и дамы в своих ярких платьях образовали красочный полумесяц посреди бледного песка ристалища.
Затем король кивнул своему майордому, поручив ему произнести речь, что объединит рыцарей из разных стран.
Карломан спешился и вышел вперед, в самую середину ристалища. Все голоса смолкли, и глаза собравшихся устремились на него. И он заговорил властным и чарующим голосом, приветствуя основные партии участников турнира, на родном языке каждой из них:
- Храбрые шварцвальдцы, соотечественники прекрасной принцессы Бертрады! Доблестные армориканцы! Благородные нибелунги! Непреклонные адуатукийцы! Бесстрашные арверны! Стойкие окситанцы! И многие другие достойные гости Дурокортера! К вам обращаюсь я волей короля Арвернии, светлейшего Хильдеберта IV. Обращаясь, чтобы напомнить: ради чего мы все собрались здесь? Ради свадебных празднеств в честь бракосочетания принца Хильперика и принцессы Бертрады Шварцвальдской. Празднества и рыцарский турнир должны послужить делу мира между нашими государствами. Уже завтра благородные рыцари преломят на турнире копья, не жалея ни противника, ни себя. Ради чего станут они биться? Во-первых, во славу своих государей, и во-вторых - а возможно, для кого-то и во-первых, - ради красоты своих дам. И будет лишь справедливо, если высшая по званию дама в Арвернии приветствует от своего имени, и от имени своего царственного супруга, тех, кто готов пролить кровь ради них. Среди нас есть соотечественники королевы, храбрые нибелунгские рыцари. Пусть же королева приветствует их, по обычаю своей родины, в знак того, что все старые распри забыты прочно и навсегда! Некоторое обычаи других стран и народов столь веют достоинством и благородством, что их совсем не зазорно принять противной стороне! - заключил он, прежде чем пропустить в центр круга королеву Кримхильду.
Она приблизилась и встала рядом с майордомом, по очереди обведя взором всех рыцарей. Кримхильда старалась выглядеть убежденной в победе, но ей стало не по себе, стоило подумать, насколько она рискует. И сейчас ей что-то удается только благодаря помощи Карломана и Альпаиды. Если же не получится... Но останавливаться уже поздно. Пропасть можно преодолеть одним прыжком или упасть и разбиться. Но перескочить двумя прыжками, остановившись на полпути, никак не получится.
Граф Кенабумский сразу же уловил состояние молодой королевы и решил ей помочь. Сделав несколько шагов по направлению к нибелунгским рыцарям, он вновь обратился к ним, в знак почета, на их языке, чтобы вслед за тем повторить свои слова на арвернском:
- Доблестные нибелунгские рыцари! Наш долг - с обеих сторон, - послужить делу мира между нашими государствами. От нас зависит как можно скорей залечить раны прошлого и двигаться вперед, в мирном сотрудничестве. Да, в свое время кипела рознь, нас разделяла пролитая жаркая кровь родных. Казалось, вражде быть вечно, до самого Рагнарёка, когда придет конец всему сущему. Но ветер разгоняет грозовые тучи, и снова светит солнце. После пожара опаленная земля снова затягивается зеленой травой и цветами. Зачем же должны вечно кипеть злобой люди? Ушедшие от нас ныне пируют в Вальхалле, у престола Вотана. Там примирились былые враги, ибо душам благородных воинов смешны прижизненные распри. Не будем же и мы тревожить их память! Доколе меч в ножнах, любую распрю легко разрешит слово. Свадьба короля Хильдеберта с Кримхильдой Нибелунгской два года назад принесла нашим народам долгожданный мир, и в дальнейшем принесет процветание и благоденствие. Пусть же этот турнир и дальше служит укреплению мира между народами! А в Вальхалле и так собралось много достойных мужей.
Нибелунгские рыцари, слышавшие речь майордома, поддержали громкими одобрительными возгласами. Они глядели решительно, в них проснулась еще большая гордость. И Кримхильда ощутила ее в себе, словно за ней в эту минуту стоял весь народ Нибелунгии.
Она благодарно кивнула графу Кенабумскому и обратилась к нему на армориканском наречии - древнем языке "детей богини Дану", из которых происходила мать Карломана, дальняя родственница нибелунгской принцессы:
- Благодарю тебя, мой благородный родич! - с этими словами молодая королева вышла вперед, став рядом с майордомом. Лицом к лицу с нибелунгскими рыцарями.
Тем временем, за ними внимательно наблюдали красивые черные очи юной Фредегонды. Она заметила, что кузина-королева и майордом действуют согласованно, как союзники. Что ж, подумалось ей, такой союзник стоит всего королевского двора! Она, стоя рядом с Бертрадой, очень внимательно слушала речь графа Кенабумского. Он говорил красноречиво, и слова его, и голос проникали в душу, были исполнены еще неведомой силы. Фредегонда чувствовала восхищение им. С таким майордомом не страшно и самой сесть на трон...
И ей пришло в голову совсем уж заоблачное: а если бы она сама сделалась королевой Арвернии, а Карломан Кенабумский стал бы майордомом при ней?.. Ведь, хотя никто не знает, она, ее мать и сестра - потомки Хильдеберта Строителя, старшая ветвь королевского рода. Правда, в Арвернии женщины не наследуют престол, но в союзе с могущественным графом Кенабумским, обычаи можно бы и поменять...
Так в душе юной Фредегонда прорастали первые всходы честолюбия, пока еще не воспринимаемые серьезно даже ей самой.
А между тем ее ручная ласточка, порхая над полем, спустилась ниже к Карломану и прощебетала:
- Приветствую тебя, коронованный бисклавре!
Вернувшись из мечтаний, Фредегонда встряхнула головой и удивленно взглянула на графа Кенабумского. Она готова была поклясться, что ласточка приветствовала его. Вот только каким словом она его назвала, было девушке непонятно. Но оно определенно что-то означало. Недаром же ей, внучке вейлы, показалась в нем еще неясная сила иной сути... Но еще удивительней было, что в ответ на приветствие ласточки Карломан кивнул головой, и его зеленые глаза ярко блеснули. Фредегонда могла поклясться - он понял ее птицу!
Пока же Фредегонда грезила и размышляла, на ристалище быстрей молнии разворачивались новые события. После майордома Арвернии ответное слово от имени нибелунгов взял граф Рехимунд. Узнав о разгоревшейся распре, он поспешил туда, догадавшись, что в ней замешан его сын. Обнаружив его целым и невредимым, граф перебросился с ним несколькими словами во время первой речи майордома. А затем искренне ответил на мирное предложение, высказанное Карломаном.
- Нам следует быть благодарными за оказанную ныне честь! Благодаря великодушию королевского дома Арвернии вот уже два года не льется кровь, мы не хороним близких, и встречаемся под мирным кровом, как друзья! Месть все равно не вернет ни одного из погибших. Зато на грядущем турнире мы можем показать свое воинское искусство и способствовать миру и процветанию между нашими королевствами!
При этих словах все нибелунгские рыцари выдвинулись вперед, навстречу своей королеве. Гизельхер, с бьющимся от волнения сердцем, приблизился настолько, как дозволял обычай, неотступно глядя на Кримхильду, что сделалась еще прекрасней. Он был готов выполнить все, что она прикажет. И еще - в нем закипало раздражение против короля, который тоже не сводил тяжелого, жаркого взгляда со своей супруги...
И вот настала очередь Кримхильды, то, ради чего она и затеяла обряд приветствия. Сделав шаг вперед, она вновь увидела себя на краю пропасти, и силы едва не оставили ее. Хотелось отползти в сторону, укрыться. Но уже все взоры были направлены на нее. Она встретилась с блестящими, как изумруды, глазами графа Кенабумского. Тот спокойной поправил золотую пуговицу на вороте своего камзола. Молодая королева непроизвольно повторила его жест и нащупала на своей груди дубовый оберег Вультраготы. Дотронувшись, почувствовала тепло, и у нее сразу прибавилось сил. Теперь она знала, что сумеет довести свою игру до конца. Гордо подняв голову, Кримхильда проговорила дважды, сперва по-арвернски, а затем по-нибелунгски:
- Здравствуйте, доблестные нибелунгские рыцари, мои собратья! - произнесла она чистым звонким голосом. - Я рада, что могу вас приветствовать, по поручению супруга моего, короля Хильдеберта! Хоть состязание только завтра не угодно ли славным сынам Нибелунгии - братьям моим - показать свою доблесть и собравшимся здесь. Тому же, кто выйдет победителем я по обычаю страны отцов моих - подарю кольцо с перста моего - и если будет нужда ему, то пусть придет ко мне иль к родичам моим и будет оказана ему помощь!
Единогласный боевой клич нибелунгов, словно шум морского прилива, был ей ответом. Лес рук отважных рыцарей взметнулся над головой. Каждый надеялся попасть в десятку самых лучших, что будут здесь и сейчас защищать честь своей страны. И первым выступил вперед Гизельхер, горящими глазами окинув молодую королеву.