Ветер ревел и выл, голодной стаей накинувшись на мир, разрывая его на кусочки, растаскивая по косточкам. Накручивал волосы нежных берез на руки, вырывал пряди, клонил к земле, пригибал к своим ногам. Ледяной дождь стальными прутьями бил по цветам, по траве, скашивая их, острыми лезвиями бурных потоков стекал по холмам, вымывая землю и жизнь с серых скал.
Он шел по месиву из грязи, камней и клочков травы, с трудом переставлял ноги, противясь бьющему по лицу ветру. Стихия наказывала его за своеволие, за непослушание, за то, что он шел против нее. Испуганное солнце было спрятано, заперто за тяжелыми тучами, придавившими его к небу, зажавшими в удушливых объятиях жестоко и немилосердно, обламывая тонкие хрупкие лучи у самого основания.
День был темнее ночи, время звезд еще не наступило, и только насмешливые злые молнии дразнили вспышками света. Он шел, угадывая направление лишь только с помощью внутреннего чутья, упрямо продолжая продвигаться вперед шаг за шагом. Глаза было невозможно открыть, ветер рвал капюшон и полы его плаща, вода заливала лицо, обертывала тело в плотную пленку холода, заранее сковывая его смертельным льдом.
Он почти сдался. Злоба, страх, гнев, отчаяние, тоска, пустота тяжелыми грузами весели на его руках и ногах, давили на плечи, пригибали к земле. Он был голодным, выбившимся из сил, затерявшимся путником, лишившимся цели, забывшим свою дорогу. И вокруг только холод и вода, удары ветра по лицу наотмашь, дикий хохот грома.
Он почти остановился, почти опустился на землю, чтобы просто закрыть глаза, позволяя струям дождя вымыть из него тепло, желая позволить ветру разорвать душу на клочки и разбросать по миру. В конце концов, в чем смысл, если он забыл, зачем и куда шел? И шел ли куда-то? Сдаться?
- Да, да, да, да, да! - радостно и истерично завыл ветер, преждевременно празднуя свою победу.
Да? Он на пару мгновений поднял лицо и бросил короткий взгляд вперед, который тут же запутался в струях дождя, темноте и ветре. Но он успел заметить что-то странное впереди. Сквозь плотный спутанный комок тумана просвечивало что-то теплое и светлое. Он с трудом выпрямился и открыл глаза как можно шире. Прежде чем вода заставила его снова пригнуться и зажмуриться, он еще яснее разглядел, что совсем недалеко был свет. Неужели чей-то дом?
Он даже не заметил, как остановился, как стали слабеть его ноги, как он почти упал. Ветер торжествовал. Но когда он выпрямился и сделал новый шаг, а потом еще, злобный насмешник захлебнулся своим смехом, яростно взвизгнув.
Он шел. Еще немного, вперед. Время от времени он приподнимал голову и бросал короткий взгляд в сторону пятна света - в верном ли направлении идет, приближается ли к цели. Его враги всеми силами пытались разметать тепло, задушить свет, который все равно просачивался тонкими подтеками сквозь темноту и холод, служа ему ориентиром.
Еще шаг, свет уже совсем близко. Что-то темное и плотное, тверже, чем стена воды, смутным силуэтом проступило перед ним. Он вытянул руки вперед, чтобы не натолкнуться на неизвестную преграду. Через пару шагов, уже онемевшей от холода кожей он почувствовал, что касается деревянного забора. Он стал шарить по дереву руками, в поисках калитки, несколько заноз глубоко вонзились в кожу. Но это не оставило его.
Наконец, его ладонь накрыла толстое железное кольцо. Он потянул его на себя, но калитка не поддалась. Заперто. Он толкнул створку вперед, насколько хватило сил. Доски были прочными, крепко сколоченными, не поддались.
Тогда он стал стучать железным кольцом о дерево. Затем закричал отчаянно, хрипло, словно умирающее животное, словно голодный волк, пойманный в капкан. Ветер с гневом накинулся на звуки его голоса, растащив его на пряди, на тонкие ниточки, чтобы никто не услышал. Тогда он закричал еще и еще раз, уже почти рыча, подражая бушующей стихии вокруг. Попытался крикнуть снова, но не смог, сильный приступ кашля согнул его, прижал к земле, не давай толком вздохнуть. С трудом придя в себя и восстановив дыхание, он выпрямился, тут же почти повиснув от бессилия на заборе. Но тут свет впереди стал ярче, пятно увеличилось в размере. Как будто кто-то открыл дверь.
Темный силуэт, вырисовавшийся на фоне теплого пятна, стал увеличиваться, приближаясь к нему. Раздался стук отодвигаемого засова. Он отступил на полшага назад, калитка распахнулась. Ее отворила девушка. Она стояла совсем близко, и он смог разглядеть ее даже сквозь плотную ткань сплетенных нитей дождя и ветра.
Худая, в тонком платье, уже намокшем и потемневшим от воды, пропитанная холодом, она смотрела на него без радости и удивления. Просто смотрела. Одной рукой девушка все убирала прилипшие пряди волос с лица, другую прижимала к груди, будто отчитывая удары своего сердца.
Она кивнула ему, приглашая проследовать за собой. Сгибаясь под ударами ветра, с особой жестокостью метившего в живот, они медленно пошли к дому.
Около двери она остановилась, приглашая его пройти вперед. Он переступил порог и замер, оглушенный обжигающим теплом.
За спиной раздался стук закрывающейся двери и задвигающегося засова. Следом за теплом толстым одеялом его накрыла тишина. Стоило двери захлопнуться, как все крики бушующей в бессмысленной ярости непогоды смолкли.
Стены комнаты мягко обволакивал теплый свет от камина, стоящие рядом диван и кресла, застеленные теплыми пледами, манили к себе, звали присесть, раскрыть книгу и погрузиться в долгие часы чтения. С другой стороны располагались кухонные стойки и плита, от которой исходил жар и ароматы вкусной пищи, рядом у стены стоял большой стол и длинные широкие скамьи. Здесь было так тихо, что он слышал как стучит его сердце - быстро, взволновано.
- Добро пожаловать, - мягкий негромкий голос серебряными нитями, будто сделанными из той же пряжи, что и тишина, вплелся в узор покоя и уюта.
Он обернулся. Вода ручейками стекала с ее длинных черных волос, тонкой рамкой обрамляющих белое лицо с нежными чертами. Голубые глаза были наполнены тишиной и покоем, но лишены умиротворения.
- Благодарю за приют. Это чудо, что ты услышала мой стук среди этого рева.
Он улыбнулся ей, старясь быть благодарным и приветливым. Но нашел в себе слишком мало этих чувств, всего на пару секунд. Слишком много усталости, страха, потерянности было в его сердце.
- Здесь есть подходящая для тебя одежда, сухая и теплая. Пойдем.
Она обогнула его, легко прикоснувшись пальцами к его плечу, приглашая проследовать за собой. Он пошел. Девушка провела его по лестнице на второй этаж, оставив около приоткрытой двери, а сама скрылась за соседней чуть дальше по коридору.
За дверью оказалась небольшая уютная комната. Неширокая кровать, застеленная толстым теплым одеялом, плотные занавески на окнах, прикрытых ставнями. Большой тяжелый шкаф, ковер с густым ворсом, ваза с цветами, полка с книгами. На кровати лежала стопка сложенных полотенец.
Он скинул с себя тяжелую пропахшую грозой одежду и с наслаждением насухо вытер кожу и волосы. В поисках одежды он открыл шкаф. Брюки, рубахи, жилеты, свитера были аккуратно развешаны, на полках ровными рядами лежали сложенные носки и белье - идеальный порядок. Он выбрал все самое теплое, что подошло ему по размеру. Холод, наконец, сдался и полностью отступил.
Не зная, куда деть мокрую одежду, он оставил ее лежать на полу, а сам спустился обратно на первый этаж.
Хозяйка была уже там, также переодетая в сухое платье. Огонь в камине тихо потрескивал, нашептывая какие-то древние истории и сказки. Девушка что-то готовила у плиты. Услышав его шаги, она обернулась. Улыбнулась ему улыбкой теплой и любящей, но безрадостной.
Только сейчас он, наконец, полностью рассмотрел ее. Она заплела свои волосы в длинную косу, влажно блестевшую в желтом свете. Тонкая, будто фарфоровая статуэтка, она была очень красива. Но красота ее была не яркой, не сочной, как лето или весна. Она была похоже на морозное заснеженное утро в середине зимы. Когда солнце превращает снег в россыпь искрящихся бриллиантов, а угольно-черные ветви покрыты алмазной пудрой инея.
- Большое спасибо за одежду и полотенца. И за то, что дала мне приют, - он замешкался, не находя слов. Что ей сказать? У него не было на это сил. - Мне показалось, ты ждала гостей, будто знала, что я приду.
Она покачала головой. Отвернулась к плите, сняла сковороду с огня.
- Не стесняйся, проходи и садись за стол, ужин почти готов.
Он послушно сел на широкую удобную скамью.
- Вы всегда приходите в непогоду, в грозу, метель, ураган, ливень.
- Мы?
- Вы, путники. Только в такую непогоду в моей таверне бывают гости. В остальное время она пустует.
Он покачал головой:
- Удивительно.
Девушка поставила перед ними большую миску, от которой поднимался ароматный пар, и тарелку со свежим хлебом.
- Ешь, поговорить мы сможем потом. Я же вижу, что у тебя нет сейчас на это сил.
Он быстро расправился с порцией, и она сменила пустую тарелку на полную, с мясом и картошкой. Он быстро проглотил и это, наконец, насытившись.
Но покой не приходил. Он опустил задумчивый взгляд вниз, кажется, ему было все равно - быть здесь или на холоде. Отогреваться к жизни или замерзать до смерти. Все напрасно, безысходность и потерянность не давали ему возможности почувствовать радость домашнего тепла и уюта. Он закрыл глаза. Брошенный, забывшейся, забытый. Что он здесь делает, зачем пришел, откуда, и куда ведет его дорога? Так странно. Он даже не возражал против смерти, разницы не было.
Он открыл глаза, когда девушка снова поставила что-то на стол с тихим стуком. Большая кружка с каким-то горячим напитком.
- Выпей, - сказала она. - Станет легче.
Он послушно взял кружку в руки и поднес к губам. Сначала он подумал, что это горячее вино, со специями и фруктами. Но запах и вкус оказались совсем иными. Напиток был гуще, немного вязкий, сладкий, с приятной горечью, оставлял легкий привкус соли и металла после каждого глотка. То ли сок, то ли отвар из каких-то ягод или фруктов, которые он никогда раньше не пробовал, или пробовал, но это было так давно, что он забыл. Он то почти вспоминал этот вкус, то он снова ускользал от него. Пытаясь понять природу этого напитка, незаметно для себя он быстро опустошил всю кружку.
Терпкое липкое тепло разлилось по телу, он откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. Усталость отступила, отчаяние пропало, страх ушел. Ему было хорошо. Спокойно, как дома. Будто специями для напитка служила надежда и уверенность с щепоткой силы и веры. Он снова обрел ощущение цели, знание своего пути, будто вспомнил дорогу, хотя память его по-прежнему была пуста, как и будущее - неизвестное и бесцельное. Но это его больше не пугало.
- Я вижу, ты, наконец, пришел в себя. Хорошо, - девушка молча стояла рядом с ним все это время, а он даже и не заметил. Он открыл глаза и посмотрел на нее. Она улыбнулась. Улыбалась так, как будто он был кем-то, кто вернулся к ней.
Девушка наклонилась к нему и прикоснулась прохладной рукой ко лбу так, будто была его матерью, так, как делала это его мама в далеком детстве.
- Кажется, у тебя немного поднялась температура. Но ничего страшного, после долгого сна все пройдет.
Она запустила пальцы в его все еще немного влажные волосы, задорно взъерошив их так, как играла с ними его младшая сестра.
Он закрыл глаза, было приятно. Он больше не чувствовал себя чужим путником, временным гостем. Он был дома. Ее пальцы нежно, щекоча скользнули по его щеке, она касалась его кожи так же, как его первая хрупая любовь целовала его в шею, легко, словно касания крыльев бабочки.
Ладонь опустилась на плечо.
- Пойдем, пора отходить ко сну.
Он послушно встал и последовал за ней. Она расстелила ему постель, помогла снять ботинки, накрыла одеялом, погасила свет. Тишина бархатным покрывалом легла на кожу. Разум завернулся в темноту словно в теплый плед, засыпая, ускользая на ту сторону реальности, в сны.
Легко ступая, совсем неслышно, она вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собою дверь.
- Утро, - тихой голос прозвучал совсем близко, падающие словно перышки слова легонько защекотали кожу.
Он открыл глаза. Девушка, склонившись над постелью, легко касалась рукой его плеча. Убедившись, что он открыл глаза и слышит ее, она выпрямилась.
- Я разогрела воды и наполнила ванну. Тебе нужно хорошо помыться после долгого пути. Ближайшая дверь напротив. Завтрак уже скоро будет готов, но ты можешь не торопиться.
Улыбнувшись ему своей странной особенной улыбкой, она вышла из комнаты.
Он сел на постели, потянулся, зевнул широко и сладко. Протер глаза кулаками, как в детстве. Ставни были по-прежнему закрыты, комната освещалась лампами, но все равно чувствовалось, что наступило утро. Воздух уже не был пропитан умиротворенной задумчивостью ночи. Сквозь стены просачивался запах грозы и молний с привкусом бодрости.
Он огляделся. Мокрая и грязная одежда исчезла, в ногах постели аккуратно сложены чистые полотенца. Не переставая благодарить дорогу за то, что она вывела его к такому гостеприимному дому, он отправился на поиски ванной.
Согреваясь в воде, пахнувшей какой-то солью и травами, расслабляющими и бодрящими одновременно, он вспоминал ее, удивляясь. Не понимая ее заботу, не требующую ничего взамен, не желающую ничего в ответ, даже не надеющуюся на это. Ее улыбку, будто радость в ней умерла, буквально пару мгновений назад перестала дышать и биться, еще горячая и согревающая теплом, но уже недвижная.
Он мог бы забеспокоиться, мог бы почувствовать вину, мог бы захотеть отплатить ей таким же добром. Но... но вода была слишком горяча, а мысли ленивы, ее доброта бескорыстна, и он просто закрыл глаза, забыл.
Вода остывала долго, сквозь стены почти не доносились звуки бушующего в ярости мира, и время кажется, остановилось. Сложно было понять, сколько секунд, минут, или даже часов испарились вместе с запахом трав, вплетаясь прозрачными нитями в струи пара. Хозяйка не торопила своего гостя. Не звала, не стучала в дверь, терпеливо ждала.
Наконец, устав от воды и горячего пара, он оделся и спустился на первый этаж. Обновленный, омытый, полный сил, он и забыл о том, что отчаяние и усталая тоска наполняли его вены вместо крови еще вчера. Будто в этом доме он уже давно, будто знает его хозяйку годы, десятилетия, жизни. И она улыбается ему при встрече как жена, ерошит волосы как мать, дразнит как сестра так долго, что он уже и забыл, что такое дорога и холод, проливной дождь и бесконечное молчание одиночества потерявшегося человека.
Девушки не оказалось в комнате. Не оказалось на столе и завтрака. Он застыл в недоумении около лестницы. Куда же она пропала? Почему не ждет его, не улыбается, не зовет радушно за стол, завтракать? Не зная, что делать, не осмеливаясь хозяйничать на чужой кухне, он сел на скамью, чтобы дождаться пока она придет.
Ее не было минуту, потом еще и еще одну. Просачиваясь сквозь щели порога, в комнату постепенно заползало одиночество. Откуда-то из глубины души вдруг повеяло тоской, на губах проступил едва уловимый вкус отчаяния.
Он знал, что снаружи за стенами, за этим теплом от огня в камине был холод, ветер, дождь, темнота и пустота. И ему не скрыться от них и не забыть, его душа еще не просохла, до нитки вымокшая под ливнем. А ее не было рядом с ее заботой, вкусной едой, теплой одеждой, сухими полотенцами, прикосновениями.
Он снова, блуждая в мыслях, оказался там, на размытой дороге, с трудом пробираясь сквозь ливень и ветер, один во влажной тишине и пустоте, объятый страхом и тоской. Один.
Входная дверь открылась, и в дом ворвались захватчики. Конница холодных капель дождя, за которой рвалась в бой пехота раскатов грома и лучники, тут же начавшими атаку стрелами холода. Сквозняк потек по полу ленивыми змеями, обвился вокруг его ног, стал забираться выше по телу, направляясь к груди.
Но она остановила этот вражеский набег, не без труда закрыв дверь и заперев ее на засов. Девушка стояла перед ним холодная, в мокрой одежде, облепившей ее тело, с волос стекали струйки воды, лицо влажное, блестящее серебром на свету. Уже знакомым ему жестом она касалась правой ладонью груди, будто считала удары сердца. Ее хотелось обнять, прижать к себе крепко, запустить пальцы в тяжелые пряди волос, поделиться теплом, согреть.
Он хотел встать, подойти, прикоснуться. Но она остановила его всего лишь одним взглядом. Посмотрела из-под влажных ресниц быстро и коротко, тут же отвернувшись.
- Мне ничего не нужно, я отдаю даром, я потеряла надежду на иное, не подходи - сказал за нее этот взгляд.
Он послушался.
В руках девушка держала корзину, накрытую белой тканью. Он не видел что там, но судя по ее напряженным рукам, корзина была полна. Она прошла за кухонную стойку, поставила корзину на пол, продолжая молчать. Ему хотелось, чтобы она заговорила, улыбнулась, подошла бы ближе, прикоснулась к его руке. И тогда бы его полностью объяло то прекрасное чувство покоя, что бывает, когда после долгой тяжелой дороги ты, наконец, приходишь к своей цели - в свой дом.
Он смотрел на нее умоляюще. Чтобы она сделала хоть что-то, снова совершила волшебство, и он забыл, что потерял дорогу, сбился, заплутал, остался один.
Она поймала его пристальный просящий взгляд. Вместо румянца на ее щеках проступило беспокойство.
Девушка что-то быстро разложила по тарелкам и поспешила к столу.
- Вот, позавтракай, - она поставила перед ним тарелку с сыром, хлебом, мясом. Простая и сытная пища.
Он приступил к завтраку с аппетитом, не переставая наблюдать за ней с легким зудящим чувством, похожим на чувство одиночества. Смутные воспоминания всплыли в его голове. Детство, мама занятая, не обращающая на него внимание, неинтересные игрушки, мама, которая стоит спиной и не смотрит, плач.
Девушка торопливо, немного нервно что-то достала из корзины, кажется, какие-то фрукты, красные, овальные, все еще мокрые после дождя. Вымыла, нарезала на доске. Движения ее были суетливы, лицо сосредоточенное, будто она изо всех сил сдерживала себя, чтобы не закрыть глаза, не заплакать, не вскрикнуть от боли. Такое выражение лица было у его сестры, когда он смазывал ее ранки и ссадины, она храбрилась перед братиком, стискивала зубы, была сильной девочкой.
Он уже доел свой завтрак и теперь сидел, просто наблюдая за ее действиями. Ему становилось все труднее сохранять спокойствие, все больше хотелось уйти, сорваться с места, выйти за дверь, в стальные объятия стихии. Ведь здесь, в этом теплом доме было не больше смысла, чем там, на потерянных дорогах. И здесь и там ничего не было.
Хозяйка сбросила в кипящую воду нарезанные фрукты. В воздухе появился знакомый запах. Она достала баночки со специями и травами и добавила их в отвар. Теперь он понял, что она готовила. Тот чудесный сладкий напиток, который так помог вчера. Уже от одного запаха, от воспоминаний тех ощущений, что он подарил, ему стало легче.
- Потерпи, осталось совсем недолго, - она улыбнулась ему коротко, немного вымученно. Облокотилась тяжело на столешницу, вытерла испарину, проступившую на коже от жара плиты.
Ему хотелось подойти и обнять, утешить, погладить по голове, как маленькую девочку, поцеловать в щеку благодарно, как любимую мать, прижать к себе страстно, как единственную женщину. Но она уже отвернулась, потянулась за ложкой, стала перемешивать кипящий напиток, пробовать его.
- Вот и готово, - она наполнила большую кружку горячей жидкость и принесла ему. - Осторожно, не обожгись.
Но запах был слишком силен, он пробуждал в нем воспоминания о потерянном чувстве покоя, что заставило его пить глотками быстрыми, жадными, обжигая язык, губы, горло. Но от этих ожогов не становилось больно и плохо. Ему все больше и больше хотелось этого жара. Он растекался из живота по всему телу, наполнял душу и мысли верой, что он достиг своей цели, что он пришел.
Она присела напротив него на скамью, в молчании терпеливо ожидая, когда он допьет. Улыбалась ему, смотрела так, будто сейчас протянет руку и нежно погладит его по щеке.
Допив, он кивнул ей благодарно Она собрала посуду со стола, отнесла на кухню, зашумела водой, ложками, мыла, отмывала, прибирала. Он устроился в кресле перед камином. Сидел, почти ни о чем не думая, наблюдая за огнем, наслаждаясь чудесным ощущением того, что все правильно, все на своих местах, все случилось, все есть.
После весь день они почти не разговаривали. Он читал книгу, которую взял с полки в своей спальне, но не понимал ни строчки. Она что-то шила, вязала, приносила ему плед и подушки, теплые носки и свитера, кормила горячим обедом и ужином. Вечером пела песни, красивые, на незнакомом языке, полные сонного полуденного покоя, запаха молока и цветов.
Перед сном она расстелила ему постель, аккуратно сложила брошенную в беспорядке на стуле одежду. Он закрыл глаза, а она присела на краешек кровати. Вздохнула устало, но удовлетворенно, наклонившись прикоснулась губами к щеке, провела рукой по волосам. Он уже почти преодолел зыбкую грань между сном и реальностью, когда она вышла, тихо прикрыв за собою дверь.
Сон неохотно выпустил его из своих мягких нежных объятий, поцеловав на прощание светлыми грезами. Он открыл глаза, сел на постели. В комнате было пусто, в это раз его разбудила тишина и недвижный воздух утра. Он спустил ноги с кровати. Пол был холодный, босые ступни быстро замерзли. Не обращая внимания на это неудобство, он подошел к окну, закрытому ставнями. Из-за стены все еще доносились приглушенные стенания непогоды. Но ему показалось, что сегодня они стали чуть тише, в них появились нотки усталости, гнев стихии утихал, она не могла бесноваться вечно. Когда-нибудь все закончится, и он сможет выйти из этого дома под яркое теплое солнце, которое согреет его одежду и наполнит его запахом тепла.
А сейчас, сейчас ему хотелось еды и ее улыбку, домашней заботы и ее рук. Ночь не прошла бесследно, обронив в его душе кусок своей темноты, охладив его сердце светом луны. За окном о стены бился ветер, раня себя до крови, а он вновь вспоминал, что потерян.
Где же она? Он быстрым шагом, даже не надев носки, вышел из комнаты, где она? Почему не разбудила его этим утром? Он рвался к ней - вчера и позавчера ей удавалось унять это чувство, это пугающее чувство подступающего отчаяния. Когда еще немного и ты уйдешь под тонкий лед в холод, потому что впереди только потерянная дорога. Он потряс головой, он не хотел думать об этом. Где она?
Он постучался в соседнюю дверь, предполагая, что там находится ее спальня. Ответа не последовало, он приоткрыл створку и заглянул внутрь. Ее там не было. Он зашел в комнату, чтобы оглядеться.
Мебель из дерева более легкого и тонкого чем в его комнате, какая-та светлая порода, с золотистыми прожилками. Окно занавешено тонкими кружевными занавесками. Везде цветы, на полочках фарфоровые статуэтки. Он подошел к ее кровати. Она была не заправлена, он прикоснулся рукой к смятой, будто девушка металась в горячке, простыни - холодная. Рядом лежала небрежно брошенная ночная рубашка, длинная, из тонкой легкой ткани, на ощупь как шелк. Он недолго подержал ткань в руках, затем снова бросил на постель.
Где же она? В комнате все еще чувствовалось ее присутствие, легкий аромат сонливости и утренней неги струился по полу, задевая его ступни. Снова захотелось спать. Он вышел из комнаты в коридор. Спустился на первый этаж. Входная дверь была заперта изнутри, но ее не было и здесь.
Камин не был растоплен и холод тяжело оседал на пол. Он и сам замерз, пальцы на руках похолодели, как и его душа и разум. Непогода запустила свои щупальца в щели окон и двери, подползая к нему усталой тоской. Он опять начинал себя чувствовать, будто он там: под водою, придавленный небом, на дороге, устало бредущий куда-то. Куда?...
Где она?
Он вбежал по лестнице вверх. Хотелось тепла, хотя бы горячей воды. Он нетерпеливо распахнул дверь в ванную и сделал несколько быстрых шагов, тут же остановившись.
И почему он сразу не подумал, что девушка здесь?
Комнату наполнял влажный горячий пар, поднимающийся от полной ванны. Она стояла к нему спиной, наполовину раздетая. Черные волосы забраны в тугой узел на затылке. Он не спешил выходить. Ему хотелось смотреть на нее. На ее белую кожу гладкую как у статуи, цветом выбеленных временем костей, на худое тело, проступающие ребра, острые лопатки. Его взгляд скользнул по ее длинной шее, по бугоркам позвонков, он заметил маленькую родинку, аккуратной округлой формы, контрастно черную.
Будто только сейчас поняв, что кто-то зашел в комнату, она чуть наклонила голову и медленно обернулась. Он посмотрел в ее глаза цвета льда. Она не улыбалась, не была и смущена. Его взгляд стал опускаться ниже по плечам, к четко прорисованным тенями ключицам, к россыпи родинок под ними, ниже, к рукам, сложенным на груди, будто она считает удары своего сердца. Она медленно опустила ладони вниз, открывая себя полностью.
Он резко отшатнулся назад, споткнувшись обо что-то, зазвеневшее по полу металлическим криком. Под ее руками на груди будто распустился цветок. Розовые мясистые лепестки шрамов расходились в стороны от сердцевины, длинные стебли растекались по коже рубцами неаккуратными, болезненными, вспухшими, сбегая вниз по животу, словно плющи увивали ее тело. Будто в самое ее сердце вонзили огромный меч, провернули в ране несколько раз, до оглушающих криков, срывающихся на тишину смертельных страданий.
Что это, что с ней случилось? Он стал подходить ближе, она не шевелилась. Ей больно, ей страшно? Он подошел совсем близко. Он поднял дрожащую руку, приложил ладонь к ее груди, совсем как делала это она. Ее кожа была обжигающе холодна под его вдруг ставшими горячими пальцами.
Он хотел услышать неровный быстрый стук ее сердца, или может спокойный, размеренный, тихий. Но он не почувствовал ничего. Тишина. Жизнь не билась под его ладонью. Он чуть сильнее прижал руку к ее телу, нажал, желая уловить биение. На секунду она вздрогнула от боли, но не сделала шаг назад.
Ничего, под его ладонью ничего не было, пусто, только твердый бугор шрама.
Он отступил назад, не зная, что говорить и что делать, не зная ответы на свои вопросы. Почему, он не слышал стука, почему не почувствовал его, где ее сердце, где?
Он вышел из комнаты, не оборачиваясь, так ничего и не сказав, оставив ее стоять там одну. Спустилась на первый этаж, сел за стол ожидать завтрака, будто ничего не случилось, будто он ничего не видел.
Она пришла чуть позже, пахнущая мылом, с еще влажными волосами. Улыбнулась, растрепала ему волосы на голове нежным ласковым прикосновение, и он уже не смог разобрать, кто так делал. Его мать, сестра или та девушка, что он так любил горячо целовать в шею и ключицы?
Она накормила его сытно и вкусно, разогрела фруктовый отвар. И покой вновь растекся по его телу и мыслям, словно усталое опьянение. Все было хорошо.
Он заставил забыть себя ее холодную кожу и шрам на груди, за которым была только тишина. Ему было слишком хорошо, слишком уютно перед камином с книгой и пледом, за вкусным обедом и ужином. И она не напоминала ему об этом событии, чтобы не разрушать его покой.
Девушка принесла ему новых книг, и он читал их с середины, вперемешку, спутывая нити разных историй, смешивая имена героев, города, страны, времена. Она сидела рядом, напевала себе что-то под нос, неразборчивое, на незнакомом языке, но понятное сердцу. Поила его горячим отваром, остро пахнувшим согревающими специями. Он клал голову ей на колени и дремал, запутываясь в бессвязных обрывках ярких снов, она перебирала его волосы, касалась пальцами лица, губ. Он не хотел просыпаться, не желал двигаться, хотел забыть все. Ветер и воду за окном, холод за дверью, бесконечную дорогу за спиной. Никогда не выбираться отсюда, не покидать ее рук, не забывать ее лицо. Еще тепла, еще покоя, еще больше этого дома.
Он почти не помнил, когда вечер превратился в ночь, не помнил то ли это сон, то ли явь, как она вела его за руку в комнату, укладывала спать, накрывала одеялом, долго сидела рядом на постели, пела, закрыв глаза, чисто, печально. А он плакал. То ли реальность, то ли грезы. Все перемешалось.
Той ночью он спал очень долго. Хотя в комнате не было часов, и он не видел неба, чтобы понять, сколько прошло времени, он чувствовал это. В отличие от любящего вечера день встретил его равнодушным кивком головы. От вчерашнего покоя не осталось и следа, он спал слишком долго. Холодно и одиноко. Опять.
Ветер бился о стены, хотел прорваться к нему, вонзить в него острые зубы струй дождя. Но стены защищали, не сдаваясь, а стихия уже слишком устала, еще немного и она окончательно выбьется из сил.
Ему хотелось горячей еды и волшебного отвара. Он уже привык к его странному солоноватому вкусу, к смеси трав и пряностей, не удивлялся разливавшемуся по телу теплу. Теперь ему уже страстно хотелось этого, он испытывал жажду и голод одновременно.
Он постучался в ее спальню, затем ванную, но ответа не было. Он спустился на первый этаж. Здесь ее тоже нет. Он прошел к кухонной плите, но кастрюля, где она варила свое зелье, была пуста, корзины, откуда она доставала фрукты, не было. Он посмотрел на дверь - открыта. Значит, она вышла на улицу. Нужно только дождаться, и она вернется, быстро нарежет для него хлеба и сыра, достанет свои травы и специи, разожжет огонь и ему снова будет тепло и хорошо.
Он сходил за книгой, разжег камин, устроился на диване. Но слова не читались, они не складывались в смысл. Буквы разбегались, прятались от захлестывающего мысли беспокойства. Где она, почему ее нет так долго, почему она не поторопится?
Он то и дело посматривал на дверь, ждал, когда она откроется. Начинал злиться, гневаться на девушку. Как она могла оставить его, неужели она ушла навсегда?
Не выдержав, он отбросил книгу. Распахнул дверь и ступил наружу, под дождь, под ветер. Его враги тут же яростно набросились на него, но рвали его одежду уже не так, как несколько дней назад. Они тянули к нему свои когти устало, обессилено, без страсти.
Он огляделся, ее не было. Заметив тропинку, огибающую дом, он пошел по ней, все еще раздраженный, недовольный. Он вышел к небольшому саду, прошел мимо грядок с приникшими к земле ростками трав и овощей, обогнул кустарники со спелыми ягодами, яблони и вишни с тонкими стволами. Размытая тропинка превратилась в кашу из грязи, но, тем не менее, указывала ему направление. Он шел вперед, не поднимая головы, наступая на ее следы маленькие и тонкие - совсем недавно девушка шла этой же дорогой.
Вскоре ряды деревьев закончились, и он вышел на полянку, покрытую густой высокой травой. Здесь росли дикие цветы, прибитые дождем, каплями пролитой краски они выглядывали из травы. В центре возвышалось дерево. Не очень высокое, с толстым перекрученным стволом, извилистое, в наростах и буграх. Кора темная, почти черная, в глубоких морщинах, ветви толстые, узловатые, искривленные. И ни единого листка, только розовые с мясистыми лепестками цветы и алые плоды, те, что он видел в корзине. Так вот где росли эти фрукты.
Он подошел ближе и заметил девушку. Она стояла к нему спиной, прислонившись к стволу, пальцами цепляясь за кору, чтобы не упасть. Плечи ее тряслись, будто от плача или от напряжения. Она потянулась к нижней ветке, обвила тонкие пальцы вокруг красного плода, слабо потянула на себя, остановилась, снова потянула осторожно, медленно. Что с ней?
- Я помогу, - сказал он громко, перекрикивая истерические вопли ветра и дождя. Он подошел ближе.
Она обернулась не сразу. Посмотрела на него устало, губы были искусаны в кровь, слезы смешивались с дождем, кожа совсем белая, даже серая.
- Я помогу, - повторил он и прежде, чем она успела его остановить, потянулся к фрукту и сорвал его быстрым резким движением.
Девушка закричала громко, вскинув голову, жилы на ее шеи напряглись, зрачки расширись, тело свело судорогой от ужасающей боли. Запахло кровью остро, сильно. Она пошатнулась и осела на землю. Он посмотрел на свою руку, сок, вытекающий из оборванного стебля, окрасил его кожу в красный цвет, он пах солью и металлом - кровью. Со стебля на ветке тоже сочился этот красный сок, густой, совсем как кровь. Он выронил плод, присел рядом с девушкой, приобнял ее за плечи. Она плакала беззвучно, не двигаясь от непреходящей боли.
- Что это было, что случилось?
- Надо собрать, - прошептала она с трудом двигающимися губами. Он не расслышал.
- Что, что собрать?
- Фрукты, собери фрукты, они закончились, а тебе нужно, тебе ведь нужно, иначе снова будет плохо. Я не хочу, чтобы тебе было плохо.
Она подняла голову, улыбнулась ему своей улыбкой с мертвой радостью и теплом. Прикоснулась к лицу, провела пальцами по щеке, размазывая красный сок.
- Помоги мне, прошу. Чтобы не происходило, набери полную корзину, сама я больше не могу, прошу тебя.
Девушка смотрела на него с такой мольбой, что у него защемило сердце, а ведь раньше она ничего у него не просила. Он поднялся. Дотянулся до ближайшего фрукта, потянул на себя. Она тихо вскрикнула и сжалась в тугой комок от боли.
- Не останавливайся, быстрее - прокричала она ему хрипло.
И он послушался. Он срывал один фрукт за другим, а с ее губ одним за другим срывался громкий ужасающий вопль боли, крик за криком. Она корчилась у его ног, страдая, крича, но он не останавливался. И не только потому, что она просила его. Ему так хотелось снова выпить ее напитка, чтобы было тепло и покой. А ее боль была ее выбором, была не его виной. Ему кажется даже нравилось это - резкость, с которой он обрывал стебли и вырывал крики из ее груди, раз за разом. Руки его были все в красном, красным соком пропиталась и рубашка, он пах кровью, будто после разделки туши убитого оленя.
Он даже съел один плод. Соленый и сладкий одновременно, горячий, будто нагретый огнем, он разжег в его животе пламя. Не такое нежное и уютное как от напитка. Это было пламя страсти дикой, жестокой, первобытной, как во время боя со сжатым в руке ножом, окропленным чужой кровью.
Наконец, корзина была наполнена доверху. Он остановился. Девушка лежала на земле тихо, не двигаясь, он убрал черные пряди волос с лица - отключилась от боли и усталости. Он отнес в дом полную корзину, поставил ее у камина сушиться. Затем принес в дом девушку, снял мокрую одежду, уложил в кровать, накрыл одеялом. А затем снова спустился вниз, вышел в сад.
Он снова был у дерева. Оно манило его своей тайной. Черная жесткая кора оказалась горячей на ощупь. Он подошел ближе, прижался к стволу всем телом, приложил ухо к его плоти, закрыл глаза. Было тепло. Под пальцами он ощутил слабое биение. Он прислушался, пытаясь отделить звуки ветра и дождя от тех, что доносились из сердцевины дерева. Пульсация и биение, как у сердца. Медленное, размерное, тихое. Чем сильнее он прижимал ладони к коре и чем напряженнее вслушивался, тем четче ощущал биение сердца.
Этот стук шел откуда-то снизу, от корней, из-под земли. Он опустился на колени и осторожно стал разрывать почву рыхлую и податливую. Вскоре стали обнажатся корни дерева, темные, горячие, похожие на вены и артерии, он обхватил один из них, сжал крепко, почувствовав сильные толчки пульса.
Он стал копать дальше, глубже вниз.
-Что ты делаешь? - ее крик обрушился на него неожиданно. - Перестань, ты поранишь его, ты убьешь его.
- Я хочу знать что это. Откуда это дерево? Не мешай, - он даже не обернулся. Ему было все равно, он хотел дойти до самой правды, узнать.
Она вцепилась ему в руки, попыталась остановить. Но он оттолкнул девушку.
- Перестань! - закричала она снова, - пожалуйста, - добавила тихо, - зачем? Мне больно. Что ты хочешь узнать?
- Я хочу знать, где твое сердце, что это за шрам, что это за дерево?
- Мое сердце... - она замолчала.
Он перестал копать, посмотрел на нее, ожидая продолжение ответа.
- Я поила тебя своим сердцем каждый день, я резала его на куски, для тебя! Чтобы тебе было тепло, чтобы ты забыл, что потерян, чтобы ты был окружен любовью! Не говори мне, что ты не понимаешь, из чего растет это дерево, из какого семени оно посажено, чем оно кормится!
В порыве непонятных чувств он бросился к девушке и прижал ее к себе. Она не обняла его в ответ, не прижалась сильнее, но он не стал отпускать. Все равно, ему все равно, он просто хотел обнять ее. Он гладил ее по голове как свою маленькую напуганную кошмаром сестру, как постаревшую уставшую от жизни мать, прижимал себе, словно пытался разжечь страсть в юном прекрасном теле своей любимой.
- Кто это сделал, скажи мне, кто?
Он прижал ладонь к ее груди, будто старался уловить биение сердца, но оно шло не оттуда, а из-под корней черного дерева.
- Это была я, я.
- Но зачем? - он отстранил ее от себя, чтобы заглянуть в глаза. Она улыбнулась ему улыбкой, только что умершей от любви.
- Чтобы вы оставались, чтобы хотя бы во время грозы в холод, в метель, вы оставались у меня, согретые счастьем. Как будто вы и шли ко мне, как будто вы не терялись, как будто здесь и есть ваш дом. Хотя бы так, пусть и ненадолго.
- Но я уйду, когда небо проясниться и солнце вернется в мир. Мы же все так уходим, разве не так?
- Мне все равно, хотя бы на несколько дней, хотя бы так, но я буду не одна, - на мгновение она прикоснулась ладонями к его спине, обнимая, затем отстранилась.
Дождь прекратился. Ветер устало опустился на землю, растекаясь среди помятой травы. Грозовые тучи, наконец, истощились в рваные ошметки облаков, а горячее солнце, соскучившись, сжало их в крепких объятиях.
Он собирал свои вещи, время от времени поглядывая в окно на синее спокойное небо, по которому где-то вдалеке проплывали армады парящих городов, легких, белоснежных, мирных. Дождь будет не скоро.
Он не хотел оставаться, ему нужно было идти. Впереди его ждала дорога, его цель. Хоть он и забыл, куда шел, но страстно желал дойти. Солнце звонко звало его за собой солнечными зайчиками. Синева небес обещала ночи теплые, тихие, украшенные россыпью алмазов и жемчугом луны.
Она была на первом этаже, гремела посудой, резала, варила, тушила - готовила обед и собирала еды в дорогу. По всему дому разносился сладкий терпкий аромат ее чудесного напитка из фруктов, что он собирал всего пару часов назад.
Он спустился на первый этаж, занял свое место на скамье, она поставила перед ним тарелки, принесла столовые приборы. Села напротив, внимательно наблюдая, как он ест. Доев, он в несколько крупных глотков опустошил большую кружку с напитком. Тело наполнилось силой и надеждой, верой и устремленностью. Он больше не мог сидеть здесь, его дорога звала в путь. Он встал, она тоже поднялась.
Девушка не просила его остаться. Да он и не хотел. Ее взгляд молчал, даже ее улыбка отпускала его, в ее глазах не было слез.
- Все будет хорошо, у тебя получится, - она провела его до порога, проводила до калитки, отворила ее, пропустила вперед. Он вышел за забор. - Это была последняя буря на твоем пути, я верю в это.
- Спасибо, - он не стал прощаться, оставив ей на память только это слово - "спасибо". - Я ухожу. Ты же все равно ждешь не меня, не так ли?
- Да, конечно. Ты прав, я жду не тебя. - Она улыбнулась ему на прощание все той же улыбкой, теплой, светлой, но без надежды на ответ.
Он развернулся и сделал несколько шагов прочь от дома. Но затем неожиданно вернулся и обнял ее. Прижал к себе крепко, так же, как когда он прощался с матерью, поцеловал ее в лоб как сестру, поцеловал в губы страстно и жарко, как брошенную любовницу. И разжав свои руки, больше ничего не сказал, не посмотрел на нее, ушел.
Он шел быстрым целеустремленным шагом по еще влажной земле, уже через несколько метров забыв и ее и ее дом, ее глаза и улыбку. Как она выглядела, как она пела? Он не помнил, да и не хотел. Сейчас это было неважно.
Девушка смотрела ему вслед долго, пока он не скрылся за поворотом тропы.
- Конечно, это не ты. Я жду того, кто останется, - она помолчала немного, будто ожидая, что вот сейчас он вернется. Но они никогда не возвращались. - Я уже никого не жду.
Она вернулась в дом, устало присела на скамью, спрятав лицо в ладонях холодных, гладких, за тонкими пальцами. Посидела так некоторое время, борясь с искушением больше не вставать и не дышать. Но затем, как было это много, много раз, поднялась с места. Собрала со стола посуду, отнесла в мойку, включила воду. Подставила руки под горячие струи. Белая кожа быстро покраснела от жара. Но сама девушка будто не чувствовала тепла.
Пустота и холод одиночества и безнадежности снова заполнили ее грудь, затопив пустующее место. Она вынула ладони из воды. Устало облокотилась на столешницу, посмотрела в окно. Близился вечер. На голубом синем небе мелкими брызгами грязи виднелись медленно приближающиеся грозовые облака.
- Скоро будет дождь, - прошептала она.
Он отпил из миски разогретый напиток. Приятное тепло покоем и счастьем разлилось по телу. Как будто кто-то его любил сильнее жизни, где-то в конце пути, в теплом доме смотрел в окно и ждал.
А ждет ли его она - заботливая хозяйка в затерянной среди дорог таверне? Он с трудом вспомнил ее заботу, ее крики боли, ее жертву, ее страдания. Наверное, ему должно быть больно и страшно за нее, может быть жалось или сочувствие должны были пробуждать в его сердце более сильные и острые воспоминания. Но чудесный напиток бальзамом разливался по телу, смывая все тяжелое с души.
- Глупая, - подумал он спокойно, с улыбкой, закрыв на мгновение глаза от нахлынувшего блаженного счастья. - Глупая, - повторил, открыв глаза и задержав от восхищения дыхание.