Розовский Исаак Яковлевич : другие произведения.

Дожить до 120

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Дожить до 120
  (мистический детектив)
  "Мое дыхание в человеке - не навсегда. Он всего лишь плоть, и пусть срок его жизни будет сто двадцать лет"
  Бытие, 6:3
  Я был непосредственным участником тех странных и мрачных событий, о которых все еще продолжают ходить самые фантастические слухи. Впрочем, они не имеют никакой связи с реальностью, поскольку информация о происшедшем была строжайшим образом засекречена. Неизбежные "утечки", которые, собственно, и послужили источником и основанием для шумихи в газетах, в интернете и на ТВ, по большей части плод фантазии, а крупицы правды слишком мизерны и недостаточны, чтобы составить подлинную картину. Обнародуя эти записки, я нарушаю взятый на себя обет молчания, ибо история эта имеет исключительную важность для всего человечества. И рассказать о ней - мой прямой долг. Сознание того, что кто-нибудь из читателей сочтет вышесказанное всего лишь банальным литературным приемом, а саму историю - плодом больного воображения, нисколько не огорчает меня. Куда важнее, что мир узнает еще об одном, но уже неопровержимом, доказательстве существования Бога, доказательстве, которого в течение многих веков тщетно взыскует утратившее ориентиры человечество.
  ХХХ
  Для начала позвольте представиться - Константин Кравцов или просто Костя. Вам мое имя, конечно, ничего не говорит. Зато я работал с Ильей Львовичем Хаскиным. А его теперь знают все. Да, это тот самый знаменитый Хаскин, который, как писали в газетах, сумел подобрать ключик к тайнам Творца. Но о самом этом ключике (отнюдь не золотом) широкой публике ничего не известно. И вот настала пора рассказать об этом хотя бы кое-что.
  Тут самое время объясниться. Я совсем не писатель, и свои записки начал совершенно случайно. Записать эту историю меня надоумил, а, вернее, уговорил мой приятель Паша. Собственно, тогда и самой истории еще не было, а была лишь неподтвержденная гипотеза, которую Хаскин мне изложил. А я в общих чертах пересказал ее Паше.
   Паша страстный любитель детективов, мистики и прочей фантастики, и большой специалист по современной литературе. Так вот он сказал, что если я запишу эту историю, то успех обеспечен. Такую книгу с руками оторвут, даже если никто в реальность этой теории не поверит. Вот он, Паша, например, не верит, но звучит захватывающе. А, значит, тут тебе и гонорары от издательств, и почти неизбежный договор с Голливудом на право экранизации ("Тут главное не продешевить!" - предупреждал Паша).
  Я вначале только смеялся и объяснял ему, что все мои самостоятельные тексты за всю жизнь можно свободно уместить в тонкой школьной тетрадке, в которой они и хранятся моей мамой. Поскольку это мои письма к ней, написанные в разные периоды моей жизни. Литературной ценности они не представляют, ибо сводятся к констатации, что "у меня все в порядке" и просьбам "привезти клубнички" (пионерский лагерь), "шахматы" (санаторий для детей, больных полиомиелитом) или "немного деньжат" (многочисленные, но краткие периоды самостоятельной жизни).
  Но Паше эта гипотеза Хаскина показалась настолько сногсшибательной, что он загорелся ею и стал меня убеждать.
  - Ты только начни. Изложи самую суть. Даже, если дальше из этой затеи ничего не выйдет, не беда! Материала с головой хватит для сценария.
  Паша - человек незаурядный во многих отношениях. Но в первую очередь он незаурядный лентяй. Я познакомился и сблизился с ним на почве шахмат. В выпускном классе (мы одногодки, хотя учились в разных школах) целыми днями гоняли блиц. Причем он давал мне пять минут, а себе - только одну, но при такой форе выигрывал у меня семь партий из десяти. Английский он знает, как родной. Книг прочитал раз в сто больше моего. Иногда кажется, что он вообще читал все книжки на свете. Я сам любитель почитать, но куда мне до него. Паша и соображает необыкновенно быстро, и воображение у него невероятное - на ходу придумывает истории, которые, кажется, сядь и запиши - публика на части будет рвать.
  - Вот сам и напиши бестселлер для Голливуда, - говорил я ему.
  - Да ну его, - только улыбался Паша. - Скушно, брат, самому-то писать. Нет уж, лучше я твой почитаю.
  Говорю же, лентяй, каких поискать. Когда все вокруг мечтали поступить в институт попрестижней, он выбрал самый задрипанный, где вечно был недобор, и принимали любого с улицы. С грехом пополам он его закончил, но по специальности работать не стал. Он, вообще, в свои двадцать пять никогда и нигде не работал. Да и зачем, если у него папаша бизнесмен? Причем успешный. И к тому же щедрый. По крайней мере, сыну ни в чем отказа нет. Так что при всех своих блестящих талантах, Паша не делает ровным счетом ничего. Прожигает жизнь. Он к тому же хорош собой, поэтому девиц меняет как перчатки. Для меня, у которого по этой части проблемы, его дон-жуанство всегда вызывало зависть. Но, вообще-то, я его люблю. Пожалуй, он самый близкий (если не единственный) мой друг.
  Так вот этот раздолбай даже пообещал меня консультировать и, вообще, работать моим редактором, если я только начну писать. Это предложение меня настолько удивило, что я согласился попробовать. Я показывал Паше ту хрень, что выходила "из-под моего пера". Он только смеялся и всерьез правил мой убогий текст. После этих правок все выглядело несравненно лучше.
  Кроме того, он, как эксперт по литературе, дал несколько очень дельных советов. Книга должна быть толщиной не больше 150 страниц, ибо у современного человека нет времени на чтение многостраничных талмудов. Описание природы и всяких чувств необходимо свести к минимуму, а лучше убрать полностью. Темп и занимательность - вот главный секрет успеха. Язык должен быть простой. Фраза - рубленой. Существительное, глагол, изредка - прилагательное. Никаких тебе придаточных предложений (тут я, кажется, уже дал маху). Правдоподобие не обязательно и даже нежелательно. Достоверность обстановки, характеров и прочая - все фигня! Главное, чтоб читатель благодаря тебе забыл о своей убогой жизни. Да, и еще про детали не забывай. Публика их любит. Так что, если можешь, вверни этак ненароком что-нибудь про горлышко бутылки под луной. А если не можешь - пропусти. Вот, собственно, и все. Плохо, конечно, что главный герой у тебя еврей, да еще такой. Это оттолкнет добрую половину читающей публики. А, может быть, наоборот - начнут ее читать и штудировать, как "Протоколы сионских мудрецов".
  - Да, и помни про монтаж, - сказал Паша.
  - Монтаж? Это как в кино? - переспросил я.
  - Ага, как в кино. Его смысл состоит в перескакивании с пятого на десятое, чтобы запутать зрителя или, в твоем случае, читателя. Избегай плавного и последовательного повествования. Оно на читателя навевает сон. А если будешь перескакивать, он, может, и не поймет ничего, но хотя бы скучать не будет.
  - Я не смогу.
  - А ты не дрейфь,- подбодрил меня Паша. - Да, еще одна незадача - как быть с сексом? Современная литература требует секса. Всякие там стоны, распаляющие воображение извращения и все такое. А какой из Ильи Львовича секс-символ? Да и с тебя, убогого, вряд ли что возьмешь.
  Потом Паша вдруг встрепенулся: - Но главное во всем этом деле - успешный автор должен быть графоманом!..
  - Почему графоманом? - не понял я.
  - Графоманом - не в смысле, что писать надо плохо! - успокоил меня Паша. - А в смысле производительности труда. Графоман, это тот, кому написать 20 страниц в день, ну, пусть 10, не в труд, а в радость. Сегодня все эти муки творчества, ожидания вдохновения, грызня ногтей и прочие штучки, уже не катят. Какой смысл, если ты свои 150 страниц будешь 5 лет писать? Или даже год? Современный писатель должен стать, как... ну, как лазерный принтер с хорошим запасом бумаги. Строчи! Две недели - книга. Вот тогда ты Мастер, Мэтр. А если будешь выдавать продукцию в день по чайной ложке ("Ни дня без строчки", вишь ты! Ну и где теперь Олеша этот?), то публика-дура через месяц тебя забудет. Ты, в общем пиши и мне показывай...
  Итак, я писал, а Паша правил, монтажировал, переставлял местами. И постепенно стал вырисовываться текст, который, надеюсь, можно читать.
  ХХХ
  ...Волна загадочных убийств захлестнула Москву 202... года. Даже не волна, а целое цунами! Собственно, не только в Москве происходили эти убийства. Случались они и в области, и в глубинке, и за рубежом. Но это все были единичные случаи. А основная масса убийств происходила именно в столице. Почему? Что случилось? Никто не мог сказать ничего путного. Сколько-нибудь правдоподобных версий не было. По совести сказать, версий вообще не было. Да и загадочного в этой лавине убийств было разве что их количество и полное отсутствие мотивов. А сами убийства были как раз скучными и одинаковыми, словно сходили с конвейера. Мертвые тела обнаруживали исправно и быстро. Собственно, их никто и не пытался прятать. Так и лежали с двумя дырками в теле. В области сердца и в голову. Почти всегда использовался пистолет с глушителем, но опять же никакой системы ни в выборе оружия, ни в выборе жертв. Мужчины, женщины - все вперемешку. Социальный состав "потерпевших" самый пестрый. Кое-кто вполне зажиточный. Но бывали и бомжи. А больше - самые обыкновенные, ничем не примечательные люди, обычные работяги, офисный планктон, мелкие чиновники, ни с криминалом, ни с бизнесом не связанные. Между тем, было очевидно, что убивали их целенаправленно.
  ХХХ
  Этот звонок, да еще перед самым наступлением шабата, был совсем некстати. Рав Зеев, который без особого успеха пытался сосредоточить свои мысли на вечном, как и положено в этот день отдыха Господня, недовольно поморщился и поднял трубку.
  "Шалом!- раздался мужской голос с сильным русским акцентом. - Володька, ты?!"
  - Ба! Товарищ генерал? - радостно воскликнул рав Зеев, а в прошлой жизни Владимир Круглянский. Он всегда так обращался к своему старинному приятелю. "Товарищ" оставалось неизменным на протяжении тридцати уже лет, а вторая часть менялась по мере того, как Пронин рос в чинах. Сначала лейтенант, потом майор, а нынче уже генерал.
  - Он самый...
  - Ты из Москвы звонишь?
  - Да нет, отсюда.
  - Какими судьбами? Дела или оттянуться?
  - Дела, брат. Поэтому тебе и звоню. Вдруг тебя осенит, как прежде бывало.
  - Это вряд ли, а ты к нам надолго?
  - Вчера прилетел, а послезавтра улетаю.
  - Жаль. Через полчаса шабат начинается, так что я к тебе приехать не могу. Разве что завтра вечером.
  - Да какие церемонии, рабби. Я сам к тебе приеду. Ты все там же живешь?
  - Да. Если сам, тогда начинаю готовиться и ждать, - улыбнулся Зеев.
  - Часа через два приеду.
  - ОК. Как раз к субботнему ужину поспеешь. Только учти, что такси в шабат по двойному тарифу.
  - Ничего. Мое ведомство за ценой не постоит.
  ХХХ
  Владимир Ефимович Круглянский всегда славился среди друзей не только интеллектом, но и феноменальным чутьем, позволявшим ему из совершенно противоречивой и разрозненной информации выхватить именно то существенное, что имело отношение к поставленной задаче. Дай ему клубок ниток, из которых только одна вдета в иголку, и он безошибочно выберет именно ее, а все остальное отбросит сразу, как не относящиеся к делу. Как у него это получалось - тайна великая есть.
  - Тебе бы в угрозыске работать! - шутили его друзья. Но работал он старшим научным сотрудником в одном из московских НИИ. В разгадывании всяческих задачек и головоломок, публиковавшихся под рубрикой "Психологический практикум" был он непревзойденным мастером. Любо-дорого было наблюдать, как он распутывал какую-нибудь идиотскую шараду, над которой полдня безуспешно билась вся лаборатория, совершенно забыв о запросах народного хозяйства. И не только интеллектуальные задачки щелкались им, как орешки. Когда вся лаборатория обсуждала какой-нибудь очередной многосерийный детектив, теряясь в догадках, кто же из персонажей окажется преступником в конце последней серии, Владимир Ефимович с улыбкой называл им имя главного злодея, и не ошибался.
  Никто из сотрудников лаборатории не сомневался, что их полушеф (он был заместителем завлаба) представляет собой некий феномен, сочетающий в себе свойства Эркюля Пуаро, Ниро Вульфа, Шерлока Холмса, патера Брауна и мисс Марпл в одном лице.
  А в угрозыске работал один из его друзей детства. Был он тогда в звании майора. А звали его (вы будете смеяться) Пронин. Да, однофамилец, а, может, и потомок того самого майора Пронина, героя детективов середины прошлого века и персонажа многочисленных анекдотов. Так вот этот Пронин любил иногда подкидывать Владимиру Ефимовичу разные курьезные случаи из своей богатой практики. Подкидывал и с восхищением наблюдал, как тот, получив надлежащую информацию, ненадолго задумывался, задавал несколько уточняющих вопросов, а когда все почти было выпито (понятно ведь, что без бутылки тут не разберешься), неожиданно выдавал долгожданный ответ. Когда Пронин был повышен в чинах, он несколько раз почти всерьез предлагал Владимиру Ефимовичу поменять место работы и перейти к нему "под крыло" с разными интересными перспективами. В ответ на каковые предложения Владимир Ефимович неизменно отделывался шуткой - мол, мы все у вас рано или поздно очутимся, но этот дивный миг я торопить не стану. Впрочем, на их отношения эти отказы нисколько не влияли.
  Не повлиял на их дружбу и внезапный отъезд Владимира Ефимовича в Израиль, хотя Пронину и намекали, что водить дружбу с эмигрантами - это не дело, и может сказаться на его карьере. Но Пронин намекам не внял, дружбу продолжил, да и на карьере его это не отразилось. Конечно, теперь они виделись редко. Раза три Пронин приезжал в Израиль, а Владимир Ефимович наезжал в Москву и того чаще. И всегда в обязательном порядке навещал своего "правоохранительного друга".
  Ровно через два часа генерал прибыл из Тель-Авива в Иерусалим, где ныне жил рав Зеев. Зеевами (то есть, волками) тут звали всех репатриантов, ранее носивших гордое имя Владимир. Пронин попросил таксиста остановиться в полукилометре от дома своего приятеля, где начинался религиозный квартал. В субботу (в шабат, то есть) появляться там на машине было опасно - за это можно и камнем по голове схлопотать.
  Генерал шел не торопясь и с любопытством разглядывал толпу. В основном, мужчин, одетых в черные лапсердаки, из-под которых торчала белая бахрома - цициты. На голове у каждого была надета широкополая черная же шляпа. У всех в руках молитвенники. Из синагоги возвращаются. Спешат на субботний ужин. Память у генерала была фотографическая, а потому он, хотя и не был здесь лет шесть, с легкостью нашел нужные дом и квартиру. На двери было написано по-русски "Стучать". Это явно для него, и с намеком, что в субботу звонить в дверь нельзя, ибо нажатие кнопки - тоже какая-никакая, а работа.
  Дверь распахнулась, и на пороге стояла Светка. Нынче она, конечно, не Светлана, а Ора (ор - это свет на иврите), как тут принято. Юбка до пят, а на голове косынка, полностью скрывающая волосы.
  - Ох, Валечка! - заулыбалась она и в нарушение всех правил бросилась его обнимать и целовать (ведь замужнюю женщину не то, что целовать, а ей и руку подать запрещено). - Как же я рада тебя видеть!
  - А где благоверный?
  - Еще из синагоги не вернулся. Щас прибежит... - сказала Света (или все-таки Ора?).
  Владимир Ефимович в Израиле тоже работал по специальности - математиком. А вот что этот сугубо светский человек ударится в иудейскую религию, стало для генерала ба-альшо-ой неожиданностью. Но он и к этому привык и лишь шутил: "Чем бы еврей не тешился, лишь бы не олигархничал". Генерал недолюбливал олигархов. Кстати, внезапная религиозность раби Зеева была как-то связана с его работой.
  Наконец, благоверный явился и тоже кинулся обнимать гостя. Потом генерала усадили за стол, покрытый белой шелковой скатертью, на котором торжественно горели свечи. Вся семья чинно расселась вокруг. Средняя дочка, только что отслужившая в израильской армии, красавица, тоже в длинной до пят синей юбке и белоснежной блузке, младшенький, поздний ребенок, "отрада старости", мальчик лет восьми с длинными и кудрявыми золотистыми локонами (надо же, блондин, а родители-то чернявые - подумал генерал). Только старшей дочери не было - у нее уже своя семья. Хозяин дома разломил халу, налил в бокалы вина и начал творить молитву на своем тарабарском наречии. Семейство, да и сам генерал, внимательно следивший, чтобы не пропустить, повторяли в конце каждого периода "Амен".
  Выпили вина. Потом Валентин Петрович достал бутылку коньяка.
  - Кошерный? - подозрительно глядя на бутылку, спросил хозяин.
  - Да кошерный, кошерный, успокойся, рабби, - сказал генерал. - Специально в Москве в еврейском магазине покупал.
  - Знаем мы эти ваши еврейские магазины, - сказал хозяин, рассматривая этикетку, но потом, видимо, удостоверился и коньяк разлил.
  - Мда, хорош коньячок, - Пронин стал причмокивать губами, как заправский сомелье.
  Круглянский улыбнулся. Он знал, что ни в коньяках, ни в винах генерал не разбирается, а все приемчики усвоил из смешной английской книжки, которая называлась "Как прослыть знатоком, ничего не понимая в винах" или что-то в этом роде.
  - Рассказывай, с чем пришел.
  - Эта история не для праздничного стола. Давай уж после ужина, с глазу на глаз, - сказал генерал.
  Наконец, оттрапезничали, и рабби Зеев увлек гостя в свой кабинет, не забыв прихватить коньяк и блюдце с лимоном.
  Там еще приняли по рюмке.
  - Да чего там... - выдохнул Пронин, морщась от лимона. - Есть одно дельце. Правда, безнадежное. Из архива достали и на меня повесили - дескать, в порядке надзора. Собственно, не дело даже, а дела. Каждое в своем - отдельном производстве. А всего их, висяков этих, более двухсот.
  - Сколько-сколько? - не поверил и удивился рабби Круглянский. - У вас же количество преступлений по официальным сводкам каждый год снижается. Или все эти сводки - липа?
  - Да в том-то и дело, что не липа. И вправду снижалось. И вдруг такое...
  Генерал рассказал другу про ничем не мотивированные убийства, которые вполне можно назвать массовыми.
  - Хоть убей, не пойму, кому они могли понадобиться?! - вскричал он, ударив себя рукой по колену. - Зачем? И почему именно эти? Зачем понадобилось иногда в глушь тащиться? Словом, если бы мы могли обнаружить у этих убитых что-нибудь общее, сходство какое-нибудь. Но нет, ничего. В Москве вообще никаких следов, но в глубинке - а там ведь все на виду - свидетели показывали, что за день - за два до убийства объявлялись какие-то нездешние, на машине всегда. Ну, и крутились вокруг. А после убийства их больше никто не видел.
  - Машина хоть одна и та же?
  - Да нет, и машины разные - то "Волга", то "Мерседес", а то и просто "машина". Чего ты хочешь, глушь! Марок не различают. Но всегда, как они говорят, "хорошая машина, новая почти..."
  Возраст жертв тоже самый разный. В первый год, когда убийства начались, от двадцати лет до пятидесяти. Стариков среди убитых не было. И детей тоже. Но это только в первый год. А во второй мало того, что число таких безмотивных убийств выросло втрое, но, самое страшное, что среди них и дети появились. А в минувшем году вообще ужас. Детей среди убитых оказалось чуть ли не половина. Дети, подростки. А пять раз убивали совсем младенцев, несколько месяцев всего. Однажды убили вместе с младенцем мать, и еще раз - деда, который с колясочкой во дворе у дома сидел. Причем было ясно, что не взрослые, а именно дети были целью преступника или преступников. А мать и дед попали "под раздачу", пытаясь их спасти.
  - Просто царь Ирод какой-то, - заметил Круглянский. - Тоже ведь всех младенцев велел убить.
  Такая лавина убийств не могла остаться незамеченной. Поползли слухи самого фантастического свойства. Разумеется, и пресса не осталась в стороне. Население было близко к панике. А уж когда жертвами оказались дети, всё это утысячерилось. Начальство устраивало разносы, а потом и головы полетели.
  - Вот и моя скоро полетит, - с грустью сказал генерал. - Может, и к лучшему? Уйду на пенсию, козла во дворе стану забивать. Или к вам махну, в Израиль. На грязи. Говорят, на Мертвом море грязи какие-то чудодейственные. Эхма!..
  Выпили еще по одной.
  - Но все-таки во всех этих делах есть одна странность, да какая! Небывалая, можно сказать. Она-то и связывает все убийства. Мы, правда, этот факт не афишируем. Деньги и ценности у жертвы убийцы ни разу не тронули, даже если они были. Ни деньги, ни часы, ни бумажники, ни брошки или бусы у женщин. Их не просто не грабили, а скорее наоборот.
  - То есть как это - наоборот?
  - Вообрази себе, вскоре после убийства, самое большее через неделю, семья жертвы получает солидную сумму денег. Не рублей, заметь, а долларов! Как бы в качестве компенсации. Просто страховая компания - ни больше, ни меньше!
  - И впрямь неожиданно! - всерьез удивился Владимир Ефимович. - И какова же сумма?
  - Да сумма-то всегда разная. И тут никакой системы нет. Но значительная. Да у меня все записано... - Пронин порылся в кейсе и достал свой ежедневник. - Ну-ка, где это?.. А, тут они, голубчики. В списочке этом. Не желаешь взглянуть?
  Владимир Ефимович взял ежедневник и рассеяно взглянул на записи. Пронин между тем развивал тему:
  - Иногда убийство происходило в доме потерпевшего. Естественно, когда другие члены семьи отсутствовали. В этом случае доллары находили прямо на месте преступления. Не стоит и говорить, что из дома ничего не исчезало. Вообще, не было следов каких-нибудь поисков. Словом, как будто почтальон деньги принес. Правда, при этом еще и хозяина убил.
  А если на улице убивали, то через несколько дней деньги находили то в почтовом ящике в конверте, а то и прямо в доме - в какой-нибудь банке на столе лежат или на комоде.
  - И что ж, все родственники вам об этих долларах сразу сообщали? Что-то не верится...
  - Некоторые сообщали, а большинство утаило. Уже потом, когда ко мне в порядке надзора все дела попали, я велел снова всех допросить на предмет денег, будто с неба свалившихся. Ну, тогда родственники и признались. Словом, во всех случаях без исключения деньги были. Даже когда у жертв своей семьи не было, выяснилось, что доллары эти, пусть какой-нибудь троюродной сестре, но поступали. Я уж было обрадовался поначалу - вот он и мотив: убитый копил-копил, складывал в кубышку, ну, а родственнички позарились. Но нет, версия, как говорится, отпала. В общем, странно все это.
  Пронин задумался. Возникла небольшая пауза, которую сам же генерал и оборвал:
  - Я долго бился, искал хоть какую-то зацепку. Результатов - ноль! А я ведь въедливый, ты знаешь. Даже не поленился запрос сделать в Интерпол, не было ли у них чего похожего.
  - Ну и как?
  - Как? Ты только со стула не упади. За тот же период - 19 очень похожих убийств. В разных концах света - от Австралии до Зулусии какой-нибудь. И все тот же стиль. Пуля в лоб, свидетели видели автомобиль, а потом (или сразу) семья получала деньги. Мужчины, женщины - примерно в равной пропорции. Возраст разный. И там стариков нет. Все, за исключением одной немки, не старше 50-и. Да и немке было только 52 годочка.
  Кстати, по словам очевидцев, на автомобиле приезжали явно иностранцы, говорили с сильным акцентом. Некоторые утверждают, что между собой они общались на каком-то славянском языке. Вроде бы не мало, правда? Ну и что? Ни-че-го! Никто не был задержан. Пару раз по описаниям свидетелей составляли фоторобот - бесполезно!
  Версия Интерпола: по всему миру действует какая-то банда (возможно, русская), хотя никаких связей ни с нашей, ни с какой другой мафией не прослеживается. Ни один из убитых никогда не был ни в чем замешан. Мотивы убийства неясны. Получение семьями денег после совершения преступления отмечено, но никаким рациональным объяснениям не поддается. Словом, та же пустота, что и у нас. Зацепиться абсолютно не за что. А, главное, никакого мотива. Дело безнадежное. А я ведь нутром чую, что за этим скрывается тайна. Ты-то что думаешь?
  - Боюсь, сказать мне особо нечего, - развел руками Круглянский. - Вот разве что в суммах "компенсации", как ты изволил выразиться, определенный принцип прослеживается. Если следовать твоему списочку, то... Вот, например, Грибов Александр Юрьевич, 1993 г.р. Убит в 2022 году. То есть, ему было 29 лет. Семья получила 31 тысячу долларов. Зубкова Антонина Сергеевна, 1979 г. р., застрелена в том же 22 году. Ей было, стало быть, 43 года. Семья "получила" 17 тысяч. И так в каждом случае. Если сложить возраст погибшего и "размер компенсации" в тысячах долларов, то в сумме всегда получается 60. Полагаю, что среди Интерполовских случаев - та же история.
  - Как же я не заметил... Действительно так, - стал сокрушаться Пронин, изучая список и совершая в уме несложные арифметические действия. - А насчет Интерпола мы сейчас проверим. Где тут мой лэптоп?... Минуточку... Да, вот та немка, самая старшая. Точно - семья получила 8 тысяч. А вот француз... Жене досталось 36 тысяч. А ему было, секундочку,.. ну да, 24 года. Все сходится. Оч-ч-чень ин-те-рес-но-о...
  - Само по себе, пожалуй, интересно. Но вряд ли поможет... Вообще, мы с тобой, генерал, рассуждаем, как двоечник в первом классе. Он, решая задачку, складывает апельсины с ящиками. А я складываю, вернее, вычитаю деньги из годов жизни. Едва ли при таком подходе получим правильный ответ.
  - Кто его знает? Хотя дело, повторяю, безнадежное.
  - Получается, что по тысяче долларов за каждый год, что не дожили до 60. Да, не густо... - тихо, как бы про себя, произнес рабби Зеев.
  - Чего-чего? - не расслышал Пронин.
  - Да так, ничего. Мысли вслух. Ерунда.
  - Эх, ты, Шерлок Холмс! Где же твоя хваленая ИНТУИЦИЯ? А я уж надеялся, что ты зацепку мне дашь, и, глядишь, я еще пяток лет поработаю.
  - И на старуху бывает... сам знаешь. Впрочем, - после некоторой паузы добавил Владимир Ефимович, - закрывать эти дела, мне кажется, не имеет смысла, потому что все равно придется их поднимать из архива.
  - Почему?- опешил генерал.
  - Да потому что эти "бессмысленные" убийства наверняка будут продолжаться, раз они начались. И тогда мы поймем их систему или... - хозяин вдруг оборвал фразу, о чем-то задумавшись.
  - Что или? - переспросил Пронин.
  - Или не поймем, товарищ генерал!
  - Ну-ну...- Пронин сделал вид, что оценил шутку, похлопал друга по плечу и стал прощаться. Оставшись один, Зеев Круглянский выдоил до капли в свою рюмку остававшийся на донышке бутылки коньяк и стал маленькими глотками отпивать. "Почему 60? -спрашивал он себя. - Почему?". Какая-то мысль крутилась в голове, но он, что редко с ним случалось, никак не мог ее ухватить...
  ХХХ
  Хороший выдался денек. Начало июня. Воскресенье. Со вчерашнего утра Федор Степанович с женой, само собой, были на даче. Вчера до вечера копались на огороде. Сегодня с утра Федор Степаныч подправил сарай, натаскал воды и сейчас сидел на бревне возле калитки, млел на солнышке в одних трусах и в майке и примеривался, успеет он до обеда обернуться на речку. Наталья Тихоновна, жена, отвоевав с клубникой, уже хлопотала над готовкой и привычно шпыняла младшую - Любку - за то, что вместо помощи опять у зеркала крутится. Обед будет еще через час. Должна подъехать и Людмила - старшАя - со своим новым бой-френдом, которого давно уже собиралась представить предкам. "Эх, хорошо!" - крякнул от полноты чувств Федор Степаныч, охлопывая свое грузное, но еще крепкое тело пятидесятилетнего мужчины, не чурающегося физического труда. "И со здоровьем, тьфу-тьфу, никаких проблем. И прибор работает, как часы..." Федор Степаныч задумался, что он, собственно говоря, имел в виду под прибором - сердце или?.. И это несмотря на многолетнее курение и симпатию к горячительным напиткам. Федор Степаныч вспомнил о запотевшей бутылочке, таившейся до поры-до времени в сумке-холодильнике, предмете особой гордости жены. "Незаменимая вещь, скажу я вам. Особенно, ежели дача..." - хвалилась она соседкам. И решил было купание отложить на после обеда. Но тут как раз около самой калитки остановилась новенькая светло-вишневая "Лада", которая несколько раз уже проезжала туда-сюда. Он решил, что, наверное, новые соседи или просто дачники. Из машины высунулся водитель, симпатичный парень: "Папаша, не подскажешь, как на речку лучше проехать?". Отчего же не подсказать. "Прямиком ты не проедешь. А во-о-н видишь там проселочная, метров двести... - стал объяснять Федор Степаныч, указывая вправо. Там сворачивай и езжай до развилки, а там налево и..." - "Что-то ты меня, отец, совсем запутал. Может, сам покажешь? А мы приятеля там подхватим, и сразу назад. А тебя обратно закинем". А что - это дело. На машине можно было быстро обернуться туда-обратно, а не тащиться по жаре. Так что предобеденное омовение можно таки совершить. А по дороге расспросить парня про машину - да как она на ходу? а сколько жрет, собака? А как с запчастями? Ну и другие профессиональные вопросы, поскольку давно уже Федор Степаныч подумывал сменить своего старенького "жигуленка" именно что на "Ладу". "А чего, давай покажу. Заодно и окунусь. Ты не против?" - "Какие проблемы, отец. Садись", - сказал парень, гостеприимно распахивая дверцу. "Эй, Любка, матери скажи, что я на речку съезжу. Полчаса максимум", - крикнул Федор Степаныч, снимая со штакетины махровое полотенце. Наталья Тихоновна выглянула с веранды, где уже накрывала на стол. "Ты куда это? Времени скоро четыре. Обед уже на столе. Люська с минуты на минуту приедет. Ты што?" - "Да ладно, людям дорогу надо показать. Заодно и скупнусь..." - примирительно замахал руками Федор Степаныч. "Да вы не беспокойтесь, хозяйка. Мы мигом. И вашего благоверного назад доставим" - "Знаем-знаем это ваше мигом. Еще и бутылочку по дороге раздавят. К обеду, пить-дать, опоздает. Голову даю на отсечение", -заворчала Наталья Тихоновна и, неожиданно улыбнувшись, добавила: "Знаю тебя, шалопай..." А Федор Степаныч уже в машине. Сидит себе вальяжно, на спинку откинулся. Рядом с водителем в ковбойке. А на заднем сиденье еще один мужчина, постарше. Лет сорок. В костюме с иголочки и в темных очках. "Хороший костюм, элегантный..." -подумал Федор Степаныч, пожимая протянутую руку. "Добрый день, земляк" - "Здравствуйте, Федор Степанович"... Интересно, откуда он моё имя знает?
  И точно, права оказалась Наталья Тихоновна, к обеду муженек не обернулся. Уже и Люська приехала со своим кавалером, уже познакомились, поговорили, мол, что да как, уже все за столом, и от вида селедочки с лучком да дымящейся картошечки аппетит у всех разыгрался. Начнем? Чего его ждать? Нет, еще пять минут подождем, Ну, начнем, что ли? Со свиданьицем. Да нет, он вот сейчас подойдет. А время-то уже полпятого. А потом - пять. Все настроение испортил. "Ну, погоди, получишь у меня!.." - уже кипела Наталья Тихоновна. А его все не было. Пойти поискать разве? Куда он мог подеваться, ума не приложу. Пошли искать. Сначала прямиком до речки. И в помине нет. "А Федора не видели?" - спросила у прохлаждавшихся там соседей напротив. Вроде нет, не видели. Пошли через проселочную. А-а, да вот же он! Где? Да во-он та-ам. Видишь - сквозь кусты майка белеет. Неужто заснул, окаянный? Подходим. Да вроде как заснул. Лежит себе безмятежно так, раскинулся. Только во лбу аккуратное темное пятнышко, как у индианок. Тут Наталья Тихоновна прямо рухнула, как подкосили. А кто-то к дому бросился: "Милиция! Помогите!" И как раз навстречу им вишневая "Лада" выскочила. Газанули да и скрылись с глаз. Потом Наталью Тихоновну валокордином отпаивали. Ну, обычная процедура - милиция, понятые. Соседи толпятся, ахают. Детей всех домой загнали - подальше от греха. Может, маньяк какой. Потом сидели в отупении. А тут как назло - лампочка перегорела. И когда Люська зашла в сарай, чтобы поискать запасную, тут же увидела сверток помятый. А в нем доллары. 10 тысяч.
  ХХХ
  История эта началась четыре года назад с телефонного звонка.
  - Константин? Здравствуйте. Меня зовут Хаскин, - послышался в трубке глухой и не слишком разборчивый голос. - Мне вас рекомендовали как программиста. Я хотел бы с вами встретиться. Вы свободны сегодня вечером? Если да, дайте ваш адрес.
  Я начал было объяснять, как лучше до меня добраться, но голос меня перебил:
  - Не беспокойтесь, я найду. Вас устроит часов в восемь?
  - Да, конечно...
  - Тогда до встречи, - я услышал в трубке короткие гудки отбоя...
  Гость пришел ровно минута в минуту. Я провел его на кухню, объяснив, что в комнатах царит невероятный бардак. Чистая правда - мама уже третью неделю была в отъезде. Кухню я кое-как привел в относительный порядок, для чего пришлось помыть гору грязной посуды и смахнуть пыль с кухонных табуреток. Я поставил чайник, и начался наш первый разговор, затянувшийся далеко за полночь. Кроме нас свидетелями его были только рыжие тараканы, порой пробегавшие по стене или осторожно высовывающие усы из-за кухонного шкафа.
  ХХХ
  Первое впечатление, конечно, обманчиво. Но, полагаю, мы оба не испытали особой симпатии, взглянув на своего визави. Что касается меня, то я давно привык к выражению брезгливой жалости, возникающей на лицах незнакомых мне людей во время первого со мной контакта, и иного не жду. Мне 25 лет, и я калека. Или, как принято говорить в наш политкорректный век, испытываю проблемы с передвижением - последствия детского полиомиелита.
  Нет, я вовсе не скрюченный монстр, прикованный к коляске. По сравнению с тем же Стивеном Хокингом я просто Усэйн Болт. Не только способен передвигаться самостоятельно, а ковыляю достаточно быстро, особенно по собственной квартире. Правда, при ходьбе моя левая нога загибается внутрь, и, чтобы сохранить равновесие, приходится балансировать руками. Вообще, с координацией движений дела обстоят не слишком хорошо. То же относится и к мимике. Каждая часть лица живет как бы своей независимой жизнью. В результате создается впечатление, что по нему вечно блуждает некое подобие бессмысленной улыбки. Но, пожалуй, самое пугающее в моей внешности - это глаза. Они разъезжаются в разные стороны (из-за того же полиомиелита, а не из-за косоглазия). При любой попытке сконцентрировать взор на каком-нибудь объекте, мой левый зрачок непроизвольно начинает уплывать в сторону и почти исчезает, закатываясь влево и вверх. Зрелище не для слабонервных. По причине ограниченной подвижности, да и потому, что не хочется лишний раз "пугать" прохожих и слышать улюлюканье мальчишек, я стараюсь как можно реже выходить на улицу. На мой балкон, где я периодически "дышу воздухом", солнце почти не заглядывает. Отсюда - землисто-зеленый цвет лица. Добавьте к этому жидковатые неопределимо белесого оттенка волосы и субтильную - довольно длинную и крайне тощую, с узкими опущенными вниз плечами - фигуру, и вы получите мой точный портрет. Да, я не киногерой, что и говорить.
  К чести визитера, при виде меня на его лице ничего не отразилось.
  Впрочем, он на мой вкус, выглядел немногим лучше. Как его описать? Однажды тот же Паша похвастался мне, что ему удалось достать целую коллекцию карикатур на евреев из нацистских газет. Там были представлены несколько типов евреев, особенно ненавистных для подлинного арийца. Один из них - это толстый неопрятный семит, все время потеющий и наглый, с толстыми как бревна руками, густо поросшими волосом, и с вечной ухмылкой, обнажающей лошадиные, но тронутые порчей, зубы. Он мусолит в своих сарделечных пальцах награбленные у честного люда денежки и вдобавок норовит ощупать маслянистым глазом гордую и чистую немецкую деву в тирольском переднике. На его обширной плеши непонятно как удерживается ермолка. А остатки курчавящихся рыжих волос обрамляют эту плешь. Вот такой малоприятный толстяк-жизнелюб, как бы ожившая нацистская карикатура, и оказался Ильей Львовичем Хаскиным, доктором физико-математических наук и моим гостем.
  Но не прошло и нескольких минут, как я полностью забыл о первом впечатлении, равно как перестал замечать и характерные для Ильи Львовича жесты и интонации, изрядно меня раздражающие. И картавость, и шепелявость, и еще тысячу и один дефект дикции. Хотя он в совершенстве владеет семью языками, но общаться с ним на любом из них весьма затруднительно, так как он не способен нормально произнести большинство звуков, с помощью которых изъясняется человечество.
  Словом, слушать его - подлинная мука, а не слушать - чудовищно глупо, потому что говорил он блистательно, артистично, а, главное, о самых важных для меня вещах. Словом, можно сказать, что по прошествии нескольких минут я был полностью во власти его обаяния.
  
  ХХХ
  - Слышали вы, сударь мой, о библейским кодах? - так начал Илья Львович свой рассказ.
  - Что-то припоминаю, но смутно, - сказал я.
   - Тогда слушайте. В 1994 году в очень серьезном научном журнале под названием "Статистикал сайенс" появилась статья под скучным названием "Эквидистантные последовательности букв в книге Бытия". Вы, Костя, конечно, знаете, что серьезный научный журнал - это такое издание, которое отродясь не открыл ни один нормальный человек. А забредают туда (и то - по профессиональной нужде) исключительно нобелевские лауреаты, университетские профессора и несчастные студенты во время сессии. Но судьба вышеназванной статьи сложилась иначе. Она произвела сенсацию не только в академической среде, но и среди публики, которая не только научных, но и вообще никаких текстов не читает. И по очень веской причине: ее авторы утверждали, что им удалось отыскать в Библии скрытые коды, содержащие информацию о событиях, случившихся через несколько тысяч лет после появления самого текста. Ни больше, ни меньше! И, заметьте, статья не в желтой прессе, а в серьезном научном журнале, где существует система рецензентов. Они сами специалисты высокого класса и проверяют каждое утверждение автора. И уж если дают добро на публикацию, значит, тут и комар носа не подточит.
  Сама идея библейских кодов отнюдь не нова. Евреи убеждены, что Ветхий Завет (Тора, по-ихнему) дан "избранному народу" непосредственно самим Богом. И что в нем заключена вся божественная мудрость и вся информация о мире от его сотворения до "последних сроков".
  Лучше всего эту мысль или, вернее, мечту выразил знаменитый Виленский Гаон Рабби Элиягу. Он писал (цитирую по памяти): "Все, что было, есть и будет до конца времен, содержится в Торе между первым и последним ее словом. И не только в главном, но и в подробностях всех родов и каждого человека в отдельности, и подробности подробностей всего, что случилось с ним со дня его рождения и до кончины".
  Если верить мудрецам, часть информации о мире и человеке изложена прямо или метафорически в самом тексте, но неизмеримо большие ее объемы скрыты и особым образом зашифрованы. Во-первых, потому, что всю информацию о мире невозможно прямо уместить в книге ограниченного размера. А, во-вторых и в главных, потому что информация эта и ее тайный смысл должны открываться человечеству постепенно - когда оно дорастет до их понимания.
  Что ж, предположение вполне логичное - ведь если книга написана (а Тора, как ни крути, Книга с большой буквы), то автора, кем бы он ни был, вряд ли устроит ситуация, когда она так и не будет прочитана и понята до конца.
  А если есть шифры или коды, значит, их можно расшифровать и, тем самым, овладеть тайными знаниями. Вот именно этим и занимались еврейские мудрецы на протяжении нескольких тысячелетий. Сначала они пытались уразуметь смысл и значение прямых высказываний. То есть, занимались всесторонней трактовкой и интерпретацией каждого слова в тексте. В результате возник Талмуд с кучей всяких толкований. Но этим мудрецы не ограничились, а со всем интеллектуальным жаром бросились искать неявные связи между словами.
  Надо сказать, что сам язык, особенности его устройства, как бы понуждали и провоцировали их к подобным поискам. Тора ведь написана на арамейском наречии. Это некий диалект древнееврейского языка. Энтузиасты утверждают, что "святой" язык устроен вовсе не так, как остальные, на коих глаголет человечество. В каждом языке определенному предмету соответствует определенное слово. Если два человека знают это слово, то оба поймут, о чем идет речь, даже в отсутствии самого предмета. Вот сказал "стол", ну и понятно, что речь о столе, то есть, о таком предмете на четырех ножках, за которым можно сидеть и обедать, например. Но почему именно "стол", а не как-то по-другому? Чем "тэйбл" хуже? Да ничем! Просто так договорились. Что-то вроде конвенции, идущей из глубины веков. Не то - иврит. Энтузиасты утверждают, что каждый предмет поименован в нем не случайно. Что в имени каждого предмета зафиксирован его подлинный смысл, его основные свойства. И по звучанию слов можно установить родство между, казалось бы, несвязанными вещами. Иногда эта связь очевидна, иногда - не очень, но всегда есть. Вот тот же стол - на иврите "шулхан" - обнаруживает корневое родство со словом "доска" (ну, это понятно), "побег дерева" (это тоже), "давление" (допустим), "шкура" (уже неясно), "меч" (?), "отпущение", "посланник" (а это уже совсем далеко). Еврейские мудрецы ударились в лингвистику, и, благодаря анализу корней, как по камешкам перебрасывали мостки от понятия к понятию, которые, на первый взгляд, ничем, кроме звучания, не были связаны, и устанавливали между ними удивительные порой соответствия и единство свойств. И общие смыслы понятий. Например, мать, вода, народ и верность оказываются в одном корневом, а, значит, и смысловом поле. Или - отец, камень, дом. Я уж не говорю о классическом примере, Адам из земли (глины) - "адома", да к тому же из красной ("адом") глины.
  Но и это еще не все. Каждой букве этого языка (а их всего 22) соответствует определенная цифра. Поэтому у любого слова имеется его числовое значение (сумма цифр, соответствующая буквам, входящим в это слово). Отсюда неизбежно получается, что существуют абсолютно разные по смыслу слова, состоящие из разных букв, числовое значение которых совпадает. Считается, что это числовое тождество обнаруживает тайные связи между понятиями, которые не фиксируются на лингвистическом уровне. Вы, Костя, несомненно уловили тут сходство с пифагорейством. Так возникло мистическое учение гематрии. Утверждают, что служителям этого учения было ведомо много тайн, включая истинное имя Бога.
  Но пытливые умы не ограничились и этим. В попытках заглянуть за грань невидимого они создали еще немало мистических учений и школ, одна из которых - знаменитая Каббала. Говорят, что истинным адептам Каббалы открылось чуть ли не все. Они создали детально разработанную космогоническую систему, включающую физические и духовные миры, познали природу живой и мертвой материи и даже научились оживлять последнюю. Согласно молве знаменитый каббалист 16 века Бецалель создал в средневековой Праге глиняного истукана Голема и с помощью магических заклинаний вдохнул в него жизнь. В сущности, этот Голем - первый робот в мировой истории.
  Многие мистики пытались обнаружить тайные шифры для извлечения информации из Книги Книг. Да что там мистики! Сам Ньютон, оказывается, специально выучив иврит, бОльшую часть своего времени занимался тем же самым - не законы и биномы своего имени выводил, а шифры в библии искал.
  
  Но, пожалуй, прямым предтечей авторов знаменитой статьи можно считать раввина Вейсманделя. Именно он в середине прошлого века обнаружил, что если от начала Книги Бытия пропустить пятьдесят букв, взять одну, пропустить еще пятьдесят, взять следующую и так далее, то получится слово "ТОРА". Если применить этот принцип к Исходу - брать буквы с шагом в пятьдесят знаков от начала книги, - то опять-таки сложится "ТОРА". То же самое обнаруживается и в Книге Чисел. И во Второзаконии.
  Можно лишь диву даваться, как этот Вейсмандель углядел эту закономерность. Сколько времени для того, чтобы отыскать короткое, но осмысленное слово "Тора" ему понадобилось! Но именно предложенным им методом воспользовались авторы статьи в "Статистикал сайенс".
  Только идти по пути, проложенному пражским раввином, им было неизмеримо легче, чем ему. Ведь настала эра компьютеров. И те поиски родства и сходства, для обнаружения коих в "святой Книге" иным легендарным мудрецам не хватало целой жизни, теперь свелись к часам и даже минутам. И тогда выяснилось, что, как заметил Шекспир "есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам". А, главное, для познания этого многого вовсе не требуется мудрость, а только быстрая переработка информации.
  И тогда Илья (Элиягу) Рипс, один из авторов статьи, известный во всем математическом мире своими работами по высшей алгебре, решил использовать достижения прогресса для разгадывания тайн Книги.
  Он сказал:
  - Теперь в руках у нас есть инструмент, довольно примитивный, конечно, что-то вроде счетов. Но зато он позволяет делать простые арифметические операции с огромной скоростью. А это значит, что мы способны быстренько все обсчитать и при этом может обнаружиться такое, что "мудрецам и не снилось".
  - Попробуем восстановить нить рассуждений Рипса, - сказал мой поздний гость. - Вы уверены, что в Библии зашифрована вся мыслимая информация о прошлом и будущем? Что ж, проверим! Как шифруется сообщение? Вообще говоря, по-разному, тысячей способов. Но один из самых элементарных заключается в том, что в некотором тексте закодирован другой текст, если читать не подряд, а только каждую 5-ю, или 7-ую, или 41-ю букву в исходном тексте. Что и делал Вейсмандель. Вот так, если читать не все, а выискивать согласно заранее известному "ключу" буквы, относящиеся к закодированному сообщению, а остальные отбрасывать, как "шум", то мы это скрытое сообщение сможем прочесть. И, понятно, оно не будет иметь никакого отношения к тексту, который мы взяли за основу. Например, мы можем таким образом закодировать в безобидном описании полевых цветов место и время шпионской явки.
  Правда, Рипсу не доставало "самой малости". Во-первых, он не знал кода. А, во-вторых, не знал, что искать!
  Но он недолго унывал, а подумал: "Пусть мы не знаем кода, зато с помощью компьютера быстренько подметим какие-нибудь закономерности. Глядишь, и отыщем релевантные. А что искать? Какая разница, если в Библии и так все есть. Вот и поищем то, чего и в помине не было, о чем и знать-то не могли в те времена, когда эта книга, как говорится, впервые нашла читателя".
  
  Сказано-сделано. Перво-наперво Рипс решил для простоты посмотреть не всю Тору, а только один ее раздел - "Бытие". Там ведь все о мироустройстве - как это было задумано, и что из этого вышло.
  Преобразовали они священный текст так, чтоб никаких страниц не было, а была одна бесконечная строка (лента как бы) и чтобы пропусков между словами не было, а сплошной массив из чередующихся вроде как случайно букв.
  А поскольку были они дети своего времени, то есть, 20-го века, да к тому же, в основном, из России, то, естественно, решили поискать, а не встречаются ли в Торе такие замечательные имена, как Гитлер и Сталин. И что же вы думаете? Нашли. И Гитлера, и Сталина. Причем не один раз. Вот, скажем, встречается светлое имя Сталин в книге "Бытия" три раза. Но что значит - встречается? Понятно, что в исходном тексте не встретишь его ни разу. А вот если с буквы С начать, да отбрасывать ненужные, пока не наткнешься на Т, ну, и так далее, то искомое образуется очень быстро. Но это ведь неинтересно, потому что расстояние между нужными буквами (шаг) каждый раз разное. И никакой системы в этом нет.
  Тогда Рипс с соратниками поставили перед компьютером задачу, которая формулировалась примерно так:
  "Обработать весь массив букв и определить, встречается ли в нем хотя бы один или больше раз устойчивое сочетание шести букв: С-Т-А-Л-И-Н, следующее в именно таком (или в обратном Н-И-Л-А-Т-С) порядке с равным промежутком (шагом) между буквами. Причем длина шага не имеет значения. Важно только, чтобы они были одинаковыми..."
  Компьютер прошерстил весь текст и определил, что сочетание букв С-Т-А-Л-И-Н с равной длиной шагов встречается три раза.
  - А что это нам дает? - спросили ученые, получив эти результаты. - Да ничего. Понятно же, что в любом достаточно большом тексте найдется то же самое сочетание букв. Тупик получается, однако.
  Но тут им пришла в голову идея: "Ну, хорошо, - Сталин. Но он же не просто так Сталин? Есть ведь какие-то вещи, которые мы связываем с этим именем. Так ведь? Ну, например, Коба, Джугашвили, Кутаис, революция, террор, Троцкий, Гулаг, коллективизация, война с немцами, дело врачей... Да мало ли? Вот возьмем эти слова, и пусть ЭВМ их ищет по тому же принципу (равные промежутки между буквами). А там посмотрим, что получится..."
  Конечно, всех слов, ассоциирующихся со Сталиным, компьютерная программа не обнаружила. Например, не оказалось в книге Бытия фамилии Аллилуева. Но большинство таки нашлось. И вот что поразительно и, говорю не шутя, невероятно - большинство (если не все) из этих слов находились поблизости от того фрагмента, где буквосочетание СТАЛИН встретилось с наименьшим шагом в пятнадцать знаков. Да что там - поблизости! Можно сказать, что имя СТАЛИН было окружено этими словами, как облаком. Это значит, что если обратно преобразовать эту бесконечную ленту в привычный нам текст, то на той же странице, что и слово СТАЛИН окажется и большинство слов, связанных с ним, с его жизнью и деяниями. Некоторые из этих слов будут пересекать его, некоторые будут находиться рядом. Но, главное, на той же странице!
  Тут в пору ахнуть. Получалось, что в библии изложена история тирана, рожденного через несколько тысяч лет после появления самой Книги! То есть, неким довольно топорным образом информация о будущем Сталине уже в ней скрывалась и не менее топорным образом может быть извлечена!
  Проверили на Гитлере. И что? То же самое. Вокруг него и Геринг, и Мюнхен, и "хрустальная ночь", и евреи, и Ева Браун, и проигранная война, и даже город на Волге.
  А что с Наполеоном? Император, Директория, маршал Ней, Москва, холод, Ватерлоо.
  Итак, находим искомое имя с наименьшим промежутком между составляющими его буквами из всех, встречающихся в книге Бытия, и рядом находим слова, обозначающие существеннейшие моменты его жизни.
  Но это с людьми. А что с географическими понятиями? Взяли, например, Израиль. Ну, не Израиль, как слово, потому что оно там на каждой странице появляется, а Палестина. Вот вам, пожалуйста, тут же всплывает Теодор Герцль, словечко "сионизм", киббуцы, Голда Меир, шестидневная война. И так во всем.
  Чудо? Да, несомненное чудо. Что оставалось делать Рипсу сотоварищи? Согласиться с фактами и... уверовать! Что они и сделали. Не случайно, эти ребята, бывшие до того атеистами и безбожниками, обратились в веру и стали ортодоксальными иудеями. А вы бы как поступили на их месте?
  И еще они опубликовали статью, в которой, по мнению авторов, математически доказали существование Бога. Оттого она вызвала столько шума.
  - А что было дальше? - спросил я, донельзя заинтригованный.
  - Дальше? - хмыкнул Хаскин. - Дальше как всегда. Сразу нашлись скептики, поставившие их результаты под сомнение. Вначале глухо высказывались подозрения в подтасовках. Потом всплыли лингвистические проблемы. Это было серьезнее. Критики утверждали, что особенности языка иврит допускают слишком много формально верных вариантов написания одного и того же слова, так что, хотя прямых подтасовок и нет, но верящий в эту ахинею "экспериментатор" может произвольно подставлять разные варианты, пока не получит желаемый результат. Действительно, в иврите, как известно, гласные в письме записываются далеко не всегда. Кроме того, большинство не только имен, но и понятий (например, атомная бомба, вирус или революция) появились заведомо позже самой библии. Этих слов просто не существовало в древнем языке. Они были придуманы и введены в обиход только в 20-м веке.
  - Впрочем, не буду вас, Костя, утруждать подробностями научной полемики. Ограничусь констатацией, что на лингвистические доводы сторонникам существования кодов удалось найти достаточно веские аргументы, - вещал Илья Львович. - Хуже было другое - некоторые из скептиков не поленились и, воспользовавшись их же методикой, проверили, а не возникает ли этот феномен при обработке других литературных текстов. Взяли сходные по объему с книгой "Бытия" фрагменты из "Моби Дика" и из Толстого. И нашли. Да еще что! В "Анне Каренине" обнаружили "зашифрованное" описание еврейского праздника. И тут же опубликовали. Это был удар! Посрамленные дешифровщики моментально превратились в персон нон-грата в академических кругах. Напрасно они пытались доказать, что в других текстах такого рода совпадения случались всего несколько раз, а в Торе постоянно. Что частота таких совпадений в Торе несопоставима с прочими текстами, а, стало быть, представляет собой феномен иной природы. Что сам характер и разнообразие информации, и контекст, и теория вероятности... Ничто не помогало. В ответ только смеялись. Отныне ни один серьезный журнал не напечатал ни строчки сторонников наличия скрытых кодов в Торе.
  
  Они подверглись форменному остракизму, но свою работу не прекратили. И веры не утратили. Правда, в известном смысле они топтались на месте. В основном, совершенствовалась методика обработки, накапливались новые факты, подтверждавшие в сущности все ту же истину - в Торе можно найти все. Но реального прорыва не было, а ощущался явный застой.
  И тут им на помощь неожиданно явился мой гость, Илья Львович Хаскин. Он не просто был сторонником теории библейских кодов, но и сам стал этими кодами заниматься. Сначала для души, а позже эта тема стала основным предметом его занятий. И вот через несколько лет Хаскину удалось сформулировать одну вполне безумную гипотезу. И он горел желанием ее проверить. А для этого ему требовалась новая и более сложная, чем та, которой пользовался Рипс, компьютерная программа. И соответственно, программист, который может ее написать. И этим программистом по воле судеб оказался я, Константин Кравцов.
  Завершая свой рассказ, Илья Львович сказал:
  - Критики здорово шифровальщиков "приложили". Но лично для меня несомненно, что коды в Торе существуют. Все сбывается в соответствии с предначертаниями, так сказать. А что это означает?
  От избытка полученной информации моя голова гудела, и я бессмысленно таращил на него глаза. В самом деле, а что это означает?
  - А означает это, что никаких признаков вмешательства в сам процесс бытия со стороны Высшей силы не обнаруживается. То есть, машина запущена, а дальше предоставлена сама себе. А поэтому мы вынуждены пока что констатировать - что?
  - Что? - глупо переспросил я.
  - А то, что у нас имеются доказательства, что Бог был, но абсолютно никаких - что он есть. То есть, понимаете, Костя, машина работает по заданной программе, без корректировки. И получается, что будущее безвариантно, полностью детерминировано. А тогда Бог просто не нужен. И, вообще, никакой тебе свободы воли...
  
  - Но, может быть, это только означает, что машина работает без сбоев?
  
  - М-м, отлично! - на секунду задумавшись, воскликнул Хаскин . - Эта простая мысль мне как-то в голову не приходила. То есть, все идет по плану... Что ж... Но даже, если это и так, в программе должна быть возможность вмешательства в случае "нештатной ситуации". Так ведь?
  Я кивнул. Мой левый глаз снова стал уплывать за горизонт.
  - Согласно моему предположению, должны существовать коды, подтверждающие, что в каждую данную секунду человеческие судьбы, а, стало быть, и судьбы мира, его история, находятся на развилке. То есть, будущее может бесконечно ветвиться. А прошлое, конечно, выглядит как одна сплошная гладкая линия. Вот убедиться в этом вы мне, голубчик, и поможете. А если нам удастся подтвердить это, то...
  - То мы засвидетельствуем присутствие Бога?- выпалил я.
  - Лучше и не скажешь! - усмехнулся Хаскин. - Вот мне и не терпится проверить несколько своих гипотез, чтобы убедиться в его присутствии или, что скорее всего, что всё это полный бред. Вы, Костя, когда можете приступить к работе?
  - Да хоть завтра.
  - Вот и отлично, - сказал Илья Львович, потирая руки. И поспешил откланяться. О своей гипотезе он мне в тот первый раз ничего не рассказал.
  ХХХ
  Признаюсь, я был настолько поражен рассказом Хаскина, что с утра стал шарить по интернету в поисках дополнительной информации. Ее оказалось полно - статьи и даже целые книги. Так, я внимательно прочел "мировой бестселлер", как было сказано в анонсе, американского журналиста Майкла Дрознина. Словом, стал в каком-то смысле докой в этом вопросе. Но от Хаскина не было ни слуху, ни духу. Я уже было решил, что всё кончилось, не начавшись. Знаю я таких типчиков - наговорят с три короба, увлекут, а потом остынут и забудут, а все свои байки начнут, как лапшу на уши, очередному олуху вешать, чтобы произвести на него впечатление.
  Но через неделю он вдруг позвонил и попросил подъехать к нему в офис для разговора о "нашем сотрудничестве" и о моей зарплате. При этом добавил, памятуя о моих трудностях при передвижении, чтобы я заказал такси, а он оплатит. Весьма любезно, тем более, что его "офис" располагался у черта на куличках, где-то за Лианозово.
   "Офис" оказался маленькой и до предела захламленной каморкой. Даже без "удобств". Те располагались в конце коридора. Это роскошество размещалось на последнем этаже длинного обшарпанного здания с унылым полутемным коридором и с бесконечным количеством дверей, уходящих вдаль. Сами эти двери как бы выглядывали одна из-за другой, как дети из бедной семьи. За ними располагались такие же убогие "офисы", чьим хозяевам так и не удалось выбиться в олигархи. Стеклянные двери были глухо прикрыты изнутри занавесками, а то и просто газетой, чтобы никто не смог ненароком проникнуть в их скучные тайны.
  Отыскав табличку с нужным номером, я постучал. Мне открыл сам Хаскин и воскликнул:
  - А вот и Костя!
  Потом он стал освобождать для меня единственный стул от громоздящихся на нем папок и бумаг, сбрасывая их прямо на пол, а сам уселся на единственное и много повидавшее на своем веку кресло у стола с компьютером почти неприличной древности. Впрочем, тут же вскочил:
  - Сейчас чаек поставлю.
  Он извлек из-под завалов кофеварку и отправился за водицей. Обут он был в домашние тапочки. "Да-а, - подумал я, когда он скрылся за дверью. - Тот еще типчик. Интересно, какую работу он хочет мне предложить? А главное, собирается ли он за нее платить?". При всем моем спокойном отношении к деньгам, забесплатно работать я не готов. А его возможности явно были невелики. Впрочем, вернувшийся хозяин тут же развеял мои сомнения, сходу предложив 1000 долларов в месяц. Деньги невеликие, но от него я и этого не ожидал. Я вновь невольно оглядел этот мало презентабельный "офис". Он перехватил мой взгляд и замахал руками:
  - Вы, Костя, на убранство не глядите! И не сомневайтесь. Я вполне могу позволить себе такой расход. Я платежеспособен.
  Выяснилось, что мой работодатель когда-то преподавал в Бауманке, но с начала 90-х - при общем развале и кризисе - вынужден был с целью прокорма себя и и своей семьи уйти на вольные хлеба. Он разрабатывал какие-то математические модели для банков, просчитывал предполагаемую "емкость рынка" для фирм и прочая, и прочая. Видимо, делал это неплохо, потому что с голоду не умирал, а жене даже купил машину.
  - Ну как, вы согласны сотрудничать? - спросил он, с тревогой взглянув на меня. Видимо, подумал, что для программиста означенная им сумма маловата и тут же добавил: - Скромно, но это для начала...
  Я кивнул.
  - Вот и прекрасно! А теперь объясню, в чем будет состоять ваша работа. Есть тут у меня одна гипотеза...
  - И что за гипотеза? - спросил я.
  Тут он рассказал мне такое, что я уже не знал, соглашаться ли мне на "сотрудничество" или бежать от этого помешанного со всей скоростью, которую позволяют остаточные последствия полиомиелита.
  - Понимаете, Костя! - начал Илья Львович. - Код для расшифровки библии, найденный в Израиле - это потрясающе. Но, если честно, он мне всегда казался несколько примитивным для Того, Кто Все Создал. Вот я и подумал, что, может, настало время поискать коды более высокого уровня.
  - Что человека больше всего интересует? Он сам, собственная его судьба и, главное, срок его жизни. Так? А библейские коды этой возможности не дают. О прошлом - сколько угодно. Может, и про будущее каждого в библии есть, но мы не знаем, как искать, как спрашивать про это. Вот представьте себе, вы едете в крытом грузовике и видна вам лишь дорога, по которой вы уже проехали, а те места, которые вы в данный миг проезжаете, и, главное, что впереди - от вас брезентом закрыты. Назад, пожалуйста, смотрите, а вперед - ни-ни.
  Я и подумал, ОК, если верить Ньютону, Бог правит миром с помощью Закона. А где этот закон узнать, как не прямо из текста? Вот и стал искать такие указания. И чуть ли не в самом начале книги Бытия, наткнулся на место, где недвусмысленно сказано: "Мое дыхание в человеке - не навсегда. Он всего лишь плоть, и пусть срок его жизни будет сто двадцать лет"
  То есть, прямо указан век человеческий. Вот откуда у евреев пожелание: До ста двадцати. Казалось бы, яснее некуда. И что? Не получается. Не соблюдается Закон. До 120 если и доживают, то единицы. Выходит, Бог сам этот срок устанавливает и при этом грубейшим образом нарушает. Как такое может быть? Ну, понятно, тут начинаются толкования - мол, это максимальный срок. И дожить до него могут только праведники. Ну и много чего еще напридумано. Но так ведь не должно быть? Иначе выходит, что библия - это только литература и бабушкины сказки.
  И стал я думать, как можно примирить непримиримое, как разрешить это противоречие вопиющее, но так ничего и не придумал. И вдруг пару месяцев назад мне сон приснился. Будто я с супругой бредем по пустынной такой дороге. Но дорога необычная. Словно мы идем по арифметической линейке, а на ней, как и положено линейке, деления нанесены от 0 до 120. Вот мы с ней идем, а отметки эти на шкале, словно столбы верстовые и рядом с каждым своя цифра стоит. А я, Костя, чего больше всего боюсь на самом деле? Смешно звучит, но больше всего я боюсь, что старуха моя умрет раньше меня. Как об этом подумаю, такой ужас охватывает!.. Вот и во сне я так же боюсь. До конца дороги еще далеко. Мы добрели только до столба с цифрой, как сейчас помню, "57", а жена вдруг садится на дорогу, туфлю снимает и начинает из нее камешки вытряхивать. И я во сне понимаю, что она дальше не двинется, а придется мне одному идти. Ну, я ей рукой машу, дескать, будь здорова, и начинаю один по этой линейке двигаться. И такая у меня тоска на сердце... Но иду недолго. Добираюсь до столба с отметкой 63 и тоже сажусь без сил. Тут мы с ней начинаем переглядываться, я даже хочу назад к ней подойти, а она тоже вроде хочет ко мне, но шагу ступить не можем. И хотя сон тот был ужасный, просыпаюсь я радостный. А чему я радуюсь? А тому, что задачка решена. И я в тот момент это точно знал, потому что верю в озарения. А это было озарение. Со мной оно случалось несколько раз в жизни и ни разу не обмануло. Хотя иногда касается полной ерунды.
  В первый раз это случилось в семь лет. Я в музыкальной школе учился. И вот еду на урок и думаю, снова учительница меня будет ругать из-за каких-то этюдов Черни. И вдруг понял, что никакого урока не будет. Я даже в класс заходить не стал, а сразу пошел к доске объявлений. И точно, висит бумажка, что моя учительница заболела. Говорю же, ерунда. Но на меня это произвело оглушительное впечатление. И я это ощущение запомнил. Как только оно у меня возникает, я уже знаю, что нашел верное решение, каким бы бредом оно ни казалось. Вот и тут. Я вдруг понял, что 120 лет, про которые в библии сказано, - вовсе не ошибка. Именно 120 лет. Только отпущены они не одному человеку, а двоим, как в моем сне. То бишь, всегда имеется пара. Вот в этом и состоит моя главная гипотеза. А почему так? Как говорится, бог весть...
  Честно говоря, гипотеза Хаскина показалась мне дикой и нелепой. Но я изобразил на лице крайнюю заинтересованность и поддакнул:
  - Ага, то есть, эту пару составляют муж и жена. Это и из вашего сна вытекает. Недаром же говорят: "Браки заключаются на небесах"...
  - Вот и я сначала так решил, - сказал Илья Львович, - но по зрелом размышлении этот вариант отверг.
  - Почему?
  - Потому что тогда несправедливость получается.
  - Какая несправедливость? - я, признаться, вытаращил глаза от удивления.
  - Ну, как же. Муж и жена, как правило, рождаются в разные годы. Так? Выходит, у того, кто раньше родился, образуется фора. Он по этой 120-летней дороге уже давно движется, а супруга только движение начинает. Тогда получается, что чем дольше первый проживет, тем меньше второму лет жизни остается. Так нечестно. Куда логичнее предположить, что пару составляют люди, родившиеся в один год, а я подозреваю, что и в один день. А, может, и в один час, но это уж никакой проверке не поддается. Но если в один день рождаются, то и начинают одновременно. А кто больше проживет - это уж как бог или там судьба, положит. Так что вовсе не муж и жена, а абсолютно не связанные между собой люди. И каждый из них едва ли даже подозревает о существовании другого, от которого его век на самом деле зависит. Вот это моя вторая, более частная, гипотеза. А третья гипотеза состоит в том, что если всё так, то в библии записаны даты рождения всех когда либо живших людей, а вот год их смерти не найти. Ибо они однозначно не заданы, а зависят от второго члена "пары". Я так их про себя и называю - напарники.
  - Но почему именно так, а не иначе? - спросил я.
  - Э-э, молодой человек. Это в вас гордыня играет. Как можно задавать богу вопрос: "Почему?" Он хозяин - стало быть, барин. Вот так ему захотелось. Мы, его создания, в лучшем случае можем задавать вопрос "Что?" Ну, может быть, еще вопрос "Как?" Но уж не "почему?"
  - Да, господин Хаскин, но вы-то не Господь,- несколько обиженно возразил я. - И всё, что я пока слышал, вы говорите, а не он. Так что другой, менее воспитанный человек сказал бы, пожалуй, что это лишь ваши произвольные измышления.
  - Это верно, - неожиданно расхохотался Хаскин, - но придется вам пока верить на слово мне или, вернее, моему озарению. По крайней мере, до первой проверки.
  - Но как такое можно проверить?
  - В этом-то и проблема! Как проверять, я не знаю. И тут вы должны мне помочь. Я, правда, со своей стороны кое-что сделал. Назовем это алгоритмом преобразования двумерных матриц Рипса в трехмерные.
  - И что это дает?
  - Ну, кое-что дает. Давайте, я вам скоренько объясню, что называется, на пальцах.
  И Хаскин начал мне объяснять "на пальцах" при помощи тензоров, теории множеств и теорем из области топологии, как он преобразовал матрицы Рипса. Я мало что понял, но кое-что ухватил. В общем, после всех этих преобразований буквы текста библии перемешивались по-другому. И если в таком объемном тексте отыскать некое имя, добавив после него год рождения (а надо сказать, что даты записываются в иврите не цифрами, а буквами, каждая из которых имеет свое числовое значение), то с теми же равными промежутками за датой рождения следует другое имя. И его можно прочесть. Хаскин полагал, что это и есть имя того самого "напарника".
  Гипотеза бредовая, но забавная. Чем больше я слушал его рассуждения, тем больше мне хотелось верить, что он угадал, что всё так и есть, как он излагает. Хотя сомнения, понятно, оставались.
  - Допустим, - сказал я. - Допустим, что иногда удается получить в виде подсказки какое-то имя. И что с ним делать? Это же никому не ведомый человек. И как проверить, когда он родился, если вообще рождался? Где найти информацию о нем, чтобы сопоставить его с искомым человеком? Ладно, если это наш современник, да еще и живет в цивилизованной стране. Тут можно порыться в архивах. Но ведь даты рождения всех людей, когда либо живших на земле, так не найдешь? Нет таких архивов! Так что подсказка-то ничего нам не дает.
  - Верно, - подтвердил Хаскин. - И единственное, на что мы можем рассчитывать - это на счастливую случайность.
  - В каком смысле?
  - Вы же знаете эту популярную рубрику во многих газетах: "Знаменитые люди, родившиеся в этот день". Вот и надо перелопатить все источники, Википедию, что-то еще, собрать кластер знаменитых людей, родившихся в один год и в тот же день. И если нам повезет, то окажется, что эти знаменитые где-то составят нашу "пару". Ведь такое нельзя исключить, верно?
  - Верно, но вероятность-то ничтожно мала. Так что совпадение будет невероятным.
  - Так да не так. Ведь чем больше окажется людей в нашем кластере, тем выше вероятность того, что кто-то из них окажется напарником другого. И если нам повезет сказочно, а такую возможность исключить тоже ведь нельзя, то тогда, сопоставив эти два имени и их судьбу, мы можем удостовериться, что суммарная длительность их жизни составляет 120 лет. Или не составляет. Главное, найти хотя бы одну пару, а лучше бы несколько. Тогда мы сможем усмотреть некоторые закономерности, о которых даже помыслить сейчас не можем. Возможно, они явятся для нас дополнительными подсказками, как этих "напарников" искать не только в случае знаменитостей, но и для самых обычных и непримечательных людей. Так что давайте для начала собирать коллекцию селебретиз. А вдруг случайно набредем?
  - Буду очень удивлен, если набредем, - сказал я.
  - Другого выхода нет. Теперь вся надежда на вас. Составьте хитрую программу, которая улавливала бы коды посложнее рипсовских. И тогда, если повезет, мы с вами сумеем эту мою безумную, я вполне это сознаю, гипотезу подтвердить. Словом, получим Ключ к тайне тайн - к срокам жизни человеческой.
  Хаскин замолчал, лукаво поглядывая на меня. Видимо, рассчитывал, что я буду потрясен его оригинальной гипотезой и открывающимися грандиозными перспективами. Я и был потрясен, но виду старался не показывать. Наоборот, сказал:
  - Получается, что это еврейское пожелание долголетия - "до 120" - с подковыркой, преехиднейшее.
  - То есть? - удивился Илья Львович.
  - Ну как же! Ведь это пожелание означает фактически - прожить как бы две жизни, за себя и "за того парня". Выходит, одновременно и пожелание, и проклятие "тому парню", чтобы век его жизни был покороче. Вот ведь как получается!
  - Хм-м. Это вы смешно сказали насчет "того парня". Надо будет запомнить, - захихикал Хаскин.
  - Программу-то я напишу, - сказал я. - Только... что-то тут не так. Какая-то во всем этом есть ошибка на уровне здравого смысла... Ага! Неувязочка у вас выходит! Вы говорите, что на двоих отпущено 120 лет. И еще век назад всё так и было. Но теперь-то? Теперь ведь люди живут гораздо дольше. Уже сегодня продолжительность жизни во многих странах выше 60 лет! Если бы выходило лет 150 на двоих или хотя бы 140, еще туда-сюда. А 120, увы, слишком мало.
  Я мельком глянул на Хаскина, ожидая увидеть, как он спадет с лица и на глазах увянет, но он только хмыкнул, довольно потирая руки:
  - Молодец, Костя! Но неужели вы могли подумать, что столь очевидная мысль мне самому в голову не пришла? Неувязочка-то мнимая. Ну что - сами догадаетесь или подсказать?
  - Подскажите...
  Хаскин с торжеством уставился на меня и вскричал только одно слово:
  - Аборты!
  - Какие аборты? - опешил я.
  - Самые обычные. Должны были родиться, но не родились. Поэтому некоторое число людей из-за абортов остается без пары. Вот и живут долго. Но не только из-за абортов. Добавьте еще выкидыши, несчастные случаи, эпидемии, войны... Поняли теперь?
  - А ведь точно - аборты! - обычно, когда мои аргументы опровергают, я чувствую себя последним дураком. А тут, наоборот, - обрадовался. - Получается, что как бы человечество ни пыталось вмешаться в божественный замысел, исправить его, но ничего не выходит.
  - Вот именно, - важно подтвердил Илья Львович. - Но мы с вами, если, повторяю, повезет, докопаемся до истины. Дело за малым. За компьютерной программой.
  - А как мы будем работать? Я должен сюда являться каждый день? Учитывая мои обстоятельства, - тут я показал на свой костыль, прислоненный к стене, - это будет затруднительно.
  - Да бог с вами, Костя! Только этого кошмара не хватало. Даже не пукнешь в свое удовольствие. Нет уж, работайте дома!
  На том и порешили. Приехав домой, я тут же бросился обдумывать, как должна выглядеть эта программа. Задачка, вообще говоря, не из простых, но уж больно мне не терпелось проверить гипотезу Хаскина. Вернее, не проверить, а убедиться, что она верна! Три недели я, можно сказать, не отлипал от компьютера и все писал, писал эту чертову, но (уж похвастаюсь) довольно остроумную программу...
  ХХХ
  Можно сказать, нам с Хаскиным баснословно повезло. Я забил в компьютер тысячи имен знаменитостей. Разумеется, среди них отыскалось несколько десятков людей, рожденных в один и тот же год и день. Я понимал, что вероятность того, что кто-то из них окажется "напарником" другого практически равняется нулю. Но все-таки решил проверить. Предполагаемым "напарником" президента США Джорджа Буша-Младшего оказался ни кто иной как Сильвестр Сталлоне. Они оба родились 6 июля 1946 года. Причем будущий президент в городке Нью-Хэйвен, а знаменитый Рембо - в Нью-Йорке. Я специально проверил, и оказалось, что расстояние между этими городами по прямой 111 километров. То есть, менее 120 - кругом мелькает это число! "Неужели нашлась пара?"- мое сердце сладко забилось в предвкушении чуда. Я отыскал имя Джорджа Буша в Библии по методу Рипса, ввел буквенное обозначение даты его рождения и молил бога, чтобы имя, которое должно появиться вслед за ним, оказалось Сильвестр или Сталлоне. Увы, ничего подобного. Выскочило имя безвестной Барбары Чейз. Потом я понял, что надежда моя на Сталлоне была вообще беспочвенной, ибо они оба были живы, а их суммарный возраст уже давно перевалил за 120 лет.
  То же самое было и с другими найденными парами. Пока я не дошел до последней. И чудо случилось! С другим президентом, с Джоном Кеннеди, мне повезло больше, чем с Бушем-младшим. В один год и день с ним родился мне не известный, однако, упоминавшийся в одном из списков, биолог Барри Коллинз. Оба были американцами, оба уже почили в бозе, причем, прожили в сумме 119 лет с гаком (Коллинз скончался в 1991 году), и, что самое поразительное, родились в одном и том же городе - Бруклайн, штат Массачусетс.
  Я включил программу, и после даты рождения Кеннеди на том же расстоянии выскочило имя Барри Коллинз. Была тут одна сложность. Программа распознавала только буквы еврейского алфавита, а я (да и Хаскин) ивритом не владели. Но его приятели из Израиля прислали нам специальную таблицу, где каждая буква сопровождалась транскрипцией на латинице. Конечно, из-за отсутствия в иврите гласных часто возникали проблемы с распознаванием имени, но мне с грехом пополам удавалось имена "напарников" прочесть, пусть иногда и с искажениями.
   Вот и тут выскочило не Барри, а Бари, и не Коллинз, а Колинос. Но я отмахнулся от этих мелких несовпадений, позвонил Хаскину и дрожащим от волнения голосом сказал: "Я, кажется, нашел пару!" На том конце провода воцарилось молчание, а потом он выкрикнул: "Еду!" Я взглянул на часы. Было полтретьего ночи.
  Через четверть часа он уже прилетел и, задыхаясь, выпалил: "Показывайте!"
  Я повторил всю процедуру ввода в программу этой чудесной пары: Кеннеди и Коллинз.
  - Какая удача, Костя! - заикаясь, сказал Илья Львович и вдруг завопил так, что стекла в окнах и серванте зазвенели.
  -А-а-а! - кричал он, а потом снова: - А-а-а!!! - и бросился меня тискать.
  На шум в дверях появилась встревоженная мама в халате, накинутом поверх сорочки. Он тут же подбежал к ней, схватил в охапку и закружил в каком-то нелепом вальсе. Ну да, со мной-то не больно потанцуешь. Но, признаться, я и сам был на седьмом небе от радости.
  Немного успокоившись, Хаскин сказал:
  - Надо же - всего одна пара, а сколько дополнительного материала! Теперь мы можем высказать осторожное предположение, что искомые напарники, возможно, рождаются в одной стране, а, может быть, даже - в одном городе. Значит, теперь, используя эту информацию, мы можем уже искать документы в архивах. Костя! Давайте сейчас же проверим!
  Мне пришлось немного пригасить его энтузиазм:
  - Не сейчас, Илья Львович. Где я вам эти архивные данные возьму? Надо будет поискать, может быть, послать запрос. Несколько дней придется потерпеть.
  Хаскин горестно воздел руки, но вынужден был согласиться:
  - Что ж, потерпим. Зато теперь, если всё окажется так, нам уже и знаменитости не нужны. Пусть будут самые обычные люди, только из одной страны и даже из одного города, рожденные в один и тот же день. Только, Костя, ищите тех, кто родился не раньше середины прошлого века. Чтобы оба напарника к этому моменту уже гарантированно скончались, и можно было бы посчитать, сколько они в сумме лет прожили.
  С архивными данными о записях гражданского состояния дела, как правило, обстояли неважно. Причем, в разных странах. Исключение составляла Австрия, хранившая бюрократические традиции Австро-Венгерской империи. Там эти данные содержались в образцовом порядке, да к тому же давно были компьютеризированы. Проблема состояла еще и в том, что в некоторых странах эти архивные данные были закрытыми, и доступа к ним без особого разрешения не было. Хаскин где-то раздобыл официальную бумагу под шапкой Академии Наук РФ, где содержалась просьба к архивариусам разных стран предоставить запрашиваемые профессором Хаскиным акты гражданского состояния для научных исследований.
  На эту бумажку откликались далеко не все. Но мы и без того располагали более чем достаточным материалом для проверки. Так что спустя месяц все сомнения отпали. Итак, что же оказалось? Какое бы имя из рожденных в 1901 году (я для простоты ограничился этим годом) и содержавшихся в архивах, к которым получал доступ, я ни вносил в программу, оно всегда отыскивалось и примерно в 80% случаев за ним следовало второе имя. Почему только в 80%? Возможно, дело действительно было в этих пресловутых абортах. Кстати, мы проверили эту гипотезу. Как? Очень просто. В католической Италии число абортов должно было быть существенно меньше. И точно - среди итальянцев второе имя появлялось в 95% случаев. Более чем веское свидетельство истинности гипотезы об абортах.
  Если имя "напарника" обнаруживалось, то он рождался всегда в той же стране, а иногда и в том же городе. Но вот что интересно, даже если и в разных, то расстояние между населенными пунктами, где рождались "напарники", никогда не превышало 120 километров! Поистине удивительно! То есть, это магическое число 120 фигурировало и во времени и в пространстве.
  Словом, через полтора месяца проверок у нас имелся обширный материал, неопровержимо подтверждающий истинность гипотезы Хаскина, как я ее про себя называл.
  Это было столь очевидно, что я, наверное, в сотый раз повторял:
  - Это же великое открытие! Переворот! Надо срочно публиковать результаты!
  Хаскин в ответ только смеялся:
  - Эх, Костя. Ну где такое опубликуешь? Я же говорил вам, что расшифровщики Библии давно стали персонами нон-грата в научном сообществе. Так что в серьезный журнал и не сунешься. Да ведь не ради славы мы этим занимаемся, а ради поисков истины.
  - Так что? Кроме вас и меня об этой тайне никто не узнает? Это же переворот в сознании! И доказательство, что он, Бог, существует! Нет, нельзя нам молчать, - упорствовал я.
  - Да чего уж там. Вы, Костя, помните сказку, как кто-то узнал тайну короля с ослиными ушами и, уже не в силах таить ее в себе, нашептал об этом дереву?
  - Да, что-то смутно припоминаю.
  - Вот и мы с вами в той же ситуации. Рассказать страсть как хочется, а некому. Что ж, если в серьезных журналах ни за что не опубликуют, можно намекнуть желтой прессе. Всем этим журнальчикам про НЛО и снежного человека. Я уже пару раз давал таким интервью. Будут они у нас, как то дерево в сказке. Но это всё пустое, для удовлетворения амбиций. А нам надо дальше копать.
  - Куда уж дальше? - удивился я.
  - О, дальше и глубже. Гораздо глубже. Ведь что из всего этого следует?
  - Да, что следует? - глупо переспросил я.
  - А следует из этого, что количество Добра и Зла в нашем мире, по-видимому, остается неизменным.
  - Почему? - снова я выглядел самым тупым учеником в классе.
  - Да потому. Вот вы сами подумайте. Допустим, один проживет свой долгий век. Это благо, конечно. Но допустим, что прожил он свою долгую и райскую жизнь. А тот, второй? Для него долголетие его "напарника" оборачивается горем. Он-то свое не дожил? А сколько среди этих "напарников" было гениев? Поэты, ученые. Но не состоялись. Так что не только для них горе и ущерб, но и для всего человечества. Понимаете?
  - Да, кажется, понимаю.
  - Вот и получается что-то вроде Закона сохранения материи - баланс между Добром и Злом. Кому-то радость, а кому беда. Не зря говорят, не надо стремиться этот мир улучшать, ибо обязательно где-то Зло все наши добрые поступки обязательно уравновесит.
  - Но ведь существует же прогресс? - стал возражать я. - Люди живут дольше, питаются лучше. И вообще...
  - А, может, наоборот, регресс? - усмехнулся Хаскин. - Возьмите Адама с Евой. У них в Раю условия, чай, были получше, чем при всем нашем прогрессе.
  ХХХ
  Илья Львович целыми днями что-то строчил. Прошло уже 4 месяца с тех пор, как я начал на него работать. Изредка писал какие-то программки для проверки безумных идей "шефа" о балансе Добра и Зла в мире, о законе кармы и прочая. Словом, работка не бей лежачего.
  А в остальное время развлекался тем, что проверял его формулу на разных известных исторических персонажах, когда удавалось отыскать в архивах сведения об их возможных "напарниках". Самым ярким оказался случай с Кировым, "мальчиком из Уржума". Он родился 15 марта 1886 года по старому стилю. А в этой дыре, в Уржуме, сохранились все списки рожденных в тот год - великая удача. Дальше уже дело техники. Установил я программу, и она через пару минут выдала, что напарником Кирова, вернее, напарницей, была некая Семенова Зоя Ивановна, родившаяся в тот же день, что и наш пламенный революционер. Его кокнули в декабре 34 года, а она скончалась в 1958, в том же декабре. Тютелька в тютельку 120 лет. Так-то вот...
  Конечно, меня интересовали не только и не столько уже умершие знаменитости. Первым делом, снедаемый любопытством, я вычислил своего "напарника". Ничего интересного. Им оказался неведомый мне татарин по фамилии Хабибулин или Хабиулин. Нашел я и напарника мамы, и еще нескольких напарников моих знакомых. Сам Хаскин категорически отказался своего напарника определять, и мне запретил, заявив, что знать об этом не хочет, да и зачем? Что, дескать, ему делать с этой информацией?
  
  ХХХ
  Мы с Хаскиным представляли ту еще парочку и для стороннего наблюдателя являли собой довольно комичное зрелище. Правда, долгое время этим наблюдателем была исключительно моя мама.
  Илья Львович пристрастился к нам наведываться. Не потому, что в этом была какая-то нужда или я был ему особо интересен. Нет, всё из-за пирожков, которыми угощала его мама. Пирожки с капустой, картошкой и творогом удавались ей на славу, а Хаскин вечно был голодным, сидя днем и ночью в своем каземате за Лианозово. И иногда даже забывал съесть свой неаппетитный бутерброд с колбасой. Так что у него с мамой всё сошлось. Она любила печь эти пирожки, да не для кого. Я ими в детстве объелся и с тех пор в рот не беру. А тут нежданная радость - ценитель и фанат ее стряпни объявился. Словом, и она, и он не могли друг на друга нарадоваться.
  Однажды Илья Львович снова появился, сияя довольной улыбкой. И не в предвкушении маминых пирожков, а совсем по другой причине.
  - Ну, Константин, пляшите! - воскликнул он. - Купили нас! С потрохами купили... Теперь начнется новая жизнь. Как у белых людей. Со следующего месяца начнете получать не жалкую тысячу, а две. А там поглядим. Думаю, и это не предел.
  - С чего вдруг такая щедрость?
  - Эх, Костя, как говорится, меньше знаешь, крепче спишь. Кроме того, боюсь сглазить. Одно могу сказать - возможно, мы с вами попали в сказку, - загадочно ответил обычно столь словоохотливый Хаскин и тут же перевел разговор на другую тему.
  Что ж, не хочет говорить - не надо. Я не из тех, кто лезет в душу со своими расспросами.
  ХХХ
  Сказка, на которую намекал Хаскин, между тем становилась былью. Причем, в масштабах и в сроки, которые нам и во сне привидеться не могли. Месяца через три Илья Львович позвал меня "на смотрины". За мной прибыл роскошный черный мерседес и привез в один из живописнейших уголков ближнего Подмосковья. Холм, на который мы въехали, был перегорожен высоким и глухим забором. У входа стояла стеклянная будка с вертушкой - пропускной пункт. Рядом с будкой прямо на травке сидело несколько охранников, нежащихся под майским солнышком. На каждом военизированная униформа с эмблемой - молния, низвергающаяся с небес на землю. Из-за забора доносился яростный лай собак.
   "Ого! Куда это меня привезли?" - только и успел подумать я, как из будки выскочил Илья Львович. Лицо его лопалось от удовольствия.
  - Вот, Костя, теперь это все наше! - воскликнул он в упоении, глотая еще больше звуков в каждом слове, чем обычно. - Да, да, не удивляйтесь. Теперь не мы двое, а целый институт будет заниматься библейскими кодами.
  - Институт? - переспросил я, не веря собственным ушам. - Но зачем? По-моему, вы и так неплохо справлялись. А это все, - я окинул рукой пространство вокруг, - это же огромные тыщи.
  - Миллионы, - гордо поправил Хаскин.
  - Откуда же?
  - Нашлись добрые люди... - уклончиво ответил он. - Хватит, сказали они мне, работать по старинке. Скромность, сказали, конечно, украшают настоящего ученого, но жизнь человеческая, увы, быстротечна, и было бы непозволительным упущением, чтобы свои открытия глубинных тайн бытия вы делали "на коленке". И, если честно, эти добрые люди тысячу раз правы. Словом, предложили открыть частный институт под моим, так сказать, руководством. Я уже и штат сотрудников начал нанимать. Лучших из лучших!
  Всю роскошь места я разглядел, когда вошел в утопавшее в зелени здание института. Оказалось, что это с виду небольшое изящное строение имеет три этажа и еще один располагается под землей. Там было собрано все оборудование, которое теоретически могло понадобиться. И оно уже работало, потому что снизу шел тихий, но постоянный гуд. На этажах еще пахло свежей штукатуркой и краской, но кое-где уже шла работа - по коридорам расхаживали, смотрели в окна на лужайку или, собравшись в кучку, дымили сигаретами новоявленные сотрудники.
  Илья Львович завел меня в просторный кабинет и сказал, ухмыляясь:
  - А это, Костя, ваш!
  - Мой что? - удивился я.
  - Ваш начальственный кабинет. Вы теперь руководитель группы. А гройсе начальник...
  - Я?
  - А кто же? Мы с вами начинали, так не кину же я вас на переправе? Вы только списочек составьте лучших в вашем деле. Пусть работают под вашим началом. Человек пять-шесть, а дальше по мере надобности.
  - Я не потяну... - испугался я.
  - Потянете, - усмехнулся Хаскин. - Руководить - это вам, Костя, не кайлом ворочать. Но, повторяю, чтобы лучшие из лучших.
  - Так лучшие-то все при деле. И дорого стоят.
  - А вы им предлагайте вдвое, втрое больше, чем они сейчас получают.
  - Выходит, Илья Львович, моя лафа кончилась? И придется мне отсиживать с девяти до шести в этом роскошном кабинете?
  - Ни в коем случае, милый Костя! Из дома будете работать и... руководить. Ну, когда уж совсем что-то важное, за вами машина с шофером будет подана. Как у больших...
  "Да, дела... - подумал я. - Точно как в сказке". А Хаскин продолжал:
  - Одна только и осталась проблема. Никак не могу название звучное придумать для института. Он, конечно, будет неофициальным и закрытым, но все же... Надо хоть между своих его как-то называть.
  И тут у меня само выпелось:
  - Институт по извлечению божественной информации.
   Илья Львович подумал, хмыкнул и сказал:
  - А что, неплохо. Сокращенно получается "ПОИБИН". Вы, Костя, охальник.
  - Ох, об аббревиатуре я не подумал, - смутился я.
  - Вот и хорошо. Даже отлично. Название-то неофициальное. Так сказать, для служебного пользования. Напоминает мне книжку Зиновьева "Зияющие высоты". Читали?
  Я отрицательно покачал головой.
  - Ну да, чукча не читатель, чукча программист. А зря не читали. Великая книжка. А почему я ее вспомнил? Там фигурирует город Ибанск, а у нас будет институт Поибин. Очередной пример того, что идеи носятся в воздухе и порой залетают в совершенно неподходящие головы.
  Как бы там ни было, хотя официально институт оставался безымянным, но мое название вкупе с неприличной аббревиатурой прижилось, и вскоре все сотрудники автоматически повторяли "ПОИБИН", так что непосвященные вздрагивали.
  ХХХ
  Уже через пару месяцев под началом Хаскина в абсолютно засекреченном ПОИБИНе работало человек сорок. В большинстве, его знакомцы по мехмату и "мои" программисты. Я составил "списочек", ибо мы так или иначе знаем звезд в своей области. Все пятеро были, что называется, программисты милостью божьей. Не мне чета. И я индивел при мысли, что мне придется ими "руководить". Но ничего, очень скоро привык.
  Среди сотрудников встречались и экзотические персонажи - лингвисты, религиоведы и антропологи. В основном, моего возраста. Но не только институт, напичканный ультрасовременным оборудованием, с гигантскими зарплатами сотрудников, с охраной и личными шоферами, оказалось главным новшеством. Наша с Ильей Львовичем жизнь круто изменилась.
  Очень скоро Илья Львович пристрастился проводить "производственные совещания" в элитных ресторанах. Тогда я впервые отведал лобстеров, устриц, билтонг из страусятины и прочие яства, запивая их дорогими коньяками и винами. Но в таких злачных местах не только ведь еда и алкоголь, но и элитные "девочки", готовые для уважаемых клиентов на всё. И вот тут я, полукалека, вечно голодный в смысле секса, пустился во все тяжкие. Да, стал пользоваться услугами жриц любви. Они были умелы и уважительны. Ни слова, ни косого взгляда на мои дефекты с их стороны ни разу не было. И я почувствовал себя куда увереннее. Надо сказать, что в такого рода забавах Хаскин никогда не участвовал, храня верность "своей старой кошелке", как он ласково ворчал, поминая свою супругу.
  А еще через три месяца, Илья Львович, поедая мамины пирожки, сообщил, что отправляет меня в знаменитую немецкую клинику, где, говорят, тамошние врачи творят чудеса, устраняя дефекты двигательного аппарата. "Может, и вам, Костя, они помогут", - сказал он, громко чавкая. Мама после этих его слов всплеснула руками, прослезилась и бросилась обнимать "благодетеля", изрядно этим смущенного.
  Это был мой первый выезд за границу. О своих германских впечатлениях рассказывать не стану. Читатели, верно, знают о "загранице" куда больше, чем я. Поездка в клинику оказалась не напрасной. Нет, чудодейственного исцеления не произошло, но костыли я таки смог отбросить, заменив их изящной тростью, на которую все же приходилось опираться при ходьбе. Что ж, это лишь придавало дополнительную импозантность молодому господину. Словом, вечные мои комплексы были забыты, и временами я даже начал нравиться сам себе.
  ХХХ
  У генерала Пронина вошло в привычку опрашивать всех свидетелей в надежде отыскать хоть малейшую зацепку. Но нет, всё было напрасно. Тем не менее, генерал с маниакальным упорством продолжал эти бессмысленные расспросы. Убийство Федора Степановича Грушина стало последним по времени из этой серии.
  В две минуты четвертого секретарша доложила: К вам - Людмила Теодоровна Грушина. Пригласить?
  Пронин кивнул, и почти тут же в кабинет уверенно зашла молодая и весьма эффектная женщина. "Задорная и стильная", - так определил про себя Пронин. Черная складчатая юбка и бесформенная темно-серая кофта, явно найденные впопыхах в материнском гардеробе или у соседей, дабы обозначить траур, не только не скрывали, а даже подчеркивали стройность и изящество фигуры. Точно так же, как усталое лицо, заплаканные глаза с наспех наложенной косметикой подчеркивали гладкость и ухоженность кожи. Короткая стрижка придавала ее облику что-то мальчишеское. Такой тип всегда нравился Пронину.
  - Танечка, организуй нам, э... - окликнул он секретаршу и, обращаясь уже к гостье, спросил: - Чай, кофе?
  - Кофе, спасибо.
  Пронин по-отечески приобнял гостью, подводя ее к одному из двух кресел, стоящих в углу кабинета.
  На работе Пронин сибаритства не допускал. В его кабинете не было ничего лишнего. На стене - портрет главы государства. Большой лакированный стол. Крутящееся кресло. По стенам - стеллажи, заставленные кластерами. У окна, открывавшего вид на знаменитую площадь, кадка с фикусом. А в углу - журнальный столик и два кожаных кресла для доверительных разговоров.
  -Тэк-с, позвольте прежде всего выразить вам мои искренние соболезнования.
  - Спасибо.
  - Схоронили уже?
  - Да, позавчера.
  - А-а, ну-ну... Так вот, значит, Людмила Федоровна...
  - Теодоровна.
  -Пардон, Людмила Теодоровна, - Пронин с любопытством взглянул на гостью. "Конечно, - подумал он, - Федоровна для такой фифы слишком простовато. Выпендривается. Наверняка работает на радио ассистенткой режиссера. Или в газете". Он любил делать такие несложные умозаключения и был доволен, когда они подтверждались. - А где, разрешите полюбопытствовать, Вы работаете?
  - В кольцах Сатурна.
  - Где, простите?
  - Это журнал такой - "Кольца Сатурна" называется, - усмехнулась Людмила Теодоровна.
  - Не слышал.
  - Ничего. Сейчас их столько развелось - все не упомнишь.
  - Да, это точно, - подтвердил Пронин. - А вы, стало быть, журналистка? Наверно, про любовь пишите и ... дружбу?
  - Почему вы так решили? - удивилась гостья.
  - Ну, название уж больно игривое - "Кольца Сатурна",- Пронин снова не без удовольствия оглядел ее мальчишеское лицо и фигурку.
  - Вы, вероятно, спутали Сатурн с Венерой...
  - А, может быть, может быть, - рассмеялся Пронин. - А что, и такой журнал есть?
  - Нет, но мог бы быть, - сухо ответила Людмила Теодоровна и с явным намеком посмотрела на часы.
  - Конечно, понимаю - дела... - как бы всполошился Пронин. - А я тут со своими вопросами дурацкими. Но, знаете... сидишь тут целыми днями. Только и видишь бумаги, бумаги... А тут такая девушка симпатичная, кхе-кхе...
  Гостья промолчала, но по лицу было видно, что смягчилась.
  - А все-таки, - проявил настойчивость Пронин. - О чем журнал-то ваш, если не про любовь?
  - Да в основном мистика и прочая ерунда, - честно призналась Людмила Теодоровна.
  - А-а, значит, об оживших мумиях и зеленых человечках,- хмыкнул Пронин. - Я сам не прочь про это почитать...
  
  - Я рада, что вы интересуетесь современной журналистикой, - на этот раз довольно резко оборвала девушка. - Но давайте все же перейдем к делу.
  Они еще поговорили. Впрочем, разговор этот, как и остальные, ничего не дал. На том и расстались.
  ХХХ
  Наталья Тихоновна после убийства супруга сильно сдала. Людмила старалась навещать ее почаще. Иногда приезжала вместе со Славой, но чаще одна. И всякий раз мать начинала разговор "со значением", дескать, как там у вас? Серьезно? Мне бы перед смертью внуков понянчить. Вот отец тоже о том мечтал, да не успел...
  Людмила обыкновенно на это отвечала, что, вроде бы да, все серьезно. Но мы пока присматриваемся.
  - А что тебя не устраивает? - удивлялась Наталья Тихоновна. - Славик парень видный и, похоже, самостоятельный. А чем он занимается? Семью-то содержать сможет?
  - Сможет. И не одну, а хоть десяток. Он начальник какого-то медицинского центра.
  - Такой молодой и уже начальник? - всплескивала руками Наталья Тихоновна. - Ему же тридцать, не больше?
  - Двадцать девять.
  - Вот видишь, дочка? Значит, серьезный человек, перспективный. Зря такого молодого начальником не назначат.
  - Да, он перспективный. Хоть куда. А отец у него еще перспективнее, - Людмила назвала имя, которое даже Наталья Тихоновна, далекая от бизнеса, как от Марса, слышала в новостях.
  - Тот самый?..
  - Тот самый. Он-то сынку и выделил это местечко. Для начала, так сказать... - ответила Людка с какой-то двусмысленной интонацией.
  - И ты с ним знакома?
  Людка кивнула:
  - Раз в неделю вижусь за семейным обедом.
  - Каждую неделю? Ох, Людка, хватай своего Славика, а то ведь уведут. Это ж как в лотерею выиграть. Видать, ты отцу его приглянулась.
  - Приглянулась. Может, даже слишком...
  Наталья Тихоновна пристально взглянула на дочь:
  - Он что, приставал к тебе, к сыновней невесте? Ох, грех-то!
  - Положим, я еще не невеста. Ладно, мама, побегу я. Мне еще сегодня интервью брать.
  Людмила подхватилась и пошла по дорожке от дома. Наталья Тихоновна глядела ей вслед.
  - Красивая девка! Ладная... - подумала она и привычно перекрестила удаляющуюся дочь.
  Людмила Теодоровна спешила. У нее через два часа, действительно, было назначено интервью. С Ильей Львовичем Хаскиным.
  
  ХХХ
  Я жил себе-не тужил. ПОИБИН работал. Раз или два в неделю за Хаскиным приезжал вишневый лимузин, и он отправлялся незнамо куда на встречу с загадочным спонсором. И они часами вели "умные" разговоры - о Боге, о судьбе, о смысле бытия. Время от времени Илья Львович вручал мне бумажку с именем и датой рождения какого-то человека и просил отыскать ему пару. Мол, олигарх требует "для привлечения новых спонсоров", - объяснял он. Тогда я включал свою программу и, как правило, отыскивал "напарника".
  Хаскин всегда меня восхищал тем, что чего не коснись, у него найдется свое мнение. Причем, он не пыжился, чтобы выдать что-нибудь оригинальное. Это у него само собой выходило. Он был оригинален во всем. Даже своим детям давал имена любимых писателей. У него было пятеро сыновей и две дочки. Девочки получили имена Марина и Анна, в память поэтесс. Его старший, которому стукнуло уже 13 лет, носил имя Федор (в честь Достоевского). Еще один был Андреем в память Платонова. Одного Хаскин нарек Исааком, как своего любимого Бабеля. Но литературные вкусы Ильи Львовича не ограничивались русскими писателями. Поэтому двое младших получили имена Уильям, Вилли, но в честь Фолкнера, а не Шекспира, а самый младший носил странное имя Амброз. "Как, вы, Костя, не читали Амброза Бирса?" - удивлялся Илья Львович. - Прочтите немедленно. Великий писатель. И самый страшный из всех мне известных. Эдгар По ему и в подметки не годится".
  ХХХ
  С некоего момента события стали развиваться столь стремительно, что я опасаюсь упустить что-то важное или сбиться. Пожалуй, все началось с того, что в один прекрасный день (вернее, ночь) в Москве объявился рав Круглянский. Еще спускаясь по трапу самолета, он набрал номер телефона генерала и после взаимных приветствий спросил:
  - Что с этими загадочными убийствами? Удалось их распутать?
  - Какое там. Каждую неделю еще десяток висяков прибавляется. И никаких зацепок.
  - Зацепка, кажется, появилась. Сейчас приеду и расскажу, - сказал Круглянский и, хотя было около часа ночи, прямо из аэропорта отправился к генералу в Тушино.
  Генерал в ожидании друга и его "зацепки" нетерпеливо расхаживал по комнате. С каждым днем ситуация с расследованием становилась все хуже. Убийства продолжались, паника среди населения росла, хотя, казалось бы, куда уж больше. В самое последнее время возникло новое явление - те, кто мог себе это позволить, бежали из города, увозя с собой детей, ибо именно дети все чаще становились жертвами убийц. Распространялись слухи самого фантастического свойства и нелепости. Говорили о какой-то изуверской секте, совершающей ритуальные убийства, ибо сектанты убеждены, что убийства (особенно, детей) увеличивают годы жизни тех, кто их совершает.
  Когда ночной гость, наконец, приехал, генерал коротко ввел его в курс последних событий, рассказав и о нелепых слухах.
  - Хм, - сказал Круглянский. - Как ни смешно, но эти слухи прямо в пандан к моей версии.
  После встречи с генералом в Иерусалиме рава мучила та подмеченная им закономерность, что семьи убитых получают определенную сумму денег, и эта сумма в точности соответствует формуле: 60 минус возраст убитого равно количеству долларов. "Почему 60?", - по многу раз на дню спрашивал он себя. Что-то в его памяти было с этим связано, но эту ниточку никак не удавалось ухватить. Спустя две недели Круглянский вспомнил о рыжем математике, приезжавшем из России. Российский гость в присутствии десятка математиков из неофициальной группы Рипса излагал свою гипотезу о "напарниках". Ни имени, ни фамилии докладчика он не запомнил. Его идея показалась нелепой даже им, фанатам библейских кодов, которых в излишней критичности упрекнуть было трудно. Но несколько месяцев назад Рипс очень его удивил, сказав, что безумная гипотеза Рыжего вроде бы подтверждается. Круглянский смутно помнил, что тот рассказывал что-то о 120 годах, отпущенных Богом, но как бы на двоих. Остальные подробности его память не удержала.
  - И это всё-ё-ё? - разочарованно протянул генерал.
  - Совсем не всё-ё-ё, - передразнил его Круглянский.
  И вправду это было далеко "не всё-ё-ё". Внезапно раву в голову пришла идея попробовать отыскать старым рипсовским способом информацию об этой волне необъяснимых преступлений. Ведь если в Библии записано все, то хотя бы намек на эти события тоже должен найтись. Круглянский вбил в рипсовскую программу то, что было ему известно: Москва, убийства, год 202... 120 лет и даже фамилию и звание друга - генерал Пронин. И что бы вы думали? Программа не подкачала, и через час Круглянский прочел фамилию Хаскин. После чего немедленно вспомнил и эту фамилию, и имя рыжего математика из России. Ну да, конечно, Илья Хаскин. Не успел Круглянский закончить свой рассказ, как генерал стал набирать номер.
  - Ты куда звонишь? - удивился рав.
  - Приказ о задержании этого Хаскина. Возьмем его сейчас же. Как говорится, тепленьким.
  - Ты что? Оснований же никаких. То-то смеху будет, когда газетчики узнают, что бравый генерал Пронин ищет преступников с помощью библейских кодов. Только этого не хватало!..
  - А что ты предлагаешь?
  - Надо все проверить. Может быть, подослать к Хаскину твоих людей, чтобы его "прощупать".
  - Ага, пока мы его будем щупать, еще пара убийств случится.
  - Что ж, одним убийством больше, одним меньше, когда их и без того несколько сот, разница невелика, - философски заметил рав, и Пронин даже поразился цинизму его фразы.- Нам с тобой нельзя опростоволоситься. Но, главное, что-то мне подсказывает, что Хаскин тут ни при чем. По моему впечатлению он человек немного не от мира сего. Паганель, понимаешь, о чем я? А Паганели таких преступлений не совершают.
  С немалым трудом удалось все же убедить генерала повременить с его импульсивным приказом. Решили для начала собрать всю имеющуюся информацию.
  Уже к вечеру следующего дня на рабочем столе генерала лежало досье на предполагаемого преступника. Так они узнали о существовании целого института под началом подозреваемого.
  Поступила и непроверенная информация о том, что Хаскину удалось обнаружить новые библейские коды, как-то связанные с длительностью человеческой жизни. Просматривая список опубликованных работ Хаскина, Пронин обнаружил его полуторагодичной давности интервью желтому журнальчику "Кольца Сатурна". Интервью брала Людмила Т. Грушина, которую он совсем недавно вызывал к себе. Тогда-то у генерала возникла идея уговорить ее взять у него новое интервью, а по ходу выяснить кое-какие детали. Тем более, что убийство ее отца было из этой самой серии. Стало быть, она тут лицо заинтересованное и с заданием справится наверняка лучше, чем его профессиональные Пинкертоны. Людмила Теодоровна охотно согласилась, ибо в ее планах интервью с Хаскиным и без того значилось - читатели жаждали узнать как можно больше о новых открытиях в постижении божественных тайн.
  ХХХ
  Сегодня я приехал в ПОИБИН ради четвергового семинара. Сотрудники института, как я говорил, все люди блестящие и по большей части молодые. Вот на этих "четвергах" с шутками и прибаутками обсуждались разные завиральные идеи, так или иначе связанные с главной темой института - извлечением божественной информации. Сегодня семинар был посвящен вопросу о долголетии праведников, живших согласно тексту библии по нескольку сот лет. Тема необыкновенно интересная, ибо по сути она противоречила гипотезе Хаскина о 120 годах на двоих.
  Но на семинар я так и не попал. По уважительной причине. Я привычно заглянул в кабинет "шефа". Хаскин был в пиджаке, что меня весьма удивило. Он просматривал какие-то записи, время от времени поглядывая то на часы, то в зеркало, висевшее на стене напротив его стола, и проводил рукой по топорщившимся волосам, слегка тронутым сединой, из-за чего они немного напоминали покрытую изморозью морковь на овощном складе.
  - Здравствуйте, Костя, - кивнул он мне. - С чего это вы тут?
  - Умных людей на семинаре послушать. А вы на нем будете?
  - Вряд ли успею, - ответил Хаскин. - Небось удивились, что я в пиджаке? Это я к интервью готовлюсь. Интервьюерша с минуты на минуту должна прийти. Я ей уже раньше интервью давал. Можно сказать, она мой эксклюзивный инсайдер. А сама опаздывает...
  - Я тогда пойду. Не буду вам мешать... - начал было я, вставая, но не успел еще закончить фразу, как в дверях появилась слегка запыхавшаяся журналистка. А я уставился на нее и от удивления снова сел, потому что это была Люся Грушина, первая красавица нашего класса.
  - Люся? Ты?
  Она долго на меня смотрела, не узнавая, а потом ее брови удивленно поползли вверх?
  - Костя? Кравцов? - неуверенно спросила она. - Я бы тебя на улице ни за что не узнала. Ты изменился. Похорошел... И вообще...
  Она запнулась, но я прекрасно понял, о чем она подумала. О мальчике-калеке, который был безнадежно в нее влюблен. Знала ли она об этом? Догадывалась ли? Вряд ли. В Люську все были влюблены. Начиная с седьмого класса, вокруг нее постоянно вились не только одноклассники, но и ребята на год, а то и на два старше. Где уж тут заметить жалкого юнца, украдкой бросавшего на нее по-собачьи преданные взгляды? А я молча страдал и даже одно время мечтал, как, оставив для нее записку, вскрою себе вены, а из ее ярко-зеленых глаз (так я себе воображал) на моих похоронах прольются две слезинки. Воображал, и сам был готов заплакать, так жалко мне становилось этого бедного страдальца Костю.
  Но помимо подростковой влюбленности я испытывал к Люсе еще одно, пожалуй, не менее сильное чувство. Чувство благодарности. Когда кто-нибудь насмехался надо мной, пародируя мою походку, расползающиеся в разные стороны глаза, или еще каким-то способом пытался меня унизить, она (единственная!) тут же вступалась за меня, и, глядя на ее пылающее гневом лицо, обидчики поджимали хвост и стушевывались. Да, Люська была славной девчонкой!
  - Люська, как ты? Замужем?
  - Нет, все еще невестюсь.
  - И не была? - удивился я.
  - И не была! - засмеялась Люська. - Но скоро буду. Через месяц свадьба. Кстати, приглашаю тебя. Вот... Тут она достала из сумочки стопку красиво отпечатанных на мелованной бумаге приглашений и протянула одно мне. А потом и Хаскину такое же вручила, добавив: - И вас, конечно, тоже буду счастлива видеть. Большая честь для меня.
  - Ну, разве что в роли свадебного генерала, - смущенно захихикал Хаскин. - Но за приглашение спасибо. Поздравляю!
  - Да, и я тоже поздравляю, - сказал я не вполне искренне и стал откланиваться, чтобы не мешать интервью, но Илья Львович меня удержал:
  - Оставайтесь, Костя. Сами что-нибудь интересное расскажете, - а потом, обращаясь уже к Люське, добавил: - Костя, можно сказать, моя правая рука.
  Я и остался. Не без удовольствия. А Люська сразу стала серьезной, достала из сумочки диктофон и интервью началось.
  - Год назад вы захватывающе интересно рассказывали о библейских кодах, обнаруженных учеными из Израиля. Мы получили тогда море читательских писем. И чуть в этом море не утонули. Со времен того интервью, я вижу, многое изменилось. Мы, помнится, беседовали в какой-то тесной комнатке, в которой помещался ваш офис. А сейчас...- Люська сделала рукой широкий круговой жест, - тут целый институт. Как, кстати, он называется?
  Я испугался, что Хаскин, забывшись, выдаст ей непристойное сокращение, но Илья Львович был бдителен и только хмыкнул:
  - За помещение для института мы должны благодарить щедрых спонсоров. А официального названия у него пока нет.
  Вопросы сыпались из Люськи, как из пулемета. Но все - по существу. Было видно, что она хорошо подготовилась.
  Хаскин явно оказался во власти ее обаяния, забылся и "поплыл". Когда она спросила его о сути его открытия, он начал было словоохотливо рассказывать про 120 лет и "того парня".
  Я стал нарочито покашливать. Он удивленно уставился на меня, но потом понял и сказал, виновато разводя руками:
  - Вот видите, Людмила Теодоровна, Костя меня предупреждает, что я секреты разглашаю. И справедливо предупреждает. Мы же дали подписку о неразглашении. Так что всё, о чем я вам успел проболтаться, это не для печати. Я могу рассчитывать на вашу скромность?
  - Разумеется, Илья Львович, - улыбнулась она, но блеск в ее глазах ясно показывал, что в полной мере полагаться на ее скромность бессмысленно. Все-таки журналистка, а тут такая сенсация.- Но намекнуть-то, что вам ведомы тайные сроки человеческой жизни, я могу?
  - Разве что в самом общем виде, чтобы никто ничего не понял, - сказал Хаскин.
  - Можете не сомневаться, никто ничего не поймет. Об этом я позабочусь, - чарующе улыбнулась Люська.
  В конце нашего затянувшегося разговора она вдруг сказала:
  - Это тоже не для печати, но, если вы владеете кодами, то, вероятно, можете узнать те тайны, которые скрыты от глаз наших правоохранительных органов. Например, можно ли с помощью этих шифров выяснить, кто или что стоит за последней волной убийств?
  - Какие убийства? Я ничего не слышал, - сказал Хаскин.
  - Как не слышали? Об этом же вся Москва говорит, - сказала Люська и как-то по-особому, испытующе, поглядела на него.
  - Нет, правда, не слышал. А вы, Костя, что-то про эти убийства знаете?
  - Я особо не вникал, но да, слышал. Чуть ли не каждый день кого-то убивают.
  - Ну, Москва-то большая. Так что это не удивительно, хоть и печально, - сказал Хаскин.
  Зря он это сказал. Похоже, Люська не только ему не поверила, но и не на шутку разозлилась. Стала вдруг отчужденной и официальной. Шарм и теплота, которыми от нее веяло во время всего интервью, моментально куда-то испарились.
  Хаскин почувствовал неладное и попытался исправить положение, но лишь усугубил вдруг ставшую неприятной атмосферу. Он предложил посидеть в уютном ресторанчике "тут неподалеку", она холодно отказалась и тогда он сказал:
  - Людмила Теодоровна, по-моему, вы слишком близко принимаете к сердцу все эти слухи. У страха глаза велики. Опыт показывает, что их надо делить минимум на десять. Вы не находите?
  - Вы совершенно правы, господин Хаскин. Принимаю близко к сердцу, виновата. Просто месяц назад убили моего отца. Но это слухи, конечно...
  Я и в еще большей степени Илья Львович ощутили после этих слов Люси страшную неловкость. Он покраснел до корней волос и промычал только "Примите мои соболезнования" или что-то в этом роде.
  Она сухо кивнула и стала прощаться. Правда, телефонами мы с ней обменялись.
  - А когда?... - начал было Хаскин, но осекся.
  Она угадала его незаданный вопрос:
  - Когда интервью появится? Через неделю, если успею всунуть в ближайший номер.
  Она вышла.
  - Да, нехорошо получилось, - сказал Илья Львович.
  Ни я, ни он, разумеется, тогда еще не знали, да и знать не могли, что это интервью она затеяла по личной просьбе генерала Пронина.
  ХХХ
  Выйдя из института, Людмила Теодоровна села в машину, но еще несколько минут сидела неподвижно. Солнышко вовсю светило, но у нее на душе было сумрачно. Она чувствовала себя измотанной, словно вагоны разгружала. Прежде, чем двинуться к себе, она все-таки набрала номер генерала.
  - Это вы? - сказал он нетерпеливо. - Как прошло интервью?
  - Долго рассказывать. Давайте я приведу его в порядок для печати. Это срочно. Следующий номер выходит во вторник. А к вам загляну, скажем, послезавтра с уже готовым текстом.
  - Послезавтра слишком долго. Я умру от любопытства. Давайте завтра, ладно? А пока скажите, он вам рассказал, в чем суть его открытия?
  - Да. Можно сказать, проболтался. Его помощник, кстати, мой бывший одноклассник, все время его одергивал, чтоб язык не распускал. Но он распустил. Потом опомнился и просил, чтобы в журнале про это не было. Как же! Стану я молчать. В этом же весь хайп!
  - Голос у вас какой-то злой, Людмила Теодоровна. Что случилось?
  - Просто не люблю, когда врут. А он соврал. Нагло и нарочито. На прямой вопрос, слышал ли он что-то про убийства, сказал, что нет, ни слова не слышал. Вообще, я думаю, что это он.
  - Что он? - не сразу понял генерал.
  - Он тот, кого вы ищете.
  - Ну, это было бы слишком хорошо.
  - Нет, я чувствую. А интуиция меня редко подводит. Это он, он, мерзавец!
  Договорились, что Грушина придет к генералу завтра, в четыре часа.
  ХХХ
  Честно говоря, конец злосчастного интервью оставил у меня, а не только у Люси Грушиной, неприятный осадок. Впрочем, "осадок" - это еще мягко сказано. На самом деле я был обескуражен. Она явно не поверила Хаскину, что ничего про убийства, прокатившиеся по Москве, он не слышал. И я тоже не поверил. Да, я знал, что телевизор мой "шеф" не смотрит принципиально, и газет не читает, но не мог же он вообще ничего об этом не знать. Хотя бы супруга должна была ему об этом рассказать? Да об этом только и говорят. Обсуждают и на работе, и дома, и в метро. А ведь он на метро ездит. Выходит, соврал? Строит из себя невинность. Но зачем?
  Я помню, как он однажды воскликнул: "Если моя гипотеза подтвердится, мы с вами, Костя, получим абсолютную власть над миром!" При этом глаза его торжествующе сверкнули. Эта фраза и необычный блеск в его глазах меня неприятно резанули, и я с тех пор никак не мог про это забыть.
  А теперь после этого интервью и его якобы неведения по поводу убийств, ежедневно происходящих, можно сказать, под его боком, в моей голове безостановочно крутился вопрос: "Кто вы, доктор Хаскин?"
  ХХХ
  Я и раньше отдавал себе отчет, какую неслыханную власть может дать эта страшная информация о "напарниках". Совру, если скажу, что не подозревал, как легко она может быть использована во зло. Но я гнал от себя подобные мысли.
  И по поводу Хаскина я до этого чертового интервью голову готов был дать на отсечение, что кто-кто, но он ни за что на свете не употребит это знание во зло. А вот теперь, после той его необъяснимой лжи, я вовсе не был в этом уверен. Напротив, вдруг уверился в обратном. Я же понимал, что этот блестящий и изощренный ум куда больше и лучше, чем я, видит те неслыханные, поистине безграничные перспективы, которые предоставляет это тайное знание. Соблазн употребить его во зло велик. Нестерпимо велик. Наверняка, Хаскин уже давно просчитал все варианты и начал действовать. И вот, пожалуйста, откуда ни возьмись, появился весь этот институт. Нашел себе спонсора. Может, они на пару действуют? Такие деньжищи вдруг на Хаскина свалились. И всё за так? За красивые глаза?
  ХХХ
  Я, вообще, по натуре человек недоверчивый. Не знаю, врожденное ли это свойство, или я приобрел эту недоверчивость из-за своей болезни. Думаю, что верно второе. Моя физическая неполноценность, словно стена, отделяла меня от нормальной жизни и нормальных людей. Иногда эта стена была зримой и глухой, иногда почти прозрачной, так что я иногда забывал о ней и тут же больно стукался носом в эту невидимую преграду. Но она была всегда. Участвовать в играх моих сверстников я не мог. Зато мог спокойно, оставаясь за стеной отчуждения практически невидимым, наблюдать за ними и их поступками. Эта роль невидимого, вернее, никем не замечаемого наблюдателя (этакий "неуловимый Джо") имела и свои плюсы. Вскоре я научился неплохо разбираться в мотивах, управляющих их поведением. Мотивы эти обычно были на редкость просты и выставляли своего носителя не в самом лучшем свете. Так что очень скоро я, тайный соглядатай, невольно пришел к не самым лестным выводам о человеческой природе. И тогда же усвоил скептическое отношение к тем красивым словам и понятиям, которыми люди обычно прикрываются. Одним словом, я не то что аморален, но внеморален - это, пожалуй, точно. И должен признать, что по отношению к новым людям, с которыми порой сводила меня судьба, относился с априорной недоброжелательностью. Вот и Хаскину, хотя он и сделал для меня столько хорошего, я теперь не доверял...
  ХХХ
  Я и себе не доверял. Сам же себя назвал человеком внеморальным. Но я гнал от себя любые мысли о том, как можно было бы употребить это тайное знание во зло. Да что там гнал? Я испытывал такой ужас, когда какая-нибудь полумыслишка заползала в голову и застревала там, что долго не мог успокоиться, пока не убеждался, что все сорняки вытоптаны и на этом месте уже ничего не вырастет. Наверное, это в стародавние времена и называли Страхом Божьим. Да, именно Страх Божий, как бы дико оно не звучало в устах такого циника, как я.
  Нет, в отличие от израильских кодировщиков, я не уверовал во Всевышнего. Я просто знал, что он есть. Правда, Хаскин со мной не согласился.
  - Знаем, что был, но не факт, что есть. Помните, чуть ли не в первую нашу встречу мы об этом с вами говорили? Библейские коды Рипса доказывают лишь то, что кто-то когда-то запустил машину. Словно некий режиссер снял всю будущую историю человечества на пленку, а мы теперь, как зрители в кинотеатре, можем этот блокбастер смотреть. Но только предыдущие серии. Мы тоже рано или поздно появимся где-то в массовке, но это увидят уже другие - будущие - зрители, а не мы. Но никакого его вмешательства, а, значит, и присутствия в зале во время просмотра не наблюдается. Он когда-то свой шедевр отснял, а теперь на курорте прохлаждается, а то и, вообще, умер. А если все идет по когда-то написанному сценарию, то никакой вины актеров в совершаемых ими злодействах нет. Они всего лишь честно исполняют отведенную им роль.
  - Ага, - вставил я. - Вот и некий Шикльгрубер - всего лишь актер, который успешно прошел кастинг. И будущее безвариантно.
  - Кто вам, Костя, это сказал?
  - Вы же и сказали, мол, будущее безвариантно. И из библии это следует. Вспомните слова, которые появляются рядом с этим именем: Освенцим, хрустальная ночь, концлагерь, еврейский вопрос.
  - Мало ли, что я говорил? Дурак был, вот и сказал, - самокритично возразил Хаскин. - Мы же все время забываем, что останься Гитлер художником-акварелистом, мы бы этих слов в библии не нашли. Они там были, есть и будут, но мы не смогли бы их опознать. А прочли бы, к примеру, такие слова: "Выставка, художник-академик, примерный отец, любитель собак". А сам он упокоился бы с миром на идиллическом кладбище и жена с детьми цветочки бы на могилку приносили и оградку подправляли.
  - Да, но реальный Шикльгрубер свое Воздаяние получил. Плохо ведь кончил...
  - Ну, это, Костя, не аргумент. Мы все более или менее плохо кончаем. И я глупо ошибался, ибо будущее как раз многовариантно. Это же уму непостижимо, сколько пленки потрачено, чтобы все эти варианты заснять на всякий случай? Но, как ни крути, присутствие высшей силы здесь и сейчас установить нет никакой возможности. Вот если бы актер, чья роль ограничивается словами "Кушать подано", вдруг возомнил себя Гамлетом и начал произносить знаменитый монолог или просто нести отсебятину, а режиссер бы, маша руками, закричал "Занавес!". А еще бы лучше, чтобы вдруг в нерадивого лицедея ударила молния прямо с театрального потолка. Вот тогда бы мы могли зафиксировать божественное вмешательство. Немедленное Воздаяние, причем в виде экспромта. А иначе - никак. То, что Он был, мы и так знаем. А мне нужно доказательство его присутствия здесь и сейчас. Пусть даже в виде удара молнии с ясного неба.
  ХХХ
  Итак, я стал подозревать Илью Львовича, своего благодетеля. И от этого пребывал в полном смятении. Правда, смятение мое было вызвано еще одной причиной. Я вдруг обнаружил, что детская влюбленность в Люську Грушину "в моей душе угасла не совсем" и сейчас, после нашей неожиданной встречи, вспыхнула с новой силой. Я понимал, что это глупо, тем паче, что у нее через месяц свадьба, но очень хотел с ней поговорить, только повода не было. И тут я вспомнил, что она говорила об убийстве отца. А у меня ведь имеется специальный файл, куда я заношу имена тех, кого мне давал Хаскин с просьбой отыскать для них "напарников". И, соответственно, имена этих "напарников". "А вдруг, - подумал я, - Люськин отец в этом файле отыщется? Тогда мои подозрения насчет Хаскина получат подтверждение, да и повод будет Люське позвонить".
  Придя домой, я сразу кинулся к компьютеру и открыл заветный файл со списком напарников. Довольно длинный - триста человек за два с лишним года. Стал пробегать глазами по строкам и очень скоро обнаружил фамилию Грушин. Да, это было пару месяцев назад. А Люська говорила, что его убили недавно. Вот оно - доказательство!
  Имени Люськиного отца я не знал. "Вот и позвоню, чтобы выяснить", - нашел я предлог. Сердце мое колотилось, когда я набирал номер, который она мне сегодня днем дала. Пока раздавались звонки, я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы мой голос звучал спокойно и естественно. Но ответил мне мужской голос. Жених?
  - Можно, пожалуйста, Люсю?
  - Она уже спит. Что ей передать? Кто это?
  - Да так, никто. Просто знакомый, - пролепетал я.
  - Хм, знакомый, - раздраженно сказал жених и бросил трубку.
  Жених не соврал. Люся действительно уже спала. Она устала после этого сумасшедшего дня - сначала интервью, потом надо было прослушать всю диктофонную запись и перенести ее на бумагу. Она показала текст Славе, как всегда делала. Он страшно заинтересовался, и они довольно долго обсуждали будущую и несомненно сенсационную публикацию. Потом еще привычный секс на сон грядущий. В этот вечер Слава был как-то особенно пылок и нежен.
  ХХХ
  Время приближалось к четырем. Генерал Пронин нетерпеливо поглядывал на часы. Он почему-то многого ждал от встречи с Людмилой Теодоровной. Как-никак, первый информант, который живьем видел этого загадочного Хаскина. Он специально пригласил Круглянского присутствовать на встрече. Без десяти четыре тот вошел, широко ухмыляясь:
  - Ну и дикий же народ в твоем ведомстве. Они что, никогда правоверного иудея не видели? Озирали меня, будто я снежный человек.
  Пронин только развел руками. Ему было не до того. Он каждый день ожидал приказа о своей отставке. Журналистка задерживалась. Вот уже четверть пятого, вот уже половина. Генерал, привычный к тому, что по его вызову не опаздывают, а скорее наоборот - приходят за час и в тревоге томятся в приемной, нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Потом не выдержал и стал набирать номер Грушиной.
  - Не отвечает. Неужто забыла?
  Ждать дальше, видимо, уже не имело смысла.
  - Что ж, рэбе, пойдем? Хоть в ресторане посидим. У меня сегодня больше никаких дел, - сказал генерал. И тут раздался звонок на его мобильный.
  - Наконец-то! - Пронин был уверен, что это она звонит. Но ошибся.
  - Что, опять? Когда обнаружили? Сорок минут назад? А с чего вы решили, что это - наш случай?.. Личность потерпевшего установили?... Ах, потерпевшей? Ну, это все равно... Кто-о-о?.. Грушина? Людмила?.. Что за бред! - генерал побагровел. - Чтоб через полчаса ко мне с докладом! Выясните все подробности... Всё, жду...
  Генерал плюхнулся в кресло и лишь повторял: "Бред! Бред!"
  - Я так понимаю, что она уже не придет... никогда, - сказал Круглянский.
  Через полчаса вбежал с докладом запыхавшийся подполковник. От него они и узнали подробности.
  Грушина Людмила Федоровна, 25 лет, найдена убитой в подъезде собственного дома. Обнаружено две пули - в область сердца и в голову. Соседи никаких выстрелов не слышали. Свидетели были? Только муж. Вернее, жених. Но он весь в кусках. Он с работы возвращался и наткнулся на тело прямо в подъезде. Кроме дамской сумочки у потерпевшей других вещей не было. Осмотр сумочки ничего не дал. Так, косметичка, смартфон, записная книжка, бумажник и, извиняюсь, ваша, Валентин Петрович, визитная карточка. Вроде бы ничего не пропало. Отпечатков пальцев пока не найдено. Что еще? Деньги? Доллары? Нет, долларов не было. Незначительная сумма в рублях. Да, все звонки проверили. Кстати, предпоследний исходящий - на ваш номер.
  - Ах, снова извиняетесь? Похоже, я у вас теперь главный подозреваемый, - криво усмехнулся генерал и велел снять подробные показания с единственного свидетеля, с жениха, когда тот оклемается. Если обнаружатся какие-то новые детали, немедленно ему докладывать. Потом вздохнул и отпустил подполковника.
  - Вот такие дела, рэбе... Невезуха. А я-то надеялся интервью почитать и от нее самой новые детали услышать. Всё, и эта ниточка обрублена. Странно, конечно, что это случилось перед нашей встречей. Но, думаю, это случайное совпадение.
  - Вряд ли, - спокойно возразил Круглянский. - Вряд ли случайное совпадение.
  - Но о назначенной встрече никто не мог знать. Тем более, Хаскин. Да и убийство по почерку совпадает со всеми прежними.
  - Совпадает, да не совсем. Денег-то при ней не нашли?
  - Это бывает. Они иногда потом их подбрасывают.
  - Что ж, возможно, но есть еще одно обстоятельство.
  - Какое же?
  - Ты ведь говорил, что у убитых никогда и ничего не пропадает. Так?
  - Так. Но и тут ничего не пропало.
  - Ошибаешься, генерал. А где текст ее статьи?
  Несколько мгновений Пронин оторопело молчал, а потом вдруг взвыл:
  - Ах я идиот!
  Он тут же бросился звонить и отдал приказ немедленно обыскать весь дом, чтобы найти статью, написанную вчера или сегодня. И компьютер проверить.
  - Может, она забыла интервью дома. Тогда оно должно отыскаться. Но если не найдут, то получается, что кто-то все-таки знал, что она должна мне текст сегодня показать.
  - Не обязательно, - снова возразил Круглянский. - Про тебя могли не знать, но побеспокоились, чтобы интервью в журнал не попало.
  Пронин велел секретарше найти телефон журнала "Кольца Сатурна" и связаться с главным редактором или кто там отыщется. Через несколько минут она сообщила по селектору, что редактор на проводе. Генерал снял трубку, представился и стал расспрашивать. Увы, никаких интервью Грушина в журнал не присылала, хотя они с нетерпением его ждут.
  - А с чего вдруг такой ажиотаж? Нам генералы нечасто звонят, - спросил редактор слегка насмешливо. - Что случилось? С Людмилой все в порядке?
  - Боюсь, что нет, - ответил генерал и повесил трубку, после чего обратился к гостю: - То есть, ты хочешь сказать, что это была инсценировка под наши "штатные" убийства, а устранили ее из-за статьи? Из-за той информации, которая в ней могла содержаться?
  - Да, очень похоже на то. И если так, то эту информацию мы никогда не узнаем.
  - Нет, погоди, Людмила говорила, что кроме Хаскина на интервью присутствовал ее школьный приятель, который в том институте работает. Так что он может рассказать. И, вообще, у нас теперь есть более чем веский повод непосредственно познакомиться и с Хаскиным, и с этим его неизвестным сотрудником.
  - Да, повод есть, но если Хаскин и тот второй в этом деле замешаны, то их уже давно и след простыл. Может, они уже летят в другую страну и в иллюминатор на матушку Расею любуются.
  - Нет, улететь они еще не могли. А мы их сейчас такой возможности лишим. Второго мы пока что не знаем, но уж Хаскина точно не выпустим.
  Генерал отдал приказ перекрыть аэропорты и устраивать тщательную проверку всех улетающих.
  Больше он сегодня сделать ничего не мог, но велел на завтра пригласить, да хоть и насильно доставить к нему Хаскина и того, второго, предварительно установив его личность.
  ХХХ
  После неприятного разговора с Люсиным женихом я уселся в кресло, машинально скользя глазами по строчкам открытого файла. И вдруг понял: Если отец Люси оказался среди убитых, то что с остальными тремястами фамилиями? Может, и они тоже мертвы? Мысль показалась совсем дикой, но ведь это, наверное, легко проверить? Надо только поднять материалы криминальной хроники. "Завтра же этим займусь..." - обещал я себе.
  Но до этого завтра еще многому суждено было случиться. Я вспомнил о списке из четырех человек, который утром вручил мне Хаскин, чтобы я отыскал для них "напарников" (якобы для спонсоров). Я включил программу. Двух первых отыскал, для третьего "напарника" не нашел. Оставался еще один. Программа заработала и через пару минут выдала мне имя, от которого голова пошла кругом. "Хаскин", так оно звучало, записанное еврейскими буквами. Но имя было не Илья и не Элиягу. Однофамилец? Я стал разбирать имя "напарника". А-м-б-р-у-з (или Амброз?). И вдруг меня как током ударило. Амброз! Имя младшего сына Хаскина. Не может быть! Даже если я прав, и Хаскин повинен во всех этих убийствах, не станет же он родного сына убивать? Нет, теперь у него полное алиби.
  Но через минуту я понял, что никакого алиби нет. Он ведь не мог знать, кто окажется "напарником". Просто случайное совпадение. Или не случайное? Может, именно так, с садистской ухмылкой на устах, Всевышний и карает злодеев? Пресловутый Закон Кармы?
  Было уже за полночь, но я набрал мобильный Хаскина.
  - Костя? - удивленно спросил он. - Что стряслось?
  - Да уж стряслось. Вы где?
  - В Поибине.
  - Я сейчас приеду.
  - Что за спешка, Костя? Объясните толк...
  Но я уже дал отбой.
  "Что ж, сейчас все разъяснится", - повторял я, словно помешанный, вызвал такси и отправился в Поибин.
  ХХХ
  - Костя, что с вами? На вас лица нет! И что вы меня глазами сверлите? Глядите, как солдат на вошь, - попытался пошутить Хаскин, но было видно, что он встревожен.
  Я не стал разводить антимонии, а в лоб спросил:
  - Так вы, значит, ничего не слышали об убийствах?
  - О каких убийствах? - он удивленно на меня уставился (каков подлец и каков актер!) - Ах, вы о том, что давеча Людмила рассказывала? Нет, ничего не слышал до сегодняшнего дня.
  - Врете!
  - Костя, вы что такое говорите? Вы в своем уме? Да и какое отношение это имеет ко мне и к вам?
  - Какое отношение? Да вот какое. Знаете ли вы, что убитый отец той самой Людмилы был среди "напарников", которых я по вашему приказу отыскивал? То есть, я нашел, а его после этого шлепнули.
  - Да, странное совпадение. И ужасное. Но погодите, Костя... - начал было Хаскин.
  Но я не дал ему опомниться и решил взять, что называется, на пушку:
  - Совпадение, говорите? А остальные триста "напарников". У меня все имена записаны. Они все убиты!
  Да, конечно, остальных я еще не проверил. Но сейчас я вдруг ясно понял, у меня и сомнений не оставалось, что так оно и есть - все жертвы именно из того списка.
  Хаскин только разевал рот, желая что-то сказать, но не мог произнести ни звука. Глаза у него выпучились, а лицо побагровело так, что я ждал, что его вот-вот хватит удар. Только через минуту он промычал:
  - Костя, вы шутите! Этого не может быть!
  Он забегал по своему роскошному кабинету, безостановочно повторяя: "Чушь! Бред! Не может этого быть!"
  Я молчал. Наконец, он рухнул в свое кресло и спросил:
  - Костя, неужели вы думаете, что это я?
  - Вы! Конечно, вы! Ну, может на пару с вашим загадочным спонсором.
  - Ах, да, спонсор... - он стал скрести дрожащей рукой свой лоб и лысину. Я знал, как быстро он соображает. Наверняка, уже придумал обеляющую его версию.
  - Костя, можете мне не верить, но я ничего не знал. Ни сном, ни духом. Погодите...- он схватил мобильный и стал судорожно нажимать на кнопки.
  - Вы куда звоните?
  - Спонсору.
  - В половине второго ночи?
  - Ах, да... Но ведь не мог же никто не знать? Или хотя бы не догадываться? Вот сейчас, сейчас я позвоню - Хаскин снова стал набирать номер - Нет, не спонсору. Сотруднику, другу-мехматянину. Он полуношник. Работает только по ночам, чтобы ему, видите ли, думать не мешали.
  - Сережа, ты здесь? - сказал он в трубку. - Слава богу! Я сейчас к тебе зайду.
  - Он здесь. Пошли, - сказал Хаскин, обращаясь ко мне, и помчался по пустому коридору. Я ковылял следом.
  ХХХ
  "Друг Сережа", как я знал, был доктором наук и лауреатом математических премий. Но по виду - чистый ботан.
  Хаскин кинулся к нему, почти крича:
  - Сережа, ты что-нибудь слышал про эти убийства? И про наше в них участие?
  Математик пожимал плечами, делал удивленные глаза, но врать он явно не умел, и по его лицу было видно, что он что-то знает. В конце концов, Хаскин подбежал к нему, стал трясти за плечи: Ну же, говори, говори!..
  Ботан молчал, тогда Хаскин завопил:
  - Мне что, на колени перед тобой стать?
  Он, действительно, упал на колени и стал молить и клясться:
  - Мы же старые друзья. Говори, что знаешь. Как на духу.
  - Илья, ты и вправду не в курсе? - недоверчиво спросил математик, теребя свои очки.
  - Клянусь! Жизнью детей своих клянусь! Ничего не знаю... Не веришь? Вот и он не верит, - Хаскин кивнул в мою сторону. - Но это правда.
  Ботан пожал плечами, но начал говорить, словно делал доклад на научном симпозиуме:
  - Строго говоря, я ничего не знаю. Это исключительно непроверенные слухи. Но их я попробую пересказать.
  Он говорил долго, и рассказ его сводился к следующему: Да, по институту циркулировали слухи, что убийства последних лет как-то связаны с деятельностью Института. Говорили, что ты, Илья, и уважаемый Константин составляете своеобразные проскрипционные списки. И потом людей из этих списков убивают.
  - Вот прямо так, ходим и убиваем? - вскричал Хаскин.
  - Ну, не сами вы лично. Мол, действует разветвленная организация, включающая киллеров. А вы во главе, - смущенно объяснил математик.
  - И ты все это знал и молчал? И все молчали? И продолжали работать на убийцу?
  - Ну, не все. Ты, Илья, помнишь, два года назад несколько человек одновременно уволились. Это когда начались убийства детей. Пусть это только подозрения, но они самой мысли, что, возможно, пусть и косвенно участвуют в детоубийствах, снести не смогли. Но большинство осталось. И я вот остался. А что делать? У меня же тоже дети. Их кормить надо. А где мне еще будут платить такие деньги? Тут ведь как - или ты, или тебя. Такая сейчас жизнь... Ну да ладно. Я все тебе рассказал, что знаю. Теперь и ты все знаешь. О, глянь, уже рассвело. Моя ночная смена кончилась. Так что я, пожалуй, пойду. Только вас обоих прошу - никому ни слова, что это я вам все рассказал. Мне лишние неприятности ни к чему, сами понимаете...
  Мы вместе вышли из его кабинета, а потом из самого Поибина. Мы стояли и смотрели, как удаляется длинная и нескладная фигура математика, пока он окончательно не скрылся за деревьями.
  На Хаскина было больно смотреть. Рассказ об убитых детях его окончательно раздавил. Тут вдруг я вспомнил, что ничего Хаскину не рассказал о найденном "напарнике" с его фамилией и с именем его младшего. Я порылся в кармане брюк и протянул ему бумажку, где это было записано.
  Какое-то время Хаскин стоял в оцепенении, уставясь на бумажку и явно ничего не понимая, но потом вдруг заметался.
  - Костя, едем к спонсору! Немедленно!
  - Куда? Если вы и вправду тут ни при чем (я еще не до конца вам поверил, но готов допустить), то спонсор просто прихлопнет вас, как муху. Мне кажется, что лучше уж заявить в полицию.
  - Я? В полицию заявлять? Ну уж нет. Не хотите, как хотите, а я поехал.
  С этими словами Хаскин кинулся к выходу, где его, как было заведено, дожидался личный лимузин с шофером, споткнулся, чуть не упал, махнул рукой, обернулся, обжег меня совсем безумным глазом и припустил во всю прыть.
  Я дернулся было за ним. Потом решил, что надо в полицию звонить. Ведь если это не он все задумал, значит, спонсор. А он сам в логово лезет. Стал бить себя по карманам, но мобильника не было. Обронил? Нет, вспомнил, что он в куртке. Где я ее оставил? Ах, в кабинете у Хаскина. Когда мы побежали к Паганелю-полуношнику. Я бросился обратно на второй этаж, кабинет был распахнут. Я быстро вытащил телефон и стал вспоминать, какой номер? 02 или 03? Но тут, как в дурном сне, ворвались несколько человек в масках и с автоматами. "Хаскин?" - крикнул мне их, судя по начальственным жестам, главный. "Нет, он уехал. Как хорошо, что вы здесь. Надо ехать за ним. Спасать!" - "Куда он поехал?" - "Я адрес не знаю" - "А ты кто?" - "Я Костя Кравцов" - "Ага, хоть второй в наличии. Ты-то нам и нужен!". Он подал знак, и меня тут же скрутили, проволокли по этажам на глазах пораженных сотрудников, затолкали в машину и повезли... Я вскоре понял, куда - в самый центр, на Петровку, 38
  ХХХ
  Меня долго водили по коридорам, поднимали и опускали в разных лифтах, пока не подвели к дверям с табличкой "генерал Пронин В.П.".
  Я огляделся. Большой кабинет с огромным во всю стену окном. Обстановка спартанская. За столом сидит седой, но моложавый человек в кителе. А рядом на кресле развалился господин в штатском с какими-то белыми нитками, торчащими из-под пиджака.
  Моложавый спросил:
  - А где второй?
  - Так не было его на месте, товарищ генерал. Но мы ищем.
  Тут уж я не выдержал и вмешался, сетуя на "их" бестолковость:
   - Я же им говорил! Он к спонсору поехал! А они, вместо того, чтобы за ним, меня зачем-то задержали.
  - К какому еще спонсору?
  - Ну, к спонсору. К олигарху. Это он всё затеял. Сначала я думал, что Хаскин, а потом понял, что он. А Хаскин к нему поехал, и это кончится плохо.
  - А зачем он к нему поехал? Кричать "атас"? Почувствовал, что запахло жареным?
  - Да нет же! Он за жизнь своего ребенка испугался. Его ведь заказали. Да вот я вам сейчас покажу... - я стал шарить в брюках и только потом вспомнил, что бумажку отдал Хаскину. - Ну, не важно. Там, на бумажке, было записано Хаскин, но только Амброз. Это его младшенький...
  Мне казалось, что я всё объяснил предельно ясно, но генерал пожал плечами:
  - Что за чушь вы несете, молодой человек? Ваша фамилия и имя?
  - Ну вот, - в отчаянье всплеснул я руками, - и вы тоже. Мы только зря время теряем, а тут каждая секунда на счету. Говорю же, в опасности он.
  - Кто?
  - Хаскин, Илья Львович.
  - А этот, как его, Амброз?
  - И он в опасности!
  - А вы кто? Отвечайте на вопросы.
  - Да я Костя, Костя Кравцов. Но это неважно... Надо за ним срочно...
  - Да нет, это как раз важно. Вы, гражданин Кравцов, подозреваетесь в организации серийных убийств. Еще вопросы есть?
  - Я?
  - Да, вы, а кто же еще? Вы и этот ваш Хаскин.
  - Тьфу ты! - воскликнул я, поражаясь уже генеральской бестолковости. - Какой же он подозреваемый? Он ни в чем не виноват. Это всё спонсор придумал. А я как раз вам звонил, в смысле, в полицию, когда они меня схватили...
  - Ну, кто виноват, а кто нет, мы без вас разберемся. Так куда он поехал?
  - Говорю же, к спонсору. Прямо в логово.
  - У него что, фамилия такая - Спонсор? - с иронией спросил генерал. - Вы знаете что, подозреваемый, вы успокойтесь. Вот водички попейте, - генерал налил в стакан воду из графина и протянул мне. - Так как спонсора звать? И по какому адресу находится?
  - Да не знаю я. Никогда его не видел.
  - Ага, час от часу не легче. Никогда не видел, но точно знает, что тот виноват... Ладно, это не проблема, - генерал нажал кнопку, тут же в дверях нарисовался майор. - Немедленно соберите информацию, на чьи деньги финансировался институт по такому-то адресу. И кто он таков, где в настоящую минуту обретается, его связи, объекты в его владении, члены семьи. В общем, всё, что у нас на него есть. И чтобы через пятнадцать минут информация была у меня на столе.
  Майор убежал выполнять приказ, а я снова заверещал:
  - Четверть часа? Да вы что! Будет поздно, мы не успеем!
  Генерал посмотрел на меня, как на помешанного (возможно, я так и выглядел) и строго сказал:
  - Пока мы ждем информации, вы, Кравцов Константин, объясните нам, что произошло. И постарайтесь не путаться. Выкладывайте всё по порядку.
  "По порядку". Ему легко говорить, но я был в стрессе. Плюс бессонная ночь. Поэтому то и дело сбивался, перескакивая с пятого на десятое. Я сам уже чувствовал, что из моего рассказа понять ничего невозможно. Однако, генерал и тот в штатском слушали меня внимательно, лишь иногда переглядываясь друг с другом. Перебили они меня только один раз. Я как раз рассказывал, что нашел имя одного из убитых в списке "напарников", которых искал для Хаскина.
  - Какие еще "напарники"? - удивился генерал.
  - Ну, не напарники. Это мы так их между собой называем. Это те, кого убить должны, чтобы те дольше жили. Понятно?
  - Ничего не понятно, - усмехнулся генерал. - Но вы продолжайте. Только спокойнее.
  - Ну вот, когда я одного из убитых нашел в списке, то сразу все понял. Понял, что это все Хаскин... Что это он организовал. И бросился в Поибин, чтоб к стенке его припереть. Но я ошибался! Ошибался!
  - Куда, куда? - переспросил генерал.
  - В институт наш. Это у нас такая аббревиатура неофициальная. Институт по извлечению божественной информации, а сокращенно Поибин.
  Тут они оба хмыкнули.
  - Ага, то есть и вы считаете его виновным в этих убийствах? - удовлетворенно сказал генерал.
  - Считал... Но уже не считаю. Я ошибался. А он не виноват, уверяю вас! Вот и сейчас бросился к спонсору, как я ночью к нему. Но тот ведь его запросто прихлопнет, как муху.
  Тут неожиданно вмешался господин в штатском:
  - Я тоже думаю, товарищ генерал, что Хаскину грозит опасность...
  - Думаешь?
  - Уверен.
  Тут как раз принесли затребованную генералом информацию - несколько толстых и пыльных папок с тесемочками и одну флешку. Вместо того, чтобы схватиться за флешку, он отложил ее в сторону (сразу видно, человек из прошлого века), а верхнюю папку открыл и стал нетерпеливо проглядывать.
  - Да тут на неделю работы, - сказал он, отбрасывая в сторону просмотренные листы. На первом была фотография анфас и в профиль. Наконец, я его увидел, таинственного спонсора, правда, издалека и мельком (тут же отводя глаза - неудобно же подглядывать в чужие бумаги). Внешность вполне располагающая. Спонсор был немного похож на Марлона Брандо из "Последнего танго в Париже".
  - Что ж, вполне уважаемый человек. Олигарх, но судя по фактам и донесениям, сильно отличается от остальных, - комментировал генерал. Я уже, кажется, говорил раньше, что он не любил олигархов.
  - Это он, он!.. Уверяю вас! - снова закричал я.
  - Едва ли, - сухо сказал генерал и снова углубился в бумаги.
  - А вот это уже интересно, - он вдруг уставился на меня: - Что вы знаете об Агасфере?
  Я стал мучительно припоминать и неуверенно сказал:
  - Агасфер? Это который Вечный Жид?
  - Да нет, - поморщился генерал. - Я не о жиде спрашиваю, а о медицинском центре. Он зарегистрирован три года назад, как раз незадолго до того, как начались убийства. И занимается, между прочим, проблемами долголетия.
  - Впервые слышу, - искренне ответил я.
  При этих словах неожиданно оживился штатский:
  - Что, так и называется "Агасфер"? Да, в юморе ребятам не откажешь. А кто там главный?
  - Гендиректором формально числится некий Свешников. Погоди, погоди, мне только что эта фамилия встречалась.
  Генерал начал просматривать отброшенные в сторону листы:
  - Ага, вот он. Вячеслав Свешников, Александра Равильевича, спонсора, то есть, сын от первого брака. Носит фамилию матери. Кровинушку, значит, руководить поставил.
  У меня перехватило дыхание от внезапного наития и я взвизгнул:
  - Это они, они! Точно они! И Хаскин сейчас там. Поедем же скорее!
  - Ну, положим, это не факт. У Александра Равильевича в Москве куча недвижимости и загородный коттедж. Мало ли, где он может быть? Если, вообще, не за границей. Еще не хватало, чтобы подозреваемый в операции МВД участвовал. Нет уж, без вас обойдемся, - увидев, что тот в штатском намерен встать с кресла, он твердо добавил. - И без тебя, рэбе. Это же какая будет сенсация - иностранный гражданин, да еще раввин, в ходе захвата угодил под бандитскую пулю. Нет уж.
  Он вызвал майора и стал давать ему распоряжения - подготовить группу захвата, подогнать "наружку", обеспечить, чтобы в здание, где медицинский центр расположен, и муха не залетела. И не вылетела.
  - Не проходит, Валя, - вдруг снова вмешался тот в штатском.
  Генерал недовольно поморщился, взмахом руки отослал из кабинета донельзя пораженного вопиющим нарушением субординации майора и в некоторой запальчивости спросил:
  - Это почему же? Что не так?
  - Сейчас объясню. Смотри, тут одно из двух. Допустим, что Хаскин со спонсором заодно. Версия маловероятная, но - положим. Тогда он уже все рассказал про ночной налет Кости. Значит, теперь и спонсору стало ясно, что запахло жареным. За это время они не только сами сбежали, но, боюсь, успели уничтожить все компрометирующие их документы. Так что высылать группу захвата уже бессмысленно. Теперь вторая версия. Скорее всего, верная. Хаскин, как уверяет молодой человек, к преступлениям не причастен. Но если он туда, к спонсору, поехал...
  - Туда! Туда! - встрепенулся я.
  - Так вот, - проигнорировав мои вскрики, продолжал штатский, - если Хаскин к спонсору прибежал и учинил там скандал, то невольно их вспугнул. Так что спонсора уже и след простыл. И сынка его, который центром руководит, тоже. А Хаскина они, конечно, с собой увезли. Теперь уж его им отпускать точно нельзя. Так что угроза его жизни сейчас нешуточная. Но, кстати, не только ему реальная опасность угрожает, но и...
  - Кому еще? - нахмурился генерал.
  - Да вот Косте Кравцову. Они же знают, что он знает то же, что и Хаскин. И что тот к ним в "Агасфер" помчался. Единственное, чего они не знают, что он сейчас у нас. Так что по логике вещей должны начать за ним охоту и устранить по возможности.
  - Да, пожалуй, ты, рэбе снова прав. Их там нет, но съездить все равно надо. Вдруг документацию они еще не успели уничтожить. Надо же было срочно линять.
  - Это верно, - подтвердил штатский. - Только наведаться туда надо так, чтобы никто ничего не заподозрил.
  - Ну, это уж само собой. Я придумаю, как, - генерал взглянул на меня, секунду поколебался и сказал:
  - Вообще-то, Кравцова Константина надо было бы впредь до выяснения посадить в КПЗ. Но сдается мне, что хлопчик тут ни при чем. Так что, рэбе (почему рэбе? Шутка у него такая?) отправляйся-ка с ним (кивнув в мою сторону) к себе в отель. Пусть пока побудет под твоим присмотром. А насчет внешнего наблюдения я сейчас распоряжусь...
  Он опять нажал кнопку, и тут же, как джин в сказке, явился давешний майор.
  - У этого, у Кравцова, - кивнул генерал в мою сторону, - возьмите подписку о невыезде и отпускайте. И вот еще что: установите за ним внешнее наблюдение. Чтоб от него ни на шаг, и если хоть волос упадет с его головы, отвечать будешь лично. Понял?
  - Так точно, товарищ генерал. Будет исполнено, - майор щелкнул каблуками и исчез.
  - Я займусь организацией поисков спонсора и выемкой документов, если еще есть, что вынимать. О результатах, Володя, сообщу. А вы пока сидите в гостинице. Мало ли что... Да, и завтраком его накорми, - генерал снова кивнул на меня.
  - Можешь не беспокоиться, заботливый ты наш. И накормлю, и баньку натоплю, и спать уложу. Видишь, у него глаза, как у кролика. Что, плохо ночью спал?
  - Вообще не спал, - признался я.
  ХХХ
  Когда мы оказались в гостинице этот странный человек первым делом заказал завтрак для двоих в номер (никакого мяса, только молочные продукты и салаты).
  - Вы вегетарианец? - спросил я.
  - Нет, просто соблюдаю кашрут. Не смешиваю мясное с молочным. Ах да, я же вам так и не представился. Рав Зеев Круглянский, но можно и просто Владимир.
  От завтрака я отказался, но кофе выпил с жадностью и залпом - три чашки.
  Когда я немного взбодрился, Круглянский начал меня расспрашивать. Но не убийства его интересовали, а "что вы с Хаскиным обнаружили в Библии". Оказалось, что он вместе с Рипсом библейскими кодами занимается.
  Я ему объяснил, что у меня задача была чисто техническая - программу написать, чтобы извлечь информацию из трехмерных матриц.
  - Трехмерные матрицы? - восхитился Круглянский. - Гениально! Нам эта мысль в голову не приходила. И как он их делал?
  Объяснить толком я не мог, все-таки такой уровень математики для меня не доступен. Но он, кажется, что-то понял и в волнении зашагал по номеру:
  - То есть, в объемной матрице возникает совершенно иная конфигурация текста. Не только книга Бытия, но и другие книги Торы? Мы их даже не рассматривали. А здесь они будто составляют единый массив, из которого можно извлечь принципиально иную, совсем новую информацию. Так?
  - Да, что-то в этом роде, - подтвердил я не слишком уверенно.
  - Воистину гениально! - снова повторил Круглянский. За разговорами время текло незаметно. Между тем, прошло уже два часа, а от генерала все еще не было звонка. Я стал волноваться.
  - Да вы, Костя, не беспокойтесь, - сказал Круглянский. - Если и через час звонка не будет, я сам ему позвоню. А вы пока ложитесь, поспите.
  Я протестующе замахал руками, но вдруг почувствовал, что, несмотря на три чашки крепкого кофе, сон меня одолевает. Я, действительно, улегся на диван. Круглянский заботливо прикрыл меня пледом. Тихо жужжал кондиционер. И я тут же, незаметно для себя, задремал. А когда проснулся, генерал с раввином сидели за столом, пили коньяк и о чем-то озабоченно переговаривались.
  - Ну что, нашли Хаскина? - еще не до конца придя в себя, спросил я с замирающим сердцем.
  - А, выспались, Костя? - спросил Круглянский и добавил: - Нет, все пропали. Но выяснилось довольно много интересного. Сейчас генерал скоренько введет вас в курс.
  ХХХ
  Оказалось, что спонсор, его сынок и Хаскин исчезли бесследно. Ни по одному из известных адресов никого обнаружить не удалось. А вот про документацию они, действительно, забыли. Так что "выемка" успешно состоялась.
  - И как же вам удалось? Чтобы незаметно... - спросил я.
  - А, это просто. Фирма веников не вяжет, - улыбнулся генерал. - Электричество в "Агасфере" вырубили. Пришлось им аварийную службу вызывать. Вот мы к ним и приехали, как аварийщики. Все быстренько починили, а, заодно, и компьютеры проверили и всю содержащуюся в них информацию списали и унесли. Там, кстати, сплошная тайнопись. Наши шифровальщики сейчас этим занимаются.
  - Так пока, значит, информации нуль? - разочарованно спросил я.
  - Отчего же нуль? Совсем не нуль. Мы же еще с сотрудниками побеседовали. И кое-что интересное узнали. Узнали, например, о постигшем семью горе. Секретарша рассказала. Сокрушалась, чуть не плакала.
  - А что случилось?
  - Оказывается, вчера была убита невеста Вячеслава Александрыча, который формально в "Агасфере" директорствует.
  - Действительно, горе. А почему вы говорите так... иронически? - удивился я.
  - А потому, что по удивительному совпадению, невестой директора была та самая журналистка, что два дня назад брала интервью у Хаскина.
  - Люська? Люська Грушина? Убита? - мне вдруг показалось, что сначала потолок, а потом и вся комната закружились перед моими глазами.
  - Ох, Костя, извините, - сочувственно потрепал меня по плечу Круглянский. - Мы же совсем упустили, что вы с ней знакомы. Ваша бывшая одноклассница, кажется? Мы с генералом очень сожалеем...
  Несколько минут я сидел оглушенный, а потом спросил:
  - И вы думаете, это они? Сами и убили?
  - Нисколько не сомневаюсь, - сказал генерал. - Не обязательно своими руками, но с их ведома и по их приказу.
  - Но зачем?
  - Возможно, они знали, что Людмила Теодоровна со мной контактировала. Она вполне могла рассказать о нашей встрече жениху. Но если даже и не знали про меня, то боялись появления интервью с Хаскиным. Вы при нем присутствовали. Он что-нибудь важное про свое открытие ей рассказывал?
  - Да, много чего говорил. Я даже пытался его остановить, Но куда там! Распелся соловьем.
  - Ну, вот видите, Костя, так или иначе, но они поняли, что интервью это никто не должен прочесть. Вот и устранили. Может, жених даже слезу проронил. Те, кто тело нашли, рассказывали, что он, мол, весь в кусках. Прямо по анекдоту, - и генерал рассказал "бородатый" и неприличный анекдот про "... и плачу".
  Ни я, ни Круглянский даже не улыбнулись.
  ХХХ
  - Итак, друзья, пока мои орлы не расшифруют документы из "Агасфера", делать нам нечего. Приходится только ждать, - сказал Пронин.
  - Ну, положим, и без расшифровки многое уже ясно, - заметил Круглянский.
  - Ну-ка, ну-ка, что тебе ясно? Выкладывай, Шерлок Холмс.
  - Элементарно, Ватсон. Конечно, многих деталей мы пока не знаем, а дьявол, как известно, таится в них. Но в общих чертах замысел очевиден. Итак, кто-то - Хаскин, что вряд ли, или олигарх, что вероятнее, быстро смекнул, как превратить его открытие в золотую жилу - убивая одного из членов пары можно продлить жизнь остающемуся. Причем, в чем более раннем возрасте умертвить "конкурента", тем больше жизни останется другому. В идеале - аж те самые пресловутые 120 лет, если начать с младенцев. Оставалось лишь найти желающих жить долго и счастливо. За этим дело не стало. Олигарх намекнул кое о чем в своем кругу, и скоро от заказчиков стало не продохнуть. Их, разумеется, не посвящали в ненужные детали, а честно говорили, сколько лет примерно осталось жить каждому. И на сколько каждый клиент может продлить свою жизнь, если прибегнет к услугам Центра по оздоровлению, который реально был создан для прикрытия. Ну, и понеслось! Тогда и пошла эта волна "загадочных" убийств. План, конечно, дьявольский, но, по-своему, гениальный.
  - Логично, - сказал Пронин. - Но нам-то что делать?
  - Когда дешифруют документы из "Агасфера", мы узнаем расценки за эти услуги по продлению жизни "богатеньких". Но это так - для удовлетворения нашего праздного любопытства. Проблема - где сейчас Хаскин? И жив ли он? Должен сказать, что есть только один единственный шанс, что он еще дышит.
  - Какой шанс? - вскричал я.
  Круглянский пустился в рассуждения:
  - Нужен ли им Хаскин? Нет, не нужен. Более того, смертельно опасен. Весь вопрос в том, могут ли они без него обойтись? Могут, но при одном условии. Условие такое - имеется ли у них программа нахождения "напарников"? И умеют ли они ею пользоваться? Если умеют, то, боюсь, Хаскин уже мертв. А вот если нет, тут у него есть шанс. Они, конечно, станут выбивать из него эту информацию. И, конечно, выбьют. Он ведь, надо полагать, не Зоя Космодемьянская. Вопрос стоит так: успеем ли мы его найти до того, как он все им расскажет, или нет.
  - Так он же не знает программы! - закричал я.
  - Как это не знает? - удивились они оба.
  - Он же "чайник"! Ничего в этом не понимает. И даже не пытался понять. Ему достаточно, что я понимаю. У него и программы-то нет.
  - А-а, это отчасти меняет дело. Они же не поверят, что он и вправду не знает. И будут его пытать, пока он не расколется. Значит, у нас есть несколько лишних часов. Но вот где их искать?
  ХХХ
  ...Александр Равильевич, "владелец заводов, дворцов, пароходов", как он в шутку про себя говорил, был разбужен чуть ли не в три утра. И больше поспать не удалось. Вследствие ночного звонка сразу навалилась куча срочных дел. Поэтому он пребывал в отвратительнейшем настроении. Хотя по виду и не скажешь. Он и впрямь был немного похож на Марлона Брандо. Стройный, подтянутый, несмотря на свои чуть за пятьдесят, и вальяжный, как всегда гладко выбрит, благоухающий дорогим дезодорантом. Густые, хотя и тронутые сединой волосы, короткий победительный нос с едва заметной горбинкой, пронзительной синевы глаза, излучающие абсолютную уверенность в себе и привычку повелевать. Словом, Александр Равильевич являл собой непреодолимый соблазн для женских сердец.
  - Тамарочка, - сказал он секретарше, принесшей ему традиционный утренний кофе, - меня сегодня ни для кого нет. Все встречи отмени, кроме одной - с Хаскиным.
  - С Ильей Львовичем? - удивилась секретарша. - Но ему ведь не назначено. Вы же с ним по средам встречаетесь, а сегодня вторник.
  - Да, но он, думаю, появится. И скоро. Спасибо, Тамарочка, за кофий. Он у тебя как всегда выше всяких похвал. Да, и по телефону ни с кем меня не соединяй.
  Не прошло и нескольких минут, как из приемной послышался шум и раздался дикий крик той же Тамарочки:
  - Александр Равильевич! Он пихается!..
  И тут же в кабинет ворвался Хаскин с совершенно белым лицом. Губы его прыгали.
  - Убийца! - завопил он с порога.
  - О, милейший Илья Львович! А я, представьте, предчувствовал, что мы нынче увидимся. Правда, не предполагал, что вы будете в столь растрепанных чувствах и начнете с оскорблений, - мягко и как ни в чем не бывало заулыбался "Брандо".
  - Я!.. я... вы! Я всё знаю. О, какой я был идиот! -ќ простонал Хаскин, сморщившись как от сильной зубной боли.
  - Да что стряслось? Хватит ругаться, объяснитесь вы, наконец. Если зубки болят, мы вам сейчас анальгинчика дадим.
  - Негодяй, подлец! Я пришел, чтобы сказать вам это. Что я вас презираю! И ненавижу. - От волнения у него совсем из головы вылетела та цель, что и заставила его броситься сюда сломя голову: что его меньшенького, Амброза, этот злодей хочет убить, как чьего-то "напарника", - Я ухожу. И, знаете, куда?
  - Неужто в милицию? - захихикал Александр Равильевич.
  - Именно туда. Немедленно! Прощайте, убийца и мерзавец! Встретимся в суде!
  - Ладно, любезный. Шутки в сторону. Сами догадались, или кто-то вам подсказал? Интересно, кто этот болтун.
  - Неважно... Убийца! А я еще с ним разговоры разговаривал. О тайнах бытия! О Боге! Ответственность крупного бизнеса, видишь ли, - сказал Хаскин, видимо, припомнив те слова, что говорил ему спонсор во время их многочасовых бесед, и горько усмехнулся.
  - Ну вот, заладили одно и то же. Уши вянут вас слушать. И куда вы торопитесь? - продолжал улыбаться "Брандо" и вдруг тихо, но повелительно сказал: - Сядьте.
  От неожиданности, а, главное, от ледяного взгляда, особенно дикого на этом все еще улыбающемся красивом лице, Хаскин присел на ближайший стул.
  - Да, дружище. Вы были, так сказать, э-э... не слишком проницательны. Я уж и сам дивился - неужели он, умнейший же, в сущности, человек, - ни о чем не догадывается? Или просто делает вид, что все эти миллионы на него с неба свалились за красивые, так сказать, глаза?
  - Всё, я пошел, - решительно сказал Хаскин и стал подниматься со стула.
  - Нет, я разочарован столь кратким визитом, и так скоро вас не отпущу. Но мы сейчас с вами, действительно, поедем кое-куда. Покажу вам кое-что интересное. Хотите?
  - Никуда я с вами не поеду. И не смейте меня задерживать!
  - Ну, будет, будет, - примирительно сказал АР и нажал какую-то кнопку. Тут же в двери в углу кабинета выросли двое в костюмах и темных очках, но с первого взгляда на эти лица профессиональных убийц Хаскину все стало ясно.
  - Ребятки, - продолжал ерничать "Брандо", - мой дорогой гость немного переволновался. Успокойте его, приведите в чувство.
  - Только посмейте меня тронуть! - крикнул Хаскин, но трогать его никто не собирался. Один из охранников, вдвое выше Хаскина, подошел вплотную к нему, достал из кармана какой-то пузырек и вдруг... Что-то едкое, с резким запахом, ударило Хаскину в лицо, в глаза, и он мгновенно потерял сознание.
  ХХХ
  Когда он очнулся, первым было ощущение тесноты. Он сидел на заднем сидении машины, так плотно стиснутый теми же (или другими - они все были на одно лицо) охранниками, что ему сперва показалось, что он связан. Впереди сидел шофер и еще один охранник. Спонсора не было. Как вскоре выяснилось, он ехал впереди, на другой машине.
  - Гляди, быстро же он оклемался, - сказал удивленно один охранник.
  - Куда... куда вы меня везете? - едва выдавил из себя Хаскин, чувствуя невероятную сухость во рту.
  - Куда, куда? В больничку. Нервишки подправить,- сказал один из них и первый загоготал своей удачной шутке. Шутке ли? Внезапно Хаскину пришло в голову, что они вполне могут везти его в сумасшедший дом, где бросят в одиночную палату, заколют разными препаратами, превратят в овощ, так что никто и никогда не дознается, где он и что с ним.
  Но Хаскин ошибался. Машина мчалась за город. Когда приехали, его поволокли в подвал, втолкнули в маленькую полутемную комнату. "Даже глаза не завязали. Нет, мне отсюда, похоже, не выбраться..." - с тоской подумал Хаскин. Его раздражал какой-то неприятный запах. "Формалин", - вдруг вспомнил он. - При чем тут формалин?" Между тем его усадили в большое массивное кресло с жестким сидением и высокими подлокотниками, с которых свисали ремни. Оно напоминало электрический стул. Этими-то ремнями его руки привязали к подлокотникам, ноги тоже опутали.
  - Воды, дайте воды..., - прошептал Хаскин, вдруг ощутивший невероятную жажду.
  - Распоряженья насчет воды или чего другого не было, - сказал кто-то. - Так что придется потерпеть. Ничего, Хозяин скоро сам пожалует.
  С этими словами все вышли, и почти тут же появился спонсор, свежий и пружинистый. Видимо, успел принять душ.
  - Ну как вы, Илья Львович? - с нарочитой заботливостью в голосе обратился он к своему узнику, - Успокоились?
  Хаскин молчал.
  - А-а, решили наказать меня презрением? Что ж, дело хорошее. Ах, Илья Львович, Илья Львович, а ведь еще совсем недавно вы были куда более словоохотливы. Ну, ничего, помолчите. Я вместо вас поговорю. Вы и представить не можете, как мне жаль, что на безоблачное небо наших с вами отношений набежала тучка. И знаете, когда она набежала?
  Хаскин продолжал молчать.
  - Не далее, как сегодня в ночь. А знаете, почему?
  Хаскин молчал.
  - Не удостаиваете. Что ж... - сказал "Брандо" и вдруг совсем вроде бы ни к селу, ни к городу добавил: - Все ж таки прослушивающие устройства - незаменимая вещь в хозяйстве.
  С этими словами он вытащил из кармана крошечную дискету и помахал ею перед носом обездвиженного Хаскина:
  - Тут, к примеру, записан твой разговор с приятелем. Хочешь послушать?
  От этого внезапного перехода на "ты", чего раньше никогда не было, Хаскин вздрогнул, замотал головой, но продолжал молчать. Монолог олигарха продолжался. Он пустился в теорию:
  - Убийства, говоришь? Да, прискорбно. Но не будем забывать, дражайший Илья Львович, что при нынешнем уровне технологий 70% населения Земли никому не нужны. И от этого балласта надо избавиться. Как эта цель будет достигнута, не нам решать. Но это произойдет в ближайшие десятилетия. Заказчики нашей услуги в массе своей быдло, конечно. Но их дети действительно будут образованными и прекрасно воспитанными людьми. Они станут элитой нового мира, так что наша деятельность объективно полезна. Согласись, Илюша, несправедливо, что какой-нибудь алкаш самим фактом своего существования отнимает бесценные годы жизни у человека во всех отношениях достойного и перспективного. Да-с...
  Олигарх продолжал ходить вокруг Хаскина, как увлекшийся лектор, развивая эту нехитрую и уж точно не новую мысль. Потом остановился перед узником, переступая с пятки на носок и обратно и сказал:
  - Тебя, конечно, занимает вопрос, что с тобой будет? Хотя нет, ты же умный и давно обо всем догадался. Да, Илюша, ты прав. Теперь уж я при всем желании отпустить тебя восвояси живым и невредимым не могу. Рад бы, да не могу. А жаль - ты был редким собеседником.
  - Я ладно, но зачем ты, негодяй, сына моего убить хотел?
  - Сына? Какого сына? Вы бредите, милейший, - искренне изумился спонсор.
  - Вчера увидел его имя в списке тех, кто вами предназначался в жертву!
  - Странно... Неужели ваш сынок, Илья Львович, оказался чьим-то "напарником"? Хотя по теории вероятности это могло произойти, - усмехнулся "Брандо". - Но, уверяю вас, это чистой воды случайность. Что ж вы сразу не сказали. Мы бы это дельце мигом урегулировали бы. Просто отказались бы от заказа. Сказали бы, что "пару" не нашли. Эх вы....
  Хаскин понял, как понял и я незадолго до этого, что спонсор тут, действительно ни при чем. Впрочем, ситуацию это не меняло.
  - Да, так о чем бишь я?.. В общем, Илюша, ты отработанный материал, но есть одна деталька. Прогресс ведь не остановишь, так? Поэтому наше богоугодное дело мы продолжим уже без тебя. Но для этого нам нужна твоя компьютерная программа по поиску "напарников". Так что заклинаю тебя нашей былой дружбой, передай ее нам по-быстрому и не заставляй меня применять для ее добывания методы, мне, культурному человеку, претящие. Кстати, не желаешь ли взглянуть?
  Олигарх хлопнул в ладоши, и тут же в дверь ввезли тележку, на которой завернутый в темный полиэтилен лежал труп его однокурсника, того самого Сергея, которого Хаскин умолил этой ночью рассказать все, что тому известно. "Так вот откуда запах формалина", - мелькнула мысль.
  - Это ему - за длинный язык, а тебе в назидание. Его мы устранили быстро и безболезненно, так что он не мучился. Тебе, если будешь упрямиться, придется хуже. Много хуже. Программу ты все равно нам передашь. Надеюсь, в этом сомнений нет? Так что решай. Мы даже знаем, что ее написал некий Кравцов. Кстати, с минуты на минуту его должны сюда доставить.
  Тут внезапно распахнулась дверь и без стука вбежал некто, внешне очень похожий на олигарха, только помоложе, и что-то зашептал спонсору на ухо.
  "Ах, это же сынок его. Вячеслав, кажется" - вспомнил Хаскин. Пару раз сынок присутствовал во время их со спонсором задушевных бесед о социальной ответственности крупного бизнеса.
  Выслушав сына, олигарх нахмурился:
  - Плохо, Слава. Очень плохо..., - а потом обратился к Хаскину: - Вот видите, Илья Львович, поспешишь - людей насмешишь. Каюсь, поторопился я. Кравцов ваш, увы, не у нас, а на Лубянке или на Петровке. Наши источники в силовых ведомствах сообщили. Что ж, вам же хуже. Теперь придется решать вопрос более оперативно.
  - Молодец Костя! Теперь вам его не достать! - воскликнул Хаскин, рванулся, но ремни не пускали, и лицо его исказилось гримасой.
  - Ну, насчет "не достать" ты, Илюша, маху дал. В любой момент.
  - Так устраняем Кравцова? - спросил Слава.
  - Ни в коем случае! Пока программу не получим, мы с него будем пылинки сдувать. Он у нас будет заместо дубликата на тот случай, если Илья Львович героем окажется и муку смертную примет, а программу не даст. Тогда уж мы через Кравцова ее раздобудем.
  Он снова хлопнул в ладоши. Появился очередной в костюме, темных очках и почему-то в длинном и плотном кожаном фартуке.
  - Вот познакомься, Семеныч. Это твой новый клиент. У тебя все инструменты готовы?
  Семеныч кивнул.
  - Ну, тогда будь готов уже к вечеру. Я-то хотел это дело до утра отложить, но обстоятельства изменились.
  Потом он снова обратился к Хаскину:
  - Тебе, Илюша, на размышления несколько часов. Либо сам программу выложишь. Тогда вот тебе, - олигарх вытащил из кармана стеклянную коробочку с черными таблетками и пояснил: - Цианистый калий. Надкусишь, и всё. Либо придется тебе до чистосердечного признания ручек-ножек лишиться. Семеныч большой мастер из человека обрубок делать. Как папа Карло, только наоборот. Но начнем по традиции с пальчика. Чтобы тебе, Илюша, легче было принять решение. А ну, Семеныч, неси свои пассатижи.
  Семеныч исчез за дверью, но через минуту вернулся, держа в руках огромные, почему-то несуразно "веселенького" ќ - розового - цвета, кусачки.
  - Ну, вы тут занимайтесь, а я пошел. Зрелище не для моих нервов. Да и не для детских глаз. Пойдем, Слава, - снова улыбнулся "Брандо".
  - Погодите, Александр Равильич, - остановил его Семеныч. - А опосля... процедуры врача пригласить? Чтобы там заражения не вышло. Антисептика.
  - Еще чего? - сказал Александр Равильич. - Руку тряпкой обмотаешь, чтобы крови поменьше. И всё. До заражения дело не дойдет.
  - Ясно. А потом что делать? Покормить его?
  - И этого не надо. Пусть пред Отцом нашим небесным предстанет натощак. А то ведь обосрется. Пошли, Слава. А вам ни пуха, ни пера.
  С этими словами, он с сыном вышел за дверь. Семеныч подступил к Хаскину, несколько раз примеривался, потом недовольно сказал:
  - Да не дрожите вы так. Неровен час, рука у меня дернется. Вам же больнее будет.
  Через минуту из подвала донесся нечеловеческий вопль, рев, в котором никто бы не смог опознать голос Ильи Львовича Хаскина. И он второй раз за сегодняшний день потерял сознание. На этот раз от боли.
  ХХХ
  Он не знал, сколько времени прошло. В подвале стало совсем темно, значит, уже вечер. Или близко к тому. Кружилась голова, жажда стала невыносимой, пульсирующая дергающаяся боль в утраченном пальце, ну да, фантомная, была мучительной. Он посмотрел на окровавленную тряпку, которой была обмотана его рука, и стал вслушиваться, не раздадутся ли шаги Семеныча с его пыточными инструментами. Он пытался подумать, что же делать дальше? Он не герой, боли боится страшно и, конечно, обо всем им расскажет. Но о чем? Программа-то не у него, а у Кости. А Костя в полиции. Может, они до него не доберутся. Не всесильны же они? Да, придется все рассказать, только надо по возможности тянуть время.
  Порой Хаскин впадал в забытье и ему виделись яркие и сплошь приятные картинки из, казалось, совсем забытого детства. А потом снова возникала эта страшная реальность, по контрасту с картинками казавшаяся вовсе непереносимой. Хаскин снова застонал, так сильно дернуло за отрубленный палец. От боли он забылся, а когда сознание вернулось, то с ужасом услышал приближающиеся шаги.
  ХХХ
  Мы продолжали сидеть в гостиничном номере. Прошло два часа. Пронин развил бурную телефонную деятельность. Он названивал своим подчиненным, требовал, чтобы перекрыли все шоссе из Москвы и тщательно проверяли каждую машину. "Чтобы муха не пролетела!" - грозно рокотал он. Велел немедленно немедленно докладывать ему любую информацию, касающуюся этого дела.
  - Слушай, Валя, теперь уж таиться нечего. Пусть срочно опубликуют фотографии этого спонсора и сынка, чтобы на каждом столбе висели. Как там у вас принято: "Разыскивается опасный преступник", - посоветовал ему Круглянский.
  - Да, пожалуй. Теперь уж что? Теперь играем в открытую. Может, по телевизору срочно объявить? С фотографиями?
  - Хорошая мысль! - одобрил Круглянский. - И пообещайте за информацию хорошее вознаграждение.
  Генерал отрывисто отдал распоряжения об объявлении:
  - Да, непрерывно давайте! Через каждые 10 минут... Да, пусть прерывают свои программы к едрене фене! И повторяют, повторяют... Ничего со зрителями не сделается, пусть себе возмущаются... Да, особо опасные преступники. Выполняйте!
  - Ну, сейчас у нас на Петровке граждане все телефоны оборвут, - усмехнулся генерал.
  Я чувствовал себя скверно. Люська погибла, ее не вернуть. Теплилась надежда, что хотя бы Хаскина удастся вызволить. Но и она слабела с каждой минутой. Попробуй найти иголку в стоге сена... "Какой страшный день!" - думал я, поражаясь, что это происходит со мной. И наяву. От тревоги я не мог усидеть на месте и безостановочно ходил по комнате, все сильнее хромая.
  - Да перестаньте вы мельтешить, Костя. Уже в глазах рябит, - довольно резко сказал Пронин, который продолжал беспрерывно названивать начальникам каких-то подразделений. Они отвечали:
  - Нет, ничего, товарищ генерал. Звонков полно, но все пустышки. Полезной информации - нуль.
  На улице начинало темнеть, когда раздался резкий звонок. Генерал включил громкую связь в своем мобильнике. Чтобы мы тоже могли слышать.
  - Нашли! Нашли их логово! - послышался запыхавшийся, но ликующий голос.
  - Уверены? - хрипло спросил генерал.
  - На девяносто девять и девять. Это загородный поселок. И там у олигарха этого специальный коттедж для романтических свиданий.
  - Почему в досье не было указано?
  - Промашка вышла, товарищ генерал. Он там в последнее время редко бывал, а сегодня вдруг нагрянул. Сразу несколько машин. И куча охраны. Все с автоматами.
  - Сколько?
  - Да жители разное говорят. Кто говорит - двадцать, кто - тридцать. В общем, много.
  - Так, диктуй адрес, - сказал Пронин и стал записывать. - Это по какой дороге? Ага, за час доберусь. Ты поднимай ребят. Две бригады. С полной выкладкой. И немедленно туда. Только тихо, чтобы никто вас не заметил. Окружай дом. Но ничего не предпринимать без меня.
  - Есть, товарищ генерал, - почти весело сказал голос в телефоне.
  - Я выезжаю. Если что, звони немедленно.
  Пронин приподнял руку и пощупал что-то в районе подмышки. Пиджак распахнулся и я увидел там кобуру.
  - Всё, побежал, - сказал он нам.
  - Валя, куда ты? Они и без тебя справятся.
  - Нет, поеду. Вспомню молодость.
  Он вышел. Мы остались одни с Круглянским. И снова делать нам было нечего, только ждать. Но было бы глупо сидеть молча или бегать по комнате в тревоге. И я начал его расспрашивать. Сначала про Израиль. Потом про иудаизм. Он говорил очень интересно, но на меня время от времени нападала рассеянность. Вернее, вдруг вспыхивала и начинала сверлить мысль о Люське и о том, как там Хаскин. Жив ли? Но помню, что меня поразило, когда он сказал теми же словами, как и Хаскин во время первой нашей с ним встрече, что иудаизм - самая максималистская из всех мировых религий.
  - Ведь в иудаизме даже веры, как таковой нет.
  - Как это нет? Вы же верите в вашего еврейского бога?
  - Во-первых, молодой человек, Бог один для всех. А то, что евреи оказались избранным народом, избранным для реализации его не вполне для нас ясных целей, это уж так нам свезло. Или как раз наоборот - не свезло. Ведь сколько заповедей должен соблюдать христианин, чтобы считаться праведником? Десять? Двенадцать? А в иудаизме 613. Каждый шаг, можно сказать, расписан. И ведь ни одну из этих заповедей нельзя нарушить. Честно сказать, обременительно порой их соблюдать, но никуда не денешься. Надо, и всё!
  - А если нарушит?
  - Таки плохо, как у нас говорят, - рассмеялся Круглянский.
  - В рай не попадет? - спросил я.
  - В том-то и дело, что ни рая, ни ада в иудаизме нет.
  - А как же воздаяние? - удивился я.
  - Да и воздаяния, по существу, нет.
  - Что же у вас, у евреев, как говорится у Булгакова, чего не спросишь, ничего нет? Так что же человека может заставить так себя вести, ежели награды за это не предвидится?
  - Сознание того, что он поступает правильно. Ведь когда человек спасает ребенка, рискуя собственной жизнью, что им движет?
  - Но это же подвиг! И в такие минуты человек ведет себя инстинктивно..
  - Вот и в нашем случае - подвиг. Только он растягивается на всю жизнь. И не инстинкт движет человеком, а сознание. И чувство ответственности. Ответственность даже не перед Богом, а перед собой - быть человеком и поступать правильно. Не случайно про светского человека, который вдруг стал религиозным, а в Израиле таких полно, говорят: "Вернулся к ответу". Вот и я двадцать лет назад вернулся к ответу.
  - И что?
  - А то, что с тех пор живу в полном согласии с самим собой. А это дорогого стоит. А вы говорите - воздаяние.
  - И вы уверовали?
  - Говорю же, вера - это неточное слово. Вернуться к ответу вовсе не значит, поверить. Это у христиан или мусульман все строится на вере. А в иудаизме ее, веры, то есть, как таковой и нет.
  - А что есть?
  - Знание. Человек не верит, а знает, что Бог есть. Вот это знание вместо слепой веры меня и поразило, когда я познакомился с иудаистами. Они знают, как следует поступать в любой ситуации, чтобы не увеличить количество зла в мире. И ведут себя соответственно. А как вести себя в любой ситуации - четко прописано в Торе. А если и возникают неясности, то всегда под рукой Талмуд, где все вопросы тысячу раз обсуждались мудрецами, так что темных мест не осталось. Знаете ли вы, Костя, что талмудистами обсуждался вопрос, как поступать еврею, если он вдруг окажется в железной бочке, которая вращается вокруг земли? То есть, как ему узнать, что наступила суббота? Ведь время там, в бочке этой вращающейся, течет по-другому, чем на земле? А соблюдение субботы, это одна из самых строгих заповедей. Вот мудрецы и занимались этим вопросом за тысячи лет до того, когда та же проблема стала перед современными физиками.
  - И как, решили они проблему?
  - А как же! Без этого ведь никуда, - усмехнулся Круглянский, так что я не понял, говорит он это серьезно или с иронией. - Или, к примеру, мудрецы обсуждали вопрос, едва ли актуальный многие сотни лет назад. А именно, кого считать матерью ребенка - ту женщину, которая его зачала, или ту, которая плод выносила. И множество подобных вопросов, которые к реальной жизни вроде бы никакого отношения не имеют. Другие конфессии только смеялись над этими придурками и пальцем у виска крутили - ќ мол, схоласты, фарисеи и книжники. Ну, совсем уж в самых крайних случаях, человек может обратиться за советом к своему раввину.
  - И к вам обращаются? - спросил я.
  - И ко мне.
  - А вот Илья Львович считает, что Бог был - это после работ Рипса как бы установленный факт. Но из этого вовсе не следует, что он есть.
  - Ну да, есть и такая версия. Как там у Ницше? "Бог умер". Но в иудаизме эти гностические версии обсуждались за сотни лет до появления бедного Фридриха.
  - Почему бедного?
  - Ну, Костя, вы же знаете, как он кончил. Плохо кончил...
  - То есть, вы знаете, что Он есть?
  - Поверьте, я каждый миг чувствую его присутствие. Он вроде ни во что не вмешивается, но я каждую секунду чувствую, что Он есть. И Он всеблаг. И, знаете, еще я чувствую, хотя это и нескромно звучит, что Он мною доволен...
   - Всеблаг? И вы это говорите, несмотря на количество зла в нашем мире? Взять хоть эти нынешние убийства.
  - Да, Костя. Ибо нам не дано оценивать Его деяния. Тем более, судить.
  И тут рав Круглянский рассказал притчу, произведшую на меня колоссальное впечатление. Я ее тут и перескажу, хотя с моим повествованием она никак не связана.
  
  Однажды в почтенной и праведной семье родился ребенок. Но уж больно неудачный. Не мог ни ходить, ни говорить. В общем, совершенный идиот. Вот так он и пролежал всю жизнь на полатях, ни на кого и ни на что не реагируя. Как герань в горшке. И вот прошло лет 30-40, и однажды, на какой-то еврейский праздник, на пасху, кажется, мать собиралась готовить традиционные кушанья. И только она собралась взять для готовки какую-то кастрюлю, как внезапно (и впервые в жизни, заметьте!) это растение вдруг стало проявлять признаки неописуемого волнения. Чего-то он стал дергаться, мычать, словом, биться в истерике. Все, конечно, изумились, стали выяснять, чем ему не угодила эта кастрюля. В конце концов, выяснили, что когда-то в этой кастрюле, предназначенной для молочного, по ошибке сварили что-то мясное. А у евреев с этим делом строго - "не вари козленка в молоке матери его", и все такое.... Словом, нужна раздельная посуда для молочного и мясного. А ежели спутают, считается за страшный грех. Ну и получается, этот идиот их, как бы, предупредил - мол, не варите еду в этой кастрюле. Да-а...
  
  Но самое интересное выяснилось потом. В общем, подал он им этот знак, уберег от греха и тут же умер. Все страшно были удивлены и, как водится, обратились к раввину, чтобы он им разобъяснил, что бы это значило? Раввин порылся в книгах, справки навел и, что бы вы думали? Обнаружил-таки, что душа этого идиота в предыдущем рождении принадлежала великому праведнику и святому. Тот был настолько безгрешен и просветлен, что уже обрел полное право пребывать в вечном блаженстве у престола Всевышнего. Но при внимательном рассмотрении оказалось, что и на солнце есть пятна. В данном случае, одно ма-а-ленькое пятнышко. Этот святой однажды, о том не ведая, отведал мяса, сваренного в "неправильной посуде". Соответственно, место у престола ему было заказано, пока он не искупит свою невольную вину. И вот в неизреченной милости своей Господь дал ему этот шанс. Душа его возродилась в теле идиота единственно ради того, чтобы он уберег кого-то от той же ошибки, что сам совершил в прошлой жизни. Это раз. А два, что еще более интересно, этот обездвиженный идиот был выбран в качестве вместилища святой души, дабы не дать ей шанса заработать ненароком еще какой-нибудь грех. Так-то вот. Уместно ли говорить о невезении в случае этого обрубка, все страдания которого предопределены необходимостью исправления неведомой оплошности? И ежели даже сие возможно и всяческой похвалы достойно, то что тогда удивляться, что смыслом бытия каких-то людей является неоправданные вроде бы страдания? А вы говорите - зло. Эх, Костя, мы ничего не знаем, но иногда можем догадываться...
  
  После этого рассказа рав посмотрел на часы: "О, уже поздно..., и повел меня ужинать в отельный ресторан. Расплачиваясь, он еще попросил две бутылки коньяка ("самого лучшего") с собой.
  - А коньяк зачем? С какой такой радости? - спросил я.
  - Вот Валя... в смысле, генерал придет. И сразу коньяк затребует. Уж я-то его знаю, - улыбнулся Круглянский.
  - Да когда он придет? - сказал я, и тревога с еще большей силой охватила меня.
  - Не беспокойтесь, Костя, придет. Куда он денется?
  ХХХ
  Действительно, ближе к полуночи в коридоре раздались шаги и сразу за ними стук в дверь.
  Круглянский открыл. Это был генерал. Но в каком виде! Рука на перевязи, сам бледный и весь какой-то взбудораженный.
  - А, коньяк! Это хорошо... - сказал Пронин, схватил бутылку и прямо из горлышка выпил не меньше половины. Потом плюхнулся в кресло и, перехватив мой взгляд на раненую руку, почти весело сказал:
  - А, рука... Это ерунда. Как говорилось в одном культовом советском фильме: "Всего лишь бандитская пуля". К тому же, на вылет прошла. А у меня для вас две новости - хорошая и не очень. С какой начать?
  - А что Илья Львович?.. - начал было я.
  - Ага, хотите с хорошей. Жив ваш Хаскин. И почти цел. Только палец они ему оттяпали. Но могло быть гораздо хуже. Он сейчас в больнице, но врачи сказали, что завтра шок пройдет, и они его выпишут.
  - А плохая?
  - Плохая? - генерал снова отхлебнул коньяк прямо из горлышка. - Там было целое сражение. Эти гады отстреливались вполне профессионально, надо признать. Но куда им тягаться с моими орлами? Четырех мы шлепнули, а два десятка повязали.
  - А спонсор?
  - Вот это, пожалуй, плохая новость. Он с сынком забаррикадировался и заявил, что живым не дастся. И слово свое сдержал. Когда мы дверь выломали и внутрь ворвались они так тихо себе оба лежали. Мертвые, с перекошенными лицами. Цианистый калий приняли. В общем, повели себя по-мужски.
  Генерал еще поведал нам о некоторых особо ярких эпизодах этого безумного дня. А в конце подытожил:
  - Что ж, дело, можно сказать, закончено. Преступники выявлены и свое наказание понесли. А, главное, можно быть уверенным, что этих "немотивированных" убийств больше не будет. Так что испуганные граждане смогут, наконец, расслабиться. Как гора с плеч...
  - Ты думаешь? - спросил Круглянский с сомнением в голосе. - Как-то буднично все закончилось.
  - Ишь ты, буднично ему, - усмехнулся уже изрядно захмелевший генерал. - Кровожаден ты, рэбе. И так горы трупов, чудеса, мистика всякая. Как в спектакле про Гамлета. Нет уж, слава Богу, что так.
  Я в глубине души был совершенно с ним согласен. Но Круглянский, похоже, и тут оказался прав. А дело было так...
  ХХХ
  Прошла неделя. Хаскин выписался из больницы и, похоже, отошел от пережитого им ужаса. С Круглянским они стали неразлучны. Им и вправду было, что обсудить. Понятное дело, библейский код. Наконец-то Хаскин обрел собеседника себе под стать. Генерал, можно сказать, почивал на лаврах. Помимо восхищения блестяще раскрытым делом, его еще ждал орден и очередное повышение в чинах.
  А я приводил в порядок свои записки. Торопился, потому что Паша несколько раз звонил и говорил, что нашел издателя, которому не терпится всю историю опубликовать. А автору жирный гонорар. Собственно, большую часть истории он уже читал и редактировал. Оставалась только финальная часть, которая началась с интервью, взятого Люськой у Хаскина, и всем, что последовало после этого.
  Наконец, я закончил и тут же позвонил Паше.
  - Еду, - коротко бросил он.
  Через час раздался звонок в дверь. В руках у Паши была довольно объемистая канистра. Я удивился:
  - Что это?
  - Так, для шашлыков, - хмыкнул он. Выглядел он плохо. Лицо бледное, темные круги под глазами. Осунулся за те несколько дней, что я его не видал.
  - Что с тобой случилось? - спросил я, удивленно разглядывая друга. Сегодня он красавцем не выглядел.
  - Так, неприятности... Но все уже позади, - уклончиво ответил Паша. - Кстати, ты один?
  - Один. Мама как раз на неделю к сестре уехала.
  - А, очень кстати, - загадочно сказал Паша. Он казался каким-то взвинченным. - Ну, давай, показывай, что ты там накатал.
  Я протянул ему листы, заранее отпечатанные на принтере, и он углубился в чтение. "Одобрит или нет?" - думал я, ощутив неведомое мне доселе авторское самолюбие.
  Прошло, наверное, полчаса. Наконец, Паша дочитал последнюю страницу и сказал:
  - Нет, это никуда не годится. Куце вышло, неинтересно.
  Я огорчился:
  - Вот и Круглянский сказал, что буднично как-то все закончилось.
  - Прав твой Круглянский. В таком виде публиковать нельзя. Читатели будут разочарованы. Но ты не расстраивайся. Концовку мы придумаем. Собственно, я ее уже придумал.
  - Но это же не беллетристика, не вымысел. В том-то и ценность, что вся история от начала до конца чистая правда, - начал было возражать я.
  - Правда, говоришь? Будет тебе чистая правда, - снова хмыкнул Паша. Вдруг его глаза округлились от удивления, и он воскликнул, показывая на что-то за моей спиной: - Ой, что это?
  Я повернулся, чтобы посмотреть, и тут меня что-то со страшной силой огрело по затылку. В глазах все поплыло, комната зашаталась, а пол стал стремительно приближаться.
  Когда я пришел в себя, то оказалось, что сижу на стуле, а все тело мое туго обмотано скотчем, так что я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
  Надо мной возвышался Паша, потирая руку:
  - Очухался? Вот и хорошо. А я из-за тебя, кажется, руку растянул.
  - Паша, ты что? Что за дурацкие шутки? - я до конца все-таки не верил, что это он меня ударил и скотчем обмотал.
  - Нет, брат, не шутки. Скоро узнаешь.
  С этими словами он направился к компьютеру, стоявшему на столе в углу комнаты.
  - Не трожь мой компьютер, - прошептал я.
  - Ох, ох, какие мы нежные, - издевательски захохотал Паша, нагло уселся перед компом и стал быстро крутить мышку, просматривая мои файлы. - А-а, вот она! Вот она, программка, вот она, милая! - удовлетворенно добавил он. Потом достал из кармана заранее заготовленную флешку и переписал программу на нее, сделав еще две копии на всякий случай, положил флешку обратно в нагрудный кармашек рубашки и снова подошел ко мне.
  - Эх, брат Костя. Хороший ты был парень, - сказал Паша, - но мне пора. Осталось только замести следы "преступления".
  С этими словами он поднял канистру, которую держал в руках, когда я открыл ему входную дверь и так удивившую меня, отвинтил пробку. Сразу же в ноздри ударил запах керосина. Он стал лить жидкость на пол, побрызгал на стены, ушел в мамину комнату, потом на кухню. Видимо, полил керосином и там. Вернулся уже с пустой канистрой, брезгливо отбросил ее в угол. Канистра загромыхала.
  - Нет, брат, не шутки, - повторил он. - А, ладно, придется тебе объяснить, что да как. Чтобы ты не ушел в лучший мир в неведении.
  Паша уселся в кресло прямо передо мной. Лицо его я плохо видел из-за солнечного света, который лился в комнату из распахнутого окна позади него и слепил мне глаза.
  - Собственно, я расскажу тебе концовку твоих записок. Для тебя это явится неожиданностью, уверяю тебя. Да, это моя лучшая в жизни придумка. Идеальное, так сказать, преступление. Представляешь, мне удалось убить сразу двух зайцев. Вот ты спрашивал, отчего видок у меня не блестящий. Еще бы ему быть блестящим. Это же какое потрясение - в одночасье лишиться отца и брата.
  - Как? Твой отец умер?
  - Да, и все из-за тебя.
  - Из-за меня? - вытаращил я глаза.
  - Ладно, хватит играть в шарады. Ты хоть знаешь, кто я?
  - Паша.
  - Правильно, Паша. А фамилия моя?
  - Томилин.
  - Да, но это фамилия матери. А отца моего покойного звали Александр Равильевич. Ничего тебе это имя не говорит?
  Я на миг потерял дар речи, и только потом у меня вырвалось:
  - Спонсор?
  - Ну да, спонсор.
  - Он твой отец?
  Именно, именно. Я Павел Александрович Томилин. А старший мой брат Вячеслав Александрович. И фамилия у него Свешников. Фамилия жены моего папаши от первого брака. Ясно теперь?
  Я был сражен и только, как выброшенная на берег рыба, хватал воздух широко открытым ртом.
  - Да, о гипотезе Хаскина я узнал от тебя. И вся эта идея с "Агасфером", продлевающим жизнь платежеспособной части населения, у меня тогда же и возникла. Чтобы быть в курсе всего, что у вас там происходит, я и уговорил тебя писать записки. А сам вызвался быть редактором. Так что всю информацию ты же мне и поставлял.
  - Значит, все твои слова о книге, об издателе, жаждущем ее публиковать, все блеф? - Я почувствовал, что по-настоящему огорчен. Ведь ни в коей мере не числя себя писателем, я в последнее время ловил себя на мысли: "А вдруг и вправду напечатают". И на душе становилось сладко.
  - Увы, Костя, каюсь - блеф. Но история, действительно, классная. Знаешь что, если хочешь, я исполню последнюю волю умирающего и издам эту книгу. Назовем ее, к примеру, "Дожить до 120". А подзаголовок такой: "Посмертные записки Константина Кравцова". Но с моей концовкой. ОК?
  А теперь вернемся к нашим баранам. Вернее, к первому зайцу. Так, вся информация была у меня в руках. А дальше уже дело техники. Переговорил с отцом. Он умный человек... Был. Сразу все понял. И оценил по достоинству. Я, понятное дело, находился в тени. Всей организацией занимался отец, а брат, так сказать, по медицинской части - на нем лежала грязная работа по ликвидации "напарников".
  Паша сделал паузу, а потом продолжил:
  - Кстати, в органах, наверное, удивились, что никаких счетов за услуги "Агасфера" так и не нашли. Еще бы им найти! Отец в этом деле дока был. Все деньги за вычетом накладных расходов переправлялись в офшор на Виргинских островах. Там же был открыт и "Агасфер-2", филиал головной фирмы. Тебе, дружище, вероятно, любопытно будет узнать расценки за наши услуги. А?
  Я молчал.
  - Нет, ты послушай. В самом начале, когда мы только раскручивались, ставка за год дополнительной жизни была установлена в размере 100 тысяч долларов, но уже через короткое время она была поднята до миллиона, а от богатеньких отбоя не было.
  Вскоре выяснилось, что новая буржуазия к тому же очень плодовита и чадолюбива. В их кругу стало модно иметь трех и более детей. И для нежного отца (а иногда и матери) была нестерпима мысль, что какой-то неизвестный сопливый байстрюк самим фактом своего существования пожирает жизнь у его ненаглядных Дашеньки или Кирюши. Поскольку детям заведомо гарантировалась долгая жизнь, то и ставка была соответствующей - несколько миллионов. В последнее время возник новый и прогрессивный вид услуг - абонементное обслуживание, которое остроумцы окрестили "семейным подрядом", когда за 20 миллионов Центр комплексно решал проблему долголетия для всех членов семьи заказчика (вне зависимости от количества детей и любимых жен). Постепенно стали поступать заказы от политической элиты, а также иностранных клиентов. Спрос все увеличивался и сейчас в очередь записываются на год вперед. Словом, денег и без того столько, что можно было бы этот филиал не открывать. Я бы его и не открыл по причине врожденной лености. Делаю это токмо в память покойного папаши. Ведь он меня как учил? Мол, бизнес есть бизнес. И пока потенциал не исчерпан, надо продолжать. Тем паче, что общественность, которая платежеспособная, требует продолжения банкета. А для продолжения что нужно? Правильно, программа. Не зря же отец с братом так ее от Хаскина добивались. Им не удалось, не успели. Но теперь вот она - тут, - Паша похлопал себя по нагрудному карману. - Так что всё. Свою работу ты выполнил, и миссия твоя подошла к концу. Согласись, ты не ожидал такого финала? Неожиданный, правда?
  - Неожиданный, - подтвердил я. - Но мне другое интересно. Зачем вы семьям убитых деньги возвращали? В виде компенсации за каждый отнятый год тысячу долларов? Уж объясни напоследок.
  - А-а, это все папашины сантименты. Ты, брат, удивишься, но он ведь религию уважал. На церкви щедро жертвовал. И знаешь, хотя мы с ним об этом никогда не говорили, думаю, он искренне в Бога верил или, если не в Бога, то в загробное существование. Вот и решил, что называется, соломку подстелить. Чтобы не просто так "напарники" умирали. Чтобы их семьям с этого какой-то навар был.
  - Что же так мало давали? Вам по миллиону, а семьям по тыще?
  - Вот и я ему говорил - если уж совесть мучает, увеличь компенсацию. Но папаша был скуповат. Не сумма важна, говорил, а жест, движение души. И все про луковку поминал.
  - Луковка? При чем тут луковка? - удивился я.
  - Ну да, ты же у нас малограмотный. Про луковку эту в книжке одной говорилось. Про Достоевского слышал?
  - Слышал. Даже читал.
  - Выходит, плохо читал. У него там про старуху говорится. Форменная была злодейка и ведьма. А когда пришло ей время умирать, ясно было, что у нее одна дорога - в ад. Но тут ангел за нее заступился и говорит богу: Баба эта однажды луковку в огороде вырвала и нищенке подала. А, говорит Бог, тогда дело другое. За луковку эту ей многое простится. Вот ты, говорит он ангелу, и тяни ее за луковку эту в рай. Очень история эта папашу моего впечатлила. Может, он искренне верил, что компенсация эта станет его луковкой. Мы-то с тобой, братан, в загробное существование не верим, так ведь? Но папаша в этом смысле был человек отсталый.
  - Луковка, говоришь? Да, такого цинизма я даже от вас не ожидал, - изумился я.
  - Да не цинизм, а идиотизм чистой воды, - усмехнулся Паша. - Деньги на ветер... Ну да ладно. Собственно, ты теперь все про первого убитого мною зайца знаешь.
  - А второй? - спросил я.
  - О, тут тебя ждет сюрприз покруче первого. Что, заинтригован?
  - Давай, Томилин, не томи, - нашел в себе силы пошутить я.
  - Правильно! Молодец! Удовлетворить любопытство на пороге смерти, в этом особая сладость. Ну, слушай. Собственно, идея, то бишь, первый заяц, была чисто коммерческой. Как говорится, бизнес и ничего личного. Но вот когда вы гипотезу Хаскина проверять стали, ты в своих записках написал одну проходную вроде бы фразу, а она меня как током ударила. Я ее даже наизусть заучил. Вот она, цитирую тебя как живого (пока живого, ха-ха) классика: "Снедаемый любопытством, я вычислил своего "напарника". Ничего интересного. Им оказался неведомый мне татарин по фамилии Хабибулин или Хабиулин". Написал ты ее и думать забыл и о фразе, и о "напарнике". Даже когда фамилия эта всплыла в деле об убийствах, ты ее то ли не услышал, то ли значения не придал. Не припоминаешь?
  Тут я вспомнил, что когда генералу принесли досье на спонсора, он произнес эту фамилию - Хабибулин. И даже мысль про то, что где-то фамилия эта мне попадалась, мелькнула. Но я ее не поймал.
  - Этого не может быть! - воскликнул я. - Не бывает таких совпадений!
  - Не бывает, но есть. Как вы, люди ученые, говорите? Вероятность совпадения столь мала, что ею можно пренебречь. А вот, оказывается, ничем нельзя пренебрегать. Жизнь не литература. Это в книжке какой-нибудь реалистической, если писатель такое совпадение вставит, читатель только поморщится. Мол, все врет писака! Пожалуй, и книжку закроет. А в жизни всякое, как видишь, бывает. Я вначале тоже не поверил, но... Кстати, мы с тобой ровесники. И, почитай, лет десять как корешимся. А ты меня на свой день рождения ни разу не пригласил. Мне даже обидно стало.
  Как ни странно, я даже в такой ситуации почувствовал неловкость из-за этого упрека и пустился в объяснения:
  - Так я день рождения никогда не отмечал. А если отмечал, то только с мамой. По правде сказать, мне кроме тебя и пригласить было некого. Но ты ведь в этот день, 10 августа, обычно в Ниццах прохлаждался. Да и все из Москвы разъезжаются. Вот я и не праздновал.
  - А вот я праздновал. И родился, надо же - какое совпадение, 10 августа. В Ниццах и праздновал. А даже когда в Москве был, тебя не приглашал. И знаешь, почему? Из самых гуманных соображений тебя не звал. Вот те крест! Чтобы гости не потешались над калекой, а ты чтобы не расстраивался. А помнишь, когда гипотеза Хаскина подтвердилась, ты мне тоже предлагал имя "напарника" узнать? А я категорически отказался. Потому что уже знал, кто мой "напарник". Хорош бы я был, если бы ты программку свою включил и увидел, что мой "напарник" Костя Кравцов. Все бы рухнуло в один момент.
  Вот тогда и выскочил второй заяц. Помимо коммерческого, у меня возник прямой шкурный интерес. И как все идеально получилось. Нам с тобой на двоих полтинник. Значит, если тебя не будет, до 95 лет я гарантированно проживу. Вот я и пришел второго зайца убить. Про шашлыки я ведь не зря сказал. Только шашлык будет малость пережаренный.
  - Ты что, решил меня заживо сжечь?
  - Фи! Скажешь тоже! Я ведь не садист какой. Нет, все будет цивилизованно, не бойся. Вот я и таблетку принес, - и Паша вытащил из заднего кармана брюк пузырек с таблетками, видимо, из того самого запаса, которым воспользовались его отец и брат, чтобы живыми не даться. - Куснешь, и тут тебе легкая и мгновенная смерть. А уж фатерку-то я перед самым уходом подпалю, чтобы ненароком не обжечься.
  Паша балагурил, а я напряженно смотрел на блестящий шарик, похожий на елочную игрушку, который неожиданно залетел в окно и, чуть покачиваясь, завис сантиметрах в тридцати повыше и чуть позади его правого плеча, так что я шарик видел, а он ќ- нет.
  Вначале я решил, что это галлюцинация. Что за шарик и откуда? Потом вдруг вспомнил про описания шаровой молнии. Да, очень похоже. Но если она что-то заденет, то всё. Ни от меня, ни от Паши, ни от квартиры ничего не останется. Я испугался, но потом вдруг понял, что страшиться в моей ситуации нелепо и даже смешно. И тогда во мне вспыхнуло желание, чтобы это случилось. Пусть от меня горстка пепла останется. Но ведь и от Паши тоже. Пусть хоть так. Какое-никакое воздаяние. Заодно перед смертью познакомлюсь с действием загадочного явления природы.
  Паша поглядел на роскошный "Ролекс", свободно свисавший с его руки:
  - Ого, припозднились мы за разговорами. Пора, брат, тебе помирать. Полагаю, грехов за тобой, калекой, особых не числится. Так что в рай попадешь и без луковки. Ну, не поминай лихом.
  Он вытряхнул из пузырька на ладонь темную таблетку и, осторожно держа ее между двумя пальцами, прижал к моим изо всех сил стиснутым губам.
  - Да не бойся ты. Куснешь и отмучаешься. Давай, за папу, за маму... - слегка дрожащим голосом увещевал он меня. Я же во все глаза смотрел, как белый шарик словно подплывает к нему, уже почти касаясь его правого уха.
  - Куда это ты все время смотришь? - удивленно спросил Паша и резко повернул голову в направлении моего взгляда. Этого движения хватило, чтобы его голова и шарик соприкоснулись. Сверкнула вспышка, раздался оглушительный грохот, какой бывает от совсем близкого грома. Я в ужасе закрыл глаза. И долго не решался их раскрыть. Лишь когда мне в нос ударил сладковатый запах горелого мяса, я разжмурил их. Мне открылось чудовищное зрелище. Передо мной сидел обугленный скелет, словно бы на кресло поставили огромный, в человеческий рост, рентгеновский снимок. Он даже не сидел, а тянулся ко мне, чуть не касаясь моего рта своими костяными пальцами. Застыл точно в той позе, когда протягивал мне таблетку, хотя вроде никак не мог держаться в этом положении, а должен был упасть и рассыпаться. Но нет, он тянул ко мне руку, и череп его скалился на меня, словно улыбался. В точности, как в фильмах ужасов. Мурашки поползли по спине. Одновременно я почувствовал тошноту и с трудом с ней боролся. Только этого не хватало, чтобы тело мое нашли (если найдут) еще и заблеванным.
  Лужицы керосина поблескивали на полу, а ведь по всем законам физики я должен был уже заживо сгореть. От мысли, что через неделю, когда мама вернется, она застанет эту картину: меня, мертвого и обсиженного тараканами, и скелет, назойливо тянущий к моим губам свою руку, я содрогнулся. Попытался хоть чуть-чуть сдвинуться. Но нет, скотч держался крепко. Да, такую смерть красивой и героической не назовешь.
  Я продолжал сидеть с плотно закрытыми глазами, потому что стоило мне их приоткрыть и увидеть этот оскаленный скелет, который еще час назад был жив, и которого я искренне считал своим другом, как снова подкатывала тошнота. Не знаю, сколько времени я пребывал в таком положении. Мне казалось, что вечность. Вдруг я понял, что не слышу ни звука, ни голосов, ни шума машин за окном. Только звенящую тишину в голове. Видимо, я был оглушен взрывом и испугался, что барабанные перепонки лопнули. Я почти уверил себя в этом катастрофическом варианте. Уж чего уж тут, если все настолько плохо. Но нет, не лопнули. Сквозь звон в голове стал проступать какой-то посторонний жужжащий звук. Я не сразу понял, что это звонил телефон. Звонил почти беспрерывно, только время от времени замолкал на несколько секунд. Видимо, звонивший снова набирал номер.
  Я мысленно стал молить неведомо кого... хотя почему неведомо? Его я стал молить. Вернее, молиться, чтобы Он явил чудо и спас меня, вызволил отсюда, избавил от этого страшного и тошнотворного соседства со скелетом. "Сделай, сделай так, чтобы"... - стал вслух шептать я. Вдруг сквозь собственный шепот услышал, что кто-то стучит в дверь, ломится в нее. И различил отчаянный крик: "Костя! Что с вами?! Откройте дверь!" Потом я услышал, что дверь ломают, и через минуту в комнату ворвался Хаскин.
  - Живой! Успели все-таки! - услышал я его голос. Он кинулся ко мне, широко расставив руки, словно хотел обнять, но вдруг отпрянул. Я подумал, что это он разглядел скелет. Но его лицо под рыжими кудрями, которое только что сияло, как медный самовар, исказилось в гримасе удивления. - Костя, что с вашими волосами? Смотрите, он же совсем седой!
  Кто седой? И к кому он обращается? Ответ на второй вопрос я тут же и получил. Следом за ним в комнату вошли Пронин с Круглянским.
  - Поседеешь тут, - генерал брезгливо указал на фантастическую конструкцию - оплывшее от гигантской температуры кресло и восседающий на нем скелет, с рукой, тянущейся ко мне.
  Не знаю уж, как Хаскин, когда вбежал, умудрился не заметить скелет? Видимо, все внимание сконцентрировал на мне. Но сейчас заметил. Вскрикнул, позеленел, схватился за горло, ойкнул и скрылся в туалете. Ему, в отличие от меня, с тошнотой справиться не удалось.
  Круглянский в это время возился со скотчем, освобождая меня от липких пут.
  - Ничего страшного, что седой. Зато теперь все девчонки будут на тебе, Костя, виснуть. Они любят седую юность, - усмехнулся он.
  Появился Илья Львович, все еще зеленый. Теперь он издалека разглядывал скелет, опасаясь подойти ближе, но пытался шутить:
  - А что, прямо скульптура из музея современного искусства! Я бы назвал ее "Memento mori".
  Все невольно улыбнулись, а я чуть ли не ползком добрался до ванной, чтобы умыться. Голова трещала. Возможно, от паров керосина, которыми я надышался, пока не пришли мои спасители. Но я забыл о головной боли, когда взглянул в зеркало, висящее над умывальником. Точно, совсем седой.
  - Как же вы вовремя! Еще немного, я бы тут окочурился, - сказал я, вернувшись в комнату и стараясь не смотреть на скелет.
  - За это ты рэбе благодари, - сказал генерал. - Когда я доложил начальству, что дело закончено, то хотел дать команду, чтобы с тебя и с твоей квартиры сняли наблюдение, но он мне отсоветовал, - сказал генерал. - Мол, не надо торопиться. Пусть еще какое-то время следят и разговоры прослушивают. Я еще возражал, ссылаясь на нехватку кадров, но возражал для виду. За тридцать лет, что мы знакомы, я привык полагаться на его интуицию. Она и сейчас не подвела. Час назад мне вдруг позвонили и говорят, что у тебя в квартире гость появился и что-то не то у вас происходит, что-то угрожающее. Ну, мы сразу сюда и бросились. А теперь рассказывай, что все это значит?
  - Только не здесь, - Хаскин кивнул в сторону скелета и добавил: - Да и вонь тут страшная.
  Мы прошли на кухню, где тоже пахло керосином, но хоть не так сильно воняло "пережаренными шашлыками". Там я им все рассказал про Пашу, про мои записки, которые стал писать по его совету, и про эту последнюю (действительно, последнюю) встречу, когда выяснилось, что он второй сын спонсора и, собственно, идея "продления жизни", повлекшая за собой массовые убийства, принадлежала ему. Рассказал и об "елочной игрушке" - о невесть откуда возникшем белом шарике, которому я и обязан своим спасением.
  Они слушали молча, а потом долго сидели ошарашенные. Особенно их поразило, почему родственникам убитых подкладывали деньги.
  Хаскин сказал:
  - Ни за что бы не поверил, если бы не видел все своими глазами. Вообще, вся эта история просто дичь какая-то! И деньги эти, что родственникам присылали. Ведь не идиот же он был?
  Тут я им рассказал про луковку.
  - Ба, хорошая история, - оживился Круглянский. - Уж сколько мы голову ломали с этой компенсацией, а ларчик просто открывался. Тоже ведь Страх Божий. Но в особо извращенной форме. Теперь я вам расскажу одну притчу. Некий садовник долгие годы выращивал сад. И это был не простой сад, а восьмое чудо света. Понятно, что садовник очень им дорожил. Но однажды он должен был на время уехать по делам. "Как же я сад оставлю без присмотра? Разорят же его в одну минуту", - тревожился он. - Даже если найму сторожа, тот сам же первый сад мой разорит". Думал садовник, что делать, ломал голову, но, наконец, придумал. Нанял он не одного сторожа, а сразу двух. Одного слепого, а другого - со слабыми ногами, так что он ходить не мог. Ибо решил он так в сердце своем: Ни тот, ни другой плоды сада моего воровать не смогут, ведь один ничего не видит, а второй хоть и видит, да подойти к плодам не сможет. Велел он им сад тот сторожить, а сам уехал. Но сторожа быстро смекнули, что если слепой посадит себе на плечи безногого, то они прекрасно смогут срывать плоды. Так они и поступили, обрывали дивные фрукты с деревьев и кустарников и продавали их тихонько. Так что вскоре в саду том ничего не осталось. Вернулся садовник, видит, что труд всей жизни его насмарку пошел, закручинился и говорит сторожам: Что ж вы, такие-этакие, сад мой разорили. А они ему в ответ: " Ты на нас напраслину возводишь. Мы же, слепой да безногий, никак не могли сад твой погубить. Хоть в какой суд обращайся. Отправился бедный садовник с сторожами к судье. Тот быстро все понял, велел слепому посадить безногого на плечи и к дереву подвести. Тут их афера и раскрылась. И были они сурово наказаны за свой хитрый обман.
  - И к чему ты нам все это рассказал? - пожал плечами генерал. Я, признаться, тоже не понял морали этой басни.
  - А все очень просто, - улыбнулся Круглянский. - Притча это о...
  - О душе и теле? - вдруг спросил Хаскин.
  - Вот, он все понял, - одобрительно взглянул на Хаскина рэбе. - Точно, о душе и теле человека.
  - Причем тут душа и тело? - возмутился генерал. - А если так, то кто из них слепой, а кто безногий?
  - А ты подумай на досуге. Благо, теперь, когда дело закончено, у тебя его будет много, - усмехнулся Круглянский. - Да и не суть важно. А важно, что их на последнем суде будут судить не по отдельности, а вместе, как соучастников. И вина их только тяжелее, ибо налицо преступный умысел и сговор. И того Судию не обманешь. И луковкой не откупишься.
  
  Тело надеется, что на последнем Суде сможет отмазаться - дескать, что я могу? Я ведь слепо и выполняю приказы души. С нее и спрашивайте. А душа твердит, что все тело делает своими руками, а у меня, мол, и ручек-то нет. Но судья им говорит: "Нет, голубчики, я вас по отдельности судить не буду, а только вместе. Ибо суд не разделяет человека на тело и душу, а смотрит в совокупности. Так-то вот.
  - Потрясающе! - невольно восхитился я.
  - Ну, не знаю. Вообще, вся эта история - сплошная аномалия! - сказал генерал.
  - Вот именно, аномалия. И зря удивляешься, генерал, - подхватил Круглянский. - Неужели ты не заметил, что мы все, занимаясь этим делом, оказались на каком-то странном изломе бытия, где перестает действовать обычная человеческая логика? В этой точке мы столкнулись с чем-то, выходящем за рамки нашего обыденного понимания. Здесь действуют совершенно иные силы. Или сила...
  - Опять ты, рэбе, в мистику ударился, - начал было генерал. - Я за годы службы с такими невероятными совпадениями сталкивался, и с такими сторонами жизни и, как говорят писатели, с такими движениями души и поступками, что самому хоть садись и романы пиши. Одного я никак не пойму - если вправду это была шаровая молния, то как ты-то, Костя, уцелел? Ведь все должно было взорваться. Тем более, керосин этот повсюду. И электричество должно было вырубиться.
  Пронин щелкнул по выключателю. Лампа, висевшая под потолком, действительно не зажглась. Света не было.
  - Вот, сами видите, - сказал он.
  Я сказал:
  - Да, я тоже об этом думал. Боюсь, как бы от взрыва материнская плата в компьютере не гикнулась. Он же был включен. Значит, и программа по поиску "напарников". Это, правда, не страшно. Я ее за три дня восстановлю. Пойду-ка проверю.
  Я пошел в комнату, подошел к компьютеру. Странно, хотя электричества в доме не было, он работал. Вот уж чудеса, так чудеса! Экран светился, и на нем мигала какая-то надпись.
  Я подошел поближе, но разобрать ничего не мог. Надпись была записана не по-нашему, а крючками. На иврите, то есть.
  - Идите сюда. Скорее! - в изумлении закричал я.
  Они тут же ввалились и уставились на экран.
  - Ну, рэбе, это по твоей части. Что тут написано?
  Круглянский подошел, склонился над компьютером. Было видно, что он читает и перечитывает это очень короткое сообщение.
  - Там... - начал было он, но потрясенно замолчал. Пожалуй, я никогда раньше не видел на лице этого обычно невозмутимого человека такого удивления.
  - Ну, что там? Осмысленно, или какая-то абракадабра? - в нетерпении спросил Пронин.
  - Ха-ха, - медленно по слогам сказал Круглянский. - А написано там следующее.
  Он прочел надпись на иврите.
  - Да что ты нам читаешь по-тарабарски. На русский переведи! - взмолился Пронин.
  -По-русски? Изволь. Нас уведомляют, что доступ к коду закрыт на ближайшую тысячу лет, - сказал Круглянский, чье лицо стало бледным как полотно, а на лбу явственно проступили бисеринки пота.
  - Чего-о-о? Кто уведомляет???- в один голос вскричали мы.
  - Того, - сказал Круглянский, - а ну-ка, генерал, дай закурить.
  Пронин удивленно протянул ему пачку. Круглянский несколько раз сильно затянулся, закашлялся с непривычки и сигарету загасил. Но за это время он, похоже, взял себя в руки и снова обрел свою обычную невозмутимость:
  - Я ждал чего-то подобного. Вам, Костя, незачем писать программу, даже если она и полетела. Доступ к библейским кодам для нас отныне закрыт. Для нас, в смысле, для человечества. Не дозрели, и Он в этом убедился.
  - Кто это Он? - замахал руками Пронин. - Брось свои штучки. Это какой-то нелепый розыгрыш. Костя, включайте свою программу, если она сохранилась. Сейчас проверим. А то рэбе возомнил, что Бог с ним напрямую общается, мэйлы шлет.
  Я сел к компьютеру, включил программу и спросил:
  - А чье имя писать?
  - Да хоть мое!
  Программа, как обычно, задумалась, а потом выдала какое-то бессмысленное буквосочетание.
  - Нет, ты прочти по-еврейски, - потребовал Пронин у Круглянского. - Может, это по-вашему что-то означает.
  - Валя, поверь, случайный набор букв, - усмехнулся тот.
  - Не может такого быть. Давай, Костя, еще раз.
  Я снова включил программу. С тем же результатом.
  - Давай еще раз! - побагровев, закричал генерал, вошедший в раж.
  - Не трудитесь, Костя, - спокойно сказал Круглянский. - Можете хоть до скончания века набирать, ничего это не даст. Сказано же - код доступа закрыт. Все, финита ля комедия.
  - Но как такое возможно? - продолжал недоумевать Пронин.
  - Я не знаю, как. Если бы я был на Его месте, да простятся мне эти слова, то поступил бы, например, так. Просто добавил бы одну лишнюю букву в текст Торы. И все. Все наши алгоритмы идут к чертям собачьим.
  - Как это - добавил букву? В мире же миллионы библий. Можно же сличить.
  - Не кипятись, Валя, - мягко сказал Круглянский. - Если Он избрал этот способ, то можешь быть уверен - в каждом из всех, какие ни есть в мире, экземплярах Книги, одновременно появилась та же лишняя буква. И теперь ее никак не обнаружить. Реальность изменилась. Пусть всего лишь на одну букву. Но этого достаточно. Мы ничего поделать не можем, а вот через тысячу лет новый Рипс или Хаскин обнаружат в этом уже измененном тексте странную закономерность и все начнут сначала.
  - Так вот же оно! - вдруг услышали мы торжествующий голос до того молчавшего Хаскина. Он стал в волнении бегать по комнате, поскользнулся на лужице керосина и, чтобы не упасть, ухватился за первое, что попалось под руку. Это был скелет. Тот зашатался и тут же рассыпался. На полу лежала груда костей. Череп откатился в сторону, но продолжал скалиться уже оттуда, из угла.
  Мне показалось, что все вздохнули с облегчением, когда скелет превратился в то, во что и должен был, - в прах.
  Но на Хаскина обрушение этой дикой конструкции, кажется, не произвело впечатления. Он продолжал метаться по комнате, время от времени бил себя кулаком по лбу и все повторял:
  -Вот оно, вот оно!
  - О чем вы, Илья Львович? - спросил я.
  - Ну как же, Костя, помните, в начале нашего знакомства я говорил, что теперь, когда в библии обнаружились коды, мы точно знаем, что Бог был, но нет никаких оснований утверждать, что он есть и продолжает управлять этим миром. Помните?
  - Прекрасно помню. Мы как раз совсем недавно с господином Круглянским об этом говорили.
  - Так вот же оно, доказательство! Неопровержимое! Жив, жив курилка! И продолжает действовать. Ох, что это я... - вдруг осекся он и добавил шепотом: - В общем, все мы под Богом ходим.
  - Лично я в этом ни секунды не сомневался, - сказал Круглянский.
  Хаскин метался, заламывал руки и твердил свое:
  - И то, что сейчас случилось, - это безусловно главное событие нашей жизни!
  - Может, для вас и главное, - сказал я. - А вот мне грустно. Выходит, всё? Никаких кодов библии больше не существует? Будто и не было?
  - Я вас, Костя, понимаю. Да, это печально, - сказал Круглянский. - Но кому-кому, а вам грех жаловаться. Наоборот, гордиться должны. Ведь Он ни с кем иным, как с вами, вступил в личную переписку, вошел, так сказать, в контакт. А этой чести за всю историю человечества удостаивались только праотец Авраам и Моисей. А теперь вот еще и Константин Кравцов.
  Все это время Пронин сидел с каменным лицом. А тут вдруг вскочил со стула, лицо его исказилось в какой-то непередаваемой гримасе, глаза выпучились и налились кровью... И он повел себя так, как никто не ожидал. С возгласом "Господи, помилуй мя!" наш генерал опустился на колени прямо в лужу керосина и стал неумело креститься.
  - Вот и тебя проняло, - сказал Круглянский. - Понял, наконец, что такое Страх Божий?
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"