Аннотация: Не надо зацикливаться на поверхностном... опустись на глубину.
Зри в корень.
Козьма Прутков
Пролог
Маленький город спал. Никто не смел нарушить ночную тишину: ни двигатели машин, ни птицы, чувствующие приход весны, ни капельки воды, стремившиеся упасть с покатых крыш домов на землю и слиться в единый маленький поток - символ начинавшейся жизни. На улицах никого. Мамы уже уложили спать своих разбойников, поцеловали пап и мирно спали, положив голову на грудь любящих отцов и мужей.
Только одна женщина не спала: у нее сегодня родился ребенок, такой маленький, беззащитный, весь в нежных складочках и такой долгожданный. Только Бог знает, сколько ей пришлось пережить ради того, чтобы сейчас слышать причмокивающие звуки младенца, сосущего материнскую грудь. Все позади, начинается новый путь.
За доставшееся счастье женщина готова платить всю жизнь, главное - она теперь не одна.
Станислав был на взводе. Ульяна, так хорошо знавшая его характер, знавшая о том, как ему не нравятся беспричинные звонки, особенно в начале рабочего дня, когда нужно усиленно "строить" подчиненных, нуждающихся в "шефской побудке", вдруг позвонила и пожелала видеть его прямо сейчас, не назвав даже причины своего странного желания.
За все полтора года, которые они встречались, это была первая подобная выходка с её стороны. Стеснительная, только вышедшая из института девушка, потому и зацепила Станислава, что никогда не требовала больше внимания, чем он смог бы дать. Его бывшие стремились полностью контролировать время нахождения на работе, дома, с друзьями, закидывали кучей ненужных смс. А Уля... ей было достаточно того, что они вместе проводят выходные, иногда даже встречались и в будние дни. Не думайте, что остальные часы он проводил как-то праздно. Большая нагрузка на работе, мать, вечно ворчащая о нечастых визитах любимого сына и об отсутствии внуков, не давали скучать. Правда, первое хотя бы было ему в радость. Второе ужасно раздражало, поэтому он под всякими благовидными предлогами старался устроить маме отдых от всех в виде поездок по санаториям, святым местам, просто экскурсиям. Это также успокаивало совесть.
Прежде чем отсалютовать секретарше, он еще раз осмотрел свой кабинет: все должно быть на своих местах. Аккуратно уложенные стопочки документов на подпись, которые Любовь Константиновна принесла десять минут назад, высились на маленьком столе. Все были подровнены, как под линеечку, ни один не "выпирал" из стопки. Больше ничего в кабинете не выдавало того, что тут кто-то трудится. Хотя... если заглянуть в ящики стола, можно было догадаться, что тут работает человек, пусть и с замашками жутко правильного робота - педантичнось Станиславу передалась от деда. По левому краю лежали чистые листы, по правому - бумаги с набросками каких-то новых проектов. В ближнем углу - канцелярские принадлежности, выстроенные "по росту": ножницы, скотч, степлер, карандаши, клей, скрепки, ластики.
Все так же, чинненько, было и в общем антураже: жесткое кресло, полки с ровными рядами личных дел сотрудников, безжизненные большие подоконники, на которых могли бы расти фиалки или герань. Ничего примечательного, отвлекающего от работы.
Бросив последний взгляд на свое рабочее место, он стал спускаться к стоянке. Злость не покидала, а только набирала обороты.
Он подъехал к дому девушки, поднялся на нужный этаж, нетерпеливо распахнул дверь, вошел в комнату, предварительно сняв безупречно начищенные туфли, и первым делом увидел кучу неглаженого белья на спинке потертого кресла. Неодобрительно покачав головой, он стал оглядываться в поисках Ульяны. Та забилась в самый угол кровати, прижав к себе тоненькое летнее одеяльце, призванное только прикрыть тело, а не согреть в холод. Рядом валялся телефон, с которого она и сделала звонок.
Бледное лицо девушки поднялось к нему, руки сразу же отпустили изрядно помятое одеяло и потянулись к шее мужчины. Станислав не стал противиться, так как и сам хотел этого: злиться на Ульяну, особенно такую, было просто невозможно.
-Ты просто посиди со мною немного, - всхлипывая, тихо сказала она и добавила уже громче, - пожалуйста.
Он мысленно пожал плечами, но не сказал ни слова: сейчас Уля все сама ему выложит, надо только подождать.
На самом деле, прошло всего несколько минут с того момента, как он присел рядом и взял за руку любимую, и она заговорила, сначала шепотом, а потом увереннее:
- Сон приснился. Страшный. Мне никогда такие не снились, - всхлипы начали раздражать его, но не подал вида. - Ты просто не представляешь, -хлип,- я такая дуреха, - ик, началась легкая икота, - надо же так поверить! - Мама тут приходила, - Станислав, уже понявший причину внезапного звонка, немного успокоился, увереннее сжал бледную руку, - ты знаешь, мне такой зверюга приснился, - на этих словах Уля заглянула в глаза мужчине, натуженно улыбнулась, успокаивая скорее себя, чем собеседника. - Вот, немного рассказала, и полегче стало, - улыбка стала увереннее, в глазах уже не было печали и страха, что он увидел сначала.
Девушка приблизила свое заплаканное лицо к нему, быстро чмокнула в щеку и обняла, что есть силы. Он поморщился от боли: руки задели синяк, оставшийся после футбола с друзьями.
- Ну, ну, хватит, ты уже большая девочка, чтобы верить подобной чуши. Я думаю, тебе надо пить успокоительное на ночь, и все обязательно пройдет. Скорее всего, это от перенапряжения нервной системы, - да, да, умные слова он любил говорить, показывая, что высшее образование получал не зря.
Станислав быстро обнял девушку в ответ и поспешил уйти: через час должны появиться конкуренты для заключения договора, жутко важного для обеих фирм. Совесть, конечно, немного побурчала из-за такого скомканного утешения любимой, но он успокаивал себя тем, что Ульяна в курсе об его занятости, поэтому сама бы через пять минут, смутившись, стала бы извиняться за свой поступок и провожать обратно на работу. Он даже похвалил себя за такую заботу.
Зеленая мазда бесшумно покинула двор.
Тяжело слышать в голове посторонние голоса, а еще тяжелее осознавать, что они начинают завладевать твоей волей, заставляют совершать поступки, полностью противоречащие прежнему поведению.
"Спаси, спаси, спаси его... Ищи!.."
"Так-с. Пора в желтый дом".
"Ищи его, спаси, пока не поздно..."
"Пожалуйста, хватит. Я не знаю, кто вы, понятия не имею, кого следует спасать. Мне это ужасно надоело. Хватит меня преследовать!"
Но они все не унимались. Тысячи разных голосов на разный лад разливались в моей голове. Каждый из них был прекрасен, но вместе они создавали убийственную какофонию, ослаблявшую меня с каждым звуком все больше и больше. Голова уже практически не принадлежала мне, становясь верной слугой тех, кто хотел от меня чего-то недоступного, но такого важного.
Я чувствовала нараставшую тревогу.
Все началось после странного сна, около двух недель назад. Я в тот вечер сильно устала и потому легла раньше обычного. Неожиданно перед собой увидела маму. Та сидела около моих ног и все причитала: "Не могла умереть. Не могла тебя оставить. Самой все надо было...". Невольно встав с кровати и присев рядом с ней, стала гладить по волосам, распрямляя вьющиеся пряди. Мама даже не заметила движения на волосах, а так хотелось снова заглянуть в её большие глаза, добрые и любящие.
Раньше смеялась над ней: мертвецы были частыми гостями в её снах: то тетя Нюра, соседка по даче, приходила чай из блюдца пить, как было до смерти, то двоюродных брат Толик, повесившийся по пьяному делу, требовал дать ему деньги на водку, то папа, целовавший её тонкие губы. Утром мама нервно теребила скатерть и рассказывала свой сон. Заканчивалось все одним и тем же: сочувствующая дочь утешала и давала успокоительное; наверное, эти сны и свели в могилу моего самого дорого человека.
Теперь же впору было смеяться надо мной.
Внезапно мама умолкла и обратила свой туманный взгляд на меня. В глазах, которые я так любила и люблю, читался страх. Мгновенно это состояние передалось и мне. Коленки задрожали, а зубы стали выдавать чечетку. Пока я старалась успокоиться и остановить дрожь, мама исчезла, а передо мной появилась другая картинка: я сижу на коленях около какого-то израненного большого зверя. Он привалился к моим ногам, тяжело дыша. Густая черно-коричневая шерсть была измазана в уже запекшейся крови. Зверь звал меня, и я (ничуть не страшась!) сразу приближала руку к его беспокойной голове, но как только пальцы касались жесткой шерсти, зверь рычал и отбивался в изнеможении лапой. Было такое ощущение, что так я сидела всю ночь: то желаемая, то отвергаемая. Но на самом деле все это длилось не больше пяти-семи минут.
Липкие от пота ладони прижались к горящему лицу.
Теперь я понимала маму, её состояние после подобных снов. Сразу же потребовалось кому-то все рассказать и найти успокоение в чьих-то теплых объятиях. Волны беспомощного страха то накрывали меня, то отступали. Хорошо, что Слава мигом среагировал на мой звонок и приехал очень быстро. Бросив недовольный взгляд на кучу неглаженого белья, которую я не успела разобрать, он сел рядом со мной.
Реакция моего парня была однозначна: я переутомилась, поэтому в голову полезли всякие дурные мысли, которые можно убить лишь успокоительным. Но я на него не обижалась: сама была такой же с мамой.
На следующий день я стала слышать первые голоса, старалась утихомирить их кучей таблеток, но после нескольких бесплодных попыток смирилась с их присутствием. С каждым днем их количество увеличивалось. Я поменялась: стала раздражительной и отчужденной.
Оркестр без дирижера тем временем наращивал свою мощь: появлялись скрипки-альт, тромбоны, гобой. И сегодня наступила кульминация выступления. Невидимые барабаны начали активную дробь, скрипки пищали, звенели, разливались звучанием, на рояле были задействованы все октавы, складывалось такое ощущение, что у пианиста множество рук, не знающих покоя. Духовые не отставали от клавишных.
Одна я уже не могла с ними справиться, Славы нет сейчас в городе, поэтому позвонила Алене, верной подруге, которая всегда придет на помощь.
-Прямо как Чип или Дейл, - усмехнулась я.
С Аленой мы дружили с детства. Когда умерла мама, я переехала жить к ....юродной тетке, в Москву. Тетя Люся не имела детей, поэтому с радостью согласилась воспитывать 6-летнюю девочку. Правда, "с радостью" совсем не означало, что меня стали баловать, даже наоборот. Если раньше мне было позволено практически все, то теперь на меня накладывались одни запреты. Тетя - конкретная женщина, бывшая замужем за отставным генералом, отрицательно относилась к излишнему баловству детей, считала, что лучше воспитывать в строгости, иначе ребенок вырастет инфантильным и по достижении совершеннолетия без зазрения совести свесит ножки на шею любимому родителю. Я ей благодарна за мое детство, потому что именно она вырастила меня такой, какая сейчас есть. И я себе нравлюсь.
Еще одному человеку я благодарна за это беззаботное время - Алене. Встретив её однажды на лестничной клетке, с точно такими же, как и у меня черными косичками, и большим бантом на макушке, я не смогла устоять перед её чарами и влилась в компанию множества Алениных подружаев. Сейчас она превратилась в красивую девушку, от былой прически не осталось и следа: теперь она эффектная блондинка, имеющая за плечами короткий брак с каким-то дядечкой из посольства Италии, но что осталось в ней неизменным, так это нежная улыбка, появляющаяся на её аккуратном личике каждый раз, когда видит меня.
Вот и сейчас, заботливая, добрая улыбка заскользила по её губам, но она сразу же сменилась испугом.
- Что с тобой, Ульяна? - её губы легко прикоснулись ко лбу, руки заскользили по моему телу, проверяя его невредимость. Я не видела своего отражения, поэтому не могу точно сказать, что она увидела, но раз у нее был такой испуганный вид, значит, волноваться стоило. Никаких видимых повреждений вроде не было, все было в моей голове, мою внутренность терзал невидимый оркестр. - Хотя, можешь и не говорить, сама вижу.
Тут я все выложила, как на духу, опуская подробности, так как говорить, на самом деле, было трудно.
- Ты понимаешь... меня это изнутри гложет. Чую, что что-то надо сделать, но не знаю как, что, каким образом...
Алена слушала внимательно, не перебивая, но как только речь иссякла, она взяла меня за руку и повела к двери. Вопросительный взгляд остановил её.
-Я знаю одну бабульку, она умеет сглаз снимать, делает природные амулеты. Дельная старушка, должна помочь.
И уже без всех церемоний и остановок вытолкнула меня за дверь.
Мы неслись с огромной скоростью по безлюдному шоссе. Москва с её суетливостью, огромным потоком машин и минимумом растительности сменилась неожиданным покоем безлюдной дороги, по бокам которой росли маленькие березки и небольшие кустарники. Все дышало затишьем, благоговело перед ним.
Приподнимаясь на сидении, я мельком увидела свое лицо в боковое зеркало. Да, от прежнего румянца и здоровой кожи не осталось и следа. Волосы потеряли свой блеск, лицо стало осунувшимся, щеки от долгого голодания впали. Если бы я точно не знала, кто смотрит в зеркало, то подумала бы, что передо мной незнакомка.
Оркестр в голове так и играл, без дирижера, но громкость немного убавил, поэтому я смогла практически без труда спросить:
-Долго еще?
Алена повернула на мгновение голову в мою сторону, но сразу же вернулась в первоначальное положение, ничего не сказав. Её молчание было необычным: было намного привычнее слышать её бесконечный щебет по делу и без дела. Наконец, стало понятно её молчание:
-Если честно, то я адрес точный не знаю, помню только, что поселок Дачный называется. Как ты себя чувствуешь? Может нам остановиться?
- Нет, спасибо, езжай дальше, что-то мне подсказывает, что мы уже близко. А со мной все нормально, намного лучше.
Чутье не обмануло. Минут через пятнадцать машина пролетела мимо указателя: 'Дачный 10 км'. Оказавшись в поселке, мы надеялись спросить дорогу к бабушке у жителей, но никого не было. Само по себе это место ничем не отличалось от обыкновенной деревеньки: разбитые, покрытые щебнем дороги, в центре - несколько магазинчиков с надписями 'Универмаг' и 'Продукты', деревянные дома, которых, по-видимому, еще не коснулась цивилизация. От одного конца деревни до другого было не больше километра, поэтому мы с Аленой быстро проехались мимо домов, все еще надеясь встретить кого-то живого.
В конечном счете, пришлось вылезать из машины и идти к магазину, где, судя по надписи, жители должны закупаться хлебом, молоком, сахаром и прочими продуктами. Внутри было пусто. Бесконечные полки пустовали, только на самом краю были положены пачки макарон и буханки хлеба. Холодильник непрерывно жужжал двигателем, охлаждая несколько пачек котлет и пакет с суповым набором. Наши каблуки безжалостно стучали по плитке, и волны звука бились о стены магазина, оглушая своим эхом.
Вдруг из-за занавески на двери, противоположной входу, выглянула молодая женщина в синем форме продавца. Волосы туго стянуты на затылке резинкой, на ногах - домашние тапочки, а в руках - поваренная книга. Было видно, что она смущена сложившейся ситуацией и поэтому можно было рассчитывать на заглаживание вины.
-Ой, извините уж, пожалуйста. Я уж не думала, что кто-то заглянет. Вы, наверно, из города? Я уж в этом не ошибусь, - смущение сменилось самодовольством, уголки губ потянулись вверх, - знаете, сколько я горожан-то повидала, эхх... Вы, наверно, к бабе Нюре?.. Да не отвечайте уж, по глазам вижу, что к ней. Адрес, наверно, надо?
Мы дружно закивали головой.
Вот так, без всякой словесной поддержки получили направление, по которому стоит двигаться к дому бабы Нюры. Дабы не обидеть милую продавщицу, любящую поболтать, мы купили два килограмма сахара, да и бабушка, не принимающая деньги в виде оплаты своих трудов, будет не против, если отдадим ей дорогой по сегодняшним дням продукт.
Алена без труда нашла нужный нам дом, я же тихо плелась за ней, так как голоса усилились: в бой вступили трещотки.
Старая калитка со крипом отворилась и открыла для нас сам дом. Выглядел он бедно, но вполне прилично, по сравнению с другими в деревне. Маленький садик перед резными ставнями мирно цвел, было видно, что хозяйка немало времени проводила в этом месте, ни одной лишней травинки не выглядывало из-за кустов роз. Цвели не только розы, но и тюльпаны, в углу рос большой куст жасмина, а рядом распустилась сирень. Все было настолько домашним, уютным, что захотелось остаться тут, поставить плетеное кресло, взять в руки горячий чай и думать о том, как прекрасна жизнь.
Дверь со скрипом отворилась и заставила нас повернуть головы. На крыльцо вышла старушка. На голове повязан цветастый платок, из которого выбивались длинные седые волосы, рукава по локоть закатаны, с морщинистых рук капала вода, коричневый передник был также наполовину мокрый. Видимо, нежданные гости застали хозяйку за стиркой. Сразу стало неудобно, вроде как от дела отрываем... тихое 'здравствуйте'...Но бабуля, заметив наше раскаяние, растаяла в улыбке.
- Здравствуйте, здравствуйте, что же вы стоите, как не родные, заходите в дом, чайник как раз вскипел.
Немного замявшись на пороге, мы вошли в дом. Убранство комнаты, куда нас отвели, было скромным. Маленький стеклянный сервант, на полках которого стояли хрустальные блюдца, чаши, вазы, стол с телевизором, на полу расстелены разноцветные дорожки.
'Прямо как у тети Люси в деревне', - подумала про себя.
Но что-то неуловимое придавало комнате домашний, уютный вид, чего не было у моей родственницы. Мне казалось, я никогда не смогу отсюда уйти, не оставив тут частичку своего чего-то дорогого.
Размышление прервал добрый голос старушки:
- Давайте чай пить, там все и расскажете.
За чаем она внимательно слушала мою историю, задавала дополнительные вопросы о моей семье, в особенности, о матери, но, не добившись ничего вразумительного (так уж и упомнишь все в шесть лет), бабушка взяла меня за руки. Подняв на нее глаза, я увидела в её взгляде серьезность, которую пока не наблюдала за время визита.
- Гложет тебя, да? Вижу, вижу твои мучения... Я могу тебе только сказать: должок за тобой, вот и пришло время отдавать его, - я непонимающе покосилась на нее, но та все уверенней продолжала, - обычно такие сны просто так не являются. О помощи тебя просят, так свой и должок замолишь. Ты это... Посмотри вокруг себя-то, авось кому-то помощь требуется, а ты тут как тут, вот и успокоятся все твои призраки.
- Бабушка, а за что мне платить? Зла я никому не желала, обычно, наоборот, только добра, да и деньги ни у кого не занимала...
- А ты посмотри поглубже, что ты все около кромки воды-то ходишь, зайди в самую гущу, где течение есть, вот оно тебя и выведет, куда надо. Ты у родственников поспрашивай, чай не все ангелами ходят, может, кто-то и должен.
Конечно, представив лицо тети Люси, я сразу передумала пока либо что-то у нее спрашивать. Наверняка скажет, что всякую чушь собираю со своим оркестром, долгом, от огорода отвлекаю. Нет, сначала нужно как-то самой все выяснить. Правда, нужно еще разобраться с этими чертовыми голосами.
- Они всего лишь напоминание о твоем долге. Не забывай о нем, и тебя не станут беспокоить. Ты, наверное, после того сна так ничего и не начала делать.
- А что надо было делать? - удивленно спросила я.
- Ну хотя бы попытаться кому-то помочь, может быть, именно тот человек и окажется нужным.
Тут в разговор вмешалась до этого молчавшая Алена:
- Так теперь ей что, всем обездоленным и нищим помогать? Так сама без сапог останешься, - её нетерпеливый, нервный голос звучал отрывисто и обвинительно.
Мне стало чуть-чуть стыдно за подругу, за такие слова. Еще с детства меня приучали помогать по мере возможностей всем, кто нуждается в этом. Но также тетя Люся говорила: 'Нужно помогать лишь тем, кто этого попросит, иначе можешь кому-то и стремянку на голову уронить, подумав, что это отвлечет от существующих проблем, а получится все как раз не в помощь, а во зло. Всегда спрашивай, а то еще учудишь...'
Видимо, бабушка Нюра увидела мое смущенное выражение лица, потому что ответила:
- Нет, просто опять же нужно смотреть поглубже. Сейчас вы, молодые, обращаете внимание только на внешнее. А ты, - старушка обратилась лицом лишь ко мне, - побольше всматривайся в глаза, они не смогут соврать, я-то это знаю.
В конце она загадочно улыбнулась и снова стала подливать нам чаю.
Уезжать не хотелось. От дома веяло теплотой и чем-то хорошим. Никаких амулетов, травяных веников не висело в комнатах, как будто здесь жила обыкновенная старушка. Но что-то таинственное, неизведанное тихо усмехалось в темном углу, не показываясь чужакам.
Я отдала бабуле сахар и по довольному лицу, поняла, что с выбором мы не ошиблись.
Всю обратную дорогу я прокручивала в голове наш разговор. Все стало запутаннее, и в то же время понятнее. К первому относилась информация о каком-то долге и о глубине чего-то, мне непонятного. Ко второму - теперь я знала, что мне нужно найти человека (видимо, во сне он предстал в моем воспаленном мозгу в виде зверя), которому реально требовалась помощь, моя помощь. В чем она должна состоять, выясню по ситуации. Голоса... Теперь они мне не были страшны, как раньше, потому что знаю способ, как от них избавиться или хотя бы приглушить.
С завтрашнего дня начну осуществлять свой план: схожу в местный питомник: вдруг, зверь в моем сне был вовсе не метафорой, а реальным животным, которому отстрелили лапу и требуется уход. Затем постараюсь зайти в близлежащие больницы, дома инвалидов и подобные казенные заведения. Нужный мне человек (ли зверь, кто его знает) обязательно должен найтись. Уже стало жалко его, ждущего помощи, и представлялось, как меня, покрасневшую скорее по сценарию, чем реально, благодарят и жмут руку. Становилось даже приятно от осознания своей полезности и нужности человечеству (громко сказано, но мне нравится), чего я и не ощущала никогда.
Алена молча вела машину, не замечая моего изменившегося настроения и удовлетворенную улыбку, не сползавшую до самого дома. Оркестр, по-видимому, обрел дирижера, и теперь звучал намного тише и приятней; ему определенно понравился ход мыслей.
Приблизившись к подъезду, Алена заговорила (наконец-то):
- Ульян, ты знаешь, что можешь на меня положиться при любом раскладе, не волнуйся, мы что-нибудь придумаем.
"Мы' испортило всю картину. Было приятно, что за меня переживают, но втягивать сюда Алену совершенно не хотелось. Старушка ясно дала мне направление, голоса, как поняла, будут ведущими в игре 'Горячо-холодно', то усиливая обороты, то заглушая, поэтому беспокоиться было не из-за чего.
Все это я и сказала подруге.
- Ладно, но если что, обращайся, не привыкла стоять к стороне, когда мой друг в беде, особенно такой друг, - и обняла крепко-крепко, прижалась губами к уху и прошептала, - я буду следить за тобой.
Такой расклад вполне устраивал обоих.
------------
Он стоял около большого окна, наблюдая за напряженным потоком машин, фары которых устраивали на ночных улицах города настоящую иллюминацию. Вечером все спешат с работы домой, поскорее чмокнуть жену в щечку, сытно покушать отварными макаронами и купленными котлетами, взять в руки вечно сам по себе теряющийся пульт от телевизора, услышать разраженный голос супруги, ворчащей на бесконечно меняющиеся картинки в цветном ящике, просунуть руки под теплый домашний женский халат и заняться побыстрее сексом, чтобы потом быстро поцеловать жену в щечку и громко захрапеть.
Он добровольно отказался от всего этого. У него нет ни работы с привычным для других графиком, ни машины, на которой бы обгонял таких же 'летунов', ни любящей жены или женщины. Старый телевизор, привезенный от знакомых, где он раньше жил, имел всего лишь один канал, поэтому щелкать пультом было бессмысленно. Кафе, расположившееся прямо напротив его дома, уже накормило его простыми бутербродами, и не надо было мыть за собой посуду: ему не нравилось это занятие. Храпеть не умел, да и не надо было уметь: все равно после 'акта любви' с какой-то малознакомой дамочкой он выпроваживал особу за дверь, прямо говоря, что не желает спать с ней рядом.
Зато теперь у него появилось пристанище, куда можно спешить хоть утром, хоть ночью. Лично заработанная недвижимость. Двухкомнатная квартира, пусть и не в центре Москвы, но и не на окраине, - вот то, к чему он шел все эти напряженные шесть с половиной лет, работал как проклятый.
Пустая квартира, в одной из комнат которой, где сейчас находился мужчина, в центре, на полу стоял лишь телевизор, беспрерывно мигающий, поэтому в неосвещенной комнате ходили большие тени. Насчет обстановки он не волновался: раз заработал на квартиру, то уж на кровать и маленький стол усердия тоже хватит.
'Мой дом', - пробовал эти слова на вкус. Звучали неплохо. Даже очень.