Привычно думать, что британские учёные обогащают мир благими знаниями. Неустанно изобретают удивительное то и чудесное это. И вообще не дают науке застояться и застыть. Не успеет изумлённое человечество толком привыкнуть к итальянской ереси, что Земля круглая, как на Британских островах стремительно открывают закон всемирного тяготения. Не успеют португальцы обосноваться на Коромандельском берегу благословенной Индии, как британцы уж тут как тут.
Однако давайте начистоту. А их самих кто-нибудь изучал?
То-то же! Вопрос не в бровь, а в глаз.
А ведь были такие попытки, были.
Сразу после отмены мрачного Средневековья дотошный португальский монах Айфонсо Сельдерейда первым почуял нечто такое, что подвигло его взяться за составление трактата "Об истинной природе британских учёных". Двадцать долгих лет он скитался по монастырям Европы и Ближнего Востока, конфликтуя с настоятелями и подвергая себя опасности. И оно того стоило -- Айфонсо везде находил то, что искал. Он находил факты.
В последние годы жизни, собственным дыханием согревая в холодной келье белладонновые чернила, он записывал, записывал, записывал. Так за шаткой конторкой и рассталась Айфонсова душа с телом. Глянули -- а у него не трактат, а какой-то "Терамерон". Толстый, пошлый, без картинок и несмешной. Неловко вышло: от него жутких разоблачений ждали, а он... Напрасный труд банально ни о чём. Зря только пергамент испачкал.
Как так?
А всё потому, что британские учёные ему постоянно мешали и своими вересковыми чернилами правду, до которой Сельдерейда дознался, на свой издевательский лад тайно переписывали. Не любят они, когда про их сущность трактаты пишут -- вот почему.
Но всё же со временем кое-что просочилось и раскрылось.
Понадобились столетия, чтобы заметить и доказать химическую разницу чернил. Тут ниточка на Британские острова и потянулась. А до того имя Сельдерейды в истории оставалось запятнанным и осмеянным.
И ведь восточные мудрецы подсказывали. Предупреждали почтенного монаха. В своих витиеватых письмах постоянно советовали: будь осторожен, Айфонсо, британские учёные вовсе не то, чем кажутся. Восточным мудрецам задолго до Средневековья была известна тайная жизнь фаянсовых сервизов. Но их письма по следам пилигрима Сельдерейды шли долго, их часто перехватывали. Cui prodest? Сами знаете, кому это было надо.
Можно ли считать Айфонсо Сельдерейду первооткрывателем феномена самозарождения британских учёных в старых перечницах? Вопрос до сих пор непростой. Даже по прошествии полутысячи лет он остаётся предметом упорных дискуссий.
Хоть и не принято говорить вслух, но теперь-то широко известно, что британские учёные самозарождаются в старых перечницах. То, что старые перечницы -- идеальное место для самозарождения, сегодня не оспаривает никто. Это признали даже вечные скептики китайцы. Конечно, в тех домах, где хозяйство ведут строгие мажордомы прежней выучки, нет благоприятных условий для зарождения британских учёных. Но там, где на старые перечницы не обращают должного внимания, британские учёные заводятся регулярно.
Давно уж реабилитированы почтенные призраки старинных замков, коим веками напрасно приписывали зловещую привычку жутко выть по ночам и в дни, когда густой туман укрывает вересковые пустоши. Доказано, что эти тишайшие создания сверхтонкого эфира вовсе не умышляют сеять ужас в сердцах малодушных людей. Никогда в них не было сей злобной привычки. Ужас овладевает ими самими, когда в дальнем углу старинного шкафа в утробе всеми забытой перечницы в мельчайшей пыли зарождается крохотный гомункулус британского учёного, с приходом которого этот мир ожидает ещё одно дьявольское открытие, усложняющее и без того запутанную картину окружающей реальности.
Одна легкомысленная особа впервые плыла через Атлантику без сопровождения родителей. Опьянённая свободой, барышня прямо на борту океанского лайнера "Стремительная Пэгги" влюбилась во взбалмошного, крайне скандального попутчика. Она думала, он циничный финансист, а горничная Агата -- что брачный аферист. В действительности всё оказалось куда хуже. Гораздо хуже, потому что предметом наивной юной страсти оказался учёный. И ладно бы немецкий или там, скажем, голландский. Да будь он хоть итальянцем или даже французом, случай был бы не столь фраппирующим. Так ведь нет, выяснилось, что учёный -- британский!
Следуя секретной инструкции, бдительная Агата отправила радиограммой срочное донесение в Нью-Йорк. Корабельный радист азбукой Морзе отстучал следующее: "Дорогой папаша сэр! Ваша дочь увлеклась сомнительной партией. Примите меры к предотвращению мезальянса. Или будьте готовы к тому, что вашим зятем станет эксцентричный британский учёный".
Знала бы добродетельная Агата, как хохотал над телеграммой свирепый и вечно хмурый мистер Снэтчер. Так долго и громко он не хохотал, даже когда разорил в Мексике своего доверчивого компаньона по бизнесу дона Педро. Этот прожжённый делец прекрасно знал, что его дочери ни за что на свете не удастся заинтересовать собой настоящего британского учёного. У пылкой Памелы не было ни малейшего шанса. Не таковы порождения старых перечниц, чтобы интересоваться барышнями -- не та природа.
Британские учёные хорошо подготовились к наступлению эпохи толерантности. Более того, они же её и подготовили. Всё ради того, чтобы впредь никогда не угодить в подземелье Тауэра. В прежние-то времена всякого из них тотчас отправили бы на костёр в цепях и рубище, стань лишь известно, что в его жилах не алая кровь. И не голубая, как некоторые могли бы подумать. Да и не кровь вовсе, а мутная можжевеловая настойка, которую английский народ прозорливо назвал джином. Затуманив всем головы лукавым словесным кружевом, эти коварные существа исподволь внушили миру, что сие есть не ошибка природы, а особое достоинство. И что будто бы сам животворящий климат Туманного Альбиона благоприятствует тому, чтобы здесь, на Британских островах, рождались не юркие жигало, как в Неаполе, не ушлые супрематисты, как некогда случалось в России, и не визгливые шансонье, как во Франции, а существа особой породы -- британские учёные. О роли старых перечниц они при этом предпочитают всячески умалчивать и яростно набрасываются на того, кто осмелится о них заикнуться.
Таких ловкачей, как британские учёные, ещё поискать!
Но даже если найдётся человек, столь же самоотверженный, как Айфонсо Сельдерейда, чтобы потратить свою жизнь на исследование всех тёмных глубин их природы и всей чудовищности их замыслов, вряд ли такой герой преуспеет в том, чтобы донести правду до человечества, отравленного белладонной толерантности.
Тут в заключение как нельзя кстати пришлись бы слова Шекспира: "Нет повести печальнее на свете", не будь он британцем. Кто знает, что там текло в его жилах...