Нелепо и недостойно. Нет, не именно этот пошлый вечер и дождь, и опереточный костюм бродяги, вернее - не только они.
Нелепо было все - от начала и до конца, от конца и до самого начала, которое давно уже забылось, потерялось где-то в смутных глубинах дождливого вечера. Ау, где ты, первое звено этой ржавой цепочки маленьких нелепостей? Может быть, в том октябре - или январе, когда это было? - в общем, в том вечере, когда горел камин, и она впервые увидела короткий и резкий взгляд узких темных глаз с пыльного экрана, в холодном, чужом и совершенно пустом доме?
Взгляд через плечо - будто только ей - и взмах головы, и какое-то странное,
незавершенное движение рук.
А потом чеканное "благодарю Вас" - тоже нелепое и неуместное в полутемной зале суда.
Офицер. Как же, офицер.
Запись была некачественная, и по экрану постоянно бегали суетливые белые мухи. И, помнится, что-то было со звуком - какое-то дребезжание, шум...
Широкое смуглое лицо, аккуратный ежик и ослепительно-белая рубашка.
И речь. Короткая, жесткая, дрожащая от неимоверного напряжения - еще одна маленькая нелепость во всей этой большой нелепости. Пламенная речь, тяжело упавшая финальным "Я все сказал". Как индеец из фильма - честное слово, смешно. Хотя в нем и вправду, наверное, текла индейская кровь - эти узкие глаза, скулы...какая-нибудь бабушка, или дедушка, а, может, и кто-то из родителей, кто знает?
Офицер. Офицер Внеземного флота.
Он был командиром боевого лайнера - это выяснилось по ходу - двести человек экипажа, полное оснащение, включая самые современные разработки. Важная боевая единица. Чего там, единица - боевой слон, если в шахматах.
Слон. Хм. Офицер.
И что же? Бунт. Открытое неповиновение.
Забастовка! Какая забастовка, ты - офицер!
Бунт и куча нелепых мыслей.
А экипаж, конечно, ничего не знал. Конечно, ничего не знал! Откуда? И все младшие офицеры тоже ничего не знали - однако лайнер вошел на одну из основных трасс, мешая движению судов, и не желал уходить, и угрожал своим новейшим оборудованием. И предъявлял свои нелепые требования. А, значит, были, были все-таки друзья у этого странного, жалкого человека в белой рубашке, были и друзья, и сподвижники, и, наверное, даже ученики, предавшие его затем за жалкие тридцать серебренников - "экипаж не знал" - выдавшие своего помешанного гуру регулярным войскам.
Его дослушали до конца. Вежливо, даже ни разу не попытавшись перебить - впрочем, это было бы нелегко - а на всех лицах было одно - Боже, как нелепо.
Зачем так? Почему не интереснее, проще, логичнее? Даже в новостях показать будет нечего...
Показали, помнится, лишь конвоиров, да открытое волевое лицо судьи. Впрочем, нет - был, конечно, был еще взгляд. Когда она увидела и узнала, и вспомнила. И ужаснулась, тогда в первый раз, этой дикой нелепости... И Алекс все-таки достал кассету - один Бог ведает, какими усилиями - и стоял, покачиваясь, обиженный и недоумевающий, потряхивая модненькой прической - Вот, возьми. Ну и на кой он тебе, этот нелепый офицер?
И, между прочим, ты не заметила мой новый пиджак - знаешь, сколько стоит?
А она, и вправду, не заметила. Не заметила и продолжала не замечать.
И потом был этот вечер в чужом доме, и эта пламенная короткая речь.
Офицеры. Офицеры! Не просто офицеры, а офицеры с большой буквы. И это не правильно, не правильно, и все не так, как надо, и надо не так, и не надо, не нужно, и офицеры... И даже собственный проект новой структуры власти, новой политики и новой жизни.
Приговор был мягким. До странного мягким - увольнение, отстранение от какой бы то ни было военной службы, полная конфискация имущества и два года каторжных работ.
"Чудовищная мягкость суда" - термин комментатора. Смешно. Как будто офицер, прослуживший двадцать лет во Внеземном флоте, сможет найти работу здесь, на Земле, да еще после каторги. Смешно.
"Чудовищная мягкость суда, конечно, понятна..."
Да?
"...но не является ли она следствием тех дружеских уз обвиняемого и кое-кого в Верховной Власти? Об этих узах ходит много неясных слухов, но мы не будем, конечно, не будем разбирать их, тем более сейчас, и тем более, и..."
И густо намазанная лаком щетина, прорезанная сытенькой улыбкой.
Дружеских уз?..Уз...
И тогда вдруг нахлынуло, встало перед глазами:
Лето, каникулы, маленький поселок среди сосен, вечер. Напряженно-бесстрастное лицо, темное в сумерках - индеец! - и тяжелые сильные руки на ее талии.
...Весь поселок тогда стоял на голове. С утра до вечера, и с вечера до утра. Как же, офицеры. Космические покорители. Человек двадцать - весь экипаж курьерного флайера в полном составе, во главе с блистательным командиром (долго же ты шел, от командира маленького флайера до...), и все решили провести отпуск здесь. Кто-то когда-то побывал в этих местах, вот и ...
И тогда же в поселке объявился тот, другой, "случайно" выбравший место отдыха. Преуспевающий бизнесмен, ничего особенного - рыбалка. Никто даже не заинтересовался, только она тогда почему-то заметила, какие зеленые у него глаза.
А в профиль он был похож на ястреба.
Познакомились, удили рыбу втроем. Лето и комары, комары и лето. И бесконечный дым от костра...
Узы! Может, и узы. Узлы...
Все это вспомнилось ей именно тогда, у экрана, вспомнилось, окатило теплой волной невыносимого одиночества и отхлынуло. Только потом всплыло еще одно: Утро, туман, и они сидят на бревне, глядя, как она подходит. И Тот, словно продолжая давно начатый разговор: " И зачем ты - офицер?" И потом горячий, липкий взгляд в ее сторону.
Да. А на следующий день отпуск кончился. И он улетел, не прощаясь, вместе со всем своим экипажем. Она видела, как он шел к флайеру - прямой и стройный. Не оглядываясь, потому что офицеры не оглядываются на ходу, чеканя шаг. И только у самого входа, поднимаясь по узкой лестнице, бросил неопределенный взгляд через плечо - да! Через плечо, тогда - тоже! - бросил, чтобы подхватить только через семь лет. Подхватить из мягкого кресла чужого холодного дома и, протащив сквозь бледный экран, вернуть его себе, а потом гордо взмахнуть седеющей головой, неосознанно отшатнувшись от объектива, и швырнуть: "Благодарю Вас", после короткой бессмысленной речи.
Сколько еще лет прошло после того вечера и камина в пустом полузаброшенном доме? (Чего там - "полу" - совсем заброшенном, камин пришлось вычищать самой).
И вот нате вам -
Дождь и осень. Слякоть и сумерки. И знакомые (теперь уже очень, очень знакомые) узкие темные глаза.
Боже мой, мыльная опера.
Радужные мыльные пузыри.
Порванный плащ и шляпа с идеально грязными опущенными полями, и глаза, нервно бегающие вдоль забора в поисках бутылок.
Она стояла, как дура, и думала о том, что жизнь гораздо более глупа и
печальна, чем тысяча бразильских сериалов, и все готовилась и готовилась окликнуть его, чтобы до конца, теперь уже до конца погрузиться в этот нелепый, нелепый, нелепый фарс. А он все шел и шел, не так, как ходят бездомные, а уверенно и отчужденно, чуть высокомерно откинув голову назад. Потому что офицеры, не просто офицеры, а именно те, что с большой буквы, ходят только так, и никогда не прощают тех, кто узнал их.