Нас было четверо. Четверо мальчишек, которым предстояло испытание. На первый взгляд, совсем простое: когда в нашем мире ребенку исполнялось шесть лет, особая комиссия наблюдала, куда его определить, в каком направлении развивать. Едва начинало светать, ничего не подозревающего отрока выводили на поверхность, приставляли лесенку к пеньку, и, когда испытуемый забирался по ней на самый верх, давали в руки длинную палочку. И все.
Сначала посадили на пенек Мукера. Мукер повертел головой, взял палочку и стал водить ею по земле, вырисовывая одному ему ведомые закорючки. Он так увлекся, что никого вокруг не замечал. Палочку с трудом удалось отобрать. Козер схватил палочку, прислонил ее к пню и съехал на землю, а потом оседлал и поскакал, куда глаз глядит. Еле-еле его догнали. Жармис начал палочку измерять. Он расставил большой и указательный пальчики и смотрел, сколько раз поместится это расстояние на выданном ему предмете. А я взял и сломал палочку. Мне очень хотелось проверить ее на прочность. Сломалась она довольно легко. Я радостно рассматривал две половинки, когда меня схватили за руку, спустили с лестницы и куда-то потащили. "Этого изолировать!" - услышал я.
Кстати, меня зовут Гарик. В нашей Лабиринтии живет особый народец. Где мы находимся? Да в лесу. Только обитаем не на поверхности, а под землей. А правит нами Фрукер Десятый. Виват королю! Ха-ха! Виват королю? Чем он заслужил звание короля? Только тем, что родился с тремя пальцами? У нас так: все, кто имеет по три пальца на руках, считаются элитой. Они не знают, что такое работа, имеют множество слуг, которые убирают им норы, чистят одежду, готовят еду. У них на потолке огромное количество светлячков! Они запрягают в свои дорогие коляски по тройке самых отборных мышей! Хорошо, что трехпалых меньшинство, ибо все блага принадлежат им по праву рождения. А если бы их было много? Да они передрались бы за свои исключительные права, а мы бы горбатились на них еще больше.
Для девочек испытание не проводится. Некоторых берут себе на обучение местные лекарки, других определяют в поварихи или прачки, третьи, если они обладают какими-нибудь талантами, определяются в пансион, где из них готовят певиц, танцовщиц, музыкантш. Но женщинам от искусства еще хуже: ими вовсю пользуются трехпалые, хотя не брезгуют ни прачками, ни поварихами. И если танцовщицы обходятся трехпалым в десятки тилей, то обслуга получит два-три тиля - и на том спасибо... Только лекарок побаиваются: вдруг такая наведет порчу или отравит приготовленным ядом? Да, у нас еще есть первоклассные ткачихи и швеи, к ним относятся с особым почтением: их редкое умение передается по наследству. Они обеспечивают одеждой все население Лабиринтии.
До пяти лет мы, я, Мукер, Козер и Жармис, дружили. Помогали друг другу, чем могли, делили поровну вкусных муравьев, а еще лучше - небольшого жирного червячка, играли в прятки и догонялки. Родителей своих мы не знали, у нас это не принято, так что с рождения мы находились под присмотром нянь. А теперь, когда мы выросли до десяти сантиметров (это бывает как раз в шесть лет), нас ожидала долгая разлука. И сколько она продлится - непонятно. Нас отправят... Куда отправят? Мы думали- гадали, но ничего такого не приходило в наши детские головы. Для себя постановили: когда мы станем взрослыми и вырастем до двадцати сантиметров (а выше ростом лабиринтян не бывает), обязательно должны встретиться, чтобы каждый рассказал о себе и, возможно, получил помощь, если она кому-нибудь из нас потребуется. А поскольку у нас нет ни отцов, ни матерей, единственное, что объединяло нас, - это злополучный пенек, вершитель судеб, он и станет для четверки отправной точкой, символом братства. Когда произойдет наша встреча? Мы почувствуем это. Обязательно почувствуем! На то мы и друзья.
Вчера мы узнали о решении, вынесенном особой комиссией. Мукер попадет в школу мудрецов и философов, Козера будут развивать на военном поприще, а Жармис станет инженером подземных коммуникаций. А я ? А я стану "ржавым", и знаний больше, чем в начальной школе, мне не получить, да и те даются только тем, кто хорошо себя ведет. И все потому, что я сломал палочку. Так я попал к другим мальчикам, которые тоже сломали палочку. Жили мы в одной общей норе, спали на нарах, кроме большого стола и двух деревянных лавок, в помещении, освещенном несколькими светлячками, ничего не было.
Начальником над нами был пузатый надзиратель Пуффер. Его помощники, Гравер и Солюра, держали нас в строгости и заодно обучали грамоте и арифметике. Худющий Гравер часто наказывал мальчишек "для профилактики": лупил розгами от души. Солюра же был менее жесток, иногда, будучи в хорошем настроении, он даже читал нам вслух "Новости Лабиринтии", чтобы мы позавидовали тем, кто на воле. "Ржавыми" мы считались не потому, что имели иной цвет кожи, нет, мы ничем внешне не отличались от других: те же толстые губы, тот же плоский нос , тот же одинокий глаз, видящий в темноте . Уши у всех находились внутри. Волос же у жителей Лабиринтии отродясь не бывало. Так что надзиратели не могли нас ни за уши оттаскать, ни за волосы. Из пятидесяти тысяч лабиринтян "ржавые" составляли примерно треть. На нас лежала вся тяжелая и грязная работа. Когда мы подросли, то узнали, что и жениться нам не разрешалось. "Даже думать не моги!" - предупреждал каждого Солюра.
Живем мы под землей с незапамятных времен, срок жизни у нас примерно один: до сорока лет, и то при условии, если не придавит нас каким-нибудь сорвавшимся комом или кто-то не погибнет в войне с кротами. Кроты - наши злейшие враги, правда, и мы тоже являемся их врагами. Возьмем, например, норы. Откуда они у нас? Да кроты вырыли, а мы кротов прогнали и норы обустроили на свой лад. Еще в нашей стране очень ценится мех крота. Только самые влиятельные трехпалые и их жены могут похвастаться щегольской шубой из кротового меха, а остальные довольствуются мышиными шкурками. Нас, ржавых, частенько посылают в поля, туда, где растет лен. Сначала наружу высылается военная разведка. Их цель - найти нужные растения, ну а уж потом, под прикрытием ночи, действуем мы. Набираем пуки льна и, сгибаясь под их тяжестью, тащим ткачихам. Правду сказать, дорогая одежда нам не по карману, опять же все достается богачам. Единственное, что мы можем себе позволить,- это штаны. Но многие предпочитают портки из тех же мышиных шкурок: и дешевле, и теплее.
Итак, мы прогнали кротов с их бывшей территории в луга и поля. Наши пограничники строго бдят, чтобы ни один крот не забрался в Лабиринтию. Однажды кроты попытались на нас напасть, но мы одержали победу: да и куда им, слепым и безмозглым, сражаться с нашим славным народцем. Выучка у наших военных вполне на уровне. Вот теперь и Козер где-то служит. Он бесшабашный, сорви-голова, такие в армии ценятся. Думаю, Козер дорастет до командирского звания и станет хорошим отцом своим солдатам. Для военных у нас существуют отдельные кладбища. Обычно их устраивают под корнями деревьев. Эти корни занимают немалую площадь под землей. Они переплетаются в причудливые узоры, мы относимся бережно к корням, этим стражам захоронений, никто из гражданских к ним понапрасну не приближается.
Лабиринтяне редко выходят на поверхность: не дай Бог встретиться с каким-нибудь огромным животным, крупной птицей, а то и вовсе с человеком. Тогда прости-прощай наша тайна, наша Родина! Человек - это такое существо, которое любит до всего докапываться, вовсюду совать свой нос. Чего доброго страну нашу лопатами снесет, а жителей будет показывать за деньги. Ржавые же ничего не боятся и даже видят в вылазках на природу некоторые преимущества: общение с внешним миром развивает куда сильнее книг. Мы собираем грибы и ягоды, ловим муравьев и червей. Все это для жителей страны, поэтому мы не в обиде. Находясь среди трав и цветов, мы вдыхаем нежные ароматы, любуемся яркой зеленью, заслушиваемся певчих птах.
Однажды я нашел большущий кусок чего-то рыхлого, нюхал-нюхал - пахнет неплохо. Откусил - вкусно! В общем, жив остался да еще всех товарищей накормил, пока стража отвлеклась. Набили мы крошек полные карманы и мешочки. Я немножко Мукеру передал через одного человечка, так друг, будущий мудрец, сказал, что это хлеб и пекут его из зерна. Как только лабиринтянам стала известна тайна хлеба, начали нас, ржавых, посылать воровать зерно. Хлеб пекли ночами, чтобы дымка было не видно, в основном для трехпалых и состоятельных горожан, а мы хоть сырого зернеца наелись до отвала да еще ямку в норе выкопали и туда потихоньку сносили по зернышку. Зимой будет чем паек разнообразить. В холода мы больше под землей находимся, снега столько навалит, что весной наши подземные источники разливаются и приходится жить "в подвешенном состоянии", то есть перебираться в нужные места по подвесным мостикам. Зато зимой воды у нас вдоволь, растопим снежок - хоть стирай, хоть мойся, коли охота.
Так и жил я до поры до времени, подметая дорожки, убирая отхожие места, таская всевозможные тяжести. И все это под надзором надсмотрщиков. Воспоминания о друзьях детства да надежда на будущую встречу у пенька - вот что придавало мне силы. Как я ни любил Лабиринтию, каким бы я ни был оптимистом, но все же с горечью осознал: Родина стала для меня тюрьмой. А все потому, что я сломал палочку.