Вторые бессонные сутки шагали по циферблату часов. Что-то во мне притупилось - что-то обострилось. Нервы, пуповиной связывающие все мои органы чувств с мозгом, напряженно гудят, слегка искрясь от бегущих по ним импульсов. Зрачки мои жадно сосут предутренний звон ноябрьского неба. Ухо мягким валиком мочки вслепую ощупывает расположение и взаимоотношение находящихся в практически тёмной комнате предметов интерьера. Кожу ненавязчиво ласкает горячий запах кофе с корицей, а кусочек горького шоколада, ещё при свете лампы подсмотренный языком, нежно тает, оставляя тугой привкус ноздрям, так долго смаковавшим его.
Нега по телу теплом каким-то волшебным растекается. Оцепенение. А глаза - точно такие же бессонные, как и двадцать семь часов назад. Скоро должен зазвонить бесполезный будильник. Зазвонить резко. Грубо вырывая меня из предполагаемого сна. Но я ведь - не сплю. И за минуту до рокового звона выключаю звук.
Вторые бессонные сутки. Семь часов утра. Одеться - и в стихию города. Не маскировать тёмных кругов под глазами - и в стихию города. В стихию холода - ноябрь.
Под ногами чавкает жижа из мокрого снега и городской пыли. Полвосьмого утра. Люди торопятся на работу. Становятся заложниками автобусов, вынуждающих пользоваться общественным транспортом, якобы позволяющим не опоздать, успеть на работу, учёбу, приём в поликлинике, очередь в кассе. Я чую этот спёртый воздух маршрутных такси, в котором намешан запах сонных тел, сонных ртов и гнилых ртов запах. Ловлю усталые взгляды из окон троллейбусов и трамваев, слышу непрерывный скрип неотдохнувших за ночь мозгов. Автомобили отечественных и иностранных марок совершают свой крестный ход по городу, чтобы прорываться сквозь тугую плеву пробок на перекрёстках и крупных проспектах в свои пункты назначения.
А я чавкаю асфальтовой жижей.
Ещё достаточно темно. Светят фонари безупречным городским светом, в их лучах виден суетливый танец то ли влажных снежинок - то ли густых капель мелкого дождя. Атакуемая этой серо-белой армией, вынуждена глядеть себе под ноги, пряча лицо от воды в непонятном сейчас агрегатном состоянии. Впадаю в оцепенение мыслей. Ныряю под железнодорожный мост - и будто возвращаюсь.
Как раз едет электричка; стук её колёс привычен и дорог прошлым образам, которые мусором лежат в дальних и близких уголках моей памяти - в моей бессонной сегодня голове.
И тут же взгляд выхватывает несоответствие столь привычного для меня вида улицы впереди. Обострённый ум остервенело перебирает картинки, хранящиеся с фотографической точностью где-то в моей подкорке.
Да! Тут был дом! И теперь - его нет. Да! Дом убили за две секунды росчерком пера. Труп его расчленили за четыре дня. И за четыре же дня избавились от останков. Я знаю, как это бывает - и я знаю, как это делается. Но - слышите, убийцы, знаете? - долго-долго ещё дом будет видеться в той пустоте, оставленной вами. Будет бледным призраком жить в памяти жильцов этой улицы, и в моей памяти - он будет. Как-то яростно стало биться сердце.
Ах, наверное, это моя два-дца-ти-де-вя-ти-ча-со-ва-я бессонница напоминает о себе. Гудят пуповины нервов... Уставший мозг, в конец измотанный ночным кофе, монитором и непрестанным шуршанием клавиатуры, пытается собрать сегодняшнюю картину миру, выхватывая всего лишь некоторые части огромной мозаики звуков, видов, запахов и прочих ощущений.
Всё во мне обострилось - всё вокруг возросло. И я это всё примеряю на себя. Примиряю с собой. Примиряюсь - и смиряюсь.
Быстрая ходьба в тяжёлых ботинках. Небесная вода непонятной консистенции. Фары, витрины, огни, столбы. Прохлада промокшей перчатки. Мокрая чёлка, мокрые в районе бёдер джинсы. Накатывающие волны оцепенения. Мысли - бессвязные, безобразные. На износ работающий мозг, каждая клеточка тела - на пределе.
Но - идти.
Лужи, жижа. Всё так же чавкает асфальт под толстой подошвой, столь заботливо охраняющей мои ноги. Глаза - будто кто песка щедрой рукой метнул прямо под оттянутые веки. Прохладные ладони - не спасают.
Подкатывает слабость. Она поднимается лёгкой дрожью от икр по бёдрам - сначала по внутренней стороне, потом охватывает сбоку - и обхватывает целиком... Одновременно с этим в груди начинает щекотать приятно пугающий холодок и тело становится - как будто - не таким послушным и сильным, как минуту назад.
Но я не останавливаюсь на передышку.
И иду.
Падающее с неба недоразумение всё больше похоже на снег. И со временем под моими ногами грязный асфальт обращается белым. И идти становится гораздо приятней.
И снег уже вовсю валит - и это раз он несравнимо богаче (в отличие от двух неудачных попыток октября укутать город белой простынёй).
Обострённо всё чувствующая и воспринимающая - я шагаю по белеющей улице.
Вторые бессонные сутки мои - маршируют по циферблату часов.
А ещё - идёт третий снег.
И я ловлю его на зубы и щелкаю челюстью. По-волчьи. И спать совершенно не хочется.