Уже не первый месяц колесо катилось среди братских могил по серой равнине. Опостылевший диван, на котором оно бесцельно пролежало несколько лет и зим подряд, остался в смутной памяти о прошлом, погребённый звенящим скрежетом металла вместе с домиком, приютившим колесо 17 лет назад.
Острый никотиновый запах коммунальной кухни, сдавливающая обездвиженность диваном, опостылевшие книжные полки с наполовину прочитанными книгами - всё это одним днём приняла в свои объятия земля.
Наступил период латания крыльев. И погребение домика стало тому толчком.
Бесконечный забор из сетки-рабицы, мимо которого катилось колесо первые недели, отделял белое поле с навеки спящими озимыми от давно пустующей трассы, по левую сторону которой незачем было теперь расти поломанным деревьям: видимо, по их ветвям население планеты залезало на небо, затянутое с той поры свинцовым туманом. Солнечный диск, судя по всему, по-прежнему восходил и западал в положенных ранее ему точках, о чём свидетельствовали лишь перемены в оттенках тумана над дорогой. Колесо же с бесстрашием и любопытством следовало неизвестным ему маршрутом в оглушающей тишине. Лишь однажды оно заметило, как догорал вдали чей-то внедорожник.
Ультрафиолета невидимого Солнца колесу вполне хватало, чтобы не тратить время на поиск источников энергии; ему без надобности был даже велосипед с впедаливающим всадником. Порой этот самодостаточный путешественник испытывал ощущение судорожной готовности, переживая адреналиновую интоксикацию от предчувствия встречи с кем-то на своём пути, не имевшего под собой никаких объективных оснований. Это были - всего лишь вспышки воспоминаний, как яркнет свет и директор цирка объявляет: "Все свободны!", оставляя исполнителя велотрюков в испепеляющем одиночестве посреди арены цирка, усыпанной зассаными опилками.
Дорога по-настоящему была свободна и принадлежала одному лишь колесу.
На одиннадцатом месяце пути асфальт внезапно оборвался, упираясь в море Слёз. Ультрамарин манил своими переливами, и галька не оказалась помехой для колеса.
Свежий подсоленный высохшими на берегу водорослями воздух пьянил и будоражил. Плеск волн, подгоняемых ветром, складывался в мелодию шума прибоя, обещая колесу невесомость, стоит заплыть ему за буйки... Поддавшись внутреннему зову, оно смело покатилось к береговой черте.
В пяти километрах от дорожного полотна уставший путник умиротворённо лежал на воде, баюкаемый волнениями солёных вод, широко раскинув руки, ранее о которых и не подозревал.
Выбравшись сухим из воды спустя много часов, колесо наслаждалось полным фейерверком закатных лучей, поражаясь причудливости палитры всего радужного спектра. Окрылённого самим собой бывшего заложника дивана головокружило изнутри и снаружи от симфонического попурри, которым его одаривало побережье, лесок неподалёку и всё ещё звучащая в памяти песня трения об асфальт оставшегося позади шоссе.
Вот она: безапелляционная, безграничная и бесконечная свобода - вне времени, без условий, снаружи всех измерений.
Когда Солнце окунулось в колыбель моря, колесо почувствовало рвущуюся из самого нутра небывалую и незнакомую мощь - и разогнулось в стрелу.
Рука Бытия любовно вложила её в лук, натянув тетиву с неистовой силой...
И вот ещё одна устремлённая в бесконечность стрела выпущена умелыми пальцами да зорким оком в свой судьбоносный полёт, цель которого - самое яблочко: Нирвана, знаменующая разрыв Колеса Сансары.