Рубинчик Владислав Андреевич : другие произведения.

Пастырь и Змей 1 - Забытая колдунья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не стоит посягать на владения бессмертной колдуньи, даже если ты - отчаянный варяг, равных которому нет на всем Поморье. Но раз уж посягнул - то следует идти до конца...

БЫЛЬ ПЕРВАЯ. ЗАБЫТАЯ КОЛДУНЬЯ

В лето 795, месяца червня

1

   . - С тебя бочонок датского, ярл вендов! - крикнул Арнгрим. Его лицо, изрытое оспинами, сияло нескрываемым торжеством. Другие варяги на его дрекке, впрочем, не разделяли ликования ярла. В их глазах читалось замешательство, пальцы суеверно сжимали молоточки-торсхаммеры на груди.
   - Разберёмся, когда вновь Бирку увидим, - парировал Буривой. - Тролль пойми что с этим чародейством.
   - Ага, вот и ты поверил, - торжествующе ответил старый дан.
   А как тут не поверишь? И впрямь не соврала старая словенская ведунья.
   Та ведьма, согбенная в три погибели, с пальцами, по-паучьи скрюченными, обещала научить Буривоя заклинанию, что откроет врата к самому острову Буяну, где Алатырь-камень стоит и высятся древние святилища, от века не виданные людьми. Буривой не сомневался, что таким образом она просто пытается отвести его варягов от своей земли, и без того опустошённой бесконечными войнами.
   Признаться, что он сам, что его дружина - отборные головорезы из лютичей, вагров, руян и куршей - не сомневались, что старуха либо лжёт, либо просто выжила из ума. Ни Буривой, ни его соратники не верили в чародейство и сокрытые страны. Верный меч, вёсла, что режут морскую гладь, да тугие паруса - вот где правда. Благодаря этому о Буривое слагали песни, ему приписывали происхождение от богов и великое искусство в ведовстве, а он лишь смеялся, слушая это. Не было ему равных ни в одной земле, куда могли доплыть его корабли - ему, простому крестьянину из Богами забытого селения! А верь он в провещания да ворожбу, так и остался бы служить в Велеграде. Ему, пренебрегшему вещим сном собственной матери, странно было бы поверить безвестной ведьме, у которой от трав и общения с духами ум давно за разум зашел.
   Но вот даны Арнгрима ярла, которые были вместе с ним, кажется, приняли старухины слова за чистую монету. Долго убеждали они Буривоя совершить то, что требовалось, по её словам - в новолуние провести корабли Дивьей рекой, и там, где на обоих берегах друг напротив друга выложены лабиринты из белой гальки, произнести заклинание, открывающее врата. В итоге Арнгриму пришлось пригрозить, что его даны уйдут - а это сократило бы Буривоево войско почти вдвое.
   А теперь, кажется, Буривой ещё и проспорил Арнгриму бочонок мёда. Что ж, не беда.
   Пять кораблей, три Буривоевых и два Арнгримовых, один за другим показались из сизого тумана, что заволок всё поле зрения, когда слова были изречены. Паруса надувал свежий попутный ветер, нужды в вёслах не было. Двести пятьдесят воинов - полторы сотни вендов и сотня датчан - во все глаза глядели поверх щитов, развешанных на бортах.
   Ладьи по-прежнему плыли цепочкой по плёсу широкой реки, но берега её разительно изменились. Вместо плакучих ив, купавших в воде свои косы, да непролазных зарослей ежевики здесь росли сине-зелёные травы в рост человека, над которыми возвышались могучие дубы в пять обхватов. В их густой малахитовой листве то и дело вспыхивали красные и золотые огоньки. У берегов густо плавали кувшинки.
   - Разрази меня Проно! - воскликнул Ярослав, отшатнувшись от борта. Пальцы бывшего витязя Арконы сами собой сложились в обережный знак.
   - Осторожней с именами богов, - осадил его другой дружинник Буривоя, спокойный и рассудительный Стейн, сын вагрского кмета и какой-то датчанки. - Тут ты вполне можешь увидеть их воочию.
   - Что там такое, Ярко? - голос Буривоя звучал насмешливо. - Асгерд там увидел? Нет, меня самого молиться тянет, как только увижу. Но что бы она здесь делала?
   - Да уж лучше бы Асгерд... Там на кувшинке лягушка сидела...
   Варяги зашлись хохотом. Актеву, посланник Арнгрима на корабле Буривоя, подбоченился, поднял глаза вверх, словно готовясь сложить вису. Зазвучал над речным плёсом его ладный, хорошо поставленный баритон, которым он так часто вселял надежду в сердца братьев по оружию:

- Тор волка моря

Ворога встретил,

К жатве стервятников

Вот он готовится,

Опасность сулит ему

Жаба речная.

   - Отлично, Актеву, - по достоинству оценил его Буривой. Как вернёмся, сложишь сагу о Ярославе Сильномогучем и его битве с Лягушкой-Велетом!
   - Да ну вас, - окрысился руянин. - Хоть бы закончить дали, прежде чем зубоскалить!
   - Не карай нас, о Сильномогучий! - Актеву сделал вид, что падает перед Ярославом на колени.
   - Постой, Актеву, - Буривой примирительно поднял руку, видя, что Ярослав вскипает. - Ярко, что с той лягушкой было не так? И как ты вообще на таком расстоянии её разглядел?
   - Да была она что твой кот размером. И глаза красные-красные. Подняла голову, поглядела прямо мне в глаза, меня аж передёрнуло. И нырнула себе в воду, как ни в чём ни бывало.
   - Будь мы ещё в земле словен, Ярко, я бы подумал, что тебе пора завязывать пить мёд по утрам. Но на этих берегах, видит Радегаст, я ничему не удивлюсь.
   Светало. Одна за другой гасли звёзды, на востоке разгоралась заря. Солнце, огромное, красное, нехотя выплыло из-за виднокрая. Берега становились более высокими и крутыми; на горизонте замаячили синие горы.
   Корабли шли весь день и всю следующую ночь, бойцы по очереди меняли друг друга на вёслах. Поначалу Буривой остерегался пить воду из реки, но вначале её попробовал бесшабашный Актеву, затем ещё несколько дружинников. Вода оказалась прохладной и сладкой на вкус, вся дружина вдосталь наполнила меха.
   - Это не обычная речка, - заметил Буривой. Стоя на носу ладьи, он вглядывался вдаль, прикрывая руку ладонью от курсу солнца, что заходило за гребни гор прямо по курсу.
   - Ты тоже заметил, правда? - отозвался Ярослав. - Мы явно плывём вверх по течению: берега поднимаются всё выше, вдали видно горы. Но течение этой реки такое спокойное, будто она не горная, а равнинная. Мы же почти его не ощущаем.
   - Именно. И ещё - ты обратил внимание на воду?
   Руянин поглядел за борт. В чистой, прозрачной что твоё зеркало водной глади сновали туда-сюда стайки разноцветных рыб. Из глубины тянулись длинные сине-зелёные пальцы водорослей. Но дна не было видно: внизу, туда, куда не проникал солнечный свет, сгущался полумрак.
   - Эта реченька поглубже Варяжского моря будет...
   - И я уже молчу о том, что вверх по Дивьей мы плыли с запада на восток, а сейчас солнце садится прямо по носу.
   - Здесь как раз дива нет... Мы же перенеслись черти знают куда.
   - И то верно. Но всё же хотелось бы знать, что там впереди. Вдруг мы к самому Князю морскому в пасть плывём?
   - А те горы, видать, его зубы?
   Буривой хмыкнул.
   - Вроде бы не похоже. Но всё равно эти вечером я предпочёл бы причалить.
   - Дело твоё, - пожал плечами Ярослав.
   На постой остановились на поросшем травой пляже, отгороженном крутым обрывом. Горы занимали уже полнеба; непривычным к таким картинам ободричам и лютичам было неуютно спать в их тени, к тому же люди то и дело просыпались в холодном поту: на этой земле им снились смутные, но от того не менее угрожающие сновидения. Другие бы повернули назад - но дружины Буривоя и Арнгрима недаром славились как самые отчаянные на Варяжском море.
   Утром следующего дня они вновь погрузились на корабли. К полудню горы застлали почти всё небо, можно было видеть столетние ели, которыми поросли их склоны, и туман, рваными лохмотьями лежавший в их ущельях. Облака, что плыли по небу, царапались о вершины гор, растекались по зелени лесов сизыми щупальцами.
   - Помилуй Святовит, - выдохнул Ярослав, когда они, преодолев изгиб русла, увидели исток реки.
   Рулевые Арнгрима тоже, судя по всему, остолбенели от увиденного. Драккары резко остановились, так что Буривой чуть не рухнул навзничь. Со скамей попадали тюки с припасами, оружие и спящие товарищи.
   - Раздери вас Гарм, вы что там, мель не увидели? - проворчал на датском языке Актеву, жмурясь спросонья. Он сидел на днище драккара, опираясь на левую руку. Правой потирал ушибленный бок.
   Стейн молча указал ему вперёд, и Актеву принялся изумлённо тереть глаза.
   Река вытекала из-под великанской арки, вырезанной прямо в горе. Её гранитные своды порядком потрескались, с потолка гирляндами свисали древесные корни, на стенах тут и там проглядывали извилистые змейки плюща. И на корнях, и на стеблях плюща цвели какие-то незнакомые Буривою цветы, похожие на купальский цвет, но более крупные, с кулак размером.
   Наверху арки высились изящных башенки белого камня с ажурными красными колпачками крыш. В средней башне, самой высокой, Буривой насчитал пять ярусей, в её соседках - три.
   - Ну, чего уставились? - скомандовал своим варягам Арнгрим. - Неведомо, что нас там ждёт! Убрать паруса! Налечь на вёсла! Шевелитесь, лодыри!
   Не желая отставать от подельника, Буривой повторил этот приказ для своих дружинников. Головорезы, служившие ему, были столь же послушны, сколь и отчаянны - за неповиновение у Буривоя была только одна кара. Либо ты слушаешь ярла на корабле и имеешь долю в завсегда богатой добыче, или твоё тело кормит рыб на дне морском.
   Забравшись на реи, варяги подтягивали паруса вверх. Их товарищи в то время рассаживались по скамьям, продевая вёсла в уключины. Рулевые ударили в свои барабаны - раз, другой. Налегая на вёсла, варяги вошли под своды каменной арки.
   - Стрелы сверху не долетят, если их лучники не какие-нибудь велеты, - сказал Буривой.
   - Но вот стоит им кинуть камни... - рассудительный Стейн осёкся.
   - Да, вот только от камней щиты нас не спасут.
  

2

   Спустя много лет Буривой узнал, что побывал в краю вил-самодив. Когда-то эти гордые воительницы - двадцать семь княгинь, у каждой из которых было по триста всадниц на оленях - правили почти всем миром. Были они рождены от Великой Богини и Её младшего супруга - Индрика-Зверя, в отличие от ламий, которых родила Богиня от старшего мужа, Змея. В те века женщины считались главнее мужчин, и Чернобогу на краю мира противостояли эти отважные наездницы.
   Затем времена изменились. Сварог отвоевал Великую Богиню у Змея и Индрика, сделав её Матушкой-Мокошью. Пришёл другой уклад и другие герои. Былое величие самодив подзабылось. Часть погибла в боях со Сварожичами, часть стала жёнами младших божеств или хранительницами лесов, островов и рек. Лишь немногие, уйдя на самый рубеж между светлой областью Нави и чёрными безднами Пекла, продолжали вести бой с силами тьмы, надеясь в бесконечных схватках позабыть печаль о безвовзвартно минувших днях. Быстры были их ездовые олени, не знали промаха смертоносные стрелы и клинки из зачарованной бронзы, но всё же вилы гибли на полях войны, а новых почти не появлялось.
   Но одна из княгинь-самодив осталась, выпросив у Отца Небесного небольшой надел в Нави. Святогор опахал её землю, создав вал, который приняли варяги Буривоя за горы; реку, что протекала сквозь эту долину, он запрудил, создав озеро. В середине этого озера и возвела свой терем единственная независимая самодива. К ней-то и попали варяги.
   Имя этой самодивы хранилось в тайне. К ней когда-то попал этрусский купец, заплутавший в туманах в поисках янтаря. Он остался в её землях в качестве её мужа и дал ей имя Каминта - певучая. Под ним и упоминается она в этой саге о Буривое и его детях.
   Но пока всё это было Буривою неведомо, и всем, что он увидел, когда корабли прошли каменную арку, был остров, покрытый вековыми соснами. В самом его центре, на вершине пологого холма, высился терем - ступенчатая тёсовая крыша, по бокам - четыре остроконечных сторожевых башни. Подворье, должно быть, открывалось на противоположную сторону острова: к Буривою была повёрнута глухая задняя стена.
   Корабли шли клином: главные челны Арнгрима и Буривоя впереди, три остальных - за ними на расстоянии корпуса. Как только задние дрекки вышли из тени, которую отбрасывала на воду гранитная арка, воздух прорезал отчаянный треск. Воины встрепенулись.
   - Разбей меня Мара, что это сейчас..? - Весло Ярослава чуть не столкнулось с соседним.
   - Я думал, это ты чечевицы переел, - безмятежно произнес Актеву.
   Скрежет повторился - как будто где-то рвалось исполинское полотно. Сердце Буривоя ёкнуло, хоть он и не хотел этого показывать.
   - Рассеки меня Святовит... - Ярослав глядел назад, в проход под скалой. Корни, свисавшие с потолка, росли на глазах, опускаясь вниз, словно прутья решётки. Они уже отсекли почти две трети высоты прохода: корабли теперь не вошли бы в него, даже сними варяги мачты.
   - Вот дерьмо, - выругался Стейн.
   - Это ещё не дерьмо. Настоящее дерьмо - вон там, - Актеву указал рукой вперёд.
   Из-за прибрежных скал с двух сторон острова на речной простор вышло два корабля - огрромные двуярусные ладьи из ослепительно-белого дерева с двумя рядами весел и трема огромными парусами. Каждый корабль жителей долины был втрое длинней варяжского. Борта блестели разноцветными огоньками, будто покрытые инеем, паруса из зелёной материи были забраны - шли на вёслах, которые с такого расстояния больше напоминали солнечные лучи. У того корабля, что пытался зайти справа, на носу красовался лебедь, у левого - олень.
   - Итак, мы в ловушке, - хладнокровно прошептал себе под нос Буривой.
   - Дело дрянь? - самообладание Актеву иногда превосходило даже Стейново.
   - Ни черта хорошего. Затрудняюсь сказать, сколько примерно воинов может нести одна такая посудина, но сотни полторы точно. Итого есть целых три головных боли: их явно больше, чем нас, одному Велесу ведомо, чем они нас встретят, и пути назад у нас отрезаны.
   Словно в подтверждение последних слов Буривоя треск раздался в третий раз. Корни-прутья, каждый в ногу крепкого мужчины толщиной, пронзили водную гладь.
   - Вели гребцам развернуться вправо, - приказал Буривой Стейну. - А ты, Актеву, передай Арнгриму, чтобы не своевольничал и шёл точно за мной.
   - Что делать-то собрался?
   - Увидишь, Ярко.
   Гребцы на левом борту подняли вёсла, рулевой Радомир повернул драккар. Вслед за Буривоевым драккаром разворачивались остальные.
   - Мы явно быстрее, чем они, - рассуждал Буривой вполголоса. - Если сейчас ударить по вон тому "лебедю", мы не дадим обойти нас с боков, и легко уничтожим врагов поодиночке...
   - Эй, ярл вендов! Что у тебя на уме? - донёсся с соседнего драккара крик Арнгрима.
   - Проверить на прочность этих зверушек по очереди!
   - А-а! Хорошо смекаешь!
   "Поэтому у меня, годящегося тебе в сыновья, три корабля, а у тебя, дубина, только два", - подумал Буривой.
   - Не время болтать! Вперёд! Поднять щиты! Стать борт к борту! - выкрикивал он приказы, натягивая на голову шлем. Верная отцова секира приятно тяжелила руку.
   Драккары собирали атакующий клин вокруг Буривоева головного корабля. Носы ощетинились шипами - абордажными "бородками", которые должны были пробить борта вражьего корабля. Буривой всерьёз сомневался, что это получится, но ничего не делать в бою значит просто подписать себе смертный приговор.
   - Вперёд! Сегодня мы возьмём славную добычу - глядите, у них даже корабли самоцветами горят! - крикнул Буривой.
   И пять варяжских ладей разом ударили в вёсла, идя наперерез кораблю-"лебедю". "Олень", заметив это, принялся поворачивать, чтобы зайти в тыл атакующему клину, но корабли жителей этой страны и впрямь уступали варяжским в скорости и маневренности, тем более в бою, когда паруса были забраны.
   Варяги затянули песню - над водой грянул хор из двухсот пятидесяти грубых голосов. Буривой пел - вернее, кричал - вместе со своими дружинниками: даже его, бывалого грабителя и убийцу, пугали последние минуты перед боем. В бою не до того - ты сражаешься, каждый миг может стоить жизни. Не думай, просто бей сам, отражай удары да прикрывай соратников. А вот ожидание боя может показаться невыносимым даже храбрейшим из храбрых. Хорошо тому, кто на вёслах - работа отвлекает. Щитоносцам только петь и остаётся.
   Обогнув нос "лебедя", клин вышел ему в левый борт. Теперь между опасность окружения миновала - между варягами и неумолимо приближавшимся, но всё ещё далёким "оленем" был другой корабль. "Лебедь" пытался развернуться, но не успевал.
   - Идём на сближение! - приказал Буривой.
   Когда между кораблями оставалось не больше десятка корпусов, Буривой увидел вражеских воинов. Худощавые, длинноногие - женщины, что ли? - они выбегали из трюмов, с луками в руках, пристраиваясь у бортов. Одеты были воины в зелёные плащи, на головах были круглые золотистые шлемы с полуличинами. Засвистели стрелы - краснооперённые, с вытянутыми, похожими на листья ивы, тонкими наконечниками. Несколько стрел глухо стукнули в щиты и борта, две или три вонзилась в скамьи для гребцов, но большинство из них, с шипением взрезав речную гладь, упало в воду. Расстояние было слишком большим.
   - Таранная скорость! Заходи в борт! - приказал ободрич.
   Теперь оставалось только молиться, чтобы тонкие, изящные вёсла вражеских кораблей и впрямь оказались не столь прочными. Стрелы ложились всё кучнее, словно град стучал по щитам и бортам драккаров. Кто-то на другом корабле вскрикнул от боли, затем до ушей Буривоя донёсся ещё один крик. Первые жертвы.
   - Пли! - скомандовал Буривой, и в сторону "лебедя" полетели камни, стрелы и дротики. Затрещала обшивка. Ярослав, лучший стрелок в дружине, натянул тетиву, прищурился - и на борту "лебедя" вскрикнули. Это один из воинов рухнул на палубу, пронзённый стрелой руянина.
   - Первый! - похвастался тот.
   - Молодец, но не хвались до вечера!
   Заработали неведомые Буривою машины, похожие на мелкие баллисты. Вода забурлила от свинцовых шаров размером с куриное яйцо. Несколько "яиц" пробили щиты.
   - Пли! - снова приказал ободрич.
   Второй залп собрал больше урожая, чем первый. Метательные камни ломали изящно вырезанные фальшборта, тяжёлые стрелы и дротики без труда прошивали тела воинов в зелёных плащах. По белому борту "лебедя"потекли красные потоки, стекая в воду. Воины в круглых шлемах яростно отстреливались - такие лучники оказали бы честь бьярмам и кривичам. За время, которое нужно было варягу, чтобы выстрелить, они успевали пустить две-три стрелы; с верхнего яруса били навесом, с нижнего - настилом. На других кораблях уже были убитые - стрелы безошибочно находили прорехи между щитами и слабые места доспехов. Кораблю Буривоя пока везло: его воины отделались несколькими ранами.
   "Главное - чтобы гребцы не сбились", - думал Буривой. Внешнюю сторону клина, которой предстояло пройтись вдоль вражеских вёсел, составляли флагман Арнгрима и один из кораблей Буривоя, которым командовал лях по имени Мешко. Ободрич с радостью встал бы на его место сам, но времени на перестроение не было.
   Сейчас на внешних бортах кораблей Арнгрима и Мешко было очень жарко: по бортам текла кровь, щиты, закрывавшие гребцов, были скорее похожи на ежей.
   Барабаны, задающие ритм, рокотали не переставая. Когда корабли сблизились настолько, что можно было различить растительные узоры на плащах врагов - вьющиеся и переплетающиеся шипастые стебли с причудливо изогнутой листвой - их бой слился в один мощный гул.
   Ладьи буквально летели по воде. Корабль Арнгрима встретился с "лебедем" первым - гребцы едва успели освободить уключины, когда нос драккара прошёл в паре локтей от борта либурны. Трещали, ломаясь, тонкие вёсла; на втором ярусе возникло явное замешательство - кто-то пытался поднять их, кто-то бросал. Одного из гребцов наверху весло увлекло за собой - он с криком упал на нижнюю палубу.
   Секундного замешательства врага хватило варягам, чтобы дать слаженный залп из луков, убив не меньше десятка лучников и прекратив обстрел. Головной боли доставляли только свинцовые яйца, с треском ломавшие щиты; но их было не так уж много.
   Над дружинниками Арнгрима и Мешко взметнулись абордажные доски - и опустились на борта вражеского корабля.
   - За мной! Вперёд! За Одина! - взревел Арнгрим, бросаясь в схватку с мечом над головой.
   - За Перуна! - не желал отставать от датчанина Мешко.
   Защитники "лебедя" пытались остановить варягов, но это было всё равно что пытаться сдержать морской прибой. Бывалые разбойники, имея за спиной опыт десятков подобных абордажей, преодолевали доски во мгновение ока. С торжествуюшим рёвом Арнгрим прыгнул на палубу, первый же взмах его меча снёс одну из голов в круглом шлеме с полуличиной.
   - Ха! Это бабы! Слышите, воины? Против нас дерутся бабы! Эй, а где ваши мужчины? Дома за прялками сидят? - смеялся датчанин.
   "Женщины-воительницы? Странно", - подумал Буривой. Ему вспомнилось предостережение, когда-то данное матерью. Да нет, просто она волновалась за него, вот и сон странный увидела...
   - Кажется, это вилы или ещё какой дивный народ, - Ярослав попытался почесать затылок, забыв, что на голове у него шлем, а на руках перчатки.
   - Всё возможно, в этой-то стране. Ну, друзья, не будем за спинами соратников прятаться! В атаку! И не забудьте там горшки со смолой, у нас ещё будут гости! - Буривой, перехватив секиру двумя руками, одним прыжком перепрыгнул на соседний драккар.
   Удар варягов был страшен сам по себе, а для воительниц тем более: они оказались явно не привычны к ближному бою против хорошо одоспешенного противника. Их оружие - тонкие длинные клинки из всё того же золотистого металла - ломалось под ударами мечей и топоров, расшитые плащи, неплохо задерживающие стрелы, почти не спасали от рубящих ударов. К тому времени, как Буривой поднялся на первую палубу, вил уже оттеснили к лестницам на вторую. Там они сгрудились, выставив перед собой клинки и тонкие копья с листовидными наконечниками.
   - Что-то ты отстал, венд! Али добычи не требуешь?
   - Да погоди ты, Арнгрим, - раздражённо бросил Буривой. Приставив ладонь к глазам, он глядел за противоположный борт. Там по морю, блестящему от солнечных лучей, приближался корабль с оленем на носу. Ещё немного, и окажется на расстоянии полёта стрелы.
   - Арнгрим, этот корабль я полностью отдаю тебе. Выбей наших смазливых противниц с верхней палубы. Ярослав, Стейн, проверьте эти метательные устройства, что свинцом кидаются - попробуем угостить врага его же лакомством. Остальные - стену щитов у правого борта, живо!
   - Берегись! - Актеву толкнул Буривоя в спину. Стрела, нацеленная ободричу в глаз, глухо стукнула по наплечнику. Буривой благодарно кивнул.
   Сомкнув стену щитов, датчане с рёвом бросились на вил, защищавших главную лестницу на вторую палубу. Остановить этот натиск можно было другой стеной - но никак не простым частоколом копий и клинков. Оружие воительниц с треском ломалось, ряды смешались, они подались назад, убитые валились вниз, под ноги и варягам, и соратницам. От крови лестница стала скользкой, но к этоу варягам было не привыкать. Арнгрим ворвался в самую гущу боя, размахивая огромным мечом - и строй вил окончательно превратился в свалку. Всё было кончено быстрее, чем Буривой успел бы сосчитать свои набеги - но, к чести вил, ни одна из них не побежала.
   Пинками спихивая мертвые тела с лестницы, датчане хлынули на вторую палубу. Но у Буривоя уже были другие заботы.
   С борта "оленя" в вендов ударил целый рой стрел. Дружинники Буривоя успели сомкнуть щиты, да и расстояние оставалось приличным, так что урон был невелик, отделались несколькими царапинами.
   Тем временем дружинники под руководством Ярослава со Стейном подтащили к правому борту все метательные устройства с левого - они оказались большими двудужными самострелами. Быстро освоившись с рычагами, варяги дали по врагу залп свинцовыми снарядами, да и лучники не дремали. Ядра крушили борты "оленя", разили насмерть воительниц в расшитых плащах. Одно из ядер сбило "оленю" рог, другое ударило в "воронье гнездо" наверху. Корабль остановился. Некоторое время варяги и их противницы обменивались выстрелами из луков и самострелов-свинцемётов, но силы сравнялись, и враг получал ущерб явно больший.
   После того, как один из снарядов сбил верхушку передней мачты, корабль воительниц принялся разворачиваться, явно пытаясь выйти из боя.
   - Разожгите огонь, - сказал Буривой. - Подарим красоткам наш прощальный подарочек.
   Ободрич любил жечь корабли, которые не собирался захватывать. В самом деле, зачем ему большой и неповоротливый корабль, на котором явно не слишком много ценностей? Для подобного его лучники всегда носили с собой немного пакли.
   Застучали огнива, вспыхнули огни - и вслед удаляющемуся кораблю вил в небо ударил град огненных стрел. Занялся один из парусов, канаты, рея. "Олень" замедлился, по палубе забегали вилы. Затем корабль вновь двинулся вперёд, явно норовя скорее уйти из-под обстрела всё новыми и новыми горящими снарядами.
   Дружинники метнули горшки со смолой, большинство упало в воду, но несколько долетело до "оленя", запачкав белоснежные борта чёрной, густой, а главное - горючей жидкостью.
   Пламя разгоралось, несмотря на попытки воительниц его потушить - а ведь лучники Буривоя ещё и стреляли по тем, кто перегибался через борт, чтобы набрать воды. Когда огонь охватил всю верхнюю палубу и башенку на корме, вилы принялись прыгать в воду. К небу поднялся густой чёрный дым, ветер доносил запах гари и крики охваченных пламенем вил. Женщины бросались в воду, пытаясь потущить пламя, которым занялись их плащи; крики становились всё более жалобными и отчаянными, но варяги жалости не знали.
   Наконец до Буривоя донёсся надсадный треск: это перегорел остов "оленя", и корабль, оседая, начал разваливаться на части. Корма под тяжестью башни опрокинулась, подняв к небу обломанные доски, похожие на высохшие кости. Затем начал крениться и нос. Немногие выжившие вилы в панике плыли назад к острову. Всё было кончено.
   К Буривою спустился Арнгрим.
   - Хо-хо, повеселились мы на славу! Умей эти бабы строй держать и щитами пользоваться, они бы нам показали.
   - Вторая палуба...
   - Ни единой не осталось. Представляешь, венд, там такая красотка была - волосы рыжие, что твоё пламя, никакая ирландка не сравниться, глазищи голубые, в волосах венец, и меч такой длинный в руках... Так она, сука, Фьялля и Хельги зарубила, пока я до неё не добрался!
   - Сколько ты потерял?
   - Человек десять. Многовато, конечно, но это была добрая схватка и достойные смерти. А у тебя, венд?
   - Не знаю пока, но вряд ли больше. Дай своим датчанам несколько часов отдыха, а потом пойдём тот остров штурмовать. Вряд ли там осталось так уж много воинов... то есть, воительниц.
   - Да, а то ребята что-то ругаются, добычи мало.
   - Твои ребята будто вчера на свет родились, Арнгрим. Чего они хотят от явно военного корабля? Пусть на тот терем на острове глянут. Вряд ли те, кто его держат, так уж бедны.
   - Если только на колдовство не нарвёмся.
   Буривой рассмеялся.
   - Мы только что отправили к ворону не меньше двух сотен этих красоток, и колдовством их я пока не впечатлён. Умей они что-нибудь, не проще ли было бы сразу нас волной прихлопнуть, или чудище водное напустить, не знаю там? Чтобы корабли и людей... или кто они там... не терять?
   - Быть может, ты и прав, венд, но что-то мне не по себе.
   - Ужель старый Арнгрим уже не тот, что раньше?
   - Ходишь по тонкому льду, венд, - сощурился датчанин. - Здесь и сейчас мои люди признали твоё главенство, ибо ты искусен в командовании войсками. Но поберегись, когда поход закончится...
   Рука Буривоя крепко стиснула рукоять секиры. Боевая ярость грозила вырваться на волю. Не время. Отнюдь не время.
   - Арнгрим, не испытывай меня.
   Серые глаза Буривоя встретились с синими - датчанина. Синие проиграли.
   - Ладно, Гарм с тобой, венд. Пусть люди отдохнут. С конём морей что делать?
   - Обыщем как следует, лебедя снимем, паруса посмотрим, может, и нам сойдут. Что надо, себе заберём, корабль затопим. На острове нас явно ждут находки поинтереснее.
   Арнгрим кивнул, соглашаясь с Буривоем. Развернулся, показывая, что разговор окончен.
   Сзади чуть слышно кашлянули. Это был Ярополк.
   - Мы потеряли четверых, Буривой, ранено человек тридцать, включая меня, - он показал наспех перевязанное предплечье. - Пустяки, чуть-чуть чиркануло, зато будет, что девкам в Волине показать. Указания какие?
   Буривой повторил ему то же, что и Арнгриму. Сейчас людям нужен был отдых.
  

3

   Гавань вилы обустроили на западном берегу, противоположном от тех речных ворот, которыми вошли варяги. То была небольшая природная бухта, отрезанная от речного простора двумя изогнутыми волнорезами, на конце каждого - по башне.
   Из башенок - таких же резных, трёхярусных сооружений, как и наверху гранитной арки - в варягов полетели стрелы. Воду взбаламутили ядра катапульт, Буривой приказал рассредоточиться. Незваных гостей уже явно ждали - на волнорезах кишели лучницы, на берегу выстроились квадратом копейщицы, явно защищённые получше тех, кто уже встретился варягам в морском бою.
   - Чего и следовало ожидать, - Буривой не слишком удивился, когда его взору предстала тяжёлая, обросшая водорослями и ракушками цепь, что преградила собою вход в гавань.
   - Кошки у нас есть? - спросил ободрич Ярослава.
   - Обижаешь, воевода.
   - Прекрасно. Пусть корабли Хедина и Драгомира подойдут к башням. Их люди почти не принимали участия в морском бою, так что предоставим это дело самым свежим. Захватят башни, опустят цепь, мы войдём в гавань.
   - Разделяться не опасно?
   - Сколько их там осталось? Я вижу не больше сотни на берегу и хорошо если по полтора десятка на волнорезах. В этих башенках больше чем десятку человек уже не продохнуть будет.
   - Но чародейство...
   Буривой махнул рукой.
   - Выполняйте, Проно ради! Пока что у этих девочек я вижу не больше ведовского искусства, чем у каких-нибудь бьярмов. А ума явно меньше, такие богатства столь малыми силами защищать.
   Два корабля, отделившись от общего клина, на всех вёслах двинулись к башням. Вода вокруг них бурлила от ядер и стрел, но и варяги были не промах, отвечая врагу тем же; к тому же на сей раз они превосходили вил числом. Вскоре по стенам башен заскрежетали крючья кошек, воины Драгомира и Хедина устремились на приступ. Яростная схватка продолжалась, кажется, не больше минуты. В левой башне заскрежетало, цепь провисла. Вилы, покидая посты, бежали по волнорезам к квадрату копейщиц на берегу, варяги устремились за ними.
   - Кому-то не то славы мало, не то жить надоело! - проворчал Буривой. - Вперёд!
   И три ладьи, неся потрёпанную и порядком усталую, но ещё жаждущую схватки команду, вошли в гавань самодивьего острова.
   Взмутив прибрежные воды, варяги высыпали на берег. В воздухе стало не продохнуть от стрел и сулиц, защёлкали баллисты, собирая кровавую жатву. Вода покраснела, убитые соратники катились под ноги товарищам, люди падали лицом в скользькую гальку. Копейщицы, сомкнув щиты, выставили навстречу врагам длинные копья.
   Жало сариссы метнулось к лицу Буривоя.
   - Бей вас Проно, сучки! - выругался ободрич, закрываясь щитом. Оружие вилы ударило в обитое кожей дерево, Буривой резко повернул руку, отталкивая копьё в сторону. Свистнул топор в руке варяга, разрубая ясеневое древко.
   Под ноги Буривоя покатился какой-то невезучий датчанин.
   - А чтоб тебя! - Буривой едва успел переступить тело. В щит ударило ещё одно копьё - вила пыталась оттолкнуть его назад в воду. Ободрич согнул левую ногу, правая поехала по гальке, упёршись в бездыханное тело, ничком лежавшее у линии прибоя.
   Взревев, Буривой рубанул ещё раз, снова хрустнуло дерево.
   - Рубите им копья! Или ныряйте под них! - крикнул предводитель варягов, бросаясь в бой. Обезоружив двух копейщиц, ему удалось создать первую брешь во вражеской обороне. Оказавшись лицом к лицу с первой из врагов, Буривой ударил секирой сверху вниз и справа налево, наплечник - судя по всему, бронзовый - поддался под чёрным лезвием. Брызнула уже знакомая Буривою ярко-розовая кровь.
   Где-то справа ярился Арнгрим, врубившись во вражеский строй во главе своих датчан. Обычно варяги строились клиньями, но сейчас было не до этого. Даже толковую стену щитов построить не успели.
   Но атака варягов не захлебнулась. Всё больше и больше воинов, выбираясь из драккаров, присоединялись к сотоварищам, на флангах воины Хедина и Драгомира, преодолев волнолом, мчались со всех ног на "пляску валькирий", да и сталь варягов легко рубила бронзу их противниц. Вилы дрогнули, их строй начал пятиться назад, оставляя тела сестёр по оружию.
   - Поднажмите! Обратим их в бегство! Ну же! - кричал Буривой, щедро колотя секирой в круглые щиты и изящные бронзовые доспехи. Ободрич не питал особой надежды, что его услышат за лязгом клинков и гвалтом сражающихся, но всё же нужно было подзадорить хотя бы тех, кто бился с ним сейчас плечом к плечу.
   Быстро оглядевшись по сторонам, Буривой понял, что врубился во вражеский строй ряда на четыре, не меньше. Рядом с ним сражались те, к кому он привык.
   Ярослав прикрывал Буривою правый бок. Он отбивался от двух наседавших на него вил, ни на миг не переставая истово молиться:
   - Святовит, призри на меня и дай силы моему клинку. Жива, огради меня от стрел и клинков покровом своим. Триглавый, посети сердца врагов моих, чтобы окутал их страх...
   "Что ж, кто идёт в бой молча, кто кричит во всё горло, а Ярко молитвы читает. Каждому своё", - подумал Буривой, уклоняясь от копья и рубя по чьему-то шлему в ответ. Люди устали, ритм схватки спадал, отчаянная рубка сменилась обменом редкими, но мощными ударами.
   Сзади шли Актеву и Стейн, ещё поодаль - другие венды из Буривоевой дружины. На флангах уже вступили в схватку воины Хедина и Драгомира.
   - Давайте, давайте, братцы! Они уже колеблются!
   Буривой раскроил очередной череп, втискиваясь в новый вражеский ряд. В тесном бою длинные копья скорее мешали, чем помогали вилам, они хватались за длинные кинжалы, смахивающие скорее на охотничьи ножи. Если бы не отменная ловкость воительниц, то и дело находивших слабые места в кольчугах, то быть бы им уже трупами.
   Обдрич с силой толкнул другую противницу, освобождая место для размаха секирой, и на миг обомлел.
   Перед ним стоял высокий воин в великолепном доспехе: на серебристом нагруднике раскинула крылья выложенная зернью Жар-птица, накинутый поверх доспеха плащ расшит жемчугом и изумрудами. Шлем воина венчала фигурка оленя, в руках он держал длинный бронзовый клинок, тонкий, как солнечный луч. Судя по сложению, это явно был мужчина.
   \ - Эй, я тут воеводу встретил! Ярко, Актеву, Стейн, подсобите маленько!
   Тонкий меч свистнул над Буривоем - не пригнись он, стал бы уже на голову короче. Ободрич поднял голову, клинок устремился сверху жалом вниз. Лицо обожгла боль, левый глаз залило кровью.
   - Раздери меня черти, его меч режет сталь, как рогожу!
   Не дожидаясь, пока противник рубанёт снова, Буривой двинул его щитом. Предводитель вил потерял равновесие, но всего лишь на минуту: от удара секиры, который должен был рассечь его надвое, воин легко увернулся.
   Новый выпад, Буривой едва успел подставить щит. Шагнул вправо, втихомолку молясь, чтобы ему прикрыли спину. Ударил снова.
   Чёрный металл столкнулся с золотистым. Раздался звон, словно лопнула струна. Секира спружинила в Буривоевых руках.
   Противник Буривоя нанёс секущий удар справа налево. Тонкий клинок мало того, что остался цел, столкнувшись со сталью - он срезал верх щита, словно тот был тряпичным.
   - Разрази меня Проно! - сорвалось само собой у ободрича, когда он едва увернулся от удара, что должен был пронзить его насквозь. Острие меча вспороло наплечник, и сейчас он держался на одном честном слове.
   Буривой метнул бесполезный теперь щит в лицо какой-то виле, Ярослав снёс ей голову, воспользовавшись замешательством. Перехватив секиру двумя руками, Буривой прыгнул на врага, метя в незащищённую шею. Тот поднял вверх рапиру, снова раздался звон, полетели искры - но сила прыжка отклонила лезвие в сторону. Изукрашенная рукоять вырвалась из руки предводителя вил, секира гулко ударила в доспех врага там, где шея переходит в плечо. Доспех выдержал, но смялся, лицо мужчины исказила боль.
   - Что, проняло? - рассмеялся ободрич. Он занёс секиру над головой, чтобы нанести последний удар. Готов был поклясться, что чувствовал, как под её ударом хрустнули кости...
   Он зажмурился, чтобы не ослепнуть от внезапного блеска. Как будто солнце ударило прямо в глаза.
   - Что за чертовщина... - злобно прохрипел Буривой. Налетел ветер, звуки стали глуше, глуше, ещё глуше - совсем исчезли. Земля ушла из-под ног, он потерял равновесие, рухнул вниз... или вверх... как бы определить направление?
   Грудь обожгло, как будто раскалённым железом ткнули. Буривой закричал от боли - но из раскрытого рта не вырвалось ни звука. Он попытался вдохнуть - и не смог, только жестокая боль пронзила рёбра. Заболели глаза, что-то потекло из носа и ушей.
   А грудь жгло, жгло всё сильнее. Сейчас прожжёт насквозь, словно тряпичную куклу, на которую упал уголёк. Буривой снова попытался закричать - и снова лишь беззвучно открыл рот, хотя горло заболело от натуги. Что-то подхватило его, понесло вверх... или в сторону...
   Боль стала совершенно невыносимой, ободрич понял, что чувствуют клятвопреступники, которых живьём варят в масле. Она затопила всё его тело, всё естество, выжгла мысли из головы - и на самом пике боли пришла милосердная тьма.
   Буривой потерял сознание.
  

4

   Первым чувством Буривоя были тошнота и пронизывающий холод: варяга трясло в лихорадке, ожог на груди нестерпимо болел. Он пытался забыться сном, но получалась лишь тяжёлая, спутанная полудрёма, от которой разболелась голова.
   Буривой открыл глаза - вернее, один, правый. Открыть левый что-то мешало, какая-то повязка. От яркого света по щеке тут же потекла слеза.
   Где-то справа трещал огонёк, кто-то точил ножи. От запаха еды Буривоя затошнило ещё сильней. Варяг приподнялся, наклонился вбок. Его, казалось, вывернуло наизнанку - но изо рта свесилась только тоненькая ниточка кислой слюны.
   Он бессильно повалился на спину. Кажется, лежал он в каком-то гамаке, сделанном из плаща, натянутого между стволами двух берёз. Другой свёрнутый плащ служил ему подушкой, третий - покрывалом. Над Буривоем переплетались кроны, сквозь листву пробивался солнечный свет, падая прямо на лицо. Застонав, Буривой попытался зарыться головой в плащ.
   - О, наш конунг очнулся, - донёсся ехидный голос Актеву.
   Буривой поднял голову. Несносный датчанин стоял у изголовья; с охотничьего ножа в его руке капал жир.
   - Убери... это, - прохрипел ободрич. - Я сейчас желудок выплюну к чертям собачьим.
   - Что убрать? А, нож... - он воткнул его в землю. - Тьфу ты, а я думал, ты захочешь перекусить. Три дня сна утомляют, знаешь ли.
   - Ск-колько?
   - Три дня мы кукуем в этом лесу, и хоть бы одна живая душа проскочила. Ярко травы какие-то собрал, я не понимаю в этом ничего. Ворожил тут над тобой, лоб обтирал, в рот отвар лил. Сказал, три дня тебе пролежать надо, чтоб ты хотя бы переноску выдержать смог. А глянь-ка, не соврал.
   - Переноску куда? В каком мы лесу? Что вообще тут творится? - голова Буривоя расклывалась, словно по ней шестопёром заехали. К боли в груди присоединился зуд раны на лице.
   - Переноску куда-нибудь, должна же тут хоть одна живая душа жить. В каком мы лесу - кто бы мне подсказал, но похоже на страну моравов или дунайскую Болгарию. Творится тут... да одному Висельнику ведомо что. Мы рубились на том пирсе, помню, ты с тем ясенем битвы сцепился, я - с какой-то бабёнкой, Ярко мне спину прикрывал. И тут - трах, бах, темнота, земля кувырком - и темнота. Падаю куда-то, воздух ртом хватаю, как рыба, чувствую, что всё уже, надо вдохнуть - а дышать-то нечем. Не успел испугаться, как обо что-то спиной брязнулся. На миг я, кажется, в обморок грохнулся, потом глаза открываю - мы на этой полянке. Ты лежишь без сознания, я вообще подумал, что мёртвый. А рядом на земле стонут ещё наши - Ярко, Стейн, Хальвдан, ещё человека три из твоей дружины, я их не запомню никак. Словом, те, что рядом с тобой в бою были, те и здесь. Где остальные, где Арнгрим, где Мешко, где Драгомир - Хель знает. Ну, мы то все живы-здоровы, разве что опешили чуток. Тебе вон лежанку соорудили, Ярко твои раны перевязал да тебя заговорил, пока мы лагерь разбивали. Вчера с Хальвданом вепря добыли, второй день едим.
   - Ясно, - Буривой закрыл глаза. От рассказа Актеву ему почему-то захотелось спать. - Я посплю ещё маленько.
   - Давай, только не увлекайся. Ты у нас теперь конунг - мы здесь одни в этом лесу, и ты самый главный. Надо тебе подходящий гард добыть!
   - Добудем, добудем, - пробормотал Буривой. Его мысли будто неслись по течению.
   Он засыпал. Ему снились мать, и то предсказание, которое она сделала ему, когда он уходил.
   Двенадцать лет назад - родной двор, конь, которого он когда-то кормил яблоками, выстроившаяся за воротами Вышанова рать. Дружинники перешёптываются - каким-то окажется их новый соратник?
   Оберег, который мать повесила на шею... он ведь так и носил его все эти годы. И именно он нанёс ему этот ожог.
   Или же - спас от чего-то более страшного?
   "...Только скажи ему, чтобы трёх вещей не делал вдали от дома: не покидал княжьей службы ради наживы, не посягал на землю, где живут девы-воительницы и не брал в жёны девицу, что имеет старшую сестру." - шептала ему на ухо мать, повторяя слова, слышанные ею от богини во сне. Странно, что вспомнил это он только сейчас. Тогда никакокого значения этим словам он не придал.
   "Мама, прости меня", - сказал Буривой, но родной двор начинал блекнуть, словно был написан красками и оставлен под дождём. Воздух сгустился, слова растягивались, движения - как будто сквозь кисель.
   - Это ваш предводитель? - спросила у него мать незнакомым мужским голосом - суховатым, скрипучим, как треск полена в очаге.
   - Да, отче, - ответил ей отец голосом Ярослава. - Мы бы пошли с тобой, говорю же. Да вот только не знаю я, выдержит ли...
   Что-то сухое и шершавое коснулось повязки на Буривоевом лице. Варяг заморгал, пытаясь удержаться на грани сна и яви. Снова вернулась боль в груди. Он застонал.
   - Кровь кто останавливал?
   - Я, отче.
   - Неплохая работа. Глаз цел, я надеюсь? А то и другой воспалиться может, и быть вашему молодцу слепым.
   - Цел, только веко рассекли. Шелом лезвие задержал.
   - То не простое лезвие было, сынок. Оно и через седмицу убить может.
   Буривой открыл глаза. Прямо над ним стоял высокий мужчина... нет, уже старец. Белая рубаха, вся расшитая "солнышками" и обережными символами, в руке - посох, увенчанный бронзовым набалдашником в форме головы о четырёх ликах. На шее - целое ожерелье из оберегов. Длинные волосы и борода, когда-то, судя по всему, светло-русые, а ныне густо пересыпанные сединой.
   Волхв. И судя по миниатюрному Световиту на посохе - не из последних.
   - Проснулся, сынок? - обратился он к Буривою всё тем же голосом, суховатым, трескучим и тёплым. - Рано, рано ещё... Поспи... Спи...
   Он водил рукой над Буривоевым лицом так, что длинные рукава рубахи щекотали щёки. Ему захотелось что-то спросить у волхва. Надо бы... а, чёрт, потом. Сейчас и впрямь надо как следует выспаться. Сон восстановит силы. Вон, и грудь не болит уже...
   Буривой сам не заметил, как снова уснул. А волхв всё также водил руками над его лицом, бормоча молитвы вперемешку с простыми успокаивающими словами. Просил Мокошь не обрывать покуда нить Буривоя, Велеса - не звать его в свои чертоги, а вместо того - исцелить его, как исцелил он некогда Перуна, тридцать лет и три года лежавшего на печи.

5

   Когда Буривой открыл глаза, этот волхв всё так же сидел возле него. Но вот были они уже не в лесу, а в какой-то незнакомой ободричу светёлке. Взгляд Буривоя скользнул по резному окошку, широкой печке, столу, застеленному белой скатертью. Кто бы тут ни жил - он явно не был беден, но не любил показной роскоши.
   - Вот, наконец-то. Пришёл в себя, победитель драконов?
   Буривой открыл рот, в горле запершило. Закашлялся. Волхв поднёс к его губам крынку молока.
   - Пей давай. Ты столько провалялся, что горло уже говорить разучилось.
   Ободрич пил, покуда хватило дыхания. Затем снова закашлялся.
   Если не считать этого, он чувствовал себя вполне здоровым. Грудь не болела, левый глаз тоже был в порядке.
   - Какой... день? - наконец выдавил из себя Буривой. - Кто ты? Где...я? Что случилось?
   - Не всё сразу, - рассмеялся волхв. - Даже наш Плишка, заплечных дел мастер, не задаёт вопросов с такой скоростью. Итак, сегодня седмица по Маковею - я погрузил тебя в ведовской сон, ты в нём почти месяц пролежал.
   Буривой ошеломлённо рухнул на кровать. В голове всё смешалось.
   - Наповал сразило? Да ладно тебе, с кем не бывает. Вон, хозяин-то лесной всю зиму в берлоге почивает, и ничего. Остальные вопросы ещё занимают?
   - Давай уж...
   - Люблю людей, что всегда открыты новому. Что до меня, то имя мне - Богухвал сын Богумира, роду белых хорватов, простой богомолец. Да, кстати о них или, вернее, о нас - ты, думаю, уже понял, где находишься. Здесь Городничек в земле Горана Всеславича, великого князя хорватов от Бусовых гор до самого Буга-реки. Он правит из Стольского городища, в трёх днях пути отсюда.
   - Но... как я тут...
   "Простой богомолец из волхвовского рода, живущий при дворе великого князя и способный исцелять раны так, что даже шрамов не остаётся. Конечно же. Провидец, не меньше".
   - Обо всём по порядку. Что с тобой сталось, мне, признаться, не до конца ясно. Почуял, будто в лесах в полусотне вёрст от Стольского произошло нечто необычное, волшба, которой я на своём веку не видел. Пока суд да дело, добрался до вас лишь к третьему дню. О ваших деяниях мне рассказал твой приятель Актеву, но слушать его россказни... пусть для девиц их прибережёт. Оберег твой видел - он, кстати, расплавился, будто в кузнечном горне, так что прости.
   - Ничего страшного. Продолжай.
   - Ты весьма любезен. Так вот, мнится мне следующее: побывали вы явно в Индерии, в том я убеждён. Ваши противники по вам каким-то заклинанием врезали, что-то вроде dvara dune... хм, прости, не знаю, как это по-людски сказать. Словом, вас хотели выкинуть из Индерии куда-то за грань мира. Может, в Пекло, может, вообще туда, откуда Хала пришёл. Явно не в Ирий, хотя враг их знает. Однако же, твой оберег защитил тебя и заодно тех, кто был рядом. Не могу сказать, как он работает, но, по-видимому, возвращает человека туда, где был некогда выкован. Оберег древний, ещё Бусовых времён, если не раньше, и сделали его где-то здесь. Уж не знаю, как он достался твоей матушке, но ты ей в землю поклониться должен - она тебя почитай что второй раз родила. Расплавился оберег от... как бы это пояснить... ну, скажем так: оттого же, отчего искры летят, когда клинки сталкиваются. Две силы, столкнувшись, рождают пламя...
   - Так, так, так, - взмолился Буривой. - Не надо премудростей, прошу. Не обессудь, Богухвал, я благодарен тебе - но вашего ведания моя голова и так вместить не может, а сейчас так тем более.
   - Прости. Одним словом, как бы то ни было, ты здесь, в земле белых хорватов. Твои молодцы тут вовсю гуляют, Актеву уже притчей во языцех стал - но о нём ты ещё услышишь. Князь Горан тебя видеть хочет, когда поправишься. А ещё мне бы тебя познакомить кое с кем, - на последнем предложении Богухвал повысил голос.
   За дверью в светёлку что-то зашелестело, послышались приглушённые смешки.
   - Две красны девицы, которые считают, что умеют подслушивать и не выдавать себя, - прогремел волхв.
   Буривой бы испугался. Такому чародею неугодного в лягушку или мышь превратить - раз плюнуть. Но "красны девицы" были явно не робкого десятка - из-за двери донеслось перешёптывание.
   - Ай хороши хозяюшки, воду-то нашему больному носили, постель меняли, а как на глаза показаться, так на тебе!
   Дверь приоткрылась. В щёлке показалась половина девичьего лица, ещё совсем детского. Через миг поверх глянуло второе личико.
   - Входите, входите. Четырнадцать вёсен, уж на выданье пора - а гостя стесняются, что ж ты делать будешь? Тем паче, что вы там у него ещё не видели?
   Буривой почувствовал, что краснеет. Эти девушки помогали Богухвалу ухаживать за ним? Должно быть, ученицы волхва или что-то в этом роде, привычные к подобному... но всё же неприятно.
   Дверь наконец отворилась полностью. На пороге стояли две девушки в богатых свитках булгарской или хазарской работы, в девичьих очельях, с распущенными волосами
   И совершенно одинаковые. Одни и те же густые каштановые волосы, глаза цвета сумеречного неба, даже узорчатые очелья и височные кольца как по одним лекалам сделаны. Та, что слева, стеснительно прятала личико в волосах сестры.
   - Так-то лучше. Итак, это дочери нашего светлого князя... а что это я, пусть сами представятся.
   Девушки, обе раскрасневшиеся что твой маков цвет, улыбались, подталкивая друг дружку, но молчали.
   - Скромность есть украшение любого человека, - решил сделать первый шаг ободрич. - Итак, я Буривой, роду ободричей. Вас как величать, красавицы? Ну, например, тебя, - он показал рукой на правую девушку.
   - Дубравка.
   - А меня Векослава, - наконец подняла глаза вторая.
   - Вот видите, совсем не страшно.
   "Ещё раз, кто из вас кто? Кажется, Дубравка это та, что слева, у неё волосы чуть в локоны завиваются, в отличие от другой... как же голова болит".
   - Так, прошу прощения. Ты Дубравка, а ты Векослава?
   - Наоборот! - в один голос ответили княжны. Рассмеялись, и Буривой подметил ещё одно отличие. Дубравка (та, что справа, не путать!) хохотала не скрываясь, изчщно закинув голову на точёной шейке. Векослава же тихо прыскала в крошечный кулачок.
   - Ладно, ещё поболтаете. Прочь отсюда, жалкие смертные, а не то Змея на вас выпущу, утащит туда, где ни один юнак не отыщет! - рявкнул Богухвал, стукнув посохом по полу, аж горшки на печи подпрыгнули. Голос волхва сделал бы честь медведю, но глаза его улыбались.
   Всё ещё заливаясь звонким смехом, Дубравка и Векослава выскочили за дверь.
   - Отдохни, Буривой. Есть не хочешь?
   - Нет пока.
   - Позовёшь, когда проголодаешься. Вечером на прогулку пойдём, а пока полежи ещё.
   Ободрич хотел было возразить, но волхв уже поднялся, двумя могучими шагами достиг двери и грюкнул ею.
   "Весёлые тут люди, однако", - подумал Буривой, опускаясь на перины.
  
   6
   Как говорил Богухвал, Буривой пострадал не столько от ран - в них не было ничего сверхъестественного - а от чародейства, выпившего почти всю его жизненную силу вдобавок к силе оберега. Потому-то уже на следующий день после пробуждения Буривой предложил Ярославу позвенеть мечами - рука должна помнить оружие.
   По пути на ристалище из дома на окраине селения, где остановился Богухвал, друзья даже толком не успели поговорить - Городничек состоял из трёх улиц, и жило здесь хорошо если пара сотен людей под охраной десятка княжеских кметей. Прийти к нему, когда он очнулся, Ярослав тоже не смог: Богухвал вообще не пускал к Буривою никого, кроме Дубравки и Векославы, которые приехали к нему поглядеть на человека, свалившегося с небес.
   Городнический погост был под стать селению: простой длинный двухярусный дом из дубовых брёвен, крытый тёсом. Ни рва, ни вала - только частокол, ограждающий внутренний двор. Простая дверь с улицы вела прямо в гридницу. На скамейке сидел в полудрёме однорукий кмет, седой как лунь. Он без особого интереса кивнул вошедшим.
   - Не очень надёжная защита. Тут есть хоть кто-то, не годящийся нам в дедушки, и при этом с руками-ногами на месте? - спросил Буривой.
   - Да есть, вон, Плоскиня у меня пару раз меч из рук выбивал. Но он не местный, с княжнами приехал. А здешние все раненые или старики. Места-то здесь глухие, но спокойные, ни разбойников, ни даже тебе волков. Я так понимаю, Богухвал поэтому нас сюда и притащил.
   За этот короткий разговор они прошли всю гридницу до двери, что вела на ристалище.
   - Хо-хо! Наш мертвец воскрес! - Актеву сгрёб Буривоя в объятиях.
   - Да, да, я тоже скучал по тебе, пока спал, - ответил ободрич.
   - Ярко убил Богухвала?
   - Что?
   - Ну, как в сагах. Змей запер прекрасную деву в своей башне и никого к ней не пускает. Приходит отважный воин, убивает Змея, женится на деве. Так вот, волхв - как змей...
   - Актеву, а ты шутить так и не научился. Есть вещи, которые не меняются.
   - Как спалось, Буривой? - тянул руку Стейн.
   - Великолепно. Как вы тут ещё не прокисли, в этой-то глуши?
   - Актеву с Ярко пьют как не в себя и пугают народ небывальщинами. Мы с Гринем, Шершнем, Хватом и Хальвданом в зернь режемся. Хальвдан ещё бабушке какой-то кровлю починил, а то протекала по осени.
   Буривой по очереди поздоровался со всеми соратниками. Семь человек из двух с половиной сотен... он постарался отогнать чёрные мысли.
   Во дворе было ещё двое стариков из числа городнических кметей - Воист и Дражко. Остальные, как объяснили Буривою, на погосте появлялись редко, предпочитая отсиживаться по домам, где почитали за честь принять княжьего воина.
   "Кмети-калеки или просто те, о ком некому позаботиться в старости, отправляются сюда", - понял Буривой. У него возникли неприятные сравнения со свалкой, но он отбросил эту мысль. Как и другую - что будет с Городничком, если на него всё же кто-то нападёт? Он в одиночку смог бы, наверное, раскидать всю здешнюю залогу, да много ли в том чести?
   На другом конце ристалища Буривой заметил другую группу людей - человек пять или шесть, все в красных рубашках, чёрных кожаных штанах и высоких охотничьих сапогах. Денёк выдался тёплый, ободрич подумал, не жарко ли им так.
   - А это что за добры молодцы? - указал на них варяг.
   - Всадники Святовита, люди какого-то Ольгерда, - ответил Хальвдан. - С княжнами приехали позавчера. Что скажу - странных тут людей в храм набирают.
   Из группки всадников вышел коренастый человек лет двадцати на вид, но уже с усами, свисавшими ниже подбородка. Широкое лицо и крошечные чёрные глаза выдавали в нём степнячью примесь.
   - Ты Буривой, о котором говорят, что он побеждал змеев и овладевал ведуньями? - в голосе широколицего звучало высокомерие. Обычно за такой тон Буривой сразу распускал кулаки, но здесь он всё же был гостем.
   - Я и впрямь Буривой, а что обо мне говорят - того не ведаю. А с кем имею честь?
   - Плоскиня аварский сын, из Святовитовой дружины. Не слишком тут зарывайся, мой тебе совет.
   - А то что? И как человек, не знающий отца, смог попасть в священную конницу?
   - Плоскиня, ты забыл, как меч свой за оградой искал? Так Буривой посильнее меня будет, - донёсся Гринев голос.
   Остальные молодцы в красных рубашках с четвероконечным крестом верховного бога подошли ближе.
   - О, за матушкой-гусыней и гусята подтянулись, - прыснул Актеву.
   Плоскиня, кажется, пропустил Гриневы слова мимо ушей.
   - Говорят, тебе нет равных на топорах. Это так?
   - Не знаю. А ты хочешь свой топор за городом искать?
   Варяги рассмеялись, в глазах божьих всадников блеснула злоба.
   - Силён ты речи говорить, - процедил сквозь зубы Плоскиня. - Проверим, каков ты в деле?
   Буривой шагнул вперёд.
   - Может, поберёгся бы? - спросил Стейн. - Ты только вчера в себя пришёл, а Плоскиня нам хоть и не чета, но всё же достойный противник.
   - Да чёрт с ним, - отмахнулся ободрич.
   Варяги и люди Плоскини расступились. Сняв со стены по щиту и тренировочному топору, противники встали друг напротив друга.
   Плоскиня ударил - быстро, сильно, но без особой сноровки. Буривой боялся, что будет хуже, но, кажется, целительный сон волхва позволил ему как следует восстановить силы: от ответного удара варяга аварский сын пошатнулся. Буривой обрушил на него град ударов, тесня Плоскиню к ограде. Всадник лишь вяло отбивался.
   Когда до частокола оставалась лишь пара шагов, Плоскиня в ответ на очередной удар оттолкнул Буривоя щитом. Ободрич на миг растерялся, аварин ударил снова, а затем ещё раз, явно вкладывая в удары все силы. Щит ободрича треснул.
   - Дерьмо, - сплюнул варяг. - Надо заканчивать эти танцы.
   Над его головой засвистел воздух. Пригнувшись, Буривой выбросил вперёд и вверх руку с топором, вывернув её так, чтобы тупое лезвие Плоскининого оружия ударило в обух. Глухо звякнула сталь.
   - Плоскиня, ты никак решил, что в настоящем бою дерёшься? - крикнул Актеву. Варяги возмущённо загудели.
   - Да ладно вам, что он мне сделает? - крикнул Буривой в ответ.
   Зря. Дыхание сбилось, отвлеклось внимание, топор Плоскини плашмя ударил по бедру. Буривой припал на колено.
   - Раз! - отсчитал кто-то из всадников.
   Скверны дела. Тренировочные поединки велись до трёх пропущенных ударов, или до первой крови, или пока один из соперников не лишится оружия или не будет вытеснен с поля. Буривой пытался взять натиском, прижав Плоскиню к ограде ристалища, но просчитался.
   Следующий удар Плоскини пришёлся в самый край щита.
   - Мог бы и дать встать, - прохрипел Буривой, рывком поднимаясь на ноги. - Коль у вас в храме не учат честным поединкам, что ж - научу я.
   - Побереги дыхание, варяжек, - насмешливо парировал Плоскиня.
   - Сам побереги! - отрезал Буривой, вкладывая все силы в очередной удар.
   Щит Плоскини треснул под топорищем, кусок его упал на землю ристалища. Аварский сын опешил, Буривой ударил снова - плашмя и наотмашь, так, чтобы топорище прошло в волоске от лица противника.
   По замыслу ободрича, Плоскиня должен был отшатнуться, потеряв равновесие. Но вместо этого под обухом топора хрустнул нос Буривоева противника.
   Плоскиня замер, наклонился в сторону. Отбросив щит, поднёс к носу руку, словно не понимая, что случилось. Между пальцев вился ручеёк крови, несколько капель упали на чёрную землю ристалищного поля.
   К Плоскине бросились его люди, к Буривою - варяги.
   - Буривой победил! Я же вас предупреждал! - в голосе Гриня звучало торжество.
   - Дай посмотрю, что я там тебе своротил, - сказал Буривой Плоскине.
   - Сами разберёмся, - буркнул кто-то из всадников.
   Пожав плечами, Буривой повернулся к своим.
   - Ярко, сколько раз, ты говоришь, он у тебя меч выбивал? Да он дерётся чуть лучше обычного кмета из дружины не слишком могучего князя!
   - На мечах он чуть получше, в отличие от меня. Что сделано, то сделано.
   - И то правда. Тут есть какая-то корчма?
   - Ну а где же мы с Актеву напивались?
   - А черти вас знают. На какие шиши будем пить, кстати?
   - Гринь детишкам корчмаря игрушки вытачивал, а я ему подарил вилины серьги, что в Индерии нашёл - дочке на приданое. Теперь нас там бесплатно угощают. Пойдём, а то ты, кажется, уже вкус пива забыл.
   Городническая корчма была, по сути, комнатой в одном из городских домов, единственным отличием которого от других была облупившаяся вывеска с караваем и кружкой пива. Гости тут, кажется, случались редко: когда-никогда пройдёт купец или калика перехожий, идущий на Святовитово поле поклониться святым местам, да по зиме княжий мечник за полюдьем нагрянет. Потому-то варягам никто не мешал. Первую чару пустили по кругу, как велел обычай поморских славян.
   - Да охранят нас Святовит и Сварог на всех путях наших! - провозгласил Буривой, подняв кружку кверху, первым отпив и передав Ярославу. Пиво было сладковатым на вкус ободрича, но неплохим. Даже не разбавляли.
   - Да обойдёт нас Чернобог и вся нечистая сила его! - произнёс Ярослав.
   Актеву призвал "Одина, которого венды зовут Велесом", Гринь - Мокошь-Богородицу, Хальвдан - Тора, "а по-вендски Перуна", Шершень - Живу, целительницу и покровительницу воинских женщин, Хват - Даждьбога, Стейн - всех предков тех, кто сидел за столом. На этом обрядная чаша завершилась, дальше пили уже безо всяких молитв.
   - За нашего Буривоя, который спас нас и готов вести к новым свершениям! Ты же готов, Буривой? - поднял свою кружку Гринь.
   - Прямо сейчас на дракона поведу, - улыбнулся ободрич. Он согласился на авантюру Арнгрима, погубил в Индерии почти всё войско, но сподвижники всё равно были верны ему.
   - "Достоин ли я такой преданности?" - спросил себя Буривой.
   - Чего-то ты не весел, - заметил Актеву.
   - Да так, ничего, - Буривой сделал глоток. Пиво пошло не в то горло, ободрич гулко закашлялся. Стейн и Ярослав одновременно хлопнули его по спине с двух сторон, отчего ободрич больно ударился грудью о край стола.
   - Ну вас к чёрту, друзья, так и убить можно, - просипел Буривой, когда дыхание вернулось.
   - У нас гости, - Хальвдан, сидевший точно напротив входа, махнул рукой.
   Повернув голову, Буривой увидел двух княжьих дочерей. Дубравка и Векослава держались за руки, неуверенно переминаясь на пороге. Кажется, они никогда не были в подобных заведениях.
   Актеву поднялся из-за стола.

- Счастливо пиршество,

Которое девы,

Душою прекрасные,

Достойным сочли посетить.

Как Фрея средь Асов,

Горана дочери

В вендской земле.

За счастие ваше

Мы поднимаем

Заздравную чашу!

   - Благодарим тебя, витязь, - рассмеялась Дубравка.
   - Идите к нам, мы красных девиц не обижаем, - приветственно указал рукой Буривой.
   Варяги потеснились, освобождая место во главе стола между Буривоем и Ярко. Княжны, всё ещё стесняясь, уселись, чинно сложив руки на передниках.
   Непослушная прядь Векославы, выбившись из-под очелья, упала на плечо Буривоя. Привычным заботливым движением ободрич заправил его обратно.
   Княжна повернулась к Буривою, тёмно-синие глаза встретились с серыми. Благодарно улыбнулась, чуть прищурив глаза с пышными ресницами. Взгляд ободрича невольно скользнул ниже - по точёной шее, к уже округлившейся груди и стройным рукам Горановой дочери.
   - "Поистине, тот, чьей женой ты станешь - счастливейший мужчина под Сварожьим небом", - подумал Буривой. И только затем:
   - "Что я вообще делаю? Она мало того, что только вступила в девичьий возраст, так ещё и дочь князя, а не потаскушка из Волина или Старигарда".
   - Мы всё хотели к вам заглянуть, да не получалось. Этот несносный Плоскиня с нас глаз не спускает, даже с Богухвалом поговорить не даёт. Спасибо Буривою, что его уделал, - щебетала Дубравка.
   - А этот Плоскиня - он вам кто вообще? - спросил Буривой.
   - И какими судьбами вы вообще к нам заглянули? - добавил Актеву.
   - Ой, я даже не знаю, на что первой отвечать, - в отличие от немногословной Векославы, Дубравка уже явно кокетничала.
   - На твоё усмотрение, - сказал Ярослав.
   - Благодарю. А ты тоже всадник Святовита? Тебя выдаёт вот это, - Дубравка взяла в руку цепочку с четвероконечным крестом на Ярославовой шее.
   - Да, я родом с Арконы. Но решил, что надо свет повидать, а молиться, поститься и славить богов можно и в старости. Ну так что там с Богухвалом?
   - Прости. Нам просто редко удаётся пообщаться с чужеземцами. Богухвал - старый друг нашего батюшки, Горана Всеславича. Он главный волхв Святовитова поля под Стольским, и наш воспитатель.
   - Воспитатель? Чему же он вас учил? - заинтересовался Буривой.
   - Чертам и резам, греческому письму, гаданиям, знахарству и былинам. Он говорит: "Вы Даждьбожьи внучки и наследницы славных Буса, Межемира и Добреты, вы должны знать и помнить всё то же, что знают ваши братья, и даже больше, потому что женщина в доме как богиня", вот. Он занудный, но хороший, Богухвал. Мы, собственно, навестить его решили, а тут... вы, - щебетала Дубравка.
   - У вас есть братья?
   - Были старшие. Бус и Мирослав. Позапрошлой зимой приходили хазары, братишки повели рать, - Дубравка осеклась, украдкой смахивая слезу.
   - Они пали в битве? Но я не вижу в вашей земле хазарских наместников, - спросил Стейн.
   - Они встретили кошерищ на бродах через Буг, у наших рубежей, как Артамир Казгура в древние времена, - нашлась Векослава. - Хазар было вчетверо больше, с ними вся степь шла. Мы отбились, хоть и дорогой ценою.
   - Ваши братья пали славной смертью, - Буривою хотелось хоть как-то приободрить девушек. - Кто пал, защищая родную землю, тот нынче стоит за вас в рати Велеса, или Святовита, не важно. Ваши братья и в Ирии берегут вас. А будет воля богов - родятся вновь, и вы, быть может, даже будете качать их в колыбельке.
   Ему захотелось погладить Векославу и Дубравку по русым головам. Он сдержался.
   - Так и Богухвал говорит, - Дубравка явно пыталась вернуть голосу прежнюю звонкость. - Но откуда бы ему всё это знать?
   - Так верили древние ещё тогда, когда боги ходили по земле, а твой народ, дочь конунга вендов, и мой были одним целым, - сказал Актеву. - Не могут древние ошибаться.
   - Ладно, давайте о чём-то более весёлом, - Буривой решил положить конец этому разговору. - Мы давненько не пили, вам так не кажется?
   Варяги одобрительно загудели.
   - А вы, девицы, будете? - спросил Ярко.
   - Давай, напои мне дочерей конунга, Тор хмеля, - Стейн явно возмутился. - Это именно то, чего нам не хватает, чтобы в лучшем случае вылететь из чужой земли как пташка из плохой ловушки!
   - Да зачем поить-то. Пусть Даждьбожьи внучки просто благословят наше питьё, если захочется, - сказал Буривой. - Вам захочется, красны девицы?
   Дубравка, явно польщённая, горячо закивала.
   - А тебе, Векославушка? - спросил Буривой свою соседку.
   - Мне... тоже, - сестра Дубравки нервно теребила передник.
   - Тебе что-то не нравится?
   - Да нет, просто... не знаю... как-то странно это всё.
   - Привыкай, тебе княжьей женой быть и вместе с ним пиры давать!
   - И то верно, - Векослава снова широко улыбнулась Буривою.
   Старшая дочь корчмаря, румяная дородная сельская деваха, наполнила кружки. Полчаса назад Ярослав, Актеву или сам Буривой не удержались бы да звонко шлёпнули её по налитым ягодицам. Но при дочерях князя такого никто себе не позволил.
   Ярослав протянул Дубравке свою кружку. Княжна встала.
   - Думаю, мне надо поблагодарить вас за то, что вы спасли нас от надзора Плоскини, - начала она. - Ну и за беседу в том числе. Вы - варяги, воины, ищущие славы и добычи. То похвальное стремление для мужчины; об одном лишь прошу - чтобы вы в дальних странах помнили о законе богов, что над всеми нами, не обижали жён, детей и стариков, и никогда не нарушали ваших клятв. За вас, отважные витязи, и за вашу удачу!
   - Прекрасно сказано, - одобрил Актеву.
   Дубравка поднесла кружку к губам, глотнула раз, другой, третий. За столом раздался одобрительный ропот.
   - Оставь мне хоть чуть-чуть, - жалобно попросил Ярослав. Все рассмеялись, Буривой поймал себя на том, что снова любуется Векославой - как очаровательно она хихикает, прикрывая рот рукой.
   Наконец раскрасневшаяся Дубравка села, чуть пошатнувшись. Ярослав бросил обречённый взгляд в кружку, показал Актеву содержимое. Датчанин изумлённо присвистнул.
   Векослава чуть пригубила из Буривоевой кружки, сморщилась.
   - Скажи, Буривой, - шепнула она ободричу на ухо, - а вы, мужчины, часто это пьёте?
   - Это? Нет. Обычно то, что мы пьём, гораздо хуже.
   Княжну передёрнуло.
   - Да куда уж хуже?..
   - О, невинная душа, - усмехнулся Буривой. - Как будешь в Волине, загляни к старухе Гретель. Тогда здешнее пиво тебе сурицей Сварожьей покажется.
   - Я много где хотела побывать, но только теперь знаю место, куда меня совершенно не тянет.
   - На самом деле зря, Волин красивый город, если к Гретель не заходить. Волин, Аркона и Старигард - всё, что делается на Варяжском море, делается там. Все клятвы, все договоры, союзы, распри, сборы дружин... Есть ещё Бирка в стране свеев, но я её не люблю. Туда пускают христиан, от которых меня тошнит.
   - Христиане? Ты часто встречал их?
   - Встречал, правда, в основном всё-таки в бою. Подлый род, честно говоря. И непонятный. Представляешь, они рубят друг другу головы, не сходясь в вопросе, кто правильнее славит распятого бога!
   - Никогда их не понимала, хотя Богухвал много рассказывал о них. Как можно считать Землю-Матушку безжизненной, неспособной ни на что без чьей-либо сторонней воли? Они что, никогда не гуляли по полю, не говорили с родниками, не слушали птиц? Как может быть только один бог правильным? Разве у всех нас только одна правильная мать и один на всех родной дом?
   - То вечные вопросы, Векославушка. Иногда мне кажется, что христиане вообще не Боева корня, не может человек так мыслить. Я ему про славу и честь, он мне про искупление грехов. Я ему про деяния предков, он мне про своего распятого бога, жившего невесть где и не оставившего потомства. А посмотришь на них - так всё то же, что и у нас. Войны, распри, неправый суд. Ну и в чём же чистота учения их бога? Почему никак себя не проявляет уже восемь веков или сколько там прошло? Они уже Ирий на земле построить должны были.
   Буривой отпил из кружки. Векослава протянула руку.
   - Ещё хочешь? Тебе же не понравилось.
   - Я плохо распробовала.
   - Ну давай.
   Когда он передавал ей кружку, тонкие пальцы Векославы на миг коснулись его руки. Сердце пропустило удар.
   "Чёрт те что со мной творится. Как будем в большом городе, надо мне снять потаскуху и отодрать во все щели. А то уже начал заглядываться на княжеских дочерей, да ещё косу не начавших заплетать".
   Векослава сделала основательный глоток.
   - Голова немного кружится. Это ничего?
   - Ничего, сейчас пройдёт, ты не так много выпила. Но всё-таки не увлекайся, с непривычки плохо будет.
   - Тогда ладно. Знаешь, я тут вспомнила кое-что...
   - Я весь внимание.
   - Как я впервые увидела настоящего христианина. Нам с Дубравкой вёсен семь было. Пришёл откуда-то с болгарской стороны калика, старый, седой весь, заросший, только глаза на лице и видно. Заместо дорожной одежды какое-то рубище, подпоясан верёвкой, на шее цепь - я вообще сначала подумала, что он раб, пока крест на этой цепи не увидела. Нам сначала интересно стало, мы хотели ближе подойти, но Ольгерд не пустил, говорит, на нём вши могут быть.
   - Кем бы ни был этот Ольгерд, он правильно поступил. Но ты бы и не смогла подойти, скорее всего. Они не моются. Совершенно.
   - Ну так вот. Встал он перед тятей, крестом трясёт, кричит что-то на смеси греческого и славянского, не понять. Потом наконец успокоился немного, начал по-славянски говорить, но лучше бы он этого не делал. Рассказывал о том, что мы погрязли во грехах, что все наши предки горят в аду и мы отправимся туда же, если сей же час не своротим все идолы и не крестимся в Колоднице-реке. Описывал адские муки, как черти там сдирают с грешников кожу и варят их в кипящем масле. Мы с Дубравкой жались друг к дружке, как испуганные мышки, мне этот старик потом ночами снился, Богухвал испуг три раза вычитывал, пока я успокоилась.
   - Они вечно либо пугают, либо принуждают огнём и мечом. Правды нет за ними, вот и выкручиваются.
   - Буривой?
   - М-м?
   - Говорят, христиане уже начали принуждать славян к своей вере. Карантания под ними, франки теснят велетов... Это правда?
   - Правда, к сожалению.
   - Я так боюсь... Боюсь, что вместо Богухвала будет тот ужасный старик с юга, что меня заставят денно и нощно стоять на коленях на каменном полу, что затихнут песни на Коляду и Купалу...
   - Этого никогда не будет. Карантанцы слабы. Мы не они. Христиане нас боятся. Я не витязь, защищающий сирых и убогих, Векославушка - я викинг, морской разбойник. Я грабил христианские монастыри и разрубал кресты - и ни разу на меня не обрушилась кара их бога, хотя стоило мне посягнуть даже не на богиню, а на могучую колдунью - и вот я здесь, лишился почти всего войска и три недели без памяти пролежал. Если они придут сюда, я буду биться с удесятерённой яростью, биться, пусть даже паду замертво от усталости и ран. Эти земли никогда не склонятся перед крестом. Не бойся, родная.
   - Когда ты говоришь так, мне кажется, что и правда всё будет хорошо...
   Тёплое плечо Векославы прижималось к плечу Буривоя, её волосы щекотали его шею. Буривой шевельнул рукой - хотел немного отодвинуть княжну, но вместо этого натолкнулся на её руку. Их пальцы переплелись.
   Они глядели друг на друга и улыбались. Наверное, это длилось вечность или около того.
   - "А ведь она так и не сказала, кто такой Ольгерд и как он связан с Плоскиней и с ней" - на миг шевельнулась мысль в голове ободрича. - "Воспитатель? Но её воспитатель Богухвал".
   - "Да ну, наверное, воевода или какой чин из дружины, вот и поставил Плоскиню охранять княжну".
   - "Просто поставил охранять княжну воина из Святовитовой рати?"
   - "Чёрт побери, просто замолчи".
   Расстояние между их лицами было столь малым, что Буривой ощущал дыхание Векославы.
   - Что здесь, черти вас дери, происходит? - голос, больше похожий на волчий рык, вырвал Буривоя из оцепенения. Отпустив руку княжны, он сжал древко секиры, глядя на вошедшего. Остальные варяги тоже подобрались.
   Векослава, ойкнув, прижалась к Дубравке.
   - Вы по-славянски вообще разговариваете? - не унимался мужчина выше Буривоя на голову и раза в полтора шире в плечах.
   "Плохи дела", - подумал Буривой, осматривая его кольчугу, тяжёлый меч в обшитых бархатом ножнах хазарской работы, шлем, увенчанный соколом-Рарогом. Всё это выдавало в вошедшем человека очень высокого положения и притом удачливого воина.
   - Разговариваем. Чего орёшь? - нашёлся наконец Буривой.
   - Векослава, что ты тут делаешь? С Дубравкой всё понятно, ветер в голове, но ты-то куда? Ты понимаешь, что это за люди?
   Сорвавшись с места, Векослава бросилась к мужчине, обвила руками его шею. Буривой почувствовал, как вскипает.
   - Ольгерд, ты всё неправильно...
   - Семь мар мне в глотку, что от тебя за запах? Давно ты по блеваловкам с разбойниками кобылью мочу хлещешь?
   - Кем бы ты ни был, следи за языком, когда говоришь с княжьей дочерью! - сорвался Актеву.
   - Я Ольгерд Рудомирович, жупан Подолья, воевода Святовитовой конницы и жених Векославы! А кто ты такой и почему моя невеста пьёт в твоей компании, сейчас выяснит вот это.
   Оттолкнув Векославу, Ольгерд выхватил меч. Матовое лезвие франкской работы тускло сверкнуло в лучах света, падавших из окон.
   - Стойте! - донёсся из-за стойки жалобный голос корчмаря.
   - Заткнись, мразь, а то спалю твой клоповник вместе со всем твоим вшивым отродьем!
   - У меня, кажется, что-то не так не то со зрением, не то со слухом, - сказал Ярослав. - Мне сказали, что передо мной витязь Святовита, да не простой, а первый средь божьих воинов на сей славной земле. А вижу я напыщенного петуха, который оскорбляет не только свою госпожу и невесту, но и простого человека.
   - А ты, разбойничья харя, чьих будешь?
   Тут снова нашёлся Актеву.

- Слушайте сагу

Об Ольгерде-нидинге.

"Нету мне равных!"

Так говорил он,

Пиная щенков

И кур разгоняя.

"Где же в Мидгарде

Воитель найдётся

Мне равный по силе?"

Так говорил он,

Дев сокрушая,

Не зная пощады

Крестьянам и детям!

   - Это твои последние слова, рифмоплёт. Убейте их, братья!
   Ольгерд прыгнул к столу, в прыжке замахиваясь мечом. Актеву блокировал удар, полетели искры.
   В зал корчмы, что сразу стал слишком тесным, ворвались ещё люди. Были здесь те, кого Буривой уже видел на ристалище, и другие, видимо, пришедшие с Ольгердом. Всадники Святовита выставили перед собой мечи, варяги сгрудились возле Буривоя так, что между ними и противниками оказался стол, со спины их прикрывала стойка, а слева - стена.
   Дубравка и Векослава испуганно жались друг к другу в уголке. Буривой поймал взгляд Векославы - так глядел на него в детстве щенок, которого пинали ногами дети из его села. Тогда он разбил три носа и поставил семь синяков под глазами. Сейчас всё было серьёзней.
   Противники стояли, сверля друг друга глазами. В Буривое закипала ярость, перед глазами пульсировала красная сетка.
   - Стойте! Вы что, с ума посходили? - донёсся издалёка, будто за сотню вёрст, голос Богухвала.
   - Прочь с дороги, дурья башка! - волхв с неожиданной силой оттолкнул одного из людей Ольгерда.
   - Богухвал! - княжны бросились к нему, ища защиты. Уткнулись в складки его одеяния, разревелись. Он по очереди гладил их головы левой рукой, в правой сжимая посох.
   - Ольгерд! Что это за мировое побоище, ты, болван греческий?
   - Богухвал, не вме...
   - Меч убрал, живо!
   - Ты не...
   - Я кому сказал, aedil? Всех остальных тоже касается! Если я досчитаю до трёх, а в этом зале будет ещё хоть одно обнажённое лезвие, то его хозяин превратится в навозную муху! Раз! Два!
   Буривой спешно опустил секиру. Испытывать на себе ведовство Богухвала он не собирался.
   - Вот так-то лучше, - удовлетворённо сказал волхв. - Не плачь, Векославушка, не плачь, родненькая. Мы расторгнем твою помолвку с Ольгердом.
   - Ты не посмеешь! Князь клал роту!
   - Ещё раз издашь хоть один звук без моего разрешения - очень даже посмею. Ты воин Святовита, если ещё не забыл! И у богов посох главнее меча!
   Волхв не доставал Ольгерду даже до плеча, но в его словах звучала такая мощь, что воевода стушевался.
   - Ittaegi. Итак, вопрос главным петухам: Ольгерд, Буривой, что здесь творится? Ольгерд, можешь говорить.
   - Я был на охоте, приехал в Городничек, чтобы забрать свою невесту и вместе с ней вернуться в Стольское. Здесь я услышал, что какие-то разбойники, появившиеся невесть откуда, разбили нос Плоскине, спрятались от расплаты за твоей рясой и ушли пьянствовать в корчму. Так как моя обязанность заботиться о своей дружине превыше всего, я решил разобраться с ними прежде, чем увижу Векославушку. И уж точно я не ожидал застать её здесь, пьянствующую с ними и лапающей этого немытого...
   - Достаточно. Буривой, что скажешь?
   - Ты видел, как Ярко забрал меня на ристалище. Мы намеревались просто размяться, но тут Плоскиня, которому, видать, мало было взбучек от Актеву и Ярослава, принялся задирать меня. В потешной схватке я ненароком разбил ему нос, за что готов выплатить виру. Затем мы отправились в корчму. К нам присоединились княжны, но мы с ними просто разговаривали. Я сын знатного человека и предводитель войска, так что моё положение мне это вполне позволяет, как и моим соратникам. Ни я, ни кто-либо из моих людей не сказал Векославе или Дубравке ничего такого, что мы не могли бы прокричать вслух на торговой площади. Про неподобающие прикосновения Ольгерд нагло лжёт.
   - Благодарю. Дубравка, Векослава, вы пили? По запаху чую, что да.
   - Мы немножко, дед...
   - Бросьте оправдываться, я в вашем возрасте напивался ночами напролёт тайком от наставника, а потом он за это колотил меня палкой. Знаете, как это больно: и так башка что медный котёл, а по ней ещё палкой колотят? Ну, идите домой, собирайтесь. Едем в Стольское, и я с вами.
   Девушки выскользнули за дверь. Богухвал обвёл присутствующих грозным взглядом.
   - Итак, что же я себе думаю? Ольгерд, у твоего Плоскини мозгов примерно столько, сколько у воробушка, я бы на твоём месте не доверил ему ничего серьёзнее помойного ведра. Дубравке и Векославе скоро к калиновому кусту, и если бы они не попробовали хмель здесь, я бы выпил немного с ними, покуда Святовит не видит. Пусть привыкают к мере, им пиры давать. Хуже будет, если на своей свадьбе под стол свалятся. Мой грех, что я не уследил за ними - ну да если бы они попросились, я бы пустил. Это не разбойники, а достойные и славные воины: не забывай, Ольгерд, я читаю в душах. Ude: сейчас вы, петухи мои бойцовые, пожимаете друг другу руки и расходитесь. Ольгерд, ты возвращаешься в Стольское. Со всеми своими людьми, включая Плоскиню и его шайку-лейку. Я приведу девочек своими путями, и варягов тоже. Встретимся там.
   - Но...
   - Посох главнее меча. Я приказываю тебе как волхв Святовита Его воину.
   Ольгерд поник, будто в землю ушёл. Если бы он на его глазах не оскорбил Векославу, Буривою даже было бы его жаль.
   - Повторюсь: пожмите варягам руки и чтобы через час духу вашего в Городничке не было.
   Ольгерд нехотя подчинился. После обмена рукопожатиями он вышел из корчмы, его воины - за ним.
   - Совсем сладу с ним нет, - раздражённо прошептал волхв, провожая всадников взглядом.
   - А что ж вы в витязях-то их держите? - решился спросить Буривой.
   - Долго сказывать. Много священных всадников на бужских бродах два года назад полегло, землю хорватскую своими телами закрыв. Собственно, там мои воспитанники все пали - Годеслав, и Святополк, и Богумир, не говоря уже о княжичах. А этим Ольгердом не занимался толком никто. Только вот в чём беда - вон, Ярко тебе докажет - всадников Божьих всегда должно быть триста. Ну вот, как больше половины на Буге осталось - так Ольгерд и пробился и друзей своих подтянул. Я говорил волхвам, что толку от них не будет, да те не верили и избрали Ольгердову дружину всю скопом. А те его воеводой выбрали. Простите, что впутываю вас в наши дрязги...
   - Да ничего, отец.
   - Не ничего, а нам пора. Прости, корчмарь, что страху натерпелся!
   Откуда-то из своего одеяния Богухвал извлёк серебряную арабскую монету, опустил её на стойку. Корчмарь, ещё не оправившийся от страха, который нагнал на него Ольгерд, сгрёб деньги дрожащими руками.
   - Пойдёмте, друзья. Я вам кое-что покажу.
   Идти довелось недолго: в сотне шагов от корчмы Городничек заканчивался, и начинался зелёный луг. Вдалеке маячили горы, укрытые зелёным лесом.
   - Когда-то там был перевал, кратчайший путь в Стольское из древлянской земли, - рука Богухвала указала вдаль. - Собственно, возле этого перевала Городничек и построили, ещё при Кие, полянские гости. Потом тот перевал лавиной накрыло, город и захирел.
   - Так часто бывает, - кивнул Буривой. - Но всё же, почему ты нам это рассказываешь?
   - Есть дороги, по которым могут пройти только те, кто... хм... дружит с подходящими существами. Одна из таких по-прежнему ведёт через горы. Мы пройдём их насквозь за несколько часов, да ещё где-то полдня уйдёт, чтобы добраться до гор. Так или иначе, но мы всё равно окажемся в Стольском на день раньше Ольгерда. Если вам, конечно, не стоит поперёк горла уже всё, связанное с чародейством.
   Буривой поглядел на варягов. Они колебались, но, кажется, вслух своих сомнений никто не высказал.
   - Мы пойдём с тобой, Богухвал.
   Варяг поглядел на солнце - ещё не было даже полудня. Странно, этот день показался ему одним из самых долгих в жизни.
   - Тогда собирайтесь. Если выйдем через час, можем успеть добраться к Дивьим дверям к закату!
   То, что произошло у скалы, которую Богухвал назвал "Дивьми дверями", заставило варягов смущенно тереть руки и щипать себя за щеки, чтобы убедиться, что все это не сон. Волхв вытащил из-за пояса небольшой бурый роговой свисток, свистнул в него. В воздухе сгустился густой черный дым, на миг застлавший небо. Когда дым рассеялся, прямо перед варягами очутилось десятеро коней, черных, словно сама ночь. Гривы их клубились густым туманом, позвякивяли серебряные уздечки. Кони нервно гребли землю копытами.
   - Соскучились, голубки? - рассмеялся Богухвал. Он потрепал одного из коней по холке; подошедшие Дубравка с Векославой сделали то же самое. Ободренный тем, что даже княжьи дочери не боятся дивных животных, Буривой повторил за ними. Ощущения были странные - будто вместо шерсти у коней был дым, густо укутывавший руку, когда варяг её касался.
   - Дивий свисток, - улыбнулся Богухвал. - Напоминание о договоре, заключенном когда-то между людьми и дивными. Уж сколько лет прошло, а сила осталась...
   Не успел Буривой что-либо ответить, как Богухвал снова поднес свисток к губам. На сей раз он свистнул дважды, и скала, возвышавшаяся пред ними, вдруг начала бледнеть, стала прозрачной, будто стекло - и исчезла вместе с окружавшими её горами. Перед путниками теперь лежала извилистая, узкая, но вполне надежная тропинка, вымощенная черно-красным кирпичом.
   - Эта тропа выведет нас через горы, - пояснил волхв. - Пользование свистком дивов отнимает много сил, но лучше бы нам оказаться в Стольском раньше Ольгерда, чтобы он не наговорил князю невесть что.
   - Почему ты так заботишься о нас и о том, что подумает про нас князь? - спросил Стейн.
   Волхв замолчал на миг.
   - Скажем так: у нас, ведающих, свои пути и свои выгоды. О вас мне поведал один... скажем так, мы называем его Хозяином. И велел мне о вас позаботиться. Для простых разбойников с большой дороги я чудес не творю и тем более дивий свисток не трогаю. А для наших дел... Что ж, удобно, свистнул один раз - перед тобой дивьи творения. Свистнул другой - открыл тропу там, где она когда-то была.
   - А что, если просвистеть трижды? - спросил Актеву.
   Богухвал помрачнел.
   - Надеюсь, вы никогда этого не узнаете. Седлайте коней. Да не бойтесь, - он заметил опаску, с которой варяги трогали серебряные уздечки и стремена. - И не таких витязей эти кони выдерживали. Вперед!
   - Вперед! - поддакнул голос Дубравки. Княжьи дочери уже уселись в седла - по-мужски, словно настоящие сарматки, чьими наследницами они были.
   Не желая позориться перед девицами, Буривой вскочил в седло - удивительно удобное для такого морока. Его примеру последовали и другие варяги.
   - Ну, все, с божьей помощью, - сказал волхв, и путники тронулись, все дальше и дальше уходя по красной тропе, над которой с обеих сторон нависали отвесные горы, рассеченные словно ножом. Такое зрелище могло бы вызвать страх, но Буривой чувствовал себя на удивление защищенно. Даже дремать в седле начал, так мерно шли призванные Богухвалом кони.
  

7

   - Добрались, - облегчённо вздохнул Хват, с наслаждением подставляя лицо утреннему ветру.
   Богухвал смерил его обиженным взглядом.
   - А что могло случиться? Дивий народ не люди. Договор держат, даже если и нет их здесь давно.
   - Да понимаю я. Но всё равно страшновато как-то.
   - Человека, вернувшегося из Индерии, пугает обычная чудь. Не стыдно? - волхв покачал головой.
   Хват ничего не ответил. Ему стало неудобно перед Богухвалом.
   Дорога повышалась, петляя среди холмов, поросших лесом. Буривой не любил ездить верхом, но косматый дивий конёк нёс его настолько легко, что он не просто задремал - изрядно выспался в седле.
   Что-то ещё смущало ободрича, но последние дни были столь наполнены чудесами, что он никак не мог понять, в чём же дело. Только прислушавшись, варяг понял: он не слышит стука копыт. Не слышал его с того самого мига, как уселся в серебряное седло.
   Повернувшись к волхву, он поймал игривый взгляд Дубравки.
   - Богухвал, а что это за дивий народ? У нас на варяжском Поморье о них только сказывают, но я как-то не вслушивался в россказни старух.
   - Не смотри свысока на то, о чём говорят старухи. В иных их словах больше истины, чем в речах умудрённых мужей. А что за народ, пусть тебе Дубравушка с Векославой расскажут, зря я их, что ли, уму-разуму учил?
   Дубравка, кажется, так и ждала повода блеснуть знаниями.
   - Одни люди говорят, что когда Сварог ударил в Алатырь-камень, от искр, выбитых им, родились люди. Увидев это, Чернобог тоже ударил по Алатырю, и породил чертей, дивий народ, упырей и берегинь. Ещё говорят, что когда Род-Святовит мечет с небес души, из тех, что падают в людские селения, рождаются люди, а из тех, что падают в леса, пещеры и омуты... в общем, понятно. И, наконец, третьи люди полагают, что когда у Боя родились дети, к нему пришёл Святовит, чтобы благословить их. Но Прародитель показал Роду только половину детей: остальных он стыдился, потому что счёл их слишком грязными и уродливыми. Благословлённые стали людьми, а те, кого Бог обошёл - дивьим народом.
   - Отлично, Горановна, - Богухвал потрепал княжну по голове. - Впрочем, это у нас такие предания. Коль спросишь дивьих - они тебе с точностью до наоборот расскажут. У них люди происходят от детей, которых Праотец постыдился.
   - Не диво, - сказал Актеву. - У нас то же самое. Мой народ говорит, что наш праотец - Хеймдалль, который лёг с тремя людскими женщинами, которые родили Ярла, Карла и Трэлля. Саксы считают же праотцом Одина. А послушать велетов или поморян, так это они суть потомки Одина, которого вы, венды, зовёте Велесом, а мы так, сбоку припёка.
   Богухвал покачал головой.
   - Есть такое, увы. Народы ссорились, предания извращались, искажалась мудрость, так что часто и не поймёшь, что было на самом деле. Мы можем только противостоять разложению, хоть оно и есть частью мирового порядка. Так лесные деревья по осени до последнего пытаются удержать свои опадающие листья...
   - А ты, Богухвал, как сам считаешь? - Буривой не любил волховские мудрствования. Если в них вдумываться, начинает мутиться голова. Проще жить с оружием в руках, делая то, что должен.
   - Я-то? Думаю, правы те, что говорят, будто Род с небес души мечет. Ты же видел сотворенное дивьими. Что это, похоже на дело рук Чернобога? Или - если Боги обошли их благословением, то каковы же мы?
   - Думаю, ты прав. А как дивьи люди здесь-то оказались? Почему не в Индерии?
   - Со Сварожичами пришли, когда против Чёрной Матери война была. Так и остались.
   - А куда делись сейчас, почему мы ни одного не увидели?
   - Это темная история. И длинная. Не для дороги.
   Некоторое время ехали молча. Редколесье закончилось, пред варягами открылась широкая холмистая равнина. Дороги стали шире, всё чаще попадались засеянные поля. То тут, то там звучали жатвенные песни: как и на родине Буривоя, пели их женщины, работая серпами среди золотистой пшеницы. Прислушавшись, ободрич даже смог разобрать слова, хотя расстояние и своеобразный хорватский акцент этому не способствовали.
   То тут, то там встречались гражды, обнесённые тёсаными кольями. Жнецы и пастухи, сновавшие на полях, приветствовали Богухвала, кланяясь и снимая шапки. Волхв осенял их широкими благословляющими жестами:
   - Хай тебе хлеб уродится, да худоба здоровой будет, да детишки и жонка в радость!
   Варяги удивлённо глядели на волхва. Он больше не был похож на грозного ведуна, главу Святовитова войска, что всего лишь вчера сурово отчитывал Ольгерда. Сейчас бы они приняли его за обычного сельского знахаря, коих полно было от Карантании до Итиля. Не по знаниям - по обхождению. Богухвал смеялся, когда к нему бросались дети, перекидывался словами с поселянами. Даже речь его теперь звучала иначе.
   - Боги благословили эту землю почти тремя десятилетиями мира, - сказал жрец Святовита. - Как Всеслав Бусович, отец нашего Горана, авар разбил, так больше врагов на седмицу пути от Стольского и не было.
   - Хазары, - возразил Буривой.
   - Бек Иехония не перешёл Буг, забыл, что ли? Отсюда до Буга седмицы три прямым путём.
   - Прости, волхв, я ещё не выучил вашу землю.
   - Выучишь, куда ты денешься. Надеюсь, князь примет вас к себе на службу. Ему воины нужны.
   - На границах у вас не так спокойно, как здесь?
   - Да, многие завидуют нашему богатству. Авары сгинули наконец, слава Святовиту, да вот хазары никуда не делись. А ещё поляне, древляне, велеты... Словом, рановато нам на полатях почивать.
   Пообедав в корчме, что стояла в одном из сёл, путники двинулись дальше. Чувствовалось, что Стольское всё ближе: селения становились крупнее и крупнее, сошли на нет густые леса. Вместо них всё чаще попадались бревенчатые кузницы, устроенные на отшибе поодаль от деревень. На каждом перекрестке красовались украшенные венками и разноцветными лентами придорожные идолы или священные деревья - Перуновы дубы, Ладины березы и липы.
   - Самое большое капище в вашей стране - Святовитово поле? - спросил Стейн.
   - Ага, - ответила Дубравка. - Есть ещё гора Живы там же, говорят, именно на неё верный Бой привёз раненого Святовита.
   - А у нас говорят, что к Живе привезли не Святовита, а Радегаста на гору Бадняк, - сказал Буривой.
   - Разные роды по-разному о прошлом учат, хотя многие противоречия на самом деле кажущиеся, - отметил волхв.
   Некоторое время ехали молча. Деревни становились всё богаче - гражды сменились белеными двухярусными домами, крытыми тёсом и черепицей. Непривычные к такому Хват, Шершень, Хальвдан и Стейн во все глаза глядели на затейливые коньки крыш, резные солнышки на ставнях и наличниках, изящно выделанных идолов на заборах.
   - Вы, венды, умеете резать по дереву, тут не поспоришь, - восхитился Хальвдан. - Как остепенюсь, попрошу кого-то из ваших, пусть меня научит.
   - Это ты ещё Аркону не видел, - сказал Ярослав. - Я сам видел, как гости из далёких земель начинали говорить с нашими идолами, приняв их за живых существ.
   - В Уппсале то же самое, говорят.
   - Того не знаю, в свейской земле не был.
   Уже начинало вечереть, когда путники увидели вдалеке, за широкой Колодницей, гряду холмов, увенчанную высокими башнями и зубчатой стеной. Это было Стольское.
   - Поспешить бы, я уже проголодалась, - Дубравка шепнула Богухвалу на ухо, но Буривой услышал.
   - Потерпи уже, час от силы остался. Эй, друзья, давайте пришпорим коней, всё равно нам с ними расставаться скоро!
   Миновали мост через Колодницу - высокий, каменный, изгибавшийся дугой, чтобы пропустить корабли, плывущие по реке. Стража на мосту пропустила Богухвала со спутниками безо всяких вопросов.
   Главное городище белых хорватов располагалось на нескольких крутых холмах и у их подножия. На самом верху находился княжеский детинец; возле него, изгибаясь причудливой аркой, высилась огромная скала, похожая на половинку ворот. На её вершине Буривой разглядел идолов.
   - Там, наверху, - Богухвал указал на скалу, - княжеское капище и жертвенник. Там мы правим главные обряды годового круга, и там же режем быков Перуну и петухов Даждьбогу.
   Внизу, у подошвы гряды, на самом берегу реки, располагался порт, похожий на все виданные Буривоем раньше: шум, гам, ругань матросов, лес мачт у причала, грубые деревянные постройки - склады и ночлежки для бедных моряков.
   Дальше начинался посад, обнесённый широким валом. Здесь, в двух- и трёхярусных деревянных домах, жили ремесленники и купцы. Над посадом господствовал княжий детинец, что раскинулся на вершине гряды, в десятках саженей вверху. Ограждённый зубчатой стеной с четырёхугольными башнями из дубовых колод в рост человека, он, казалось, самим своим видом воплощал могущество и силу князей Бусова рода.
   Путники вошли в Стольское Железными воротами перед самым заходом солнца. У ворот толпились брички, запряжённые волами: это крестьяне покидали город после базарного дня.
   Богухвала признали. Как и в деревнях, окружавших столицу, люди махали ему, кивали, подходили за благословением. Княжнам кланялись в пояс, а кто познатнее - таких можно было отличить по богатым поясам - почтительно касались губами их рук. Векослава сидела на дивьем коне, явно смущённая, с пунцовым лицом.
   Поймав её взгляд, Буривой ободряюще подмигнул ей.
   Дубравка же явно цвела, щедро рассыпая улыбки и тёплые пожелания. В отличие от сестры, она держалась так, как подобает истинной княгине - но отчего-то Векослава нравилась Буривою гораздо больше.
   На варягов же особого внимания никто не обращал. Разве что один парень чуть постарше Буривоя поглядел с плохо скрываемой завистью и болью в глазах. Приглядевшись, ободрич заметил, что у него не было правой руки - вожжи парень туго наматывал на культю.
   "Видать, из-за увечья не смог воином стать", - варяг сочувствовал незнакомцу, но помочь, конечно, ничем не мог.
   - Интересно, сколько воинов нужно, чтобы этот город взять. Он ведь не меньше Парижа будет, - заметил Актеву.
   - К нему ещё и не подойдёшь незаметно, - сказал Стейн.
   Толпа расступалась, пропуская спутников волхва к воротам. Четверо кметей, устало облокотившихся на секиры, при виде столь высокопоставленных людей тут же вытянулись как по струнке.
   - Да благословят тебя боги, отче, и вас, светлые княжны, - служилой скороговоркой проговорил кмет с бронзовой гривной на груди.
   - И вас, воины! - отвечал им волхв.
   Когда они ступили на выстеленные деревом улицы посада, Актеву спросил Богухвала, кто его построил.
   - Мы жили в этих горах испокон веков, - отвечал ему волхв. - Когда Баламбер покарал готов за расправу над Бусом, он подарил нашему народу отобранные у них земли в низовьях Дуная. Там, у берегов моря, где сейчас влахи, бродники и тиверцы, мы жили двести лет, пока не пришли авары в столь неисчислимой рати, что нам пришлось уходить из той земли, чтобы не попасть в рабство. Тогда наши предки вернулись в горы своей прародины и построили Стольское.
   - Ясно. И что, был ли этот город когда-либо взят?
   Богухвал покачал головой.
   - Никогда. Приходили авары, хазары, велеты - все ушли несолоно хлебавши. Горше всего пришлось при Велеславе Бусовиче, тогда Тогарай-югур сжёг посад и смог окружить детинец.
   - И как же вы выстояли?
   - Стены княжьей крепости Тогарай так и не взял. Вдобавок тут когда-то дивьи люди жили, под городом везде пещеры и подземные ходы. Кметы Велеслава то и дело выходили по этим ходам в тыл аварам, грабя обозы и освобождая полонённых. Так продолжалось до зимы, когда непривычные к холоду авары начали мёрзнуть и ушли. Мы преследовали их до самой границы, отбили весь полон и всё награбленное. Собственно, с той зимы здесь и царит мир.
   Только после Богухваловых слов о подземных ходах и пещерах Буривой обратил внимание на одну, казалось бы, простую вещь: богатые терема, что стояли на склонах холмов, казались словно утопленными в землю. Наружу глядели только сени да верхние ярусы с расписными кровлями и фасадами.
   - Пещеры? - спросил ободрич у волхва.
   - Да. Я же говорю, город в скалах высечен, ещё дивьими людьми. Там тепло даже лютой зимой. И красиво, что тоже важно.
   - Кажется, теперь я понимаю, зачем здесь столько резных фигурок на стенах и крышах. И такая затейливая роспись.
   Действительно, на беленых стенах теремов разворачивались целые предания. Буривой узнал битву Сварога с Дивом, распрю Перуна и Трояна из-за небесных коров, бой Даждьбога с Халой и его вознесение в небо, Добринку, что взлетала к Хорсу на золотых качелях. Помимо этих общеславянских сюжетов красовалось здесь - всё в той же красно-синей гамме - и множество других, по видимости, местных. Трёхглавые змеи бились за посох, который изображала угловая балка, воин с детским лицом боролся со змеем, и многое другое.
   - Здесь считается, чем богаче убранство и роспись той части дома, что глядит наружу, тем больше достатка у хозяев. Внутри-то всё одинаковое, дивьим искусством резьбы по камню здесь никого не удивишь, - высказал догадку Буривоя Богухвал.
   Дивьи кони бесшумно ступали по Железной улице - одной из двух главных улиц города. Буривоя удивило сравнительно малое число зевак: будь они в Волине или Велеграде, любопытная толпа не дала бы проходу людям на таких загадочных животных. Белые же хорваты, видать, к таким чудесам были привычны. А может, дело в позднем часе - когда они добрались до ворот княжьего детинца, уже успели сгуститься тёмно-синие летние сумерки.
   На каждой из створок закрытых ворот красовалось по крылатому псу-семарглу - серебро на почти чёрном морёном дубе. Стражи порога - они и есть стражи порога.
   - Кого там навьи принесли? - недовольно проворчали из надвратной башни.
   - Лешко, теперь ты так встречаешь меня и княжьих дочерей? - отозвался Богухвал.
   - Вернулись, наконец-то! А то князь уже за Дубравушку с Векославой беспокоится начал. А что за оружные мужи с вами?
   - Слушай, ты наверху и в тепле, а княжны за стенами и ждут, пока ворота откроются. Лешко, что за дела?
   - Прошу прощения. Сейчас откроем. Эй вы там, княжны с Богухвалом вернулись!
   Последняя фраза явно предназначалась сослуживцам незадачливого Лешко. Внутри надвратной башни послышались беззлобная ругань, шевеление, топот сапог по деревянной выстилке. Оставалось только ждать.
   Вскоре из-за ворот донеслось:
   - Вольг, Плишка, навалитесь! Давай, раз, два, три!
   Послышалось кряхтение, затем - скрип сдвигаемой колоды. Через несколько мгновений створки с серебряными псами медленно поползли наружу. Чуть слышно скрипели железные петли.
   - Какой остолоп петли смазывал? Их скрипом можно Кощея до срока разбудить! - выругался Лешко.
   - Не обращайте внимания, - сказала Дубравка. - Лешко вечно кметей костерит, даже за малейшее пятнышко на нагруднике.
   - Прямо как Никлот, - кивнул Буривой Ярославу и Шершню.
   - Ага, - согласился Шершень.
   - Кто такой Никлот? - поинтересовалась княжна.
   - Воевода варяжский, из поморян. Мы ему служили, когда только я ушел из Велеграда. Я, Ярко, Шершень и ещё двое, которых сейчас с нами уже нет.
   - Никлот был строгим?
   - О-о, - протянул ободрич. Ярослав рассмеялся.
   - Однажды Шершень спёр курицу у какой-то крестьянки. Черти его знают, на кой хрен. Ну так Никлот нет чтобы просто заставить его виру заплатить - отдал крестьянке его сапоги, причём так, чтобы тот не знал. И поутру ничтоже сумняшеся заставил Шершня сначала искать, а потом бегать по ристалищу босиком. Осенью. В Волине. В конце листопада.
   - Не так всё это было, - обиделся Шершень.
   - Ну ладно, ладно, - на диво легко согласился Ярослав. Но давай ты поведаешь нам свою правду уже за столом?
   Шершень замолчал.
   Въехали на подворье терема. Кто-то из кметов бросился звать челядь, но варягам не нужна была помощь, чтобы спешиться. Богухвал тоже соскочил с седла с ловкостью, удивительной для его преклонных лет, дал руку Векославе.
   Буривой помог спешиться Дубравке. Их глаза на миг встретились, но ободрич отвёл взгляд. И постарался не держать её руки дольше, чем необходимо. Ободрич запретил себе заглядываться на хорватских княжен.
   Показались рабы - несколько человек, в основном рыжие широколицые угры, но Буривой заметил среди них одну дородную девицу, похожую на свейку, и чернявого паренька-грека. Судя по всему, они должны были разбирать поклажу, но вместо этого уставились на варягов и на чёрных дивьих коней.
   - Потом, потом наглядитесь, - проворчал волхв. - Давайте, несите вещи воинов в оружейную!
   Челядь загалдела, но подчинилась.
   - Совсем сладу нет, - сказал Богухвал. - Ольгерд на них вечно орёт, бьёт и рогаткой угрожает, а как его нет, так и распускаются.
   - У нас говорят, что этим и отличается раб от свободного, - ответил Актеву. - Взрослый свободный человек - это тот, что умеет сам себя в руках держать, кнут ему не нужен. А рабы - как дети. Как только раб учиться повиноваться закону, а не господину, он становится свободным. Увы, если бы этому обычаю ещё и следовали, как подобает...
   - Наши предки тоже так говорили, - подтвердил волхв.
   К Дубравке и Векославе подбежала полная женщина лет сорока, в заляпанном переднике, пахнущая печеньем и чем-то ещё. Узкие раскосые глаза и жёсткие чёрные волосы выдавали в ней аварку или хазаринку.
   - Тётя Тогжан! - взвигнули девушки, бросаясь к ней.
   - Вторая их воспитательница после меня, - улыбнулся Богухвал. - Горан ещё до их рождения в полон её взял, ещё когда старый Всеслав жив был.
   - Вы захватываете в рабство кочевников? - спросил Буривой с неподдельным интересом. Отчего-то ему казалось, что здесь, на востоке славянской земли, только степные захватчики полонят земледельцев.
   Тогжан уже вела княжен прочь, о чём-то с ними воркуя. Векослава, обернувшись, помахала Буривою на прощание. Глубоко вдохнув, чтобы унять вдруг заколотившееся сердце, ободрич помахал ей в ответ.
   - А то как же, - отвечал тем временем волхв. Горан тогда ещё молод был и горяч, только-только дружину собрал. Ну и прослышал, что в дне пути от Роси какие-то не то хазары, не то языги объявились, небольшое такое племя. Повёл на них рать, мужчин всех вырезал, женщин в рабство взял. Тогжан некрасивая была, никто её покупать не захотел. Зато шить умела, словно у самой Мокоши училась. И печь всякие сладости тоже. Люд к ней быстро привязался. Так-то её отпустили уже давно, может хоть прямо сейчас в свою Хазарию идти. Но, как видишь, не хочет.
   - Гой еси, Богухвал. Что за воинов ты привёл? - из невысокого дома возле княжьего терема вышел светловолосый мужчина средних лет, на ходу поправляя богатую свитку.
   - Гой еси, Вадим-ключник. Это люди с поморья варяжского, как они тут оказались - то завтра князю расскажу. В гриднице места для них найдутся?
   - Отчего же не найтись, там сейчас только Нелюб кукует да смена тех кметов, что нынче детинец сторожат. Они буйствовать не станут?
   - Обижаешь. Я волхв или кто?
   Ключник, кажется, явно смутился.
   - И то верно. А кони твои... снова на дивьих приехал?
   - Да. Им конюшни ни к чему.
   Прежде, чем Буривой успел удивиться, волхв подошёл к тому коню, на котором ехал сам, склонился к его уху, что-то прошептал. Жеребец тихонько заржал, словно обращаясь к собратьям. Все кони, как один, рывком развернулись через левое плечо. В следующий миг растаяли, словно дым.
   Ободричу казалось, что он уже не в силах дивиться, но пальцы сами скрестились в жест, отгоняющий нечистую силу.
   - Не бойся, воин, - заметил его движение волхв. - Таковы уж дивьи кони. Не нашему миру принадлежат они, потому, кстати, ты и стука копыт у них не слышал. Наши люди уже привыкли, что я со странными силами якшаюсь. Даже собаки уже не лают.
   - Вадим, скажи челяди, пусть принесут еды и пива в гридницу. Люди устали. Я, пожалуй, с ними заночую. И это, гридницу-то открой.
   Кивнув, ключник подошёл к резным деревянным дверям княжьего терема, снимая с пояса связку тяжёлых ключей.
   - Заходите, - указал волхв внутрь. - Еду сейчас принесут.
   Гридница была вырублена в скале, облицованной расписными брёвнами, наружу выходили только сени. В оконных проёмах, явно сделанных позднее, поблёскивало греческое стекло. Гранитные стены князья покрыли гобеленами франкской или лангобардской работы: на них рубились расшитые цветными нитками конники в немецких доспехах. Горели свечи, создавая уютный полумрак. С потолка свисали знамёна, некоторые казались очень старыми.
   Внимание Буривоя привлёк поблёкший от времени чёрный стяг. Червлёными нитями на нём был вышит огромный крест, у его подножия - череп и кости. Над крестом располагалась какая-то надпись, но букв ободрич не разобрал.
   - Там написано "Под сим знаком победишь" на латинском и на готском, - заметил интерес варяга Богухвал. - Это флаг Визимера, под которым он разбил Буса Прародителя. Когда Баламбер, князь гуннов и родич Буса, отомстил готам за убитого князя, он передал нам это знамя в дар, чтобы показать дружеские намерения.
   - Вы до сих пор храните это знамя?
   - У вас в Ретре тоже есть орлы римских легионов, разгромленных Радегастом, разве нет? Сказания о том хранят такие, как я. А простым людям лучше иметь перед глазами каждодневное напоминание.
   - Где мы спать-то будем? - круто сменил тему Гринь.
   Волхв кивнул в сторону широких ниш, высеченных в стенах примерно на высоте человеческих колен. В нескольких из них храпели княжьи кметы, но большинство пустовало. Должно быть, большая часть войска была сейчас на погостах или ночевала в городе.
   - Там, где спят все кметы князя. Челядь вам постелит, не волнуйтесь. Там весьма удобно, дивьи люди умели обрабатывать камень.
   Отворилась дверь, вошли трое холопок. Первая несла большое блюдо с брюквой и мясом, вторая - кувшин пива и кружки. В руках у третьей было несколько тюков с постельным бельём.
   - Добро пожаловать к столу, - сказал волхв. - Нелюб, присоединяйся!
   Только сейчас Буривой заметил человека, сидевшего за столом в дальнем углу гридницы. На столе ярко горела масляная лампа, в беспорядке были разбросаны инструменты и какие-то куски дерева. Человек явно что-то мастерил, не замечая ничего вокруг.
   На голос волхва он поднял голову. Его лицо могло бы показаться красивым, не будь оно изрыто оспинами.
   - Гой еси, человек божий, - Нелюб почтительно встал из-за стола.
   - И тебе не хворать. Иди к нам, хватит за своими деревяшками в темноте сидеть. Совсем глаза посадишь же, как вслепую будешь воевать?
   Нелюб потушил лампу, отложил инструменты, обтряхнул руки, подошёл к столу.
   - Здравы будьте, гости. Кем будете?
   Варяги вздохнули, переглянувшись. Рассказывать правду всё равно было как-то неудобно.
   - С поморья варяжского они, - пришёл на помощь Богухвал. - Славы да богатства искали, да вот не повезло напасть на кого не надо. Чародейством их к нам вышвырнуло через весь мир славянский, я насилу выходил. Из всей рати только они и выжили.
   В глазах хорвата читался неподдельный интерес.
   - Говорите, вы столкнулись с вратами миров? Вы побывали в Индерии? Можете рассказать подробней? Но сначала, конечно, познакомимся. Я Нелюб, Анастасов сын, из Глинянки, кмет князя.
   Варяги представились, пожимая Нелюбу руку.
   - Анастасов сын? Твой отец христианин? - спросил Буривой.
   - Боги помилуйте, нет конечно! - запальчиво возразил Нелюб. - Грек он, это да. В Царьграде жил, читал книги, да видать, не те, что надо. Базилевс его в поруб кинуть велел, да сбежал батька. Помыкался по белу свету, пришёл в землю хорватскую. Там мать встретил, полюбил, да так и остался жить. Христиан на этой земле не привечают, но он сказал, что верит в старых греческих богов, которые суть те же наши, но зовут иначе. Батька мастерить такие вещи умеет, ух! Но это я вам потом расскажу. Сначала - черёд гостей!
   Буривой рассказал Нелюбу - о дурацком пари Арнгрима, походе на Индерию, битву на озере среди рукотворных гор и на пристани у храма. Хорват-грек слушал, не перебивая, медленно потягивая пиво из кружки.
   - Удивительная история, - сказал он, когда ободрич закончил. - Пожалуй, я не поверил бы тебе, если бы с тобой не было Богухвала. Отцу было бы интересно послушать тебя, но далеко он.
   - А ты что рассказать можешь? Любишь из дерева мастерить что-нибудь? - спросил Хальвдан. - Мне просто тоже это нравится, руки успокаивает хорошо.
   - Да, это мне от батьки передалось. Тот, знаешь, мельницу нам в селе построил, да такую, что, значит, от ветра работает, и крутить не надо.
   - Твой отец ведун?
   - Он говорит, что никакого чародейства здесь нет, да и Богухвал так считает. Но люди его побаиваются.
   - А что ж сам не остался с отцом мельницы строить?
   - Да как-то... славы хотелось, что ли. Когда Бус Горанович дружину собирал, и я к нему пришёл. Перед Бужскими бродами я, как на грех, захворал, да так, что думал, Богам душу отдам. Так я той битвы и не увидел.
   - Ясно. А чем сейчас занимался?
   - Хе-хе, - усмехнулся Нелюб. - Лук хочу сделать, да не простой, а такой, чтобы тетиву взводить не надо было.
   - Это как? Что-то вроде баллисты или как это у греков называется?
   - Ага. Только небольшой, чтоб с рук стрелять. Я уже закончил почти, сейчас рычажок выточить осталось.
   - Покажешь?
   Нелюб покачал головой.
   - Мать всегда говорила, чтоб не хвалился делом, пока его не закончу. Потом, может быть.
   Разговор шёл своим чередом. Буривоя начало клонить в сон, он направился в ближайшую застеленную нишу. Засыпая, сквозь дрёму он слышал голоса Нелюба, Хальвдана и Богухвала, о чём-то споривших между собой.

8

   Огнеславу не спалось. Ворочаясь в постели, бывший воин Святовита тоскливо глядел на тонкий луч лунного света, что падал сквозь узкое оконце.
   В холодном, пустом доме на Подкоморище, в посаде, где он жил уже два года с тех пор, как был изгнан из Святовитовой конницы, единственной его отрадой были стихи. Вернее, те строки, что он уже давно пытался сложить. Пытался, да всё не получалось.
   Вот и сейчас, меряя шагами свою темницу - три шага вперёд, угол, три шага вбок - он шептал одними губами:

Ой вы гой еси, ясны соколы,

Бус да Мирослав вы Горановичи!

Как на Буг выходили вы

Оженить мечи ваши да франкские

На кривых на сабельках хазарскиих,

Да на той кровавой на свадебке

Напоили сватов вы всех допьяна,

Да и сами головы сложили

Ой за землю нашу за хорватскую.

   Раздражённо сплюнул: нет, всё не то! Не так надо сказывать о погибели княжичей и предательстве Ольгерда, что присвоил себе их победу.
   Снова лёг, тщетно пытаясь заснуть. Воспоминания не желали уходить.
   Раз за разом накатывали волны хазарской орды на хорватскую дружину, и Буг казался скорее жутким кровавым болотом, чем тихой полноводной речкой из Огнеславова детства.
   Первыми на приступ бек Иехония бросил подчинённые хазарам лесные племена. Широколицые, скуластые меренцы и мордвины, порабощённые светловолосые вятичи, чернявые албанцы ринулись в воду, взобравшись на наспех сколоченные плоты. Их встретил дружный залп огненных стрел. Плоты сталкивались друг с другом, закручивались в водоворотах, переворачивались. По ним метались обожжённые, насмерть перепуганные люди, оказавшиеся между молотом хорватского войска и наковальней жестокой кары, которую готовил Иехония для трусов.
   Только третья волна достигла славянского берега Буга. Их встретили топоры, мечи и рогатины Мирославовой дружины. Сомкнув щиты, хорваты раз за разом отбрасывали врагов, пока на берегу не образовался вал изрубленных трупов по пояс взрослому ратнику.
   К вечеру из ближайшего леса вытащили пороки, и на хорватов обрушился град камней. Вокруг Огнеслава падали соратники с проломленными головами; славяне вынуждены были отступить. Воспользовавшись этим, хазары тут же принялись мостить гать.
   Войско ждало Ольгерда с подкреплениями из восточных земель. Молодой сын недавно умершего Рудомира, жупана подольского, только-только вступил во владение своими землями; он обещал привести три тысячи ратных мужей на помощь княжичам.
   Последний срок вышел ещё накануне. Позднее Ольгерд скажет, что его задержал рухнувший мост через Синюху. Но Огнеслав уже тогда не верил ни единому его слову. Было что-то в Ольгерде... такое, из-за чего дружинники княжичей говорили, мол, зря Горан ему Векославушку обещал.
   Когда спустилась ночь, аланская конница пересекла гать и ударила по хорватскому лагерю. Их удалось отбросить лишь далеко за полночь. В той схватке Мирослав получил тяжёлые раны, от которых скончался под утро.
   Ольгерд пришел, опоздав на целых три дня, когда полегли Бус с Мирославом, а также половина Святовитовой Конницы. Пришел, чтобы пожать урожай победы, посеянный не им. А когда Огнеслав бросил ему обвинение в предательстве, все бояре из былого уважения к роду Ольгерда стали на его сторону. Так хорват лишился места в святовитовой коннице и отказался от службы князю.
   Огнеслав дремал, свернувшись в клубок под старым одеялом. Из темноты в углах комнаты на него то и дело глядели павшие, в шорохах за окном слышалось ржание коней и лязг стали. За этими тяжёлыми думами он не заметил, как пришло утро.
   Сквозь дрёму Огнеслав услышал стук в дверь. Выглянув в окно, заметил шлем с соколиными крыльями - признак княжеской стражи. Что нужно Горановым слугам от него, давно отошедшего от ратных дел изгоя?
   - Кого принесла нелегкая в такую рань? - раздраженно спросил Огнеслав.
   - Именем великого князя, откройте!
   Огнеслав отпер засов, отворил дверь. Кмет, разбудивший его этим ранним утром, едва он успел задремать, начал, даже не здороваясь:
   - Ты Огнеслав, бывший Святовитов всадник?
   Огнеслав кивнул.
   - Князь вызывает тебя к себе.
   - Зачем? Ещё раз на Ольгердову рожу глянуть?
   - Того не сказал. Давай, совет начнется через два часа!
   Через некоторое время Огнеслав впервые за два года поднимался вверх по ступеням княжьего терема. Он надел лучший кафтан из тех, что у него остались, подпоясался начищенным мечом, выбрил голову и бороду по белохорватскому обычаю, оставив чуб. Сейчас он снова выглядел как Святовитов воин, хоть и без оберега-"солнышка" на груди.
   Через гридницу прошли в тронный зал. Горан не изменился за эти два года, разве что седины прибавилось. Возле престола Огнеслав увидел Богухвала и ещё нескольких людей, похожих на варягов. Никого из них он не знал.
   Войдя, кмет привычно склонил колено пред князем.
   - Встань, Огнеслав, - произнёс Горан. - Тебе предоставляется возможность вернуть моё доверие. Эти отважные воины хотят поступить ко мне на службу. Я решил по своету Богухвала направить их подальше от Ольгерда - в земли у Лесного Рубежа. Ты же оттуда?
   Огнеслав кивнул. Нахлынули неприятные воспоминания, но он сдержался.
   - В землях у Лесного рубежа, за Случью, что-то нечистое творится. Пусть эти воины, которых мне так навязывает Богухвал, проявят себя в действии. А ты мне нужен, Огнеслав, как мой мечник в тех областях.
   - Разве после разорения, учиненного там отцом нашего любимого Ольгерда, там ещё осталось, с кого брать дань? - усмехнулся воин.
   - Осталось, - Горан, кажется, пропустил поддевку мимо ушей. - И власти нашей там как не было, так и нет. А твой отец когда-то, помню, мечником там был.
   - Был. И теперь он пирует с Велесом.
   - Что я слышу? - брови Горана поползли вверх. - Тот, кто был Святовитовым всадником, кто прошел Буг, кто не побоялся бросить вызов Ольгерду, да так, что из Братства вылетел - тот боится каких-то лесных разбойников?
   - Не боюсь, княже, - гордо ответил Огнеслав.
   "Ты мог бы встать на мою сторону тогда, когда с меня сорвали солнечный крест. Ты и Богухвал. Неужто не видели, что дело с Ольгердом и впрямь нечисто? Два года обо мне не помнили, а нынче - иди, Огнеслав, да голову за нас сложи там, где отец сложил. С другой стороны - все лучше, чем это гниение заживо в одиночестве..."
   - Тогда подойди ближе и встань на колено.
   Огнеслав подчинился. Рука Горана легла на его правое плечо.
   - Сим восстанавливаю тебя на службе, Огнеслав Добрятин сын. Иди же и установи закон Бусов там, где нынче царит беззаконие, и да помогут тебе эти отважные воины!
   Слова были сказаны. Огнеслав поднялся.
   - Дай только несколько часов на сборы, княже. Если воины не против, я хотел бы уже вечером выступить на Слуцк.
   Горан кивнул. Огнеслав окинул взглядом воинов, которых князь поручил ему. Те молчали, и лишь широкоплечий исполин с огромным боевым топором, казалось, согласно кивнул Огнеславу.
   - Что до нас, то мы уже так отдохнули, что давно не прочь по лесам прогуляться, - прогудел воин с секирой. - Вот и увидишь, великий князь, чего стоит служба наша и почему имя Буривоя прославлено на поморье Варяжском.
   - "Варяг значит разбойник", - подумал Огнеслав.
   Что ж, разбойники будут гонять разбойников. Пока главный разбойник сидит во главе Святовитова войска, это не кажется чем-то странным.
  

9

   Дорога извивалась между холмами, поросшими ельником, постепенно становясь всё уже. Редкие селения постепенно сошли на нет: начинались полудикие земли, что лежали на стыке владений белых хорватов, волынян и древлян.
   - Огнеслав, куда ты нас ведёшь? Что твой князь вообще забыл в этой глухомани? - спросил Буривой хорвата на одном из привалов.
   Хорс стоял низко у горизонта, готовясь отойти на покой. Руень-месяц понемногу вступал в свои права: кое-где листва уже успела пожелтеть, жара спала, ночи удлинились. Уже второй вечер подряд варягам не встречалось ни единого селения, приходилось ночевать в чистом поле.
   - Если не сбавлять скорость, к Рожаницам выйдем на Случь, - ответил Огнеслав, ворочая веткой разгорающийся костёр. - Там, в междуречье Случи и Хоморы, людей побольше будет. Там прошло моё детство.
   - Это какого же вы рода?
   - Случане и есть случане, - усмехнулся кмет. - Но я не из них, мои родители из хорват были.
   - А эти твои случане, - подошёл Актеву, - они как, поразговорчивей тебя будут?
   Огнеслав промолчал, вглядываясь в угли.
   - Сам увидишь. Чужаков там не любят, мои родители там хутор срубили, так те хотели на них с рогатинами идти, насилу договорились.
   - Великолепно, - присвистнул датчанин. - А зачем нам вообще туда переться, в таком случае?
   - Князя спроси, - пожал плечами хорват.
   - Да тут всё просто, - Нелюб вместе с Хальвданом возился со своим самострелом, но поднял голову, заслышав разговор. - Случане, говорят, происходят от тех людей, что жили тут задолго до нас, Чёрной Матери поклоняясь, а язык у них славянский стал, может, лет сто назад, как на их земле границы трёх народов сошлись. От лихих людей, что из родов уходили, прозвались они славянами. Ну так вот, раньше случан немного было, пара десятков хуторов и всё. А как лихие люди нагрянули, тут они и усилились, принялись набеги устраивать. Воевали с ними Малы из Искоростеня, и Мусокиевичи из Волин-града, прибрать их к рукам только Всеслав Старый и смог. Кому эта вольница нужна?
   - Странное решение для князя - посылать только что нанятых людей туда, где мы сможем взбунтоваться, - заметил Буривой.
   - Скорее нас там прирежут, - невесело усмехнулся Огнеслав. - Власть князя там заканчивается за стенами Случевского городища. На всю страну три погоста. Раньше было четыре.
   - Что с четвёртым стало?
   Хорват помрачнел ещё сильнее - до сих пор Буривой был уверен, что это невозможно.
   - Взбунтовались. Отец слишком доверял этим дикарям: даже младшую дружину набрал из них. Ну, в одну прекрасную ночь они заперли хоромы и подожгли их, а тех, кто выпрыгивал из окон, добивали копьями.
   - Там была твоя семья?
   Хорват кивнул.
   - Отец, мать, вторая его жена да мои братья... Я тогда только-только в Стольское уехал. Одним из рода остался.
   - И что же князь? Он отомстил за своего человека?
   - Отомстить-то отомстил. Рудомир, отец Ольгерда, триста человек в тех краях только на колья посадил, а сколько предал мечу или продал хазарам - то даже счёту не поддаётся. Я там тоже был, это был мой первый большой поход. Но вот погост там так и не восстановил никто. После Рудомира там, видать, не с кого полюдье собирать стало, а нынче опять появились, - губы Огнеслава невесело искривились.
   Ободрич задумался. Конечно, здесь найдётся, чем проявить себя - но он предпочёл бы сражаться с врагом на ратном поле, лицом к лицу, а не ловить непонятно кого по чащобам. Да и людей ему явно понадобилось бы больше.
  

10

   Случь сбегала неглубоким ручейком с прикарпатских холмов, затем вбирала в себя множество других ручьёв и дальше полноводной рекою текла на север, впадая в Горынь где-то между землями волынян и древлян. Земли на её правом берегу и впрямь выглядели неприветливо, и дело было даже не в том, что осень здесь уже царила вовсю, окрасив медью листья непролазных лесов. Нет, здесь даже в воздухе висело нечто затхлое, угрожающее, словно в пыточном застенке. Лошади тоже это учуяли: пряли ушами, боязко оглядывались, конь Буривоя беспокойно бил копытом.
   - Эта земля помнит великое зло и великие ужасы, - произнёс Ярослав, стоило им перейти неглубокий брод. - Тысячи раз с тех пор приходила весна, дожди смыли следы злодеяний, но земля... Земля поистине помнит всё.
   - Ярко, ты чего это? - осведомился Буривой.
   - Да что-то нашло, - тряхнул головой руянин. - Нас на Арконе с детства учили чуять тёмные силы. Хоть и ушёл я с Руяна, так и не пройдя посвящения, но годы ученья так просто не выкинешь из головы.
   - Когда родители приехали сюда с княжьим войском, я совсем маленьким был, года три от силы, - сказал Огнеслав. - Так вот, нянюшка всё жаловалась, что я спать плохо начал, бывает, просыпался среди ночи и в крик.
   - Как же здешние дети растут? - спросил Стейн.
   - А чёрт их знает, наверное, кто тут родился, тому легче это воспринимать.
   - А что снилось-то? - осведомился Нелюб. - Тятя приучил меня, что снам веры нет, и многому, что люди полагают делом нечистой силы, можно найти вполне земное объяснение. Быть может, ты просто тяжело переживал переселение на новое место?
   - Только один сон помню, - ответил Огнеслав. - Я был на том самом месте, где отец погост поставил, да вот только не было там погоста: ни дружинного дома, ни скотницы, ни челядной, ничего. Только голая поляна посреди дремучих лесов, и на ней стояло здание. Серое, каменное, как у греков, но греки так не строят: будто несколько домов с плоскими крышами один на другой поставили. Наверху была плита, вся бурая, вокруг неё люди в белых плащах с бронзовыми серпами. Они что-то кричали и пели на языке, которого я не понимал. А я стоял рядом, боясь пошевелиться. Тут один из них повернул лицо ко мне, от его взгляда по телу мурашки забегали. Он поднял серп, указывая им на меня - и я проснулся, крича от страха. А через несколько дней Богухвал пришёл. Он ходил по погосту с веником из полыни, шепча какие-то молитвы и кропя вокруг водой, а потом какие-то знаки посохом чертил. Велел ещё погост опахать вокруг, отец так и сделал. Тогда эти сны прекратились.
   Нелюб задумался.
   - Батько говорил, что раньше всюду, где нынче живут славяне, греки да франки с варягами, жили другие люди, что клали требы речным упырям и змеям, а превыше всего почитали Гекату, то есть Морану, называя её Чёрной Матерью, породившей всё сущее. С ними воевали наши праотцы. Но откуда бы знать об этом несмышлённому ребёнку?
   - Нас на Арконе тоже учили этому, - сказал Ярослав. - Мол, когда Мара сгубила Прародителя и сковала Даждьбога во льдах, на землю пришла долгая зима, и люди поклонялись Маре и Чернобогу, чтобы отвратить их гнев. Но пришёл Яровит, и развеял зиму на земле и невежество в душах людских. И от его семени все роды наши.
   - Думаешь, Огнеслав те Чёрные века во сне видел?
   - Возможно. А на этой земле стояло капище Чернобога или что-то в этом роде.
   - Капища Чернобога и сейчас есть, - возразил Нелюб. - В нашей земле это Чёрная гора, но я не слышал, чтобы там молился кто бы то ни было.
   - Капища-то есть, само собой: глупо не чтить Тёмную сторону мироздания, иначе она погубит нас. Но здесь было нечто другое, я думаю. Что-то более... противоестественное.
   - Будет вам, ни дать ни взять волхвы, - буркнул Шершень. - Что ж вы с Богухвалом всё это не обсудите?
   Никто ему не ответил, но разговор прервался словно сам собой. Слишком давила на путиков мрачная страна за Случью. А тут ещё и солнце скрылось за сизыми тучами, и на землю упали первые крупные капли дождя.
   - Поспешим же, - указал Огнеслав на крутой утёс впереди, нависавший над речкой и всей околицей, словно старческий палец. На вершине скалы было небольшое городище.
   - До Слуцка ещё добрых две-три версты, а я не хочу промокнуть до нитки, - продолжил он.
   Согласившись, варяги пришпорили коней.
   Сколь величаво было Стольское городище, сколь тихими и уютными - хорватские селения в глубине их земли, столь неприютным и угрюмым был Слуцк. Не было здесь ни рва, ни вала - лишь частокол окованных железом брёвен ограждал людей князя от опасностей Заречья. Посада тоже не было: городище стояло среди чистого поля. Над бурыми стенами и сторожевыми башнями лишь одна-единственная вещь выделялась яркими цветами. То были флаги Бусова дома на остроконечных вышках: синие полотнища с золотым соколом-Рарогом.
   - Интересно, что они тут едят? - сказал Актеву. - Я не вижу ни пашен, ни огородов.
   - Летом и весной выпасают скот на пастбищах, но они здесь худые, - ответил Огнеслав. - Хлеборобы не хотят здесь селиться, говорят, им страшно. Дичь бьют, на шкуры выменивают мёд и хлеб у людей по ту сторону Случи.
   - Стой, кто идёт? - донёсся грубый голос с надвратной башни, когда варяги приблизились к запертым наглухо воротам. По воинской привычке, Буривой бегло окинул взглядом укрепления. От него не укрылысь лучники, засевшие на башнях: сколь тусклым не было солнце, но отблески его на жалах стрел всё равно выдавали стрелков. Не меньше десятка луков были наставлены на ободрича и его спутников, готовые спустить тетивы в любой миг.
   - Я Огнеслав Добрятич, княжеский мечник, - хорват высоко поднял над головой бронзовую гривну, знак возвращённого ему достоинства. - Со мною Буривой Велегостович из земли ободричей и его люди, все мужи достойные, взятые князем в услужение и отданные для моей защиты. Так же здесь Нелюб Анастасович, кмет великого князя из Стольского.
   - Что же понадобилось княжескому мечнику в наших краях? - ответили сверху. - Для полюдья рано ещё, да и раньше князь сам приезжал в Слуцк.
   - Князь велел восстановить Добрятин погост до полюдья. Туда и направляюсь.
   - Добрятин погост... Ладно, погодите.
   Со скрипом отворились ворота Слуцкого, варяги вошли внутрь. Заиграл рожок, возвещая прибытие гостей.
   Изнутри Слуцк выглядел чуть менее мрачно, чем снаружи: хоть и был он в первую очередь крепостью, но всё же вполне обжитой, да и войны сейчас не было. По сути, весь Слуцк состоял из низких, приземистых построек, жавшихся к стенам. Большинство из них были жилыми - на верёвках сушилось бельё, рычали в будках собаки, вился дымок над печными трубами. К той же стене, что глядела на реку, примыкал большой двухэярусный дом с хозяйственным двором. Оттуда доносилось коровье мычание, ржание лошадей и квохтание кур. Между домами сновала детвора - пятеро или шестеро чумазых мальчишек играли в прятки.
   - Есть тут у вас корчма или что-то в этом духе? - осведомился Огнеслав у провожатого, долговязого светловолосого кмета со странным - не то тиверским, не то улицким - выговором. - Мои люди устали с дороги и голодны.
   - Если и попадаются здесь путники, то останавливаются там, - указал он на двухярусный дом. - На его верхнем ярусе есть спальни для гостей. Но вообще мы здесь все на княжьей службе, потому кормят нас в гриднице по расписанию.
   - А заправляет здесь кто? По-прежнему Милонег из Креславля?
   - Милонега в отставку отправили. Сейчас у нас... впрочем, мы пришли. Сейчас сами увидите.
   Он привёл варягов к центру городища - довольно широкой площади, на которую выходили окна всех домов Слуцка. Здесь находились колодец и грубо вырезанный четырёхликий кумир Святовита. Двое женщин стирали бельё у колодца, говоря о чём-то своём. Они подняли глаза на варягов, замолчали на миг, но затем вернулись к стирке. Буривой не удивился: должно быть, настолько привыкли к воинам, что они казались им чем-то самим собой разумеющимся, как куры или собаки.
   Разумеется, здесь же был и дружинный дом, не больше того, что видели варяги в Городничке. Вдобавок, у него не было внутреннего двора, только длинный барак гридницы и трёхярусная башня о четырёх углах.
   Поднявшись по крыльцу в сени, провожатый постучал в дверь. Отворилось небольшое окошко.
   - Кто?
   - Путята. Десятник Вратибой велел мне привести новоприбывших ко Фрекарту.
   - Это по ним рог гудел?
   - Именно. Из Стольского пришли, как гонец и передавал.
   Послышался топот сапог по лестнице, постепенно отдалявшийся: кажется, посыльный поднимался вверх на башню.
   - Фрекарт? С каких пор тут немцы распоряжаются? - спросил Огнеслав.
   - Из сподвижников Ольгерда он, в прошлом году как древляне сюда сунулись, он их разметал. За то князь и поручил ему в Заслучье распоряжаться.
   - А сам-то он откуда?
   - Да из саксов. Год назад прибился к Ольгерду и сразу сотню кметов получил. Странно, что ты об этом не знаешь.
   - Я многого не знаю за последние два года, и не моя в том вина. Однако же, за какие заслуги Ольгерд сразу сделал сотником человека, только заступившего на службу, ещё и чужестранца?
   Путята пожал плечами.
   - Говорят, он у себя на родине большим начальником был, покуда со жрецами распятого бога не поссорился. Сам-то он о себе почти ничего не рассказывал. Но верховодит неплохо, кметы его любят. Ладно, нам пора: стражник возвращается.
   Комната сотника находилась на самой вершине башни, куда вела лестница, закрученная спиралью на франкский манер. Фрекарт оказался невысоким мужчиной лет тридцати. Одет слуцкий верховода был вполне по-славянски: вышитая свитка, широкий кушак и кожаные штаны делали его похожим на какого-нибудь выходца из тех краёв, где родился Нелюб. Выдавали его только длинные белокурые волосы, непривычные дла славянского воина, да жёсткий западный выговор.
   - Хорошо, Путята, Левко, возвращайтесь на посты. Я поговорю с нашими гостями.
   Случане вышли. Фрекарт указал варягам на лавку у стены, сам уселся за стол. Буривой оглядел комнату сотника: ничего необычного. В углу - вешалка для доспехов, подле - меч в расшитых ножнах, копьё и лук с тулем стрел.
   - Итак, кто вы такие и кто прислал вас? - спросил Фрекарт.
   Огнеслав повторил ему то же, что сказал час назад часовому на воротах города. Франк задумался ненадолго, выбивая пальцами по столешнице замысловатый ритм.
   - Хм... восстановить пожжённый погост в Змеиной лощине... Да, там случане уже успели отстроиться, после того как Рудомир покарал их. Хотя не думаю, что с них есть что брать. Зачем вас прислали именно сюда?
   "Чтоб с глаз долой, и подальше", - зло подумал Буривой, но промолчал.
   - Такова княжья воля, - ответил Огнеслав. Лицо его, впрочем, не выражало особой радости. - Там был мечником мой отец, теперь им буду я.
   Фрекарт поглядел в окно. На северо-востоке от Слуцка высился серо-зелёный сосновый бор. За ним, там, где сливались Случь и Хорол, и стоял когда-то Добрятин погост.
   - Добро. Но людей я вам дать не могу, разве что провожатого да плотников, чтобы помогли вам погост ставить. До зимы-то управитесь?
   - Управимся, спасибо и на том, - буркнул Огнеслав.
   - Добро. Тогда располагайтесь пока в гриднице и отдыхайте. Завтра я пошлю вас в путь.
  
   11
   Невесело встретила княжьих посланцев Залесская земля. Уже в сосновом бору многое настораживало Буривоя: пение птиц скорее напоминало подражание оному, в ветвях то и дело шмыгало нечто, явно большее, чем белка. Ободрич велел сомкнуть щиты и обнажить секиры; Нелюб нервно взвёл свой "самострел", водя им по сторонам. Челяди, вёзшей брёвна и инструменты для восстановления погоста, тоже было как-то не по себе. Коней своих варяги оставили в Слуцке, взяв взамен выросших здесь.
   - Ваши скакуны в ту землю не пойдут, станут у кромки леса, - сказал тогда варягам Фрекарт. - Не знаю, в чём здесь дело, но места, где Хорол впадает в Случь, животные из-за реки боятся больше всего.
   Местные низенькие, мохнатые коньки, больше похожие на ломовых лошадей из моравских каменоломен, конечно, были не под стать питомцам стольских конюшен, но тут явно было не до жиру. Взяли несколько более-менее сильных тягачей, впрягли их в три скрипучие повозки со скарбом и выдвинулись из Слуцка через час после рассвета. Шли медленно: дорога до леса заняла часа полтора, и втрое больше без учёта привала - путь по узким извилистым тропам, то тут, то там поросшим кустарниками и размытым дождями.
   - Я надеюсь, мы доберёмся до Залесья к вечеру? - спросил Буривой на привале, усевшись на поваленном стволе и жуя краюху хлеба. - Моим людям вряд ли захочется здесь ночевать.
   - Доберёмся, - успокоил его Огнеслав. - Больше половины пути прошли уже.
   Когда просветы между деревьями стали шире, а впереди замаячили стены хутора, напомнившего горные гражды, Буривой услышал низкий, раскатистый гул. Кони нервно повели ушами. Издалёка эхо донесло отзвук ответного сигнала.
   - Не нравится мне всё это, - пробормотал ободрич. - Готовьтесь к бою!
   Вышли из леса на широкую, поросшую ежевикой и крапивой поляну. Взглядам варягов предстало поселение из трёх крытых соломой жилых домов-полуземлянок, обнесённых массивной стеной, как бы не большей, чем в Слуцком. Самый крупный -двухярусный - дом венчала башня. Единственными украшениями было грубо вырезанные коньки двускатных крыш; жили здесь явно бедно.
   Ворота поселения отворились, пред людьми Буривоя предстала дюжина молодцов в суконных рубахах. Черноволосые, с низкими лбами и глубоко посаженными глазницами, они больше напоминали лопарей, чем славян. В руках у поселенцев были внушительного вида шипастые дубины, на кушаках - длинные, в локоть, и широкие охотничьи ножи.
   - С чем пожаловали, гости? - из гурьбы вышел широкоплечий мужчина лет сорока, единственный, кто носил кожаный шлем и подбитую железом куртку.
   - От стольского князя, Горана Всевлавьевича, - ответил Огнеслав. - То, что семь лет вы не были под его рукой, лишь недоразумение: государь мой занят более важными делами, чем собирать дань с ваших убогих деревень. Однако же ныне он прислал меня, мечника Огнеслава Добрятича, восстановить у вас порядок.
   Толпа недовольно загалдела. Мужчина - явно предводитель - отступил, засовещался со своими. Речь их была быстрой, да к тому же пересыпанной явно неславянскими словечками, так что Буривой не разобрал ни слова.
   - Вот наш ответ, - обратился к варягам предводитель, когда залесские, кажется, пришли к согласию. - Нам памятны деяния жупана Рудомира, который пришёл сюда с людьми оружными и множество зла сотворил, так что лишь в лесных землянках смогли мы уберечься. А нынче приходят к нам люди из числа тех, что убивали нас, и говорят снова платить дань. Не бывать этому.
   Ропот одобрения был ему ответом среди своих. Варяги же угрюмо молчали.
   - И почему Рудомир их не дорезал? - прошептал Хальвдан себе под нос.
   - Когда его воины входили под полог лесов, на них спускался туман, от которого слезились глаза и чесалась кожа, а если постоять в нём подольше - начинала слазить кусками, будто на солнце обгорели. Тогда жупан разорил все селения, до которых мог дотянуться, понаставил живых факелов и ушёл восвояси, - ответил Нелюб.
   - Чародейство какое-то, - недовольно пробурчал норвежец. - Чем дальше, тем веселее, и почему-то мы всё узнаём слишком поздно.
   - Да навряд ли чародейство, заслучанам просто повезло. А от вас никто ничего не скрывал. Огнеслава тогда с ними не было, он в дружине княжичей против тиверцев воевал.
   - Да тихо вам, - шикнул на них Буривой.
   Тем временем Огнеслав продолжал переговоры, и речи его с предводителем хуторян становились всё напряжённей.
   - Князь предлагает вам защиту, - говорил он. - Богата земля хорватская, много у нас торговых гостей и товаров; вы сможете возить в Стольское то, что выращиваете, а взамен получите франкское железо, и хазарские ткани, и изделия ромейских искусников.
   - Единственные, от кого нам нужна защита, это вы, - парировал хуторянин. - А хлама заморского нам здесь и подавно не нужно. Своим умом веками жили, и впредь проживём.
   - Нет у тебя врагов, кроме нас, говоришь? А как же древляне, волыняне? А ещё всё могущественнее с каждым днём становятся хазары, говорят, даже Киев град накрыла тень из Итиля, и поляне платят кошерищам дань мечами и зерном. Ты знаешь, какова дань хазарская, когда входят они в полную силу? По девице с дыма. Хочешь ли, чтобы твоих дочерей и сестёр продали на чужбину, словно скот?
   - Никаких хазар знать не знаем, с чего вам верить? А вот вы уже продали, словно скот, наших жён и дочерей!
   - То была кара за сожжённый Добрятин погост! Знаешь ли ты, что мой отец, и мать, и все домочадцы погибли в пожаре, что вы устроили?
   - А что твои отец, мать и домочадцы делали на нашей земле?
   - То же, что делают люди Бусова дома повсюду от Тисы до Роси! Хорошо тебе жить здесь, на отшибе, вдалеке от великих потрясений. Так дерево, выросшее в ущелье между высоких гор, не ведает о жестоких ветрах, которые воротят дубы на равнине и от которых горы защищают его. Хазары не пришли к вам только благодаря тому, что с востока вас прикрывают древлянские князья из рода Малов, а с юга - мы. Два года назад жестокая сеча была у нас на Буге, и мы костями полегли, но не пустили ворогов. Не будь нас, ты бы уже сгинул где-то на невольничьем рынке.
   - Велика гордыня ваша; поистине, сейчас ты скажешь, что ваш князь и изобилием дичи нас балует, и жизнь в женских утробах зарождает, подобно Богам. Больше вашей гордыни лишь ваша алчность; потому в последний раз говорим вам: уходите сейчас же. Не так уж много воинов вижу я - скоро здесь будут мужи со всех пяти хуторов, и нас будет десятеро на одного вашего. Идите прочь!
   - Если прольёшь нашу кровь, не далее чем к Осенним дедам здесь будет Фрекарт из Слуцка, а то и сам воевода Ольгерд. Опустится ли на сей раз туман, спасший вас от полного истребления семь лет назад?
   Предводитель свирепо рассмеялся. Буривой готов был поклясться, что видел, как зрачки его карих глаз вдруг увеличились, закрыв всю радужку, а после сжались по-змеиному.
   - Довольно с нас ваших речей. Парни, в бой!
   Было в этом крике что-то такое, что даже Буривоя проняли мурашки. Это даже не был клич берсерка, бросающегося в битву. Нет, в голосе верховоды звучала ненависть, пропитанная вековой злобой. Будто гадюка шипит - настолько нечеловечески прозвучал призыв.
   - Сомкнуть щиты! - крикнул ободрич.
   Дубина верховоды метнулась к голове Огнеслава - столь молниеносно, что превратилась в размытое пятно. Хорват еле успел поднять щит. Раздался гулкий треск, полетели щепки.
   Щёлкнул самострел Нелюба, предводитель рухнул навзничь - короткая стрела прошила и шлем, и голову насквозь. Спустили тетивы стоявшие сзади Ярослав и Актеву. Руянин угодил одному из хуторян в шею, датчанин - в плечо.
   И тут Буривой по-настоящему испугался так, как не боялся даже в Индерии.
   Предводитель поднялся на ноги как ни в чём ни бывало, вишнёвая кровь лилась из дыры в его лбу, как из пробитой бочки. С дубиной в одной руке и ножом в другой он бросился на врагов. Раненые же стрелами варягов хуторяне лишь замерли на миг - и тоже ринулись в атаку.
   - Чертвощина какая-то, - выругался ободрич.
   - Плотнее строй! Защищайте обоз! - выкрикнул Огнеслав, насилу отбиваясь от наседавшего хуторянина.
   Варяги встали полукругом, прикрывая не успевшие выйти из леса повозки - но Буривой всерьёз боялся, что на них нападут с тыла, и выругал себя за то, что не оставил там хоть кого-то из варягов. Впрочем, скоро ему стало не до самообвинений.
   Ибо заслучане бились, словно в них вселились черти - да так, по-видимому, и было. Дубины колотили по щитам беспорядочно, но с такой яростью и силой, что обитое железом дерево трещало, будто брошенное в костёр. Заслучане ревели, шипели, издавали булькающие гортанные звуки; в их налитых кровью глазах с расширенными, будто у лунатика, глазами не оставалось ничего человеческого. От такого натиска варяги даже подались назад.
   Один из хуторян, пригнувшись, ударил ножом под низ Буривоева щита, намереваясь перерезать сухожилия. Ободрич резко опустил щит, кости предплечья хрустнули под железной кромкой. Буривой ударил секирой сверху вниз. Половина головы хуторянина упала в кровавую грязь.
   В стене щитов лишь на миг образовалась прореха - но этого было достаточно, чтобы верховода бросился в неё с силой, что сделала бы честь и медведю. Наполовину протиснувшись в щель, он занёс шипастую дубину, и на голову Стейну обрушился удар, который - варяг ни на миг не сомневался - раскроил бы её, словно орех. Но снова пропела тетива Ярославова лука, стрела-срезень с широким ромбовидным наконечником ткнулась в подмышку, рассекая сухожилия - и рука предводителя бессильно рухнула вниз. Смазанный удар пришёлся датчанину по спине, выбив весь дух из лёгких, так что он чуть не пропустил выпад хуторянина, целившего ножом ему в глаза, лишь в последнюю секунду успев поднять щит.
   Хуторянский верховода же, словно не заметив рану, которая оставила бы обычного человека калекой, ударил по шлему Буривоя ножом в другой руке, да так, что у ободрича искры из глаз посыпались. У ног варяга копошился хуторянин, которому он отсёк полголовы, явно намереваясь встать.
   "Есть ли оружие, которое их берёт?" - спросил Буривой сам себя. Страх понемногу отступал, вытесняемый привычной яростью, рука начала действовать вернее и чётче - взмахом секиры ободрич перерубил позвоночник верховоде, и тот наконец рухнул на землю. Актеву с силой наступил ему на шею кованым сапогом, с сухим треском сломались позвонки, и предводитель затих. Для верности ободрич быстрым ударом отсёк ему голову.
   Слева от Буривоя Огнеслав отбивался от хуторянина, в шее которого торчала стрела. Щит княжьего мечника уже дал не одну трещину, на наплечнике красовалась вмятина, но хорват держался, как и подобает знатному воину. Улучив момент, он ткнул мечом между ключиц врага; голова повисла, как на верёвочке, он кулем рухнул наземь.
   - Рубите им головы! - прокричал хорват. - Они всё-таки смертны!
   В тот же миг Ярослав и Актеву снова выстрелили срезнями, метя заслучанам в шеи. Своей цели - щуплому пареньку лет шестнадцати - руянин снёс голову начисто: с такого близкого расстояния стрела, пущенная сильным человеком с тугого лука, бьёт не хуже всадничьего копья. Актеву же только вспорол половину шеи, и добил цель датчанина Нелюб: снаряд из его самострела вонзился точно в кадык. Хуторянин упал замертво.
   - Главное - перебить позвоночник! - поделился своим наблюдением сын грека.
   - Натиск на счёт "три"! - выкрикнул Буривой. Раз! Два!
   В этот же миг очередной хуторянин бросился с разбегу на его щит, вынудив Буривоя податься назад. Взметнулся меч Стейна, снеся ещё одну голову с плеч; щиты вновь сомкнулись.
   Не дожидаясь счёта, привычные действовать сообща варяги налегли на щиты, сбрасывая лупящих по ним заслучан. Обычных людей этот натиск сшиб бы с ног, хуторяне же лишь немного поддались - но и этого было достаточно.
   - Бей их! - приказал Буривой, рассекая нового врага секирой от макушки до солнечного сплетения.
   И варяги ударили в ответ, сражаясь так, будто им противостояла не менее чем франкская конница. Бой рассыпался на множество одиночных схваток. Испуг от столкновения с противоестественной неуязвимостью врага прошёл; его сменило отвращение к мерзким чарам, опутавшим этих людей. Так или иначе, а ножи лишь секли кольчуги, дубины же могли разве что переломать пару костей, если не получить ими по голове или спине. Один за другим поселяне умирали: падали на землю, обезглавленные или с переломанной шеей, и больше не поднимались.
   Всё было кончено не больше чем за десять минут. Двенадцать или тринадцать изувеченных тел лежало под ногами варягов: никто из врагов не побежал и не попросил пощады.
   - Что это было? - спросил Буривой, отдуваясь.
   - Чёрт его знает, - растерянно ответил Огнеслав. - Раньше такого не было. Да, бились они всегда отважно, но чтобы стрела в глотке, а ему хоть бы хрен...
   Хорват перевёл взгляд на селение. Оно казалось пустым, дубовая калитка открыта настежь.
   - Вперёд, пока не закрыли ворота! - приказал Огнеслав.
   - Нет! - оборвал его Буривой, подняв руку.
   - Стой, погоди, - поспешил он успокоить хорвата, вскинувшегося было от невыполнения приказа. - Мы бились не меньше часа, гляди, солнце уже клонится к закату. Ты действительно считаешь, что они не успели бы закрыться? Это ловушка, и хороши мы будем, коли попадём в неё.
   - Ты прав, - согласился мечник. - Но что нам делать? Воинам отдохнуть бы, но я боюсь, что сейчас из других хуторов нагрянут. Кстати, почему не нагрянули до сих пор? Будь это пожар, например, хутор уже сгорел бы дотла.
   - Вот-вот, и я о том же. Не нравится мне всё это.
   - Так как поступить предлагаешь? - повторил Огнеслав.
   - Как, как. Стены не слишком высоки, а если подтянутся другие хуторяне, нам лучше встретить их за частоколом, чем в чистом поле. Хотя бы потому, что нас десять человек, а их нагрянет не меньше сотни. Давайте сюда кошки, возьмём эту халупку! - крикнул он воинам.
   - Делайте, как он говорит, - подтвердил Огнеслав.
   Выхватив из-за поясов длинные верёвки с арканами, варяги бросились на приступ. Ворота так и остались распахнуты настежь: кто бы ни командовал сейчас на хуторе, закрыть их он, по-видимому, не успел. В людей Буривоя полетели камни и охотничьи стрелы с длинными тонкими наконечниками, но никакого вреда воинам в кольчугах они не причиняли.
   Привычным движением накинув аркан на одно из бревён частокола, Буривой в два счёта взбежал вверх по стене. Верёвка дёрнулась и заскрипела - кажется, кто-то полоснул по ней ножом, но, видимо, особой силой он не отличался.
   Когда ободрич поравнялся с гребнем стены, перед ним вырос силуэт человека. Вскинув руку, Буривой легко столкнул противника, перемахнул через гребень. И замер, будто Княжной-Лебедью очарованный.
   По внутренней стороне частокола тянулась узкая дощатая отмостка шириной в пару локтей, вниз с неё вели грубо сбитые лестницы. И повсюду - на отмостке, во внутреннем дворе - суетились люди с такими же чёрными зачарованными глазами, как те, кого Буривой только что убил.
   Только это были женщины и дети. Женщиной оказалась и та, которую ободрич столкнул с частокола: она лежала на земле, шея свёрнута, изо рта течёт струйка крови.
   Задрожали доски, Буривой повернул голову. На него бежала стройная черноволосая девица лет пятнадцати: ободрич легко мог бы поднять её одной рукой. В руке у неё был топор для рубки дров, глаза горели уже знакомой варягу нечеловеческой ненавистью.
   Завыв волком, девица налетела на Буривоя, занеся над головой топор. Ободрич столкнул её со стены ударом щита; рухнув на землю, она тут же поднялась - и снова бросилась в атаку вверх по лестнице.
   По обе стороны от варяга его люди взбирались на стену, расталкивая хуторян - и тут же, подобно ему, застывали в нерешительности, лишь отбиваясь от набрасывавшихся на них с подручным снарядьем женщин и отроков. Они, конечно, собаку съели на грабежах и набегах, но убивать женщин и детей всё равно казалось не с руки.
   Из самого большого дома показались дети - точно такие же, с чуждой ненавистью в глазах. Из котла, который они тащили вчетвером, поднимался пар.
   "Простите меня, Боги", - прошептал Буривой. И прокричал, закрываясь щитом от девицы, остервенело бившей в него топором:
   - Чего оцепенели? Это уже не люди! Или вам ведомы те, кто, оставаясь человеком, живёт со стрелой в глотке? Убейте их, чтобы не поганили землю!
   С тяжёлым сердцем он сделал стремительный выпад, на тусклом осеннем солнце блеснула секира, перерубая тонкий стан девушки напополам. Началась резня, которая каждому из тех, кто участвовал в ней, до конца жизни снилась в жутких снах.
   Варяги рубили широкими взмахами, кося хуторян, как траву. Каждый удар привычного воина, направленный в тело, защищённое лишь тканью рубахи или платья, рассекал людей надвое.
   Женщин, которые с визгом бросались на воинов в кольчугах, стремясь ударить сковородой, топором или ухватом, окатить кипятком, выцарапать глаза.
   Отроков, колотивших по щитам потешным деревянным оружием.
   Детей, хватавших варягов за ноги, вгрызавшихся в штаны и сапоги, подобно взбесившимся собакам.
   Стариков и старух, выскочивших с посохами против мечей и секир.
   Кровь залила утоптанный внутренний двор, запятнала стены домов. Никто не пытался спрятаться, сбежать, просить пощады - все только бились, словно животные, защищавшие своих детёнышей. Буривой даже не заметил, чтобы кто-то хоть на миг опечалился или ужаснулся жестокой смерти, которая уже постигла их сестёр, детей, внуков...
   Никто даже не плакал. Только выли и визжали, да так, что у видавшего виды ободрича стыла кровь.
   Он не мог бы сказать, сколько всё это длилось. Может, полчаса, может, меньше. Буривой только жалел, что не впал в ярость берсерка: для этого ему нужен был более достойный противник, чем одержимое непонятно чем сиволапое мужичьё. Обычно он немного пугался кровавой пелены, застилавшей глаза в жестоком бою - но сейчас жаждал её, как путник в зимней вьюге жаждет очага и горячего питья.
   Раз за разом опуская секиру на головы женщин и детей, он молил Богов, чтобы они послали ему эту спасительную ярость. Тогда бы он не запомнил лиц убитых.
   Но Боги, казалось, равнодушно взирали на побоище с затянутого сероватой дымкой неба.
   Когда всё наконец было кончено, варяги стояли в крови по щиколотку. Изувеченные тела лежали по всему внутреннему двору так, что от ворот до сеней домов ступить было негде. Лежали вповалку друг на друге, глядя в небеса безразличными глазами.
   Нелюб скрючился в три погибели, его неудержимо рвало. Вскоре к нему присоединились Хальвдан и Шершень. Актеву и Ярослав, не таясь, плакали, и даже невозмутимый Стейн, сняв шлем, то и дело смахивал с глаз слезинку. Огнеслав, Гринь и Хват стояли, будто вкопанные. Наконец мечник нарушил тишину:
   - Ну что ж, что сделано, то сделано, и думаю, что любой человек предпочтёт смерть такой не-жизни. Взгляните: здесь нет ни игрушек, ни домашних животных, ничерта. И даже утварь, которой они нас потчевали, вся в паутине и плесени. Чем занимались они целыми днями, мне неведомо, но явно душой они умерли давным-давно. Буривой, прости, но сделать это надо: займись уборкой тел. Оттащите их в дома, потом мы сожжём тут всё к навьям: не хочу тут оставаться ни на миг больше, чем необходимо.
   - А ты чем займёшься? - спросил ободрич.
   - А я пока к повозкам пойду. Погост мы тут явно строить пока не будем. Пошлю кого-нибудь из челяди на самом быстром коне в Слуцк. Фрекарт должен знать, что здесь произошло.
   Превозмогая отвращение, варяги принялись за работу, оттаскивая все тела в главный дом хутора - единственный двухярусный. Всюду царило запустение: под крышами то тут, то там свисали огромные гроздья осиных гнёзд, внутри все ковры проедены молью, потолки и стены затянуты паутиной, то тут, то там красовались огромные пятна плесени, будто кто-то щедро разбрызгал по брёвнам краски всех цветов радуги.
   - Заметил, что здесь нет ни птиц, ни даже крыс, только пауки, моль и осы? - спросил Буривоя Ярослав.
   - Ага, - угрюмо согласился ободрич.
   Больше они не разговаривали. Когда закончили самую отвратительную работу из всех, что когда-либо выпадали им в жизни, принесли из обоза факелы и долго, не скупясь, тыкали ими в соломенные крыши, пока жуткая крада не взмыла к небесам.
   Солнце уже садилось в непроглядную багрово-красную тучу. Более выразительного окончания дня нельзя было и ожидать.
   Огнеслав велел челяди готовить на всякий случай топоры, ножи и луки. Не то чтобы финская холопка-куховарка, мастеровой с тремя учениками и двое возничьих (третий отправился гонцом в Слуцк) были бы хорошим подспорьем десятку опытных воинов, но всё же лучше, чем ничего.
   Выведя повозки из леса на небольшой пригорок подальше от хутора, поставили их треугольником, установив между ними запасные щиты и доски, чтобы простору было побольше. Стреножили лошадей, развели костёр, хотя есть никому не хотелось. Говорить, впрочем, тоже, разве что Айна - так звали куховарку - тихонько шептала себе под нос наговоры, отгонявшие нечистую силу, да молился Ярослав, воткнув перед собой меч и опустившись перед ним на колено, подняв к небесам руки.
  

12

   Стемнело. Выставили стражу, но глаз никто не сомкнул. На сердце у всех кошки скребли: в воздухе витало ощущение неясной угрозы. Даже звёзды и луна светили как-то тускло.
   Долина казалась спящей, но чувство опасности становилось всё сильнее. Буривой точил секиру, чтобы успокоиться; варяги и челядь тоже занимались кто чем. Потрескивал костёр, пели сверчки - вроде бы обычная ночь в этих краях. Но отчего же так тяжело на сердце?
   Около полуночи вдалеке раздался вой - дикий, надрывный, исполненный отчаяния и первобытной злобы. Люди подобрались.
   Вой повторился - снова и снова.
   - Куда мы влезли? - недовольно пробурчал престарелый мастеровой. - Мне такое разве что в страшных снах снилось...
   - Цыц! - шикнул на него Огнеслав. - Воины, готовьтесь!
   Послышался бой барабанов - далёкий, отрывистый. Вздрогнула земля, лошади испуганно завизжали. Возничие кинулись успокаивать их, но у них самих сердце колотилось, как бешеное.
   Ррок. Ррок. Рррок.
   Барабаны били всё громче и громче.
   Снова раздался вой - и в ответ донёсся истошный вопль откуда-то из-за спин варягов. Буривой резко развернулся, подняв секиру наизготовку - но сзади них был только лес.
   Вопль донёсся снова, и, словно вторя ему, налетел пронзительный, холодный ветер, разбросал полы плащей, прибил к земле пламя костра, сухим, стонущим скрипом отозвался старый лес.
   Похолодало.
   Шершень потянул носом.
   - Чуете? Запах какой-то... странный.
   - Да ну тебя, и без того до костей пробирает, - огрызнулся было Буривой, но тут и он почувствовал это. Пахло чем-то приторно-сладким, удушливым, будто кто-то оставил гнить на солнце огромную гору фруктов. Откуда ни возьмись, между древесных стволов показался туман, густой, клочковатый, жёлто-зелёного цвета. Ободрич не успел сосчитать и до десяти, как за его удушливой пеленой перестали различаться отдельные стволы и кроны.
   - Будто лес горит, - сказал Актеву.
   - Не горит, - возразил Нелюб. - Это и есть туман, который опустился на здешние леса, когда жупан Рудомир пришёл с огнём и мечом. Меня тут не было, но по описаниям - похоже.
   - И что нам теперь делать?
   - Мне почём знать? Главное, туда не соваться. Разъедает кожу что твоя известь. Кметы Рудомира говорили, что из леса он не выходит. Хотя тогда он и не затянул лес между Залесьем и Слуцком - иначе как бы они вернулись?
   Клочья тумана, будто щупальца гнилостного чудища, тянулись к пламени костра, к людской плоти - но таяли на полдороге. Запах стоял сильный, но пока терпимый. "Может, и впрямь всё не так страшно. Правда, как подмога из Слуцка к нам доберётся?" - подумал Буривой.
   - Глядите! - Огнеслав указывал мечом за спины Буривоя, Актеву и Нелюба, повернувшихся к лесу. - Оружие к бою! Что бы это ни было, но вряд ли они идут к нам с хлебом-солью.
   Развернувшись, Буривой обомлел. Челядь перепуганно сбилась в кучку возле костра. Айна всхлипывала, кто-то из возничьих гладил её по голове, но у него самого вся кожа мурашками покрылась. Кажется, с простых людей взятки гладки. Что ж, ободричу было не впервой. Хотя такого ему видеть не доводилось.
   Из трёх дальних селений вышло три вереницы сине-зелёных огней. Извиваясь по равнине, эти живые ручейки цвета болотных огоньков вскоре встретились, слились в одну тучу - будто рой светляков - и двинулись вперёд.
   - Святовит помилуй, - прошептал Ярослав.
   - Пусть ближе подойдут, - сказал Буривой. - Я хочу видеть, что это за чертовщина.
   - А я хочу мёда, тёплую постель и бабу под бок, - отозвался Хват.
   - Так, давайте за дело, - вступил Огнеслав. - Через повозки они, надеюсь, не полезут, встаньте у сцепок. Нас могут окружить, потому разделимся. Мы с Буривоем, Ярославом и Стейном - у передней. Шершень, Хальвдан, Нелюб - справа. Хват, Актеву, Гринь - слева. Пошли!
   Когда огоньки приблизились на три сотни шагов, Буривой разглядел силуэты. Это были, без сомнения, жители залесских хуторов, явно охваченные тем же, если не худшим, колдовством, что и хуторяне, которых они истребили несколько часов назад. Свечение цвета болотных огней исходило от их глаз - будто веки пытались заслонить маленькие солнца. Люди шли нестройной толпой - мужчины, женщины, дети, старики, вооружённые чем попало; ни звука не издавали они, отчего становилось ещё жутче. Не говоря уже о том, что потусторонний свет из глаз, падая на лица, подчёркивал все неровности жуткими чёрными тенями.
   - Одно хорошо, это сияние прекрасно подсвечивает шею, - буркнул Ярослав, накладывая срезень на тетиву.
   - Пли! - отрывисто скомандовал хорватский мечник.
   Свистнула тетива руянина, следом за ней - тетивы Актеву и Нелюба. Три головы полетели с перебитых шей, три тела упали в пожухлую траву. Но сотоварищи заслучан, казалось, даже не обратили на это внимания: равнодушно переступая через тела, они всё шли и шли вперёд. Выстрелы варягов снесли ещё несколько голов, хуторяне даже не замедлили шага.
   Когда между ними и повозками осталось полсотни шагов, околдованные люди бросились бегом - с места в карьер, все единым порывом. Людское море налетело на щиты сцепок единым порывом, с силой, сделавшей бы честь иной коннице. Сражение началось.
   Без единого звука, но с пугающей согласованностью заслучане бросались на мечи и топоры варягов. Стальные лезвия рубили беззащитные руки, ноги, головы, люди Буривоя выглядели так, будто их с ног до головы окатили кровью - но всё так же исступлённо и напористо колотили по щитам и кольчугам палки, ухваты и топоры. Кое-где мелькало и оружие пострашнее - цепы, косы с лезвиями, насажанными торчком, серпы. На благо варягов, страшная толчея не давала залесским как следует размахнуться.
   Стейн, Буривой и Огнеслав рубили широкими ударами, как косари, пожиная кровавый урожай. Ярослав взобрался было на повозку, поливая врагов стрелами почти в упор - но в опасной близости от его головы просвистели ржавые вилы, в живот больно ударил камень, другой ушиб руянину колено - и он спрыгнул обратно. Справа несколько дюжих мужчин вцепились в борта повозки, пытаясь перевернуть её; опасно затрещала сцепка.
   - Тьфу ты, чёрт подери, - плюнул Шершень.
   - Стой! - крикнул было Хальвдан, но велет уже вскочил на шатающийся воз. Балансируя на широко расставленных ногах, он промчался по повозке, с плеча рубя по вытянутым рукам. На какой-то миг это возымело действие - пока хуторяне ничтоже сумняшеся не налегли на повозки грудью. Сзади на них навалились другие. Повозка вновь накренилась.
   - Твою мать! - в сердцах выкрикнул велет, наклоняясь вперёд. - Что ж, ничего другого не остаётся...
   И прыгнул в самую гущу толпы, рубя крестом направо и налево.
   - Проклятые твари, да сдохните вы наконец! - кричал он, кружась в стальном вихре, расталкивая людей ударами щита, перерубая мечом тянущиеся к нему руки.
   - Герой чёртов, будто нас так много, - выругался Буривой. - За ним! Все вперёд!
   - Ободрич, ты с ума спятил? - схватил его за плечо Огнеслав. - Поляжем же все.
   - Сидя за щитами, битвы не выиграть, - встряхнул плечами Буривой.
   И, перескочив ограждение, ободрич с головой бросился в битву. К нему присоединились и другие варяги; они кричали, сыпали отборной бранью, ревели медведем - всё для того, чтобы разогнать отвратительную тишь.
   Снова, во второй раз за день, Буривою довелось убивать женщин и детей. Мужчины с цепами, кольями и ножами, конечно, представляли больше угрозы, собирая вокруг себя очаги сопротивления, пытаясь проломить щиты или подсечь ноги - но мужчин он убивал столь долго, что уже привык.
   Наконец упала кровавая пелена - и никогда прежде ободрич не бросался так радостно в пучину боевого безумия.
   Ряды хуторян окончательно смешались. Простой человек, будь он трижды бессмертным и околдованным, не ровня воину в броне - его удары просто не пробьют закалённой стали. Единственный его шанс - попасть в глаза, сочленения доспехов или подрубить ноги, но на то воинам и даны щиты.
   Кажется, что-то человеческое всё же оставалось в некоторых из этих людей: столкнувшись с Буривоем, рычащим, пускающим кровавую пену и наносящим безжалостные удары, что в иное время валили коней, некоторые из них бросались врассыпную. Варяги преследовали их и рубили по шеям и спинам; снова, как и на сожжённом хуторе, вокруг них высилась целая гора изувеченных трупов.
   Когда безумие спало и Буривой остановился, тяжело опираясь на топор, битва уже закончилась. Не меньше сотни человек изрубили варяги, тут и там валялись части тел, кишки, что вывалились из рассечённых животов, мозги. Колдовские огоньки в глазах погасли: теперь всё выглядело так, будто варяги просто-напросто жестоко вырезали толпу безобидных, ни в чём не повинных людей.
   - Кажется, мы закончили дело Рудомира, - сказал ободрич. - Дань собирать не с кого. Хорошие мы сборщики!
   - Буривой, - донёсся сзади голос Хальвдана.
   Варяг обернулся. Шлем и панцырь норвежца были красными от крови, но, кажется, эта кровь была не его. В глазах викинга плескалась печаль.
   - Буривой, прости. Шершень, он... мы не успели.
   - Шершень... он... что? - переспросил ободрич. Он весьма плохо соображал после кровавого безумия, голова словно свинцом наливалась - но страшный смысл слов соратника он, кажется, начинал понимать.
   - Кто-то бросился ему в ноги, повалил. А когда мы к нему прорубились, глядим - горло перерезано, вместо глаз - две раны. Прости.
   - О боги... - опустил голову ободрич. В горле стоял ком.
   Пройти сотню битв, пережить гибель почти всей дружины в Индерии, чтобы погибнуть от рук обезумевших смердов!
   Глаза пекло, взгляд туманился - в последний раз Буривой чувствовал подобное, наверное, лет в десять. Не разбирая дороги, невзначай толкнув кого-то плечом, заплетаясь в ногах, как пьяный, пошёл он туда, где в последний раз видел велета - дать погибшему последнее прощание.
   Горестная передышка вышла недолгой. Варяги едва успели завязать Шершню выцарапанные глаза, укутать тело в чистую простынь и отнести к повозкам, как вдали снова забили барабаны и раздался уже знакомый людям Буривоя пронзительный вопль.
   - Кого на этот раз за нашей душой несёт? - выругался Огнеслав.
   - Не знаю, - устало сказал Буривой. Усталось навалилась на него пудовым грузом; хотелось спать, спать - и больше ничего. Остальные варяги тоже еле стояли на ногах.
   Убаюкаивающе трещал догорающий костёр. Челядь храпела вовсю, вповалку лёжа у огня. Ободрич опустился на незанятый кусок земли, положив под голову окровавленную секиру.
   - Утро вечера мудренее, отдыхайте пока, - донёсся до ускользающего сознания сонный голос Огнеслава.
  
   13
   Спалось Буривою плохо. Ободричу снилось, что его куда-то несут, руки связывают жёсткой верёвкой. Он пытался вырваться, но не мог пошевелить даже пальцем. Пытался кричать, но из горла вырывался лишь сдавленный стон. Буривой даже не мог открыть глаз: во сне они были закрыты каким-то покрывалом, а встряхнуть головой не получалось.
   Отчаяние и чувство беспомощности давили на сердце могильным камнем. Скрипя зубами, варяг напряг все свои силы, в груди вспыхнул знакомый огонь - жажда схватки, ярость, воля победить. И, борясь с раз за разом накатывавшей сонной оторопью, серым безразличием, он всё сильнее раздувал эти угли под сердцем...
   Встать. Открыть глаза. Вырваться из хватки цепких рук, которые несут куда-то - уже не несут, швырнули на какие-то доски - разорвать путы, схватить топор, а не найдётся - голыми руками скрутить, задушить, сломать шеи тем, кто схватил его...
   Нет. Оцепенение не превозмочь.
   Отчаяние - всё, что ему оставалось. Варяг прикусил губу, боль была приглушённой, далёкой, ущипни, и то больнее будет.
   Он всё ещё висел между дрёмой и явью, борясь с сонной оторопью. Что он может сделать, как проснуться? Ведь бой ещё явно не окончен, всё тянется багряная ночь, вокруг возов - груды мёртвых тел. Шершень убит, над лесом висит ядовитый туман.
   "Что я делаю? Зачем всё это, к чему? Не легче ли просто сдаться, уснуть? Поспать немного, ведь сон восстановит силы..."
   - Да, спи, варяг, - шептал в голове мягкий, но упорный голос. - Спи. Ты прошёл долгий путь, ты сражался и терял друзей... Сейчас отдыхай. Это единственное, что можно противопоставить отчаянию...
   Перед закрытыми глазами - круговорот синих, белых, красных огней в бескрайнем чёрном пространстве. Будто бархат, расшитый камнями. И он, Буривой, наедине с этой разноцветной метелью.
   Звёзды... Да, это не огни, это звёзды. Вон Небесный охотник, прародитель человечества, его псы - Ставр и Гавр, вон Колесница, в которой раненого Святовита доставили к Живе на Хвангурскую гору.
   "Я один, наедине со звёздами, высоко в небесах... Что же будет, если я упаду?"
   Ветер - в спину, забрасывает чуб на лицо. Земная тяжесть неумолимо тянет вниз. Страх на миг изгоняет из сердца бессилие. Сейчас он упадёт с головокружительной высоты, за последней вспышкой боли будет лишь тьма, и останется от Буривоя лишь кровавый след на камнях...
   Что-то подхватывает его - он падает будто на натянутую ткань, скатывается вниз, на тёплый, гладкий пол, усеянный чем-то шершавым. Под полом то и дело что-то перекатывается, будто кто-то напрягает исполинские мышцы.
   Ободрича осеняет: так и есть. Не на ткань упал он - на крыло. И скатился по нему вниз, на могучую, покрытую чешуёй спину.
   Всё ещё не раскрывая глаз, Буривой видит ящера - чудовищного, невообразимого. Это он подставил ему крыло, чтобы ободрич не грянулся наземь.
   На каждом из кожистых крыльев змея легко уместится средних размеров город. По чёрной, тускло блестящей под звёздами спине, где лежит тело варяга, может пройти в ряд сотня человек. Три головы нависают над Буривоем, как скалы, вытяни их хозяин шею - достанет небес. Двенадцать хвостов извиваются, как плети; каждый из них, если ударит по земле, срежет вековой лес, как серп жнеца - спелую пшеницу.
   Одна из голов поворачивается к Буривою. Огромные огнисто-жёлтые глаза, похожие на лошадиные, жмурятся, чтобы разглядеть его - крошечную букашку на бескрайнем поле.
   - Видишь? С чем ты борешься? Как ты можешь причинить мне вред? - звучит в голове Буривоя всё тот же голос, взгляд пронзает его насквозь, читает самые потаённые мысли, не спрятаться, не закрыться - ведь глаза уже закрыты, не отвести взгляд - ведь змиевы очи по размеру больше самого варяга, везде найдут.
   - Сейчас я встряхнусь, и ты упадёшь...
   Страх снова пробирает до костей. Но в сердце всё ещё тлеет уголёк...
   "Мне это только снится. Сейчас я проснусь. Должен проснуться".
   - Дурак. Я был прежде, чем Перун ударил по Алатырю, и буду после того, как Чернобожьи ветры разорят ваш мир. Вся ваша жизнь, правления великих князей, несметные рати, могучие городища и державы, покоряющие мир - лишь миг для меня. Я видел такие бездны времени, что их хватило бы, чтобы срыть высочайшие из гор, сдувая с них по камешку раз в тысячу лет, и насыпать их вновь с такой же скоростью. Я пришёл из таких бездн пространства, что самый быстрый корабль будет плыть тысячу тысяч веков, и не преодолеет даже тысячной их части. Я приказываю тебе, Буривой сын Велегоста, сына Яромира, сына Ариберта - спи, ибо только так ты скроешься от моей воли!
   Ящер не сводит глаз. В непроглядном мраке огромных зрачков движутся силуэты. Ободрич глядит на них - не глядеть всё равно, что не замечать огромного озера прямо перед твоим носом, а отвернуться не выходит, так как он по-прежнему не может пошевелить даже веками.
   Неясные силуэты становятся всё четче, вот уже можно разглядеть доспехи, оружие, лица. Вернее, не лица - морды. Потому что у тех, кого видит Буривой, именно морды, вытянутые, будто собачьи. И заросшие по самые глаза шерстью, у кого длинной и вьющейся, у кого жёсткой, как щетина, и столь же короткой.
   Воины с пёсьими головами идут, чеканя шаг, содрогается земля от их кованой поступи. Над строем - длинные копья с зазубренными наконечниками, на воронёной стали горит отсвет далёких пожарищ. День или ночь - не понять: небо застлано удушливым сизым дымом.
   "Псоглавцы? Я думал, это сказка из тех, которыми пугают непослушных детей"...
   - "Непослушных детей" - эта мысль эхом раздаётся под сводом черепа. А ведь он и есть непослушный ребёнок для этого Ящера - непослушный ребёнок, который отказывается спать просто из бессмысленной гордости, хотя у самого уже глаза слипаются и зевает во весь рот.
   Войско псоглавцев - огромное, шлемами могут, наверное, Лабу вычерпать - заливает зелёные луга и леса, будто взбурлившая от паводков по весне река. То тут, то там выходят на смертельную рать воины родов славянских, реют знамёна над обречёнными полками - но как победить мечом горную лавину?
   Один за другим падают стяги гордых родов, и бескрайнее море рыжих, чёрных, песочно-жёлтых, белых собачьих голов смыкается над их головами. И летит над землёй исступлённый, озлобленный лай вперемежку с леденящим кровь воем.
   "Лучше умереть, сражаясь, чем жить, так и не познав опьяняющую радость борьбы!" - Буривой чувствует, как снова вздымается в его душе ярость, и зубы отчаяния чуть истачиваются. Он напрягается изо всех сил, перед глазами плывут цветные круги, будто пытается сдвинуть гранитную гору...
   Но тело неподвижно, словно мёртвое. Словно Буривой весит тысячу пудов.
   По лицу текут слёзы, хочется рыдать, реветь в голос от бессилия, но как горло издаёт звуки?
   Мука невыносима, и впереди - только горше. Во взгляде неумолимых жёлтых глаз - голод, и отчаяние, и тоска, да такие, что самые сильные из этих чувств, когда-либо испытанные людьми, слабее их, как тяжесть пёрышка слабее тяжести всех земных гор. И вся эта тяжесть безжалостно давила на варяга, не оставляя никакой возможности не подчиниться ей.
   Картинка меняется. Буривой узнаёт Стольское городище, но сейчас нет вокруг него многолюдных деревень - орда сожрала их, как саранча, так что одни обугленные колья торчат из земли на месте расписных теремов. Сотни таранов вгрызаются в стены, и они падают, словно подточённое короедами дерево. Сметая любые препоны, псоглавое море затапливает улицы, бурными потоками поднимается вверх, к княжьему детинцу...
   ...Миг - и детинец уже обьят пламенем. Псоглавцы высаживают двери, врываются внутрь...
   Варяг видит лицо - то, которое считает самым прекрасным, что видел в своей жизни. Но как же растрёпаны роскошные медные волосы, сколько страха и отчаяния в колдовских тёмно-синих глазах, опухших от слёз...
   - Векослава! - кричит Буривой. - ВЕКОСЛАВА!!!
   Княжну хватают лапы псоглавцев - жилистые, мохнатые, с мерзкими, обгрызенными и грязными, жёлтыми когтями на пальцах. Когти рвут ткань платья, оставляя глубокие порезы на нежной коже Векославы. Она отбивается, но это, кажется, только раззадоривает тёмных тварей: они хрипло гогочут, уже не так по-собачьи, как по-гусиному. Самый крепкий и плечистый из них грубо швыряет Векославу о стену, наотмашь бьёт ладонью в латной перчатке - на беленую стену брызжет алая кровь. Другой рукой псоглавец расстёгивает кушак и срывает штаны. Буривой видит его изогнутый, красный орган, алчно ищущий цель...
   - ВЕКОСЛАВА! - только сейчас Буривой понимает, что кричит во всю глотку. Повелительный голос в голове всё ещё говорит что-то о том, что ему нужно просто перестать сопротивляться сну, чтобы эти мучительные видения прекратились, но варяг уже не обращал на это внимания. Оцепенение, сковавшее его, ослабло!
   Новая вспышка ярости охватила ободрича, влила силу в мышцы. Он напрягся, тело пронзила резкая боль, будто мышцы кололи изнутри раскалёнными иглами, внутри Буривоя рвались сухожилия, глаза заливала кровь; он взревел, вкладывая все силы в последний рывок - вскочить, броситься на помощь княжне, вырвать её из цепких лап, пусть даже ценой собственной жизни - что может быть более достойной кончиной? И варяг вскочил на ноги, чувствуя, как в воздухе вокруг что-то трещит, рвётся, не в силах сдержать его напора. Этот треск быстро сделался совершенно оглушительным, заполнил всё вокруг собою, перед глазами Буривой видел лишь монотонную багровую завесу...
   Спина змея исчезла, растаяла под ногами варяга, как дым, вместе с голосами, красной пеленой и ужасными видениями. Он всё ещё кричал, падая в бездну - кричал, пока не охрип...
  

14

   И открыл глаза. Он лежал связанный на грубом дощатом полу в комнате с такими же невыделанными стенами, прокопченными насквозь. Вокруг него вповалку лежали остальные варяги: судя по тому, что они стонали и всхлипывали сквозь храп, им снились не самые радостные сны. Единственное окно было завешено рогожей; из-за неё пробивались редкие лучи света, в которых танцевали пылинки.
   За окном было неспокойно: там галдели, пожалуй, не меньше десятка человек, среди которых громче всех звучало два голоса. Один - женский, певучий и переливистый, как журчание реки. Он мог бы показаться красивым, если бы в нём не звучали высокомерие и какое-то непонятное Буривою презрение.
   Другой голос... варяг не был уверен, что он вообще принадлежит человеку. Глухой, хриплый, совершенно ровный - без каких-либо эмоций и чувств... Что-то похожее Буривой слышал только в детстве, когда на Солнцеворот один из зашедших издалёка в деревню окрутников изображал ожившего мертвеца. Но здесь, кажется, говоривший не прикидывался.
   Судя по выражениям, которыми крыли друг друга собеседники, дело у них чуть не доходило до драки.
   - Слушай, дурья ты башка, - нежный женский голос резко контрастировал со словами, которые говорил. - Ещё раз тебе говорю: остальных варягов забирайте себе, мне они ни к чему. Но называемый Буривоем - мой!
   - Все пленники принадлежат Повелителю. Как и ты, колдунья. И не тебе распоряжаться его имуществом. Ты вообще понимаешь, что мне достаточно просто крикнуть, и псоглавцы сожрут тебя и твой курятник с потрохами? - отвечал женскому голосу замогильный.
   - Пшла прочь отсюда, кому говорят! - пролаял третий голос, сухой, рычащий и явно нечеловеческий.
   - Сам катись к воронам, пока мы кость из твоего хера не вытащили! Буривой и тот, кто родится от него, приндалежат нам - такова воля Змея! - возражала ему какая-то женщина.
   - Слушай, заткни рты своим собачкам, упырь, - снова донёсся первый голос. - Что бы вы делали, если бы не мои чары? Бросились бы на варяжские топоры?
   Ропот стал оглушительным, послышались рычащие выкрики:
   - Ты считаешь, мы сражаться не умеем?
   - Мы бились за Крылатого Вожака сотни лет!
   - Ага, пока твои девочки за волотовыми валами сидели!
   Буривой попробовал подняться, но ноги были крепко связаны, как и руки. Они затекли и сильно болели. "Как бы гангрена не началась", испуганно подумал ободрич. Разговор, доносившийся с улицы, был, несомненно, очень интересен, хотя он и не до конца понимал его смысл. Что произошло, более-менее ясно: на них наслали сон, связали и притащили в какое-то потаённое схоронилище. Скорее всего, сделали это те же люди (люди ли?), что превратили хуторян в безвольных кукол. Но... почему их просто не прирезали спящими? И кто должен у него родиться?
   - Башка пухнет от такого, будто по куполу кистенем получил, - выругался Буривой.
   В комнате не было никого, кроме скованных сном варягов. Должно быть, пленители рассчитывали на крепкость чар. Оружие и доспехи были свалены в углу.
   - Очень опрометчиво, - сказал варяг. - Вот бы ещё руки с ногами как-то освободить, тогда посмотрим, поможет ли им их колдовство.
   Образы сонных видений всё ещё стояли у него перед глазами. Исполинский ящер, войска псоглавцев. Векослава...
   Буривой изогнулся, пытаясь дотянуться зубами до пут, связывавших ноги: руки всё равно были связаны за спиной. Безуспешно: тело слишком сильно затекло. За спиной ободрича недвижно лежал спящий Гринь; варяг толкнул его головой, пытаясь разбудить, но безуспешно.
   - Вот же дрянь, - прошипел Буривой сквозь зубы. В душе снова всколыхнулось отчаяние. Впрочем, сдаваться варяг не собирался: вырваться из омута колдовской полудрёмы - задача явно более сложная, чем скинуть обычные путы. А разбудить соратников... правда, всё это лучше сделать как можно быстрее: неизвестно, сколько ещё будут ругаться между собой его похитители. Вдруг кому-то из них захочется войти в сторожку, чтобы посмотреть, как там пленники? Да и та женщина с чародейским голосом явно имела к нему какие-то личные счёты...
   - Варяги мне бы и без твоего волхвования достались! - ругался тем временем за дверью тот, кого женщина назвала "упырём". - Да, верные хуторяне показали себя хуже, чем я рассчитывал, но они достаточно утомили врага, чтобы мои псоглавцы взяли их голыми руками.
   - И убили одного из тех, кого ты хотел получить живыми? Не столь уж верны твои хуторяне!
   Снова поднялся недовольный ропот, отдельные выкрики потонули во всеобщем гвалте.
   - Гринь! Эй, Гринь! - шепнул Буривой на ухо соратнику. Всё ещё пытаясь его разбудить, он толкнул его в грудь связанными руками. Гринь даже не пошевелился.
   - Да что ж ты будешь делать-то, мать твою! Гринь!
   Никакого отклика.
   Думай, ободрич, думай. У тебя не так уж много времени. И не орал бы ты так, а то ещё услышат. Кстати, что-то там они смолкли...
   Буривой прислушался. Кто бы ни стоял там на улице за дверью - они и впрямь притихли.
   - Проверьте задворки, не нравится мне это, - приказал кому-то "упырь".
   Послышался скрип: натягивали луки.
   Буривой сжался от напряжения. Кажется, назревала схватка - и отнюдь не "упыря" с "колдуньей". Неужели им пришли на помощь? Но кто? В Слуцке мало людей, да ещё этот туман, будь он неладен... Семь чертей в глотку, как же невыносимо воину просто лежать беспомощным и ждать, пока кто-то решит его судьбу!
   А затем мир взорвался. Что-то, похожее на неслышимый крик, ударило Буривою по ушам. В стену словно врезали от всей души тараном: несколько брёвен треснули с надсадным хрустом, наполнив воздух древесной пылью. Буривой закашлялся: он терпеть не мог этот запах, от которого начинало першить в горле и слезиться глаза.
   Только помереть под рухнувшей крышей и не хватало. Поднялся гвалт, кто-то визжал и выл по-собачьи, звенели мечи. Внезапно занавеска, закрывавшая окно, вспыхнула, будто в неё ткнули факелом; пламя, проедая дыры в старой рогоже, всё ближе подбиралось к сухим доскам. Крики стали громче; Буривой слышал свист стрел, отрывистые приказы, характерный звук вспоротого горла.
   Внезапно стену, и без того давшую опасную трещину, всколыхнул мощный удар ветра. Весь дом заходил ходуном, с треском сломались державшие крышу балки, в воздух взметнулось ещё больше пыли вперемешку с искрами и языками пламени.
   Разбитые стропила больше не могли держать крышу. С шелестом, всё нараставшим, прямо на голову Буривоя посыпалась мокрая от росы солома, пропахшая прелой осенней сыростью. Ободрич закричал, заметался, пытаясь вырваться из-под завала, солома забивала глаза, нос, рот, он удушливо закашлялся, пытаясь вдохнуть. Нет, только этого ещё не хватало - в такой передряге сдохнуть под рухнувшей крышей!
   Извививаясь, как червяк, превозмогая боль в затёкших мышцах, Буривой принялся пробивать головой путь наружу, к воздуху. Запахи соломы и дыма перемешивались, невыносимо раздражая нос и глотку, но нельзя было даже раскрыть рот, чтобы чихнуть. Перед глазами плясали искры...
   - Буривой! Буривой! Твою же... мать, что я натворил? - услышал он знакомый голос, словно из другого мира. И снова рухнул в обморок.
  

15

   - Эй, Буривой! Очнись! - голос Богухвала доносился словно издалёка. Кто-то отвесил ободричу несколько звучных пощёчин, лицо было мокрым, кажется, водой брызгали. Варяг открыл глаза.
   - Наконец-то, - облегчённо вздохнул волхв. Его лицо и светлый дорожный плащ были перемазаны сажей, на руке кровоточила небольшая рана.
   - Почему каждый раз, когда мы встречаемся, я валяюсь в беспамятстве? - спросил Буривой. - Семь мар мне в глотку, волхв, у меня голова кружится, как после пива старухи Гретель из Волина, но я всё равно соображаю, что тебя, кажется, нужно бояться!
   - Такова уж твоя судьба, - рассмеялся Богухвал. - Но вообще моя вина. Не рассчитал заклинания. Там ведьма какая-то была в плаще с капюшоном и с ней ещё несколько женщин, так они сразу, как поняли, что их засекли, бросили своих товарищей помирать и сбежали чародейскими путями, для несведущего - попросту в воздухе растворились. Собственно, я потому и послал Удар посильнее, чтобы им вдогонку досталось.
   - Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается.
   Буривой поднялся. Он был на небольшой полянке среди соснового леса. Ближайшие к ним деревья были чётко различими, но дальше лес был окутан всё тем же давешним едким туманом, что стоял сплошной непроглядной жёлто-зелёной стеной. Охотничья избушка, из которой их, судя по всему, и вытащили, рухнула, превратившись в кучу сена и поломанных брёвен. Варяги, уже пришедшие в себя, бродили по траве, разминая затёкшие конечности. Несколько всадников в алых плащах с вышитыми на них золотыми солнечными крестами ждали чуть поодаль, у кромки леса.
   - Что тут произошло вообще? Мы бились с озверевшими местными жителями, потом на нас наслали сон, а стоило мне прийти в себя, как на меня рухнула крыша...
   - Теперь до конца жизни будешь меня крышей попрекать? - ответил Богухвал. - Много чего произошло, Буривой. Настолько много, что я даже и не знаю, с чего начать. Ночью на все леса за Случью опустился ядовитый туман, как тогда, во время Рудомировой рати. Той же ночью все местные жители будто взбесились, половину кметей в Слуцке попросту прирезала во сне их же челядь, и мы не знаем, что происходит на других отдалённых погостах. Пока кметы бились с обезумевшими горожанами, из леса вышли псоглавцы, которых в этих краях уже лет триста не видели; туман им нипочём, видать. Я увидел это в воде, прихватил несколько Святовитовых ратников и примчался так быстро, как мог - своими путями. Признаться, понятия не имею, насколько у меня ещё станет сил, я с полуночи только и делаю, что колдую. Так вот, мы разогнали псоглавцев под Слуцком, я почувствовал источник силы, управлявшей бунтовщиками, в Залесье - ну мы и помчались сквозь этот треклятый туман что было духу. От простого человека уже только лужица бы осталась, но всадники Святовита умеют отклонять враждебные чары, так что мне повезло. Собственно, мы обнаружили пепелище на месте ближнего хутора и следы побоища возле него, сразу поняли, что это ваших рук дело. Правда, из ваших мы нашли мы только тело Шершня. Его мы закопали, как подобает, когда будем возвращаться - заберём тело и похороним уже как подобает. Я предположил, что они вас пленили да утащили куда-то к себе, не понимал правда, зачем. Мы пошли по следу, встретили здесь ту странную ведьму и упыря с отрядом псоглавцев, тут нам стало всё ясно - упырь хотел из вас своих подручнных сделать, значит.
   - Таких же упырей, как он?
   - Обращённый упырь слабее прирождённого, так что нет. Вы были бы просто-напросто его рабами - более сильными и умными, чем эти сельские остолопы, которых он даже кусать не стал, просто заворожил. Не хотел, видать, силы тратить. Но не перебивай. Так вот, кем была эта ведьма, мы, признаться, не поняли, но ей явно был нужен ты. Должно быть, это как-то связано с тем твоим походом в Индерию. Упыря я спалил, псоглавцев мы перебили. Собственно, всё.
   - Опять эта Индерия... Она меня что, до конца жизни преследовать будет? - огорчённо спросил Буривой.
   - Быть может. Это был очень безрассудный поступок - смелый, но безрассудный. Впрочем, похищать людей самодивам строжайше запрещено даже в качестве возмездия, иначе Перун их уютное гнездо по брёвнышку раскатает. Потому-то самодива, если это была она, и скрывала своё лицо - чтобы не узнали. И потому, собственно, можешь не переживать, пока ты со мной, а потом я тебе оберег от её чар сделаю, хоть это и тяжёлое дело.
   - Почему ты так носишься со мной, волхв? Ты же знаешь меня без году неделя. Только не начинай опять отнекиваться, мол, путей мудрых нам не понять.
   - Потому что так мне было велено... Боги ведь редко говорят с людьми напрямую, всё чаще неясными чувствами, намёками, изредка видениями, и путь волхва в том и состоит - научиться видеть волю богов в каждом дуновении ветерка, каждой былинке, каждой букашке. Видеть - и говорить другим, что именно ты увидел.
   В голосе Богухвала звучала искренность, но Буривой все равно чувствовал, что он что-то скрывает.
   - Твои речи тяжело понять, но благодарю за заботу.
   - Не стоит. Лучше расскажи, что тут у вас стряслось.
   Буривой поведал волхву всё без утайки - про заворожённых заслучан, про ночную схватку, про гибель Шершня и про свои видения. И с каждым словом Богухвал всё больше мрачнел.
   - Ящер, говоришь... Не стоит произносить его имя, тем паче здесь, в час тьмы и среди леса, что находится в её власти, но это - извечный враг, с ним бился Сварог когда-то давно, ещё на заре времён, и страшная то была битва. Псоглавцы... не так уж много их осталось, как в древние времена повывели, так дальше они только вымирали. Откуда бы им целые полки собрать? Впрочем - не верь его наваждениям, ибо он владыка всякой лжи и лукавства. Многие древние владыки, мудрее и могущественнее нас, подались на его посылы - и нынче лишь ветер разносит пыль там, где некогда стояли их величественные терема, потому что не может устоять ничто, основанное на Небытии, это как строить дом над пропастью без надёжного основания.
   - Хоть что-то утешает. Значит, Векослава...
   - В безопасности, не терзай своего сердца. Несметным полкам псоглавцев взяться, думаю, неоткуда, их в нашем мире осталась хорошо если пара тысяч, причём несколько десятков мы положили этой ночью. Забудь эти наваждения Предвечного Змея - вот мой тебе совет.
   - Я последую ему, хоть это и сложно. Но что мы сейчас собираемся делать?
   - Сейчас? Поесть, у меня со вчерашнего вечера макового зёрнышка во рту не было. А потом - вперёд, в лес. Упыря мы убили, но туман, как видишь, не спал, и я не знаю, пришли ли в себя заворожённые люди. Значит, источник волшбы где-то в другом месте. Будем искать.
   - А если не отыщем?
   На лицо Богухвала опустилась тень.
   - Не хочу об этом даже думать. Но тогда придётся выжечь лес, вырезать всех заслучан до единого, не щадя даже младенцев, и наложить на землю особые чары, чтобы через сто лет на ней снова можно было жить. Нет! - он затряс головой. - Не бывать этому!
  

16

   Варяги и всадники Святовита разделилили нехитрую походную трапезу: хлеб, сыр и воду из фляг. Богухвал, ухватив на ходу краюху хлеба, тем временем занимался делами ведовскими: рассыпав по земле какой-то порошок, ходил туда-сюда с посохом наперевес, будто он был копьём, и бормотал под нос заклинания на тайном языке. Несколько раз посох сам собою вздрагивал в руках волхва, и тот, насторожившись, отходил всё ближе к деревьям.
   Во время еды никто не разговаривал. Варяги были угнетены вчерашними событиями и гибелью Шершня, всадники - не на шутку испуганы появлением псоглавцев и всеобщим помешательством хуторян. Да, их, ратников из знатных семей, восходивших к древним воинам-кузнецам антов, с детства готовили противостоять злу, что исходит не от человеческой порочности, а от чёрных сил, таящихся за завесой Нави. Но за годы, которые они служили Храму Святовита, им редко попадалось что-то более серьёзное, чем мертвец, восставший из могилы после ненадлежащего погребения, утопленница или выброшенное в лес дитя, ставшее мавкой. Самое большее - бездумная ведьма или ведун, решившие почерпнуть сил у Чёрного бога. Уже много лет храмовая конница была в первую очередь самым весомым доводом хорватских князей в битвах против обычных, земных противников: булгар, хазар, полян, велетов, дреговичей. Ведь кроме дома Буса, из других славянских князей мало кто мог похвалиться достойной конницей. Разве что моравы или руяне, но те были далеко. И сейчас у десятника Дарислава, как и его подчинённых, предательски колотилось сердце.
   Когда солнце перевалило за полдень, Богухвал прекратил ворожбу.
   - Вот и всё. Если духи леса не лукавят предо мной, то источник тёмной ворожбы - верстах в десяти к северо-западу, посреди непролазной чащобы, где вообще-то разве что звери ходят. Одним словом, нам пока что вон туда, где тропинка меж двух молодых сосенок. Буривой, ты с нами?
   Варяг окинул взглядом своих товарищей. Огнеслав, всё это время подавленно сидевший, привалившись к дереву, поднялся с мрачной решимостью. Актеву и Ярослав положили руки на рукояти мечей. В глаза каждого горело желание отомстить тому, кто был виновен в погибели их товарища, и снять с себя вину за гибель заслучан. Последнее, кажется, заметил и волхв.
   - Чувством вины не терзайтесь, - сказал он. - Иная воля управляла хуторянами, они уже были всё равно что верёвочные куклы, которых кудесники на ярмарках водят. Их души благодарны вам за то, что вы избавили их от самого страшного рабства.
   - Спасибо, Богухвал. Мы готовы. Но не будет ли тяжело Всадникам оберегать от тумана и нас?
   - Отнюдь. У меня кое-что есть.
   Он достал из-за пазухи небольшую флягу, налил из неё на руку, плеснул в лицо, затем передал Дариславу.
   - Живая вода. Ни в коем случае не пейте её, просто сделайте, как я. Это придаст вам сил, убив усталость. Если бы не она, врага с два я бы сейчас на ногах стоял.
   Воины передавали флягу по кругу. Дошёл черёд и до Буривоя. Вода была холодной - настолько холодной, что руку варяга свело, будто он сунул её в сугроб. Когда брызги мёртвой воды коснулись лица, ободрич на миг ощутил неприятный запах болотной тины. В голове шевельнулись сомнения, но они сразу же рассеялись: холод быстро отступил, сменившись лёгкостью во всём теле. Исчезли и страхи, и сомнения, и беспокойство ночных видений. Вверху светило, приятно пригревая, солнце бабьего лета, в воздухе стоял свежий запах хвои, которого ранее варяг не замечал, погружённый в мрачные думы. Буривой вдохнул полной грудью и рассмеялся.
   Актеву радостно фыркнул, тряся головой, затем проделал несколько движений какого-то танца.
   - Воистину силой великой владеют волшебники вендов, у яблок Идун, я уверен, и тех нет столь чудесного действа! - сказал он.
   - Не увлекайся, - сурово осадил его Богухвал. Это зелье не предназначено для смертных, они быстро привыкают к нему, становясь его рабами, не способными ни ходить, ни говорить без него. В третий раз в жизни я к нему прибегаю, а прочие здесь, как понимаю, впервые - и молите богов, чтобы в последний раз. Не будь нынче на кону судьба целой страны, я бы даже не притронулся к живой воде.
   Немного промолчав, он добавил:
   -Собирайтесь же, варяги, надевайте доспехи, и в путь. Чем быстрее выйдем, тем больше вероятность, что мы успеем до заката. Коварная здесь чаща, и в тумане пути не видно, так что вряд ли мы будем продвигаться быстро. К тому же коней придётся оставить: дальше лес куда более плотный, всадник не пройдёт.
   Воины выдвинулись, двадцать человек, включая волхва, растянулись длинной цепочкой на узкой лесной тропинке. Богухвал вместе с Дариславом шли впереди, варяги замыкали строй. Туман даже не лежал - стоял плотной стеной, чуть ли не вровень с верхушками сосен. Всадники Святовита то и дело осеняли тропинку знаком ломаного креста; жёлто-зелёная пелена немного рассеивалась, благодаря чему можно было видеть дорогу на двадцать-тридцать локтей вперёд. Благодаря этому же туман не разъедал варягам глаза и кожу, хотя омерзительный запах всё равно чувствовался. Сначала Буривоя чуть не выворачивало вместе со съеденным обедом, затем он привык.
   - Что же с животными будет? Они же весь лес выморят, сволочи, - выругался Актеву.
   - Да плевать им на лес, - ответил кто-то из всадников.
   - А на своих же... людей? Ведь то же самое будет.
   - Упырям всё равно, псоглавцам тоже. Заклинание на нас направлено. Что будет с животными, я признаться, не знаю, но вот слугам нашего врага этот туман совершенно точно нипочём. В смысле, он их не разъедает. А вот видят они в нём, скорее всего, всё так же скверно. Это и к лучшему: можно не боятся засады.
   Больше не говорили - не до того было. Пробирались почти вслепую, то и дело спотыкаясь о ветки и налетая друг на друга. Буривой давно сбился со счёта времени: не так-то легко было увидеть солнце. Если бы не Богухвал, чувствовавший направление на источник колдовства, они бы давно заблудились.
   Под ногами то и дело попадались трупы птиц и хорьков, убитых едким туманом; они разложились так, как будто пролежали добрых несколько дней на жарком летнем солнце. Небольшая речушка, встретившаяся воинам, была запружена дохлой рыбой и отравлена трупным ядом настолько, что её воды стали зелёными. Соваться в эту мерзость никто не захотел. Пришлось повалить несколько деревьев и перейти реку по наспех сооружённому мосту, стараясь не смотреть вниз.
   Сколько времени прошло, сказать не мог никто, но Буривой подозревал, что если бы не живая вода, они давно бы свалились с ног от усталости. Судя по тому, что над лесом окончательно сгустился полумрак, уже наступила ночь.
   - Богухвал, сколько действует твоя вода? Сейчас мы ещё вполне бодры и готовы сражаться, да и есть не хочется, но долго ли ещё это продлиться? - спросил Огнеслав.
   - Нам хватит, поверь. Кстати, готовьтесь к бою, мы почти пришли!
   Собственно говоря, этот приказ был излишним. Воины и так не спускали рук с рукоятей мечей и секир.
   - Здесь, - сказал волхв минут через двадцать. - Поглядите туда!
   Впереди, где он показал рукой, туман постепенно редел, сходил на нет, обнажая весьма обширную поляну, явно заполненную большим количеством людей или похожих на них существ. Дарислав приказал строиться клином; как и прежде, спереди шли Святовитовы всадники, варяги - за ними, держа луки наизготовку. Вскоре лес кончился; теперь между враждебными отрядами осталось лишь два полёта стрелы - поле, поросшее редкими ольхами, остролистом и кизилом.
   Посреди поляны высился внушительных размеров терем, подобных которому Буривой ещё не видел. Водружённый на чёрных, окованных медью столбах высотой в рост человека, сделанных из цельных сосновых брёвен, он подавлял и внушал страх: испуганного вздоха не смог сдержать, кажется, даже волхв. Из окон струился багряно-красный свет, позволяя даже в сгустившихся сумерках разглядеть наличники из человеческих костей, оконные рамы из позвонков и вделанные то тут, то там в стену черепа - мужские, женские, детские. Из костей же, выбеленных временем, была сделана ведущая в терем лестница, а столбы сеней украшали лица людей, искажённых предсмертной мукой: некоторые кричали, некоторые страдальчески сжимали рты, и лишь напряжённые складки в углах губ показывали, как им тяжело. Арка дверей была выполнена в виде двух причудливо изогнувшихся тел, мужчины и женщины. Они стояли спиной друг к другу, соприкасаясь воздетыми вверх руками.
   - Святовит обереги... - прошептал Ярослав.
   Туман выходил из огромной печной трубы в крыше терема, словно дым. Вёл он себя весьма странно: сначала поднимался вверх, а затем на высоте нескольких ростов человека расходился во все стороны, но не рассеиваясь, а словно накрывая свободную от него поляну гнилостным шатром и спускаясь на лес за ней. Как понимал Буривой, он ещё и огибал людские поселения, где жили люди, верные хозяину страшного терема. Поверить в это было нетрудно.
   Но сейчас большей проблемой, чем туман, были защитники терема - добрых три десятка псоглавцев, выстроившихся правильным четырёхугольником в половине полёта стрелы от терема, прямо напротив того места, где вышел из лесу отряд Богухвала. Сцепив круглые щиты, ощетинившись уже знакомыми Буривою рогатинами с зазубренными наконечниками, они злобно скалили собачьи морды, рыча и подвывая. Ни дать ни взять борзые, которые изнывают от нетерпения - когда же хозяин спустит их на дичь. В сенях Буривой заметил притавшихся лучников. Бой обещал быть жарким.
   - Я мало чем смогу вам помочь, - сказал Богухвал. - В тереме засела очень могущественная колдунья; если бы не я, вы бы даже не увидели ни её слуг, ни её дома. Вас просто вырезали бы на этой поляне, а вы бы даже не поняли, кто. Я буду сдерживать её чары. Признаться, не уверен, что меня хватит надолго, потому поспешите.
   - Не беда, волхв. Мы проложим путь нашими мечами, чай не впервой. За мной, воины! - прокричал Дарислав, бросаясь вперёд. Клин из Святовитова войска и варягов - за ним.
   Из багряных окон вылетели стрелы - чёрнооперённые, с зазубренными наконечниками. Кто-то из священной дружины вскрикнул: стрела пробила наколенник. Другая застряла в панцире Хальвдана, но варяг этого, кажется, даже не заметил. Буривой мысленно поблагодарил кузнецов за крепкие кольчуги - без них бы худо пришлось.
   Актеву, Ярослав, Нелюб и несколько хорватов выстрелили на бегу - без особого толку, стрелы впились в оконные рамы.
   Клин сшибся с псоглавьим прямоугольником, затрещали щиты и копья. Лучники из окон прекратили стрельбу, видимо, опасаясь попасть по своим. Дарислав сцепился с рыжим, приземистым псоглавцем, принял его копьё на щит, оттолкнул в сторону, ударил сулицей в шею. Тварь захрипела, изо рта хлынула чёрная кровь. Десятник изо всех сил всадил сулицу в висок соседнего псоглавца, выхватил меч, отбил удар слева, втиснулся между рядами, давая дорогу соратникам.
   Клин раскрылся, глубоко врезавшись в ряды псоглавцев. За ними было численное превосходство, но кольчуга и оружие явно были похуже, так что шансы казались примерно равными.
   Буривой налетел на псоглавца, перехватив топор обеими руками. Зверолюд выставил щит, тот треснул от удара, будто он был поленницей; острие Буривоева оружия, ударив сверху, врубилось в умбон.
   На миг взгляды Буривоя и твари Небытия встретились. Их разделял лишь наполовину рассечённый щит, из-за которого на ободрича скалился псоглавец. Он выставил клыки и глухо зарычал, буравя варяга злобными жёлтыми глазами. Буривой лишь презрительно усмехнулся в ответ.
   - Не страшно. Ты всего лишь бешеная псина-переросток.
   Псоглавец гортанно гавкнул, дёрнул головой вперёд - укусить Буривоя гнилыми зубами. Изо рта зверолюда пахнуло падалью. Буривой, наклонив голову в шлеме, боднул псоглавца навстречу. Хрустнули клыки, тварь жалобно завыла. Ободрич оттолкнулся от щита ногой, высвобождая секиру, и снова ударил сверху вниз, разрубая напополам собачью голову. Зловонная кровь брызнула ему на лицо.
   Справа псоглавец ткнул копьём в Хвата, варяг закрылся щитом, но зверолюд налегал, пытаясь оттеснить человека назад. Древко копья напряглось, чуть изогнулось, затрещав от напряжения. Буривой резко рубанул по нему секирой у самого наконечника, заступил собой Хвата, пока он не восстановил равновесие.
   Безошибочное чутьё воина не отказывало ему и сейчас: на загривке будто встала дыбом шерсть. Буривой развернулся, кривой скимитар псоглавца резанул по нарукавнику и нагруднику вместо того, чтобы пронзить спину. Ответный удар ободрича снёс твари голову. Снова развернувшись, он ударил секирой ранее нападавшего на Хвата псоглавца. Зверолюд парировал скимитаром, посыпались искры. Хват рубанул его под колени, псоглавец упал ниц, и Буривой прикончил его, снова разрубив голову вместе со шлемом.
   Верховода псоглавцев - крупный зверь в хорошем панцире и с длинным прямым мечом, непохожий на сородичей, хрипло лаял, очевидно, призывая соплеменников сгрудиться. Псоглавцы отступали, теснимые людьми, к самой лестнице терема; несколько раненых жалобно скулили на земле. Ярослав, скривившись от отвращения, отсёк одному из них голову.
   - В ударе милосердия нельзя отказывать, даже такой мрази, - сказал он. Дарислав, весь залитый кровью, одобрительно кивнул, тоже добивая раненого зверолюда колющим ударом в серде.
   Всего псоглавцы оставили на поле боя четырнадцать тел. Среди людей погибших не было, но вот раны получили почти все, кроме Буривоя и Актеву. Особенно досталось Стейну, которого оглушил здоровенный псоглавец, и теперь датчанин с трудом стоял, опираясь на щит. Его лицо было белее снега. Другой тяжелораненый - один из Дариславова десятка - не мог подняться: у него оказался слабый ремень на наколеннике, и как на грех, именно под колено резанул его один из зверолюдов. Теперь хорват лежал на земле, цедя глухой стон сквозь стиснутые зубы; глаза его закатились.
   Прикрывшись щитами от постреливавших из окна лучников, пострадавших оттащили к Богухвалу, замершему столбом на краю леса, воздев посох к небесам. Глаза волхва были закрыты, губы чуть заметно шевелились, на шее, висках и лбу набухли вены. Кажется, он вёл не менее тяжёлую схватку.
   - Терпите, братья, мы скоро вернёмся, - говорили им воины, наскоро перебинтовывая и давая травы, облегчающие боль.
   Хорваты и варяги стояли, прикрывшись щитами. Стрелы барабанили по доскам, как дождь по крыше.
   - Вообще что-то эти псоглавцы не слишком хороши в бою. Получше одурманенных крестьян, но всё же это была не самая сложная битва, - сказал Буривой.
   - Да это, скорее всего, какая-то стая, жившая чёрт знает где и опоздавшая на сбор. Ты же видел, варяг, они вооружены чем попало. Мечи из подходящего железа там разве что у вожака и у того, с кем ты сцепился: у остальных они от наших ударов пополам разваливались. Под Слуцком собачки покрепче были и при оружии не хуже нашего, если бы не волхв, худо бы нам пришлось. Кто бы ни сидел в этом теремочке, он явно не ожидал нападения и не озаботился надлежащей защитой... или просто оттягивает время, - ответил Дарислав.
   - Богухвал может долго не выдержать. Поскорей бы закончить с этими пёсиками...
   Их разговор прервал оглушительный шум. Псоглавцы колотили в щиты, лаяли и выли. Стрельба прекратилась.
   - Что это с ними? - спросил Гринь.
   - Сейчас узнаем, - ответил Огнеслав.
   Вперёд вышел вожак, гордо расправив плечи и вздёрнув уродливую голову. Он залаял, с трудом выговаривая слова:
   - С чем пришли, круглоголовые? Вижу, что с войной. Ну так знайте: мы снова сильны, к нам вернулись Вожак-в-чешуе и Чёрная сука! Бегите сейчас, бегите и найдите милостивую смерть от Сучьего покрова, или же на вас падёт такая кара, что вы вечно будете молить о самых ужасных муках, чтобы хоть как-то облегчить свою участь!
   - Да заткнись ты, псина, - Нелюб, осторожно высунувшись из-за стены щитов, поднял самострел, спустил крючок. Знакомо щёлкнула тетива, вожак псоглавцев повалился навзничь с коротким дротиком в глазу.
   - Хорошо стреляешь, в такой-то темноте, - заметил Ярослав.
   - Стараюсь. А то уж больно болтлив он для зверолюда.
   Псоглавцы, казалось, опешили от гибели вожака, Дарислав выкрикнул приказ, и воины бросились на приступ. Мечи воинов Святовита беспощадно рубили зверолюдей, оттесняя их с лестницы, скользкой от чёрной крови, в сени, прижимая к жуткой стене. Псоглавцы больше не ярились: растерянные и испуганные, только жалобно выли и беспорядочно отбивались, когда смертоносная сталь вгрызалась в их тела. Пять или шесть зверолюдей кинулись к дверям - они явно были заперты - колотили в них руками, ногами, пронзительно скуля, как побитые и брошенные псы. Дверь не открылась; каждой твари хватило по одному удару.
   - Тьфу ты, мерзость, - выругался Дарислав, вытирая клинок.
   - Даже нам не дал повеселиться, - упрекнул его Буривой.
   - Погоди ещё. Эй вы, рубите двери! Буривой, побереги секиру. Лучше мы войдём первыми - чёрт знает, какое колдовство ждёт внутри.
   Два дюжих хорвата бросились к двери, вложив в ножны мечи и сняв с поясов топоры. Несмотря на угрожающий вид, двери были сделаны из обычного дерева: полетели щепки. Ещё несколько всадников навалились на дверь; она выгнулась, заходила ходуном. Варяги ждали, закрывая хорватов щитами.
   Наконец дверь подалась, со звоном слетел вылетевший из щеколды засов, всадники Святовита гурьбой ввалились в залитую багровым светом гридницу...
   Кто-то толкнул Буривоя, ободрич ударился лицом о тёсовый настил, да так, что в голове зазвенело. Послышались истошные вопли, подобных которым ему ещё не доводилось слышать; подняв голову, варяг увидел, что из дверей валом валит густой, удушливый жёлто-зелёный дым. Варяги бросились врассыпную; всадники Святовита застыли там же, где их накрыло облако - на пороге терема. Из клубов едкого тумана лишь кое-где выглядывали шлемы и доспехи, вмиг проржавевшие, будто пролежав год под проливными дождями. Со звоном падали наземь мечи, нагрудники, нарукавники; люди кричали и катались по полу в агонии, когда их кожа, мышцы и дыхательные пути разлагались на глазах.
   Из облака выскочил один из хорватов. Из доспехов на нём остался только шлем и проржавевшие насквозь сапоги: всё остальное спало из-за сгнивших ремней. Спина, шея, руки были покрыты гноящимися язвами, кожа слезала лохмотьями вместе с рассыпавшимися в пыль подкольчужником и нижней рубахой.
   Споткнувшись о тело псоглавца, он не удержал равновесие, упал прямо возле Буривоя.
   - Собери... своих... варягов... мы не смогли, но мне ещё хватит сил развеять... ненадолго. Иди!
   - Что ты имеешь в виду? - у ободрича всё ещё звенело в голове, соображалось туго.
   - ИДИ! - надсадно выкрикнул хорват. Подняв скрюченную, иссохшую, почти старческую руку, покрытую язвами, будто проказой, он резкими, размашистыми движениями осенил накатывавшееся облако знаком Солнечного креста, захрипел, закатывая глаза. Ртом и носом хлынула зелёная жижа, в которую превратились его внутренние органы.
   Ломаный Хорсов крест вспыхнул алым пламенем, повис в воздухе на миг - а потом прогремел взрыв. Лицо Буривоя обожгло огнём так, что он долго потом ещё отращивал усы; варяги ослепли от яркого света. Рухнул целый участок стены - на его месте теперь красовался широчайший пролом. Туман исчез.
   - Варяги! ЗА МНОЙ! - во всё горло зарычал ободрич, перехватывая секиру и бросаясь вперёд, в гридницу страшного дома. Мысль о том, что гибель Дариславова десятка может оказаться напрасной, так жгла его, что ярость берсерка на него обрушилась очень быстро - не понадобилось даже начала схватки.
   Внутри их ждали. Несколько женщин, на вид престарелых, но не старух, с длинными ногтями, больше напоминающими когти, и скимитарами на подобие тех, что видел Буривой у псоглавцев. Одна женщина, облачённая в чёрное, стояла у огромной печи в дальнем углу; там горело, потрескивая, синее пламя, а в стоявшем на нём бронзовом котле, покрытом неведомыми Буривою символами, бурлило какое-то варево. Уже знакомый воинам жёлто-зелёный пар поднимался из котла, выходя в трубу.
   "Вот мы и нашли корень всех зол", - эта мысль прокралась в Буривоеву голову даже сквозь кровавую пелену боевого безумия.
   Он налетел на первую "старуху", разрубая её от макушки до пазухи. Справа и слева на него напали ещё двое. Секира Буривоя столкнулась с кривым скимитаром, жалобно зазвенев. В руках отдалась боль. Откуда в этих женщинах столько силы? Они явно принадлежали к роду вил, с которыми Буривой уже сталкивался, но были куда более могущественны. Самые древние и сильные воительницы собрались здесь.
   От удара самодивы справа Буривоя спасла только кольчуга: хотя он вскрыл её, будто жестяную, безжалостное лезвие всё же изрядно замедлилось. Развернувшись, Буривой отсёк ведьме обе руки, крутанулся, чтобы разрубить напополам другую противницу...
   Удар был столь страшен, что секира вылетела из его рук. На миг ободрич опешил - и едва успел пригнуть голову, пока скимитар не снёс её вместе с шеей. Взревевев, варяг толкнул ведьму в грудь - но с таким же успехом он мог пытаться столкнуть скалу.
   Адская боль обожгла промежность: самодива двинула его коленом. Голым коленом, о доспехи - но это в доспехах образовалась внушительная вмятина!
   Буривой повалился на колени. Безумие брало своё: без него он, наверное, уже испугался бы столь недюжинной силы у нескладной старухи. Но сейчас он, одержимый яростью, только обхватил её колени и с силой рванул на себя. Ведьма пошатнулась, удар сверху вниз, который должен был раскроить варягу голову, вышел смазанным. Буривой швырнул её через себя, поднялся, наступил на руку со скимитаром, чувствуя, как хрустнули кости. Отшвырнув скимитар пинком ноги, он прыгнул сапогами ведьме на шею. Старческое лицо посинело, колдунья дёрнулась и застыла.
   Буривой поднял секиру, оглядываясь в поисках нового противника. В гриднице звенела сталь - и варягов явно теснили. Он увидел, как сцепился с такой хрупкой на вид воительницей Хват, как она, ловко поднырнув под удар, рубанула его снизу вверх, отсекая руку с оружием, а следующим ударом снесла голову...
   - БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ! - заорал Буривой, бросаясь на помощь соратникам. Напав со спины на противницу Актеву, он ударил её так, что лезвие топора вышло из груди. Другой ведьме он подрубил ноги, и она рухнула под кованые варяжские сапоги. Ярослав бился, зажатый в угол, сразу с двумя ведьмами: пронзив мечом одну, он швырнул её телом в другую. Подоспевший Гринь зарубил вторую противницу Ярослава.
   Но всего этого было мало. По лестницам, ведшим со второго яруса, топотали ноги, и всё больше самодив, спускаясь вниз, присоединялись к схватке. Варягов оттесняли к выходу, несмотря на ярость, с которой Буривой рубил головы, руки и ноги, и на град ударов, которыми осыпали ведьм другие варяги. Было их не так уж много - десятка два, наверное, при том, что многие уже были мертвы - но каждая была по силе достойна кузнеца или кожемяки. А главная колдунья, стоявшая у костра с чудовищным варевом, всё стояла неподвижно, недосягаемая для врагов. Она улыбалась жутковатой ухмылкой, но явно через силу: кажется, Богухвал боролся именно с ней, и всё же противостоял ей весьма успешно.
   - Держитесь, братцы! - крикнул Буривой. - Я мигом!
   Он бросился вперёд, рыча по-звериному, отбиваясь от скимитаров, рук и ног. Тело снова обрело второе дыхание; варяги изнемогали в неравном бою, он видел, как упали Актеву и Огнеслав, как Нелюба пронзило кривое лезвие - но сейчас Буривоя влекла вперёд только чёрная, безграничная ненависть. Какая-то ведьма попыталась заступить ему путь, он изо всех сил врезался в неё корпусом, оттолкнулся, прыгнул...
   И, оказавшись прямо перед зловонным котлом и ведьмой в чёрном, нанёс ей удар, который развалил бы надвое любого...
   ...Кроме неё. Встретившись с чёрным повойником, который только казался сделанным из тонкого шёлка, лезвие, жалобно звякнув, развалилось.
   Буривой опешил. Сзади на него надвигалась колдунья; развернувшись, он ударил её кулаком в лицо - со всей силой отчаяния. Если главная ведунья неуязвима, если всё было зря - он хотя бы умрёт с честью.
   Скимитар ударил, разрубив Буривоеву кольчугу вместе с подкольчужником. Рука с оружием взметнулась вверх, ободрич перехватил её, напрягся изо всех сил, пытаясь выкрутить - но смертоносное лезвие всё ближе приближалось к его лицу. Ведьма ударила его под колени; хрустнула кость, ободрич упал на залитый кровью пол, всей силой потянув противницу за руку вниз. Она рухнула на него сверху, два скрюченных пальца устремились ему в глаза...
   Откуда-то издали донеслось три свистка - как тогда, когда Богухвал призывал чудесных коней и открывал дивьи тропы. Свистки были быстрыми, торопливыми - если это был волхв, то он явно очень спешил.
   Раздался треск, на голову противнице Буривоя рухнула сломанная балка, придавив и ободрича. Варяг взглянул вверх: проломив крышу, в вихре щепок и пыли на пол спустилось нечто огромное. Животное, похожее на крупного льва, но с великолепными белыми крыльями и гордой орлиной головой. Грифон!
   - Твоя игра закончилась, называемая Каминтой, - прокаркал он, опускаясь перед чёрной женщиной. Один выпад клюва - и на ткань хлынула кровь, женщина упала на колени, пытаясь закрыть руками сквозную рану в груди. - Тебе было дано обещание оставить тебя в покое, если не будешь посягать на установленный Богами порядок. Польстилась на слова Змея, решила стать матерью того, кто его освободит? Вот же награда за твою неверность! Мой предок носил на спине самого Даждьбога, а теперь я явился по зову волхва, чтобы напомнить тебе, что Та Сторона - не красивый мальчик, чтобы с ним заигрывать!
   Презрительно отвернувшись от истекающей кровью колдуньи, грифон развернулся к Буривою. Осторожно подняв балку окровавленным клювом, он обратился к ободричу, хрипло выкрикивая слова - кажется, его гортань не была приспособлена под человеческий язык:
   - Ты можешь идти, человече?
   - Не уверен, - сказал Буривой, пытаясь подняться. Левая нога словно горела огнём, её дёргало каждый раз, когда варяг напрягал её.
   - Эй, варяги, помогите своему предводителю! Вы отлично постарались.
   Только сейчас Буривой заметил, что бой прекратился: и варяги, и ведуньи ошеломлённо глядели на грифона. Никто не помешал Хальвдану подойти и взять Буривоя под руку.
   - Уходите. Дальше я разберусь с нашими красавицами сам!
   Опомнившись, ведьмы бросились к выходу, силясь растолкать варягов. Возникло столпотворение: вилы кричали, толкались и бранились, силясь первыми пробиться к выходу...
   - СТОЯТЬ НА МЕСТЕ, ИМЕНЕМ КОРНЕЙ АЛАТЫРЯ! - прозвенел оглушительным набатом голос грифона. Была в нём сила, какая-то сверхъестественная магия: обернувшись на голос, ведьмы застыли, как изваяния. Кто падал на землю, рухнул безвольным тюком и так замер, даже не шевелясь, кто замахнулся рукой на соратницу, тоже так и окаменел.
   - Идите, воины! Уходите! - приказал грифон.
   Повторять было не нужно: каждый из варягов подумал, что тут не его ума дело, и эта мысль оказалась сильнее боевого куража. Кое-как волоча тяжело раненых Буривоя, Огнеслава, Нелюба и Актеву, а также труп Хвата, израненные и смертельно усталые Ярослав, Гринь и Хальвдан покинули терем колдуньи.
   Ползли они как улитки: Буривою вообще показалось, что прошло не меньше часа, пока они добрались до опушки леса, где бессильно лежал, привалившись к стволу дерева, Богухвал, а возле него стонали раненые - последний из Святовитовых всадников и Стейн. Действие одурманивающих трав кончалось.
   - Как бы нам не сгинуть с таким количеством раненых в этом лесу, - испуганно сказал Хальвдан.
   - Грифон... вынесет... вот только закончит, - сквозь забытьё пробормотал волхв. - Я... не могу.
   Из терема донёсся первй истошный вопль, будто кто-то заживо рвал тело когтями. Сквозь боль Буривой подумал, что даже он, закалённый боями и грабежами, не хотел бы видеть расправы посланца Богов.
  

17

   Когда расправа была окончена, в окнах терема погасло багряное свечение, а из трубы наконец перестал валить отравлявший леса дым. Разметав лицевую стену вместе с сенями, грифон вырвался наружу, провёл над ранеными крылом, с которого капала кровь - и люди погрузились в целительный сон.
   Ярослав, Хальвдан и Гринь потом рассказывали, что люди Слуцка, несмотря на поздний час, гурьбой высыпали на улицы, чтобы своими глазами увидеть дивное диво: спустившегося с небес посланца богов, принёсшего на могучей спине израненых людей. Поскольку нести он мог за раз от силы троих, пришлось летать несколько раз. Вначале посланец богов доставил Ярослава, который побежал известить Фрекарта о случившемся, а также Нелюба, у которого кишки были наружу, и Актеву с пробитым лёгким. Затем настал черёд последнего из Святовитовых всадников, Буривоя и волхва, затем - оглушённых Стейна с Огнеславом и тела Хвата, и только потом - Хальвдана и Гриня.
   Велев разложить тяжелораненых в ряд, грифон приказал челяди плотно перевязать их раны. Затем замер, накрыв их крыльями, простоял так добрый час - и улетел белой искрой в ночное небо, чтобы больше никогда не вернуться в эти края.
   Чем бы не было это действие, но ужасные раны Нелюба и Актеву затянулись, оставив только шрамы. Буривою и всаднику с подрезанным коленом грифон тоже пообещал, что они смогут ходить, даже не хромая.
  

18

   Туман скоро спал, и люди Фрекарта смогли откопать тела Шершня и перебитой челяди. Их, как и Хвата, сожгли на погребальной краде, дым от которой поднимался высоко в плачущее осенним дождём небо. Вообще, в те дни горело множество погребальных костров: для всех воинов, павших в жестоких боях, и для людей, которых пришлось перебить, ибо они были охвачены скверной. С тех хуторян, что выжили, зачарование спало после гибели ведьм, но к жизни они не вернулись: просто упали наземь, будто куклы, которым перерезали нитки, и уснули сном, который вскоре перешёл в тихую смерть.
   Но самые пышные костры догорают, и самые горькие слёзы рано или поздно сохнут. Жителям Слуцка пора было жить дальше - и озаботиться тем, что ждёт их грядущей зимой.
   - Посланник Богов отдал вам всю свою силу. Признаться, я и не мог ожидать большего, - говорил Богухвал спустя две недели, когда они с Буривоем прохаживались по осеннему саду за Слуцком. Сломанная нога означала неподвижность много месяцев и хромоту на всю жизнь, но грифонье колдовство делало своё дело.
   - Ты за последние дни ни разу не прикоснулся к посоху. В чём дело? - спросил ободрич. Нога ныла, он шёл, прихрамывая, но сдаваться не собирался.
   - Я исчерпал всего себя. Сейчас даже деревенский ведун легко уложит меня на лопатки: я даже пустяковый порез заживить не смогу. Сегодня я уйду - сначала в Стольское, попрощаться с княжьим двором, а затем - к лесным капищам, о которых знают только посвящённые, и поселюсь там. Много лет пройдёт, прежде чем я восстановлю свои силы и мы снова свидимся.
   - Богухвал... - ободрич чувствовал, что готов расплакаться. - Зачем... было всё это?
   - Потому что это наш путь, варяг. Рок посылает нам испытания, чтобы мы в бою доказали своё право жить, любить и продолжать свой род. Без них мы погрязнем в сытом самодовольстве. И погибнем, когда придут более достойные - потому что наши обрюзгшие руки не смогут и меча поднять.
   Буривой остановился, подставляя лицо мелким каплям моросившего осеннего дождя. Говорить расхотелось. Но всё же оставались вопросы, которые ещё нужно было задать.
   - Скажи, Богухвал, что же всё-таки случилось в ту ночь? Откуда появился грифон и кем были те ведьмы?
   Волхв долго шёл молча, словно бы собираясь с мыслями.
   - Когда ты напал на предводительницу ведьм, она отвлеклась от поединка воль - ненадолго, но достаточно, чтобы я сломил её. Ранить её ты не мог, потому что она опутала себя целой паутиной обережных заклятий, как коконом, но вот о защите от ведовства не подумала. Я вскрыл её мысли и память и прочёл, как книгу. Больше не было нужды сдерживать её колдовство - она потеряла силу после того, как я опустошил её. Эту силу вместе с остатками своей я использовал, чтобы прибегнуть к последнему средству - дивьему свистку. Легенды гласили, что на третий свист явится посланник Небес, чтобы встать на защиту позвавшего. Как часто бывает, предания оказались правдой. Небеса защитили меня - и тебя, Буривой.
   - Да уж, хороша защита... - раздражённо буркнул ободрич.
   - Не хули судьбу, пока не проживёшь жизни! - резко оборвал его волхв.
   - Но я...
   - Постой. Время моё на исходе, мне пора отправляться в путь - а я ещё многое должен рассказать тебе. Всё это предназначено в первую очередь для ушей князя и Ольгерда, но и тебе будет не лишним.
   - Я весь внимание.
   - Прежде всего знай: дивьи люди исчезли из наших краев, потому что их уничтожил Хала. Он вырвался из темницы, в которой они его держали в своем городе - Аэн Граанне, и успел убить почти всех жителей и разрушить город прежде, чем они смогли вновь его заточить и расколоть его душу надвое.
   - Это его я видел в своих видениях?
   - Да. Но не перебивай: рассказ ещё долгий. Так вот, этот Хала, Змей, Пожирающий Солнце, был рожден в незапамятные времена, когда древние жрицы, отрекшиеся от Великой Богини в пользу Черной Матери, вызвали Боруту, Князя Змеев, и он оплодотворил одну из них. Хала пожрал бы солнце уже тогда, но наши предки уничтожили алтари черных жриц, а дивьи люди связали его в Аэн Граанне, где он и пребывает до сих пор.
   - Я все ещё не понимаю, как это связано с тем, что произошло. Бей меня Проно, я вообще ничего не понимаю!
   - И не поймешь, пока не научишься слушать. Знай же, что та ведьма, с которой я сражался в поединке душ и которая требовала тебя у упырей - правительница того края, на который ты напал вместе со своими варягами. И это она низвергла твоих воинов в Небытие.
   - Откуда тебе это известно?
   - Раскрыв её защиту, я смог прочесть часть её воспоминаний - те из них, которые она не успела закрыть. Кажется, Каминте - таким именем её называют, хотя истинное имя у неё другое - было скучно просто сидеть в краю, который отвели ей боги после низвержения древних жриц и женских божеств, одной из которых она была. Скучно настолько, что она дозвалась до Халы, все ещё спавшего под Черной горой. И Хала указал ей на тебя - мол, у тебя родится сын, который освободит его, и вместе они с Карминтой снова будут править миром.
   Буривой почувствовал страх. Так вот для чего он нужен был проклятой ведьме! Но зачем она тогда попыталась уничтожить все его войско в Индерии, вместо того, чтобы захватить его в плен?
   А Богухвал тем временем говорил дальше.
   - Она подговорила одну из своих служительниц заманить тебя в Индерию. Видимо, рассчитывала, что отправив твоих воинов к Маре, тебя она сможет вытащить. Ей это не удалось, и тогда она, каким-то образом узнав о том, что тебя отправляют в Заслучье, прибыла сюда.
   - И здесь её ждали, - сказал Буривой.
   - Да, потому что Хала никогда не ставит на одну лошадку. После разгрома жриц Черной Матери нескольким мелким группам ведьм удалось выжить, и они продолжали взывать к своей Тьме в укромных местах. Одна из таких групп дожила до нашего времени за Случью. Впрочем, с тех пор, как там стали селиться славяне, им перестали приносить дары и обращаться за помощью, и они тихо хирели в своём убежище - пока не пришла пора Рудомировой рати. Тогда мятежники обратились к ведьмам и вручили им свои души, став первыми заворожёнными, а те воззвали к Хале - и получили ответ впервые за многие тысячелетия. Тогда и спустился на Заречье туман, способу призвать который научило ведьм Змиево дитя. И тогда же начало шириться Заречьем проклятие - заворожение людей, превращение их в верных слуг зла. Карминта, прибыв к ведьмам и сразу заняв у них высокое положение, предупредила их о готовящемся нападении, а вы, видимо, ударив раньше, чем ожидалось, переполошили ведьм, вынудив их поторопиться и попросить у Змея подмоги в виде верных ему псоглавцев, а затем ударить теми силами, что у них были. И это хорошо: продлись это ещё лет пять, они собрали бы огромные рати псоглавцев, стягивавшихся сюда, заворожённых и похищенных воинов, обращённых упырями - для этой судьбы готовили вас, на пробу, так сказать - и мы не смогли бы остановить эту рать. А Каминта, стакнувшаяся с ведьмами, захватила бы тебя в плен и родила от тебя ребенка, который освободил бы Халу - а княжество для него уже было приготовлено.
   - Так значит, мы отвратили великое зло?
   - Нет. Отразили один пробный удар. Ибо рано или поздно Хала найдёт себе новых слуг и новых проводников его воли - он пробудился от дремы и жаждет вырваться из темницы. И я молю Богов, чтобы к тому времени мне успеть восстановить свои силы и вернуться к вам.
   - Ты действительно уходишь?
   - Да. И скорее всего, ты видишь меня в последний раз перед долгим расставанием. Прощай, Буривой. Последнее, что скажу тебе: знай, знаки открыли, что у твоего сына будет очень мощный дух и он станет великим воином - Карминта хотела сделать его освободителем Халы, я же хотел, чтобы он стал защитником нашей земли, потому и оберегал тебя, и старался, чтобы князь тебя заметил. Стань ты простым наемником и приживи дитя от какой-нибудь потаскухи - его великий дар в лучшем случае пропал бы втуне, в худшем - его нашли бы темные силы или просто лихие люди, и твой сын стал бы страшнейшим лиходеем из тех, кого знали эти края. Потому следи за своей похотью и знай, что тебе нужна достойная женщина. А потому не бойся заявлять свои права... даже на самое дорогое, что есть в этой земле.
   - Ты...
   - Сам знаешь, про что я, - прервал его Богухвал, залихватски подмигнув. Затем он набросил на голову капюшон, развернулся и зашагал прочь - к конюшням.
   ... "Про Векославу", - так и не успел договорить Буривой.
   Дождь капал всё сильнее, а раненый воин всё стоял и смотрел вслед уходящему волхву.
   Он привык не верить пророчествам, но сейчас слишком многое произошло, и теперь Буривой чувствовал, что в его душе что-то переворачивается. Не верить Богухвалу было в лучшем случае неразумно.
   "Что ж, сын так сын... В любом случае, мне пока рано об этом думать", - решил Буривой.
   Только сейчас он заметил, как сильно промок. Пора бы возвращаться под крышу - не хватало ещё после всего пережитого схватить простуду.

ПРИМЕЧАНИЯ

   Купальский цвет - так вполне могли называться в языческую эпоху цветы, известные как Иван-да-Марья или анютины глазки.
   "Которых родила Богиня от старшего мужа, Змея..." - О Змее и Быке как двух супругах Великой Богини эпохи матриархата писало множество исследователей от Фрезера и М. Гимбутас до М. Серякова. Вилы-самодивы как отчаянные воительницы известны из южнославянского фольклора (а самодивы в нём ещё и жуткие существа, строящие себе дома из живых людей). Они явно являются пережитком того же самого матриархата. Тождество Быка с Индриком-зверем "Голубиной книги" и происхождение вил от него являются моим предположением.
   С конем морей - с кораблём.
   КСедмица по Маковею - 17 августа по старому стилю. Маковей, или Медовый Спас в народном христианстве, по новому стилю - 14 августа, расхождение между старым стилем, более близким народному календарю, и новым в VIII веке составляло четыре дня, т.е. Маковей пришёлся на 10 августа.
   Хозяин лесной - медведь. Его имя, как и волка, ворона и воробья, было у славян табуированным.
   Бусовы, или Краковы горы - Карпаты.
   Он правит из Стольского городища... - Остатки Стольского городища ныне находятся в Николаевском районе Львовской области. Сейчас там только пещеры, использовавшиеся, по-видимому, для ритуальных целей или как склады; деревянный город, само собою, не сохранился, хотя местные помнят названия отдельных кварталов. Обычно историки считают резиденцией племенной знати белых хорватов Тустань, но она построена только во второй половине IX века. К слову, Стольское городище в 10 раз больше пресловутой Старой Ладоги и втрое - тогдашнего Киева.
   Dvara dune - Врата миров. Здесь и далее заумные словечки, употребляемые Богухвалом, восходят к сарматскому языку. Сарматы - одни из предков хорватских племён.
   Откуда Хала пришел... - Хала в южнославянской мифологии трёхглавый дракон, одержимый вечным голодом, отчего желает пожрать Солнце. Откуда пришёл Хала - т.е. из Хаоса за границами Космоса, если греческие термины здесь уместны.
   С распущенными волосами... Распущенные волосы - девочка или старуха-вдова. Одна коса - девица на выданье. Две косы - замужняя женщина.
   Святовитово поле и гора Баба Род (святилище Макоши? Живы?) до сих пор существуют во Львове, в парке Знесиння. Там проводились раскопки, выявившие огромный культовый центр, принадлежавший, по-видимому, как раз белым хорватам. По местным львовским легендам, языческие требы на Святовитовом поле приносились вплоть до времён Данила Галицкого (жил в 1201-1264 гг).
   Мечник - княжеский чиновник, ответственный за сбор дани. Сторонники строгой науки скажут, что у восточных славян в конце VIII - начале IX века вряд ли уже имелся настолько развитый административный аппарат, но белые хорваты вообще были весьма передовым народом, да и великому князю самолично объезжать с полюдьем каждое захолустье в стране, занимающей добрую четверть современной Украины - никакой зимы не хватит.
   Учил... чертам и резам, греческому письму... - до Кирилла и Мефодия славяне-язычники считали и гадали по чертам и резам, а христиане писали греческими буквами без устроения - так пишет летописец. Однако несложно догадаться, что договоры с Византией языческие князья славян должны были как-то читать и подписывать, потому вряд ли греческое письмо было прерогативой только христиан.
   Бой, или Бай - прародитель человечества в белорусских сказках. Архаичность образа, восходящая к индоевропейской архаике и имеющая параллели в греческой и армянской мифологии, позволяет предположить, что во что-то подобное верили все славяне-язычники или по крайней мере значительная их часть.
   aedil Глупец.
   Клал роту- принёс языческую клятву.
   К калиновому кусту - замуж.
   ...словно настоящие сарматки, чьими наследницами они были - анты и произошедшие от них славянские племена, в том числе хорваты белые, красные (завоевавшие нынешнюю Хорватию) и черные (жили на территории Чехии) действительно происходят от сарматов, хотя сами сарматы, как и скифы-земледельцы, славянами не были.
   Битву Сварога с Дивом - сюжет о восстании младшего поколения богов против старшего должен был существовать, даже если он не сохранился. Схватка Перуна и Велеса за небесных коров - см. теорию "основного мифа" Иванова-Топорова. Песни о битве Солнца со змеем Халой и девушке Добринке (или Маричке), которая влюбилась в Солнце и взлетела к нему на золотых качелях, известны в южнославянской традиции, см. сборник "Песни южных славян" под редакцией АН СССР.
   Рогатка - ошейник с длинными шипами, которые не давали спать.
   К Рожаницам - к 8 сентября.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"