Аннотация: Автобиографический рассказ об учёбе на последнем курсе мединститута в грозное время начала пятидесятых.
К А В А Л Е Р И С Т - Д Е В И Ц А
И Л И
В Е Р Х О М Н А А Н Т И С Е М И Т К Е
(М и н и - э п о с)
Глава первая:
Л Ю Д А
В одном из своих воспоминаний я уже рассказывал о своей сестре Люде - она старше меня на пять лет, росла резвой девчонкой, ничего и никого не боялась, совсем маленькой смело подходила к огромным соседским собакам, которые относились к ней с явным уважением и снисходительно разрешали ей трепать себя за уши... Не боялась самых устрашительных аттракционов в парке культуры - парашютной вышки, например, или другого, который назывался "Летающие люди": это - садишься в седло на конце длиннейшей штанги, тебя привязывают, конечно, а потом штангу отпускают, и эти привязанные люди действительно резко высоко взлетают; штанга, описав в воздухе гигантский полукруг, опускается с висящим вниз головой "пассажиром" на противоположный упор, а потом - обратно, и так - несколько раз!
Наслаждение этой забавой, наверное, сравнимо с ощущением очаровательной Марион Диксон (из кинофильма "Цирк"), когда ею выстреливали из пушки на Луну... Я в свои детские годы как-то не решался на такое, а, когда стал взрослым, то понял, что, "рож дённый ползать" - ну, даже - ходить и бегать, - летать, всё-таки, не должен... Да, боевая была девчонка, и в детстве дружила больше с мальчишками, а в грозном сорок первом году ушла добровольцем на фронт и провоевала почти всю войну в кавалерийском корпусе генерала Белова, - "кавалерист-девица", так сказать, и, хоть саблей не рубила, а служила медсестрой во фронтовом госпитале, но на
лошади ездила и привезла с фронта дорогое мне существо, милую девочку, радость моей юности, предмет моих забот и теперешних нежных воспоминаний, теперь она сама уже бабушка и имеет двоих внуков! На что ещё была способна храбрая и решительная натура Люды - это мы узнали потом, и я просто обязан в своих воспоминаниях отдать ей должное, она это заслужила...
Мы жили в хорошей, но, к сожалению, не отдельной квартире, у нас были две маленькие комнатки, в которых мы помещались впятером - мама, Люда с ребёнком и мы с Леночкой (я недавно женился, но ребёнка ещё не было); уж как мы там размещались, - не помню, а две другие, - те, что побольше, занимала семья папиной высокопоставленной сослуживицы, но жили мы с ними в довольно терпимом сосуществовании, имея вместе большую общую кухню и ванную.
Однако, так было лишь до тех пор, пока наши соседи не выехали, получив отдельную квартиру, а к нам подселили очень странную семью, состоявшую из пожилого, обрюзгшего речного генерала (тогда работники речного и морского флота носили форму и погоны), его жены, намного моложе его и поведения явно психопатического, и их приёмного сына-подростка. Тужиковы - была их фамилия, и мы не жили, а, действительно, - тужили, вынужденные проживать с ними, и не один год, а, впрочем, уже и не помню, сколько - много лет прошло с тех пор... Только советские люди знали (и теперь еще знают, и еще долго будут знать!) счастье коммуналок... Их воспевали и в спектаклях, и в специальных телепередачах ("В нашенской квартире коммунальной" - нежно и слюняво-трогательно пела Гелена Великанова)...
- сама-то она жила в коммуналке, да еще - с такими рептилиями?! Хотя - бывают исключения.
Отношения как-то сразу не сложились, а это так важно в коммунальном сосуществовании, но ещё и не сразу мы поняли их юдофобскую суть, особенно - её, генеральши! Сначала эта стерва не давала житья маме на кухне, постоянно скандалила, ограничивала
её везде, без нужды занимала часами ванную, мама часто плакала - ведь мы все с утра уходили по своим делам, а мама оставалась наедине с этой мразью. Ну, а дальше - из тлеющих головешек антисемитизма, из отравленного зловонного воздуха окружавшей нас в стране звериной ненависти -сгустилось в жуткую реальность - знаменитое и мерзкое "дело врачей", - оно, в основном, было
напрямую связано с профессорами нашего Первого медицинского института, на пятом курсе которого я тогда учился. Но, давайте - всё по порядку...
Глава вторая:
И С Т О К И
...Собственно, началось всё значительно раньше - давайте немного пройдёмся по хронологии - небольшое, так сказать, отступление... В советском обществе, воодушевлённо строившем социализм, и где жили самые счастливые во всём мире люди, в обществе, насквозь пропитанном и пронизанном заразой антисемитизма, насаждавшейся в нём веками, в трудное время 1941 года, когда угроза всеобщего уничтожения нависла над страной, возникла необходимость мобилизации всех сил народов Советской страны для отражения смертельной опасности. Тогда, по инициативе лучших представителей еврейского народа (некоторые из них только теперь становятся известными, неожиданно и постепенно выходя из обидного и незаслуженного неведения) - и возник Еврейский Антифашистский Комитет (ЕАК), в который вошли наиболее значительные, известные и авторитетные представители еврейского народа, деятели советской и мировой науки и культуры. Комитет сыграл огромную роль в мобилизации антифашистских сил мира, в сборе по всему миру средств для нужд фронта. Возглавлял Комитет деятель культуры мирового масштаба, неподражаемый мудрец и философ, руководитель Еврейского театра (ГОСЕТ), великий король Лир, гениальный Соломон Михоэлс...
Многим помог фронту ЕАК, на его пламенные призывы откликнулись евреи всего мира, среди которых были собраны и переданы советскому правительству огромные денежные средства.
Но вот победно окончилась война, Комитет стал ненужным , и пришла пора его разгромить и уничтожить!.. И началось это с подлого убийства в Минске Соломона Михоэлса - 13 января 1948 года, но планомерная подготовка к удушению народа началась много раньше - ещё с конца тридцатых годов, определёнными акциями советского руководства.
В августе 1942 года (то есть - ещё во время войны!) управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) обратилось к секретарям ЦК Маленкову, Щербакову и Андрееву с докладной запиской о том, что "во главе учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)" - длинный список...
Во многих отраслях культуры и науки начались "кампании" (до поры скрытые и замаскированные), направленные на замену названных лиц "лицами русской национальности". Это было началом прямого, хотя и постепенного пути к "окончательному решению еврейского вопроса"... Об этом - ещё будет речь.
Глава третья:
Т У Ч И Н А Д Г О Р О Д О М С Т А Л И,
В В О З Д У Х Е П А Х Н Е Т Г Р О З О Й ...
... И вот, на последней странице газеты появилась короткая, лицемерно-лживая заметка:. "В результате несчастного случая (!) вчера в Минске погиб известный буржуазный националист (!!!) С.М. Михоэлс". Вот так...
Были конфискованы архивы Комитета, закрыты редакции всех еврейских печатных изданий (конечно, - и Еврейский театр ГОСЕТ), специальным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) в ноябре 1948 года Комитет был закрыт и распущен, а члены его вскоре были арестованы и, после пыток и издевательств, обвинённые в шпионской и вредительской деятельности против советского народа и государства, были осуждены Военной коллегией Верховного суда. По окончании закрытого судебного процесса, который длился с 8 мая по 18 июля 1952 года, 13 человек были приговорены к расстрелу, в том числе - две женщины. Приговор был приведен в исполнение 12 августа 1952 года... Избежала смерти лишь одна из осуждённых - выдающийся учёный-физиолог Лина Соломоновна Штерн - смерть ей была заменена годами тюрьмы и пятилетней ссылкой (есть мнение, что Сталин был лично заинтересован её работами по продлению человеческой жизни...). Но я был на заседании общества физиологов и был свидетелем звериных нападок на неё во время её доклада. И далеко не многие знают подробности этого процесса. Он шел под председательством генерал-лейтенанта юстиции Чепцова, который, после скандальной и страшной истории, связанной с разоблачением (даже - в то невообразимое время!) знаменитого "Ленинградского дела" - сменил многолетнего председателя - коротышку, единственного в стране генерал-полковника юстиции, кровавого Василия Васильевича Ульриха. Генерал Чепцов обратился последовательно сначала к Генеральному прокурору Сафонову, затем - к Председателю КПК при ЦК ВКП(б) Шкирятову, затем к Председателю президиума Верховного Совета СССР Швернику и к секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову с просьбой о возвращения дела на перерасследование в силу полной недоказанности обвинения. Ему было сказано, что вопрос дважды обсуждался на Политбюро, решение принято и обсуждению не подлежит. Решал не суд, а Политбюро! 18 июля былвынесен приговор, это был день девятого ава...
Далее события развивались планомерно, но не всегда заметно для общественности. Евреи увольнялись с ответственных должностей, не принимались на работу, выпускники школ не получали заслуженные золотые и серебряные медали и не проходили по конкурсу поступления в ВУЗы страны, особенно центральных городов и республиканских столиц, началась омерзительная, разнузданная "борьба с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом". Цвет еврейской интеллигенции, - это многие десятки! - буквально свозили в Кремль и требовали от них подписать обращение еврейского народа к правительству с просьбой о депортации всех советских евреев в районы Сибири и Крайнего севера с тем, чтобы они "своим добросовестным трудом смогли искупить вину (!) своих соплеменников и восстановить честное имя среди советского народа"... Не многие нашли в себе мужества не подписывать эту мерзость, некоторые сумели ловко увернуться, были и такие, а в основном - подписывали, ещё как подписывали! Даже люди известные, с громкими именами, - страх стоял великий... А кто возражал и позволял себе аргументировать свои взгляды - тех ждал расстрел, это - помимо Еврейского антифашистского комитета и без суда - по приговору "особого совещания" (!!!). Только недавно, и то не полностью, стали и становятся известностью эти гнусные, позорные факты. Поэтому не случайно, на подготовленной уже почве возникло и это гнусное "Дело врачей - убийц" С Лидией Тимашук, орденоносцем-разоблачительницей, вождей спасительницей... В воздухе над Москвой повисла тревога, но мы ещё даже не знали, какая была уготована и тщательно спланирована идеологами партии гибельная участь советским евреям. Дело шло к "окончательному решению еврейского вопроса", теперь - на советский манер... Уже скапливались на запасных железнодорожных путях сотни товарных вагонов, которые должны были увезти евреев в никуда... По некоторым, позднее дошедшим до меня сведениям, этим эшелонам предстояло затем, уже далеко от Москвы, попасть в крушение, в многотысячную мясорубку, якобы - случайно-трагическую, а на самом деле - также запланированную!.. Вот так, - вот, что ждало нас, не умри великий вождь всех времён и народов...
Один из очень уважаемых мной людей сказал мне, что, возможно, эти страшные вещи являются легендой, но я склонен доверять другим, тоже уважаемым людям, которые, к тому же, были информированы лучше.
А расстрел Еврейского антифашистского комитета тоже был легендой?!
Увольняли массами квалифицированных сотрудников-евреев из клиник нашего института и других, конечно, учреждений. В трамваях и очередях алкаши и кликуши охотно распространяли слухи о том, что "явреи рак разносють" и прочее, реально ожидалось начало погромов... Увы, тогда ещё не до всех "дошло" то страшное, что над нами нависло!..
Глава четвёртая:
Г А Д Ю Ч Ь И В Ы П О Л З К И
... И вот, в этой дикой обстановке воспряла и всплыла грязной пеной всякая, прежде хоть немного робевшая и стеснительно таившаяся сволочь и нечисть, и наша соседка - тоже; удивительно, как в её тщедушном тельце умещалось столько взрывной злобы и, прямо - таки, садистского злорадства! Она уже почти в открытую
оскорбляла нас, но, особенно, исподтишка, чтоб не было свидетелей - маму, которая очень переживала и плакала. Муж этой ведьмы вовсе не старался хотя бы умерить её пыл, а наш папа был далеко, ох как далеко! - дослуживал военный стаж для своей полковничьей пенсии в далёком казахском гарнизоне, где проходили испытания первой атомной бомбы. Папа дослужился до пенсии и до щедро доставшейся ему радиации, впоследствии мучительно сгубившей его грозным онкологическим итогом...
Рано утром я зашёл в ванную, включив свет, она тут же его погасила; я вышел и снова включил, она снова погасила... Это была уже открытая и откровенная пакость, уверенная в своей безнаказанности. Тогда, не привлекая свидетелей, я тихонько сказал ей одно только слово, в которое я вложил, однако, всю свою "любовь" к ней и ей подобным мерзким тварям... "Ах, ты курва!.." - сказал я возможно нежно и ласково (и, на всякий случай - шепотом...). Но эта сушёная вобла вдруг обрела голос, подняла дикий визг, разбудив всех и, в частности, своего мужа, который выскочил в коридор в ночной полосатой пижаме - "Вань, а Вань! Ты слышишь, он назвал меня "курвой"! Какая я тебе курва?!"- истерически орала она ("Уж какая есть, ласковая ты моя!" - подумалось мне...).
Она-то хотела, конечно, привлечь свидетелей оскорбления её, но какие могли быть свидетели! Я, что ли, буду свидетельствовать?.. Всю жизнь мечтал! Молча и спокойно я стоял, выражая (скорее - изображая...) полное недоумение и, даже, - жалостное сочувствие несчастной жертве её же неадекватного нервного срыва, скорбно воздев к вышним очи свои, и чувствуя, что сзади, на лопатках, что-то подозрительно зачесалось - видимо, начали прорезываться ангельские крылышки... Никакой для себя пользы из своей провокации она не извлекла, а я, изобразив ангельскую же кротость и смиренное недоумение, спокойно удалился... Но она успокоиться не могла, её мерзкая сущность жаждала мщения! Развив неожиданную и энергичную деятельность, она помчалась в мой институт, проникла на кафедру кожных болезней, где я проходил субординатуру (откуда только всё узнала, стерва?!) и, представьте, - нашла там себе подобную дрянь и покровительницу, отвратную старуху-антисемитку, доцента Апасову (парторг клиники!), стараниями которой были изгнаны из клиники лучшие врачи, заболел и преждевременно умер наш любимый преподаватель - ассистент Александр Петрович Дубинин. Эта дряхлеющая корова, даже не имея доказательств моей вины, решила
вынести моё "дело" на расширенное комсомольское собрание, с целью исключения меня из комсомола и отчисления из института - вот так, ни больше, ни меньше!.. Какие там ещё доказательства, когда всё государство дышало всеобщим зловонным антисемитизмом! Но хозяином на кафедре, всё же , была не она, а всеми нами почитаемый и глубоко порядочный профессор Рахманов (тоже - Виктор Александрович!..). Он вызвал меня в свой кабинет, и я ему рассказал всё, как было, и тогда он сказал: "Ладно, Рудаев, никакого собрания не будет, я всё отменил, продолжай заниматься, и клади на эту свою соседку - от Москвы до Киева (так и сказал!), только не связывайся с ней больше". Тем и закончилось это всё - для меня, но Люде ещё всё предстояло, и ведь мой рассказ - о ней!.. Впрочем, мне тоже ещё кое-что предстояло, "за компанию"... Итак, за мной, читатели, не отставайте, - уверяю вас, предстоит ещё более интересное, достаточно детективное и вполне криминальное - вперёд!..
Глава пятая:
(и опять Люда)...
О С Е Д Л А Ю Я Г О Р Я Ч Е Г О К О Н Я. . .
... Эти враги рода человеческого были бы рады принести свою пакость во все места и, даже, заодно - папе, но, повторяю, он был далеко... А тревога всё нарастала, раскаты грома - всё ощутимее, гроза приближалась! Прибегала в тревоге Фирочка, Леночкина мама, сообщала всякий раз, что в её далёком районе Ростокине, в родном дружном переулке, соседи всё тревожнее и упорнее твердят, что "скоро будут бить евреев"... А наша соседка всё наглела. В этих условиях нарастающего, садистски систематизированного издевательства, главным образом, - над мамой, Люда решила также действовать: поехала в Министерство речного флота, где служил на высокой должности муж нашей стервы, речной генерал, и была принята секретарём парторганизации. Говорить Люда умела, и упор, в основном, был на то, что "в нашей великой советской стране все нации равны и не должно быть места антисемитским выходкам и попустительст-
вам таковым, не так ли?.." - "Так ли, так ли!" - лицемерно заверяли её и, как бы "между прочим" советовали успокоиться и не давать делу ход ("Мало ли что бывает меж соседями!.." - конечно, им ближе был их партийный генерал...).
Письменное заявление от Люды, написанное толково и грамотно, в отличие от не умевшей выразиться нашей (русской!) соседки - все же пришлось секретарю парткома министерства - принять. И, как бы то ни было, - так ли, не так ли, - каша заварилась, это было первым ответным ударом, но Люда тоже на этом не успокоилась (ведь наверняка в министерстве "спустили бы на тормозах"!) и написала письмо - не куда-нибудь, а в Центральную Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б), где умело изложила всё. Главным там, как я уже сказал, в это время был некто Шкирятов.
Это было шагом с её стороны серьёзным, если не опасным! Понимала ли она это - не знаю, смело пошла ва-банк, ни с кем не советуясь. Враги наши, узнав об этом, почувствовали уже первые колебания земли под ногами и, хотя сочувствие власть имущих, мы знали, было не на нашей стороне, но уже была неприятная для генерала огласка этого скандального дела... Ну, что ж, раз они - так, значит, и мы - так же, тем же приветом... Польза от этого предпринятого противодействия была очевидна, мы в этом убедились потом, но каков же был и риск!..
... И был вечер, и было утро, Люда была дома. Я забыл сказать, что Люда была педагогом-математиком, и в этот день или в эти часы у неё, кажется, не было уроков.
Наша ничтожная, но не унимавшаяся кикимора, встретив Люду в коридоре и, зная о предпринятом ею ответном противодействии, исходя бешеной, злобной вонючестью, не утерпела и, буквально, - мимоходом, на свою беду, вдруг опять ядовито ужалила: "Двух Коганов уже посадили, и ещё посадят!..".
... Эта внезапная, необдуманная, спровоцированная единственно лишь неудержимой и уже не контролируемой злобой, выходка, - была роковой её ошибкой, риском для жизни, номером совсем не для нервных и беременных!..
... Моей Людмилой моментально овладел и заполнил её всю - пьянящий, уже неуправляемый и чётко направленный "озверин", взыграл в ней боевой и охотничий инстинкт, заложенный в нас, повидимому, ещё генами далёких наших предков - если не страшил-питекантропов, то, по крайней мере, - изящных по-своему кроманьонцев... И вообще, говорят, и я где-то читал ,что нашими,
еврейскими, далёкими предками были воинственные хазары - ах, не сбирался бы вещий Олег "отмстить" им на свою голову! Ведь помните, что из этого всего вышло?.. Жаль, конечно, храброго князя, но ведь сколько раз история твердила: не связывайтесь, не враждуйте севреями - плохо будет и стране, и людям!.. Разрушались в итоге государства, исчезали бесследно и навсегда народы, даже памяти по себе не оставляли! А евреи - вот они, живы, себя защищают, как надо, и даже свою страну и древний язык возродили, и процвета-ют!.. Князя жаль, но ведь и Люду понять можно!..
......Душу её всколыхнул и ожёг тлевший где-то в глубине, на время притаившийся, но не погасший пламенный порыв фронтовика!
Она бросилась на эту тварь, как дрессированный кот на мерзкую крысу, вцепилась ей в волосы; та, - не ожидая такого, дико заорала и, едва вырвавшись, бросилась бежать в свои комнаты, Люда - за ней, и нагнала её в её же квартире; но, успев болезненно ужалить, эта гадюка вдруг упала на четвереньки, поскользнувшись на своём же, тщательно натёртом, паркете; Люда вскочила на неё, как привычно в прошлом, - на ездовую лошадь ("Мы - красная кавалерия, и про нас...") и с упоением принялась дубасить её кулаками!.. Остановить её не было никакой возможности, и некому - я был в институте, генерал - на службе, а сын злополучной жертвы непредвиденного насилия, подросток, как ни рвался, не мог проникнуть в комнату, так как захлопнулся английский замок двери - они, вселившись, сразу и демонстративно "врезали" в двери обеих своих комнат никогда прежде не имевшиеся ни у нас, ни у соседей внутренние замки, - боялись нашего проникновения в их апартаменты!
...Навоевавшись вволю,"отведя", как следовало, душу (!..) на, порядком уже обмякшем, объекте приложения своих педагогических и воспитательных усилий, Люда соскочила, наконец, с коня (в данном случае - с плачущей кобылы, но не повела его (её) на водопой, а устало направилась на нашу половину, где её встретили встревоженные мама и дочка, моя дорогая племянница Ларочка, ей было тогда - около восьми лет... Сын нашей соседки не
решился наброситься на Люду - кулаки у неё были крепкими...
Глава шестая:
П А Р Т И Я - У М, Ч Е С Т Ь И С О В Е С Т Ь
Н А Ш Е Й Э П О Х И !..
Между тем, "машина раскрутилась и заработала" - с "самого верха" пришло письмо-запрос в Министерство речного флота, Люду не раз вызывали в партком министерства, где с ней, не без нажима, беседовали, пытаясь склонить к отказу от её обвинений, но она была тверда; с ней беседовали иезуитски-вежливо, заверяли в том,
что - да, конечно, согласны, в советской стране все нации равны, что против случаев проявления антисемитизма (который, конечно же, не типичен для советской действительности...), следует бороться, но, знаете, не надо бы поднимать этот вопрос, тем более, - на таком высоком уровне... Ей пытались осторожно грозить, предупреждая о возможных, нежелательных для неё, последствиях, и тэ дэ, и тэ пэ, и пятое, и десятое... Всё было бесполезно, Люда стояла на своём, а, между тем, она ходила по лезвию не ножа - бритвы! Дело "закрутилось" нешуточное - уже вызывали её в райком партии нашего Киевского района, где тоже ей упорно внушали, что она клевещет на советскую власть, которая не допускает (!) национальной розни и ненависти... Жертва карающей десницы успела уже сбегать к судмедэксперту и заручиться справкой о наличии "лёгких телесных повреждений" (она безуспешно настаивала на слове "тяжёлых") и подала заявление в суд, сама вручив Люде судебную повестку - дело принимало серьёзное звучание: статья 112 УК РСФСР, - до 1 года лишения свободы, это в случае части первой, а, если - второй, то - значительно больше!.. На какое-либо снисхождение в случае судебного разбирательства надеяться не приходилось, опять-таки следует вспомнить то время, - среди врагов мы жили ! И были обложены кругом...
Наконец, нас вызвали (меня тоже!) в райком партии для разбирательства в комиссии партийного контроля при райкоме ( мы не были коммунистами, я был комсомольцем, а Люда уже выбыла по возрасту ), но партии подчинялись все... Туда же вызвали и
генерала Тужикова, а сама страдалица - жертва побоев, по состоянию повреждённого здоровья явиться, как объявили, не могла, да она, эта истеричка, и двух слов не могла бы связать, она была способна только задыхаться в дремучей юдофобской ненависти...
Обстановка там, куда нас вызвали, была гнетущая, подозрительная и, как мне показалось, не обещавшая нам в итоге ничего хорошего - прошли мы мимо милиционера по пропуску, и у меня мелькнула мысль, что обратно нас могут и не выпустить... Развернувшееся дальнейшее действо настроения мне не прибавило.
Мы вошли в небольшой зал и увидели вокруг себя много, недоброжелательно глядевших на нас, лиц. Тотчас начался разговор, принявший по отношению к нам форму грубого допроса и окриков. Ох, и обвиняли же нас, ох, и обвоняли!.. Впору - погибнуть!.. Мы,- сказали, довели несчастную женщину до нервного потрясения, и это
мы (!) систематически оскорбляли её, - "Да как вы смели, вы хоть понимаете, что она - мать?! Мать!!! (Да, знаю, - мать его, подумал я... То, что она была вообще-то не матерью, а мачехой своему приёмному сыну, - это уже имело меньшее значение) - Вы посягнули на самое святое!!! И вы знаете, где вы сейчас находитесь, в каком святом месте - в комиссии партийного контроля райкома партии!!!"... Впору было перекреститься, прослезиться и коленопреклониться в порыве благоговейной и устремлённой к небесам божественной святости... В ход пошли такие высокопарно-гневные словеса, обращённые, в основном, ко мне, и, хоть у них не было и не могло быть свидетелей моего словесного преступления, но я чувствовал себя находящимся на псарне, где нас явно хотели разорвать: со всех сторон - рычание, брызганье бешеной слюной!.. Особенно выделялся там один, седой и коротко стриженный, в оранжевой шёлковой тенниске, - видимо, - важная фигура в бюро райкома. Он больше всех нападал на меня, злобно рычал, перебивал меня, когда я говорил об антисемитских постоянных выходках нашей соседки: "Имейте в виду, - орал он, - что, кроме антисемитизма, существует ещё и еврейский буржуазныйнационализм!!!" (видимо, к представителям последнего он причислил и меня, хотя я, - свидетель Бог! - не был удостоен такой чести...). Ну да, как же, как же! - я, конечно, имел это в виду и вспомнил мученика Михоэлса... Нам почти не давали говорить, перебивали и грозили Люде и мне - но что они могли нам сделать? Люде увольнение никак не грозило - педагоги-математики, даже евреи (пожалуй, даже - тем более - евреи!..), были, что называется, "на вес золота", а я уже сдал госэкзамены и получил назачение в далёкий Казахстан... "Куда Вы едете?!" - грозно вопросили меня. Я немного замялся - уж так не хотел "хвоста", но теперь, вспоминая, - смеюсь: наивно и бесполезно было пытаться что-нибудь скрыть от их всемогущественной всеинформированности... "Куда едете?!" - грозно-паровозно рявкнул повторный вопрос "оранжевый"... "Витя, ответь им!" - тихонько толкнула меня Люда. Пребывая ещё в состоянии некоторого обалдения и уносясь мыслями к молодой своей жене (каково-то ей будет без меня?.. "А мне бе-бе-бедному эх, да мальчонке - да эх, цепями ручки да ножки закуют!", - припомнилось мне, и ещё: "Сижу за решёткой в темнице сырой", и про то, как "Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно!..", ну и всё такое прочее...) - я не сразу ответил. Ребята, смешно, да? Так напомню вам, что на дворе был тогда пятьдесят второй год! И в обстановке всеобщего страха, ужаса и подавленности наступал пятьдесят третий...
...Но я, не раскаявшийся на этом судилище грешник, едва не забыл про Люду - вот ей-то как раз и грозило это "всё такое прочее"... "В Казахстан, в Казахстан он едет!" - вдруг услышал я твёрдый голос неустрашимой и неустрашённой сестры моей... "В Караганду!" - очнувшись, кротко и, вместе, уже почти решительно и обречённо (э, будь, что будет!) - возвестил я и про себя добавил : ,, оранжевый и ласковый ты мой,, ...
"Мы напишем по месту Вашей работы!!!".
... А вот это уж - дудки! Пишите, махал теперь я на вас всех мягкой кисточкой... Как говорили в армии - дальше фронта не пошлют, меньше роты не дадут... Да нас, врачей, возьмут и крепко схватят хоть с какими письмами и характеристиками! Врачей везде не хватало, а в Казахстане - тем более!..
Спокойно, хоть и тоже не в нашу пользу, иногда - увещевательно, но чаще - нас осуждающе и почти не обвиняя "другую сторону" - наших "дорогих" соседей, говорил один лишь первый секретарь райкома, он не кричал на нас, призывал к мирному сосуществованию, и даже несколькими словами дал понять, что и Тужиков "ослабил и упустил своё воспитующее влияние в собственной семье", да что-то вяло мямлил сам речной генерал, - видимо, предвидя неприятные для себя последствия всего этого... Временами мне его даже где-то было жалко...
... И вдруг этот, глубоко драматический, а больше - поганый и вонючий спектакль окончился,- видно, все устали и всем надоело, (а, может, партийным жрецам - и обедать уже была пора!..). Нас выпустили (живыми!..) на волю, все они выговорились, а, вернее - выорались! Наших юдофобов, конечно, не осудили, но и мы были живы и почти невредимы...
Ну и, как положено - Э П И Л О Г !..
Судебное дело развалилось - умер Сталин, Люда "попала" под амнистию... Тужикова "рвала и метала", "визжала и плакала", не раз бегала в суд, тряся своей справкой, требуя суда над Людой, всем там надоела и, наконец, её просто выгнали: "Вы понимаете русский язык?! Вам говорят: а-м-н-и-с-т-и-я!!!". Так и осталась она с битой мордой... Неожиданно оправдательно закончилось гнусное "дело врачей", вернулся к нам в институт из Лубянского "санатория" побледневший, измученный после пыток Борис Борисович Коган, наш профессор, вернулсяВ. Н. Виноградов и другие. Еврейство хоть на время возрадовалось и воспряло! Мы в своей квартире устроили шумное, демонстративное ликование, пришёл мой сокурсник Аркаша Гинзбург - жаль, что вы его не видали, -это был уникум, весельчак, пародист всех наших профессоров, преподавателей и студентов. Мы радостно наполняли бокалы и рюмки, и нарочито громко обсуждали последние события наступившей, как мы потом поняли, - оттепели, и, хоть многое ещё предстояло нам пережить, но пока мы ликовали! Наша крыса сидела в своей норе и даже на кухне не показывалась, но мы старались, чтоб ей всё было слышно в её комнате... Папа вернулся из своей добровольной ссылки, стал военным пенсионером. Я уехал с женой по назначению в Казахстан, в Караганду, и вскоре мама, в радостных выражениях, написала нам, что наши враги-соседи выехали на другую квартиру, к нам приехали новые соседи, хорошие люди, - приятная и дружелюбная женщина с двумя взрослыми и, тоже дружелюбными, сыновьями, и, по случаю их новоселья, как юмористично описала мама, был устроен совместный пир... Мои родители и Люда с дочкой прожили в соседстве с ними многие годы, были дружны, а, когда умерла мама, отец сблизился с нашей доброй соседкой, которая наполнила радостью, утешением и покоем его последние годы. Она
на несколько лет пережила отца, я вспоминаю её с тихой благодарностью, мир и добрая память Вам, Ольга Михайловна!..
... Вскоре после описанного партийного разбирательства, генерала Тужикова, помимо вынесенного ему партийного взыскания, значительно понизили в должности - за отсутствие деятельного и положительного влияния на моральное состояние "коммунистической ячейки" - своей семьи, и он совсем сник... Не прошли им даром, неожиданно для них, их "художества", а, по отношению к нам - их систематические издевательства! Не помогла и мерзкая обстановка в стране, на которую они, видимо, уверенно ставили и очень даже надеялись! Дело в том, что партии очень не хотелось неблаговидно выглядеть в свете шовинистической своей сути, дело было слишком глубоко разворошено и бесстрашно вскинуто на самый верх!..
...Ай, Люда, ай, молодец! За одно только это - она достойна была получения Нобелевской премии Мира, - мира и любви между народами! Жалко, не в моей это власти, а повлиять на деятельность и, тем более, на решение Нобелевского комитета - дело неперспективное, прямо скажу вам, - дохлое дело! Пытались некоторые... Зато эта злобная крыса так и осталась с битой мордой...