Аннотация: Череда аномальных и загадочных происшествий, случившихся в глухом уголке Уральского края в течение прошлого века.
1.
Куст рос на этом месте и год назад, и в 1917 году. Наверное, нет в истории человечества эпохи, которая могла бы посоперничать вечностью с кустом. Меняется мир, меняются люди. Даже время меняется: то оно как карусель, а то словно медлительная гусеница. Вот и деревенька, что в начале века теснилась в километре от куста: всего за несколько лет после гражданской войны она успела разрастись, окрепнуть, даже возмужать. Обозначились линии новых построек, смыкающиеся в улицы, организовались колхозы, открылась школа. А невысокое растение продолжало занимать облюбованное им местечко к югу от деревни, и никакие перемены не касались его тщедушных листиков и слабосильных стебельков.
Зимой, когда пожелтевшие нивы заполнялись снежными хлопьями, куст продолжал топорщиться из сугробов невзрачными, голыми ветками, моля о потерянном тепле зачахшее, мутное солнце. Но при ближайшем рассмотрении вдруг возникали ненормальные ассоциации: без труда верилось, что это просто поза, куст принимает облик, неотличимый от пейзажа. Казалось, что смена времен года не в силах повлиять на куст или оставить на нем следов. Будто живой организм, но бездушный.
В середине двадцатых деревня уже вплотную подбиралась к месту, обозначенному самобытностью куста. Считалось, что коренных башкир проживало в деревне около 20%, однако их могло быть и меньше, и больше, ведь по скорой нужде и вполуха велась перепись населения в 17-м. В 1927 году человек по имени Бурангулов Минигали Хабибулович затеял постройку дома метрах в ста от куста. Ориентируясь, впрочем, не на само растение, до которого Минигали Хабибуловичу и дела не было, а на нэпманские щедроты, дающие право любому сельчанину на личное недвижимое имущество. Срыть путающийся под ногами холмик для человека сельской выучки не представляло трудностей. Пока везде гремели пролетарские лозунги, а люди никак не могли нарадоваться вырванной клещами революции свободе, Минигали лил пот в три ручья, трудясь над возведением дома. Уже через год большое семейство Бурангулова въехало в добротное жилище.
Новоселье справляли всей деревней. Люди искренне поздравляли соседа с новым домом, хотя при этом не упустили возможности посудачить о хмуром виде и странной немногословности хозяина. Казалось бы, счастливый и жизнерадостный, Минигали отчего-то не проявлял должного радушия, и это выглядело не совсем обычно, ведь ничего подобного раньше за ним не замечалось. Впрочем, умонастроение Минигали Хабибуловича все-таки могло объясниться, ведь короткий месяц отделял семью Бурангулова от того момента, когда деревня наводнится шпиками-обличителями, выискивающими заевшихся кулаков. В других деревнях уже выискивали вовсю, слухи распространялись быстро, нет ничего удивительного, что Минигали предвосхищал будущие беды.
Отгуляли; а спустя две недели хозяин дома вышел во двор, взял в руки лопату, неспешно зашел жене со спины и со всего размаха обрушил лезвие на затылок женщине. Товарищ Бурангулова рухнула бездыханной, не издав ни звука. После этого, по совсем непонятным причинам, Минигали бросил лопату на траву, схватил топор и вернулся в дом. Он вырезал всех: собственных детей, родителей, тещу с тестем. Затем Минигали Хабибулович неспешно прошел в сарай, где без долгих предисловий и повесился.
Все. Конец истории.
2.
Куст занимал свое прежнее место. Дом Бурангулова нарекли проклятым и старались не приближаться к нему без надобности. Не удалось обнаружить никаких явных причин, которые смогли бы прояснить, почему же Минигали Бурангулов вдруг в один прекрасный день стал убийцей и порубил всю свою семью,- и стоило ли прежде этого строить дом? Время шло, захолустье того уголка деревни стало людям привычным, и, само собой разумеется, что дальше к югу деревня уже не росла. Куст продолжал меняться, а точнее - он не менялся вовсе! Мир обновлялся вокруг него. Он лишь сбрасывал осенью листья, запасался терпением, дабы пережить нашествие демонов-вьюг, суровых, трескучих ухарей-морозов, а по весне вновь облачался в цветущий веселый наряд. Он делал так уже миллионы лет, цикл за циклом...
3.
Весной 1935-го года возле Проклятого Дома объявились пришлые люди. Напуская на себя таинственность, неизвестные гости ни с кем не вступали в разговоры из жителей деревни, и уже это само по себе порождало тьму домыслов и разнотолков. К тому же, как выяснилось вскоре, чужаки затеяли внутри дома какие-то строительные работы, назначение которых никто не мог понять. Вспомнили позабытую тропку через полынь, окружавшую дом несметным полчищем. Тропка выводила в поле, и жители деревни отчаянно протаптывали путь мимо дома Бурангулова, при этом их глаза неотрывно зарились вправо, наводя на мысли об эпидемии косоглазия. На самом же деле это было обычное сельское любопытство, хотя по утрам интерес людей задыхался на корню. Дом производил впечатление мертвого, каким он и был последние почти 10 лет. Мрачная, злонасупившаяся крыша и наглухо закрытые ставни, казалось, только и ждут, затаившись, того момента, когда последний человек окажется в поле, подальше отсюда. Ни движения там, ни звука, точно мираж пронесся над селищем, но только люди твердо знали: те, кто пришел в их места нежданно-негаданно, сейчас там, внутри. И никакая тишина не введет в обман.
И ближе к полудню - впрямь! - образ переворачивался. Вот уже дотошный, беспрестанный стук доносится из недр дома, словно было то монотонное забивание гвоздей всюду, куда только глаз прикажет гвоздить. Стук казался тем более странным, что сопровождала его молчаливая неизвестность, загадочность, даже таинство. Ходило много слухов, по большей части - надуманных. Ведь думать всегда безопаснее. Так или иначе, интерес к происходящему не угасал, а только подогревался. Деревенские мальчишки ватагами шныряли окрест дома, временами пробуя бревенчатые стены земляным камнем. Ну, рядом-то с обычным домом так не разыграешься, взбешенный хозяин еще пальнет чего доброго, и уж точно проберет отборнейшей матершиной до самых пяток. Здесь же такого не происходило. Если кто-то внутри и нервничал, то не подавал виду и на провокации не поддавался, и такая обособленная выдержанность пуще прежнего накаляла страсти.
4.
Развязка наступила угрожающим образом. В один из поздних вечеров, когда остатки ужина стыли в казанах, а на улице ни души, даже влюбленные парочки разбрелись по домам, и лишь собаки ворчливо брехали, мусоля многодневной давности кости, по деревне пронесся оглушительный грохот. Как будто бы еще один мираж, если бы не такая реальная, громоподобная подробность. Охваченные смутным беспокойством, сельчане приникли к окнам домов, силясь распознать в темноте причину столь странных и даже страшных звуков, от которых звенели стекла, что могло оказаться и ревом машин, и началом новой гражданской войны. Кто-то оказался удачливее прочих - в основном те, чьи дома располагались в соседней близости с Проклятым Домом,- и им повезло рассмотреть детали. От них новость распространилась по всей деревне с такой быстротой, как если бы в каждом доме имелся свой гонец.
Итак, выпало меньшее зло, это действительно оказались автомобили, а не налет анархистов. Три машины с плотно задраенными окнами и даже как будто со шторками внутри пересекли всю деревню из одного конца в другой. Они были черными, как сама ночь, даже более того - глубоко чернильные механизмы, исторгающие неземную тьму. Их путь упирался в дом, что и во времена более тяжкие бередил некоторые непоседливые умы. Из машин вылезли люди. Одинаковые, как солдафоны, но только не в военной форме, а в таких же чернильно-черных одеждах и по большей части в фуражках. Они суетились, как суки в период течки, и можно было заметить, что все они топчутся и елозят вокруг центровой фигуры. Группа загадочных пришельцев исчезла в доме так быстро, что более ничего разобрать не удалось. Свет внутри не зажигали, шум быстро стих; оставалось сплошь непонятным, с какими намерениями "черные вороны" слетелись к Проклятому Дому накануне ночи.
Ничто с тех пор не изменилось, разве что две вещи. Первое: время от времени, как по отработанной схеме, деревню пересекали знакомые машины, непременно сокрытые сумерками, и останавливались рядом с бывшим жилищем Бурангулова. Только никто более не связывал дом с именем Минигали, перестал он слыть даже Проклятым. Он стал дачей. Просто Дачей, безо всяких приставок и жутких подробностей.
И второе: любые разговоры, вьющиеся вокруг загадки старого дома, смолкли. Так, словно явился некто со стороны и выплеснул из стакана всю эту бурю раз и навсегда.
5.
Персона, обосновавшаяся в доме, хранила инкогнито. Непонятные, но не становящиеся от этого бессмысленными, причины периодически влекли человека загадку из города в дом, и пусть бы иные божились, что не важный партработник скрывается за этими стенами. Люди-то знали правду. Словом да делом, загадка осталась, лишь сменив интригующий камзол на тоталитарные латы. И то правда, что люди толком не знали, где в данный момент находится хозяин дома: опустошенное подворье и отсутствие машин никак не вселяли уверенность, что дом пустует. Сельчане с великой радостью вернулись к обходному пути в поле, ведь неприятно и боязно, проходя мимо мрачного дома, рисовать у себя на затылке огневой, всепожирающий взгляд. Уж не сам ли товарищ Быкин, секретарь обкома, родилось благоговейно предположение, словно всплеск неосторожной лягушки, нарушившей гладь озера молчания. Благодать снизошла на беднягу Пономаря, Сергея Иваныча, тракториста, умудрившегося выпустить на волю свой глупый язык. После чего тракторист улетел в тартарары, правда, без трактора, а на его место заступил более серьезный работник.
Подозрительные люди, прибывшие раньше хозяина для перестроечных работ внутри дома, весьма скоро дали о себе знать. Это оказались угрюмые, землистые личности, больше всего напоминающие крепостных рабов Царской России, и появлялись они в деревне в разное время и внезапно. Покупали мясо, молоко, яйца - все то, что естся и пьется. В беседы не вступали. Да никто и не горел желанием. Как только мрачные типы убирались назад в свое темное логово, жители деревушки облегченно переводили дух.
6.
Так, быть может, все бы и тянулось - темная, неразгаданная, зловещая тень тайны, - аж до самого 41-го, когда все тайны окажутся перечеркнутыми крест-накрест. Но вдруг, немногим больше года спустя, произошло куда как более странное приключение.
Жила-была в деревне старая бабка. Звали ее не совсем по-человечьи - Мяскяй. А в переводе с башкирского - Ведьма-Людоедка. Из рода казахов, старая ведьма вовсе не числилась коренным жителем уральских высот, но прозвищу не сопротивлялась и настоящее имя напоминать не спешила. Стало быть, по душе ей пришелся местный фольклор, ведь не сыскать политически безвреднее карги, чем баба-яга костяная нога. Людская молва ей приписывала заговоры - на урожай, на рост поголовья скота, на поправку хворых товарищей. Но не гнушалась Мяскяй и богомерзкой волшбой - наслать проклятие там или порчу, - а потому каждый в деревне считал за несчастье перейти ей дорогу.
В одну из ночей дверь хижины бабки Мяскяй сотряслась от ударов. То был уверенный стук, от такого не отмахнуться задаром. Старая женщина, уже почивавшая на печи, нехотя сползла с нагретой лежанки и поплелась открывать.
Силуэт "землистого" высветился на пороге, и ночью он напоминал призрак или пещерное существо, истомившееся по свету и крови. Гость без церемоний ввалился в дом, не дожидаясь надлежащего приглашения. А бабка Мяскяй подумала о том, что уж этого человека не заморочить никакими приворотами и мяскяйями. Гость произнес всего несколько слов, после чего исчез, столь же внезапно и чуждо, как нагрянул. Но перед уходом он заручился согласием бабки, а точнее сказать, проявил особую напористость. И так уж не хотелось пожилой женщине связывать себя услугами с тем, кому требовалась ее помощь, но перечить она не смогла, даже маленькое слово протеста приберегла на ум. Когда в дом приходят такие гости, становится не до экивоков.
Девчушка Настена была из числа тех тихонь и скромняг, что скрывают за невинным личиком бурный вулкан любознательности. Семилетнюю сиротку пригрела Мяскяй в своем доме больше трех лет назад. Смолоду девочка тесно соприкасалась с ритуальными заклинаниями хозяйки-колдуньи. Бытовало суждение, что отнюдь не бескорыстием проникнуто милосердие бабки Мяскяй, и уж точно не жалость пробудила в ее мутной душе желание удочерить сироту. Но - наследие. Ведь колдунья, не передавшая свои тайны по наследству, попадает после смерти в чан с кипящей смолой в качестве наказания за грехи.
Не скупясь на вопросы, Настена не могла не замечать, как в эти минуты довольно кряхтит ее приемная мать. В своих изысканиях ученица-колдунья коснулась и загадки исчезновения из деревни юных девушек: их сгинуло трое за минувший год. Мяскяй отвечала, но путано, сложно, на самом деле она точно знала, что эту правду Настеньке рановато пока знать. Она и сама-то, грешная и убогая, не стремилась приблизиться к ней и на версту.
Девчушка Настена стала единственным и тайным свидетелем разговора, произошедшего в доме Мяскяй назавтра после прихода "землистого" порученца. И не обратилась вскорости Настенька в колдунью, как того жаждала Мяскяй, - ни в колдунью, ни в ведунью, ни в лекаршу. Ведь была война, и все цели оказались утраченными, и выросшая Настя стала учителем истории, и именно через нее просочилась правда о Мяскяй и о Проклятом Доме.
В тот день ей крепко-накрепко было велено сидеть себе тихо в укромном местечке и не высовываться, даже если надвинется страх и замутит глаза паникой. Поначалу старуха Мяскяй подумывала отправить девчушку к соседям в злосчастную ночь, но потом решила, что пусть ей уготована погибель лютая, Настенька хотя бы будет знать, как это случилось.
И вот на дворе стемнело, и самые поздние жители деревушки заснули в кроватях, и легкий, испуганный скрип торопливой возни под одеялом затих,- вновь к порогу старухи подступили черные тени. Ловцы человеков со знанием дела перевернули всю хату; их волчьи, землистые ноздри чуяли каждый запах, но колдовской знак лежал на убежище перепуганной сиротки Настены; и просмотрели ее. Вдруг все как один выметнулись из дома, потому что подоспел черед войти главному, и тут уж не должно было оставаться посторонних.
Бабка Мяскяй стояла посреди едва освещенной хаты и спокойно разглядывала нового гостя, теперешнего хозяина Проклятого Дома. Он был невысоким и плотным человеком в пенсне и с непроницаемым взглядом, от которого не жди хорошего. Лицо гораздо живее, чем у бледных прислужников. Старуха предложила человеку сесть, и сама уселась поодаль.
Настена слышала не очень четко, но достаточно и для семилетней девчушки, собирающей картины по отдельным кусочкам. Для поддержания страха, наверное, гость, прежде всяких других вопросов, задал один, не подслушивают ли их, и сердечко девчушки стремительно заколотилось: сейчас ее схватят и сварят живьем! Но бабка Мяскяй проронила "а то!", не моргнув даже глазом, а человек, как впоследствии выяснилось, был слишком напуган, чтобы думать о каких-то подвохах.
Он что-то добавил о помощи. О том, что ему нужна помощь, и Настя вмиг представила его строгий взгляд, но ответом ему служило лишь кряхтение мудрой и осмотрительной бабки Мяскяй. Гость снова заговорил. Весь последний месяц он провел в мучениях, ночные кошмары вконец одолели его, а ведь раньше никогда такого не замечалось, и вот незадача! Он выразил предположение о порче, надеясь на трезвый ответ, но бабка сказала "кхм", и воцарилось молчание. Потом ночной визитер задал вопрос, очень тихо,- тот словно прошелестел по полу и не достиг ушей девочки. Но вот слова хозяйки прозвучали вполне отчетливо. НЕХОРОШИЙ, ЧЕРНЫЙ ДОМ. Голос мужчины напрягся, он спросил, что это значит. УБИЙСТВО, изрекла Мяскяй. ПРОИЗОШЛО СТРАШНОЕ УБИЙСТВО, И ОНО ДО СИХ ПОР В ВОЗДУХЕ ДОМА, ОКУТЫВАЕТ ЛЮБОГО, КТО ПОСМЕЕТ ТАМ ЖИТЬ. Малютка Настена уже сотрясалась всем телом.
Что же делать, тихо спросил гость. Можно ли как-то это исправить? Девчушка вновь услышала кряхтение и скрип натруженного стула, на котором сидела старуха Мяскяй. Она что-то прошамкала нечленораздельно, и Настена ничего не разобрала, но гость-то понял. Сон, проговорил он таким тоном, как говорят о чем-то неприятном и пугающем. Что за сон...
Больше Настя ничего не могла услышать, как ни старалась, потому что говорил посетитель тихо и часто останавливался, чтобы глотнуть воздуху. Девочке удалось разобрать лишь несколько слов. Стрекозы... Огромные, как корабли... Большая площадка... Туннель... Что-то тянет под землю... Каждую ночь...
Потом очень долго молчали, и в этой притаившейся тишине сердце Настены отыскало покой. Потому что не было дела этому человеку ни до нее, ни до ее мачехи - он гиб, и испуган весьма! Одинокой каплей прозвучал вопрос. И снова голос бабки зазвенел на всю комнату, и только сейчас девчушка поняла, что это она делает специально для нее. ЗЛЫЕ ДУХИ!- возвестила Мяскяй.- ТАМ, ГДЕ УБИЙСТВО, ДУХИ ЖИВУТ ПО МНОГУ ПОКОЛЕНИЙ. НУЖНО ДРЕВНЕЕ ЗАКЛИНАНИЕ, ЧТОБЫ ИЗГНАТЬ ИХ ИЗ ДОМА.
7.
Ее обязали подписать бумагу, запрещающую болтать обо всем, что встретится ей в Проклятом Доме, и о своем участии в деле, связанном с его темным хозяином. Напрасно Настена осаждала старуху с вопросами,- рот колдуньи был скован тайной и страхом. В деревне и не прознали даже, что Мяскяй довелось проникнуть в самое логово Проклятого Дома, и это избавило ее от расспросов людей, для которых любопытство превыше жизни. А поведать она могла бы многое. И куда на самом деле подевалась Любка Митрофанова, вторая дочь Степана Митрофанова, плотника, которая однажды вечером просто бесследно исчезла и которая не найдена и поныне.
Теперь на бабку Мяскяй свалилась забота труднее, чем тяжесть тайны. Никаких демонов в доме не оказалось, как и предполагала изначально колдунья, а весь ритуал изгнания был напоказ, чтобы умерить беспокойство хозяина и запутать "землистых". Этот странный рассказ о его сне... Один раз всего Мяскяй осмелилась предположить, что же такое близится к хозяину дома, что же нависает над ним. И этого раза хватило, чтобы больше не задумываться: никогда бы не хватило старухе умения постичь эту мрачную, сокрушительную силу. То власть ада, силища подземных царств и черных королей, пришедшая к нам из допотопных эпох.
Теперь, если сны у Главного начнут повторяться, за жизнь старухи не дадут и понюшки табаку. Она крепко-накрепко запомнила безумный, затравленный взгляд, заключенной в деревянную клетку, Любки Митрофановой, которую она по первости даже не признала. Что сделают с ней, когда раскроется обман?
Но все вдруг переменилось. Мир не стоит на месте. Все в нем меняется - быстро ли, медленно - неважно. Одной ненастной ночью жителей деревни разбудил громкий шум. Спросонок люди приняли его за привычный рев моторов, и потребовалась минута, чтобы понять всю непохожесть новых звуков.
Мало сказать звуков - то были человеческие крики. И Господи!- снова пистолетные выстрелы, как тогда, в семнадцатом! Стреляли со стороны Проклятого Дома, и люди поначалу подумали, что его обитатели в один момент сошли с ума и стали убивать друг друга. В глубочайшем ужасе сельчане замерли в комнатах, в прихожих, на полу, под дверями, на полатях, отчаянно взывая к Господу и прислушиваясь к отзвукам, что доносил до них южный ветер. И чудилось, будто кричит кто-то в той стороне - жуткий, протяжный, мучительный крик, вызывающий содрогание членов. Быть может, то был вопль ветра, что свистел за окнами в непогоду? Да только вряд ли. Слишком уж этот крик напоминал человеческий, вот только это был человек, окончательно утративший разум от ужаса.
Быстро все стихло. Шума моторов машин никто не ждал, но он таки прозвучал! Уцелевшие (а то и вовсе посторонние товарищи, кто ранее проник в деревню тишком и околицей) прогрохотали по улицам, а позже все окончательно стихло, и лишь старый кобель кузнеца тосковал на луну.
Остаток ночи прошел без сна. Тела и души людей сотрясали предчувствия; прощались друг с другом мужчины, женщины, дети,- то была ночь, когда уже ни для кого не наступает завтра. А если и наступает, то чтобы превратиться в череду дней в каменных казематах.
Но ничего не произошло, никаких последствий. Ни на следующий день, ни в один из других дней. Вновь потянулось существование, не признающееся унылым лишь благодаря вдохновляющим гимнам и надежде на лучшие дни. Только через неделю самые отчаянные смельчаки отважились на вылазку к Проклятому Дому Бурангулова. И что же они увидели? Все ту же картину: глухая заброшенность, безлюдный двор, немые окна. Даже самый недалекий человек теперь понимал, что нет живой души за этими стенами, и не скоро еще рядом с этим домом зазвучит веселый говор.
С той поры старухе Мяскяй можно было не опасаться за свою жизнь.
8.
Куст рос... Не в прямом смысле, конечно: он не рос, как растут другие деревянистые растения - кто вверх, кто вширь. Он рос в том смысле, что просто существовал в некоей точке Земли. Никто из людей не знал про куст. Но найдись человек, который вдруг бы заинтересовался растением, и пусть он обладал бы хоть каплей фантазии,- потрясение перед лицом новых форм переполнило бы его бедную душу. Куст не менялся. Но менялись его формы. То он казался чучелом, воткнутым предусмотрительным огородником в землю. Но шаг правее - и зверь, пробирающийся на задних лапах, леденит сердце ужасом. Он сам Великий Тираннозавр, царь ископаемых животных, но дунет ветерок, и зверь оплавится, став скользким, уродливым. Он видит вас, и он уже знает, что победил.
9.
В 1938 году Иван Вячеславович Звягинцев впервые (впервые в нашей истории, но никак не в летописях куста) замыслил уничтожить куст. Руководствуясь, конечно же, не вопросами растениеводства, как некогда и Минигали Бурангулов, а нефтяными залежами, многообещающие манящими любого смелого исследователя. Будучи одним из сопредседателей Башсовнархоза, Иван Звягинцев, посредством обращения в Нефтяной институт, инициировал геологические изыскания. Так уж случилось, что область, подлежащая исследованиям, непосредственно примыкала к кусту, и ничего тут не попишешь. Экспедиция, в задачу которой входило нанесение на карту предположительных точек для бурения, возглавлялась товарищем Квибрит Моисеем Иосифовичем, заслуженным геологом и разведчиком.
Группа расположилась в уже знакомой нам деревушке, и первоначально Квибрит выбрал местом главного штаба пустующий дом Бурангулова. Но, порасспросив местных жителей, Моисей Иосифович переменил свое решение и распределил членов группы по разным домам, с чьими хозяевами удалось договориться. С одной стороны, Моисей Квибрит был закоренелым партийцем, верящим только лишь в партию и вождей. С другой, побывав в таежных уголках страны и повидав немало загадочного, геолог знал: на пустом месте слухи не рождаются. Стало быть, не все чисто с этим свободным домом, а отсутствие указательного пальца на левой руке Квибрита живо напоминало ему в трудную минуту о том, чем чревато неверие в знаки и слухи. Таким образом, каждый из членов геологической группы расквартировался вдали от куста, однако назавтра они все оказались в десяти метрах от него, рассматривая простирающиеся в низине нивы и пашни.
Уже на следующий день Моисей Иосифович Квибрит почувствовал первые признаки недомогания. И вот ведь незадача, как назло, заморосило, и температура резко упала. Квибрит, списав свое состояние на банальную простуду, напился поутру горячего чая, после чего занялся текущими вопросами руководства процессом. Всего они планировали потратить три дня на эту местность, после чего должны будут поменять место дислокации, однако на второй день Моисей Квибрит едва смог подняться с постели. Шутка ли, накануне весь день провести под моросящим дождиком, да еще и с температурой. Сегодня геолога мучал жар, сухость во рту, учащенное сердцебиение и слабость в ногах. По группе поползли слухи, что их несгибаемый руководитель умудрился подхватить пневмонию, и люди прямо советовали товарищу Квибриту бросать все и отправляться на лошадях до лазарета. Но не из того теста был вылеплен достопочтимый Моисей Иосифович, и не той простодырной лепки партиец, чтобы вот так позорно отступать перед трудностями. Пинками да затрещинами Квибрит выволок самое себя из дома и приступил к работе, проведя в трудах весь день до позднего вечера.
А третьего дня уже не случилось; ибо не смог больше Моисей Иосифович сражаться с противником во стократ сильней себя. Проснувшись поутру, Квибрит с ужасом обнаружил, что у него отнялись ноги, и никакие растирания и мази не способствовали оживлению. Упорствовать дальше не имело смысла, прямо говоря, не на носилках же ему работать. Геологи погрузили своего хворого руководителя на телегу и препроводили до ближайшего медпункта, откуда транспортом Моисей Иосифович был доставлен в областной центр.
Исследовательская группа, оставшись без руководителя, стала звонить в Нефтяной институт насчет дальнейших инструкций, а оттуда новость распространилась и до товарища Звягинцева. Распоряжения Звягинцева последовали незамедлительно: продолжать выполнять запланированные работы, оставаясь на территории, и дожидаться нового руководителя. Но что-то там в кулуарах не срослось, и группа прождала напрасно. Люди, исполнив свой долг перед Родиной на вверенной им территории, стали предаваться праздности, а позже - даже антипартийным излишествам. На этой почве промеж них возникло несколько мелких трений и парочка серьезных конфликтов. Так что, когда пришло новое распоряжение сворачивать манатки и возвращаться назад, все испытали только лишь облегчение.
10.
Вторую попытку достичь цели и уничтожить куст товарищ Звягинцев смог предпринять только спустя год. Погода вовсе не благоприятствовала выполнить намеченное ранее, да и климат в партийных кругах оставлял желать лучшего. Это было время, когда любые неудачи могли обернуться карьерным провалом, а могли и смертельной гибелью. Люди поумнее и приспособленнее предпочитали меньше высовываться и суждения не иметь, и уж точно не наваливать на себя грандиозные прожекты, довольствуясь перекладыванием бумажек и собиранием сплетен в общий котел. Не такова была натура Ивана Вячеславовича Звягинцева.
Памятуя о прошлой неудаче, Звягинцев совместно с Нефтяным институтом выделили для разведки две обособленные, независимые друг от друга, группы. Причем структура каждой группы была четко иерархична, иными словами, у руководителей имелись ближайшие заместители, которые, случись беде, вполне натренированы перехватить рулевое колесо на пути к результатам. Обе группы отработали территорию добре, нанесли на карту вероятные точки для проб, приложили пояснительную записку, дело оставалось за малым: организовать повторную геолого-разведывательную экспедицию с целью бурения в обозначенных местах. Вот только повторной экспедиции не случилось, и вновь из-за странных неожиданностей.
Иван Вячеславович Звягинцев находился в собственном кабинете за рабочим столом, погруженный в ворох бумаг, когда ему позвонили из городского морга. Новость обрушилась молотом: погибла жена Звягинцева, Нина Ильинична, с которой он прожил 20 лет и народил троих детей. Они познакомились еще до гражданской войны, потом бок о бок сражались с белогвардейцами, оба закончили службу со знаками отличий, а после войны - поженились и пошли курсом партии по карьерным лестницам. А сегодня Нина Ильинична возвращалась из магазина домой, и мимо проезжал грузовик с бревнами, и что-то там случилось с креплением, одно бревно соскочило. Волей судьбы, или чьей-то иной, демонической волей, было уготовано так, что Нина Ильинична оказалась убитой соскочившим бревном на месте.
11.
Вскорости на место Звягинцева заступил новый перспективный партработник и коммунист, его звали Константин Поликарпович Поликарпов. Какое-то время Иван Звягинцев продолжал еще занимать должность председателя совнархоза, но после смерти жены он все больше и больше тяготел к рюмке, и даже факт наличия троих детей, двое из которых оставались несовершеннолетними, не смог на него повлиять. Памятуя о былых заслугах, Ивану Вячеславовичу выносили несколько предупреждений и давали шанс за шансом, но он ими не смог или не захотел воспользоваться. В конце концов сверху пришло распоряжение сократить его с занимаемой должности.
Константин Поликарпович начал свою деятельность с того, что тщательным образом изучил все документы, перешедшие ему от бывшего председателя. Документов было громадье, все они пребывали в страшнейшем беспорядке, перфекционист внутри Поликарпова пришел в ужас от такой кипучей, но бесконтрольной деятельности. Скрупулезно раскладывая документы по папкам и архивам, Константин Поликарпович вдруг наткнулся на геологические исследования, которые так и не были доведены до конца по непонятным причинам.
Поликарпов, будучи мудреным селезнем, давно усвоил истину, что инициатива наказуема, а иногда и подрасстрельна. Но и пройти мимо лежащей практически на блюдечке славы он не мог. Ведь речь шла о башкирском крае, который уже гремел на всю Россию своими нефтяными залежами! Что если исследования подтвердятся, и Поликарпов окажется национальным героем-нефтедобытчиком? Четко понимая, как решаются вопросы в стране, Поликарпов захотел себе гарантий, даже если это будет сопряжено с частичным разделением заслуг. Это все же лучше, чем сложить потом голову на плахе в случае неудачи. Константин Поликарпович сообщил о результатах исследований наверх, и вскорости они почтовыми голубями достигли кабинета товарища Сталина.
Вождь, обозрев проект, вынес беспрекословное решение: бурению - быть! К деревушке, где некогда проживал Минигали Хабибулович Бурангулов, и где рос куст, двинулись группы старателей и тяжелая техника. Раз уж резолюция поставлена самим товарищем Сталиным, более не остается места для случайностей, как-то: онемение ног, пневмония, болезнь, несчастный случай или смерть любимой жены. Проекты на бумаге, подписанные вождем, всенепременно реализуются в реальности.
Вот только этот проект не успел реализоваться. Он задохнулся на корню; отряды бурильщиков едва успели достигнуть места назначения, как прогремела оглушительная новость: без объявления войны Германия вторглась на территорию Советского Союза. Все предыдущие проекты оказались задвинутыми, все командировочные отозваны назад, к зоне боевых действий, а Константин Поликарпович Поликарпов отправился добровольцем на фронт, где и погиб.
12.
Куст сохранил свои листья и корни. Благодаря счастливой случайности этот край обошел нефтяной бум, подобный ишимбайской строительной шумихе. Фашисты же бомбили Москву и Киев, что им было до крошечной деревушки в башкирском медвежьем уголке? В дальнейшем исследовательский фронт работ по поиску нефтяных месторождений сконцентрировался в наиболее перспективных районах, в основном в Средней Азии, так что, можно сказать, что мир вновь забыл и об этом медвежьем пятачке, и о растущем на нем кусте. Что последнему весьма импонировало, и можно было бы заметить (случись найтись гипотетическому наблюдателю), что впервые за много-много лет куст изменился. Изменился его облик, его внешний вид, приняв светлый, мажорный оттенок.
13.
Летом 1946 года над Башкирским краем разлилась Великая Засуха. Почти десять лет пройдет еще, прежде чем сельское хозяйство воспрянет былым духом, а пока послевоенная разруха, голод и нищета, очередное раскулачивание, а еще - Засуха распугали едва ли не всех сельчан, заставив каждого второго с удесятеренным упорством рваться в город. Туда, где заводы, где магазины. Туда, где цивилизованный мир. Очень мало осталось людей, преданных унылому и одряхлевшему колхозу; сгинула старуха Мяскяй, угодив все же в чан со смолой, ведь воспитанница Настасья не пошла по колдовскому пути, а стала партийным заслуженным учителем. После войны не нашлось человека, кто мог бы в точности повторить историю дома, построенного некогда Минигали Бурангуловым.
В конце сороковых один из последователей коллективного хозяйства и бывший фронтовик - человек по имени Михал Михалыч Сибиряков - решил привести в порядок дом для личного проживания. Тем более что по наследству дом перешел в полную собственность колхоза. Теперь уж вряд ли кто-то заявит на него право, даже если случится невероятное, и срубленное родовое древо Бурангулова вдруг обрастет молодыми побегами.
Одно поразило Сибирякова внутри, едва он приступил к внутреннему ремонту: выведенный чем-то красным, более всего напоминающем кровь, рисунок на полу спальни. Рисунок был жутким, дальше некуда. Круглое, надутое лицо с огромными глазами навыкате - дьявол, да и только! Наверное, за бывшими жильцами дома водились какие-то грешки, предположил Михал Михалыч Сибиряков, тщательно затирая рисуночное послание. При этом он даже не обратил внимание на установленную в комнате клетку, в которой явно должны были содержать живое существо, просто демонтировал ее, когда дошли руки. Михал Михалыч навидался ужасов за свою жизнь, чтобы его можно было напугать всеми этими необычностями. И ужасы навсегда останутся с ним: Сибиряков носил в своем теле десять осколков зенитного снаряда, которые после войны врачи не стали извлекать, боясь задеть нервы.
14.
Спустя месяц хозяин дома начал рыть яму для колодца. Покуда возможно, решил справляться в одиночку, выбрасывая землю лопатой, впоследствии планируя привлечь соседей для извлечения земли ведрами на веревке. Михал Михалыч был занят делом уже второй час, когда что-то, чего он не замечал раньше, вдруг привлекло его внимание. Сибиряков вскинул голову и непроизвольно вздрогнул.
Его новый дом оставался по-прежнему крайним в деревне, дальше за редким, наспех сколоченным, зияющим прорехами забором тянулся покатый склон, вдали упирающийся в пашню. Михал Михалычу показалось, что в одну из дыр в заборе он мельком разглядел медведя. Он пригляделся и увидел куст. Он сразу успокоился, поняв ошибку. Никакой это не медведь, норовящий подкрасться и чего-нибудь стибрить, это всего-навсего дурацкий куст! Вдали, метрах в 50. Или в ста. Михал Михалыч отстегнул пару-тройку ругательств, вытер пот со лба и приналег на лопату.
Через минуту он с удивлением заметил, что работа застопорилась на одном месте и совсем не продвигается вперед. А причина самая простая: полное бездействие самого Михал Михалыча Сибирякова. Оказывается, он и не копал все это время - таращился на куст! Черт, и чего только не бывает! Ну, куст и куст, чего еще? Что ему сейчас следует сделать, так это взяться за лопату покрепче...
Еще через секунду Михал Михалыч медленно шел в сторону куста.
Он приблизился, обошел вокруг растения, осматривая его со всех сторон. Обычный куст, каких много. Дался он ему! Можжевельник, кажись. Или смородина. В баню, он не разбирается в этих дикоросах! Намереваясь ухватиться за ближайшую ветку, Михал Михалыч протянул руку. Ему оставалось сжать пальцы, чтобы убедиться, что куст - всего лишь куст, когда он внезапно одернул ладонь и скривился от боли. Почему-то вдруг заныли все его осколки, подаренные телу на память фашистами, с заводской припиской. Все разом! Такого с ним еще не бывало; обычно хором эти гады не поют, а только отдельными репликами. Михал Михалычу Сибирякову только и оставалось, что плюнуть с досады и вернуться в дом, где вздремнуть полчасика для восстановления сил и организма.
Через час Михал Михалыч, найдя в себе достаточно энергии и решимости, вернулся к прерванному занятию и плавно вдавил ногой лезвие в землю. Заканчивался слой мягкого чернозема, когда лезвие не встречает ни малейшего сопротивления, даже не скрежещет о случайный голыш. Вскоре начался глиняный пласт, и копать стало значительно сложнее. Пот застил Сибирякову глаза, ноги дрожали от усталости, мышцы ходили валунами. Нажим, поддев, отвал. Нажим, поддев отвал. В таком монотонном духе Сибиряков проработал еще час.
Внезапно лезвие лопаты во что-то уперлось. Что-то жестче, чем глина, но не настолько, чтобы быть камнем или... крышкой гроба. В нужные минуты Михал Михалыч умел призвать аккуратность, что он и сделал сейчас, принявшись осторожно разгребать глину. Еще минута, и он наклонился. Неясный отсверк на дне ямы. Сибиряков руками расчистил предмет. Какое-то время разглядывал его, стоя в яме на солнцепеке и слегка наклонив голову, от чего пот со лба стекал по его правой щеке. Потом выбрался из ямы и неторопливо зашагал к дому председателя.
15.
Местных не подпускали. Из Уфы прибыла специальная команда для продолжения раскопок, начатых Михал Михалычем Сибиряковым. Эти, в противоположность некогда снующим здесь "землистым" личностям, не отличались партийным молчанием и за рюмку-другую самогону охотно шли навстречу беседе. Место раскопок обнесли заградительным забором, не чета дырявой изгороди Сибирякова, а на ворота пришпандорили очевидную для каждого зеваки табличку "Проход воспрещен". Но какие-то крохи информации все равно просачивались за забор каждодневно, ведь никакая особая секретность на работы не налагалась.
То, что Михал Михалыч обнаружил на дне ямы, оказалось тем, что может вывести любого из равновесия и заставить кинуться за помощью к бывалым товарищам. Белый череп и кучка костей! Дальнейшие находки подтвердили, что на этом месте, под толщей земли, таилось не помеченное никакими знаками или свидетельствами кладбище. А уж если говорить откровенно: Михал Михалычу Сибирякову посчастливилось наткнуться на тайное захоронение.
То оказалась свалка, прямо сказать, потому что скелеты валялись как попало кучей: вперемешку кости с остатками былой одежды, наползающие друг на друга черепа и бедренные кости, уложенные стопками позвоночники. Налицо свидетельство о страшной трагедии, и не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, какой. Но вот сам способ умерщвления граждан вводил в ступор. Потому как не оказалось на костях каких-либо следов, свидетельствующих о применении того или иного оружия. Создавалось четкое впечатление, что людей здесь попросту закопали заживо.
Находка требовала разъяснений, и очень скоро появилась официальная заметка в общесоюзных газетах. Из статьи следовало, что тщательнейшее изучение останков вернуло исследователей к двадцатому году - временам гражданской войны. Трупы, кои с миром покоились под землей в течении тридцати лет, объявили бывшими народоизбранными предводителями, строившими в республике Советскую власть и попавшими в страшную засаду. Так это или не так, мы не знаем. Действительно ли технологии того времени позволяли с достоверностью установить принадлежность останков к той или иной группе людей, или же имела место просто "казенная" версия - рассуждения по этому поводу грозили неприятными последствиями.
Поступили предложения воздвигнуть на месте раскопок скромный памятник, отметив братскую могилу. Предложения не нашли должного отклика в верхах, к тому же колхоз вдруг заартачился: либо люди знали о давней трагедии и темнили, либо это произошло по каким-то другим причинам. Как бы то ни было, найденные останки погребли на местном кладбище, яму во дворе дома Бурангулова/Сибирякова вновь забросали землей, заградительный забор сняли. Сам Сибиряков не дождался конца раскопок - серьезно стали шалить оставшиеся в теле осколки фашистских снарядов. Так что Михал Михалыч уехал по направлению в Пицунду, и по последним сведениям нашел там жену и осел с концами.
16.
Еще четверть века пронеслось над деревней. Люди рождались и умирали, колхозы становились совхозами, развязалась холодная война с Западом, никак не сказывающаяся на местном населении. Росли города, заводы, страна восстановилась после войны, великая держава расправила крылья и воцарилась над всем восточным миром. И только безымянный куст оставался неизменным. Все эти долгие и трудные годы были для него одним мгновеньем, и, вполне возможно, его мудрые листья не просто дрожат, когда налетает порыв внезапного ветра. То тихий неуловимый смех. Смех вечности над человеческой жизнью.
17.
В 1984 году мальчик по имени Кирилка нашел настоящего друга. Его звали Рамиль, жил он за три дома от Кирилки и учился на класс младше. Разница в школе не была помехой их мальчишеской дружбе, как не являлось помехой не совсем, скажем так, обычное развитие мальчика Рамиля, из-за которого тот и телепался на класс ниже, хотя они с Кириллом были одногодками. В современном языке существует несколько определений подобному типу детей, в прежние времена определение было одно - деревенский дурачок. Наверное, в семье Кирилки считалось за правило помогать тем, кто слабее, или же так случилось благодаря врожденной доброте мальчика, как бы то ни было, он не чувствовал какого-то смущения или стеснения от дружбы с Рамилем, особенно в это лето - последнее спокойное лето в деревне.
В один из субботних дней, когда звонок в сельской школе уже давно отгремел, а все задачи по хозяйству были мальчишками преступно перенесены на завтра, Кирилка и его товарищ Рамиль отправились к своему заветному местечку. Уже несколько дней подряд, когда выдавалась свободная минутка, они возводили там крепость. Основание было заложено еще на прошлой неделе; теперь же, величественные и несокрушимые, к небесам взметались стены крепости. Конечно же, с высоты взрослого, великую стену можно было разрушить одним ударом сапога: это были всего лишь камни, натасканные отовсюду и уложенные друг на друга. Но только Кирилке и Рамилю крепость казалась настоящим шедевром - а что еще надо мальчишкам в их возрасте?!
Второй ряд близился к концу, когда Рамиль наткнулся на камень, едва высовывающийся из земли. Он тут же позвал Кирилку, и тот побежал навстречу другу, но неудачно подвернул ногу и упал. Пришлось Рамилю помочь Кирилке доковылять до дома, где они надеялись получить помощь и позже вернуться к своей затее, однако получили они вместо этого целый ушат упреков от мамы Кирилки. Из-за вымазанной одежды, из-за нерадивости, из-за запущенных дел по хозяйству, из-за много чего еще. Так и пришлось Кирилке засесть дома, да и нога распухла некстати, а вот Рамиль решил продолжить стройку в одиночку. Помня же о том, какой заковыристый камень ему попался, Рамиль сбегал домой и потихоньку упер лопату.
Следующие полчаса усиленных трудов не принесли мальчику никаких результатов. И будь на месте Рамиля любой другой мальчик, он бы давно уже забросил свое гиблое и трудоемкое дело, но только не Рамиль, ведь он был не таким, как все. А потому продолжал монотонно корчевать, и камень постепенно выступал из-под земли. И то, что выступало из-под земли, начинало беспокоить даже Рамиля. А вскорости он испугался зело, в изумлении уставившись на освобожденный кусок камня.
Он обнаружил, что не просто камень, лежащий в земле без дела, он откапывал столько времени. Выглядывающий на поверхности кусок очень напоминал чью-то голову - не живую, разумеется, а сплошь каменную. Вот только кого изображает данная голова, Рамиль не смог понять. В одном он был с собой солидарен: ничего хорошего он уже не видит в этом камне, который намеревался использовать для крепостной стены.
Рамиль развернулся и, прихватив лопату, бросился к своему дому.
18.
Отец Рамиля пришел, посмотрел, точь-в-точь изобразил сына: развернулся и задал деру. Потом пришли еще люди. К вечеру возле камня побывала вся деревня. Председатель колхоза побывал. А когда вернулся, набрал соответствующий номер и передал новость вышестоящим органам.
Группа археологов, приехавшая к месту находки, ничем не напоминала команду шабашников, что разрывала захоронение в конце сороковых. Новоприбывшие отличались сдержанностью и серьезностью, на лицах четко прослеживалась печать интеллигенции и острого ума. На все вопросы или просьбы предположить, что же это за новая напасть из-под земли, они отвечали односложным пожатием плеч. Осмотрев выступающий камень, археологи как по волшебству переменились. Необъяснимое со стороны возбуждение овладело каждым, они кинулись назад к машине и рванули к ближайшему телефону. Деревенские догадались промеж себя, что у этих появились какие-то светлые идеи.
Новые работы тоже отличались от тех, что велись четверть века назад. Цивилизация и научные достижения обогатили людей новейшими машинами и техникой для подобных работ, к тому же новое открытие, как выяснилось, требовало что-то убедительнее лопат. Раскопки развернулись диаметром чуть менее пятидесяти метров. Не обошлось без осложнений: изыскания затронули все близстоящие дома, в том числе и дом Бурангулова/Сибирякова. Но если с Проклятым Домом сразу все было ясно, то в других домах исследователей ждал ледяной прием хозяев, которые слышать ничего не хотели ни о каких находках, и уж тем более о способах их извлечения. Потянулись ожесточенные споры, всего лишь задерживающие продолжение работ, но в конце концов победило наследие и партийный аппарат. Из Уфы пришел указ освободить обжитые строения, чтобы не препятствовать раскопкам, попахивающим самой настоящей сенсацией. Очень много проклятий посыпалось на головы археологов, отдельным недобрым словом прошлись по зачинщику, дурачку Рамилю, хоть с него и спроса нет. Что ж, распоряжения на то и даны, чтобы их выполнять, а невыполнение приказа чревато худшими осложнениями. К тому же ни один человек не оказался выброшенным на улицу, всем были предоставлены равноценные постройки, а кому-то даже квартиры.
В дальнейшем ажиотаж от маячившей на горизонте сенсации сменился молчаливой настороженностью. Дело в том, что прогнозы частично оправдались, а частично нет. Ну, например то, что раскопки обнаружили некую древнюю культуру - в этом ни у кого не оставалось сомнений. И очередной снимаемый пласт предоставлял все новые и новые доказательства этому. Работы развивались от той точки, где Рамиль нашел первый камень, и где Кирилка так некстати подвернул ногу. Скоро из-под земли выступил сам памятник: фигура существа, человеческого в котором были лишь общие признаки. Пузатое тело с короткими, толстыми, кривыми ногами и насаженная на него круглая башка. Выражение лица дышало такой лютой злобой и ненавистью, которую трудно встретить в реальной жизни. Михал Михалыч Сибиряков узнал бы это лицо. Это его, выведенное кровью на полу спальни, неподалеку от странной, неизвестно для каких целей сколоченной, клетки, Михал Михалыч оттер в свое время. Но самое потрясающее: когда вся фигура целиком оказалась вызволенной из земного заточения, перед изумленными археологами предстало изваяние высотой пять с лишним метров, высеченное из куска цельного камня.
Далее - еще один каменный тип обнаружился метрах в пятидесяти от первого. В точности такое же существо, почти совершенная копия первого. Та же личина ненависти во всей позе, так же грубая, нескладная фигура. По наитию родилась гипотеза о существовании как минимум еще одной фигуры. А возможно, обнаружится несколько, и будут они тянуться устрашающей цепочкой, как истуканы на острове Пасхи - уже это само по себе обещало переворот в истории Уральского края.
Он и правда существовал, третий истукан. Пузатый человечище, высеченный из скальной породы. Только вовсе не там, где предполагался, а совсем в другой стороне. Три исполинские фигуры отмечали собой вершины равностороннего треугольника, и оставалось лишь восхищаться точностью их расположения. По ходу работ было установлено, что идолы относятся к 9-10 векам нашей эры - той самой исторической вехе, когда Уральский край только-только начал наводняться кочевыми племенами, впоследствии составившими башкирскую народность. Возникал справедливый вопрос: как люди, культуру которых не назовешь высокоразвитой, смогли изготовить и воздвигнуть подобный пантеон? Однако настоящее потрясение ждало впереди.
По вершинам треугольника определили центр и логично предположили существование там чего-то, что бы это ни было. Вгрызлись; но по первой работы тянулись впустую, так что археологи чуть было не отказались от своей гипотезы. И славно, что не отказались - чуть ниже уровня, на котором стояли истуканы, обнаружилась каменная плита. На первый взгляд плита имела бесполезное значение, вся ее поверхность была ровной и голой, без надписей, знаков или рисунков. Однако странное совпадение - плита и середина треугольника - обещало не быть совпадением, и потому побуждало к дальнейшим поискам. В конце концов плита эта оказалась крышей помещения, и была она водружена на еще четыре вертикальных, аналогично каменных плиты, которые стены. Сбоку обнаружился лаз. Первым внутрь каменной коробки проник помощник начальника археологической группы, товарищ Исаев, Владимир Владимирович. Прочие теснились позади, покуда заглядывая внутрь через плечи и голову. Товарищ Исаев почему-то не предпринял попыток сдвинуться с места, как встал в проеме, так и застыл еще одним истуканом. Посыпались вопросы, почему застряли и не входим, Владимир Владимирович шевельнулся, но как-то конвульсивно. Когда же он выбрался назад, то всем удалось разглядеть его посеревшее лицо. Товарищ Исаев молча отошел от каменной темницы, уселся на бревно и свесил голову. Удивляясь такому необычному поведению сотрудника, люди по одному вошли в помещение, где их поджидало то, что за минуту до них открылось Владимиру Владимировичу.
19.
Зрелище, представшее перед участниками раскопок, могло по праву считаться самым жутким, когда-либо встреченным людьми их профессии. Последние сомнения исчезли, как только с помощью фонарей удалось полностью рассмотреть замкнутое пространство: комната предназначалась для жертвоприношений. Или же попросту пыток.
Состояние скелетов свидетельствовало, что люди подвергались здесь жесточайшим истязаниям, как во времена Святой Инквизиции. Их было не очень много, этих скелетов,- гораздо меньше, чем в тайном захоронении имени М.М. Сибирякова. Но и их оказалось достаточно для составления летописи человеческих стенаний и мук. И сразу люди столкнулись с еще одной загадкой. Для того, чтобы привести скелеты в подобное состояние, требовались хотя бы элементарные орудия пыток, а здесь они должны быть не просто элементарными, а очень даже сложными. Но более внутри ничего не оказалось. Совсем. Словно все эти люди истребили друг друга голыми руками с нечеловеческой силой.
Каменные пятиметровые идолы, темница мучеников, равносторонний треугольник - все это требовало научного подхода, причем безотлагательно. За рабочую приняли следующую версию. Древние народы башкир отличались тотемистическими культурами - род Медведя, род Волка, Змеи, Журавля и так далее. Ко всему прочему в преданиях сохранились легенды о племени шайтанов, полулюдей-полудемонов. Возможно, таковые племена действительно существовали и отличались кровожадными и демоническими нравами, а уж молва и легенды впоследствии приписали им сверхъестественную сущность.
Шайтан - иначе демон. Злой дух, жаждущий, помимо панегириков, исключительно крови. Время от времени в племени проводился обряд выбора жертвы, которых потом отправляли на заклание в каменную клетушку. Что с ними происходило впоследствии, от чего они превращались в выкрученные скелеты, оставалось загадкой. Молчаливые каменюки, логически служившие для острастки соседних племен, также производили слишком циклопическое впечатление, чтобы их возведение можно было приписать почти первобытному племени.
Позже невдалеке от ритуального треугольника раскопали стоянку первых башкир. Остатки юрт располагались по кругу диаметром несколько десятков метров. Сосуществование каменных изваяний и незатейливых построек вылилось в еще один парадокс. Вынужденный, более детальный анализ показал, что первоначальный вывод относительно возраста был ошибочным. Каменные изваяния следовало относить не к 10-му, а к 3-му веку нашей эры. Возникли аналогии с египетскими пирамидами, повидавшими за время своего существования не одну культуру. Гигантские статуи могли принадлежать более древней, более развитой цивилизации, исчезнувшей к тому времени, как сюда с юга перекочевали племена башкир. В общем, гипотез хоть отбавляй.
Два года подряд над деревней гудела сенсация. Со всех концов страны налетел ученый свет, задирающий ученые носы, делающий пометки в блокнотах и благополучно отчаливающий восвояси. Раскопки посетили три иностранные делегации, беспрерывно лопочущие на своем языке и для чего-то периодически скрепляющие руки в знаке дружбы народов. Из Москвы приехала знаменитый археолог, доктор исторических наук, товарищ Селезнева Надежда Ивановна. Жителям многострадальной деревушки пришлось выделить Селезневой целый дом в личное пользование. Похоже было, что осесть на месте находки она намеревалась надолго.
Вообще, такое соседство местного населения и археологической группы вызывало массу нареканий на головы последним. Какому сельскому труженику понравится постоянная возня под боком далеких от деревенского быта людей? Коренные жители по понятным причинам опасались за свое имущество: сейчас почти каждый ощущал птичьи права на свой дом и огород. Случись очередному выскочке наткнуться на какое-нибудь подозрительное рванье, намекающее на продолжение раскопок, и еще часть домов беспощадно пойдет под снос. В таком напряжении работа не ладилась, и колхоз стал сдавать позиции. Но люди не могли не признать свою полную беспомощность. Поневоле им приходилось мириться с новым укладом жизни.
20.
Местоположение вымершей цивилизации по счастливому совпадению не задело тот пятачок, на котором рос куст. Благодаря земляным работам точка нахождения куста возвысилась по отношению к уровню раскопок. Никто не обратил внимание на утлое растение, у людей и без того хватало забот, и куст молча взирал с высоты на копошащихся внизу людишек, полагающих, что ничего более загадочного им в жизни не встретить.
К концу 86-го волнение улеглось. Дальнейшие разработки не принесли ничего нового - слава Богу, работы хватало и без дополнительных открытий. Бум минул. Археологическая жара ослабила накал, каждый сделал свои выводы и вернулся к прежней жизни. Работать стало куда спокойнее, можно было уже не переживать по поводу внезапной делегации из какого-нибудь Амстердама. Первоначальная группа археологов сократилась вдвое. На месте раскопок остались те, кто не отчаялся найти разгадку всем тайнам, вызволенным из подземного мира. Среди них была и товарищ Селезнева, продолжавшая кропотливое изучение каменных остатков древней культуры. А также несколько археологов под начальством товарища Исаева, оставшегося здесь за старшего. Применительно к тов. Исаеву казалось не ясным, что его больше прельщало: археологические новинки или положение начальника. Раз или два в неделю Владимир Владимирович появлялся в деревне на своем личном автомобиле, щеголевато фырча мотором и раздувшейся от гордости грудью выпирая из окон. С этим автомобилем связана следующая страничка истории башкирского края.
21.
Небольшой участок дороги в километре к северу от деревни, откуда въезжал триумфально товарищ Исаев, отличался неровностью. Неровность перешла в настоящую катастрофу после недели проливных дождей. Размытая земля обнажала осколки острых камней, торчащих, как зубы дракона или как проклятие автомобильных стоек. Терпение товарища Исаева лопнуло, когда один из наиболее здоровенных камней, провороненный им в бешеной тряске, угодил под правое колесо автомашины. Владимир Владимирович подскочил, трахнулся головой о крышу, остановил машину и смекнул, что дальше так продолжаться не может.
Договориться с сельчанами удалось только после того, как товарищ Исаев посулил им денежное вознаграждение. Велеречивые воззвания к совести и патриотизму не нашли понимания. Пусть скажет спасибо, что не огрели лопатой, прямо говоря. Помочь археологам вызвалось несколько человек. Все одно! - окаянных ученых уже не отвадить. Приняв для порядку по сто, новоиспеченные помощники хором взялись за дело. Четыре часа с гаком сельчане устраняли засевшие у тов. Исаева в печенках булыжники, кантуя их в сторону и ровняя ямы землей. В результате все каменюки оказались свалены в общую кучу, кроме одного. Этот вышел позаковыристее прочих - сидел в земле прочняком и не поддавался ни на какие ухищрения. К тому же он еще вздумал расширяться книзу, словно издеваясь над поддатыми "саперами". Какой-то остряк выдал шутку, что вот сейчас они наткнулись на еще одно захоронение или памятник. К тому времени привычное "сто для сугреву" превратилось в почти тысячу, так что шутка была встречена общим смехом, в котором распознавалась легкая горечь о своей судьбине. Товарищ Исаев, нетерпеливо крутящийся поблизости, поинтересовался о причине смеха, а услышав предположение, мельком оглядел камень и презрительно фыркнул.
Камень нудно уползал под землю и явно претендовал на статус погребенной скалы. Истуканом он быть не мог - положение не соответствовало, и уровень земли, а еще - контуры ничуть не напоминали форму головы или форму чего бы то ни было. От веселья не осталось следа. Проще было закопать торчащий булыжник и слегка приподнять в этом месте уровень проезда, чем корчевать без продыху. Наверное, все этим бы и закончилось, если бы рядом не появилась товарищ Селезнева, Надежда Ивановна.
Средних лет женщина мрачно разглядывала непонятную загогулину, вокруг которой кипела работа. Потом тихо ретировалась и поманила к себе Владимира Владимировича Исаева. Между двумя учеными состоялся короткий разговор, во время которого Селезнева сохраняла мрачную серьезность, а товарищ Исаев краснел, бледнел и покрывался потом, как двоечник перед родительским собранием.
Надежда Ивановна сказала все, что должна была сказать, после чего развернулась и двинулась в сторону дома, в котором временно проживала. Товарищ Исаев подскочил к рабочим и сбивчиво затараторил им что-то о взрывчатке, которую должны будут подвести вскорости, так что шабаш, получите причитающиеся. После стольких принятых трудограммов люди лишь поняли, что дальше можно уже не копать, и с радостью свернулись. Отделавшись от местных, товарищ Исаев со всех ног бросился вслед за Селезневой.
Он подоспел к ее дому, когда она уже заканчивала телефонный разговор. Сейчас Надежда Ивановна повторяла в трубку те сведения, которые двадцатью минутами раньше сообщила Исаеву, только в более лаконичной форме. Ей удалось визуально обнаружить то, чему не придал значения Владимир Владимирович, мнящий себя исследователем мирового уровня.
На бесформенной с виду глыбе неясно прослеживались следы ручной обработки.
22.
Новое открытие ожидала ледяная встреча. Большинство ученых археологов отнеслись к известию с большой долей подозрительности и недоверия. Мнение товарища Селезневой выглядело абсурдным и многократно подвергалось сомнениям (сомнениям пытались подвергнуть и вменяемость гражданки Селезневой). И то правда! - ну не может быть таких совпадений космического масштаба, чтобы на одном безвестном пятачке, в глуши мира, сосредоточилось сразу несколько сенсаций. Ничто не выделяло этот край, этот уголок от миллиона других уголков планеты, чтобы возник хоть намек на правдивость утверждений Селезневой.
По данному вопросу был созван консилиум ученых мужей, проходящий в Москве, куда Надежда Ивановна приехала с кучей снимков и неопровержимыми доказательствами. В то же время, пока бюрократы рядили, стоит ли давать ход новым раскопкам, и как это увяжется с политической перестроечной картиной в стране, амбициозный товарищ Исаев с горсткой злоумышленников задумал аферу. Стоило лишь Надежде Селезневой отбыть, как Владимир Владимирович, хорошо знакомый с бюрократическими закорючками, самовольно приступил к раскопкам. Используя для этого самые примитивные орудия труда, нарушая технику безопасности и любые регламентированные санпины.
Что если попытка Селезневой завершится провалом? Где-нибудь в Америке такое выглядело бы возмутительным и невероятным, но не в СССР. И тогда на руках Исаева окажутся единственные исчерпывающие факты. Ведь чем глубже продвигался Владимир Владимирович в своей подпольной работе, тем более обретал уверенность, что Селезнева таки права! Но только у Надежды Ивановны и без того куча заслуг. А доблестный товарищ Исаев до сих пор ходит помощником, хоть неофициально и значится командиром. И, черт возьми, это его автомобиль врезался в находку, не Селезневой!
Работы велись тайно и с оглядкой, а потому товарищу Исаеву не было времени задуматься над тем, что он, собственно, откапывает. Десяток метров уже высвободилось, а каменная глыба уходила все дальше, точно рождена была самим центром планеты. При этом она меняла углы наклона, в целом продолжая неукоснительно расти вширь, и вот уже странное сооружение занимает площадь около тридцати квадратных метров, а работе не видно ни конца, ни края. Изъеденный эрозией камень лишь в нескольких местах оставлял смутное ощущение человеческой руки. Вскоре выяснилось, что это действительно постройка, состоящая из многих массивных глыб, подогнанных друг к другу так, что трудно разглядеть даже стыки. Вновь на ум пришли египетские пирамиды, только никакой графики и стройности форм здесь не наблюдалось и в помине. Торчащая из земли глыба казалась невообразимой.
Тем временем, как и уповал Владимир Владимирович, Селезневой выпало столкнуться в Москве с административным восторгом. Консилиум ни к чему не привел. Доводы Селезневой признали туманными и безосновательными. Требовалось более веское подтверждение тому, что под обнаруженными идолами и сакраментальным треугольником лежит древнейший пласт цивилизации. Желательно, чтобы эти подтверждения имели подписи уважаемых современников минувших эпох и все надлежащие печати. Надежда Ивановна носилась по инстанциям, не подозревая, что коварный Исаев хочет отобрать у нее лавры. Но, определенно, Бог всегда помогает людям, положившим жизнь в жертву любимому делу. И не нашла бы Селезнева желаемого отклика на свои доводы, если бы ее открытием вдруг не заинтересовалось другое ведомство.