- Мы куша-а-а-ать хотим! Ма-а-а-а-ам, - дети не успокаивались, они не знали, что такое война. Они не понимали, почему какие-то незнакомые люди стараются, рискуют жизнями, из кожи вон лезут, чтобы они голодали. Да и не хотели они этого понимать, они хотели есть.
Мать крепилась, пыталась подбодрить. Но что слова, когда животы сводит так, что не уснуть?!
- Ма-а-а-а-ам! - кричали они.
- Ну потерпите, мои хорошие. Скоро это закончится, - надежда в голосе угасала каждый день.
- Ма-а-а-а-ам, - хрипели они. Сил кричать уже не было, плачь превратился в однотонный тихий скулёж.
- Родные мои, любимые, - прошептала мать и ушла из дома.
Через несколько часо, под вечер она вернулась, хромая на правую ногу. Она принесла с собой какой-то свёрток. Растопила печь, вскипятила ведро воды. Высыпая содержимое в кипящую жидкость тихо что-то шептала и плакала.
В тот день дети насытились, впервые за последние две недели, и уснули долгим беспокойным сном.
Наутро они доели остатки похлёбки, а к вечеру, под голодное бурчание живота вновь начали канючить:
- Мы куша-а-а-ать хотим! Ма-а-а-а-ам...
Раз в два дня на столе появлялась похлёбка. Синяки под глазами у истощённой женщины становились всё больше, вид - хуже, хромала она всё сильнее.
- Ма-а-а-а-ам, - мать уходила и возвращалась со свёртком, из которого готовила похлёбку.
Сперва она прятала левую руку от детей, потом у неё уже не было сил скрывать перебинтованную окровавленную культю.
- Ма-а-а-а-ам, - бинт перешёл на правую руку.
Мать перестала уходить из дома, она закрывалась на кухне, плакала, кричала, выла - она готовила похлёбку.
Сперва правая нога укоротилась до колена, затем левая.
Когда пришла очередь левой руки, мать уже не вышла из кухни.
- Ма-а-а-а-ам, - несколько дней слышался сперва крик, затем плачь переходящий в стон. А потом война кончилась, пришли люди в форме и забрали детей. Они пережили Войну, у них была Мать.