В квартире была тьма, тьма тараканов в ней бегала. Неопрятность квартиры и темнота темноту хозяина рельефно выделяли. И это неприятно выпячивало, как выпячивало сквозь расстегнувшуюся рубашку волосатое пузо Подобедова. Он почувствовал, что от усталости совсем развалился и развалился на диване со всем своим барахлом.
Вспомнилась случайная встреча с сослуживцем. От раздражения душа, казалось, посинела, от раздражения кожи посинела правая щека, под левым глазом всплыл синяк.
- Синяк! - выругался Подобедов, увидев себя в зеркале.
На злобу дня больше не рассуждая, Подобедов решил на ком - то злобу вымещать - выметать он бросился тут же тараканов. Но чтобы на эту напасть напасть нужен веник и совок. Или воздух дихлофосом душить и душить он станет тараканов. Да вот беда - Подобедов прапорщиком ушел в запас, запас, вы не поверите! не создав.
Все "в этом мире бушующем" конечно и, конечно, Подобедов знал, что все это ему суждено испить, испить вот прямо здесь и сейчас и нужно, энд поесть. И пусть мир бушует себе дальше.
- Что там есть есть, ехидна? - ехидно себя решил он подогреть и подогреть решил он то, есть что есть. И чтобы в глазах своих не пасть и в истерику не впасть в пасть коньяк себе он вылил. Коньяк его заметно разогрел, разогрел себе он яйца, переваренные в обед.
Ночь была ясная, ясная вспомнилась Подобедову картина - он искал из ситуации выход, выход в школе был закрыт, поэтому он там только написал, написал чуть позже заявления разные на заборе он.
Так выходит, не выходит Подобедов завтра на работу? И что? Будет выглядеть он постно, постно питаться будет он. А это дело не дело.
Тут и решил Подобедов - праведник праведный суд почитать, почитать материалы дела того на ночь, русский простить язык, язык прикусить свой говорливый и никогда не забывать: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!".