МЕСТИ НЕ БУДЕТ...
ПРОЛОГ
Гонец совершил непростительную ошибку, когда услышал из обступившего дорогу терновника приказ остановиться. Вместо того, чтобы бросить повод и неторопливо поднять руки раскрытыми ладонями вперед, он пришпорил светло-гнедого горбоносого жеребца. Понадеялся, видно, на резвость не единожды проверенного скакуна.
Конь всхрапнул и рванул с места в намет.
Всадник подался вперед, нависая над коротко стриженой гривой. Юное лицо разрумянилось от азарта и собственной лихости.
Волосяной аркан, вылетевший из зарослей, упал гонцу на плечи, безжалостно затягиваясь вокруг горла, рванул его прочь с седла. Паренек покатился, взрывая палую листву, перекувыркнулся и замер, неестественно вывернув левую руку.
Два коня проломили грудью колючие ветви и устремились в погоню за светло-гнедым. Копыта глухо застучали по сырой земле. Всадники привстали на стременах, раскручивая над головами хищные петли арканов.
Следом за ними из кустов выехали еще полдюжины вооруженных людей на ухоженных, хотя и низкорослых конях. Мохнатые, надвинутые на лоб, шапки, украшенные петушиными перьями, темные, далеко не новые, жупаны. У многих на груди нашиты кольчужные "лоскуты". У каждого на левом боку узкая, кривая сабля. Двое, бросив поводья на холки коней, держали в руках до половины натянутые луки с изготовленными стрелами.
Даже на первый взгляд видно - не лесные добытчики. Войско. Реестр. Вернее всего, хоровские порубежники. Их нынешней осенью с берегов Стрыпы на северную границу воеводства перекинули. Вот и ходили дозорами порубежники вдоль дорог и трактов, мимо сел и застянков, от Хомутца, что на западе, до Жорнища, которое восточный угол хоровщины замыкает.
- Глянь-ко, Гавель! - воскликнул один, черноусый и чубатый. - Угорец никак!
Урядник, к которому он обращался, недовольно дернул плечом - отстань, мол, не до тебя. Его конь, осторожно ступая, приблизился к неподвижному телу. Гавель наклонился, внимательно рассматривая лежащего гонца. Потом вскинул голову, сердито встопорщив рыжеватые усы. Зарычал, словно почуявший чужака цепной пес:
- Тюха! Тюха, мать твою через плетень! Ты что, вовсе языка брать разучился?
Седоусый порубежник, который, потупив глаза, спрыгнул с седла возле гонца и поспешно сматывал аркан, втянул голову в плечи. Виновато развел руками, вздохнул, словно пытаясь сказать: "Ну, не виноватый я... Не свезло."
- Ты что ж за горло петлей берешь? - продолжал разоряться урядник. Даже плетью в сердцах взмахнул, но не ударил, не уронил чести порубежника. - Пеньку ж ясно - за плечи надо!
- Дык я... Это... - промямлил Тюха, зовущийся на самом деле Автухом. - Ну...
- Ну... - передразнил Гавель. - Ну - баранки гну! Стойла чистить до конца кастрычника пойдешь! Понял? Мацей!
- Я! - живо откликнулся скуластый порубежник со сросшимися на переносье бровями.
- Обыскать!
- Кого?
- Тьфу на вас! Пеньки колодчатые! - урядник со злостью щелкнул увесистым концом плети по голенищу. - Угорца обыщи! Не Тюху же...
Порубежники с готовностью заржали. Горяч урядник, но отходчив и повеселиться любит. С таким хоть за Стрыпу, хоть за Лугу, хоть к лешаку на блины в глухомань лесную. Не выдаст, не продаст.
Мацей перебросил повод на руки зубоскалящему соседу, соскочил на землю. Валкой походкой матерого кавалериста подошел к телу. Носком сапога перевернул.
Верно. Угорец.
Высокие скулы, тонкий нос с горбинкой. Полоска соболино-черных усов по верхней губе, словно густо наколоченной с водой сажи отхлебнул из глечика. Из уголка рта сбегала тонкая полоска крови. То ли легкие отбил, падая, то ли попросту губу прикусил.
Молодой. Совсем мальчишка.
Автух горестно вздохнул. Убивать-то любому из порубежников едва ли не в привычку, но тут... Вдруг безвинного жизни лишил? Грех великий перед Господом. Такой не вдруг отмолишь.
- Ты не ворочай. Обыскивай! - прикрикнул на бровастого Мацея урядник.
Тот нехотя присел у распростертого тела. Снял круглую шапку, сшитую по угорской моде из курчавой шкурки молодого барашка, потряс напоказ.
- Пусто.
- За пазухой гляди! - строго приказал Гавель.
Мацей пожал плечами, сунул руку угорцу за ворот. Завязки, стягивающие горловину расшитой солнечными колесами и топориками рубахи мешали и порубежник, недовольно скривившись рванул их посильнее.
- Оп-паньки!
- Есть что? - насторожился Гавель.
- Да нашел, никак, - пробурчал Мацей, выуживая на свет Господень черный кожаный шнур, затертый и лоснящийся от жира.
- Ладанка поди?.. - пробормотал Автух, неодобрительно поглядывая на командира.
- Закройся, Тюха! Подзимник на конюшне провести решил?
Провинившийся порубежник склонил голову и отошел к своему коню. Принялся цеплять аркан к задней луке.
Тем временем Мацей вытянул прикрепленный к шнуру продолговатый футляр.
- Что за хрень?
- Не твоего ума дело! - не допускающим возражения тоном отрубил урядник. - Сюда давай!
Порубежник сдернул с шеи мертвого угорца шнур и протянул командиру. Тот пару мгновений осматривал странное приспособление, потом подцепил желтым ногтем едва приметный выступ в торце футляра. Маленькая, плоская крышечка соскочила, открыв пустоту внутри. Вернее, не совсем пустоту. В футляре лежал скрученный в трубочку листок пергамента.
- Что вылупились? - Гавель обвел взглядом порубежников. - Делать нечего?
- Да мы чо? Мы ничо... - за всех ответил Мацей.
- А коли "ничо", еще пошустри. Глядишь, и серебра горсточка сыщется. Помешает она тебе? А? - урядник хитро прищурился.
- Никак нет! - Мацей даже головой замотал. Развернулся на каблуках и принялся обшаривать гонца с удвоенной тщательностью.
Остальные порубежники преувеличенно деловито начали осматривать оружие, сбрую коней, расправлять складки на жупанах.
- То-то же, - Гавель кивнул удовлетворенно и развернул листок. Хмыкнул. Закусил ус.
Недоумение, ясно прорисовавшееся на лице урядника не укрылось от глаз молодого, но широкоплечего, осанистого, да и одетого побогаче, нежели иные, порубежника. С легкой улыбкой - не насмешливой, упаси Господь, а мечтательной, будто только что выпил-закусил приятственно, - он наблюдал, как Гавель покрутил пергамент и так, и эдак, оглядывая спереди и сзади, потом подтолкнул коня поближе к командирскому и негромко кашлянул.
- Хведул? - поднял глаза урядник. - А ну ходь суды. Ты ж у нас грамоте разумеешь. Так?
- Верно, разумею, - не стал отнекиваться Хведул, подводя каракового жеребца к злобно косящемуся и скалящему зубы буланому под урядником.
- Тады давай, читай. Только не громко. Может статься - коронное дело! - Гавель многозначительно поднял вверх палец.
Грамотей принял из рук урядника пергаментный листок. Расправил его, прищурился, скривился.
- Что такое? - насупился Гавель.
- Не разберу. Не по нашему писано.
- Да ну?
- Ну... - замялся Хведул. - Буквицы вроде как лужичанские, а слова не наши. Бред сивого мерина выходит какой-то.
- Во как!
- Да и буквицы... Соврал я, урядник. И буквицы не совсем наши. Видал вон у "ерицы" хвостик какой закорюкой...
- Да начхать мне на хвосты с закорюками! - отрубил урядник. - Меня три попа грамоте учили да не выучили. И тебе слабо. Грамотей! Что ж ты трындишь на каждом углу, что читать-писать обучен? А сам! Вот все сотнику обскажу!
- К пану Лехославу, коли хочешь, вместе пойдем, - Хведул так сцепил зубы, что желваки под тонкой кожей взбугрились, но говорил он спокойно, без показного гнева. - Я, хоть и писарчук сотенный, а в разъезд не для того напросился, чтоб меня урядник сиволапый бесчестил. Ясно тебе, Гавель?
Гавель оскалился, выпуская кончик уса изо рта:
- Пока ты в моем десятке, я над тобой старший. Помнишь, поди? Ты мне перечить не моги! А то по закону военного времени и на березку недолго.
- Кишка тонка у тебя! Ишь ты, "на березку"! Думаешь, твои люди тебя перед паном Лехославом выгораживать будут? Дудки! Не обломится. А чин мой не ниже твоего, а выше будет. И умишком, похоже, Господь тебя обделил. а не меня...
- Что? Да я!
- Не перебивай, урядник, а то в рядовые вылетишь! - Хведул сузил глаза. - Не уразумел еще?
Гавель замолк, затравленно озираясь по сторонам - не были ли его подчиненные свидетелем взбучки и позора? Порубежники, включая и вернувшихся с пойманным угорским скакуном, старательно рассматривали верхушки деревьев или, напротив, палую, яркую, пока еще без гнили, листву. Кроме извечного неудачника Автюха, который не преминул встретиться глазами с командиром. Встретился, увидел расширяющиеся от ярости зрачки и поспешил отвернуться, сообразив, что вляпался окончательно - возить теперь навоз тачечкой, не перевозить, до самого Дня рождения Господа.
- Слушай меня, Гавель, слушай, - писарчук наклонился в седле поближе к уху урядника. - Угорец - раз. Угорцы пущай в Угорье живут, в Жулнах своих. Удрать хотел - два. Подозрительно? А то! Письмо вез - три. Письмо либо не по нашему писано, либо секретное. Слыхал я про такие шутки. Буквицы смешиваются - коль не знаешь ключика, не прочтешь. Дело государственное. Сей же час надо к пану сотнику, да к чародею реестровому. Уж как пан сотник письмо разберет, не знаю, а Гудимир-волшебник - человек ученый. Да и пожил вдвое от нашего, а то и в трое - у них, чародеев, век долог. Поди, разберет?
- Разберет, думаю, - вовсе сник, соглашаясь, урядник.
- Вот и я про что. А ты - "серебришка нашарь"... Дай волю, так и заночуешь тут, труп обирая. В Жорнище надо, в Жорнище. И чем быстрее, тем лучше. Понял?
- Понял, не дурак, - снова кивнул Гавель и зычно скомандовал. - Справа по два! Мацей!
- Я!
- Труп на коня привяжешь и дуй за нами!
- Понял!
- И чтоб ниточки с него не замылил! Понял?
- Так точно...
- Не слышу!
- Так точно!!! - гаркнул Мацей во всю грудь.
- Ото ж, - кивнул урядник. - Остальные за мной, рысью, марш!
Десяток с места пошел размашистой рысью. Вразнобой застучали копыта по сырой земле, заскрипели путлища да покрышки седел. Под набегающим ветерком срывались желтые, оранжевые, красные, бурые листья с ясеней и тополей. Ветер дышал в лицо сырой прохладой осенней поры, давно перевалившей за середину. Скоро минует кастрычник и противные, обложные дожди начнут превращаться в мокрый снег подзимника, а там недалече первый заморозок, лед, хрусткой корочкой затянувший лужи и, наконец, снежок, который каждый год присыпает поля и нивы словно седина вихры старого рубаки.
Не доброй выдалась нынешняя осень для жителей Прилужанского королевства, а в особенности уроженцев Малых Прилужан, дерзнувших заявить об отделении от Выговской короны, да для Хоровского воеводства, чей польный гетман пан Адась Дэмбок, по прозвищу Скорняга, тоже против короля и Сената попер. Взял, да и заявил во всеуслышание, что последняя элекция не честно прошла и с ее результатами он согласиться не может. Королю Юстыну присягать отказался, а напротив, снял порубежников с южной границы, где, как повелось издавна, они защищали пределы королевства от набегов кочевников из правобережья Стрыпы, да и перекинул их в помощь реестровым на север. Теперь обитатели сел и застянков, притулившихся на два поприща от прибрежных плавней, с ужасом ждали зимы, когда Стрыпа станет, покроется толстым, прочным льдом, без труда выдерживающим легконогих, пузатых степных лошадок. Вот тогда-то и хлынут на лужичанский берег чембулы злых, голодных, охочих до чужого добра кочевников. А защищать-то мирных жителей и некому. Порубежники дозором ходят, охраняя воеводство от своих же лужичан - терновцев, тесовцев, выговцев...
Роптал народ, роптали магнаты и князья, заседающие в городском совете Хорова. Кто-то боялся потерять доходы, кто-то лишиться кметей, редкие отщепенцы просто с самых первых дней поддерживали Юстына - народного короля. Однако Скорняга пока не поддавался ни на уговоры, ни на прямой нажим.
Выговчане пока что границ Хоровского воеводства не переступали. То ли и вправду надеялись, что толстосумы из совета переломит волю польного гетмана, то ли рассчитывали, что, убоявшись грабителей-кочевников, пан Адась сам на брюхе приползет, попросит помощи и защиты.
А может быть, просто не до того было?
Слухи, доходившие до порубежников Жорнища, изобиловали всяческими историями о сражениях на севере королевства. Сперва все шло вроде бы легко и гладко для сторонников "Золотого пардуса". Князь Януш Уховецкий отказался от предложенной ему короны Малых Прилужан. Сказал, не хочу, мол, видеть, как лужичане лужичан резать будут. И все было бы ничего, освободилась бы дорога на Крыков и далее на сам Уховецк, шляхта пошумела бы по маеткам и застянкам, да и успокоилась бы, реестровые порвали бы глотки по шинкам, а после присягнули бы новому королю, когда бы пан Твожимир Зурав, новый великий гетман Великих Прилужан взамен преставившегося пана Жигомонта Скулы, не совершил ошибку, попытавшись силой утвердиться в Малых Прилужанах, показать кто есть хозяин в Прилужанском королевстве.
Крыковские гусары взбунтовались при попытке их разоружить. Посекли Тесовскую хоругвь реестровых, верную Юстыну, попытались прорваться на запад к маленькому, но хорошо укрепленному городку Жеребки. Их окружили двумя полками. Гусары встали насмерть. Великий гетман приказал перебрасывать из Кричевичей еще две хоругви гусар, а от Бродков - арбалетчиков. И быть бы крыковцам истребленными до единого, но в спину коронным гусарам ударили малолужичане. Судя по бунчукам, берестянские реестровые, числом не менее полка, и две сотни порубежников от Зубова Моста. Потери великолужичан составили до двух сотен раненными и убитыми.
Прорвавшиеся отошли к Уховецку, обрастая с каждым днем новыми и новыми повстанцами. Во главе сопротивления встал бывший берестянский полковник, избранный в конце лета польным гетманом Малых Прилужан, пан Симон Вочап.
Король Юстын, узнав об этих событиях, крайне рассердился. Запустил чернильницей в старинный гобелен, бесчестил пана Твожимира ослом, дятлом и прочими обидными для всякого шляхтича прозвищами. После отправил нескольких гонцов с приказом остановить междоусобицу.
Но...
Или гонцы не добрались до пана великого гетмана, или помогли им затеряться среди грабняков и дубрав южных земель Малых Прилужан. А может, кому-то не выгодно и не угодно оказалось выслушивать королевскую волю? Ведь одно дело рвать глотку на главной площади Выгова, ратуя за скорейшее избрание выдвиженца от родной партии "Золотого пардуса", пана доброго и незлобливого, да еще пострадавшего от старой власти, а совсем другое подчиняться ему беспрекословно. Не позднеее, чем через месяц после элекции начались разброд и разлад среди "желтых кошкодралов", как презрительно именовали малолужичане своих политических противников. Кому-то не понравилась мягкость короля Юстына, а кому-то, напротив, его твердость...
Как бы то ни было, а вместо мирных переговоров с проигравшей партией "Белого Орла", вышла война. Как сказал один шпильман:
Значит нужно идти вперед,
Принимая мир, как он есть.
Мы - народ и они - народ.
Стынет в пальцах стальной эфес.
Братоубийство было уже не остановить. Не король шел на короля, не гетман на гетмана. Полковник бросал полк против другого такого же полковника, но малолужичанина, а ему отвечал наместник северных гусар, обрушивая закованные в броню крылатые сотни на незащищенные фланги великолужичанских драгун. Простые шляхтичи, не из реестровых, собирались в вольные ватаги и откровенно разбойные хэвры и носились по трактам и перелескам обеих частей королевства. Особо прославился некий пан Цециль Вожик, сумевший со своим отрядом - не более сорока сабель - нагнать страху и обратить в бегство сотню великолужичанских гусар.
К пану Симону Вочапу вскоре присоединились ясновельможные паны полковники Далибор Гжись, Свиязь Торба, Тэраш Бугай, Верчеслав Кавадло по кличке Пестряк. Нападовский полковник Гелесь Валошек погиб в стычке с арбалетчиками - шальной бельт нашел прореху меж пластин кирасы. Командир Уховецких гусар пан Барыс Коло был захвачен в плен, закован в железо и отправлен в Выгов. Ни о великом гетмане Автухе Хмаре, ни о самом князе Януше, несостоявшемся короле Малых Прилужан, ни о его ближайшем сподвижнике и советнике пане Тажасе Черногузке никто не слыхал. Пропали. как сквозь землю провалились. Исчез также и Богумил Годзелка, бывший митрополит Выговский, патриарх Великих и Малых Прилужан.
Еще ходили стойкие слухи об исчезновении всей казны покойного короля Витенежа. В один прекрасный (или ужасный?) день, а может быть и ночь, все золото королевства исчезло из дворца, да, по всей видимости, и из столицы тоже. Произошло это через день-два - вряд ли позднее - после судьбоносного заседания Посольской избы и выборов князя Юстына Терновского королем. Нашли мертвыми четырех карузликов, мастеров по работе с камнем, и доверенного слугу пана Зджислава Куфара по имени Пятрок. Это дало повод новому подскарбию, князю Зьмитроку Грозинецкому заключить под стражу пана Куфара. Польный гетман Малых Прилужан пан Чеслав, князь Купищанский, к тому времени переселился в горний мир - убился, попав виском на камень, свалившись с лошади, а Богумил Годзелка скрылся - мало кто мог так незаметно спутать следы и исчезнуть из поля зрения охотников, как старый лис Богумил. Вскоре пан Зджислав покинул подземелья королевского замка. Ослепленный и повредившийся в уме. С той поры он тоже исчез из поля зрения досужих обывателей.
А казну искали. Много, долго, упорно. Но так и не нашли.
На этой почве существенно ухудшились взаимоотношения между Юстыном и Зьмитроком. Король едва ли не в открытую высказывал подозрения, что ежели, дескать, золото найдут люди князя Грозинецкого, то для Прилужан оно будет утрачено навсегда. Чем ответил щеголеватый и высокомерный Зьмитрок неизвестно. Но по Хоровскому воеводству кмети болтали о кавалькаде всадников в жупанах, отделанных серебряным галуном, верхом на буланых конях, проносящихся и по дорогам, и не разбирая дороги. Командовал ими кривобокий шляхтич с утонченно красивым лицом, но столь жестким прищуром черных глаз, что не только поселяне-простолюдины, но и шляхтичи с немалой свитой шарахались с пути отряда грозинчан...
Стены Жорнища - невысокие, без вала, но достаточно надежные для борьбы с кочевниками, - торчали едва ли не в чистом поле, на излучине небольшой реки. Справа от ворот - слобода ремесленного люда, слева - выгон для всяческой скотины, пригоняемой на торг. Под защитой стен дома людей побогаче - шляхта, купечество, мастеровые тонких ремесел. Там же располагались казарма и конюшня здешней сотни порубежников, дома пана сотника и реестрового чародея.
Гавель махнул плетью своим людям в направлении конюшен, а сам, с Хведулом, направился прямиком к двухэтажному особняку пана Лехослава Рчайки - тутошнего сотника.
Им повезло.
Пан Лехослав - невысокий, с круглой головой на толстой шеей - вытер лоснящиеся щеки белым платком. Он только что расправился с жаренным на вертеле каплуном и потому не обрушил на головы подчиненных обычный поток брани, а вместо этого благодушно махнул рукой - рассказывайте, мол. Волшебник Гудимир, весьма кстати обедавший в гостях у пана сотника, заинтересованно закивал, затряс реденькой седой бородкой. Был реестровый чародей сухопар и высок - полная противоположность пану Рчайке.
Хведул в двух словах изложил происшествие с угорским гонцом и с почтительным поклоном передал и письмо, и футляр пану сотнику.
Пан Лехослав покрутил пергаментный листок в толстых пальцах и подал через стол Гудимиру.
- Свободны! - коротко бросил он уряднику и писарчуку.
Когда дверь захлопнулась, отхлебнул холодного кваса из толстостенной кружки, почесал живот через жупан темно-вишневого сукна.
- Ну, и чего там пишут?
- Сейчас, сейчас...
- Не по нашенски карлюкают. Вот сволочи. Одно слово - басурманы. И в Господа не по-людски верят. И говорят, как корова мычит...
- Ой, только не надо, пан Лехослав, - проворчал чародей. - Угорцы одной веры с нами, да и бойцы каких поискать. Не всякому народу приходится веками с горными великанами сражаться.
- Во! - сотник удивленно тряхнул чубом, смачно рыгнул, вытер губы рукавом. - Что это ты, Гудимир, угорцев защищать вздумал?
- Да так... - пожал плечами старик-волшебник. - Нет народа достойного или не достойного. Есть только люди - дрянные и не очень.
- Может быть, может быть, - не стал спорить Лехослав. - А по мне так все эти грозинчане, угорцы, зейцльбержцы сплошное быдло... Уроды и козлы...
Гудимир хмыкнул, поморщилася.
- Ладно, пан сотник, слушать будешь?
- Отчего бы и нет? Читай.
Чародей откашлялся, отодвинул листок подальше от глаз и начал читать, сразу же переводя с угорской речи на лужичанскую:
Светлейшему королю, Настасэ Благословенному
от посланника в Выгове, боярина Рыгораша
земной поклон и пожелание долгих лет
Прошу простить, мой государь, за долгое молчание и отсутствие вестей. На то найдутся у меня оправдания, ибо не по прихоти собственной пренебрегал отчетами перед моим королем, но о благе государства пекся, не щадя живота своего и верных слуг.
Отправляю сие письмо тайно с конным гонцом, поскольку великое подозрение имею, что коронная почта вся прочитывается тайной службой Великих Прилужан. В особенности теперь, когда князь Зьмитрок Грозинецкий утвердился подскарбием.
Грядут смутные времена, мой государь, и душа моя полна тревогой и скорбью. Смутой охвачено некогда сильнейшее королевство Прилужанское, восточный наш сосед, и великое опасение имею, что смута и война не удержатся в границах одной державы, а выплеснутся кровавыми брызгами и взовьются подобно искрам из костра купальского, разжигая рознь по всем окрестным землям.
Будучи очевидцем событий, сопутствующих лужичанской элекции, а именно - явления изуродованного Юстына, смятение с Посольской избе и Сенате, едва удержавшейся на грани, за коей следует бунт, толпе с желтыми знаменами, лентами и шарфами, я не сомневался, что проигравшая партия "Белого Орла", возглавляемая в Выгове митрополитом Годзелкой и бывшим подскарбием Куфаром, не смирится с поражением и приложит все усилия, чтобы правление сторонников "Золотого Пардуса" легким и приятным не было. Мной была установлена слежка за домами Зджислава Куфара, Чеслава Купищанского и Богумила Годзелки, а также отдельно за черным ходом из королевского дворца и, особенно, за ординарцем пана Куфара - неким Пятроком. Короля Юстына избрали на шестой день месяца серпня. В ночь, последовавшую за седьмым днем, из королевского дворца на неприметную поляну за пределами крепостной стены Выгова доставили четыре сундука. Не очень больших, но на вид тяжелых. Сундуки эти были отправлены под охраной полуразбойного люда, прибывшего к Выгову из Уховецка, надо думать, чтоб в случае чего вмешаться в элекцию. Отправлены в разное время, так, что один отряд знать не знал и ведать не ведал о прочих, и в разные стороны. На Заливанщин, на Крыков, на Таращу и на Тесов. За каждым из отрядом последовали мои люди. Спустя два дня был снаряжен последний отряд, последовавший на Батятичи. После чего карузликов, занятых переноской сундуков, и Пятрока отравили. Скорее всего, соком наперстянки.
Разумно было предположить, что именно этот последний отряд везет украденную казну Прилужанского королевства. А пропажу казны подтвердили некоторые высказывания в Сенате короля Юстына, нового маршалка Адолика Шэраня и Зьмитрока Грозинецкого. Отправленный на Батятичи отряд возглавил прославленный в свое время порубежник пан Войцек Шпара, бывший некогда сотником в городке Богорадовка. Из-за пограничной стычки в минувшем стужне из сотников его убрали от греха подальше, дабы не осложнять государственные отношения с Грозином и Зейцльбергом. Мне удалось завербовать человека из числа подчиненных пана Войцека. Некий пан Гредзик Цвик из-под Подрожья. Он подтвердил, что малолужичане перевозят коронную казну в Искорост, где ее надлежит припрятать до лучших времен. Он же указывал путь двум десятков рошиоров из моей личной сотни под командой мазыла Тоадера.
Зная, что мазыл Тоадер опытный и острожный воин, я поручил ему действовать по обстоятельствам, но обязательно выполнить главное задание - захватить казну. Ибо если Прилужанское королевстве погрязнет в междоусобице, она не пойдет на пользу никому, а если Малые и Великие Прилужаны таки замирятся, то наживут новую - земли у них богатые.
Из отряда мазыла Тоадера не вернулся ни один боец.
Посланный мною следопыт донес о сражении у безымянного шинка, что стоит на Хоровском тракте в половине поприща от застянка Кудельки. Всех мертвых увезли и закопали хоровские порубежники из сотни пани Либушки Пячкур.
Так и не смог я, мой государь, обогатить наше королевство, которое столь сильно в средствах нуждается. За это готов понести самое суровое наказание, ежели будет на то воля моего государя.
На том прощаюсь, смиренно склоняя голову,
твой покорнейший слуга,
боярин Рыгораш, посланник Угорья
в Прилужанском королевстве.
месяца вресня двадцать седьмой день
Гудимир замолчал. Пожевал губами. Сложил листок вдвое, потом вчетверо. Вздохнул.
Пан Лехослав крякнул, почесал затылок:
- Во дает боярин Рыгораш!.. Славно расписал. Ни прибавить, ни убавить.
Чародей покачал головой:
- Донос что ли в Выгов на него отправить? Нет, сперва в Хоров, само собой...
- Ага! - ухмыльнулся сотник. - Ты забыл, что мы с выговчанами нынче тоже не в великой дружбе?
- Ох, и верно. Запамятовал. Стар становлюсь, - согласился Гудимир.
- Значит, казна говоришь? - пан Лехослав вытащил платок, протер шею. Потянулся за кубком. - Казна...
- Это не я говорю. Это боярин Рыгораш утверждает. Какое ему собачье дело до смуты лужичанской? Сидел бы в Угорье да с горными великанами воевал бы, - сухонький кулак волшебника замер в пальце от стола. Ударить он не решился - не ровен час, и кость себе же перебить можно.
- Так вот отчего грозинецкие драгуны под Жорнищем туды-сюды шастают... - продолжал рассуждать вслух пан Лехослав. - Это они золотишко стерегут, что на Искорост малолужичане гонят.
- Нет, обидно-то за державу как! - не переставал возмущаться Гудимир. - Какие-то угорцы нашей казной распоряжаются как хотят...
- Да ты ж, никак, совсем недавно защищал их? - хитро прищурился пан Рчайка. - Угорцев, грозинчан, зейцльбержцев всяких там.
- Ну, защищал... - вздохнул чародей.
- А теперь что?
- А теперь не защищаю! - едва не сорвавшись на фальцет воскликнул волшебник. - Казна и Прилужанам сгодится!
- Верно, сгодится, - согласился пан Лехослав и добавил. - А дорого-то на Искорост мимо нас идет. И оттуда тоже.
Гудимир задумался на мгновение. дернул себя за бороду и аж подпрыгнул на лавке:
- Верно, верно говоришь, пан Лехослав. За дорогой приглядеть надобно. Если мы казну найдем, великую честь и славу добудем!
- Само собой, - кивнул сотник, а про себя добавил: "Не славой единой человек живет. А вот обогатимся, если казной завладеем, преизрядно. "
И уже вслух сказал:
- Надо будет приказ отдать дозорам бдительность удвоить. Всех подозрительных - под стражу.
Словно в ответ на его слова хлопнул под порывом ветра ставень. Где-то неподалеку протяжно заржал конь. Добрый знак.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗАРЕВО НАД СТРЫПОЙ
Глава первая,
из которой читатель узнает много интересного о четырех путниках, прибывших в дождливый день в Жорнище, знакомится со давними врагами пана Войцека Шпары, а также присутствует в выговском особняке Грозинецкого князя, где хозяин беседует с некой прекрасной пани о судьбе Прилужанского королевства.
К концу кастрычника разрыдалось над прилужанской землей небо. Листья осыпались, устилая землю под деревьями пестрым ковром. Заалели кисти рябин, сизоватой чернотой налились ягоды терновника. Набрякла сыростью кора на деревьях.
Желто-рыжая глина трактов и дорог напиталась влагой и блестела, как свежее коровье масло, липла к сапогам и копытам, вцеплялась в колеса телег.
По таким дорогам ездить сущая мука. Да еще когда сверху сыплет мелкий противный дождик. Снизу сырость, а сверху - мокреть. Люди простужаются, у лошадей копыта расслаиваться начинают, болячки всякие лезут...
С такими вот невеселыми мыслями подъезжали четверо путников к воротам укрепленного городка Жорнища - крайней западной крепостицы Хоровского воеводства. По усталым лицам людей и понуро опущенным конским шеям было понятно, что проделали они немалый путь.
Впереди, на вороном коне со звездочкой во лбу, ехал высокий, широкоплечий шляхтич. На вид годов не больше сорока, но, похоже, за тридцать Худое лицо с впалыми щеками, черные усы ниже подбородка. На левой щеке шрам от виска до уголка рта. Неровный, корявый шрам. Не от сабли такие остаются, а от оружия, вроде шипастого кистеня или моргенштерна. На голове волчья шапка со сломанным петушиным пером, на плечах черный жупан с криво залатанным левым рукавом и синий кунтуш. У седла отмеченного шрамом шляхтича висел кончар - таким пользуются гусары и порубежники северных, малолужичанских земель, которым приходится сталкиваться с тяжеловооруженными рыцарями Зейцльберга, - на перевязи сабля.
Рядом со шрамолицым ехал парень - годков двадцать или двадцать два - в темно-коричневой, отделанной бобровым - вытертым, выцветшим, а все ж бобровым, - мехом, тарататке. Светлые волосы выбились из-под шапки. Бородка и усы короткие, мягкие и курчавятся. Лицо доброе и немного растерянное, словно у мальца, который в первый раз в жизни на ярмарку попал. Тем не менее, на перевязи у паренька тоже висела сабля, а у задней луки виднелась рукоять арбалета.
Следом за ними ехала вторая пара путешественников.
Справа - громаднейший мужик. Ростом, по меньшей мере, без ладони три аршина. Широкоплечий, руки толщиной, как у обычного человека ноги. Бородища до ключиц, вместо жупана - домотканая рубаха, а поверх нее кептарь из овчины. Поперек седла огромная - аршина два длиной, тяжеленная даже на вид дубина. Не всякому бойцу по силам с такой управиться. Зато, если кто под удар попадет, то мало не покажется. Закованному в железо рыцарю ребра переломает, а легковооруженного всадника, вроде кочевника из-за Стрыпы, и вовсе вместе с конем унесет. С похожими дубинами - мочугами - лужичане в стародавние времена воевали против всяко-разных захватчиков и поработителей.
Слева от крепкого гнедого коня великана-кметя гарцевал, косил недобрым глазом и прижимал уши буланый тонконогий жеребец. На его хребте сидел невысокий шляхтич с простоватым лицом. Светло-русые усы и щетина на щеках. Нос кругленький, как молодое яблочко; брови густые, сдвинутые к переносице. Кунтуш четвертого всадника был когда-то алым, а теперь побурел. покрылся пятнами то ли от еды, то ли от пролитой крови. На ходу он украдкой потирал левую щеку, которая заметно опухла и уже начинала багроветь.
На длинном чембуре за седлом здоровяка шли две вьючные лошади - спереди мышастая, а гнедая чуть позади. Эта последняя заметно прихрамывала на левую заднюю.
- Ну... того-этого... дошла до Жорнища, - облегченно крякнул бородач. - Я думал, все... того-этого...
Курносый шляхтич кивнул, скривился и прижал ладонь к щеке.
- Болит, пан Юржик? - обернулся к нему едущий впереди парень.
- А то?
- Ну, ничего, в городе полечим...
- На-на-найдем цирюльника, - заметно заикаясь, добавил черноусый.
- На что нам цирюльник, как у нас свой медикус? - сварливо отозвался пан Юржик Бутля. - Так нет же! Не хочет меня лечить! Всех лечит, а меня не хочет!
- Пан Войцек! - едва ли не со слезами в голосе воскликнул парень. - Ну, хоть ты объясни ему - не могу я без инструмента зубы лечить!
- Д-д-да что толку об-об-объяснять? - через силу выговорил пан Войцек. Заикание нисколько не мешало ему командовать сотней порубежников в далеком северном городке Богорадовке. Служил бы он там и по сей день, если бы не случайная встреча с грозинчанами, когда порубежники стали свидетелями тайной встречи грозинецких драгун и зейцльбержских рыцарей. Сами едва не погибли, поскольку в живых оставлять их никто не собирался, но, благодарение Господу, отбились в неравной схватке. От чужих-то отбились, а от своих придворных интриганов не сумели. Чтобы избегнуть межгосударственной розни, пана Войцека Шпару от командования сотней отстранили. И вспомнили о лихом рубаке, жизнь готовом отдать за родные Малые Прилужаны, только пред элекцией. Отправили в Выгов с двумя десятками выпущенных из буцегарни преступников. Предполагалось, что они поддержат партию Белого Орла в случае беспорядков в городе. Да не удалось пану Войцеку с товарищами поучаствовать в городских потасовках. А может оно и к лучшему? Слишком уж сильны были сторонники Золотого Пардуса в столице нынешним летом. Вместо этого пану Войцеку совсем другое дело поручили, но о том уже рассказано в другом месте.
- Ц-ц-цирюльника он боится, а тебя н-н-нет, - прибавил бывший богорадовский сотник, едва заметно усмехаясь в усы.
- Кто боится!? - с жаром воскликнул пан Юржик. - Да мы, Бутли из-под Семецка, ничего и никого не боимся!
- О-ок-окромя цирюльников! - уже не скрываясь веселился пан Шпара.
- Ты... того-этого... не горюй, пан Юржик, - добавил могучий бородач Лекса, бывший шинкарь. К отряду пана Войцека он прибился после схватки с рошиорами мазыла Тоадера на подворье его же шинка. Говорил, с детства мечтал чужедальние края посмотреть, а все не удавалось. Теперь аж до Искороста сгонял и обратно возвращался. Чем не путешествие? Он почесал бороду. - Люди сказывают, мол, цирюльники сперва болящим горелки наливают. Чтоб не так больно было... того-этого...
Тут уж все покатились со смеху, включая и страждущего пана Бутлю. Собственно в буцегарню Берестянки он попал по причине неуемного пьянства. Попал на торжище под Великодень, да и задержался. Пил сперва за свой счет, потом за счет друзей, потом начал продавать все, что нашлось под рукой. Пропил коня, седло с уздечкой, саблю, сапоги... Короче говоря, все, вплоть до исподней рубахи и ту попытался заложить шинкарю, который от греха подальше и сдал его заглянувшим на огонек стражникам. Так и оказался пан Юржик вместе с остальными в охране злополучного сундука, который сам же и назвал окаянным грузом. Но, будучи человеком незлобливым и веселым, любил и сам потешаться над своей слабостью, над тягой к винопитию.
Последний, самый молодой из четверых, студиозус-медикус Ендрек тоже попал в берестянский застенок едва ли не случайно. Возвращался он из Руттердахской академии, где отучился перед этим три года. Ехал в родной Выгов на отдых, родных повидать. И вот, проезжая Малые Прилужаны парень имел неосторожность прочитать на площади Берестянки сатирический стишок - лимерик, в котором крепко припечатал местного владыку - князя Януша Уховецкого. А народ малолужичанский, издерганный к тому времени насмешками южных собратьев, шутки над собой и своими князьями понимать разучился. Так что стражники буквально спасли молодого стихотворца, вырвав его из рук решительно настроенной толпы и утащив в буцегарню.
- Не сердись, пан Юржик, - мягко улыбнулся Ендрек. - Коли хочешь, я сам тебя полечу. Мне только инструмент надобно найти. Зуб-то рвать надо...
- Уж прям так и рвать... - нахмурился пан Бутля. - Сразу рвать. Чуть что, так и рвать. Все вы, медикусы да знахари-лекари, одними мирром мазаны.
- А как ты хотел? - удивился студиозус.
- Я думал, ты меня полечишь как тогда... Около лексыного шинка.
- Да я, вроде как, обычно лечил. Я ж...
- Н-н-не важно, как ты лечил, важно, чего желал п-п-при этом.
- Да что я... - засмущался Ендрек. - Желал, чего обычно лекари больным желают...
- Ну да, - хохотнул Лекса. - Знаю я, чего лекаря желают. Чтоб серебра побольше выдоить... того-этого...
- Но ведь не всякие!
- Э! Погодите! - воскликнул пан Юржик. - Коли так, мне к цирюльнику нельзя - у нас денег-то не осталось почти.
- Н-ну, пару грошиков найдем, - усмехнулся пан Шпара. - Чего н-не сделаешь д-д-для хорошего человека.
- Так я не понял - мой зуб что, пару медяков стоит?
Лекса упал лицом в гриву коня и беззвучно хохотал. Да и пан Войцек не сумел сдержать улыбку. А Ендрек поднял обе руки вверх:
- Все, уговорил, пан Юржик. Буду тебя лечить. Куда ж я денусь?
Двустворчатые ворота Жорнища были открыты лишь наполовину. Для пешехода в самый раз. Всадник протиснется с трудом, а вот подвода не проедет.
Навстречу приезжим, позевывая, вышел урядник хоровской порубежной охраны. Поигрывая пальцами на рукоятке кривой сабли, спросил:
- Кто такие? Откуда будете?
Пан Войцек вдохнул, выдохнул, набрал побольше воздуха и напевно, чтоб не заикаться, ответил за всех:
- Пан Войцек герба Шпара, следую от Искороста на Уховецк. Со мной вельможный шляхтич, пан Юржик герба Бутля, ученый медикус Ендрек и Лекса - он мой денщик. - Именно так представлять Лексу они договорились заранее, чтобы не стараться чрезмерно, объясняя путешествие благородных шляхтичей в одной компании с простолюдином.
- По каким таким делам в Искоросте были? - нахмурился порубежник.
- По своим, урядник, по своим, - свел брови пан Войцек. - Или я н-не шляхтич уже? - он выразительно поправил тяжелый кончар и саблю.
- Шляхтич, не шляхтич... Того мне не ведомо. Хотя, конечно, с виду - шляхтич.
- Так что за д-допрос, урядник?
- А положено, - уверенным тоном отвечал порубежник. - Приказ пана сотника. Время, понимаешь, пан Войцек, военное. Неспокойное, скажу прямо, время.
Пан Шпара кивнул.
А что возразишь? Еще в переполненном шинке, где они заночевали перед последним днем пути на Жорнище, народ так и гомонил, расписывая события в Малых Прилужанах. Говорили, что Крыков в осаде. Под стенами одной из сильнейших крепостей северной части королевства скопилось до десятка хоругвей, но отсутствие осадных машин не давало великолужичанам существенных шансов на скорую победу. Велись боевые действия и по направлению Жеребки - Крапивня. Ходили слухи и о гусарских частях, брошенных паном Твожимиром Зуравом на Заливанщин. А через Лугу рванулись охочие до добычи отряды рыцарей-волков из Зейцльберга. Пан Войцек аж перекосился весь, когда услышал про то. Даже шрам на его щеке побелел, словно кистью с побелкой кто-то по лицу шляхтича мазанул. Он тогда спрашивал насчет Богорадовки, Ракиткного, Берестянки... Что там? Как дела обстоят? Но вразумительных ответов не добился. И вправду, откуда южанам знать подробности далеких северных войн? Тем паче, что своя уже стоит на пороге мирных обиталищ и скалится в жутковатой ухмылке.
Поэтому бывший богорадовский сотник не стал возражать уряднику или спорить с ним. К чему? Шляхетская честь на поле боя отстаивается и преумножается, а не в таких вот перепалках. Тем паче, сзади уже подтянулись зеваки. Двое бородатых землепашцем в меховых кептарях на телеге, накрытой сверху от дождя толстыми рогожами. Видно, привезли в город зерно. Хоровская казна пока еще не обеднела настолько, чтобы перестать кормить своих порубежников и реестровых. За каждый гарнец зерна платили не скупясь. Позади повозки топтался одетый в лохмотья бродяга с перепачканным серыми потеками лицом. А ему в спину едва не упиралась морда довольно справного коня, чей всадник лихо заломил шапку на ухо. Должно быть, шляхтич из мелкопоместных, из тех, что бедные, но гонористые до ужаса.
- Я н-не шпион и не подсыл, - с нажимом произнес пан Войцек. - Я дальнего родича в Искоросте п-проведывал, когда вся заваруха с элекцией вышла. - Что говорить о себе и своем путешествии, они с паном Юржиком тоже придумали заранее. Ведь не станешь же на каждой заставе описывать их историю с фальшивой казной Прилужанкской короны? Того и гляди, обвинят в пособничестве преступной власти и не посмотрят, что шляхтичи, - повесят на ближайшей осине. Причем, "желтые" найдут к чему прицепиться за связь с Богумилом Годзелкой и Зджиславом Куфаром, а "бело-голубые" точно так же могут жизни лишить за оговор славных мужей и государственных деятелей.
- Теперь вот не знаем, как домой возвращаться, - пришел пану Шпаре на выручку Юржик. - Сами-то мы с севера будем. Из Малых Прилужан. Я, к примеру сказать, из-под Семецка. Пан Войцек в Богорадовке некогда служил. Как нам теперь мимо Тесова да Выгова проезжать? А дальше, люди треплют, и вовсе война... Так, нет?
- Это точно, - закивал порубежник. - Худо, худо на севере. Лужичанин лужичанину в горло вцепился, а тут и гостей заезжих набежало видимо, не видимо. И зейцльбержцы, и грозинчане, и наши чародеи, которых еще при Доброгневе под зад коленом попросили.
- Так не томи в воротах, служивый. Видишь, как у меня щеку разнесло? Мне на сквозняке и сырости торчать - нож острый. Или тебе мзду какую-нито надобно кинуть? - пан Бутля взял быка за рога. А чего мешкать?
Жорничанин если и обиделся, виду не подал. Приосанился, одернул жупан:
- Мзды с проезжающих не берем. Однако подать заплатить придется. По два гроша с человека, по пять грошей с коня.
Пан Войцек выудил кошель из-за пазухи. Кинул на ладонь порубежника серебряный "королек".
- Сд-сд-сдачи не надо.
Урядник с достоинством поклонился, отшагнул в сторону.
Первым под свод надвратной башни въехал пан Шпара, следом за ним пан Бутля. Он слегка наклонился к порубежнику и поинтересовался невзначай:
- А где у вас тут шинок получше? Чтоб кормили повкуснее, а три шкуры за это не лупили.
Урядник пожал плечами:
- Да у нас, почтенный пан, их всего три. Один - "Свиная ножка" - прямо тут, за поворотом. Во-он из-за того дома, - он показал пальцем, - и увидишь. Один - у городской площади. Там сам пан сотник пиво пьет. "Сабля и стрела" называется. А третий... В третий лучше не ходи. Дрянной народ собирается.
- Ну, спасибо, - улыбнулся Юржик. Улыбка вышла кривоватой из-за опухшей щеки. - А из тех двоих который посоветуешь?
- Ну, вы паны богатые. Вам можно и в "Сабельку..." А я бы в "Свиную ножку" пошел. Ну, так нас Скорняга жалованием не балует.
- Спасибо, - Юржик кивнул и подтолкнул коня пятками, нагоняя успевшего далече отъехать пана Войцека.
Ендрек и Лекса порысили следом.
- В "Саблю и стрелу" не с нашей мошной, - донесся до студиозуса голос пана Бутли. - Придется в "Свиную ножку". Эх, едал я как-то свиные ножки запеченные в углях. Помнится, в Уховецк попал на День Святого Жегожа...
- В "Н-ножку" так в "Н-н-ножку", - покладисто отозвался пан Войцек. Он, как услыхал впервые о нападениях зейцльбержцев на пограничные области Малых Прилужан, так места себе не находил. Если бы не клятва найти и отомстить митрополиту и бывшему подскарбию, сделавших из богорадовского сотника живца - приманку для охотников до прилужанского золота - он бы уже мчал на север, заботясь единственно о том, чтоб верный Воронок не пал прежде времени.
* * *
В глубоком яру, отлогие стены которого сплошь заросли шиповником и дикой малиной, горел костер. Над ним, облизываемый оранжевыми языками пламени, висел котел, в котором булькало и шевелилось ароматное варево. Рубленная в мелкую крошку капуста и кусочки баранины. Все обильно сдобренное укропом, луком, чесноком и кусочками моркови. Любимая еда грозинчан.
Их оставалось одиннадцать.
В серпне из Выгова выехали полных два десятка во главе с ротмистром Владзиком Переступой - доверенным лицом самого подскарбия, князя Зьмитрока Грозинецкого.
Да еще и чародей. Его голову в Выгове до последней элекции оценивали в двести "корольков". Не много, не мало, а небольшой отряд почтовых для войны собрать можно. С конями и провиантом. Мржек Сякера весьма худой славой в пограничных землях Прилужан прославился. А все потому, что в свое время не принял Контрамации, сбежал в Грозинецкое княжество. После Северной войны многие чародеи бросали маетки и фольварки, уходя в добровольное (или не совсем) изгнание. Не захотели поступать на коронную службу, а иного пути им не оставили - или бросай занятия магией, или работай на корону и Прилужаны.
Мржек не просто ушел. Он ушел, успев переправить с собой немалую часть золота рода Сякера. На эти деньги неустанно снаряжал отряд за отрядом - на севере их называли хэврами - и мстил обидчикам, перебираясь раз за разом через Лугу.
Вернее, он так думал, что мстит обидчикам - гетманам, князьям да королям прилужанским. На самом-то деле их если и касались мржековы хэвры, то лишь в виде донесений или отголосков далеких слухов. Доставалось вольным поселянам-землепашцам, мелкопоместным шляхтичам и кметям. Как обычно на войне и бывает. А Мржек вел войну отчаянную и беспощадную. Войну, на которой пленных не берут и парламентерами не обмениваются. Хутора, села, застянки сжигал до мелкого серого пепла. "На ухналь", как говорят закоренелые лошадники. Не щадил ни женщин, ни детей малых, ни домашнюю скотину с птицей.
Малолужичанских порубежников его набеги злили и задевали за живое. Пан Панкрац Дзюба, сотник Зубова Моста, на клинке поклялся извести кровожадного нарушителя границы. Несколько раз мржекову хэвру обкладывали как волков на облаве. Железной петлей вооруженных реестровых драгун и порубежников сжимали, затягивали и, казалось бы, все, крышка проклятому колдуну! Ан, нет! Уходил Мржек Сякера. Бросал своих наемников, не уступающих злобой и жестокостью горным великанам-людоедам, тревожащим рубежи Угорья, а сам ускользал. Кто его знает как? То ли глаза отводил - ведь он чародей и чародей опытный. По общему мнению, годов за восемьдесят ему уже перевалило, хотя выглядел сорокалетним от силы. Такой может и головы целому войску заморочить, а может и прожечь дорогу в строю врагов. А может, просто везло? Говорят про таких - в рубашке родился. Сколько раз били по Мржеку из арбалетов едва ли не в упор? Сколько раз отчаянныке смельчаки из порубежников, не щадя собственной жизни, пытались его саблей достать? Не сосчитать. А ему хоть бы хны. Цел и невредим.
Шесть или семь шаек положил Мржек в правобережье, но зверствовать не прекращал. Его именем матери детей пугают и по сей день в Малых Прилужанах. Но, по всей видимости, сильно прижал ему хвост пан Дзюба. Переменил чародей место для переправ через Лугу. Севернее ушел, к Богорадовке, которую заново отстроили после Северной войны. Этот город охраняет место слияния Луги и Здвижа. Богорадовским порубежникам привычнее к тому времени были стычки с зейцльбержскими рыцарями. Но те, хоть и грабили от души, все же столько крови не проливали.
Но, если Мржек думал, что у Богорадовки ему проще лютовать будет, то просчитался. Местный сотник, пан Войцек Шпара, спуску не давал никому. Уж очень не любил пан сотник, когда людей, под его защитой живущих, жгут в хлевах и лошадьми разрывают. Сев на хвост очередной хэвре Мржека, гнал он ее через реку и, быть может, нагнал бы, не повстречай отряд грозинецких драгун с ротмистром Переступой во главе. Грозинчане ждали встречи с зейцльбержцами, а потому при появление малолужичан растерялись и кинулись в драку. Себе на погибель, собственно, и кинулись-то.
С той поры ротмистр Владзик Переступа из писаного красавца стал уродом кривобоким да горбатым. Кончар пана Шпары переломал ему правую ключицу, ребра, плечевой сустав, зацепил хребет. Пан Владзик выжил, но кости срослись криво. Это посеяло в душе ротмистра семена злобы, которые взросли побегами ненависти. Одно только упоминание имени Войцека Шпары доводило его до бешенства. Не зря князь Зьмитрок Грозинецкий именно его отправил в погоню за прилужанским золотом.
Теперь пан Владзик сидел скрестив ноги на сложенном несколько раз шерстяном одеяле. Левая рука задумчиво подкручивала черный, тонкий ус. Перо павы на бобровой шапке намокло, жалко слиплось и обвисло. Рядом, под натянутым на ветвях шиповника плащом, лежал Мржек. Казалось, его ни мало не заботила вынужденная задержка под открытым небом, в холоде и сырости. Он задумчиво жевал кусочек сухаря.
Урядник Янек помешивал ложкой с длинным черенком благоухающее варево. Зачерпнул, попробовал. Удовлетворенно кивнул. Внезапно, услышав что-то за пределами лагеря, Янек вскинул голову. Насторожился.
- Что, Янку? - небрежно бросил пан Владзик.
- Да, кажись, Вьезлав вернулся.
- Чудесно, чудесно... Веди его сюда.
- Да сейчас погляжу, пан ротмистр. Франзик, иди за котлом пригляди!
Подбежавший драгун перехватил черенок ложки из пальцев урядника, а Янек отправился на шум.
Вернулся он с невысоким человеком, чье лицо покрывали потеки грязи, а через левое предплечье был переброшен плащ, состоявший из растрепанных лохмотьев и лоскутов. Нищий да и все тут. И лишь выправка выдавала в нем, а военного.
Приблизившись к ротмистру, мнимый нищий отсалютовал, приложив ладонь ко лбу.
- Ну? Что? - поднял голову пан Переступа.
- Прибыли, - отчеканил Вьезлав. - Нынче они в Жорнище. Войцек Шпара, Юржик Бутля, Ендрек и здоровила по имени Лекса.
- Ага! - пан Владзик звучно хлопнул в ладоши. - Попались, родимые! - Красивое лицо ротмистра исказила гримаса ненависти, превратившая его в отталкивающую маску.
Мржек резко сел. Пожал плечами.
- Ты будешь Жорнище штурмовать?
Владзик задумался на мгновение:
- Нет. Там сотня порубежников по меньшей мере. Если тайно проникнуть... Как в Искоросте!
- Не выйдет, - сурово произнес чародей. - Жорнище - городок маленький. Каждый человек на виду. Грозинчан ли им не опознать?
- Проклятье! - кулак пана Владзика стукнул по коленке. - Что ж теперь, ждать, пока не выедут? - Его глаза блеснули полубезумным блеском.
- Нет, почему же... - задумчиво протянул Мржек. - Покончить со Шпарой - это хорошо. А заодно покончить с сотней порубежников лужичанских - вдвойне приятно.
- Что ты предлагаешь?
- Сущий пустяк. Сравнять Жорнище с землей.
- Как?! - вскинул брови Переступа. - С десятком драгун? Или ты чародейством...
- Волшебством поддержу. Но слишком на него не надейся. Там наверняка реестровый чародей засел. Скорее всего, мне с ним сразиться придется.
- Так как же...
- А очень просто. Помнишь, пан Владзик, второго дня мы следы видали?
- Гаутов что ли?
- Нет, аранков. Тут аранки поблизости кочуют. Гауты, он ближе к Хорову.
- Да ладно! Аранки, гауты! Какая разница?
- И правда, никакой. В особенности для тех целей, в каких я намерен их использовать.
Пан Владзик прищурился:
- Придумать для чего - не сложно. Сложно найти путь - как это сделать.
- А это уж моя забота, - небрежно отмахнулся чародей. - Дашь четверых в охрану, чтоб раньше времени на стрелу не напороться?
- Отчего ж не дать - одно дело делаем... - Переступа подкрутил ус. - Обещаешь, что мои драгуны вернутся живыми?
Мржек хмыкнул. Потер бороду. Пожал плечами.
- Ладно. Обещаю.
- Бери.
- Ну, спасибо, пан ротмистр.
- Не за что, пан чародей.
Волшебник поднялся на ноги, потянулся, хрустнув спиной.
Пан Переступа негромко позвал:
- Янку!
- Здесь, пан ротмистр.
- Берешь троих и скачешь вместе с паном Сякерой.
- Слушаюсь!
- Давай, Янку, давай, - пан Владзик устало откинулся на покрытое меховой накидкой седло.
- Вопрос дозвольте, пан ротмистр, - помедлил урядник.
- Ну?
- Когда выходим?
- Не знаю. Это к нему, - Переступа небрежно дернул пальцем в сторону Мржека.
- А вот прямо сейчас и выступаем, - чародей сжал зубы, в его темных глазах промелькнул отблеск гнева. - Седлай коней, урядник.
- Слушаюсь!
Янек развернулся на каблуках и направился к лошадям.
Вскоре пятеро всадников, провожаемые пристальным взглядом драгунского ротмистра, поднялись по восточному, отлогому склону яра и, двигаясь легкой рысью, скрылись за пеленой мелкого, противного дождя.
* * *
В потемневшем от времени, покрывшемся благородной зеленью канделябре горели три свечи белого воска. Дорогого, не дающего копоти и наполняющего комнату тонким ароматом.
Подрагивающие язычки огня отражались в круглом зеркале из полированного серебра, удваивались, бросали отблеск на роскошные гобелены, украшающие стены, вышитые золотом портьеры, мерцали в глубине натертого воском дерева. Лишь во тьму алькова не проникал рассеянный, мягкий свет. Там угадывались очертания кровати с пышной периной, наверняка из лебяжьего пуха, парчовым балдахином и ворохом драгоценных шкур. Тут были и черно-бурые лисы из Заречья, соболя и куницы из руттердахских лесов, рыси из угорских верховин.
Но все великолепие обстановки - султанатские ковры и прилужанские гобелены, заморские ткани и местная пушнина, зейцльбержское серебро и руттердахское стекло - лишь оттеняли красоту хозяйки будуара, сидевшей на низкой банкетке перед зеркалом. Роговой гребень (с виду простой и безыскусный, но для глаза подлинного ценителя обладавший баснословной стоимостью из-за своего далекого, почти загадочного происхождения - где ж это видано, чтоб черепахи плавали?) скользил по распущенным, черным, как вороново крыло, волосам, водопад которых струился до пола. Красавица-панянка о чем-то задумалась и расчесывала одну прядь вот уже в десятый раз...
За дверью раздалось деликатное покашливание.
- Что еще? - совсем не любезно воскликнула пани.
Невидимый гость кашлянул еще раз. Поскребся в дверь ногтем.
- Да кого там чума несет? Ну, входи уже!
Седой как лунь слуга в расшитом галуном лазоревом жупане переступил порог. Сделал два шага, не поднимая взора от устилавших пол ковров.
- А! Это ты, Алоиз! - пани усмехнулась полными губами отчего две родинки в правом углу ее рта шевельнулись, словно глазки ручного горностая. - С чем пожаловал?
Старик расправил закрученный в два кольца ус, все так же старательно отводя глаза от тонкого пеньюара, и проговорил:
- Его милость, князь Зьмитрок, велел тебя разбудить, пани Хележка. Но раз уж...
- Ах, разбудить! - женщина нахмурилась на мгновение. - Хорошего же обо мне мнения его милость, князь Грозинецкий! Передай князю - я к столичной жизни не привыкла, за полдень не просыпаюсь! У нас в маетках с петухами встают!..
- Вот сама, вельможная пани, ему это и скажешь, - вдруг окрысился мажордом. - Потому как сейчас его милость сюда придет.
Алоиз вскинул подбородок, выдавая этим движением в себе одного из тех слуг, что, проживая долгие годы бок о бок с благородным сословием, набираются шляхетских манер и гонору под самую завязку. Но потом, устыдившись вдруг невольного порыва, смущенно передернул плечами и поклонился, прижимая ладонь к сердцу:
- Прошу покорнейше простить меня, вельможная пани. Виноват. Виноват... - он сделал три шага, пятясь задом к двери, и скрылся за портьерой, успев напоследок буркнуть едва слышно. - Хоть бы прикрылась, что ли, бесстыжая...
Несмотря на старания мажордома и скрадывающую звуки тяжелую ткань, колыхавшуюся перед его лицом, слова эти достигли слуха пани Хележки Скивицы, гостьи прилужанского подскарбия, князя Зьмитрока Грозинецкого. Достигли, но действия не возымели. Напротив, пани расправила складки полупрозрачного пеньюара, одернула его, открывая полные плечи. Пани Скивица выглядела значительно моложе своих тридцати трех лет и могла запросто задурить голову любому юному шляхтичу, едва заступившему на коронную службу, вырвавшись из-под родительского крыла. Лишь несколько складок в самом низу шеи, у ключиц, могли намекнуть искушенному наблюдателю на годы прекрасной пани, но обычно она их скрывала под кружевным рюшем или меховой горжеткой.
Еще один взгляд, брошенный в зеркало, взмах драгоценного гребня, придавший волосам изящный беспорядок. В качестве последнего штриха, пани слегка покусала себе губы для придания более яркого цвета, и кивнула удовлетворенно собственному отражению.
Зьмитрок Грозинецкий вошел по обыкновению стремительным шагом. Несмотря на ранний час, костюм подскарбия был безупречен - богато украшенный жупан, узорчатые сапожки с острыми носками, на груди золотая цепь, на пальцах перстни, тонкие черные усы закручены и глядят вверх. Владыка Грозина и Мезина не отличался богатырским телосложением. Узкие плечи, тонкая талия, изящные кисти. На первый взгляд, да и на второй, пожалуй, тоже, не боец.
Это заблуждение стоило жизни многим забиякам, ибо Зьмитрок владел саблей почти безупречно. Во всяком случае, в поединке один на один пока что равного противника не встречал. Правда, со времен последней дуэли минуло уже больше десятка лет - кто же осмелится вызывать на бой могущественного и богатого князя, вассала прилужанской короны?
Кроме любви к фехтованию, князь Зьмитрок увлекался верховой ездой, предпочитая самолично укрощать необъезженных скакунов, танцевал и с особым искусством плел политические интриги.
- Ваши милость, - пани Хележка присела в глубоком реверансе, старательно приоткрывая глубокий вырез на груди пеньюара. - Польщена честью...
- Доброго утра тебе, пани, - усмехнулся Зьмитрок, не удостаивая вниманием округлые прелести шляхтянки. - Вижу ты уже на ногах. Похвально. Кто рано встает, тому Господь помогает.
- У нас в захолустье еще говорят: "Поздняя птичка глазки протирает, а ранняя - носик прочищает".
- Это твоя-то Высьма - захолустье? - Зьмитрок пересек комнату. - Поприща не будет от Тесова? Ой, пани Хележка, пани Хележка... - князь шутливо погрозил собеседнице пальцем. - Да ты присаживайся. В ногах правды нет.
- Благодарю за честь, твоя милость, - пани Скивица грациозно присела на край банкетки, озаботившись тем, чтобы пеньюар и вовсе соскользнул с левого плеча.
Зьмитрок поискал глазами кресло или хотя бы еще одну банкетку, не нашел и одним прыжком вскочил на приземистый комод. Уселся, беспечно покачивая ногой.
- Честь в том невелика. У нас в Грозине не запамятовали еще, как с прекрасными дамами говорить положено, - он снова подкрутил ус. - А все ж таки прикройся. Ведь не первый год меня знаешь. Могла бы и уяснить, что не выйдет ничего из твоих стараний.
Пани Скивицы фыркнула, запахнула пеньюар и смерила князя Грозинецкого суровым взглядом:
- Серьезный разговор пойдет, не так ли, твоя милость? Иначе несчастной гостье не удостоиться посещения радушного хозяина.
- Верно, - не стал возражать подскарбий. - Разговор пойдет серьезный.
- О делах коронных?
- И тут ты угадала, пани Хележка. Надеюсь, поможешь мне, как раньше помогала.
- Ты сперва скажи, что за дело?
- Ой, - усмехнулся Зьмитрок. - А если не по нраву тебе мое предложение придется, так ты откажешься?
- Хотелось бы... - сморщила носик пани.
- Хотеть не вредно, - отрезал князь. - А выполнять придется любую просьбу. Уж больно ты задолжала мне, пани Хележка.
Подскарбий сделал выразительную паузу. Он умел быть жестким, когда хотел. Тверже клинка сабли-зориславки. Очень многие люди, попытавшиеся перехитрить или облапошить Грозинецкого владыку, скоро в том убеждались. Правда, не многие оставались в живых.
Но и пани Скивица не считала себя новичком в интригах.
- А ты не задолжал мне, пан Зьмитрок? - почувствовав нажим, она мгновенно ответила уколом, как опытный фехтовальщик. - Чью просьбу я в серпне исполняла?
- Ты про Жигомонта, моя прекрасная пани? - поднял черную бровь князь. - Так все уже знают, весь Выгов и все Великие Прилужаны, что отравлен он по велению польного гетмана малолужичанского - Чеслава. Попробуй, убеди-ка народ в обратном.
Пани Хележка открыла было рот, чтоб возразить, но не нашла слов. Вернее, быстро перебрала в уме все доводы и поняла - Зьмитрок прав. Как ни крути, а повязана она по уши в прилужанском перевороте. И все от жадности. Не следовало играть на две руки. А коль уж ввязалась в игру, думать с кем играешь. Ладно, малолужичане - воины, искушенные более в тактике и стратегии, нежели в придворных кознях (за исключением разве что Богумила Годзелки и Зджислава Куфара), но Зьмитрок-то лис прожженный. Письмо пана Чеслава Купищанского она - кто бы усомнился? - сожгла. Только полная дура могла бы оставить у себя записку с прямым предложением отравить великого гетмана Жигомонта Скулу. Да она и не собиралась выполнять приказ Чеслава. Деньги деньгами, а любовь к родине превыше всего. Будучи урожденной великолужичанкой - ведь Высьма и в самом деле всего в поприще от столицы Тесовского воеводства - она вместе со всем народом любила своего великого гетмана. За решительный нрав, прямоту и лихость в суждениях, шляхетскую удаль, приверженность старинным вольностям. Думала, соглашусь для вида, а там удеру подальше - в Таращу или в Бехи, да пересижу гнев малолужичан. Тем более что уверенность в избрании Жигомонта королем витала в самом воздухе Выгова, как ароматный парок над котлом с борщом.
Но вот дернул Нечистый отправить донесение о замысле малолужичанского польного гетмана князю Зьмитроку!
Ведь могла же затаиться и не признаться?
Могла.
Несмотря на то, что Грозинецкий князь некогда помог ей выйти сухой из очень щекотливого дельца, в котором участвовал донос недоброжелателей, скоре всего, самой обычной завистницы, и лужичанские церковники. Само собой разумеется, костров в Прилужанах не разжигали уже очень давно. Лет двести, не меньше. Но по такому случаю могли сделать и исключение.
Пани Хележка, вспомнив о доносе и мрачном, сыром застенке монастыря Святого Стежимира Великомученика, вновь ощутила мороз между лопаток. Подхватила небрежно брошенный в угол теплый пуховой платок, набросила на плечи, зябко поежившись... И заслужила одобрительный взгляд Зьмитрока, решившего, что она последовала его приказанию прикрыться.
Вот кто наверняка сохранил клочок пергамента, с компрометирующими сведениями, так это Зьмитрок. Но там же не написано, что не прошло и полутора месяцев, как он сам предложил ей довести до конца задумку пана Чеслава. И попробуй откажись! Ведь своей же рукой написала признание, почти что смертный приговор, - так, мол, и так, предписано мне, пани Хележке Скивице, наследнице старинного, но обедневшего окончательно шляхетского рода, отравить пана великого гетмана Жигомонта Скулу, выбор яда и способа введения оного оставлен на мое усмотрение. И плевать, что обнародование в Сенате и перед церковниками сего пергамента было бы равносильно смерти для партии Белого Орла - лужичане воспитаны в страхи и почтении к заповедям Господа - тут уж и свои отвернутся, и чужие. Какое ей дело до Чеслава? Ну, подумаешь, тоже вытянул некогда из передряги, связанной с подложными векселями на имя очень богатого купца из Заливанщина. Что было, то прошло. Помог и ладно. Она тоже отработала за дурацкую ошибку молодости от души, презирая порой законы и человеческие, и Господни. А теперь Чеслав и вовсе с крючка сорвался. Угораздило же польного гетмана, с десяти лет седло не покидающего, сверзиться с коня и приложиться головой о мостовую! Ей одной отвечать, что ли?
А поскольку в народе - шляхте, мещанах, ремесленниках, селянах - жила твердая уверенность, что и нынешнего кроля, Юстына, пытались отравить, то исход любого судебного разбирательства по обвинению в отравительстве вельмож лужичанских можно предугадать во всех подробностях.
- Прошу простить меня, твоя милость, - голосом как можно более смиренным произнесла пани Скивица. - Я, конечно же, была не права. Какое новое задание изволит поручить прилужанский подскарбий своей покорной слуге?
Зьмитрок помахал ногой, безжалостно царапая шпорой полированное дерево. Деланно зевнул.
- За что тебя ценю, моя прекрасная пани, так это за сообразительность.
- Благодарю...
- После благодарить будешь. Если захочешь. А не захочешь, так Господь тебе судья. Задание на этот раз несложное и даже приятное предстоит.
- Так никого не нужно травить? - голос пани Хележки просветлел от тщательно скрываемой надежды.
- Что ты, что ты! И думать забудь. И вслух этих слов не призноси. Какая гадость! - Зьмитрок скривился. - Травить. Травить. Травить... - произнес он несколько раз, словно пробуя слово на вкус. - Тьфу ты, мерзость-то какая! Нет. Ни в коем случае. Нет. Твое задание будет приятным, легким и, возможно, очень даже выгодным.
- Кому?
- Приятным тебе, - прищурил глаза князь. - Выгодным, я надеюсь, нам обоим, если все удастся. Так что в твоих интересах, моя прекрасная пани, чтобы все получилось.
- Итак. Что мне нужно сделать?
- Вот это подход. Как говорят в Зейцльберге... Брать быка за рога. Так?
- Не знаю, - пани Хележка дернул плечиком. - Не люблю зейцльбержцев.
- А кто просит их любить? - удивился Зьмитрок. - Я их сам терпеть не могу. Но приходится использовать и великого герцога Адаухта, и святош тамошних, и рыцарей-волков... Впрочем, я отвлекся. Слушай.
- Я вся - внимание.
- Королек-то наш Юстын, народный избранник, от рук отбиваться начал...
- Да?
- Не перебивай! - на миг голос князя звякнул сталью. - Забыл Юстын, кто его на престол возвел, забыл. Вернее, лизоблюды выговские сумели его убедить, что он единственный и неповторимый, законно избранный на честной и прозрачной элекции. Вот он и возомнил о себе невесть что. Вздумал указывать что делать да как быть. Мне, пану Твожимиру Зураву, пану Адолику Шэраню... Нет, они конечно гуси еще те, но пока что мне нужны.
Зьмитрок замолчал, подкручивая ус. Пани Скивица терпеливо ждала, не понукая и не перебивая.
- Так вот, о Юстыне, - продолжил Грозинецкий владыка. - Представь себе, совсем недавно. Третьего дня он учинил нам разнос, даже голос осмелился повысить! Мне, панам подчашию, возному, каштеляну, маршалку... А за что терпели обиду? За Твожимира Зурава, который не намерен на переговоры с Янушем идти, не желает дело с Малыми Прилужанами миром улаживать. Правильно делает! Да любого купчика в Выгове спроси, он тебе объяснит. Нельзя с малолужичанами добром договариваться - разбойники все, полудурки тупые и безграмотные. Князья - бандиты сплошь, мещане с ремесленниками - быдло бессловесное! А он - "нельзя лить кровь лужичанскую"... Еще бы шпильмана приплел:
Кровь людская - не водица,
Проливать не годится...
А что с ним сделалось, когда я об отмене Контрамации заикнулся! Песья кровь! Думал, раздуется, как та жаба и лопнет. Засычал, забулькал горлом! "Не бывать!" Забыл, песья кровь, как корону воздел, кто его под руки вел, кто советом наставлял...
Хележке показалось, что князь-подскарбий сейчас сорвется на визг. К счастью, только показалось. Зьмитрок удержал себя в руках. Замолчал, несколько раз вдохнул-выдохнул. Сказал уже почти спокойно:
- Ты должна будешь окрутить Анджига Далоня. Слыхала о таком?
- Сын? - хоть пани Скивица и не была вхожа ко дворам наиболее влиятельных князей, воевод и магнатов, слухами земля полнится.
- Да. Сынок единокровный. Он сейчас в полку Выговских гусар хорунжим служит. Вроде как служит, поскольку больше гуляет, пьет по шинкам да девок щупает. Счастье, что полковник в Выговской хоругви старательный и терпеливый. Другой не стерпел бы...
- И я должна окрутить этого гуляку и бабника?
- Окрутить, соблазнить, охомутать... - Зьмитрок улыбнулся. - Называй как хочешь. Лишь бы он за тобой на край света готов был пойти. Десять дней даю. И ночей тоже.
- Ну... - пани Хележка задумалась, придавив нижнюю губу согнутым указательным пальцем. - При известном везении...
- Ты сможешь. Кто, если не ты? Подумай.
- Хорошо тебе говорить, твоя милость. Чуть что, раз-два и в Грозине. А Юстын все же наш король, лужичанин.
- Так я ж тебя не сожрать с потрохами его сына прошу. Приручить. Чтоб бегал за тобой, как ягненок за овцой. Прости за сравнение. Я тут один закон хочу через Сенат протащить. Пан Шэрань уже не против. И третья часть сенаторов тоже. Хочу, - князь Грозинецкий понизил голос. - Хочу корону наследной сделать.
- Как?! - Хележка ахнула и прижала ладонь к губам. - Это же...
- Да знаю, знаю, что петь противники будут. Извечные вольности, привилегии шляхетства, вековые традиции элекции... А у нас княжение от отца к сыну передается, и в Угорье, и в Заречье, ив Зейцльберге. Плохо это? Нет, хорошо. Смуты такой не бывает, как в минувшем серпне.
- Как сказать...
- Ну, случаи всякие бывают. Но подумай, коль во всех землях и государствах один обычай, а у вас в Прилужанах отличный, о чем это говорит?
Женщина молчала, потупив взор, чтобы, не приведи Господь, Зьмитрок не прочитал в ее глазах ненависть и отвращение.
- Молчание говорит о согласии. Юстын будет основатель династии Далоней. Пусть освятит королевской волей новый закон. Да новый патриарх, Винцесь Шваха, очень вовремя из Тернова прибыл. Не откажет пану Юстыну в такой малости, окропит святой водицей... Так ты берешься, моя прекрасная пани? Не расслышал я что-то.
- Берусь. Но последний раз, твоя милость. Анджиг тебе для скорого престолонаследия понадобился, поди?
- Не бойся, пани Хележка, Юстына травить не заставлю. Он и так не жилец. Видала, как обнесло? Ты мне Анджига приручи. Приручи, и свободна. Денег дам, не скупясь. Я ж теперь подскарбий.
- Хорошо, - обреченно кивнула пани Скивица. - Я берусь за это задание. - И вдруг стрельнула быстрым взглядом из-под густых ресниц. - А что, казна Прилужанская уже нашлась?
Сказал и обмерла, уж больно посуровел князь Грозинецкий. Сжал челюсти, задеревенел плечами. Открыл было рот, чтобы рыкнуть на дерзкую, но не передумал. Соскочил с комода и быстрым шагом вышел вон.
Хележка едва в ладоши не захлопала. Достала таки подскарбия без казны. Зацепила самым кончиком клинка, если выражаться языком фехтовальщиков. Но зацепила славно. По самому больному месту.
"Хорошо, - подумала пани. - Анджига я приручу. Будет ходить без поводка по струнке. А вот для тебя ли? Там поглядим."
Глава вторая,
из которой читатель узнает о том, что называться истинным именем и гербом, равно как и нарушать Контрамацию, бывает опасно для здоровья и личной свободы, а окаянный груз вновь и вновь завладевает умами людей, понуждая их совершать неблаговидные поступки.
Вопреки многообещающему названию, в шинке "Свиная ножка" кормили из рук вон плохо. И по вине, скорее всего, не упитанного шинкаря и его дородной супруги, деловито управляющейся со сковородками и горшками. Похоже, во всей Хоровщине к середине осени начался ощущаться недостаток съестных припасов. Особенно в городках и крепостицах, где жили и служили реестровые конники и бойцы порубежной стражи. Увлеченные политической борьбой правители воеводства как-то запамятовали, что их защитники еще и есть иногда хотят. А по селам и застянкам земледельцы припрятывали излишек зерна и овощей, опасались забивать скотину и птицу. Все ждали непредсказуемой, голодной, военной зимы, не говоря уж о последующей весне. Кто знает, хватит ли зерна на посев после набегов язычников из-за Стрыпы, да после возможного вторжения коронного войска из верных Выгову воеводств?
Ендрек помимо воли вздохнул, вспомнив изобилие стола в Батятичах, в шинке "Грудастая Явдешка", обед в которой едва не стоил ему жизни. Где то сейчас пан Цециль Вожик? Выжил ли после ранения в живот? При всей скудости полученных за неполный курс обучения в Руттердахской академии знаний, молодой студиозус ведал, что раны в брюшину самые опасные и трудноизлечимые.
Но Господь с ним, с паном Цецилем... О себе сейчас думать надобно.
Хозяин шинка, заслужив неодобрительный взгляд Лексы, смахнул со стола крошки, оставшиеся от предыдущих посетителей. Смахнул видавшим виды, несвежим полотенцем, испещренным подозрительными желтыми разводами. Спросил, чего, мол, вельможные паны заказывать желают?
Поскольку пан Юржик, подкатив глаза, держался за щеку, лелея больной зуб, заказывать взялся пан Войцек. Начал он по-простому. Спросил шинкаря, а что в его заведении имеется? Вот тут-то и проявилась убогость кухни "Свиной ножки". Убогость сравнимая разве что с монастырской трапезной во время поста перед Великоднем.
![[Павел Борозенец]](/img/r/rusanow_wladislaw_adolfowich/mnb/mnb.jpg)