Вечер обещал быть горячим. У барной стойки толпились молодые люди. Девушки же заняли места за столиками, стыдливо хихикивая по углам огромной залы. Светящийся купол венчал практически пустынное помещение, на котором выделялось лишь небольшое возвышение - сцена. Сияющие огни разных цветов то там, то тут ослепляли присутствующих. Хаотичное мерцание их мешало видеть и различать что-либо отчетливо людям даже с прекрасным зрением. Музыка начинала звоном разогревать приходящих, свинцовые удары ее вливались в уши, колотили по каждой живой клетке, застявляя кровь кипеть быстрее, голову кружиться, а конечности - подергиваться в ударный такт. Люди постепенно начинали выходить на танц-пол.
"Бал разгорался час от часу сильнее; тонкий чад волновался над бесчисленными тускнеющими свечами; сквозь него трепетали штофные занавесы, мраморные вазы, золотые кисти, барельефы, колонны, картины; от обнаженной груди красавиц поднимался знойный воздух и часто, когда пары, будто бы вырвавшиеся из рук чародея, в быстром кружении промелькали перед глазами, - вас, как в безводных степях Аравии, обдавал горячий, удушающий ветер; час от часу скорее развивались душистые локоны; смятая дымка небрежнее свертывалась на распаленные плечи; быстрее бился пульс; чаще встречались руки, близились вспыхивающие лица; томнее делались взоры, слышнее смех и шепот". (с) Одоевсикй В.Ф. "Бал".
- А я не люблю дискотеки и балы.
- Ну, значит ты не умеешь отдыхать нормально. И при чем тут балы? Мы в 21 веке живем. И на балах была скукотень - ножку сюда, ручку туда. Это развлечения для наших прапрапрадедов. А ты вот вообще какая-то странная.
- Какая есть. Я люблю места, где человеческие пороки осмыслены и люди переживают расплату за содеянное, а не свершают новые грехи.
- Грехи, грехи, - жить надо, пока молода, потом поздно будет. Ну давай сходим хоть раз в нормальный клуб, а? Вот посмотришь как круто и цивильно оторваться можно. А то и говоришь как-то странно...
- Как умею.
Людская масса постепенно разогревалась. Музыка впивалась в уши все больше, все сильнее пронизывала человеческие естество, лишая его главного - осознания человечности. В души сладостным ядом с дурманящей мелодией заливались эликсиры всех пороков человеческих - лицемерия, разврата, насилия, грубости, животной похотливости. И все, все это, внушала музыка - все на благо. Все дозволено здесь и сейчас, все желания - выполнимы.
"Я заметил в музыке что-то обворожительно-ужасное: я заметил, что к каждому звуку присоединялся другой звук, более пронзительный, от которого холод пробегал по жилам и волосы дыбом становились на голове; прислушиваюсь: то как будто крик страждущего младенца, или буйный вопль юноши, или визг матери над окровавленным сыном, или трепещущее стенание старца, - и все голоса различных терзаний человеческих явились мне разложенными по степеням одной бесконечной гаммы, продолжавшейся от первого вопля новорожденного до последней мысли умирающего Байрона: каждый звук вырвался из раздраженного нерва, и каждый напев был судорожным движением. Этот страшный оркестр темным облаком висел над танцующими, - при каждом ударе оркестра вырывались из облака: и громкая речь негодования; и прорывающийся лепет побежденного болью; и глухой говор отчаяния; и резкая скорбь жениха, разлученного с невестою; и раскаяние измены; и крик разъяренной торжествующей черни; я насмешка неверия; и бесплодное рыдание гения; и таинственная печаль лицемера; и плач; и взрыд; и хохот... и все сливалось в неистовые созвучия, которые громко выговаривали проклятие природе и ропот на провидение; при каждом ударе оркестра выставлялись из него то посинелое лицо изнеможденного пыткою, то смеющиеся глаза сумасшедшего, то трясущиеся колена убийцы, то спекшиеся уста убитого; из темного облака капали на паркет кровавые капли и слезы, - по ним скользили атласные башмаки красавиц... и все по-прежнему вертелось, прыгало, бесновалось в сладострастно-холодном безумии..." (с) Одоевсикй В.Ф. "Бал".
- Мне вы все, люди, кажетесь странными. Вы думаете, что никогда не придется отвечать за свои поступки, мысли, желания. Вы думаете, что можно обмануть, предать, унизить, а потом забыть содеянное, вы думаете, что никогда не заплатите за бессмысленно прожитую жизнь.
- Я не понимаю, о чем ты вообще. Какое обмануть...бла, бла.. Живи да наслаждайся. Че плохого-то? Ну, выпил, покурил, потра... извини. Ты поняла. Я ж никому зла не делаю.
- А себе?
Беснование достигло своего предела. На сияющей сцене появился он сам - гиганского, трехметрового роста, рогатый, в синем костюме, на ногах - палках он мерно раскачивался в такт одурманивающей музыке, а плетьми-руками подергивал хаотично и беспрестанно. Вокруг вертелись вилиссы, также темно-синие, их движения были плавны и ускользающи от взора. Все терялось и тряслось в затуманенном помещении. Запах тлена, курева, пота наполнил тесный от многочисленного народа зал, одурманивая всех присутвующих. Конечности мелькали в воздухе - вот они уже - руки, ноги, туловища, головы - плясали самостоятельно, безумно содрагаясь в предсмертной конвульсии.
"И все вертелось, прыгало, бесновалось в сладострастном безумии...". (с) Одоевсикй В.Ф. "Бал".
- У меня всегда было ощущение от этих танцев, что они созданы лишь для одурманивания людей, лишения их собственно "Я". Сама человеческая суть в такие моменты втоптана в грязь, и, глядишь, перед тобой уже не личность вовсе, а удобно управляемая машина. Куда захочешь - туда ее и направишь.
- Да че ты придумываешь, ну кому это надо? Управлять?
- Узнаешь. Людей лишают мыслей, воли и заставляют делать то, чего они никогда бы не сделали в нормальном состоянии. Людям внушают культ денег, секса, мнимой успешности.
В тесном коридоре сложно было что-либо разглядеть из-за дымовой завесы. Очередь из слипшихся девушек напряженно стояла возле туалета. Ближайшие беспрерывно дергали ручку - но дверь не отворялась. Тогда дамы посмелее стали колотить в нее ногами. Ручка наконец поддалась. На удивление всем оттуда гордо вышел блаженный молодой человек, поправляя ширинку. За ним последовала помятого вида "швабра" с щипанной блондинистой стрижкой. Другие прелестницы тут же не постеснялись обласкать ее добрыми словами, но девушка держалась гордо и вызывающе - с высоко поднятой головой она миновала толпу себе подобных и растворилась в грохочущем зале.
Между толпами бродят разные лица; под веселый напев контрданса свиваются и развиваются тысячи интриг и сетей; толпы подобострастных аэролитов вертятся вокруг однодневной кометы; предатель униженно кланяется своей жертве; здесь послышалось незначущее слово, привязанное к глубокому, долголетнему плану; там улыбка презрения скатилась с великолепного лица и оледенила какой-то умоляющий взор; здесь тихо ползут темные грехи и торжественная подлость гордо носит на себе печать отвержения... (с) Одоевский В.Ф. "Насмешка мертвеца".
- Иногда кажется чудовищным, как люди могут быть столь безразличны к себе самим, собственной судьбе. А все от ощущения безнаказанности и вседозволенности.
- Да че не так-то - хочешь, делаешь, не хочешь - не делаешь. Я себе не врежу, че я, дебил что-ли?
- Нет, конечно нет, ты просто - танцующий на диско-бале.
Сумрачный, синий туман стелился по полу, сгущаясь в углах. Главный уже исчез со сцены и теперь, разбрасываясь руками и ногами на ней просто копошились груды человеческого мяса. Они обвивали друг друга, слипшись потными телами и подергиваясь в такт громким всхлипываниям динамиков.
Женщины в углах мерно постанывали, но стоны эти невозможно было различить из-за вдохов и выдохов толпы, которая, как единый живой организм, уже слилась в разнузданном экстазе.
Сквозь печальное завывание и грохот ясно различимо было лязганье костей...
"Если сквозь колеблющийся туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди... в быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело... и пляшут скелеты, постукивая друг о друга костями... а над ними под ту же музыку тянется вереница других скелетов, изломанных, обезображенных... но в зале ничего этого не замечают... все пляшет и беснуется как ни в чем не бывало". (с) Одоевсикй В.Ф. "Бал".
- Эти кости, они лежат ровно. Их владельцы спят и видят цветные сны, для кого-то это - их полная ярких впечатления жизнь о том, как они любили и ненавидили, лгали и были обмануты, предавали и были преданы, о том, как они проводили жизнь, бросаясь из крайности в крайность в поисках себя, или же - просто жили, ели, спали, пили, и ничто не могло нарушить сердца бездушный покой. Ты также живешь телесной жизнью, но это обязательно пройдет. Мы встретимся с тобой вот там. Я буду ждать тебя. Я буду ждать, когда ты проснешься.
Сон начал проникать в сознание безумно дрыгающейся массы. Движения становились все бессвязней и хаотичней, при этом отлетающие в стороны конечности замирали, лениво повисая в воздухе, и тут же плетьми клонились к полу, все ниже и ниже. Танцующие утомились. Диско-ночь подошла к концу. За окнами сиял рассвет.
"Долго за рассвет длился бал; долго поднятые с постели житейскими заботами останавливались посмотреть на мелькающие тени в светлых окошках. Закруженный, усталый, истерзанный его мучительным весельем, я выскочил на улицу из душных комнат и впивал в себя свежий воздух; утренний благовест терялся в шуме разъезжающихся экипажей; предо мною были растворенные двери храма". (с) Одоевсикй В.Ф. "Бал".
- Вот мы и встретились вновь на рассвете. Странно, ты что - вообще не спишь что ли?
- Я уже выспалась в прошлой жизни. Я, к несчастью, ее проспала и теперь плачу за это.
- Ха-ха, прогулками на рассвете в одиночестве?
- И этим тоже.
- Но почему я так часто встречаю тебя именно здесь, у клуба? Может ты специально меня караулишь?
- Я ведь говорила, что живу здесь неподалеку.
- Тогда почему не даешь мне себя проводить?
- Еще не пришло время. К тому же, ты устал после клубной ночи, а я никогда не устаю. Давай я провожу тебя как обычно, до остановки, а сама пойду погуляю на озера.
- Давай пойдем погуляем вместе.
- Нет, я ведь говорю, что ты устал.
- А когда я увижу тебя снова?
- Как обычно, после дискотеки.
Макс еще не осознал полностью, что его заставляло ходить в клуб. Ведь последнее время он ходил не ради новых закомств с девушками (хотя они, безусловно, были) и не ради того, чтобы выпить, потанцевать, поговорить с друзьями, а ради того (он все еще не признавался себе), чтобы на рассвете встретить ту странную и загадочную. Ту единственную, которая каждую ночь одна гуляла поблизости. Он неоднократно звал ее с собой, но она не шла, он пытался узнать ее адрес, но она не позволяла себя провожать, он старался перейти к более близким отношениям, но она не давала к себе прикоснуться. Время шло. Весна. Лето. Осень. Макс злился - каждые выходные он ходил в клуб, каждые выходные они вели странные беседы, но ничего не менялось. Когда терпение наконец, лопнуло, он стал выходить из клуба в сопровождении какой-нибудь девицы, которую подцепил ночью.
А та, таинственная незнакомка, по прежнему гуляла рядом. Она никак не отреагировала на новых подружек Макса, и ничто, казалось, не встревожило ее. Тогда он решился на разговор.
- Слушай, я хожу за тобой уже полгода.
- Я не заметила.
- Ты вообще ничего не замечаешь. Я хочу чего-то более, ну, более серьезного что ли. Я даже не знаю, как тебя зовут.
- Алена, - неожиданно вставила она.
- О, чудо! Спасибо тебе за явленное великое доверие! Может, ты еще позволишь проводить себя домой? Только не говори, что я устал после клубной ночи.
- Пойдем. Мне уже совсем недолго осталось тебя ждать. Хотя ты не изменился пока.
Они долго шли по частному сектору. Солнце приветливо разливало свои утренние лучи на вчерашний снег. Он отливал причудливыми алмазными отблесками. Необыкновенная тишина стояла вокруг. Кое-где, в далеке, раздавался собачий лай и редкие утренние машины, летящие в сторону Юрьевского шоссе шуршали по трассе. Наконец, частный сектор был пройден, впереди показался небольшой лесок. Поле, по которому предстояло пройти, запорошенное снегом, скрывало следы бывшего жилища людей - кое-где остались остовы от старых печей.
Шли молча. Внезапно дорогу преградил пруд. Легкая корка льда подернула его берега. Алена ловко проскользнула по узкой тропинке, петляющей по самому краю. Макс неуверенно последовал за ней. Впереди виднелись кладбищенские кресты.
- Куда ты меня ведешь, что нельзя было обойти это кладбище?
- Нет, - коротко ответила девушка и последовала дальше не оборачиваясь.
Макс растерялся, но все же решил идти до конца. И вот они уже петляли короткими тропками между памятников, крестов и надгробных плит. Могильные оградки так и хватали Макса за штанины своими металлическими завитками. Несмотря на утренний час и приветливое солнце, стало отчего-то жутко. В ветвяз долговязых деревьев хрипато закаркала ворона. Алена почему-то остановилась.
- Мы пришли! - радостно сказала она.
Тут Макса словно ударило током - знакомое место! Ведь здесь похоронены его, Макса, бабушка и дедушка! Как он мог забыть! А он уже столько лет не ходил попроведовать могилки!
- Ты опять в своем стиле, да? Это мои родственники, ну и что с того? Живым надо жить и наслаждаться, я ж тебе много раз говорил! Гулять, любить друг друга! А ты мне все нравоучения преподносишь!
- Кстати твои бабушка и дедушка - прекрасные люди, и поверь, они могли бы тебя многому научить.
- Да не надо меня лечить и учить. Я сам разберусь. И вообще что-то в сон потянуло, хватит блуждать тут, пойдем я тебя провожу.
- Спасибо, больше не нужно!
- Как, ты остаешься у предков, с костями говорить будешь?
- Кости лежат ровно и видят цветные сны, зимой и летом, с осени до весны. Люди, когда умирают, слагают свои стихи, они еще просто не знают, что времени вопреки, они остаются живы, и даже еще живей, чем были они когда-то при жизни, в бездушной могиле своей.
- Хватит, я ухожу. И не приходи больше к клубу, ты мне надоела. Прощай!
- До свиданья!
Макс, развернувшись, стремительно пошел прочь от проклятых могил, но не расчитал шага, запнулся за чью-то оградку, упал и больно ударился о камень.
- Черт! Помогла бы хоть! Алена!
Но девушка не ответила. Когда он с трудом поднялся, на прежнем месте ее не было.
- В прятки играет, сумасшедшая, - выругался он.
Но тут взгляд его упал на каменную могильную плиту, с яркой фотографией прекрасной белокурой девушки. Алена счастливо улыбалась, а в глазах ее горели соблазнительные и манящие огоньки.
Не такой, совсем не такой Макс знал ее...
- Здравствуй! - просто сказала она безучастно, будто ничего не произошло.
- Прости меня, Алена, я не понимал тогда, - Макс легко поднялся со свежего могильного холмика, закиданного ельником.
- Почему ты мертвая как живая? Или - мы? - и он оглянулся на свою свежую могилу, - я не так себе все это представлял, вернее, совсем не представлял. Я не думал, что могу умереть! Никогда не думал! Что же теперь я, что теперь мы будем делать?
- Как это что, Макс? Мы - пойдем в клуб! - и Алена впервые за все время знакомства пронзительно засмеялась.
"Он произносил заветные слова любви, веры, надежды; он возвещал таинство искупления, он говорил о том, кто соединил в себе все страдания человека; он говорил о высоком созерцании божества, о мире душевном, о милосердии к ближнему, о братском соединении человечества, о забвенни обид, о прощении врагам, о тщете замыслов богопротивных, о беспрерывном совершенствовании души человека, о смирении пред судьбами всевышнего, он молился об убиенных и убийцах, он молился об оглашенных, о предстоящих!". (с) Одоевсикй В.Ф. "Бал".