Номер был в том старом здании с облупленной штукатуркой. Комната находилась в самом конце длинного коридора, но пройдя сквозь смрад помойных ведер, несвежего белья в тазах и коричневых разводов на обоях в цветочек и открыв дверь, я чувствовал волну свежести и удовольствия, окатывавшего меня как во сне. Балкон этой комнаты был закрыт от шумной улицы с вечно стреляющими глушителями машин, взятых напрокат журналистами, торгашами и просто туристами, приехавшими посмотреть на так называемые выборы президента, и визжащими двигателями мопедов, которые, не смолкая, оглушали улицы до самого рассвета. Этот балкон, казалось, плыл в зелёных волнах крон деревьев, покачиваясь, овеваемый волнами запахов и приглушенных звуков сада. Вечерами было совсем неплохо сидеть здесь и пить, стараясь отдохнуть от шумной толпы, визжащих женщин, орущих друг на друга полицейских и угрюмых лиц детворы в замызганных рубашках-поло с именами футболистов на спине, покрытых пылью задворок, и воняющих на жаре помоек.
Порывы ветра по утрам приносили в комнату запахи из апельсиновой рощи неподалеку, так что там всегда казалось свежо, даже если я ложился спать в шестом часу утра спустя бутылку рома и может сотню сигарет.
Прибыв в город одним из множества туристов, я выбрал старый непопулярный отель, построенный в колониальном стиле. Как и все здания вокруг, он был совершенно не похож на современные высокие отели из бетона и стекла. Его давно никто не ремонтировал и горячий влажный воздух острова, разъедая штукатурку, заставлял потеть, казалось, даже тараканов в кладовой кухни.
Все надежды были лишь на ветер, который прогонял смог дизельных генераторов, вонь полузатопленного подвала и сильные запахи кухни с первого этажа. Сидя за столом у открытой двери балкона, я мог писать лишь в минуты, когда налетал ветер, а всё остальное время лист бумаги покрывали лишь капли пота и следы от донышка стаканов с выпивкой вместо моего не слишком ровного почерка.
Мой отец всегда говорил мне, что в жару невозможно курить и пить, и, живя в его доме, я соглашался, скорее из нежелания экспериментировать. Однако тут мне удавалось с зажженной сигаретой и стаканом рома в руке строчить на пожелтевших листках с выцветшей от лежания на солнце эмблемой отеля. Сейчас, мне кажется, из всего написанного тогда наиболее яркими были стилистические ошибки, а также явные заимствования у других авторов.
Из былого великолепия отель сохранил лишь цены на еду и выпивку, поэтому питался я исключительно на пляже, где торговцы в том месте, где песок пляжа, слегка перехлестывая асфальтовую полосу и смешиваясь с затоптанной травой, ежедневно готовили на огне свежую рыбу и креветок, а рома и сигарет вдоволь продавалось в переулках у баров и на окраинах трущоб. Я всегда находил торговцев рыбой то в тех, то в иных местах, всегда в разных, всегда немного иначе. Во всяком случае, так мне казалось от неумеренных порций рома по ночам. Так или иначе, я покупал у них свежую, ещё горячую, поджаренную до хрустящей корочки рыбу и лепешки и, сидя прямо на песке пляжа, ел с завидным аппетитом, свойственным утреннему похмелью. Поев, я спускался к океану, чтобы обмыть руки в кромке набегающей пены волн.
- Вас когда-нибудь убьют в тот момент, когда вы будете покупать у них ром или что-то другое - предостерегал меня бармен отеля.
-Спасибо Вам, что переживаете за мою безопасность.
-Я переживаю не за Вас, а за свои чаевые, - бурчал этот крупные латинос, отходя к другому краю потертой стойки, избитой понизу бесчисленными отметинами - следами ботинок прежних посетителей бара.
В бар отеля меня влекли многочисленные вентиляторы, установленные явно как раз с целью привлечь больше людей из жары в сумрачную прохладу бара. Когда бы ни спустился я туда для передышки перед рывком по удушающей жаре за выпивкой, в углу стойки, где она примыкала к стене, всегда сидел джентльмен в белом костюме-тройке, прямой и серьёзный, без наносного апломба, который сразу чувствуешь, взглянув на иных редких посетителей того бара. Его седые усы наводили на мысль о том, что он, должно быть, военный в отставке, поддерживающий привычную выправку офицера и в гражданской одежде. Высокий рост его был заметен даже тогда, когда он сидел, касаясь двумя пальцами ножки бокала с маргаритой, стоявшего перед ним. И хотя в баре он проводил, казалось, весь день, хоть сколько-нибудь пьян он не был никогда. Он очень заинтересовал меня с первого взгляда, но, признаюсь, я все время немного робел от его невозмутимого и непроницаемого взгляда, которым он изредка окидывал зал и стойку. В остальное же время я был слишком пьян, чтобы пытаться завести с ним интересную для нас обоих беседу.
Выборы президента неумолимо приближались, и напряжение на улицах росло. Я все чаще покупал ром у одного торговца во дворе, неподалеку от площади мэрии. То был молодой парень, мулат 20-ти лет, высокий, с правильными красивыми чертами лица и спортивной подтянутой фигурой. Изо дня в день он тут же во дворе гонял мяч или курил, прислонясь к покрытой пятнами и трещинами штукатуреной стене дома. Среди местной публики он выделялся тем, что всегда носил исключительно чистые белые кроссовки, в то время как остальная его одежда была далека от идеальной чистоты. Всегда приветливый, он, казалось, доволен жизнью, хотя жил он бедно, а кроме продажи рома других заработков, по его словам, у него не было. Предметом его гордости и, по-видимому, неустанного бдительного внимания были его белоснежные кеды.
-Американские! - часто хвастал он, замечая мой удивленный взгляд. Как ему удавалось содержать их в идеальном состоянии, для меня это и сейчас остаётся загадкой.
Стопка исписанных листов в ящике моего стола в номере становилась все больше, однако никакого прогресса я не видел. Все больше я отрывался от работы и глядел с балкона на порядком облупленную штукатурку соседних зданий, уставшие от зноя пальмы, печально покачиваемые порывами ветра.
День выборов наступил неожиданно разве что только для меня. Выйдя на улицу, я не ощутил той атмосферы шумного приготовления, что царила здесь предыдущие дни. Лишь замершее ожидание. Это ожидание проскальзывало на озадаченных лицах прохожих, встречавшиеся мне по дороге туристы, всегда неуместные и шумные, в те несколько часов были даже через чур собраны и предупредительны. Весь город будто подобрался, казалось, что стены домов чуть подрагивают, как взволнованная гончая, напавшая на след. Это ощущение дополняли вывешенные всюду полотнища с цветами государственного флага, хлопавшие на налетавшем ветру.В очередях в избирательные участки люди лишь приглушенно разговаривали вопреки своему обычно шумному поведению с криками детей, бранью и взрывами хохота. Жизнерадостность не пропала - она как будто спряталась глубже, под маску серьезности. Жители, казалось, попали на премьеру спектакля, о котором много слышали, но все равно ничего в нем не понимают, а лишь ходят нарядно одетые и с серьёзной миной, чтобы не ударить в грязь лицом перед более просвещенными соседями, коллегами и друзьями. Работники избирательных участков в новенькой форме и начищенных ботинках и туфлях чуть свысока поглядывали на посетителей, чувствуя, по-видимому, своё превосходство новообращённых мелких чиновников перед простыми людьми. Проголосовав, люди все так же серьезно выходили из участков, и спокойно отправлялись по домам или в кафе, где спокойно разговаривали. Лишь изредка кто-то проскальзывал по улице на стреляющем мопеде или скрипящем рыдване, воспринимаемый всеми вокруг как нарушитель спокойствия. Я чувствовал себя второстепенным героем какого-то вестерна - тихие пустынные улицы, молчаливые люди, спешащие укрыться в тени. Не хватало лишь перекати-поля, скачущего по прихоти ветра поперёк улицы.
К вечеру участки опустели. Сидя на улице в тени навеса с бутылкой пива в руках, я наблюдал, как простые бортовые грузовики, кое-как крытые порванным брезентом начали объезжать участки, где усталые работники загружали в них разномастные брезентовые мешки с бюллетенями. Перекинувшись парой слов с водителем, они уходили в темноту участка, чтобы через пару минут выйти, сбросив свое облачение, и смешаться с улицами и ночью, стремительно накрывавшей притихший в ожидании город.
Отказавшись от своей всегдашней порции рома и ограничившись лишь парой пива в маленьком кафе неподалёку от отеля, я отправился в номер и засел за работу. Однако ничего не клеилось и, смахнув скомканные никчёмные листы с кровати, одурев от доносившегося с улицы стрекота дизельных генераторов, я лег спать.
Утро словно взорвалось на улице и в моей голове. Громкая музыка, возгласы, крики - все это разом выдернуло меня из беспокойного сна, обрушившись на город с первыми лучами рассвета. Весь отель ходил ходуном, в фойе было не протолкнуться. Выйдя на улицу, я вначале чуть не захлебнулся в этом неистовом потоке людей, машин, велосипедов и мотоциклов. Все кричали, размахивая руками, в восторге орали друг на друга, хлопали по спинам и плечам, обнимались. Стрекот петард и самодельных хлопушек дополнял какофонию из криков, смеха, гудков, стреляющих глушителей и нарастающего вопля, объединявшего всех вокруг.
Я, продираясь через толпу, устремился к газетному киоску, но газеты все были расхватаны, а сам продавец сидел за прилавком с бутылкой пива и не обращал на мои вопросы никакого внимания. Я решил разузнать, чем закончились выборы, у парня - торговца ромом, однако, когда я все таки добрался до двора, там всё было запружено людьми, а самого продавца я так и не сумел разглядеть ни во дворе, среду толп, сновавших туда и сюда, ни на окрестных улицах.
Вернувшись в отель, я взял стакан разбавленного рома в баре и поднялся по лестнице на террасу, выходившую на главную улицу. Фойе уже опустело, а толпа текла одну, известную только ей, сторону. Я спросил у бармена, курившего рядом:
-Куда все направляются? Что за паломничество?
-Все идут слушать речь президента к его резиденции.
-А кто победил на выборах?
Бармен странно взглянул на меня и, широко улыбнувшись, как хорошей шутке, ответил:
-Вы будто и в правду не знаете, кто мог победить на этих выборах. - Он весело засмеялся и отправился внутрь, оставив меня одного на террасе, покрытой осколками стекла, пустыми бутылками и измятыми картонными стаканчиками для выпивки.
Я попробовал прорваться к резиденции, чтобы хотя бы посмотреть на нового президента, однако даже близко подобраться не смог - все вокруг было забито толпой, праздновавшей его успех. Оставалось только вернуться в отель, пить ром по жутким ценам и слушать речь по радио. Меня порадовал голос президента - сильный, с великолепной дикцией, уверенно говоривший о единственно верном пути, по которому будет двигаться страна, о потоках туристов, об электричестве, газификации, ремонте дорог, налогах, улучшении медицинского обслуживания, образовании и так далее и так далее. Все то, о чем говорили все главы государств во всём мире во все времена. Его убедительная речь закончилась призывом продолжить веселье и отпраздновать "победу справедливости и светлого будущего". Окончание речи было встречено радостными воплями толпы, и карнавал начался.
Такого безудержного веселья я не видел никогда. Толпы людей, танцующих под барабанный бой и оркестры, разместившиеся по всему городу, реки выпивки и содрогающиеся от воплей здания - все вокруг пустилось в пляс. Во всей свалке участвовали так же и туристы, многие из которых, не в силах выбраться из обезумевшей толпы, падали на землю и молились о том, чтобы их не затоптали. Ни одного полицейского не было видно вокруг - лишь толпы пляшущих в экстазе людей. На пляж я попасть и не пытался - по радио объявили о надвигающемся шторме, однако, по словам бармена, пляж все равно будет забит толпой до тех пор, пока "десяток человек в море не смоет".К вечеру на площади перед отелем, прямо посреди толпы был зажжен большой костер, осветивший все вокруг: здания, флаги, людей носившимися вокруг костра с бутылками в руках.Карнавал совершенно вышел из под контроля, если даже его кто-то контролировал вообще был. Я отважился-таки отправиться в знакомый дворик после того, как бармен объявил, что закрывается на сегодня, чтобы купить ещё выпивки. Удивительным было не только то, что бар отеля закрылся, но и то, что джентльмена в костюме я за весь день так и не увидел. Мне подумалось, что он решил не показываться на улице и в баре во время такого бардака, если вообще не убрался с острова подальше.
Увернувшись от увлекающей за собой толпы, скачущей вокруг костра, который все больше разрастался, я вдоль стены как вор прокрался во двор, но ещё издали почувствовал неладное. Шум бьющегося стекла, крики и стоны доносились из подворотни. Прорвавшись сквозь пьяное заграждение из туристов, многие из которых стояли, без сил привалившись к стенам и друг другу, я увидел большую драку, окруженную разгромленными ящиками с выпивкой. От этой свалки с бутылками награбленного в руках разбегались, чуть пригнувшись, местные и туристы, защищая драгоценный ром руками так, как мать защищает своё дитя от опасности.
В самом эпицентре драки я заметил знакомого продавца, который короновал ближайшего противника пустой коробкой из под рома, а затем принялся выколачивать дурь из его напарника, хотя определить, кто тут за кого было совершенно невозможно. Пока он орудовал кулаками, предыдущий противник снял с головы коробку и кинулся ему на спину. Я рванулся к нему, наступая на лежащих без сознания людей, однако спустя секунду что-то сильно врезалось мне в голову. Я припал на одно колено и с недоумением уставился на пустую бутылку из под пива. Её метнул негр-верзила с выпяченными губами и налитыми кровью глазами, пробиравшийся ко мне сквозь свалку и оравший что-то про "проклятых гринго". Я кинулся к нему навстречу, припоминая уроки бокса, но был сбит с ног его техничной серией. Я попытался встать, но ноги разъезжались на жиже, в которую превратилась плотно утоптанная земля от разлившегося повсюду рома, а мне на спину обрушился с треском пустой деревянный ящик. Я почувствовал, как что-то теплое заливало мне ухо. Верзила тем временем рывком поставил меня на ноги и стал отвешивать мощные удары по лицу. От части мне удавалось увернуться, но большинство все же достигла своей цели, и я вскоре вновь повалился на землю. Кто-то наступил мне на кисть левой руки, и я не успел завопить от боли, как последовала пара ударов ногой по рёбрам, но вскоре верзилу что-то отвлекло и моё унижение прекратилось. Перед тем как потерять сознание, я увидел, что моего знакомого повалили на землю и принялись охаживать ногами. Я заметил, что его белоснежные кеды покрыты грязью и свежими пятнами крови, и подумал, что он сильно расстроится, ведь они были предметом его нескрываемой гордости. Потом все померкло.
Придя в себя, я не мог определить, сколько прошло времени, однако драка вокруг закончилась, а карнавал продолжался, не замечая этих потерь. Голова раскалывалась от пронизывающей боли, в глазах все периодически двоилось. Стараясь не думать о своём состоянии, я встал и только тогда заметил, что идет дождь. Продавец рома сидел на единственном целом ящике, босой и тупо смотрел в землю, держась руками за голову. Я окликнул его и он, с трудом подняв голову, попытался улыбнуться мне разбитыми губами. Его лицо было сильно изуродовано, но мне подумалось тогда, что и я не в лучшей форме. Он со стоном приподнялся, приоткрыл крышку ящика, на котором сидел и, вытащив чудом уцелевшую бутылку рома, протянул её мне. Я начал протестовать, но он, все так же беспомощно пытаясь улыбнуться, сказал:
-Дезинфекция. Доктора сейчас не найти.-
Я взял бутылку и только в тот момент почувствовал, что мои руки изрезаны осколками стекла. Я посмотрел на его босые ступни, он проследил мой взгляд и пошевелил пальцами ног, меся раскисшую от дождя и рома землю.
- Жаль твою обувь.
- Все будет в порядке, они американские.- Он снова попытался улыбнуться.
- Из-за чего все началось?
Парень лишь слабо покачал головой.
Разбитый нос и губы сильно кровоточили. Костяшки болели, рука, на которую кто-то наступил, была словно окутана ноющей болью, не дававшей сжать её в кулак. Я с трудом удерживал порезанными ладонями бутылку, чувствуя, как кровь из разбитого носа стекает в горло, но сплевывать её не было сил. Карнавал перешёл все мыслимые пределы. Улица превратилась в реку битого стекла и мои шаги могли бы сопровождаться жутким треком лопающихся под ногами осколков, если бы не шум и крики гуляк вокруг. Я снова крался вдоль стен, обратно к отелю. Минуя один из переулков, я краем глаза заметил какое-то движение на земле. Чуть присмотревшись, я увидел мужчину и женщину, занимавшихся сексом прямо в грязи, под усиливающимся дождём. Добравшись до отеля, я взбирался вверх по лестнице, проглатывая слюну с кровью, задыхаясь от сгустившейся жары и духоты. Добравшись по тошнотворно-красному коридору до номера, я заперся от всего этого мира, от грязи, от орущей толпы, и, стараясь игнорировать боль, вливал в себя ром, порцию за порцией, до тех пор, пока не стал готов взглянуть на себя в зеркало. Разбитые губы и нос, глубокий порез на голове, заливший уже свернувшейся кровью висок и ухо, синяки и ссадины по всему лицу. Я сбросил с себя грязную в крови и глине одежду и через боль принял душ, смывая с себя пот, грязь и запекшуюся кровь. Затем я, не одеваясь, сел в кресло и продолжил пить, глядя на дождь. Я заметил через некоторое время, что порывы ветра не доносили до меня запаха апельсинов, а лишь запах дыма с площади и океана, казавшегося таким далёким из-за отделявшей меня от него беснующейся толпы. Глядя на стекающие по оконному стеклу струйки воды, я изредка прикасался кончиками пальцев к разбитой губе. Боль была словно женщина, сон которой я не хотел потревожить своими прикосновениями. Дождь сулил утреннюю прохладу и свежий не успевший нагреться ветер. Я вспоминал как раньше манили меня прогулки под дождём - казалось, они смывают все эмоции и мысли: страх и радость, гнев, гордыню, унижение, оставляя тебя как свежий лист, слегка подпорченный следами старой линовки. С каждой новой порцией рома боль уходила все дальше, но унижение, нанесенное верзилой, никуда не делось, а только крепло желание отомстить. Найти и уничтожить этого подонка. Я понимал, что так действует алкоголь, но мысль о мести не отступала, прорываясь сквозь воспоминания и мысли.
"Тебе пора сваливать отсюда. Это черти чуть тебя не убили сегодня. Черт его знает, что этот ублюдок задумает завтра. Выследит и убьёт меня как собаку. Зарубит мачете. Нужно сваливать. Неизвестно ещё, что это за новый президент. Возможно скоро отсюда и не выберешься без специального разрешения и кучи долларов в кармане. Я попал в западню и должен выбираться. Пора сваливать, друг".
В комнате все двоилось, рука со стаканом подрагивала, да и все моё тело, охваченное мелкой дрожью, подсказывало, что нужно выбираться и как можно скорее. Наконец, я осушил бутылку, встал и, сделав несколько неверных шагов, повалился на кровать.
"На сегодня с тебя хватит, друг" - подумал я за мгновение до того, чтобы отключиться.
....Вдвоем мы двигались по берегу океана. Океан шумел, а песок был слежавшийся и холодный. Мы были одеты довольно тепло, у меня на плече висела грязноватая брезентовая сумка, у тебя на шее был бардовый теплый шарф.
Впереди и позади нас их песка выступали бетонные конструкции, одни были частично источены водой и ветром, другие казались нетронутыми, будто возведенными только что.
Ты попросила меня подняться на одну из этих конструкций, по виду она напоминала огромный обеденный стол, ножки которого утопали глубоко в песке. Поверхность его слегка кренилась в сторону моря.
Я поднялся сам и помог взобраться тебе. Мы опустились на бетон, я поставил брезентовую сумку рядом.
-Что ты видишь?- спросила ты.
-Только небо,-ответил я, глядя вверх на затянутое серыми облаками с редкими просветами небо. Я знал, что это правильный ответ.
В обе стороны, на сколько хватало глаз, вдоль берега тянулись эти гигантские эскизы былой кипучей деятельности человека, некогда служившие некоей цели, но теперь брошенные, тонущие в песке и в начинающемся приливе.
Пока мы сидели, глядя на постепенно проясняющееся небо, из-за соседней бетонной коробки появилась компания молодых людей и девушек. Они смеялись и подначивали друг друга, а потом подошли и сели у подножия нашего "стола".
Я знал, что в у нас в сумке есть вода, и предложил им глоток, но они лишь засмеялись.
-Ты ведь помнишь, что от себя не убежать? - сказала мне ты.
-Помню.
Очнулся я несколько часов спустя, но даже открыть глаза или сделать глоток воды из стакана на столике у кровати казалось непосильной задачей. Мучительная ночь не прошла, она поселилась во мне, продолжая сверлить мозг болью и раздражением. Спустя минуты или часы дремоты мне удалось кое-как собраться с силами и выйти на улицу, слегка пошатываясь и пытаясь заслониться здоровой рукой от ослепляющего солнечного света. Ночной разгром имел поистине фантастические масштабы, но уборкой уже занимались, а машины и мотороллеры сновали взад и вперёд прямо по остававшимся осколкам стекла и мусору. Я пошёл вниз по улице, стараясь не глядеть на встречных, но моё разбитое лицо никого, кажется, не интересовало. Солнце жгло немилосердно, ведь утреннюю прохладу, о которой так мечталось ночью, я провел в своих странных сновидениях. Я не надеялся купить выпивки, но мне нужно было повидать того парня с ромом. Вдруг я понял, что так и называл его - парень с ромом, все время, не удосуживаясь даже узнать, как его зовут.
Он сидел во дворе все на том же ящике, груда мусора, оставшаяся после ночной драки, вызывающее вздыбилась в углу. В его руках я увидел его кеды. Они не были столь же белоснежными, как раньше, но ему удалось отчистить их почти до идеального состояния. Он поднял на меня глаза, и я понял, что он всю ночь занимался своей обувью, совершенно не подумав как-то обработать раны на лице. Выглядел он ещё хуже - губы раздулись, ссадины и порезы на лице я были окружены тонким слоем запекшейся крови, а левый глаз почти полностью был налит кровью и заплывал.
-Извини, друг, ром закончился. - негромко произнес он, чуть шевеля разбитыми губами.
-Я пришел повидать тебя. Кажется, твоя обувь ничуть не пострадала.
-Ещё как пострадала, но я постарался, да-да, - он довольно покивал головой собственным словам.
-Тебе нужно и о себе позаботиться.
Он что-то пробормотал в ответ на испанском, но я не стал переспрашивать. Как и не стал выяснять, из-за чего началась та свалка во время карнавала.
-Как тебя зовут?
-Панчо.
-Займись своим лицом, Панчо.
-Как скажешь, - пробормотал он, надевая кеды. Я бездумно наблюдал, как он завязывает шнурки - совсем не так, как завязывал их я. Панчо разглядывал с гордостью свои кеды, а затем, хлопнув ладонью по их белому упругому боку, произнес: "Американские!".
-Удачи тебе! - и повернувшись, я вышел из двора, не дожидаясь его прощания.
Я шел, уже не замечая слепящего солнца и иногда таращившихся на меня туристов, обратно к отелю. Похмелье никуда не делось, а рыскать по воняющим переулкам в поисках других уцелевших во время карнавала торговцев у меня не было ни сил, ни желания. Я все думал о том, что точно такие же кеды я действительно видел в обувных лавках в Нью-Йорке. Правда, на подошве у них было выведено: Сделано в Китае.
Я вошел в прохладную тьму лобби. Никогда я ещё не был так рад возвращению в этот немыслимо дорогой по местным меркам бар. Кое как взгромоздившись на стул, я уставился на потертые доски пола за стойкой. Из оцепенения меня выдернул голос бармена:
-Вы пострадали во время карнавала, сэр? - произнес он без тени сочувствия.
-Да, не поделил девушку с другими туристами.
-Представляю, как выглядят они, если и на Вас жутко смотреть.
-Ага, спасибо. Джин с тоником. Льда не жалеть.
Он смешал напиток и поставил его передо мной. Я попытался обхватить стакан пальцами травмированной руки, плохо слушавшимися меня, и сделать пару глотков. Прохлада кусочком льда сначала обожгла только заживавшие губы, затем я почувствовал приятное тепло и спокойствие. Запах джина прогонял тревогу.
-Могу посоветовать очень хорошего врача. Тут неподалеку. - Голос доносился до меня будто издалека. Я повернул голову и увидел джентльмена в костюме тройке. Я глаза были устремлены на меня.
-Добрый день. Вам, насколько я могу судить, сильно досталось, -произнес он.
-Спасибо, я в порядке.
Он поднялся со своего стула и подошел ко мне. Я жестом пригласил его присесть. Бармен взял его бокал и переставил ближе.
-Джеймс Фрэнсис Хантер, - представился он.
-Дениэл Скотт. Рад познакомиться, мистер Хантер.
-Зовите меня просто Джеймс.
-Что ж, Джеймс, я к Вашим услугам - я насколько мог дружелюбно улыбнулся ему в ответ.
-Вам точно не нужен доктор?
-Антисептические свойства местного рома творят чудеса.
-Я могу прислать Вам чистый спирт, если хотите.
-Благодарю, я в порядке.
-Ваше здоровье, - он поднял свой бокал.
-Спасибо, - я салютовал ему своим стаканом.
Его голос казался мне смутно знакомым, будто я слышал его не один раз. Я подумал, что это и неудивительно, ведь этого человека я не раз видел в баре.
-Чем Вы занимаетесь, Дэн? -спросил он после некоторого молчания.
-Я в отпуске. Нечто вроде туризма. А Вы, Джеймс?
Он внимательно посмотрел на меня. Я перехватил удивленный взгляд бармена.
-Я до недавнего времени занимался местными табачными фермами. А со вчерашнего дня - новоизбранный президент.
Я удивленно смотрел на него. Потом перевел взгляд на напряженное чуть побледневшее лицо бармена. Потом взглянул на свой пустой стакан.
-Мигель, налейте моему другу,-обратился Джеймс к бармену. - Не верите? Мигель может подтвердить. - Он усмехнулся, когда подошедший бармен поставил передо мной новый бокал.
-Поверить действительно трудно, когда сосед по барной стойке оказывается президентом страны. К тому же Вы не...
-Не похож на местного? Это правда. Но это не имеет значения.
-И Ваших портретов я нигде не видел. Ни агитационных плакатов, ничего.
-Потому что здесь, - он сделал легкий ковок в сторону выхода, - это не имеет никакого значения. Местные наслушались лозунгов и насмотрелись на плакаты. Я действовал совсем по-другому. И оказался прав.
-И в чем же секрет?
Он допил маргариту и кивнул бармену, хотя тот, не дожидаясь приказаний, уже готовил новый коктейль.
-Секрет в слухах. Местные жители не доверяют громким лозунгам. Они живут в тесном мирке и доверяют соседям. Я столкнулся с этим ещё на плантациях, когда пытался лечить рабочих от малярии и дизентерии. Они не доверяли врачам в белых халатах. Зато грязные завшивевшие знахари их вполне устраивают. Я сыграл на этом. Распуская слухи, здесь можно добиться значительно большего, чем выкрикивая что-то с трибуны. Ведь слушают они только мою иннаугурационную речь.
-Это невероятно. Победить на президентских выборах с помощью сарафанного радио?
-Именно так.
-Я не понимаю.
-И никто не понимает. Все эти выборы - просто фарс. Эти ребята, не обижайся Мигель, просто кучка бездельников, которым лишь бы пить ром, смотреть на девок на улице и курить трубки или сигары. Местный климат приучил их, что банан или кокос так или иначе сам упадёт с дерева, нужно просто подождать некоторое время. Вот и президент им нужен такой же. Тот, про которого им расскажу соседи. Сидящий в баре, попивающий коктейли. И совсем неважно, что выглядит он как колониальный землевладелец начала 20-ого века.
Теперь была моя очередь усмехнуться.
-Но в чем Ваш интерес? Раз тут все так запущено и глухо.
-Интерес в том, что я могу создать здесь базу для дальнейшего процветания моего табачного бизнеса, друг мой. Ну и интересно иногда побыть президентом. Хоть и одного острова. - Его ослепительная улыбка почти заставила меня поверить в его слова.
Мы расстались через пару часов. Разговор шел обо всем, кроме политики, выборов и его дела, и в итоге он, хлопнув меня по плечу, и, игнорируя мои протесты, заплатил за нас обоих. Я вернулся в номер уже затемно и, наскоро приняв душ, лег спать. Ночью меня мучали кошмары. Усмехающийся президент рукой в белоснежной перчатке угощал меня напитком из крови и давленных табачных листьев в хрустальном бокале, а окружавшие меня мулаты с бегавшими у них по головам гигантскими тараканами и блестящими мачете в руках мрачно наблюдали за тем, как я пытаюсь выпить это месиво. Тошнота подступала к горлу, а президент протягивал мне платок. Я вырвался из сна и бросился в ванную, где меня начало неудержимо рвать.
Утром я собрал свои вещи, расплатился с портье внизу и сел на чуть подпорченный влажностью диван в ожидании заказанного такси. На такси я добрался до аэродрома. По дороге таксист все время что-то лопотал мне, смеялся и дико жестикулировал, часто отпуская руль, в результате чего мы чуть не сбили парня на мотороллере, зазевавшегося на перекрестке. Отборная ругань понеслась со всех сторон, но мы уже миновали перекрёсток и рванули по дороге, обсаженной пальмами, мимо хибар, сколоченных из кровельного железа, и низких заборов ферм.
Аэропорт располагался на небольшом плато, возвышавшемся над островом, и я знал, что каждый день около 4-х отсюда отправляется самолёт до Буэнос-Айреса, где я мог пересесть на рейс в любую точку мира. Толкотня и вопли пограничников уже не оглушали меня так, как в первые минуты моего прибытия сюда. Пограничник долго смотрел на мою разукрашенную физиономию, но все же пропустил без лишних вопросов. Хотя какие могли быть вопросы, если таких жертв празднества было больше половины из всех пассажиров, собиравшихся покинуть остров.
Рядом со зданием аэропорта я успел прихватить бутылку рома у торговца и спустя полчаса уже сидел в самолете, глядя как туристы и местные жители побогаче располагаются в салоне. Тряский разбег по полосе, и я почувствовал, как мы начали набирать высоту. На минуту весь остров я видел как на ладони из иллюминатора, но затем самолет начал поворачивать в сторону материка, и крыло закрыло прекрасный вид. Я сунул руку под сиденье в свой рюкзак из грубой крепкой материи, достал и откупорил бутылку.
"За подлинный рай",- подсказал мне внутренний голос, и я сделал длинный глоток.