Юнгам дальних морей и

Отто Вейнингеру

1.

Было то в давние времена, когда люди, приходя в гости друг к другу, говорили с порога: мир дому вашему, а уходя не завидовали, потомучто завидовать было нечему, кроме, разве что, пышно цветущих маёров, что произрастали при входе на садыбу - так они произрастали у всех - да, висящих на кольях плетня, крынок, писаных Панасом в соответствии со вкусами селян. На одной такой крынке, бывало, умещалось до семи петухов величиной с вола каждый, а еще дородный казак - сидящий на коне, непременно в яблоках - тримающий в руках непокрытую молодку с коралловым намистом на пол груди (мечта всех малоросских девчат), что сидела скромно, алея щеками, держась одной рукой за гриву коня, а другой, как и полагается, придерживая коромысло с двумя ведрами, в одном из которых было молоко (так складно Панас дорисовывал его уже после обжига побелкою известковою), а в другом - сивушный самогон, что считался символом крайнего достатка, являя собою незаменимость в деле купли-продажи наравне с денежными знаками, которых, бывало, люди не видали по году, а то и более. Случалось, присутствовали на таких крынках также и гуси в немеренном количестве (бывало, что и до семнадцати голов к ряду), и волы (но не более трех, потому как велики больно), и подсолнухи, и кусты калины - в цвету ли, с ягодами ли - и румяные тёщи в кирпатых платках, и голубые озера и много-много прочей предметности. А бывало, что уж совсем почиталось всеми за мерзость, рисовал Панас чертей. Редко и не от себя, если только под заказ такой, как в прошлом году случился, когда проезжала мимо барыня одна. Увидала та барыня крынки на плетнях и давай хохотать, непонятно чему, а потом и говорит:

-Кто же это чудо такое малюет?

Показали ей на Панаса, который стоял чуть поодаль, пиная ногой плетень от скромности. Вот она, измерив его взглядом лукавым, и спрашивает:

-А мне намалюешь?

-Намалюю, - отвечал ей Панас, все так же пиная ногой плетень, а в руках помимо этого тиская шапку по той причине, что не знал куда руки девать, когда с барыней говоришь.

-Только мне, вместо всей этой хохломы, помести сюда чертей и нечисти всякой, да изобрази ее такой, какой она видится тебе.

Сказав это, барыня расхохоталась пуще прежнего.

Панас смутился и ответил, что ему-то, дескать, нечисть не видится в отличие от хромого Нечипора, но если на то воля ваша, так он пойдет к Нечипору и все про ту нечисть узнает.

-Сделай милость, - подмигнув, сказала барыня и три дня ждала пока Панас у Нечипора консультацию брал.

По истечение срока этого принес Панас крынку невиданную доселе и страшную такую, как если бы довелось купить на ярмарке гарбуз - тыкву по заморски - а по приезду, вместо гарбуза, обнаружить в мешке тело покойного свояка, у которого занял пятак три года тому да так и не отдал, потому как просахатил его на пряники девкам. Кто ее бачил ту крынку, тот до сих пор в разговоре нет-нет да и вспомнит ее недобрым словом, поплевав через плечо, а сверх того еще и Панаса укорит. Но Панас тут совсем не при чем, потому как заместо чертей и нечисти намалевал он на крынке - как он поведал про то лишь некоторым, кто в состоянии был понять его - духов, хоть и страшных видом своим, но вполне порядочных и более того, помогающих людям слышать Бога. Такие бывают, оказывается, хоть на лицо вылитые черти. Даже барыня подвоха не заметила и уехала довольная, как с ярмарки. Но черт бы их побрал крынки эти. Отступили мы не на шутку от нити повествования нашего.

2.

Так вот. В те давние времена, о коих речь - а речь мы ведем о семнадцатом веке, если кто еще не понял - ехал на гнедом скакуне по степям малоросским молодой господин. Ехал издалека, то ли согласно желанию посетить места дивные, ранее неведомые, то ли с иными намерениями - по виду того не сказать было; знамо одно, по предчувствиям и сообразно с направлением его движения, ехал он из самой великоросии. Люди потом привирали, что был он родом из страны иудейской, потому что умен был, как сыч, и на Бога полагался уж больно особым образом, словно испытуя Его каждым словом своим, каждым жестом и взглядом, но нам до этих басен дела нет никакого, тем более что спустя время нашли люди опровержение его иудейскому происхождению незыблемое и красноречивое; но позже об этом.

Ехал, значит, этот господин на гнедом скакуне, в странного вида голубых штанах до того истертых на коленях, что стыдно взглянуть, ей-богу, и в клетчатой косоворотке не менее странного вида у которой застежки не на боку, а посередине и воротник углами оттопыривается на две стороны. Более из одёжи ничего на нем не было одето, окромя, конечно, ладных узорчастых сапог с острыми носами и длинными вермишелинами по голенищу - ох и тонкую работу мастер приложил к ним - по которым, собственно, и ясно было, что вершник не какой-нибудь цыганский прощелыга, а самый, что ни на есть пан, как в малоросии выражаются.

Бог весть о чем думалось этому пану умной его головою, когда взирая по сторонам, впитывал он красоты незнаёмого края. Возможно, что был он неравнодушен к слову, тогда б в каждой кочке, в каждой травинке божьей должна была видится ему красота и поэтика народной мудрости. А возможно и другое, возможно, что равнодушен был господин этот к этому самому слову, к народной мудрости и к природной красоте в частности. И может даже, что конное путешествие это затеял он исключительно по служебным делам. Нас это, по правде говоря, интересует лишь в том определенном разрезе, что на момент, когда пан оказался у пруда близ села, он уже сам о себе ничего толком рассказать не мог, потому что про себя то он как раз ничего и не знал.

На тот момент, как тонкую фигуру его завидел издали Никифор младший, который пас стадо гусей недалече, пан был, как пить дать, уже и не в себе вовсе, хотя держался до воли по-пански, с тем ненавязчивым панским достоинством, которое либо есть, либо нет в человеке, но если уж нет, то его ни за какие тыквенные семечки не приобретешь.

Пан сидел на траве, а конь его поблизости щипал траву, когда Никифор, приказав гусям следовать за ним, остановился около. Кашлянув в кулак, как делал это всегда Никифор старший, Никифор младший звонким голосом произнес:

-И чего б я тут сидел без нужды? Разве б только гуси потикали и я не знал, где искать их.

Пан оглянулся. Лицо его выразило некоторое удивление, но поглядев с минуту на Никифора младшего, верхняя часть лица панского - тобто глаза и брови - стала вдруг строга, а нижняя - расплылась в улыбке. Никифор младший, босые ноги которого были по колено в засохшей грязи, пытаясь соединить обе части панского лица в единое целое, растерялся, но тут же снова кашлянул в кулак и сказал:

-Еще я бы тут сидеть стал, если б у меня память отшибло и я не знал куда идти дальше.

Пан перестал улыбаться и с некоторою подозрительностью оглядел окресности.

-Никифор. Младший. - Сказал мальчик, протягивая пану руку, столь же чистую, как и ноги его.

Гуси зашипели и мальчик цыкнул на них. Пан пожал протянутую руку и невесело вздохнул.

-Рад знакомству, Никифор. - Сказал он. - Лестно, что ты не побрезговал поздороваться со мною.

-А чего мне брезговаться, вы же не трупяк, что зиму в озере пролежал.- Ответствовал мальчик.

-И то верно. - Подтвердил пан. - Вот только я на твое приветствие ничем ответить не могу.

-Отчего так?

-Да так. Не помню я о себе ничего.

-Это как? - Удивился мальчик.

-Не знаю. Ехал-ехал и памяти не стало.- Признался пан.

-Памяти не стало? - Изумился мальчик и левою ногою почесал лодыжку правой ноги. - А куда она подевалась?

-Не знаю. - Сказал пан. - Выпорхнула, как ласточка и улетела. Я даже глазом моргнуть не успел.

-Знамо. Ласточки они такие... Прошлого году мы с Трофимом пытались поймать одну, силок из струны бандурной делали. Все зря. Не поймать ее было.

-То-то и оно. - Вздохнул пан, соглашаясь.

-А звать-то вас как? - Спросил мальчик.

Пан внимательно поглядел на Никифора младшего.

-Так ведь говорю же: не помню. - Сказал он. - Даже как звать меня не помню. Куда еду не помню...

-А-а! - Обрадовано закричал мальчик. - Так у вас память отшибло?!

-Ну, в общем, можно и так сказать. - Согасился пан.

Никифор младший присел на траву и сочувственно постучал пану по плечу ладошкою.

-Плохи ваши дела. - Сказал он, разглядывая мудреные сапоги пана.

-Плохи. - Согласился пан и тоже поглядел на свои сапоги.

-Судя по обувке вашей, вроде как вы не местный. - Сказал мальчик.

-Да я тоже так прикинул уже. - Подтвердил пан.

Некоторое время Никифор-младший молча разглядывал штаны и рубашку пана. Неожиданно поднявшись на ноги, он сказал:

-Нет, не помочь мне вам. Шли бы вы к Оксане.

-К Оксане? - Удивился пан. - Это куда?

-Та вы и Оксану нашу не знаете? Та ее ж все знают. - Быстро заговорил мальчик и глаза его от этого загорелись.

-Все знают, а я не знаю. - Сказал пан. - Ну рассказывай про вашу Оксану.

Никифор младший снова уселся на траву и как человек обладающий знанием, которым не обладает другой, с достоинством помедлил с ответом, а когда собрался ответ держать, вдруг растерялся.

-Оксана она такая... Такая... - Начал он, но слова от избытка восхищения не находились и мальчик расстроился.

Пан, заметив это, решил помочь мальчику.

-Чем же она занимаеться ваша Оксана? - Спросил он.

-Да всем. - Сказал мальчик. - Она людей лечит.

-Вот как? Как же она их лечит?

-Взглядом. Поглядит - и все. Считай вылечила. А если кто, на нее наговорит, так тому ужасть как плохо бывает, как бабе Палашке у которой руки отнялись опосля того, как она на Оксану плюнула.

-За что же она на нее плюнула? - Спросил пан.

-За то, что та не хотела дочку ее полечить.

-А почему же она не хотела дочку полечить, если она всех лечит?

-Потому что дочка та была Богу уготована.

-Это как же, Никифор? Растолкуй-ка.

-Я не растолкуйка. - Обиженно сказал мальчик.

-Да нет. Ты не понял, - сказал пан. - Я просто прошу тебя пояснить: откуда же Оксана знала, что дочка Богу уготована? Растолкуй - это слово такое. Все равно, что "поясни".

Никифор младший кивнул, затем пожал плечами и на лице его появилось выражение неописуемой загадочности.

-Не знаю. Только Оксана так всем сказала. И лишь только сказала, дочка та даже вещей не взяла, а сразу пошла к Богу и больше уже не приходила.

-Ну и история. - Сказал пан, поеживаясь. - Откуда же Оксана знала, что дочка Богу уготована?

Мальчик напустил на лицо еще большую загадочность и, вновь пожав плечами, сказал:

-Не знаю.

Потом задумчиво поглядел на голубеющее небо с мохнатой белой тучкой и, вздыхая, проговорил:

-Такая она Оксана.

-Да-а. - Протянул пан. - Она что - святая какая-нибудь?

-Не. - Засмеявшись сказал мальчик. - Я тоже так раньше думал, а когда Оксане об этом сказал, так она долго смеялась чему-то, а потом задумчива была долго и сказала опосля: вот тебе, Никифорка, первое правило этого мира - лишь тот высоко взлетит, кто низко упасть не побоится.

-Да-а. - Протянул пан задумчиво. - А что же еще ваша Оксана умеет, кроме как людей лечит?

-Ещё? Всякое. - Мальчик махнул рукой.

-Что значит "всякое"? - Не отставал пан.

-Ну всякое. - Отвечал Никифор-младший. - Может вот память вам возвернуть...

-Так уж и может? - Выказал недоверие пан.

-Может-может. - Подтвердил мальчик уверенно. - Может подсказать, где что лежит, если кто положил, да забыл потом куда. Может историю цикавую рассказать - заслушаешься. А может депешу ладную написать.

-Депешу?

-Ну да. - Сказал мальчик и, как бы в подтверждение своих слов, вынул из кармана коротких штанов своих вчетверо сложенную бумаженцию и потряс ею в воздухе. - А - вот! Прошлого году, когда мужики мельницу строили, заслан был к нам из другого села, что поблизости, шпиён. Никто об этом не догадался, если бы не Оксана. А она его на чистую воду в момент вывела, некоторое время изучала его молча, а потом с позором и депешею этою отправила в родную местность.

-Что-то в твоих словах, Никифор, сдается мне подозрительным. - Приостановил его пан.

-Что еще подозрительным? - Отозвался мальчик, прищуривая один глаз.

-А то, - сказал пан, - что если бы Оксана ваша гонца с этою депешею отправила в родную местность, то ты бы теперь не держал эту депешу в руках.

-А вот и продулись! - Торжественно воскликнул Никифор, радуясь тому, что пан облажался.

-Чего это я продулся?

-А того это. - Понизив голос, сказал мальчик и потряс листком перед лицом пана. - Депеша эта, чтоб вы знали и больше не спрашивали про то, была прошлого году отправлена вместе со шпиёном в его родную местность, на старом козле деда Балагана, но так как никто толком и до конца не смог ее разобрать, то передали ее оттуда в другое село для расшифровки. Там тоже никто не мог прочесть ее толком и передали дальше. Так ходила эта депеша от села к селу, пока, наконец, не попала к Оксане обратно. Оксана ее хотела сжечь было за ненадобностью, но я попросил не сжигать и забрал себе. С тех пор ношу ее в кармане и время от времени разворачиваю.

-Перечитываешь? - Спросил пан.

-Не. Не умею. Просто разворачиваю. А потом складываю до следующего раза. Как поп перед службою. Нравится мне.

-Ну а знаешь о чем написано-то в депеше этой? - Поинтересовался пан.

-Не.

-А знать хочешь?

-Ага.

-Тогда давай читать.

-Давай.

Мальчик удивленно заморгал и протянул бумаженцию пану. Пан, акуратно развернув затертый лист, прочел первую строку.

-Вам - гол, селяне. - Значилось в ней.

Пробежав глазами эти три слова несколько раз, пан недоуменно поглядел поверх бумаженции на Никифора младшего и продолжил читать:

-Закланец ваш Тихон, нежелающий приобщится к делу эволюции и проводящий досуг свой в питии разнокрепких напитков, был добрый малый, влюбчивый и покладистый, однако не доставало ему светлого ума и снобизм, подобно яду, переполнял все тело его, доводя речи, произносимые им, до абсурда. Но был он однако самоудовлетворен, ибо каждый поступающий дурно, будет награжден тою же мерою. /Вы уж простите нам наше ницшеанство, без него в этом мире никуды/. Смеем надеяться, что по приезду на родину будет он пребывать в добром здравии и твердом уме, ежели не отдаст Богу душу. На сим позвольте откланяться нижайше и сообщить Вам с полною ответственностью, что ежели впредь пребудет какой смертник от вашего села, то мы и его непременно приголубим, дабы вы не сомневались в нашей гостеприимности. А ежели начнет, по приезду, отрока несведущего крутить грип-испанка да душу из него вынимать, скажите ему от нашего имени так: по бестолковости своей вмешался ты в ход событий, посему не вменяй происшедшего себе во грех, ибо памятью о тебе станет кровавое поле.

По мере прочтения, брови пана взлетали все выше и, когда им некуда стало взлетать из-за проклятой физиологии, он опустил листок и поглядел прямо перед собой с совершеннейшим недоумением во взгляде. Затем вновь поднял листок и прочитал уже про себя приписку, которая следовала за двумя буквами "P.S." старательно выведенными. Написано там было следующее:

"К слову, ежели есть среди вас хоть кто-нибудь грамантный, то прочитайте от нашего имени смертнику стих, который красноречиво подтверждает тот простой факт, что душа, всё же, беспола.

Стих.

Фотограф снимал не закат.

Снимал он красивых девчат.

Потом он снимал голубых.

Потом он снимал четверых.

Потом пришел тот, кто из двух (цветных).

Он выпил и тут же уснул.

О, е!

Проснулся и выпил еще,

И снова упал как бревно.

Все это легко объяснить.

У возраста есть свой каприз:

Вот ежели ветвь не стоит,

То врядли поможет язык.

А фотограф-то это не знал.

А-я-яй!

Фотограф и это заснял.

Усё!

Еще раз простите нам нашу сердобольность и жалостливость. Ну не принято у нас шпиёнов на кол садить, ну шо ты зробыш.

Ну, и напоследок, так сказать, напутственная фраза: кто к нам с цианистым калием придет - от цианистого калия и погибнет. Не от нашей жестокости вовсе, а исключительно из-за собственной неряшливости, ибо когда сыпешь яд иному, не забывай мыть руки перед едой. Фоторепортаж голубиной почтой будет отправлен родичам смертника, а усопшие родичи смогут просмотреть его по менталу. Слава п-а-в-ш-и-м(!) героям! Вовеки слава!"

Пан, резко поднявшись на ноги, стал ходить по лужку, обдумывая прочитанное и дивясь непонятным словам встреченным в депеше. Образ Оксаны, обрисованный Никифором столь наивно, стал претерпевать в его мозгу определенные изменения.

-Читай - не читай, все равно а-я-я-яй. - Сказал Никифор младший задумчиво, подпирая подбородок кулаками.- От, Оксана, от выдумщица!

-Никифор, - сказал вдруг пан, изменившимся голосом. - Ну-ка веди меня к Оксане твоей.

Мальчик вскочил на ноги и с готовностью проговорил:

-Так бы давно! А то мне ведь вам не помочь, а Оксана - в два счета! Идемте тудою!

Он махнул рукой в сторону села, взял панского коня за уздечку, произнес несколько непонятных слов над гусиным "стадом" и все вместе они двинулись по тропинке, которая пролегала меж пышных кустов бузины прямиком к селу.

3.

Между тем, в крошечном домике на пригорке, где жила та самая Оксана к которой, собственно, и направлялись пан, конь, Никифор и его "стадо", происходило весьма интересное зрелище. На скамье резной, у окна, сидел Сократ - божий человек. Тот самый общеизвестный философ, которого афиняне, в свое время, пытались понять, да нечем было. Оксана же сидела на дубовом табурете у стола. Они вели беседу, темой которой была - победа. По всему было видно, что сидят они так не впервые, и не впервые ведут беседу, но, из всего становилось ясно, что тема, исследуемая ими сегодня, нова для обоих.

Сократ говорил примерно так:

-Такое начало разговора мне по душе. Поскольку, как ты утверждаешь, победа знакома тебе не понаслышке, но ты одержала ее, то я с превеликим удовольствием стану держать с тобой беседу.

-Этим, Сократ, ты окажешь мне великую честь. - Сказала Оксана.

-Ты блестяще описала мне события, происшедшие с тобой в течение последних лет, потому, я полагаю, что имею право рассуждать о исследуемой нами теме. Тема эта, следует заметить, поистине велика. Посему, если ты не против, мы оговорим с тобой пределы, за которые не станем выходить исключительно в целях экономии времени, ведь скоро сюда придут.

-Я согласна, Сократ.

-Предлагаю рассмотреть тему победы в том узком понимании, - Сказал Сократ, - которое позволит облегчить, в некотором роде, нашу задачу и которое возможно обозначить словами: победа и личность.

-Именно в таком направлении я и хотела вести с тобой разговор.

-Что ж, если ты не против, тогда приступим. Мне тем более приятно говорить с тобой об этом, что в определенной мере твоя победа и мое поражение (Сократ прищурился и хитро улыбнулся) имеют, по сути дела, одно и то же основание.

-Незримое.

-Это ты верно сказала. - Улыбнулся Сократ. - Незримое. Как и тема исследуемая нами. Итак, Оксана, скажи мне, как ты могла бы сказать немногим их своих друзей: каково ощущать себя победителем?

-Прескверно, Сократ. - Сказала Оксана. - И ты знаешь почему.

-Да, знаю. И все-таки. Я хочу, чтобы наш разговор оттолкнулся именно от этой зыбкой почвы, от ощущения.

-Об этом ты уже говорил в свое время с Диотимой. Помнится речь в том разговоре велась о понимании и невежестве и касалась бога Эрота.

-Странно, что ты знаешь, о чем я говорил с Диотимой. - Удивился Сократ. - Откуда люди могут знать о чем я говаривал с Диотимой много веков назад?

-Ничего странного, Сократ. Люди всегда все знают. Правда они ничего не понимают и делают порой нелепейшие выводы, но они должны быть. Без хвороста что за огонь?

-Ты остра на язык, Оксана. - Сократ засмеялся.

-Вся нелепость происходящего лишь в том, что хворост-то нужно преобразовывать, даже вопреки его желанию. Преобразовывать в меру огня.

-Ты остра на язык, но мы отвлеклись. Когда-нибудь мы поговорим и об этом. - Сказал Сократ, улыбаясь. - Вернемся к нашей теме сейчас. Итак, Оксана, ты ощутила вкус победы. Но с чего, позволь мне узнать, ты решила, что ты победила? Тебе кто-нибудь сказал об этом?

-Нет, Сократ.

-Или у тебя есть какие-либо подтверждения твоей победы?

-Скорее нет, чем да.

-Иными словами, ты хочешь сказать, что у тебя нет никаких доводов считать свою победу победою как таковой.

-Нет, Сократ.

-Тогда, объясни мне, пожалуйста, почему же тогда, ты считаешь себя победительницей? Разве тебе неизвестно, что не подкрепленное доводами представление о чем-либо нельзя назвать знанием?

-Отвечу, Сократ. Но прежде я хочу заметить, что ты лукавишь, говоря со мной таким образом. И знаешь, почему лукавишь. А отвечу я тебе лишь для того, - Оксана засмеялась, - чтобы через много веков кто-то, общаясь с тобой, мог бы сослаться и на мой разговор с тобой, так, как я сослалась на твой разговор с Диотимой. Преемственность поколений так сказать.

Сократ рассмеялся.

-Итак. - Сказала Оксана. - Почему я ощущаю себя победительницей? Если учесть, что вы с Диотимой уже выяснили, что верное представление - это нечто среднее между пониманием и невежеством, то я со своей стороны добавлю следующее. Для будущих поколений, конечно же, ибо ты и так все знаешь лучше меня и исключительно потому, что ты уже лишен тела. Будь ты в теле я бы не стала тебе говорить то, что хочу сказать.

-Ты меня заинтриговала, Оксана. Поторопись, если можешь со своими доводами.

-Да, Сократ. Ты помнишь свои последние слова, сказанные афинянам?

Сократ задумался.

-Я напомню. - Сказала Оксана. - Ты сказал: "но уже пора идти отсюда, мне - чтобы умереть, вам - чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это никому не ведомо, кроме Бога".

-Ты поражаешь меня, Оксана. - Сказал Сократ. - Как можешь знать ты, что я говорил перед тем, как покинуть тело?

-Сократ. - Оксана укоризненно посмотрела на него.

-Вот всё. Молчу. И слушаю.

-Я могу знать не только то, что ты говорил, я могу знать то, о чем ты думал.

-Всё забываю об этом.

-Не забывай. И могу сказать тебе, со всей ответственность, что ты лукавил, говоря свои последние слова.

-Ну, в какой-то мере, все слова лукавы. Ты не замечала?

-Я твержу об этом уже давно, но раз на данном этапе без слов нельзя, мы можем лишь определять меру их лукавства, тем самым пытаясь передать ими, по возможности, истинный смысл происходящего, чувствуемого, исследуемого. Погрешности неизбежны.

Оксана с грустью поглядела на него.

-И всё же, я продолжу. - Сказала она. - Ты лукавил.

-Ладно. - Сказал Сократ. - Предположим, что я лукавил. Но я не совсем понимаю, что тебе до моего лукавства, даже если это и так.

-Совершенно ничего, но не открыв этот факт, мы не сможем продвинуться дальше в наших размышлениях, коль уж мы пошли этим путем. - Сказала Оксана. - И я тебе докажу то, что ты лукавил.

-Вот как?

-Да, так. Ты знал, что лучшее начинается там, где заканчивается тело, но умышленно не сказал об этом. Ты не сказал, потому что тебе бы никто не поверил - ты и это знал - и тогда ты слукавил. Вынужденно. Ты сказал: "это никому не ведомо, кроме Бога", в то время, когда это было ведомо тебе.

-Предположим, все так и было. Но скажи на милость, откуда же мне было ведомо, что лучшее вне тела?

-Я отвечу тебе на это чуть позже. - Сказала Оксана. - Потому что сейчас, задав этот вопрос, Сократ, ты и я становимся на разные чаши весов и, не взирая на то, что у меня тело пока есть, а у тебя его нет - уравновешиваем друг друга.

-Как же?

-Тем вопросом, что задал ты мне чуть раньше: почему я ощущаю себя победительницей?

-Хитра. Согласен. Интересный оборот принимает наш разговор. С тобой есть о чем поговорить, Оксана.

-Потому что я не глупа, Сократ?

-Пожалуй, что это возможно было бы вменить тебе в достоинство, если бы это не было даровано тебе свыше.

-Вот именно. С тобой тоже есть чем заняться, Сократ, потому что ты умный мужчина. С глупым мужчиной порой приходиться спать, чтобы хоть как-то скрасить общее гнетущее впечатление.

Сократ рассмеялся.

-Так вот. - Сказала Оксана. - Коль уж ты согласен, что наши вопросы уравновешивают друг друга, следовательно ты не станешь отрицать, что они, хоть и подразумевают под собою привычный ответ и наличие каких-то привычных по-земному доказательств, не желают всё же быть отвеченными. Но почему? Твоя очередь, Сократ.

-Нужно быть гадателем, чтобы понять, что ты имеешь в виду, а мне это не понятно. - Засмеялся Сократ.

-Что ж, похоже, что сегодня, тебе больше нравится сидеть и слушать, и трунить еще. Тогда, сиди и слушай. - Сказала Оксана. - Я бы могла ответить на вопрос "почему ощущаю себя победительницей?" так: потому что некая группа людей, считает меня таковой. Но это была бы не правда. Никто не считает меня победительницей.

-Кроме меня. - Сказал Сократ.

-Да. Кроме тебя. И меня.Я считаю себя победительницей и знаю, что это так. Так же как ты знаешь ответ на вопрос: откуда тебе было ведомо, что лучшее вне тела? Ты знал, что это так. Как и я знаю, что я победительница. Но заметь, Сократ, кроме нас, ответы на эти вопросы не знает никто. И еще, что странно: ни ты, ни я не станем доказывать кому-то свою правоту. Мы просто знаем - и находимся по одну сторону вопроса, а они не знают - и находятся по другую. Почему так, Сократ? Что же мы скрываем? Нас вполне можно было бы счесть гордецами, заносчивыми, знающими себе цену людьми, если бы они знали о том, что мы знаем ответы на эти два вопросы. Но они не знают, что мы знаем, а мы упорно не говорим. Мы с тобой скрытные существа, Сократ. Это неоспоримо, как и тот факт, что философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой.

-У меня такое есть подозрение, что ты подслушивала, когда я разговаривал с Диотимой.- Грустно сказал Сократ.

-А у меня есть подозрение, что нас подслушивают сейчас, но я же не грущу из-за таких пустяков. - Сказала Оксана. - Я знаю, мы несколько отстранились от темы. Если бы говорил ты, этого бы не произошло, но меня всегда сбивает с толку то, что я вижу прежде, чем это видимое мною происходит в действительности.

Оксана вздохнула и сложила пальцы в замок.

-В чем по-твоему причина нашего молчания, Сократ? - Спросила она тихо.

-В том, что мы знаем то, чего не знают другие. И в том еще, что мы знаем, что это знание нельзя рассказать словами, потому что это знание приходит без слов. Не нужно быть ни мудрецом, ни невеждой, ни даже философом - нужно просто обладать этим знанием, обладание которым (вот уж поистине божественная шутка) от нас самих не зависит.

-Именно это я и хотела сказать, Сократ. - Сказала Оксана. - Мы изменили теме, по моей вине и чтобы как-то сгладить шероховатости изложенных мною мыслей, я позволю себе добавить несколько слов к оговоренной нами изначально теме: победа и личность. Я предложу тебе некоторым образом, в мыслях, поменяться со мной местами и тогда, Сократ, получится замечательный каламбур. Получится, что я слукавлю на свой вопрос, а ты... Ты станешь победителем, Сократ. И хоть снова окажутся лишними слова, в этом случае всё станет на свои места. Веселая игра истины у нас выйдет.

Сократ засмеялся.

-Что ж,премудрая Оксана, присутствуй ты на том давнем собрании в качестве оратора, полагаю, мне еще долго пришлось бы измерять Афины своими шагами. Как славно, что тебя там не было.

Теперь рассмеялась Оксана.

-Но ответь мне, - сказал вдруг Сократ. - Как ты могла понять, что я знал о том, что лучшее вне тела.

Оксана поднялась на ноги и подошла к окну.

-О, это совсем не трудно было понять, Сократ. - Сказала она, поглядев на него. -Скажи: разве может быть что-нибудь хуже невежественной, ненавидящей твое тело и все, что под ним, толпы? Уж один тот факт, что лишившись тела, ты можешь стать невидимым для нее, наводит меня на мысль о том, что лучшее все-таки вне тела.

Сократ опустил голову и поглядел на свои сандалии.

-Уже идут. - Сказала Оксана вдруг. - Тебе пора.

Сократ поднялся.Несколько секунд он смотрел на Оксану, а Оксана на него.

-Когда придет мой час, я тоже не скажу всего, что я могла бы, но... лукавить я не стану. - Сказала Оксана. - Из максимализма, скорей всего. И от того, что не боюсь смешной казаться.

-Я знаю, ты - ребенок. Я же - плут.

Сократ замешкался и вдруг спросил:

-Как думаешь: тебе ещё здесь долго? Мы бы могли продолжить разговор... ну... там.

Он кивнул головой, указывая на потолок.

-Да как тебе сказать? Понимаешь, никак не могу отучиться ругаться с помощью ёмких слов. Тебе этого не понять. Ты - грек. Но ты же знаешь - с этим не пускают.

Сократ понимающе кивнул.

-Будь осторожна.

С этими словами он растворился в пространстве комнаты. Оксана взяла со стола круглую плоскую коробочку и вышла во двор.

4.

Вернемся же к нашему пану и Никифору, в том месте, где мы их оставили.

Лишь только ступили они на сельскую улицу, как от хат начали отделяться особо бойкие бабы и идти следом на растоянии не более длины коромысла. Когда улица закончилась, баб этих насчитывалось уже около десятка, но отдать им должное, шли они молча, даже не перешептываясь.

Спустя время взору шествующих открылся пригорок зеленый. На пригорке том, словно игрушечный, стоял крошечный домик, беленький с соломенною крышей - он, казалось, светился весь в лучах солнца, а вокруг домика пенились цветущие вишни. Екнуло что-то в сердце пана от картины такой, закололо и слово странное в памяти всплыло: "сакура". Он это слово даже прошептал, но никто не придал этому значения.

Приблизилась толпа к дому по тропинке узкой. Заглянул пан через плетень, а на траве зеленой девушка сидит - красивая, что маковый цвет. Да не просто она сидит, склонив голову, а разглядывает она сквозь странный прозрачный предмет маленькие сухие веточки, что лежат тут же на земле, рядом с нею. А позади нее - плетенка дров, бечевкою перевязанная, лежит.

-Здравствуй, Оксана. - Сказал Никифор негромко. - Я тебе болящего привел.

Но Оксана не шелохнулась, словно не слышала ничего совсем и не к ней обращались это. Чуть выждав, Никифор младший повторился.

-Оксана... - начал было он звенящим голоском своим, но продолжение застряло у него в горле, потому что в это время веточки, на которые глядела Оксана через предмет прозрачный, вдруг вспыхнули пламенем, сперва небольшим и робким, но тут же заалели ярче, и устремился вверх язычок огненный.

Бабы начали креститься, некоторые попятились с пригорка вниз и устремились в село, сообщить всем об очередной выдумке Оксаны. Никифор младший насупил брови, пытаясь придать своему совершенно детскому лицу мужественного выражения и часто заморгал. А у пана снова екнуло в груди и показалось ему словно предмет, что девушка держала в руках знаком ему и то чудо, которое она произвела с его помощью на глазах у всех, тоже знакомо. Пан напрягся, словно от этого зависело возвращение памяти его, но тут же с досадою мотнул головою, мол нет, не вспомнить мне.

Оксана тем временем развязала вязанку и положила в огонь три полена. Сделав это, взяла в руки предмет странный, и подошла к плетню, что отделял ее от гостей пришедших. Поглядела она на баб привычно, и поглядела на пана, так, словно знала его давно, лет тысячу к ряду. Бабы зашептались, но зная причудливость Оксаныну, притихли, боясь пропустить что-либо из происходящего.

-Что в руках моих видишь, пану? - Спросила она негромко.

-Вижу предмет. - Сказал пан. - Странный.

-Предмет? Странный? - Повторила Оксана тихо. - А я вижу, что плохи твои дела, пану, если ты не видишь, что в руках я держу самое что ни на есть обычное зерцало.

Нависла тишина, в продолжение которой бабы тихо переговаривались меж собою.

-Зерцало. - Повторил пан задумчиво. - М-да. Не знаю, что и сказать тебе, дивчина. Видно, и правда, дела мои плохи.

-Когда не знаешь, что сказать, скажи: "здравствуй", да вложи в это слово тепло души своей, а-то дивчина может и обидеться, не при зерцале будь сказано.

Пан отчего-то улыбнулся.

-Здравствуй, - сказал он словно бы весело, но в то же время грустно. - Проезжал я мимо села вашего, куда-зачем не знаю, да присел отдохнуть, коня напоить у запруды, как повстречался мне вот этот мальчик шебутной - Никифор. Про то, про сё потолковали мы с ним. Он спросил: "куда еду я?", а я не знал, что ответить ему, потому что не знаю, куда еду? Он смеялся надо мною долго и я смеялся вместе с ним, а потом говорит: так тебе надо к Оксане идти, она тебя научит, как вспомнить, куда ты едешь. И привел меня сюда. В общем, неловко мне, конечно, и я пожалуй пойду в скорости, потому что нелепая ситуация получается...

-Да уж, нелепей не бывает. - Озорно сказала Оксана. - Не помнишь, стало быть ты ничего, даже как зовут тебя?

И подойдя к пану, заглянула она в глаза его.

-Не помню, - опуская голову от ее взгляда чистого, молвил пан. - Ни куда еду, ни зачем еду? Ничего не помню.

-Ничего не помнишь? - Спросила Оксана еще раз, с досадою какой-то и печалью даже, казалось, ждала она, что пан вот-вот рассмеется и скажет, что шутки ради говорит он так, казалось ждала Оксана совсем другое и была удивлена его забывчивостью. - И давно?

-Припоминаю я смутно, словно по выезду, была у меня цель. - Подумав, ответил пан. - И помнится, что даже благородная, но не могу я припомнить ничего из прошлого своего. Арифметику лишь одну помню да грамматику: как складывать, вычитать, да писать грамотно. И еще, что странно совсем, слово одно все в голове вертится.

-Какое слово, пану?

-Слово "узор".

-Узор. - Повторила Оксана, странно поглядев на пана. - Да. Тяжелая ситуация получается. Я бы сказала: таежная, когда бы не было в природе слова "дикая".

Пан вдруг остановился и поглядел на Оксану строгим взглядом, таким строгим, что был этот взгляд совсем не применителен к ситуации, в которой пан очутился.

-Отчего мне кажется, дивчина, что ты трунишь надо мною? - Спросил он строго.

-Верно проистекает это из памяти. - Невинно произнесла Оксана. - Верно было в прошлом твоем нечто такое, что теперь не дает покоя уму твоему, и ситуация происходящая воскресила в сознании твоем нечто родное, но забытое. Настолько забытое, что сама ассоциация эта показалась тебе смешной.

Бабы, открыв рты, закивали головами, словно бы подтверждая то, что говорила Оксана, на самом же деле не имея и малого понятия о чем она говорит.

-Асоциация? Сознание? - Переспросил пан. - Слова-то какие дивные ты говоришь. А не колдунья ли ты случайно?

-А если и так? - Спросила Оксана. - Что делать станешь?

-Погляжу немного и пойду восвояси.

-Слова-то какие дивные говоришь ты, пан. - Засмеялась Оксана. - Так стало быть ты знаешь где твои "восвояси", если пойдешь туда так запросто. Что же ты, голову мне морочишь тогда своей забывчивостью?

Пан вздохнул и сдерживая улыбку молвил:

-Пошутил я.

-Насчет "немного" или насчет "восвояси"? Или может насчет того, что забыл всё?

-Да ты и верно колдунья. - Сказал пан, тупя взор. - Никифор, куда же ты привел меня, черт бы тебя побрал!

И пан оглянулся по сторонам в поисках мальчика. Бабы тут же отчего-то притихли. Мальчик, до этого времени бегающий около них, вдруг остановился, словно молнией в землю вбитый, и все испуганно поглядели на пана.

-Вы, пану, поосторожнее со словами, - сказала Оксана громко и тише прибавила, - Иными словами: контролируйте то, что говорите по возможности. У нас тут к словам аккуратно относятся. Что сказано - то сделано. Так мы живем. Вы Никифору пожелали нехорошее, а он теперь не уснет, бояться станет. Давно ли вы так словами разбрасываетесь?

-Да нет... Я собственно...

-Не мудрено, что вы не помните ничего. Возможно произнесли когда-то: "да что б мне память отшибло", а оно и случилось.

-Неужели такое возможно? - Испугался пан.

-И не такое возможно, пану. - Округлив глаза, уверенно заключила Оксана. - Я вам потом понарасскажу, что возможно.

-Та идем уже в хату, Оксана! - Попросился Никифор, которому страсть как нравилось бывать у Оксаны в гостях из-за множества мелких предметов, которые имелись у нее в хате и которые можно было разглядывать часами и то ненаглядеться.

-Что ж, идем в хату, Никифор! - Засмеялась Оксана. - И вас, пан, приглашаю.

Никифор стремглав бросился в двери. Пан было шагнул за ним в сени, пригибая голову, но Оксана вдруг окликнула его.

-Хотя, постой, пану. - Сказала она. - Ответь вначале: хочешь ли ты знать? Хочешь ли знать: куда едешь, про цель и прочее? Ответь.

-Ты шутишь надо мною, верно? - Ответствовал пан грустно. - Странная ты дивчина, какой же путник не хочет знать куда идет? Я ведь даже имени своего не помню, а ты трунишь надо мною. И потом: пришел бы я к тебе, если бы знал о себе все?

-Трунит медведь, когда на пеньке сидит да лыко лапою тянет. А полотно обстоятельств порою дивно ткется. Можешь ты помнить, но вид делать безпамятный, можешь не помнить, но изображать обратное... И прийти сюда мог, даже если бы все о себе знал. Словоблудие, конечно, получается, но ты уж извени меня за прострацию словесную.

-Черт, Оксана... - начал было пан, но тут же скривился и махнул рукою. - То есть не черт, конечно же. Но не могла бы ты говорить попроще. Не понимаю я слов твоих заморских, чужды они мне. С чего мне вид делать, обратное изображать?

-Откуда знаешь, что чужды? - С видом губернского лекаря, осведомилась Оксана.

-Чувствую. Просто чувствую, что слова эти чужды мне. Довольна ли ты ответом моим? - И пан, сказав это, выпрямился, но из-за того, что потолки в сенях были низкие, ударился головой о потолок и снова упомянул черта.

-Это уже лучше. - Сказала Оксана. - Идемте в хату, коль так. Хорошо хоть чувства ваши при вас остались.

И они зашли в хату. Бабы же, столпились снаружи около двух окон и стали глядеть вовнутрь, чтобы, не дай Боже, не пропустить чего.

Никифор пустился мелочи всяческие разглядывать, а Оксана усадив пана за стол, налила ему молока в глиняную чашку да меду в плошку и хлеба отрезала свежеиспеченного. Пан не отказался от угощения. А пока он ел, Оксана, положив зерцало перед собою, задавала ему вопросы наводящие, чтобы в полной мере понять болезнь его и найти способ лечения к одному ему применительный.

-А ты, пан, в поддавки любишь играть? - Спросила она вдруг.

-Это как, Оксана?

-Ну так, когда играют, вроде бы, по-честному, а кто-то поддается все время.

-А зачем этот кто-то поддается? - Спросил пан.

-Ну игра-то в поддавки. В этом весь смысл.

Тогда пан, поливая хлеб медом сказал:

-А-а. Ну, может, и люблю. Не пробовал.

-Так уж и не пробовал? - Спросила Оксана недоверчиво.

-А, может, пробовал да забыл. - Нашелся пан.

-Это вероятнее. - Заключила Оксана, вздыхая. - Поддавки хорошая игра, человечная. Выигрывает тот, кто поддается.

Потом пан вопрос задал из чистого любопытства, понятное дело. Он спросил:

-А чем ты тут, Оксана, занимаешься, вообще, в глуши этой?

На что получил ответ прямой и искренний:

-Я тут, пану, добро от зла отмежёвываю, а потом опять смешиваю, чтобы скучно не было.

-А отмежевываешь как? Умом? - Поинтересовался пан.

-Нет, не умом, пан. Сердцем. Что - ум? Его и потерять недолго.

-Это верно. - Допив молоко, сказал пан и поставил глиняную чашку на стол. - Стало быть, как я вижу теперь, ты и мне сможешь помочь, Оксана? Я возможно не все тебе скажу и не во всем сознаюсь, но ты, исходя из рассказов Никифора о тебе, и без того меня понять сумеешь.

Сказав это он испытующе поглядел на Оксану, но Оксана даже в лице не изменилась.

-Это верно. - Сказала она. - Какой смысл мысли в слова облекать, если я мысли читать умею.

Пан смутился было, но, подумав, улыбнулся чему-то.

-Мысли читать? - Переспросил он. - Так Никифор, стало быть, правду говорил.

-Правду.

-Хорошо. Тогда скажи, для чего ты зерцало это повсюду за собою носишь? - Спросил пан указуя на предмет лежащий на столе.

-Нужный предмет потому что. Особливо ежели кто память потерял, без зерцала не обойтись.

-Это как же? - Поинтересовался пан.

-Да так. - Ответила Оксана. - Стоит всего лишь в зерцало заглянуть и сразу ясно станет отчего пан память потерял, если он ее потерял конечно же.

-И что же ты видишь в зерцале том, заглядывая в него?

-Что я вижу, пан? А всё.

-Так уж и все.

-Всё пану, с той лишь разницею, что не всё хочу видеть.

-Это почему же не всё хочешь видеть?

-Потомучто проку в том нет, видеть всё. Да к тому ж и времени на это нужно непозволительно много.

-Ну хорошо, а скажи пожалуйста, можешь ли ты меня увидеть в зерцале том?

-Лёгко, пану.

-И прошлое мое тоже?

-А то.

-Тогда скажи мне, какой я был?

Оксана поглядела на пана насмешливо, кинула взглядом на зерцало и, сдвинув плечами, нехотя сказала:

-Был ты пану не в себе, тому два года поди. Хотелось тебе больно узор найти, который никто до тебя не находил, а узор тот все не находился...

Пан насторожился и кинул глазом на окна, облепленные бабьими лицами.

-Что ж смолкла? Продолжай. - Сказал он, овладев смятением своим.

-Так вот, узор не находился никак. - Продолжила Оксана. - Пан вышел из себя, а когда решил возвратиться, не нашел куда.

-Загадками говоришь, но сдается мне, смысл твоих слов чем-то понятен мне.

-Понятен станет, когда поймете чем. И так бродил пан, невесть где, непонятными тропами, скользкими и туманными, шел не глядя в темноте сущей и ногу занес уж над пропастью, но, по дивной случайности, которая есть ни что иное, как божественное провидение, в минуту ту сук сосновый в одежду его впился, да так крепко, что пан, пока с ним боролся, от пропасти отступил на шаг, а затем и вовсе иным путем пошел. И когда пошел он этим иным путем, в тот же миг вспыхнула перед ним звезда в небе - его звезда - да так ярко, что не было у пана сомнений, что свет звездный лишь для него одного льется. Обрадовался пан, как никогда до селе не радовался. И сразу ж светать стало и звезда его растворилась, но свет ее остался внутри пана. Свет этот столь радостен был для него, что стал он подшучивать над самим собой, над страхом своим, который прежде ощущал, песенки складывать стал да над великими малярами (по типу Панаса) подшучивать.

-Право, мне неловко, Оксана. Хватит. - Сказал вдруг пан, тупя взор свой.

-С каких это пор вы так заговорили пану: "право", "неловко"? Словно франт столичный. Видно прочно забыли вы откуда пришли в мир этот. Чтобы я от вас больше подобных слов не слышала. А-то мне неловко становится. Сдается мне, что я какая-то забитая деревенская девица, хуже того колдунья или пророчица.

Пан пристально поглядел на Оксану и слова какие-то уж были готовы сорваться с уст его, но говорить он не стал.

-Пожалуй, и я не стану говорить дальше. - Сказала Оксана. - Лучше пойдем пройдемся, пану. Я вам полигон свой покажу.

Вышли они из хаты. Бабы почтительно расступились. Пан покосившись на них тихо спросил:

-Ответь мне: что все эти бабы здесь делают?

-Меня защищают. - Сказала Оксана просто.

-В каком смысле? - Поинтересовался пан.

-В прямом. От врагов меня защищают.

-А враги где? - Изумился пан.

-А враги кругом. - Сказала Оксана.

-Снова шутишь надо мною?

-Шутит парашютик, когда не раскрывается вовремя, а я правду говорю.

-Что еще за парашютик? - Спросил пан.

-Долго рассказывать. А если чертить - то, вообще, замахаться можно.

Пан остановился. По всему было видно, что он обиделся. Оксана остановилась тоже, затем подошла к пану и, взяв его за руку, чуть повернула в сторону села.

-Вон видишь дальнюю вербу?

-Вижу. - Сказал пан.

-Видишь там в дупле, словно что-то поблескивает то и дело, как рыбка чешуёй из глубины пруда.

-Вижу. - Сказал пан, всматриваясь.

-Вот это и есть - враги. - Сказала Оксана.

-То есть как?

-А так. Следят оттуда за нами. Вербальная засада называется.

-Что за глупости? Кому скажи на милость нужно следить за тобой Оксана?

-Кому надо, тот следит. Я не сопротивляюсь. Мне что? С меня не убудет. А вон там, за плетнем - стог. Ничейный, вроде как. Два года в нем передатчик стоит. Все уже привыкли к тому. Смеются только. Прошлого году, батька Никифора грозился сено на корм своим волам пустить, да я отговорила. Пускай стоит, раз так. Я может и хорошее что скажу, бывает. Пусть люди слушают.

Пан, покосившись на стог, ссутулился и подошел ближе к Оксане.

Обойдя хату по правую руку, они оказались спиной к ней. Тут же взору пана открылась картина странная: глубокий овраг, который весь уставлен странного вида деревянными аппаратами, невесть для чего приспособленными. У пана аж дух захватило от увиденного. Ахнул он и спрашивает:

-А это еще что за чудеса, Оксана?

Оксана улыбнулась, довольная, что пану полигон понравился и более того, впечатлил его искушенный панский разум.

-Да это тренажеры всяческие. - Сказала она скромно. - Для укрепления духа. И прочего. Хотите детально разберем?

--Хочу, конечно же. - С радостью, опрометчиво согласился пан.

-Этот вот называется "гора". - Сказала Оксана подходя к огромной вышке, на самой верхушке которой виднелась маленькая площадка, видимо, для испытателя. - Туда вон залазите и вниз прыгаете.

И она указала рукой на небольшую копну сена, аккурат под площадкой. Пан провел глазами сообразно с движением руки Оксаны и, осознав что к чему, пошатнулся. Голова у него закружилась и дурно ему сделалось от увиденного. Оксана засмеялась и подойдя к пану взяла его под руку.

-Не бойся, пану. Падать нельзя бояться. Чем ниже ты падаешь - тем выше взлетаешь. Главное направление не утерять.

-Где-то я уже слышал об этом. - Пролепетал пан и, озираясь, спросил. - А где же приспособление для взлета? Я тут вижу лишь для падения.

-Верно заприметил. Глазастый ты. - Сказала Оксана. - Нет здесь приспособления для взлета. Все дело в том, что падаешь-то ты в этом мире, а взлетаешь в ином.

Пан остановился и удивленно поглядел на Оксану. По всему было видно, что ничего из сказанного ею он не понимает.

-Испытать не желаете? - Спросила Оксана, подводя пана к лестнице, что вела на верхушку вышки.

-Как-то не горю желанием.

-Ну не горишь и ладно. Чтоб делать что-либо ладное гореть нужно обязательно. Ну ничего, может к вечеру и захочется.

-Врядли. - Отворачиваясь прошептал пан.

Оксана же уже шла к другому тренажеру. Был он похож на бревенчатый шалаш с маленьким оконцем и без дверей.

-А это как называется? - Следуя за Оксаной поинтересовался пан.

-Это, пану, "правдоговоритель".

-Понимаю.

-Не думаю, пан, что понимаешь. - Сказала Оксана. - Но не желаешь ли испытать?

Пан недоверчиво поглядел на шалаш, проверяя его на наличие острых металлических предметов.

-Физически никак не сказывается? - Спросил он настороженно.

-Да нет. Это духовный тренажер.

-А что делать необходимо?

-Загляни в окошечко и задай вопрос какой-нибудь. - Сказала Оксана, улыбаясь.

Пан неторопливо подошел к тренажеру, открыл ставенку резную и, заглянув в темноту шалаша, спросил что-то чуть слышно. Так же тихо шалаш что-то ответил ему, после чего пан, отшатнувшись от окошечка, бледный как полотно, подошел к Оксане.

-Знаешь, пан, что люди меньше всего слышать хотят? - Спросила Оксана.

-Что же? - Пролепетал пан, с трудом приходя в себя.

-Правду.

Не желая заострять внимание на происшедшем, пан указал пальцем куда-то в сторону и пытаясь усмирить голосовые связки свои спросил:

-А это что за коробочка?

-Это место для невидимого моего друга "который издали зрит якобы в корень, а получается, что мимо".

-Атракцион что ли?

-Можно и так сказать.

-А суть в чем?

-Суть, пану, отсутствует, как и рациональное зерно в производимых тренажером действиях, но впечатление... Импрессионисты отдыхают. Хотите...

-Нет. - Быстро проговорил пан и поспешно отошел.

Побродив еще чуток по дивному полигону пан спросил вдруг:

-И кто же это все придумал, Оксана? Только не говори что это твоих рук дело.

-Моих, пан. - Ответила Оксана, алея. - Нешто не нравиться вам? Так так и скажите. И не станем мы боле бродить здесь.

-Да нет, Оксана, нравится мне все, только как-то меня это все пугает.

-Правду говорите. Вижу, что пугает. А ведь зря. Совершенно зря пугает.

-А сама-то ты испытывала себя подобными методами? - Полюбопытствовал пан.

-А как же. - Сказала Оксана. - И не однажды. Это для меня, что зарядку по утру сделать. Особенно страсть как я люблю "гору" и вон тот маленький зеленый "слёзонагнетатель".

-М-да. - Молвил пан. - Есть в жизни вещи, которых мне понять не дано.

-И такой тренажер есть, - сказала Оксана обрадованно. - Для понимания что дано, а что не дано понимать. Вон там стоит, за желтой избушкой.

Пан поглядел в указанную сторону и стал еще задумчивее. Стряхивая с себя постигшее его за секунду оцепенение, он сказал:

-Интересно тут у тебя, Оксана. Одного я не пойму: когда же ты меня лечить станешь? И растолкуешь мне, наконец, зачем я сюда приехал?

-Как только, так сразу, пану. Пойдем в хату обратно. В игру играть станем, а если выиграешь - так уж и быть - вылечу, и все тебе ясно станет, как дважды два.

-А ежели не выиграю? - Засомневался пан. - Я же на тренажерах не занимаюсь, следовательно опыта у меня никакого.

-А ежели не выиграешь, тогда станешь меня лечить и все обо мне рассказывать: зачем я здесь живу, что делать должна и прочее.

-Откуда же мне знать это, Оксана? Я про себя-то ничего не знаю, а ты...

-Да вам и не нужно того знать, вам всего лишь слушать надобно и услышанное повествовать.Глядишь, там и про меня будет.

Сказав это Оксана отправилась обратно в хату. Пан, поддев ногою камешек и чему-то улыбаясь, последовал за нею. Бабы, стоявшие возле крыльца почтительно расступились, пропуская их, и многозначительно переглянулись между собою по несколько раз.

Никифор сидел на полу, сложив перед собою и разглядывая несколько особо понравившихся предметов, когда Оксана с паном вошли в хату.

-Никифорка, - сказала Оксана, - ну-ка тяни сюда доску для письма.

Никифор поднялся и, проскакав на одной ноге раза три, закивав головою из стороны в сторону, выбежал в сени, а спустя секунду занес в хату доску для письма. Тогда Оксана вынула из жестяной коробочки мелок и поглядев на Никифора сказала:

-Про гусей снова запамятовал?

Никифор шлепнул себя ладошкою по лбу и стремглав кинулся из хаты, но Оксана, остановив его в дверях, сказала:

-Крикуна найдешь у пруда, под кустом калины, а Серый Хвост опять к полигону двинул - там его ищи.

-Спасибо, Оксана! - Крикнул Никифор, выскакивая как угорелый.

Оксана же взяла доску для письма и, протянув ее пану, сказала:

-В морской бой умеете играть?

-Вроде не запамятовал. - Ответил пан.

-Тогда вот тебе доска, пан. Рисуй, корабли ставь. Да координаты произвольные бери, такие, чтоб не от одного до десяти, а посложнее, двузначными можешь. И буквы не по порядку, а произвольно. Понял? Для сложности. А я отойду, чтоб не видеть.

Пан кивнул. Взял мелок из рук Оксаны и начал чертить квадратик, кораблики расставлять и координаты им выдумывать. Вдруг он поднял голову и спросил:

-А ты отчего же не пишешь?

-Я бить буду. Угадывать, то есть. - Сказала Оксана. - Мне писать незачем, потому как вам моих кораблей ни вжизнь не найти.

-Угадывать? - Переспросил пан. - А в чем же спортивный интерес? Я думал мы будем "кто-кого".

-Нет. Мы будем иначе, а "кто-кого" вы с Никифором сыграете.

-Что ж. Подчиняюсь. - Сказал пан и долго еще корпел над доскою.

Непонятно было: то ли трудно ему цифры даются, то ли буквы позабыл он. Через время, правда, он поднял голову и с азартом в глазах сказал:

-Я готов.

-Готовы? Тогда начнем.

Оксана встала, подошла к окну и оказалась стоящей спиною к пану.Какое-то время она напряженно думала о чем-то, словно вглядывалась в пространство, пространство не замечая. Затем она сказала:

-Ох и усложнили! Да вы мастер, пану. Ну и мастер.

Пан хитро поглядел на Оксану, затем на поверхность доски и задумчиво потер пальцы правой руки, отложив мелок.

-Семипалубный. - Громко сказала она. - "Ю-70-Я-61".

Пан поглядел на доску, затем на Оксану, затем опять на доску.

-Убит. - Сказал он без интонации, вытирая пальцем семипалубник.

-Шестипалубник. - Сказала Оксана, не глядя на пана. - "Х-61, Ц-52".

Изменившись в лице, пан поглядел на спину Оксаны и неторопливо стер шестипалубник. Затем вновь поднял голову, желая убедиться в том, что Оксана не подглядывает, что зеркала в ее руках нет и даже зерцало ее верное лежит на столе.

-Рядом с шестипалубником - однопалубник. - Сказала Оксана и тут же оглянулась. - Ничего, что я не последовательно? Не по порядку, то есть?

-Ничего. - Вздыхая, молвил пан и совсем тихо, так, чтоб Оксана не услышала, добавил. - Ни в чем себе не отказывайте, девушка.

-Однопалубник. - Пряча улыбку, сказала Оксана. - "К-16".

И повернувшись, поглядела на пана. Пан просиял отчего-то и, казалось, что он вот-вот собирается сказать что-то значительное, но Оксана сказала вдруг.

-Это не все. Мачта у этого однопалубника находится в координате "Л-7". А вы, пан, плут!

Пан перестал сиять и исподлобья поглядел на Оксану.

-Дальше. - Сказал он угрюмо.

-Дальше - двухпалубный. - Сказала Оксана. - "У-25-Ф-16". И трехпалубный рядом. "Мягкий знак -34-Э-25".

-Ну хватит. - Сказал пан приходя в совершеннейшее растройство. - Надоело мне в эту игру играть.

-Хватит, так хватит. - Сказала Оксана и, отступив от окна, стала приближаться к пану.

-Хотя постой. - Сказал пан.

Оксана остановилась.

-Ответь: что я еще нарисовал на доске помимо кораблей?

-Одну подводную лодку и плот. - Покорно сказала Оксана.

Пан вздохнул.

-А координаты можешь назвать?

Оксана кивнула.

-Плот "В-7". Лодка "Я-4".

-Ну все. Хватит. - Сказал пан, вытирая пот со лба. - Как ты это делаешь, Оксана?

Оксана подошла к пану и взяла в руки доску. Рассмотрев ее внимательно, она поставила ее у лавки и поглядев на пана, пожала плечами.

-Не знаю, пан. - Сказала она задумчиво. - Честное слово, не знаю.

-Ты, и правда, мысли читаешь. - Сказал пан, опуская глаза.

-Нет. Не читаю. - Сказала Оксана.

-Не читаешь? - Изумился пан. - Как же тогда? И ты же говорила...

-Не верь словам, пану. Верь тому, что за ними.

-А что за ними? - Удивился пан.

-За ними - правда.

-А как же ее разглядеть эту правду за словами-то?

-Нужно меньше говорить и больше слушать. Нужно думать над тем, что слышишь и не отвергать то, что кажется. Нужно видеть то, что невидимо и слышать то, что неслышимо. И верить еще. - Сказала Оксана.

-Верить. - Сказал пан. - Как буд-то это так просто.

-Просто, пану. Этот мир таков: все, что в нем трудно, на самом деле просто и наоборот. Только понять это не каждый может, лишь тот, кто хочет.

-Ну да, - улыбнулся пан. - Для этого нужно уметь меньше говорить и больше слушать, и видеть невидимое, и слышать неслышимое.

Оксана засмеялась.

-А говорите память у вас плохая.

-Да хорошая она у меня, хорошая. - Грустно сказал пан. - Вот только с верой проблемы.

-Я поняла.

-Почему же сразу не сказала, что не веришь в болезнь мою?

Оксана пожала плечами.

-Стало быть, так нужно было.

-Стало быть, так. - Согласился пан, вздыхая, и поднявшись на ноги поглядел на Оксану. - Что ж, пора мне ехать теперь. А раз так, то говори, что должна.

Оксана кивнула и подошла к сундуку. Открыв его, она вынула шкатулку и со шкатулкой в руках подошла к пану.

-Гляди, пан, сюда. - Сказав так, она вынула из шкатулки лист бумаги, сложенный пополам, и, развернув его, положила на стол.

Пан склонился над листом.

-Это и есть волшебный узор. - Сказала Оксана. - Если его к скатерти применить - оживет она, вспыхнет в пространстве голубым светом, искорками белесыми зажжется и растворится бесследно, переместившись в небо и увеличившись несказанно, до вселенских размеров, покрывая собою весь шар земной.

-Не может быть, Оксана. Тот самый узор. - Сказал пан.

В голосе его слышалась и радость и грусть.

-Тот самый.

-Да ведь не мужское это дело скатерть шить, вот ведь незадача. - С досадою сказал пан.

-Не время пан думать об этом. Полигоны строить, тоже не женское дело.

-Верно. - Сказал пан. - Тогда, последнее. Ответь мне: когда?

Оксана вложила в руку пана листок и, приблизившись к нему вплотную, прошептала ему что-то на ухо.

Пан кивнул.

-Намерена ты здесь пребывать и далее или иное место изберешь для себя?

-Возможно, иное.

-Как я найду тебя?

-По ориентиру. - Сказала Оксана. - Ориентир, пану - трехмастная кошечка. Звучит смешно, но вспомни, что я тебе о словах говорила и тогда поймешь все.

Пан кивнул вновь и, поглядев на Оксану, поцеловал ее в щеку. Поглядел задумчиво на нее и зашагал к двери.

5.

Спустя неделю Оксана вдруг заболела. Не было сил поднять рук - столь загадочна была ее болезнь даже для нее самой. Почудилось ей, словно она вдруг стала перышком и вот-вот взлетит, нарушая все правила привычные. И сердце защемило от этого, словно кому-то было плохо в эту минуту и состояние это передавалось и ей, и перед глазами то и дело вставал Авдей сын конюха, молодой крепкий парень, вставал так настойчиво, что Оксана уж было хотела идти к нему, но приподнявшись над кроватью, упала без сил. Наутро ей сообщили, что Авдей помер, да так скоропостижно, что не успели даже за ней послать. Вот, значит как, решила для себя Оксана, не земное решение важно, а небесное.

А как немного оклималась, забрела к ней в дом нищенка, селом проходящая. Говорила разное и увещевала Оксану, как жить нужно, а как ушла - Оксана словно огнем вспыхнула и случилась с нею грудная жаба. Две недели горела она, а бабы изумлялись, отчего же Оксана себе помочь не может. И невдомек им было, что нищенка та, на самом деле ведьма была и Оксана с нею две недели воевала, пока не придумала, как победить ее. Но если бы она рассказала бабам, как она ее победила, то все бы над ней смеялись и ни за что не поверили бы, что это возможно. Один только Никифор поверил.

-Как же ты ее превозмогла, Оксана? - Спросил он.

-Знаешь, Никифор, я уж думала, что не сумею, а потом вдруг подумала о ней тепло, и жалко мне ее стало, и сердце сжалось моё и словно искорка от него оторвалась и в пространство улетела. В тот же день я выздоровела.

-Знамо дело. - Сказал Никифор. - Мамка всёремя далдонит батьке моему: сердце у тебя - камень. А батька у меня ого-го! Так ежели таким камнем ведьму по башке шарахнуть - мало не покажется. Ты, канеха, не такого размеру, но видимо метко кинула.

-Не то слово, как метко.

6.

.........................................................

.........................................................

.........................................................

7.

Ну и напоследок сообщим как же люди поняли все-таки, что пан не из страны иудейской ехал. А поняли вот как. Поначалу, смущаясь его умом и смекалкою, много спорили и много физиогномий было попорчено из-за споров этих, черт бы побрал их, но факт, который нашелся впоследствии был неоспорим, как первый зуб выросший во рту у младенца. Дошли до этого факта нелегко, не без трудностей и нелицеприятных разбирательств, проистекаемых из-за неразрешенного риторического вопроса "кто на селе самый умный?". Уже после того, как Нечипор приписал этот титул себе (негласно, разумеется), нашелся смельчак один (не будем о нем, бедолахе), который открыл народу глаза на Нечипора и привселюдно задумался над вопросом: а есть ли, вообще, у Нечипора ум? Задумывался смельчак недолго, потому что Нечипор как раз хромал мимо собрания и как раз в ту самую минуту, видимо, посещали его всяческие видения из жизни нечисти. Из чего это понятно стало? - из того, что Нечипор остановился вдруг как вкопаный и когда толпа расступилась, являя его взору бедолашного смельчака, Нечипор поглядел на него грозным взглядом, челюсть нижнюю опустил на грудь и сказал тихо: иди додому, сынку, и никада не сотрясай воздух почем зря. Смельчак сию же секунду испарился, а люди, премного удивленные странной реакцией Нечипора на столь реакционное обвинение, обратились к нему с наболевшим. Выслушав за пол дня все реплики, предложения и предположения по этому вопросу, Нечипор опустил руку на плечо стоявшего рядом Якова, тоже претендента на титул самого умного, и спросил его по-простому:

-Ану скажи, Яков, сколько всего дорог в наше село ведут?

Яков задумался, прищурив один глаз: "не подвох ли в вопросе Ничипора сокрыт?", но подумав ответил:

-Две дороги, Нечипор.

-И я столько же насчитал. - Сказал Нечипор задумчиво.

Люди в это время тревожно поглядывали то на одного, то на другого односелянина.

-Ану скажи, Яков, а по какой дороге мужики за солью раз в десятилетие волов выводят?

Яков поглядел налево, поглядел направо и сказал, утирая пот со лба:

-Вон по той, Нечипор, коли память мне не изменяет.

Все поглядели туда, куда Яков указывал пальцем.

-Вот и я припоминаю, что вроде как по той, - задумчиво проговорил Нечипор и повернувшись ко всем собравшимся спиной заговорил вновь. - А пан, стало быть, по этой дороге в село вьезжал.

Все закивали головами и особо смелые позволили себе подтвердить это вслух. Нечипор в задумчивости опустил голову и пнул ногой коровью лепешку. Лепешка, к несчастью, была свежесделанная, хотя по виду и не сказать того было. Лицо Нечипора исказила гримаса брезгливости. Помолчав с минуту, осматривая пострадавший сапог, он вдруг поднял палец к небу и задумчиво вымолвил:

-Вот так же и на ментале, мать твою: не трожь сырых, себе дороже будет.

Никто не понял, что Нечипор имел в виду, говоря оное, но Нечипор, собственно, и не ожидал, что кто-либо его поймет.

-Ану скажи, Яков, - вернувшись из задумчивости сказал Нечипор - мужики, которые с солью назад возвращались, не по этой ли дороге в село волов вели?

Яков измученно поглядел на соплеменников. По всему было видно, что столь длительные мыслительные комбинации были ему через меру обременительны.

-Не, Нечипор. Волов с солью вели не по этой дороге, а по той.- Сказал он и устало махнул рукой себе за спину.

-По той, - эхом повторил Нечипор и задумался. - А пан по этой въезжал.

Яков притих и ковырнул ногой земляную грудку. Нечипор ожил и удивленно спросил:

-Так а что же мы тогда решаем, собравшись здесь?

На улице к тому времени уже темнело, половина собравшихся разошлась, а остались лишь самые стойкие, но даже стойких вопрос Нечипора ввел в совершеннейшее заблуждение. Они переглянулись между собой и в нерешительности стали топтаться на месте, не в силах решить что им делать теперь: идти прочь, оставаться ли или вспоминать зачем собственно они все здесь собрались.

-Что же мы решаем, если и так все ясно. - Сказал Нечипор и сплюнул под ноги. - Пан не иудей. Это факт неоспоримый.

Сказав слова эти, Нечипор стал неторопливо покидать собрание, все еще над чем-то активно размышляя и поглядывая на сапог свой. Ступив шагов девять, вдруг, он резко остановился, и догадка какая-то блеснула в его глазах.

-Хотя, что может быть и такое... - Захохотал Нечипор. - Что он заместо того, чтобы по той дороге ехать, куширями наше село обогнул и въехал по этой, но это... Это слишком уж хитро было бы даже для иудея...

Тут Нечипор зашелся смехом. Сперва тихим и робким, но вдруг смех этот перешел в громкое, прямо-таки громоподобное ржание. Отсмеявшись как следует, сквозь слезы, Нечипор с трудом вымолвил:

-М-да. Что не возможно человеку, возможно Богу. От устройство!

Слышу, слышу, о чем толкуете. Мол времена давние, что проку о них вспоминать. А я вам так скажу: времена-то, может, и давние, но суть всегда одна - она, словно багряное облако растянутое во времени, пропитывает собою все: от, вышитых любимыми, скатертей до ладно писаных крынок и придает этому всему некое подобие осмысленности.