Аннотация: Писать о Великой Отечественной войне трудно. Этот рассказ написан в память о моих дедах, прошедших войну. Андрей Иванович - пехотинцем. Мария Дмитриевна - медсестрой. Анатолий Сергеевич - танкистом, а позднее офицером СМЕРШа.
Суровый голос Левитана, внятно и неторопливо вещал, из висящего на столбе репродуктора: "Сегодня, 3 марта, западнее Ростова-на-Дону, Н-ская часть после мощной артиллерийской подготовки овладела линией вражеских окопов. Контратаки противника успеха не имели. На поле боя осталось до двухсот убитых гитлеровцев и три подбитых танка".
В больничной палате, наспех переоборудованной под госпиталь школы, репродуктор был прекрасно слышен. Мишка дослушал сообщение "От Советского информбюро", и вновь взялся за отложенное письмо.
"Дорогой брат Василий. Сообщаю тебе, что рана моя почти затянулась. И хотя рука иногда побаливает, стрелять это не помешает. Так что, через недельку-другую, на выписку.
Скоро придётся ехать на новое место службы, куда направят. Правда, тут со мной недавно местный оперуполномоченный говорил. Он отбирает толковых ребят для особой части. Не знаю, в чём она особая, но условия службы там очень заманчивые. Усиленное питание, и увеличенное денежное довольствие. А главное, если в течение трёх месяцев останешься жив, то можешь выбрать себе любое место службы. Хоть на передовой, хоть дома, хоть в самой столице. Чувствуешь, какие открываются перспективы? Конечно, всё это не за просто так. Но, и я ведь за чужие спины никогда не прятался. Третий год воюю. Контузия и два ранения. Пока мне везло, но ведь везение, штука не вечная. Может и подвести. Так что, наверное, соглашусь служить в особой части. Матери пока не сообщай. Пусть считает, что я ещё лечусь. Нечего её волновать понапрасну.
Ну, вот и всё. Передавай привет заводским ребятам. Надеюсь, ещё помнят своего бригадира. До свидания. С искренним уважением, твой брат Михаил".
Писавший отложил стальное перо, и, подождав, пока чернила высохнут, ловко свернул листок в полевой треугольник письма. Написал адрес, и отнёс послание на тумбочку дежурной сестры. Через месяц брат получит это сообщение. А что произойдёт за это время, пусть распорядится судьба.
Две недели спустя.
На плацу, выстроившись в шеренгу по двое, застыла рота. Мишка, стоявший почти в центре шеренги, наблюдал за ходящим перед строем командиром.
Полковник Бакштай Всеволод Арсентьевич. Высокий, жилистый, с громким резким голосом, и клювастым носом. Последнее впрочем, его совсем не портило, а бесовская хитринка в глазах, намекала на популярность у женского пола. Чёрные, но уже начинающие седеть волосы, выбивались из-под ободка форменной фуражки. Что особенно понравилось Михаилу, это зеркальный блеск хорошо вычищенных сапог, и новые, недавно введённые погоны. Чувствовалось, что Всеволод Арсентьевич не какой-нибудь гражданский шпак, волею обстоятельств получивший высокое звание, а настоящая "военная косточка".
Бакштай вещал. Он не просто выкладывал стоящим бойцам нужные сведения. Он общался, убеждал, превозносил и давил одновременно. Словом, чувствовал себя здесь настоящим хозяином.
- Бойцы! - раздавался его звонкий, но очень внушительный голос. - Вы, попали в уникальную часть. Ваша рота входит в батальон "Русских Витязей". И вам предстоит влиться в их ряды. Все вы люди бывалые, повоевавшие, имеющие награды и ранения. Здесь нет зелёных пацанов ещё не нюхавших пороха. Именно поэтому, вы прекрасно понимаете, что мёртвый герой, лучше живого предателя и труса. Но, это аксиома для обычных войск. Мы же, в "Русских Витязях" придерживаемся другого правила. Герой, это тот, кто выполнил боевое задание, и остался живой. Боец, погибший, но не выполнивший боевую задачу, не герой. А вот выполнить приказ и при этом остаться в живых, это настоящий героизм.
Бакштай окинул стоящий строй горящим взглядом, и продолжил:
- Все вы пройдёте дополнительную индивидуальную подготовку. Причём я лично побеседую с каждым. После этого вы перед лицом своих товарищей, произнесёте "Клятву Витязя". После чего вольётесь в ряды "Русских Витязей" нашего батальона.
Мишка со скрытым восхищением наблюдал за командиром. Откуда такая хватка и мощь? Откуда полная уверенность, и ни тени сомнения в своём желании сделать нас героями? И ни тени страха. Хотя, вон там, справа, за спиной командира, лицом к строю стоит оперуполномоченный. Особист - мать его. Высокая худосочная жердь. И сапоги не чищенные, и форма мятая. Но глаза! Стальные холодные гляделки, привыкшие видеть затылок врага народа сквозь щель прицела. Капитан Малютин, Иннокентий Родионович. Этот родного отца за решётку упрячет, а уж настучать на командира в политотдел дивизии, так это дело святое.
Михаил никогда не любил особистов. Было что-то отталкивающее в их "рыбьих", безжизненных, но таких опасных взглядах. "Убийцы с душами младенцев", называл он эту братию про себя. А после того случая, в сорок втором, когда вышел с жалкими остатками вверенного ему взвода из окружения под Харьковом, стал их люто ненавидеть. Сколько промурыжили допросами, сколько продержали в холодном погребе, чтобы "одумался". Расстреляли ребят, "сломавшихся" от жестоких побоев, и признавших себя "дезертирами". Тогда погиб Васька Шиманович, лучший Мишкин друг. А самому Михаилу тогда повезло. Впрочем, повезло ли? Его отправили в штрафбат, чтобы "кровью искупил вину". Он и искупил. Первое ранение, и полгода госпиталя, после чего и попал в нормальную, не штрафную, часть. Правда, о сержантском звании пришлось забыть. Словом, у Михаила был свой личный счёт к особистам.
"И ведь видно, что командир не боится оперуполномоченного!", - продолжал размышлять стоящий по стойке "смирно", Мишка: "Видно, что Иннокентий Родионович сам побаивается полковника. И ясно, что в случае чего, Бакштай сожрёт особиста на завтрак, и не подавится. Удивительно всё это, и непонятно!".
- Вопросы есть? - спросил командир, закончивший короткую вступительную речь.
С левого края шеренги выступил невысокий худенький солдатик, в заношенной выгоревшей гимнастёрке. По виду, явно не герой. Но, Михаил не однажды убеждался, что внешний вид может быть отточенной, тщательно продуманной маскировкой. Ловушкой для врагов и недоброжелателей. Что боец может быть спецом в каком-нибудь изощрённом виде боевых искусств. Рядовой рванул строевым, затем застыл несокрушимым монолитом в уставной стойке, и наконец, чётко и громко представился:
- Рядовой Куница. Разрешите обратиться?
- Обращайтесь. - С улыбкой произнёс командир. Чувствовалось, что он знает, с каким вопросом к нему обратятся. Знает, и не однажды выслушивал этот вопрос. И, разумеется, знает единственно верный ответ на него.
- А если кто не захочет быть "Витязем"? И не станет торжественно клясться непонятно в чём, не предусмотренном в уставе Рабоче-крестьянской Красной Армии. Что тогда? - глаза говорившего с вызовом блеснули, из-под низко надвинутой пилотки.
"Ага", - отметил про себя Бакштай: "Парень, явный лидер. Из заводил. И вылез, чтобы порисоваться перед новыми товарищами. Заработать авторитет. Этакий Василий Тёркин. Ну ладно. Куница, значит? Сейчас я с тебя, мелкого лесного хищника, сниму шкурку. Ты решил пошутить, и я тоже пошучу. Только на свой лад".
- А нежелающие быть "Витязями", переходят под опеку товарища капитана. - Лёгкий кивок в сторону Малютина. Он товарищ опытный, и быстренько разберётся, герой ли вы вообще. И если да, то герой чего? "Русских Витязей", или штрафного батальона?- командир душевно улыбнулся стоящему перед строем бойцу. - Я ответил на ваш вопрос?
- Так точно!
- Встать в строй.
- Есть!
Чёткий полуоборот, и хитрец-заводила уже в шеренге.
- Рота! Вольно. Командиры взводов и отделений, ко мне!
Вечер того же дня
За широким, покрытым плотной скатертью столом, сидели командир и оперуполномоченный. Укрытая плотным зелёным абажуром керосиновая лампа-пятилинейка, освещала шахматную доску с расставленными фигурами. В стаканах, уютно угнездившихся в мельхиоровых подстаканниках, остывал крепко заваренный, душистый чай. Игра была в самом разгаре. Полковник атаковал, капитан грамотно выстраивал защиту. При этом велась серьёзная, полная намёков и лёгких угроз, беседа. Хотя чувствовалось, что велась она далеко не в первый раз, и что оппоненты просто ещё и ещё раз обдумывают уже знакомые доводы. О чае игроки просто забыли.
- А всё-таки, ваша идея с "Русскими Витязями", слишком смела! - вслух рассуждал особист. - Судите сами. Вы делаете из обычных бойцов, уникальных. Хорошо подготовленных и практически неуязвимых. С чувством долга, ответственности, ненависти к врагу, желанием служить родине, но и обратите внимание, обострённым чувством собственного достоинства. Не случится ли так, что после победы над врагом, ваши уникальные бойцы не найдут себе применения? И не обнаружив новой цели, не повернут своё оружие против нас же? Образно выражаясь, не поднимут ли поборники чести, нас, бесчестных - на вилы. - Он сделал очередной ход, и с любопытством посмотрел на командира. - По-моему, наша, проверенная временем доктрина запугивания, действует куда эффективнее. А главное - надёжнее.
- Эффективна, да! - согласился полковник после недолгого раздумья над ответным ходом. - Но, что надёжнее, тут уж извини Иннокентий Родионович, я с тобой не согласен. Да, перед боем хватаете трёх-четырёх заблудившихся, растерявшихся, или попросту струсивших зелёных пацанов, впервые попавших на фронт. Объявляете их дезертирами, и для устрашения остальных расстреливаете перед строем. А за частью, идущей в бой, ставите заградительный отряд с пулемётами. Чтобы никто не сбежал с передовой. Заградотряд следует за частью, отлавливая спрятавшихся в воронках, и укрывшихся в подвалах бойцов. Их потом прилюдно расстреливают перед следующим боем. Как итог, боец РККА боится вас больше, чем врага. И оттого отчаянно идёт в бой, и доблестно воюет, ибо ему ничего другого не остаётся. Просто в бою есть шанс уцелеть, а попав к вам, его нет. - Командир сделал ответный ход, отхлебнул остывшего чая, и продолжил. - Система устрашения надёжна, как наган, и филигранна, как алмаз. Есть только два маленьких нюанса, сводящих на "нет" все остальные достоинства.
- Это, какие же? - полюбопытствовал Иннокентий Родионович, забирая белого коня.
- А такие. Стоит бойцу увидеть, что ваш контроль слегка ослаб, и он не пойдёт в бой. - Командир поднял руку ладонью к собеседнику, словно отсекая возражения. - Не спорьте, я знаю, о чём говорю. А окажись вы с таким бойцом один на один, он просто выпустит вам кишки. Целенаправленно, с садистским удовольствием. Ведь вас не только боятся, но и ненавидят. - Всеволод Арсентьевич сделал ход ферзём, и торжественно объявил, - Вам мат, уважаемый. А что касается "Русских Витязей", то его отменные бойцы, тоже испытывают страх. Они боятся. Боятся лично меня. Но в отличие от вашего случая, их боязнь замешана на любви и уважении ко мне, а не на ненависти. И это гораздо надёжнее.
Вдруг он пронзил особиста резким взглядом. Глаза полыхнули опасным огнём. Иннокентий Родионович почувствовал себя кроликом, под взглядом удава. Мелкой лягушкой, перед застывшей змеиной мордой. Казалось, что даже сердце споткнулось, и стало медленнее качать кровь. В таком состоянии капитан не мог ни сопротивляться полковнику, ни даже соврать.
- А ведь и ты, Иннокентий Родионович, боишься меня. Боишься до судорог, до дрожи. Несмотря на все свои связи, и мощь карающих органов. Но, будешь тихо злиться, и преданно служить, работая со мной, рука об руку. Я прав? - и опять обжигающий взгляд.
- Да, вы правы..., - язык с трудом ворочался в мгновенно пересохшем рту, и слова вышли невнятные, уродливые. Слова калеки, жалкие и увечные.
Удовлетворённый увиденным зрелищем, Бакштай снял давящий пресс взгляда. Обессиленный капитан, сломанной куклой обмяк на стуле.
Месяц спустя
Мишка застыл на пороге командирского кабинета.
- Товарищ полковник. Рядовой Ярков, по вашему приказанию прибыл.
- Проходите, рядовой. Располагайтесь - он кивнул на шикарное кресло с удобными подлокотниками. Даже странно было видеть в обычном казённом кабинете, этого разлапистого мебельного монстра.
Михаил осторожно пристроился в кресло. Сидеть вытянувшись в струнку, было неудобно, и он, слегка расслабившись, откинулся на спинку. Ладони сами легли на медные полусферы-выступы, украшающие подлокотники странного кресла.
Мишка не особенно волновался, ибо был на беседе у командира далеко не первым. Несколько ребят из их взвода уже побывали здесь. Они возвратились довольные, с восторженным блеском глаз, со спокойствием и одухотворённостью на лицах. Но, вернувшись о произошедшем здесь, помалкивали. Даже завзятые балагуры замолкали, когда разговор касался этой темы. Мишка и не настаивал. Придёт время, и он узнает всё сам. И вот, это время наступило.
Командир поднял со стола тоненькую папку, и, раскрыв её, ненадолго углубился в изучение:
- Так, так..., что тут у нас? - неопределённо начал он.
Мишка чувствовал, что все бумаги командиром давно изучены, и что они, в общем-то, и не нужны. Просто идёт какой-то спектакль, рассчитанный лично на него. Церемония. Возможно, что обряд. Но его смысл, пока оставался непонятным.
- Значит, Ярков Михаил Юрьевич. - Уточнил Бакштай, закончив изучать папку. - Что ж, смею вас обрадовать, вы подходящий человек для нашего подразделения. За время переподготовки вы показали себя умелым, старательным, и легко обучающимся бойцом. Ваши новые умения оценены достаточно высоко. "Обнаружение замаскированных мин и растяжек" - отлично. "Чувство опасности данного места" - отлично. "Предчувствие непосредственной опасности", "Выбор безопасного пути", "Мгновенный поиск укрытия", "Стрельба, и метание гранат по невидимому противнику", всё отлично. Но, есть одна дисциплина, в которой вы едва уложились на троечку. Это "Чувство вражеского прицела". Поверьте, бойцы неуспевающие в данном предмете, долго не живут. - Увидев зарождающееся в Мишкиных глазах беспокойство, он поспешил успокоить. - Но, ничего страшного. Сейчас я проведу с вами небольшой сеанс внушения, и дело наладится. Вы станете бойцом, готовым к вступлению в батальон.
Он ещё раз окинул взглядом сидящего Михаила, и неожиданно, хоть и тихо, но очень внушительно скомандовал:
- Откиньтесь в кресле. Ладони прижмите плотнее к выступам подлокотников. Успокойтесь и расслабьтесь. - Через минуту он удовлетворённо произнёс. - Так, хорошо. А теперь, внимательно смотрите мне в глаза.
Михаил коротко глянул в глаза полковника. Легко коснулся его взгляда своим, и..., словно угодил в бездонный омут. Его стал засасывать взгляд командира. Стало спокойно и уютно. Куда-то исчезли кресло и стены кабинета. Мишка ощутил себя птицей, парящей в вышине бескрайнего неба. Его тело купалось в волнах энергии, пронизывающей и мощной, но одновременно такой доброй и желанной.
Сколько длилось странное парение, Мишка сказать не мог. Просто не мог, и всё. Он не чувствовал потока времени. Но, всё когда-нибудь кончается. Михаил пришёл в себя, и обнаружил, что сидит в знакомом кресле. Всеволод Арсентьевич стоял напротив, и внимательно глядел на сидящего бойца. Странный завораживающий взгляд его был погашен.
- Очнулись? Отлично. Я ещё раз удостоверился, что вы боец, подходящий для нашего батальона. А теперь идите, готовьтесь. Завтра, торжественная клятва. Уверен, вы запомните её навсегда.
На следующий день
Михаил стоял перед застывшим строем. Ласковый майский ветерок игриво шелестел листами с текстом. Слегка осипшим от волнения голосом, боец начал читать:
- Я, Ярков Михаил Юрьевич, рядовой Рабоче-крестьянской Красной армии, вступая в ряды "Русских Витязей", торжественно обещаю. Быть достойным звания "Витязь". Если же я совершу недостойный "Витязя" поступок, пусть меня постигнет презрение моих товарищей. Изгнание из батальона в обычные войска. Потеря всех тайных знаний, что я приобрёл здесь. Я клянусь быть "Витязем"! - Мишка вскинул правую руку со сжатым кулаком, и выкрикнул. - Я, "Витязь"!
Стоящие в строю, в едином порыве вскинули сжатые в кулак руки, и дружно гаркнули:
- Ты, "Витязь"!
И Михаил опять ощутил бешеный прилив энергии. Тёплую волну силы, идущую от его боевых товарищей.
Стоявший рядом командир, пожал руку новоиспечённому "Витязю", и протянул два шеврона. Зелёный полевой, с выдавленными буквами "РВ", и парадный чёрный. На последнем, буквы торжественно переливались рубиновой эмалью.
- Поздравляю, Михаил Юрьевич, - тепло, не по-уставному, поздравил Бакштай своего нового коллегу. - Носи их с честью.
Несколько дней спустя
Мишка бежал вверх по крутому склону. Налегке, не имея ничего лишнего. Только верный ППС с шестью "рожками", да несколько гранат. Три РГ-42, и пара "фенек". Кусачки, чтобы резать проволоку, и пакет первой помощи. Куда же без него? Всё, больше ничего. Ни вещмешка, ни скатки шинели. Для бойца его батальона, главное - мобильность. Только в ней успех выполнения боевого задания.
А задача поставлена не простая. Взять высоту, вскрыв оборону заграждений. Только эту высоту. Слева и справа от "Русских Витязей" пойдут другие воинские подразделения.
Легко сказать - вскрыть. Михаил про себя даже усмехнулся. Здесь три линии траншей, перекрывающие сектора обстрелов доты и дзоты. Минные поля, шеренги вбитых кольев, скрытые растяжки. Ряды колючей проволоки с "сюрпризами". А в тылу мощный заслон из артиллерии и миномётов. Пусть здесь славно поработали наши артиллеристы и авиация. Пусть склон высоты напоминает вспаханное поле. Пусть воронки разметали часть окопов, блиндажей и заграждений. Пусть клубы дыма надёжно застилают склон, делая наступающих бойцов невидимками. Пусть минные поля загодя серьёзно расчищены нашими сапёрами. Всё так. Но задача всё равно непростая.
Хорошо, командир - голова светлая. Долго размышлял он над грамотным штурмом высоты. И не напрасно. Каждый из бойцов батальона, идущий сейчас в бой, знал свою непосредственную задачу. Знал её и Мишка. Добраться живым до вон того дота, на вершине, и бросить гранату в щель амбразуры. Всё! Остальными целями занимаются другие бойцы.
Просто? На первый взгляд, да. Но, попробуй выполни, когда кругом разверзся сущий ад. Садит фриц из пушек и миномётов. Кажется, что минные разрывы стоят сплошной стеной, и что сквозь пулемётный огонь невозможно проскочить.
Невозможно! Да. Но, не для "Русских Витязей". Не зря же мы прошли уникальную подготовку. Но, не расслабляться, и посторонние мысли в сторону. Бить врага не числом, а уменьем. Использовать всё, чему научили в "Витязях".
Так. Чувство близкой опасности справа. Резкий уход с нырком влево, и пулемётная очередь прошла мимо.
Зелёная клякса над замаскированной противопехотной миной. Обежать по широкой дуге.
Жёлтая полоса миража, от спрятанной растяжки. Перепрыгнуть.
Красные пятна, от частокола вбитых кольев. Проскакать между ними, как по разноцветным плиткам в коридоре казармы.
Опасность сзади! Резко залечь, вжавшись в землю за неприметным бугорком. Осколки от близко упавшей мины, с визгом рассекли воздух. Чёрт, слегка зацепило руку! Но рана не опасная. Просто глубокая царапина. Замотать бинтом, и вперёд.
Впереди "колючка" на столбах. Пара щелчков кусачками, и броситься в открывшуюся щель. Алый всполох спереди. Упасть, перевернуться, уйти с линии выстрела. "Вжик", - пуля просвистела мимо. Ответный выстрел вслепую, и вражеский снайпер роняет винтовку.
Опять колючка, но теперь с "сюрпризами". Выстрел по взрывателю фугаса, а сам на землю. Мощное "БУФ-Ф-Ф", и секции "колючки", как не бывало.
Первая линия обороны противника, вынесенный вперёд окоп. Меткий бросок, и ребристая "фенька" разлетается смертоносным веером внутри окопа. Живые остались? Добить одиночными выстрелами. Пятна жизни погасли? Тогда вперёд.
Совсем рядом вели игру со смертью Мишкины товарищи. Они прыгали, и пригибались. Бросались на землю, и резко вскакивали. Уходили от опасности в головоломных кульбитах. Бросали гранаты и дымовые шашки, стреляли. "Русские Витязи" выполняли боевую задачу.
Полчаса спустя
Мишка был жив и относительно цел. Несколько неглубоких порезов, синяки и небольшой ожог, выполнению задачи не мешали. Так, слегка раздражали, не более. Правда гимнастёрка превратилась в лохмотья, отощали "рожки" магазинов, и гранат осталось только две. Но и дот, вот он, совсем рядом. Бетонное приземистое сооружение, с узкой щелью амбразуры. В тёмной глубине посверкивал лепесток пламени, срывающийся с дульного среза.
Ещё чуть-чуть, и Мишка подберётся на дистанцию прицельного гранатного броска. Ещё десять, максимум пятнадцать метров, и он у цели.
Курт Ортнер лежал у пулемёта. Ладонь уверенно сжимала удобную рукоять. Палец плавно давил на спуск, и МГ- 42 злобно огрызался, выплёвывая очередной смертоносный веер.
Курт отражал атаку русских. Не первую, и даже не пятую. Атаки были и вчера, и два дня назад, и неделю. Не мудрено сбиться со счёта. Но, это была какая-то странная атака. И вели её, какие-то особенные, не похожие на соотечественников, русские. Вместо того чтобы толпой переть напролом, когда ни один выстрел пулемёта не пропадает даром, подрываться на минах и растяжках, беспомощно повисать на проволочных заграждениях, они шли. Шли неторопливо и целеустремлённо. Каким-то чудом они обходили мины и ловушки. Укрывались от взрывов, и умудрялись не попасть под шквал осколков. В последний момент успевали исчезнуть с его прицела. И шли, шли, планомерно уничтожая очаги сопротивления. Их продвижение вселяло в души обороняющихся, суеверный ужас.
"Вон один", - размышлял, всматриваясь в близкую цель, Курт: " в драной гимнастёрке с обгоревшим воротником. Совсем близко подобрался. Его нужно обязательно уничтожить. А то бросит внутрь гранату, и конец доту. И лично мне, Курту Ортнеру, тоже". Пара очередей вспорола дымный воздух, но неуловимый русский успел уйти с линии выстрелов, и затаился в большой воронке. "Нет, так его не взять!", - с досадой подумал Курт: "А давай попробуем по-другому". Он прекратил стрельбу, и стал ждать, не совершит ли странный русский фатальной ошибки.
Неожиданно пулемёт замолчал. "Наверное, меняет ленту", - решил Мишка, и рванул вперёд, как хороший спортсмен-спринтер. "Всё, я на дистанции уверенного поражения цели", - удовлетворённо подумал он.
Внезапно мозг пробило острой болью, а взгляд заволокло розовой пеленой. Это означало только одно: "Опасность вокруг. Взгляд сквозь щель прицела. Уход с линии атаки маловероятен".
Во тьме амбразуры вспыхнул, и замерцал огненный цветок. Но за пару секунд до выстрелов, Мишка выдернул кольцо, и, заваливаясь в изощрённом прыжке вбок, успел метнуть гранату.
Курт выжидал не зря. Русский всё же сделал ошибку. Маленькую, но роковую. И нажимая на спусковой крючок, пулемётчик знал, что попадёт.
Мишка не сумел увернуться. Сильный удар в плечо ошеломил, опрокинул на спину, и надёжно погасил сознание. Близкого взрыва внутри дота, боец уже не увидел.
Несколько дней спустя
Суровый голос Левитана, из хорошо знакомого репродуктора, торжественно вещал: " ...наши войска в результате ожесточённых боёв прорвали оборону противника фронтом в 25 километров и овладели железнодорожным узлом Крымская...".
Мишка дослушал информационное сообщение, и продолжил диктовать письмо. Он ещё не скоро возьмётся за перо, но здесь были и его легкораненые товарищи. Они помогали друзьям, как могли.
"Здравствуй, дорогой брат Василий. Опять я на госпитальной койке. И опять - рука. Так что не удивляйся, увидев незнакомый почерк.
Да, матери о ранении пока не сообщай, нечего её волновать. Пусть думает, что я с того раза ещё не выписался.
Сильно приложило меня в последнем бою. Но, бодрость духа не теряю. Жив, и то славно.
А главное, к моменту выписки пройдут три месяца, и я смогу выбрать себе любое место службы. Хоть в Москве. А может быть, возвращусь в родной Кудымкар. Но, об этом пока рановато думать".
Мишка диктовал письмо, и искренне верил, что выберет новое место службы. Он ещё не осознал, что стал настоящим бойцом "Русских Витязей". Что без товарищей по батальону, и без упоительного восторга боя, он просто не сможет жить.
Ему дали очень многое в этой жизни. Дали знания, умение и опыт. Но и отобрали изрядно, отняв право выбора. Отныне и до конца жизни, он будет "Русским Витязем". Героем, ставшим таким не по своей воле.