Я заметил этого пса ещё издали. Обычный пёс, немного грязный, немного потрёпанный другими собаками и отшельнической жизнью - таких можно встретить повсюду. Но у этого была какая-то особенная, горделивая походка, которая точно подсказывала мне, что этот пёс - тот кто мне нужен. Я поспешил за ним, на всякий случай снимая по дороге крышку с объектива. Заметив, что его преследуют, пёс ускорил шаг, и свернул в подворотню. Лавируя между спешащим до закрытия центрального рынка потоком бабулек, я направился вслед за ним. Хвост пса как раз мелькнул за следующим поворотом, так что у меня не возникло трудностей с поиском пути. Хрущёвки сменили собой деревянные, полуразваленные домики, из-за покосившихся заборов которых, словно переругиваясь, лаяли и тявкали другие собаки. Они уже не представляли для меня ни малейшего интереса - мне был нужен именно тот, то и дело ускользающий от моего взора, пёс, который, признаться, сумел-таки меня заинтриговать. Спустя ещё несколько унылых кварталов и одиноко лузгающих тыквенные семечки гопников, я наконец застал пса в расплох. Ему просто некуда дальше было идти - впереди был высокий строительный забор, за которым усердно (судя по звукам) трудились гастарбайтеры, и единственный путь к отступлению был за моей спиной. Я подошёл чуть поближе. Пёс обернулся, присел, и уставился на меня оценивающим взглядом.
Мы сверлили друг друга глазами ещё с минуту, когда, наконец, пёс сказал мне, с наигранной вежливостью в голосе:
- Сэр, не соблаговолите ли объяснить мне, с какой целью вы меня преследуете, в противном случае я буду вынужден вас облаять, или, что ещё более нежелательно - покусать.
- О, простите, что заставил вас беспокоиться, уважаемый господин пёс, я всего-лишь хотел попросить вас о небольшой услуге...
- Чтож, я вас внимательно слушаю.
- Видите ли, дело в том, что я работаю на один местный телеканал, добываю видео-материалы для программы "РАЗТРЯСЛО", или РАЗжалобисТРЯСибабЛО, если быть пунктуальным и точным.
- Хорошо, но что именно вам нужно конкретно от меня?
- Мне лишь нужно чтобы вы немного покривлялись перед камерой, ну, как это обычно делают бродячие собаки... поскулить там, порыться в помойке, и тому подобное, вам я полагаю лучше знать.
- Хм... надо признать, вы просите меня о таких вещах... вы хоть понимаете, что подобные действия унижают мои, собачьи, достоинство и честь.
- О, да, прекрасно понимаю.
- В таком случае, извольте поинтересоваться, что мне будет за то, что я соглашусь?
- Ммм... ну еды у меня точно нет, как впрочем и денег на таковую, - я порылся в карманах, и извлёк оттуда последние две пачки штырина, и помахал ими в воздухе, - Могу предложить вам как следует упороться, я даже составлю вам компанию в этом нехитром деле.
- Хм... дайте-ка подумать, - пёс почесал за ухом, и задумчиво посмотрев на небеса в течении пары минут, наконец выдал, - Идёт.
Я пожал его мохнатую лапу, включил камеру, и начал готовиться к съёмке.
///
Мы сидели на полу, и грустно смотрели на полуоткрытую дверцу холодильника, по причине полного отсутствия за ней какой-либо еды. Я честно был готов прямо сейчас оторвать свою задницу от пола, и пойти в какой-нибудь близлежащий ЦП, но, как и в холодильнике, в моём кармане красовалось красочно красное и прекрасное ничего. Обычно в таких случаях говорят, что в кармане лежит что-то вроде собачьего полового органа, но Чарльз Дюма (имя которому я дал посереди трипа, которое, к слову ему даже понравилось, полагаю, из-за слоновьей дозы штырина в крови), жалобно поскуливая, сидел рядом со мной и вряд ли бы одобрил подобные выражения. Наверное, наши с Чарльзом желудки сейчас были похожи на ссохшуюся сливу, или что-то вроде того.
ґґґґґґ- Когда у тебя там зарплата, друг мой? - с надеждой в голосе спросил он.
- Когда сдам готовый материал в редакцию, друг мой. Иными словами - нескоро, - пожал плечами я.
- Есть какие-нибудь идеи, друг мой?
- Если бы они были, друг мой, я бы уже давно ими воспользовался, друг мой...
- Чёрт возьми, во времена своего бродяжничества я и то был в состоянии добыть себе пищу, в какой-нибудь помойке, например. Но я так полагаю, друг мой, что если я сейчас смотаюсь до ближайшей урны, и как следует потрапезничаю, тебе вряд ли захочется в дальнейшем содержать меня, друг мой, в своей квартире.
- Именно, друг мой.
Мы вновь уставились на пустующий холодильник. Я стал вслушиваться в музыку, доносящуюся из колонок на кухне. Песня кажется называлась "I wanna be a president". Цепь неясных, порой даже сумбурных ассоциаций пролетела в моей голове. Я почесал в затылке, и, покачиваясь, поднялся с пола. Ноги по прежнему были ватными, а зрение немного двоилось. Если закрыть глаза, можно было даже уловить какие-то жалкие остатки галлюцинаций.
- Друг мой, если я не ошибаюсь, сегодня у нас седьмое феврюля, тяпница?
- Нам, собакам, такие мелочи знать не положено, друг мой, но, как ни странно, я как раз-таки знаю. Сегодня именно тяпница, седьмого феврюля. Но к чему тебе это?
- Друг мой, кажется мы сегодня всё-таки пожрём.
- Каким же это образом?
- Выборы, друг мой, выборы!
- Тьфу! - покривился Дюма, - как в дерьмо мордой макнул...
- Спокойствие, друг мой. Я сам на них не был ни разу, но насколько мне известно, там перед входом должны давать халявные пирожки и булочки всякие...
- Булочки? М-м-м... Чтож, это выход! Браво, друг мой, браво!
Я торжественно поклонился перед визжащим от восторга залом, полным аплодисментов и даже, не совсем удачно, но попытался поймать летящий мне в лицо букеты цветов.
- Постой, Дюма... тебе ведь есть восемнадцать? - на всякий случай уточнил я.
- Нет, но, чисто гипотетически, по собачьим меркам мне где-то за тридцать.
- Отлично. Тогда в путь. Все на выборы!
Покачиваясь и словно маршируя, мы выдвинулись к "избирательному" пункту. Я - с безразличной миной на лице, насвистывая что-то патриотическое, и сжимая в обоих руках воображаемый флаг, и Чарльз Дюма - с широкой улыбкой до ушей, подвывая мне в тон и гордо задрав морду. Надеюсь сегодня мы хоть немного разбавили этим серость в твоём унылом желудке, о всемогущий Монстр.