Аннотация: Давным-давно, в хомячьем царстве-государстве...
Рождение Неубиваемой
Это случилось. Просто случилось. Случайно. Как всё великое. Или не всё, но по большей части.
Отец всех хомячков крепко скучал. Народ его был уничтожен. Лишь два хомячка ещё остались, но нельзя сказать, что они жили - они существовали, замороженные про запас. День и ночь чередовались в неизменном круговращении, звёзды чертили круги на хрустале небес, и скука росла день ото дня. И однажды Отец почувствовал, что предел его терпения близок. Необходимо было развлечься. А как Творцу развлечь себя? Ясно - творя. И Отец решил устроить себе ужин при свечах.
Для начала он сотворил свечи. Это были кометы. Их великолепные павлиньи хвосты украсили небеса, впрочем, может и не павлиньи - поскольку павлинов Отец ещё не создал. Затем Великий начал создавать всё самое вкусное, что ему только пришло в ... нет, затем Великий придумал себе облик. Чтобы идеям было куда приходить, а то у Вездесущего и Всеобъемлющего с этим проблемы. Он принял облик большого красивого хомяка, с благородной сединой на спине и щеках, размером с хорошую капибару... впрочем, капибар тоже ещё не было. А потом уже занялся меню.
В этот день он создал: авокадо, апельсины, антрекоты, бананы, бураки, баранки, ваниль, вина, варенье, грильяж, гусятину, галеты, дурианы, долму, драники, ершей в сметане, жюльены, зубровку, ириски, котлеты, куриные окорочка, лосося, лук, молоко, меренги, наггетсы, опята, огурцы, орехи, пудинг, пюре, паштет, рулет с маком, редиску, семечки, сладости, сою, тартинки, творог, и многое, многое другое.
И Он отдал должное всему новосозданному. После чего начал размышлять, что бы ему создать ещё. Неожиданно Отец почувствовал некое новое и необычное ощущение под ложечкой. Какое-то распирание и даже неудобство. Он был рад новому. Вначале. Но потом ощущение усилилось, и Отцу пришлось признать, что результат его трудов не столь приятен, как хотелось бы. В животе у его нового облика поднялось бурчание и бурление, и революционный подъём, и брожение. И пароксизмы сии оказались ему не в радость.
Тогда сел Отец в позу лотоса (хотя лотосов тоже ещё не было) и сосредоточился на своём пупе, вкладывая всю наличную всемогущесть в немедленное удаление беспокойства вон из организма. Не прошло и двух новолуний, как из пупа его заструилось сияние. Вначале бесформенное и зеленоватое, стало оно густеть и наливаться золотистым цветом.
Ещё раз повторяю: из пупа! вот именно.
Вскоре оно приобрело форму прекрасной хомячихи с лоснящейся рыжей шерстью на спинке, с белым животом, сияющими чёрными глазами и розовыми лапами. Она мило улыбнулась, обнажив несколько слишком развитые зубы - оказалось, что клыки красавицы значительно длиннее резцов, это было необычно, но нисколько её не портило - облизнулась розовым раздвоенным языком - тоже очаровательно и удивительно - и воскликнула мощным контральто: - Привет, папуля! - Откуда ты, прекрасное дитя? - обалдело откликнулся Отец всех хомячков, чувствуя, что в желудке у него наступило, наконец, полное успокоение и радуясь этому. - От верблюда! - ответствовала красотка - До чего ж Вы, папаша, ненаблюдательные! Или не заметили, как произвели меня на свет? Или от родительского долга отвертеться желаете? Не выйдет! не задушишь - не убьёшь, как говорится! - Кем говорится? - оторопел Отец - Да хоть бы и мной для начала. А там посмотрим, - туманно ответило юное создание, - И должна Вам заметить, что я только родилась - а Вы меня уже допросами мучаете. Немилосердно! Да. Безобразие: родной Отец, а милосердия ни на грош, да и убить мечтаете - зря, между прочим. Не выйдет, я дочь Создателя, не кто-нибудь, так что, ясен пень - неубиваемая. А раз у Вас с милосердием плохо - помогу, не сомневайтесь. Не отмажетесь, ага!
Так появилась на свет Неубиваемая богиня Милосердия.
И это Первая Песнь из песен о ней.
Богини - неубиваемые
... И шли они вдвоём по пустыне. И жаркий ветер сбивал их с лап, и злое солнце жгло им спины, и в уши им набивался песок. И упали они на иссохшие животы, и пересохшие губы их шевелились беззвучно, и вздрагивали вибриссы, а измученные души взывали к небесам о милосердии. И не остались хомяк Ам-ням с хомячихой Е-мое неуслышанными. В ближайшую ночь расступились звёзды небесные вместе с Великой тьмой, к которой они пришпилены - и сошла вниз великая богиня Милосердия. Взглянула она на двух сушёных хомячков и преисполнилось её сердце великой любовью и жалостью. - О измученные дети мои! - воскликнула она, - о чём молитвы ваши? - Воды, о Милосердная, воды! - из последних сил пискнули Ам-ням и Е-мое. - Да будет! - ответствовала богиня благостно, и, взмахнув рукой, исчезла. И прохода меж звёзд не стало - как не было. В тот же миг завыл ветер, загремел гром, заклубились тучи, и на пустыню обрушился небывалый ливень. Вода залила всё кругом, разбивая волны о барханы, кружа в водоворотах кактусы и обломки верблюжьей колючки. Наутро на месте иссушеной пустыни плескалось великое и прекрасное озеро. С небес на него любовалась богиня Милосердия. - Да, истинно говорю вам - хорошо получилось! - решила она, - Только интересно: где теперь мои хомячки? И достаточно ли рады они, что их желание так быстро и щедро исполнено? Спрошу-ко я об их судьбе Отца всех Хомячков. Потом. Если не забуду.
И это конец Второй Песни - о двух хомячках и богине Милосердия.
Грешный град хомячий и рождение ХомоМузы
К востоку от озера Милосердия построил Ам-ням нору свою. И жил там. И жена его Е-мое приносила ему детей, и они росли, и тоже строили норы. И воздвигся великий земляной город от куста до куста. Счастливы были жители его, и не знали недостатка ни в чём, ибо тучна была та благословенная местность, и обильны были плоды ея. Уставали же они редко и только от процесса питания, поскольку другие процессы доставляли им больше радости, ибо с питанием народ Ам-няма перебарщивал и потому утомлялся. Столь сладостна была их жизнь, что молить Отца всех хомячков им стало не о чем. И забыли они молитвы и жертвы, и забыли благодарить Великого за бесслёзную жизнь свою. Но осознал Отец: тишина у престола Его. Не доносятся молитвы и славословия Ему. Но заметил Отец: прозрачен воздух над градом хомячиным. Не воскуряется фимиам во славу Его. Но увидел Отец: темны площади и улицы ночные, и никто не ходит босой по углям в три ночи, колотя в Священный Барабан - забыли хомяки святые обряды в честь Его.
И тогда разгневался Великий, и хотел уж призвать неразлучного недруга своего, Кота адского. Дабы смёл тот отступников с лика полянки меж двух кустов и убрал негодных навек от глаз Его. Но случилась в те поры возле Отца всех хомячков Неубиваемая. И заспорила она с решением жестоким. Не любил Отец спорщиков и разразил Милосердную молнией. Однако не убил и она продолжила спорить. И испепелил Отец Милосердную огнём небесным. Однако она лишь немного подымилась и громкости прибавила. И повелел Отец Милосердной исчезнуть. Однако, даже исчезнув, она не замолчала. Подивился Великий богиньскому упрямству, и разрешил Милосердной самой выбрать для хомячков наказание.
Долго думала Милосердная. День думала, два думала, на третий принесла к престолу существо непонятное: то ли мышь белая в перьях и с крыльями, то ли попугай-альбинос волнистый на четырёх лапах и с розовым носом. - Благослови, Отче! - Что сие, дщерь моя не наглядная, но изчезнувшая по воле Моей? - Наказание хомячкам - и радость хомячковой жизни, Отче! - Муть говоришь, Милосердная. Тебя и раньше непросто понять было, а теперь, без жестикуляции, даже и всемогущесть не спасает. Проявись - повелеваю! И стала Милосердная опять наглядной, как пособие. На коленях стоя у высокого престола, протягивала Отцу своё чудо в перьях: - Благослови, Отче. Ну, Он и благословил. Надоедлива была богиня в своей неубиваемости.
И нарекла Милосердная пернатую мышь-беляночку, белую попугайку- мышовочку ХомоМузой, воткнула ей с тыла лавровый листик и отправила к хомячкам портить жизнь - а не то, что вы подумали. И вскоре развернулась ХомоМуза во всю. Но это уже другая история.
А Третьей Песне - о Милосердной и Грешном граде хомячьем - конец.
Конец Грешного хомячьего града и появление Хомо-искусства
Благословлённая Отцом всех хомячков и выпущенная в Мир добрейшей богиней Милосердия, ХомоМуза тихо спустилась с небес на поляну меж двух кустов. Характер у ХомоМузы был не очень: ещё бы, с такой-то внешностью. Поэтому, спустившись ко граду хомячиному, она вначале затаилась где-то в кустах, никак себя не оказывая. А когда хомячата уснули, да и хомяки с хомячихами начали тереть лапками глаза и сворачиваться клубочками в уютных отнорках, тут-то она и начала порхать, навевая им всякие-разные мысли и чувства - по большей части, неподходящие. Хомячихи слабее на ее порхание реагировали, им только сны в эту ночь начали сниться цветные и не про одну еду. А вот хомяки пробудились все как один - и все, не понимая в чём дело, выползли из нор. И каждый не замечал других, но единолично и упорно двигался к центру, полусонно сопя и оступаясь. И все при этом глядели не под лапы, но в небо, и все вздыхали и закатывали глаза. О, сколько в ту ночь было отдавленных лап и истоптанных шкурок! Собравшись же на центральной площади, все хомяки встали столбиками и начали раскачиваться в такт диковинным звукам, льющимся с небес, где белело что-то порхающее, незнакомое, и - как хомякам казалось - прекрасное. И лилась, и проникала в хомячьи сердца волшебная музыка:
Тирли-тирли, мырли-мырли, Красота в подлунном мире, Мырли-мырли, тирли-тирли, Звёзды в небе, звуки в лире! Хомо-счастье, хомо-вера - Всё лишь нам ты дал, Великий! И хомяк для мира - мера, Длинноусый, щёколикий. Ем, и значит - существую, Размножаюсь - умный, значит, Я венец, я это чую, Не венец пусть вечно плачет. Хомо-дам - нет лучше в мире, Им - краса, Хом-мужам - чувства, Тирли-тирли, звуки в лире, Тирли-тирли, мир в искусстве!
Никто не спал в эту ночь, ибо раскачивание в такт музыке переросло в притопывание и попискивание, затем в прыжки в такт и коллективные выкрики. С потолков нор сыпалась земля, перепуганные хомячихи спасали хомячат и свои жизни. Бежали они прочь от сотрясающегося и рассыпающегося привычного крова, покуда хватило сил, и миновали почти всю обетованную полянку, остановившись у комля старой яблони под потемневшим и перекошенным забором, который тянулся в две стороны, насколько хватало глаз, и очевидно ограничивал Вселенную. Хомяки же скакали и бесновались до утренней звезды, после чего порхающая белая мечта умолкла. И обессиленные, повалились хомяки друг на друга и уснули, ещё не ведая, как нелегко им будет отыскать любимых, красоту которых они воспевали ночь напролёт. Даже сама богиня Милосердия не могла бы помилосердствовать круче и крепче, чем любезное сердцам создание её - ХомоМуза. Так не стало города Ам-няма. И лишь осыпающиеся развалины остались на месте этом, как напоминание о грехах града сего И так у хомяков появилось Искусство.
Тут и конец Четвёртой Песни из песен о богине Милосердия.
Милосердная и обряд инициации
Долго ли, нет ли, а как-то сообразил Великий Отец, что отроков следовало бы отделять от взрослых, ибо иначе наворотят разного так, что мало никому не покажется, в том числе и Отцу, и присным его.
Долго колебался он, насчет испытания сил хомячиных, но наконец, объявил: для получения статуса хомяка разумного и взрослого следует каждому, дотянувшему до двухмесячного сроку жизни своей, поднять обсохший на берегу лошадиный череп и продержать его над своей головой никак не менее минуты. Ибо символично будет, что большая пустая голова с пустыми глазами осенит подобную же малую, подобно тому, как Небо осеняет Землю, а Отец всех хомячегов - каждого отдельного хомячега.
... - Помилосердствуй, Отец! - вскричала Неубиваемая, - Разве одному хомячегу под силу сие испытание? Лучше будет инициировать их дюжинами.
- Окстись, дщерь моя неразумная! Ведь кто-то наверняка станет отлынивать, знаю я хомяческие замашки - все они грешники, мать... то бишь Отец их!
- Не будут, Отче! Ты этому черепу Силу дай милосердную: как кто отлынивает - так ему долбануло чтоб по кумполочку, автоматически! А если у остальных мощи не хватит меньшим числом испытание пройти и станут они, соответственно, мощами размощщёнными - будем объявлять их святыми, по льготной очереди - как ветеранов и работников Культа. И Муза будет петь о них, и хомо-поэты - конспектировать.
А долбанутого будем загонять в Игнор, где душу его будет вечно терзать взор Кота Аццкого.
Глаза Неубиваемой сверкнули, и счастливым звонким голосом добавила она:
- А я, батюшка, за всем этим прослежу!
И вздрогнули Отец и присные Его.
Кратка Пятая Песнь о Неубиваемой, да без неё не спеть.
Неубиваемая и справедливость
...И вот первая дюжина признанных взрослыми хомячегов, шатаясь, выстроилась полукругом перед Скрижалью. Сам Ад-ням со своим посохом из рыбьей кости, что всегда носил он в память появления озера Милосердия, стоял перед ними и думал, что бы ему сказать такое, поторжественнее. Но Муза, видимо, порхала в других местах, и как он не таращил глаза, вдохновение никак его не осеняло. Поэтому речь Первохомца оказалась краткой и убедительной: - Парни! - сказал он - настоящие парни! И прослезился. - Жениться вам пора. Всё!
Отец всех хомячков, следивший за процессом с ближайшего облачка, тоже засопел было. Только рано растрогался. Не успел как следует умилиться, как почувствовал, что кто-то со всей дури дёргает его за заднюю правую лапу. Отец всех хомячков попытался отлягнуться не глядя, но не тут то было: держали крепко. И вздохнул Он протяжно. И, ещё не взглянув, печально произнёс: - Дщерь моя... что теперь-то? Ну что у меня за девка неуёмная, ни покою, ни отдыху... ну - говори, нещечко моё... только потише, если можно. Но это было невозможно - Отец и сам это знал.
- Справедливости! - возопила Неубиваемая, шумно падая на колени, - Справедливости! Где это видано, чтоб мужской пол на взрослость проверяли, а женский нет! Мы вам что? мы вам кто? где равенство? уважение! любовь! ага, дети-кухня-церковь, плавали-знаем! самодуры! нет - САМОДУРАКИ!!! девок тоже! тоже проверять! - Уймись, деточка, в своём ли ты разуме? да ведь они девочки совсем. Их же скрижалью просто раздавит. - И пусть! зато справедливо будет. - Ты не забыла, доча: ты - богиня милосердия? тебе их не жалко? - Вот ещё. Равенство важнее! Они мне ещё спасибо скажут. Если живы останутся, конечно. А если погибнут - то красиво! За идею!!! - Но, милая, мы могли бы придумать для девочек что-нибудь менее жестокое, ведь им не сила нужна, а... - А-а-а! Всё бы вам об этом! А ещё Бог, а ещё Отец! - Но откуда ты знаешь, о чём я, дочь моя? Ты же не дала сказать. - Ах, оставьте, папаша - а то я не знаю, что все мужики - сво... то есть все Бо... да ну Вас! не морочьте мне голову. Скажите сами. - Я, собственно, имел в виду, что хомячихи должны быть прекрасны. И должны стать хорошими жёнами. Поэтому, я думаю, станцевать эротический танец, а потом принести плодов земных и накормить усталых мужчин, было бы в самый раз.
Милосердная задумалась, наморщив узенький лобик благородных очертаний, отчего он стал практически незаметен. Так продолжалось некоторое время. Поднялся и стих ветерок. Пролетела стая ласточек. Усталые хомячки повалились друг на друга прямо на месте построения и задремали...
- Нет, Отче, - наконец произнесла она, - Немилосердно этак-то. Парням одно испытание, а девкам, выходит, два. Не пойдёт. Лучше совместим. Пусть девушки наполнят защёчные мешки плодами земными - семечками, ядрышками орехов, по 12 штук каждая, чтобы каждого парня угостить! и прямо так спляшут эротический танец. И сами в это время - да не едят запасов. А чтобы не было сомнений, что хорошо танцуют - пускай пляшут до тех пор, пока все парни не забудут про сон и отдых! Как парни поднимутся - пускай хомячихи героев накормят, каждая - каждого. Вот сразу всё и отпроверяем, два лучше одного, а два в одном ещё лучше! - Но, доченька - как же они ухитрятся выглядеть соблазнительными с набитыми щеками? - До чего же Вы любите придираться, батюшка! Право, это уж не моё дело, как хотят, так пусть и соблазняют.
А моё дело - соблюсти справедливость и милосердие!
Вот и Шестой Песне, о великой справедливости и всеблагом милосердии Неубиваемой, конец - а кто слушал, тот хомец.