Летящая, чуть грассирующая "р", тихий голос, смущённая улыбка.
- Вы опять пришли раньше, - Ясна улыбнулась в ответ, перебирая листки с заданиями.
- Я не люблю опаздывать, - "т" была очаровательно жестковата.
Поль сел за первую парту и достал учебник. У него был хороший русский, и Ясна не понимала, зачем он продолжает посещать курсы. Точнее - не позволяла себе понимать.
- Сделали перевод?
В последнее время Поль переводил отрывки из "Ужасных детей" Кокто.
- Разумеется.
- Тогда отправьте мне на почту, я посмотрю сегодня.
- Как скажете. Вы послушали то, что я прислал?
Они мало разговаривали вне курсов и почти не переписывались - текстом. Вместо слов их переписка состояла в обмене музыкой. Вчера Поль прислал ей "Sailing" и пару песен Blackmore"s Night.
- Конечно. Я ещё не придумала, чем вам ответить, но мне... понравилось.
"Sailing" играла у Ясны на повторе - она почему-то сразу узнала её, хотя раньше никогда не слышала, и почему-то заплакала - резко и ломко.
Поль кивнул, чиркнув что-то ручкой в тетради. Редкие скупые разговоры, которые у них были, и регулярный значок мессенджера в левом углу телефона с новой песней - вот и всё. Остальное можно было придумать, вложить какой угодно смысл, придать очарование каждой мелочи. Сочинить любые чувства. И бояться, что однажды это исчезнет.
Ясне было тридцать восемь. До Поля она ни разу в своей одинокой жизни не испытывала такого трепета и надежды, и ей почти хватало того, что давал ей Поль. Иногда её вдруг начинала мучить мысль, что для него это не имеет значения, а иногда ей казалось, что он так же ужасно одинок - и так же привык к своему одиночеству, поэтому их взаимодействие не может быть другим.
Уже начали собираться остальные. Он листал книгу. Ясна смотрела на него, пытаясь понять, о чём он думает. Она не знала, сколько он ещё пробудет здесь, когда уедет - или, может быть, останется надолго. Курсы заканчивались через полтора месяца. Ясна не могла представить, что будет дальше, если произойдёт сбой, если он вдруг скажет ей что-нибудь серьёзное. Ей не хотелось ничего менять, не хотелось переворачивать своё существование с ног на голову, а по-другому как - разве он поймёт? Разве ему достаточно будет отдельных встреч, полуневинных ласк и разговоров об искусстве? Ведь ему только двадцать пять. Нет, лучше бы всё оставалось так, как есть. Чтобы ей было о чём мечтать и чем жить долгие дни, когда они не видятся.
После занятий она заехала домой переодеться. Подруга собиралась ставить новую пьесу и решила устроить по этому поводу небольшую вечеринку. Чёрные джинсы, белый верх. Рубашка, жилет, бабочка. И длинный пиджак. Это была совсем другая Ясна, не та, что преподавала - и даже не та, что отправляла песни Полю. Эта Ясна осталась далеко в прошлом, вместе с нежностью и светом юности. Но иногда она всё-таки позволяла себе вернуться.
У подруги было шумно - играла музыка и гости говорили наперебой. Ясна взяла бокал и устроилась в углу в большом кресле. Она рассеянно изучала гостей. Дама в красном - кинокритик, противный тощий - кажется, оператор, миловидная хохотушка... Ясна никак не могла вспомнить, кто она. Потом ей бросилось в глаза - рукава в сеточку какой-то немыслимой чёрной кофты, облегающие полные руки и нежно-округлённые плечи, широкие брюки в шахматную клетку, лаковые ботинки на широком каблуке и светлый затылок, который она бы не спутала ни с каким другим. Он обернулся и посмотрел прямо на неё.
- Не ожидала вас здесь увидеть, - с улыбкой сказала Ясна, подходя к нему.
- Я буду делать костюмы для постановки, - ответил Поль. - А вы...
- Мы с Ольгой подруги.
Странно, что она не знала. Странно, что он не знал. Он выглядел сейчас иначе. Как будто раньше они оба немного играли.
Они вышли в полумрак коридора. Из зала вдруг тихо полилась "Sailing".
- Я заметил вас, когда вы только пришли. И попросил добавить эту песню.
Ясна положила руки ему на плечи, огладила их - и поцеловала его в губы, медленно, осторожно, потому что не помнила (или даже не знала), как это делается. Она чувствовала себя будто вне времени и пространства, вне возраста и тела, вне всего на свете...
- Вы понимаете, Поль, мне нечего вам... - Она вдруг остановилась, выдохнула. - Кроме этой странной дружбы.
"Нелепые слова, которые не стоило и произносить", - подумала она.
Он посмотрел на неё серьёзно - и сказал только:
- Я собираюсь на выходных съездить за город. Вы ведь свободны на выходных?
И она засмеялась.
* * *
- Когда вы уже повзрослеете, Ася! - сказал редактор. - Сколько можно...
- Вы говорили, в сборнике не хватает рассказа. Я его написала. Берёте или нет?
- Да не в том дело. Вам самой не надоели эти, как вы написали... Округлённые плечи?
- Нет, Виталий Александрович. Я для себя пишу. Вы же знаете.
- В сорок лет, Ася, надо...
- Знаю, Виталий Александрович, - оборвала его Ася. - Между прочим, с вашей стороны очень некрасиво напоминать мне об этом. Печатать будете?
- А куда деваться... Читают.
- Вот и хорошо, - она поднялась и направилась к двери.
- А правда, Ася, почему вы пишете эти рассказы?
Она резко обернулась.
- Мне не хватает чуда. И я творю его сама. На бумаге. В документе на компьютере. Как умею.
Было тепло. В воздухе стоял щемяще-тревожный, влюбляющий май. Ася шла из издательства - прямая, стройная, будто совсем молодая. Потом остановилась и, улыбнувшись, посмотрела наверх, куда-то в далёкие дали - выше неба, звёзд и всего на свете.
"Сегодня хороший день, - подумала Ася. - В такие дни, как известно, и случаются чудеса".
Она нащупала в кармане телефон, сделала музыку погромче и пошла дальше.