Когда на следующее утро Леша поднялся ровно в восемь часов на мостик и принял вахту, судно уже шло с тралом. Поэтому начало утренней вахты было спокойным. Штурман Володя следил за скоплениями криля по фишлупе, хитром приспособлении, которое показывало положение косяков в толще воды - в виде электронных всплесков на небольшом экране. В задней части рубки, через широкие окна, за уходящими в воду стальными ваерами наблюдал тралмастер. Лешкина задача была проста - четко следовать командам вахтенного штурмана и вовремя подворачивать штурвал. Управлять судном, которое тянуло на полуторакилометровых ваерах раскинувшийся в глубине трал, с огромной "пастью", шириной в полторы сотни метров, было нелегко. Траулер с трудом слушался штурвала, нехотя меняя курс.
Володя, третий штурман, стоя возле фишлупы, азартно комментировал импульсы, появляющиеся на экране:
- Красота! Пишет криля - как Пушкин "Ромео и Джульетту"! Загляденье просто... Тут тебе и "косячки"! И "поля"! "Ленты"! "Дорожки"! Это вам не ледяную рыбу поштучно выискивать в глубине! - увидел вопросительный знак в глазах повернувшегося к нему Леши, пояснил. - Так, Лёха, называют сигналы, которые отражаются от рыбы или от криля. Вот видишь, сейчас "дорожку" рисует?
Леша с ехидцей произнес:
- А как же вахта, я ж не могу отвлекаться на посторонние вещи!
- Умничаешь! - притворно возмутился "третьяк". - Я же тебя грамоте промысловой обучаю. Может еще доведется на "мосту" командовать!
- Ты слушай "третьего"! - поддержал штурмана Николай Егорович, который стоял у лобового окна, смотрел вперед и "баюкал" забинтованную руку. - В жизни все сгодится. Может на "судовода" пойдешь учиться или на тралмастера. А может, хватит - "нахлебался" морей?! - прищурился он на Лешку.
- Да ничего я еще не решил! - досадливо ответил Леша. - Точнее - и не решал. И не думал. Вот.
- И правильно, Лёх! - поддержал его выглянувший из радиорубки "маркони". - Спешка нужна только при ловле блох! Вот я поспешил в радисты податься, а тут акустиков сократили.
- Ну и что? Причем тут одно к другому? - удивился Алексей.
- А то, что раньше Толян в белой рубахе прогуливался по "мосту" да с девчонками-операторами из Киевского радиоцентра лясы точил, то теперь - возле трала возится вместо "каустика", прибор раскрытия трала отлаживает! - вставил свои "пять копеек" Володя.
Радист тут же парировал:
- Точно, иди Леша в штурманцы! Не жизнь, а малина! Да еще и в сгущенном молоке! Представь - все на палубе или в цеху горбатятся, в чешуе и рыбьих кишках, а ты - "на "мосту", белый свитерок под горлышко, трубка в зубах, на голове "мица" - фуражка форменная то есть, с аэродром размером! Пальчиком в карту потыкаешь, а тебе зарплата на берегу капает, почище директора завода или таксиста какого! Четыре часа на "мосту" проваландался - потом восемь часов твои, и не трожь!
Радист подтолкнул "третьего" и подмигнул:
- Еще скажи, что я неправ, "третьячок"!
- Конечно, неправ! - ткнул ответно радиста в бок Володя. - А карты ты за меня править будешь? Все "навипы" наносить? Все штурманское оборудование на мне - от ластиков до биноклей и флагов! И вообще - закопался ты в свой берлоге, "марконя"! Что в мире твориться - знаешь, а что под носом происходит - не видишь!
- Чего ты?! - всполошился радист. - Я что-то пропустил?! Так "папа" ничего на берег не сообщал!
- Ха! - рассмеялся третий штурман. - Хочешь, чтобы "мастер" доложил на берег как мы к айсбергу швартанулись? Может еще - сообщить в контору, что Егорыч палец сломал и надо бы ему больничный выписать?!
- А...Ты про это...
- Конечно! Кто в нормальном уме будет о таком ЧП докладывать на берег, представляешь, что начнется? Какой капитан сам себя сдаст! Это все равно, что прийти из рейса и торжественно перед управой сжечь диплом капитана дальнего плавания. И партбилет заодно. И при этом еще - экипаж подставить?
- А мы-то тут причем? - удивился Егорыч, который внимательно прислушивался к разговору приятелей.
- А при том, Николай Егорович, что за нарушение правил мореплавания накажут капитана и штурманов, но за нарушение техники безопасности - всему экипажу срежут премиальные, это как минимум. Ну и оргвыводы - почему пострадал матрос? Кто отвечал за инструктаж? Короче - всем сестрам по серьгам: старпому, "дракону", тралмастеру, кому еще там - или выговор, что самое легкое, но могут и дипломов лишить и визы прихлопнуть. Вот такая будет швартовка...
- Да уж..., - опечалился радист Толя. - Только этого нам не хватало. Погоди, третий! А что я пропустил, по-твоему?!
Третий штурман ткнул в лобовое стекло:
- Погляди, что на палубе твориться! "Дракон" сейчас айсберг вчерашний смайнает за борт, А мы экологически чистой водички не попили...
И точно, на палубе перед рубкой боцман с двумя матросами кувалдами разбивали на куски глыбу льда и выбрасывали за борт. Льдинки бросали прощальные зайчики отраженных солнечных лучей и с видимым удовольствием хлюпались в воду.
- И шо?! - возмутился Толя. - Я самый молодой на "мосту" - за водичкой сбегать?
- А кого я пошлю? - удивился в ответ штурман. - Леха на руле. Я при деле. А Егорычу нельзя по моральным причинам...
- Это как? - спросил Егорыч, глядя вниз, на палубу.
- Ты ж его, айсберг этот, так ненавидишь, что разметаешь его в две секунды. А что "дракон" оставшиеся полдня будет делать? - рассмеялся Володя. - Так что, "маркони" - тебе выпало водоносом поработать! И не для себя - а коллектива ради!
- Па-пра-шу! Не "маркони", а начальник радиостанции! - Толя вернулся в радиорубку и вернулся с двумя трехлитровыми бутылями, заботливо оплетенными сеткой-делью с причудливо связанными ручками. - И как я сюда лед запихну, по-вашему?
- Ничего, - парировал третий. - Ты возьми паяльник с удлинителем и аккуратненько, по кусочку отпаивай лед-то...И по капельке в банку...
- Хм, - задумался радист. - Это где я такой удлинитель возьму?
Поднял глаза и увидел ухмыляющихся Лешку, Егорыча и третьего штурмана:
- Тьфу, на вас! Юмористы выискались! Сейчас будет вам экологическая вода!
Следующие полчаса все с удовольствием наблюдали, как в немом кино, за суетящимся возле глыбы радистом, за беззвучно орущим на него боцманом, на катающихся по палубе от смеха матросов и снова на "маркони", который шкерочным ножом откалывал по небольшому кусочку лед и втаптывал в банку.
Лешка огляделся вокруг. Как же ему нравиться работать рулевым! Рубка казалось ему каким-то священным местом: полированное коричневое дерево, хромовый блеск многочисленных рукоятей и верньеров, солнце, играющее лучами на стеклах приборов. Это был не просто командный центр, это был настоящий храм для понимающего человека. Лешке нравились даже запахи рубки - нагретого металла работающего оборудования, устойчивый запах табака, аромат кофе, который заваривался в задней части рубки, возле поста управления траловыми лебедками, запах жженой бумаги - под трещащим пером эхолота. И особенно - когда открывались двери на крылья мостика - запах океана. Острый, свежий, с морозом и студеным ветром.
Из размышлений его выдернул голос третьего штурмана:
- Вот мы смеемся над экологией. Мол это все причуды... А там, "за бугром", уже понимают, что за нее не только лозунгами правильными надо бороться, как мы, но делать начинать. Егорыч! Ты бывал в Новой Зеландии?
- Ну?
- Видел, какая там чистота?
- И шо?
- Эх, деревня ты, Николай Егорович... - вздохнул Володя. - Вот стояли мы в Веллингтоне, столице их. Город чистый - я в Штатах и Европе такой чистоты не видел.
- Подумаешь, улицы шампунем моют, - скривился Егорыч.
- И не только это, - досадливо взмахнул рукой Володя. - Я не досказал. Значит, поставили нас у стенки, прямо у лесного причала. Я как раз на вахте стоял. Так вот - лежат на заасфальтированной площадке бревна, неошкуренные даже. Загрузили их кранами на пароход, что стоял перед нами. Потом на эту площадку выехали машины, вроде автопогрузчиков - сгребли крупные куски коры, остатки веток. А за ними - мужички в комбинезонах оранжевых. Щетками и метлами подмели дочиста плац.
- И что тут такого? - удивился Лешка. - В чем фокус?
- А в том, Леха, что через минуту на это плац снова неошкуренные бревна сложили...с мусором и корой. Стали бы у нас так мудохаться? Или вот еще - перед тем заходом капитан мне велел правила поведения в порту Веллингтон перевести и всему экипажу разъяснить. А там говориться - что не только "провизионки" должны быть опечатаны на время стоянки и экипаж питаться продуктами с берега, но даже запрещается ловить с борта или причалов рыбу, а если еще и на свою наживку - то огромный штраф.
- Понятно, что "провизионки" опечатывают, - хмыкнул Егорыч. - Это чтоб мы ихние продукты покупали! Капиталисты, мать их ети! А вот про наживку - это еще к чему?!
- А к тому, дабы мы своей наживкой или продуктами - какую-нибудь заразу не завезли. Острова-то - со своей экологией, изолированные... Мало ли какую болячку притараним...
Третий штурман мечтательно посмотрел в лобовой иллюминатор, будто за толстым стеклом не синели одинокие айсберги, а виднелись далекие новозеландские зеленые берега. Потом повернулся к Алексею:
- Ты поройся у радиста, там пачка буклетов новозеландских где-то лежит. Видать шипчандлер их принес, как рекламу, а радист или акустик заныкали, чтоб "помпа" не нашел и не пришил "чтение разлагающих материалов из капиталистической страны"! А там такая красота... В этой Новой Зеландии кино бы снимать. Пейзажи прямо фантастические!
Вздохнул и крикнул в кормовую часть рубки:
- Николаевич! Пора "кошелку" на борт брать!
После обеда Лешка решил поваляться в койке с книжкой. Сосед ушел куда-то готовить свое заведование к переходу на банки "Обь" и "Лена", поэтому Алексей создал в каюте некое подобие уюта - опустил броняшку на иллюминаторе, в каюте сразу стало темно, включил надкоечный плафон и залез на свой второй этаж. Улегся прямо поверх теплого верблюжьего одеяла и только раскрыл книгу и приготовился погрузиться в фантастический мир Стругацких, как в дверь осторожно постучали.
- Не заперто!- Леша приоткрыл занавески, висевшие перед койкой, и свесился в сторону двери. - Входите!
- Тю! Ты спишь что ли?! - свет в дверном проеме перекрыла крупная фигура Николая Егоровича. - Не буду тогда мешать, отдыхай.
- Да ладно, Егорыч! Что случилось?
- А ты забыл, что "Пилюлькин" тебя звал помогать мой клык вытаскивать? Вчера ж договаривались...
- А я думал, что док еще вчера вам его выдернул! - Лешка спрыгнул с койки и зашарил ногами по полу, пытаясь обнаружить в темноте сандалии.
- Так вчера док не стал вырывать...У него после обеда сексуальный час был.
- Какой - какой?! - засмеялся Лешка.
- Сексуальный... Это когда они на пару с научником Романычем "деда" и "марконю" регулярно имеют. В преферанс.
- Понятно!
- Вот-вот! Запрутся в каюте у дока и думают, что никто про их карты не знает!
Они вышли из каюты и двинулись вверх по трапу, который вел на среднюю палубу. Перед дверью амбулатории рулевой остановился и осторожно стукнув, приоткрыл ее. Судовой врач Юра сидел в закрепленном у письменного стола кресле и внимательно изучал "Справочник судового врача".
- О! Явились, голубчики! - нарочито бодрым голосом произнес он. - Сейчас мигом управимся!
Деловито поправил сверкающие никелем инструменты на небольшом столике возле кресла-кровати. Посмотрел на свет и поболтал склянку со спиртом.
- Ты давай, Егорыч! Располагайся! - и указал на кресло, более похожее на средневековую дыбу. - Не боись, вчера ушел своими ногами отсюда, дай Бог и сегодня уйдешь...
Задумчиво посмотрел на Егорыча и вкрадчиво спросил:
- Ты ж не хочешь бесплатным пассажиром в холодном трюме ехать?
- Это я, по-твоему, от какого-то паршивого зуба загнуться могу?! - возмутился рулевой. Но в кресло сел.
- Нет, Егорыч, это я к тому, что дозу обезболивающего могу не рассчитать..., - продолжал гипнотизировать Егорыча врач. - Так что смотри...
- Да ну его, твой наркоз! Так дернешь и дело с концом! - решительно парировал Николай Егорович. - Рви, кровопивец! Где наша не пропадала!
- Вот и славненько! - обрадовался отчего-то Юра. - Безумству, понимаешь, храбрых поём мы, так сказать...!
Пока Егорыч устраивался в кресле поудобнее, док отозвал Лешку в сторону и тихо спросил:
- Ты зубы рвал когда-нибудь?
- Нет, конечно! - удивился Алексей.
- Странно, я тоже. - Юра оглянулся на Николая Егоровича. - Значит такая диспозиция: ты стоишь рядом с изголовьем и держишь книжку, которую я тебе дам. Но так, чтобы Егорыч не видел.
- Какую?!
- Эту. - Док протянул Лешке "Справочник судового врача". - И держи на вот этой странице. Чтоб я видел. Когда мигну - страницу перевернешь.
Солнце заглянуло в иллюминатор, прошлось лучами по белым переборкам, зайчиками скользнуло по разномастным бутылочкам и баночкам, закрепленным в деревянном держателе. Нимбом осветило шевелюру судового врача. Будто благословило его на подвиг.
Юра подошел к замершему в кресле Егорычу, попросил беднягу открыть пошире рот. Заглянул в него, будто в разверстый зев пещеры. Потом натолкал туда ватных тампонов, сделал шаг назад и полюбовался творением рук своих. Задумчиво оглядел блестящие инструменты на стеклянном столике. Для того чтобы эти пыточные орудия не скользили при качке, они лежали на мокрой тряпице. Лешка от души надеялся, что она была стерильной. Кроме этого, Лешке показалось, что Юра дождался момента, когда солнечный лучик блеснул на одном из щипцов. И выбрал именно их. Потом посмотрел на Лешку и кивнул ему головой, как дирижер величественно кивает приготовившемуся играть оркестру. Перекрестился, так чтобы Егорыч не увидел и решительно шагнул к креслу.
Склонился над открытым ртом Николая Егоровича и ткнул похожие на плоскогубцы щипцы, как пикадор вонзает пику в бок быку. Мельком взглянул на страницу книги, которую держал Лешка на вытянутых руках.
- Опа! - и жестом фокусника вытащил изо рта рулевого щипцы, которыми зажимал окровавленный зуб.
- И пофти не больно..., - прошамкал Егорыч, ощупывая челюсть через щеку. - Мофёшь, оказывается...
И вдруг завопил: - "Пилюлькин"! Фука! Ты мне не тот фуб вырвал!
- Как не тот?! - Юра почти сунул голову в раскрытый рот, будто укротитель в пасть льва. - Точно, не тот...
Пока рулевой разорялся, вспоминая всех родственников дока, включительно по седьмое колено, Юра пришел в себя и произнес:
- Операция продолжается! Ассистент - наркоз!
Леша плеснул спирта в стакан, разбавил водой и протянул доктору. Николай Егорович тоскливым взглядом проводил проплывший перед его носом стакан. Юра опрокинул в себя "микстуру" и шумно выдохнул:
- Не дрейфь, Николай Егорович! Ща мы правильный зуб дернем! А этот... , - он с презрением показал на лежащий в изогнутой белой мисочке зуб. - Раз так легко вышел, значит все равно, через пару-тройку месяцев сам вывалился бы...
Со вторым зубом Юре пришлось помучаться, он даже мигнул Леше, что тот полистал страницы. Краем глаза Лешка заметил с содроганием, что там описывается удаление зуба с иссечением челюсти.
Когда второй зуб звякнул в мисочке, доктор облегченно вытер пот со лба.
- И чего ты Николай Егорыч, боялся... У тебя там зубов родных с десяток всего. Подумаешь, одним больше, другим меньше!
- Да уж... - проворчал рулевой, сползая с кресла. - Поболтаешься с моё в морях, попьешь дистилатика - тогда посмотрим, сколько у тебя зубов останется. Лучше бы спиртяшки капнул, как невинно пострадавшему от твоей неграмотности!
- Это завсегда! - улыбнулся белозубой улыбкой док. Обрадовался, что Егорыч на него зла не держит. - Мигом сообразим! Ассистент!
- Тут я! - откликнулся Лешка, который листал справочник и разглядывал всякие жуткие картинки в нем.
- Будь другом! Мухой метнись на камбуз, я звякну "шахине", чтоб котлет тебе завернула и луковиц пару штук!
- Так нам же на вахту! - попробовал "сачкануть" Лешка.
- Ничего! До вахты еще шесть часов! - видно было, что Егорыч обрадовался возможности опрокинуть пару рюмок медицинского спирта. - В крайнем случае, скажешь, что у дока во время операции надо мной надышался.
- Ты особо не разгоняйся, Николай Егорович! - одернул его док. - Маленько спиртюшка я тебе позволю, в целях анестезии. А вот про закусь забудь! Ассистент, цитату!
Лешка открыл справочник на нужной странице и стал в позу, как чтец-декламатор:
- "После удаления нельзя есть, пить и полоскать рот в течение 2-х часов!"
- Так что, больной, я разрешу под моим наблюдением принять сто грамм. Но! Ни в коем случае не полоскать рот сией божественной жидкостью! - подвел итог Юра.
Николай Егорович заискивающе посмотрел "Айболиту" в глаза:
- Так два зуба-то было...Значит мне двести грамм положено?!
Вечером, ровно без пяти минут восемь, Леша поднялся на мостик. Там было настоящее столпотворение. В штурманской колдовали над картой капитан и старпом, научник Александр Романович возился у спутникового прибора, из печатающего устройства которого выползала цветная метеокарта. Возле двери в штурманскую скучал, облокотившись на деревянный поручень трапа, Лешкин сосед - боцман. Увидев Алексея, он спросил: - У тебя в каюте все раскреплено? Проверь после вахты, чтобы ничего в рундуке или в шкафу не болталось.
- Хорошо, - ответил Лешка и нырнул за темную штору, отделявшую ходовую рубку. Принял вахту у коллеги-рулевого, кивнул Егорычу и третьему штурману. И через секунду до него дошло. Курс. Не ост и не вест, на которых искали рыбу или криля. Курс был - ноль, то есть на чистый север.
- Пойди, помаши Антарктиде ручкой на прощание! - сказал Володя, увидевший, как внимательно разглядывает цифры курсографа Алексей. И шепотом запел прямо в ухо Лешке песню из мультфильма. - "А мы идем на север, а мы идем на север!"
- А можно?!
- Можно...вот только начальство с "моста" свалит и выйдешь тогда на крыло, глянешь на Антарктику. Вдруг больше судьба не забросит в эти края... - задумчиво ответил третий штурман.
Из штурманской раздался голос капитана:
- Владимир Сергеевич! Зайдите сюда!
Третий прошел в штурманскую и Лешка с Егорычем остались одни. Тихо постукивал эхолот, в полной темноте рубки светились только огоньки приборов. За лобовыми окнами тоже царила темнота. Ни звезд ни луны, только темное Ничто, сквозь которое двигалась "Звезда Приазовья".
Через несколько минут Володя вернулся и первым делом сказал:
- Так, Алексей... Ложись на курс тридцать пять.
- Есть курс тридцать пять.
Тем временем штурман щелкнул переключателем и зажегся прожектор на мачте. Широкий луч его рассеял темноту перед носом судна, стала видна толчея волн прямо по курсу. И пусть прожектор осветил море не более, чем на полкабельтова впереди траулера, будто появилась какая-то определенность, ясность. Вроде как до этого двигались в неизведанную темь, а теперь у судна есть путеводный лучик.
- Леш, сходи проверь, как топовые огни горят. Хоть и не может быть никого на сотни миль вокруг, но порядок - есть порядок. Заодно и махнешь рукой айсбергам. А ты, Егорыч, - пригляди пока за курсом.
Алексей набросил теплую куртку и вышел на крыло мостика. Сквозь плотное одеяло облаков пробивались редкие звезды, свет которых не мог соперничать с носовым прожектором. Леша взглянул наверх. Огни на мачте, конечно, были включены. Он сделал несколько шагов в сторону, стал всматриваться в убегающую в сторону кормы темноту. Слева по борту, на невидимом горизонте, виднелась белая полоса. Айсберги. Несколько таких же белых черточек видны были и по корме. "Прощай Антарктика, - подумал он. - А может быть - до свидания?!"
Еще раз посмотрел на мачту. Самой яркой звездой в вышине горел топовый огонь.
Вернулся в теплоту рубки, где кроме Егоровича и Володи находился научник. Они со штурманом обсуждали погоду на переход. Лешка прошел к тумбе управления, принял курс от Николая Егоровича и стал слушать разговор.
- Крутит ветер, видишь, какая толчея впереди, - сказал штурман, вглядываясь темноту по курсу судна. - А что там твои карты говорят, Романыч?
Александр Романович глубоко затянулся, так что огонь сигареты осветил часть рубки.
- Говорят, что погода даст нам по зубам на обратном пути. Еще и на Кергелен подвернули. А там всегда штивает. Впрочем, как и на нашей любимой "Оби-Лене". А командует всей этой адской кухней Антарктический антициклон. Поэтому у кромки работали при относительно спокойных восточных ветрах. А дорога наша лежит через пятидесятые широты. Знаешь, Леша, как их называют?
- Нет, - смутился тот. - В школьном учебнике вроде нет такого...
- Теперь будешь знать. Да они так себя покажут, что и забыть не сможешь. А зовут их - неистовые пятидесятые. Сороковые широты, понимаешь, всего лишь - ревущие. Курорт по сравнению с пятидесятыми.
- За что их так? - присоединился к разговору Николай Егорович.
- Потому как хуже места нет в океане... Постоянные западные ветра. Неделями, месяцами, годами, веками. И ничего нет на пути этих ветров, ни одного континента. Поэтому они так разгоняются, что скорость их доходит до семидесяти пяти метров в секунду. Даже трудно представить, какой пароход такой ветер отметил и в живых остался.
- Даже на шкале Бофорта таких ветров нет. Двенадцать баллов - это значит скорость ветра больше тридцати семи метров, - добавил стоящий в правом углу рубки третий штурман. - А в учебнике географии есть про шкалу Бофортову, а Лёш?
- Проходили вроде..., - замялся Алексей, поглядывая на курс.
- Это ты широты проходить будешь, учить, так сказать, географию на практике! - сказал научник. - Так вот, по шкале, которую придумал адмирал Бофорт в начале прошлого века, ветер измеряется от ноля до двенадцати баллов. И, начиная с двенадцати метров, считается все сильным ветром, а с двадцати метров в секунду - бурей. Если ветер больше двадцати - нельзя уже на палубе работать. Тридцать семь метров и более - это уже ураган. Вот и представь, что твориться, если ветер в пятьдесят, а то и в семьдесят метров в секунду.
Все замолчали, пытаясь осознать сказанное Романычем. Лешка попытался представить такой ветрище, но понял, что все картины, которые возникали у него перед глазами, наверное, не отразят и сотой доли реальности. Получается, подумал он, что шторм у Сокотры, огромные волны на банках "Обь" и "Лена", сумасшедший ветер, с которым они боролись по пути в Антарктику, делая по одному узлу, все это были мелочи перед тем, во что можно вляпаться на обратном пути.
Александр Романович увидел серьезное, задумчивое лицо Алексея и хлопнул по плечу:
- Не журись, Алексей! В этих краях сейчас лето в самом разгаре! Так что ветер будет в корму, попутный значит.
- Прорвемся, Лёх! - присоединился к научнику штурман Володя. - Обязательно прорвемся! Нам с тобой еще моря топтать и топтать! Или не решил пока?
- Он на фелшара, то есть на "Пилюлькина" пойдет учиться! - проворчал из левого угла ходовой рубки Николай Егорович. - Ему у дока понравилось! Правда, Лёш?!
- Да ладно тебе, Егорыч! - отмахнулся Лешка. - Спрашивали ведь на утренней вахте! Я, правда, еще не знаю, пойду в моря после армии или нет. Еще не думал.
- Пойдешь, Алексей, пойдешь, - негромко произнес научник, прикуривая очередную "аэрофлотину". - Морем укушенный от моря никуда уже не денется.
- Александр Романович! А еще вопрос можно? - обратился к нему Леша. - Вот, кроме неистовых пятидесятых, есть еще ревущие сороковые. Тут все понятно, почему эти широты так назвали. А еще есть какие-нибудь?
- Есть. Это широты в Атлантическом океане от тридцатого до тридцать пятого градуса. Что в северном, что в южном полушарии. Понимаешь, все эти "ревущие", "неистовые" - пришли к нам из далеких времен парусного флота. И конские широты - не исключение. Только история эта и трогательная и трагическая одновременно. Господствуют в тех краях субтропические океанические антициклоны со слабыми ветрами и частыми штилями. Давление воздуха высокое, потому что он, из-за высокого нагрева опускается ближе к земле. На суше, кстати, этим широтам соответствуют пустыни, в том числе и знаменитая пустыня Сахара. Современное судно проскакивает с ходу эти широты, а представь теперь парусники. Те, которые шли из Старого Света, то есть из Европы, в Новый Свет, то бишь в сторону Америк. Полные трюма людей, лошадей, всякого скарба. И тут попадают они в штиль, которые неизвестно когда кончится. Паруса не шелохнуться, на палубе можно читать при горящей свече, ничто ее не задует. И эта тишина и духота - не на один день. На недели, иногда и на месяцы. А лошадям свободы хочется, да и корма для них кончаются, скоро экипажу есть нечего будет. А главное - воды на всех не хватает. И в жаре и духоте трюмной - просто умирают. И люди и лошади... Вот и майнали лошадок за борт, то есть - выбрасывали. Поэтому и назвали широты эти - конскими.
- Точно, еще песня про них есть! - добавил появившийся из радиорубки радист Анатолий. Он огляделся. - Нет начальства на "мосту"? Я сейчас!
Он нырнул к себе и через секунду появился с гитарой. Начал тихо перебирать струны, настраивая ее.
- Есть такая песня, - сказал Александр Романович. - Борис Слуцкий написал, и посвятил Илье Эренбургу. Мы эту песню пацанами во дворе пели...
Тем временем радист Толя настроил гитару и запел в полголоса:
![[]](/img/r/ryboreckij_a/14/4442712_19a0d0f0.jpg)
![[]](/img/r/ryboreckij_a/14/4467397_96d1dd1.jpg)