Еще с вечера Лешка чувствовал себя как-то неуютно. Он был настолько переполнен впечатлениями от первого рабочего дня, перед глазами все еще мелькали стопки серой робы, связки сандалет, которые приходилось постоянно перебирать в поисках подходящих пар, слегка кружилась голова: или от дневного торчания в тесном помещении среди запахов кожи и резины, или он просто не адаптировался после резкой смены климата? Об адаптации после перелета Лешка слышал от судового врача на отходном собрании.
Среди ночи Леша проснулся оттого, что его куда-то поволокли, вроде как за ноги, а потом потянули назад и пребольно стукнули головой о переборку. Понадобилось несколько секунд, чтобы понял - это он ездит по койке. Включил лампочку в изголовье и свесился вниз - боцманская койка была пуста. В этот момент весь мир резко качнулся и ухнул в пропасть. Точнее, это траулер взлетел и рухнул в волну, содрогаясь всем корпусом, так что Лешка вцепился руками в бортик койки. Следующий удар был еще сильнее - распахнулась дверца шкафа и оттуда вывалились какие-то вещи, пепельница стеклянной шайбой пронеслась по столу и спрыгнула на коврик. Лешка спрыгнул с койки и кинулся к иллюминатору, в который колотилась белая пена. В голове у него был полный сумбур: - Мы тонем?! Почему не объявляют тревогу?! Или он все проспал и теперь брошен в каюте?! Жилет! Надо искать свой спасательный жилет! Лешка кинулся к рундуку, но в этот момент дверь каюты резко распахнулась вовнутрь и с лязгом ударила в фиксатор. В каюту ввалился боцман, который выглядел довольно нелепо - сандалеты, кривоватые ноги в шортах и оранжевый рокан с капюшоном. С рокана на пол каюты стекала вода.
- Ты чего это по палубе ползаешь, студент?
Лешка обалдело уставился снизу на ухмыляющегося боцмана:
- Я это..., Вот! Очки Ваши слетели со стола! - Лешка поднял целые, к счастью, очки боцмана. - Думал - шторм, а я тревогу пропустил...
- Да разве это шторм? Так... семечки..., - Боцман откинул мокрый капюшон. - Вот придем в "сороковые", там полетаем. Ложись, Лёха, до утра прикорни. Только расклинься в койке.
Поймав момент между ударами, Лешка забрался на свою койку. Уже устроившись, спросил боцмана:
- А Вы, Семен Семеныч, наверху были?
- Пришлось, - ответил боцман. Он уже снял мокрую куртку, умылся и теперь пытался пригладить все три оставшиеся на лысине волоска. - Вьюшку на баке волной срезало, покатилась по палубе. Принайтовали пока, завтра "сварной" на место ее приварит.
Лешка представил, какая же это должна быть сила волны, если она, играючи, может срезать вьюшку - прикрепленную к палубе огромную катушку метра полтора в диаметре, с намотанным на нее швартовым концом.
Он так и не смог уснуть до утра. Килевая качка подбрасывала его в койке, слегка перекатывала от переборки до бортика. Лешка ворочался, пытаясь упереться ногами в переборку, то есть "расклиниться", но спать тогда как? Он завистливо прислушивался к храпу, доносившемуся с нижней койки. Вскоре в иллюминатор заглянул мутный рассвет. Лешка почему-то думал, что к утру качка утихнет, но, судя по тому, как траулер со скрипом бился о волну, шторм не собирался стихать. Уже по судовой трансляции объявили завтрак, уже боцман встал и, держась у умывальника за переборку, умудрился побриться одной рукой, а Лешка все не хотел поменять горизонтальное положение на менее устойчивое -вертикальное. Наконец, он заставил себя слезть из койки и даже плеснул в лицо пару пригоршней воды из крана, хотя это и не принесло облегчения. Вышел из каюты, и, держась за поручни на переборках, двинулся в сторону столовой. Но когда он добрался до цели и открыл дверь столовой, в нос, в горло ударили удушливые запахи еды. Лешка почувствовал, что желудок устремился вверх, пытаясь вырваться наружу, стенки горла сжались спазмом, и он кинулся в гальюн, зажимая на бегу рот. К счастью, Леша успел добежать до толчка и извергнуть в него фонтаном содержимое желудка. Кое-как добрел до каюты, на очередном качке пролетел мимо боцмана, сидевшего за столом с какими-то ведомостями, и упал на диван, пытаясь отдышаться. Боцман снял очки и посмотрел на Алексея:
- Тю! Ты так быстро позавтракал?!
При упоминании о еде, Лешкин желудок сжался в комок и снова рванул в горло. Бежать по коридору до гальюна было поздно и Лешка скорчился над раковиной умывальника, пытаясь выдавить из себя застрявший в глотке ком. Но желудок был пуст и, сполоснув рот несколькими глотками воды, Лешка вернулся на диван. Дышать было трудно, голова гудела, будто в ней одновременно били в сотню колоколов.
- Не ты первый, не ты последний. Еще настанет время - при качке будет хотеться жрать, - Васильевич осекся, увидев враз побледневшее, при упоминании о еде, лицо Лешки. - Молчу, молчу...
Боцман встал из-за стола, собрал разложенные ведомости:
- Палубные работы пока не разрешены, да и какой от тебя толк...Лезь-ка ты в койку, бедолага, отлежись сегодня.
Алексей понимал, что любое его передвижение по летающей качелями палубе может иметь непоправимые последствия, поэтому он послушно забрался в койку и даже задернул шторки, оставив маленькую щелку, чтобы видеть иллюминатор. Ни о каком сне не могло быть и речи, как можно уснуть, если периодически ноги оказываются выше головы, которую с силой вдавливает в подушку, при этом еще держишься руками за бортик койки. Предательский желудок и прочий ливер, не успевает за ползаниями тела по койке и периодически пытается выскочить наружу, через горло. Лешка с тоской поглядывал на умывальник, понимая, что еще не раз им сегодня придется "беседовать". Глядя, как белая пена колотится в иллюминатор, он за задавал себе один вопрос - "Зачем?"
- "Зачем он пошел в эти долбанные моря? Захотелось романтики, приключений? А первый же шторм уложил его в койку. В училище пацаны рассказывали, что бывали на флоте случАи, когда люди совершенно не переносили качку и их после первого рейса, а иногда и в начале его, списывали с позором на берег. Поступил бы в Харьков, например в ХАИ, жил бы на твердой земле, ходил бы по коридорам общежития, где нет поручней вдоль стен. Зачем он поперся в эти моря?!"
Лешка вспомнил, как он позорно бежал из столовой команды. Стыдно. Стыдно и очень обидно. Так обидно, так было жаль себя, что несколько слезинок капнуло на подушку.
Качка не уменьшалась - нос парохода резко задирался вверх, потом устремлялся вниз и следовал удар, от которого содрогался весь корпус. И никакой тишины: волна бьет со всего размаха в сталь бортов, скрипит вся деревянная мебель, выезжают ящики стола, даже потертая ковровая дорожка ездит по линолеуму палубы с каким-то противным шуршанием.
Когда мысли о списании на ближайший встречное судно стали приобретать у Лешки реальные очертания, в каюту вошел боцман.
- Живой, студент?
- Ничего, Семеныч. Нормально. Только голова болит сильно.
- Леш, ты запомни главное, - боцман уселся на диванчик под иллюминатором и начал снимать мокрые сандалеты. - Не верь тем, кто говорит, что никогда не укачивается. Не бывает таких людей. Это пустобрехи и балаболки всякие хвастаются, а в хороший шторм первыми "кормить рыб за бортом" бегут...По первому разу - всех убалтывает, хоть ты спортсмЭн, хоть доходяга какой.
- Ага...Вы еще про адмирала Нельсона и ведро расскажите...- буркнул Леша, отвернувшись к переборке.
- А хоть и про Нельсона. Знал я капитанов, которые укачивались. Не все время конечно, но в такие шторма - что небо с овчинку казалось. А вот еще был случай, - улыбнулся боцман. - В одном рейсе "Пилюлькин", в смысле врач судовой, был малость с прибабахом, как штормить начинало - ложился в койку и надевал спасжилет. Когда его пытали - зачем, он отвечал, вы, мол, молодые, жизни не видели, а я в морях двадцать лет и знаю, что море шуток не любит. Жаль вот только, списали его после рейса - вчистую. Но в Чингулек, в смысле - в дурдом, не отправили, он же не буйный. А вполне себе смирный...
Боцман подошел к койке:
- Давай, студент, подымайся. Обед уже.
Из динамика, закрепленного над столом, раздался голос вахтенного штурмана:
- Судовое время двенадцать часов. Заступающей вахте обедать. - И, прокашлявшись, добавил. - Просьба не затягивать с обедом, в двенадцать тридцать ложимся на новый курс, придется идти лагом к волне. Приятного аппетита.
Превозмогая головную боль и муторность внутри, Лешка сполз со своей койки вниз, натянул рубашку и, сидя на диванчике, застегнул сандалеты. Пока добирался до столовой - пару раз испытывал ощущения сродни тем, какие испытал однажды, проехавшись в скоростном лифте - пол кабины ухает куда-то вниз и ты, на мгновение зависаешь в воздухе.
Сцепив зубы, Лешка вошел в столовую, прошел к "своему" столику. Бортики стола были подняты, на стол постелена мокрая ткань, вроде большого вафельного полотенца, чтобы посуда не скользила. Лешка сел во вращающееся, как у всех, кресло и собрался было налить себе борщ из стоящей посреди стола кастрюли, как липкий запах мокрой, стиранной в хлорке тряпки, покрытой пятнами выплескивающегося из кастрюли варева проник в каждую клеточку его тела. Он встал из-за стола, постарался медленно дойти до двери, а потом - бегом рванул, по известному уже курсу.
В каюте боцман сочувственно поглядел на бледную Лешкину физиономию, вздохнул и сам отправился обедать. А Леша снова забрался в койку и вжался головой в подушку, проклиная тот день, когда решил стать моряком. Через какое-то время длинная килевая качка, когда судно переваливается медленно с носа на корму, сменилась качкой бортовой - короткой и злой.
Следующие часы Леша провел в каком-то забытьи: то он проваливался в короткий сон, то проснулся оттого, что почти вылетел из койки, когда траулер положило на борт. Вцепившись в бортики койки, он следил за стрелкой кренометра, укрепленного над полочкой с книгами. Из лекций в училище вроде бы помнил, что критическим для судна является угол в тридцать градусов. Или сорок пять? При каждом наклоне траулера стрелка отклонялась от вертикали, медленно катилась по градуированному полукружью кренометра, замирала - и медленно откатывалась назад, что бы затем продолжить путь уже в сторону другого борта. Лешка, замерев сердцем, следил за наклонами стрелки, будто только от нее зависела судьба корабля.
Несколько раз в каюту заглядывал боцман, по судовой трансляции приглашали на ужин, потом на просмотр кинофильма, а Лешка все лежал в койке, упираясь ногами в переборку.
Он думал о том, какой короткой оказалась его карьера моряка, как все плохо, как все непоправимо плохо...
В каюту вошел Семен Семенович и тяжело опустился на диван. Вздохнул.
- Леш! Ты спишь?
- Не сплю, - пробурчал в подушку Леша. - Укачало меня, Семеныч.
- Ага...Что ж...жалко, - вздохнул боцман. - Да я и не мог тебя на это звать, только вот все матросы отдыхают уже, а тут проблема...ладно...раз укачало...что теперь поделать...Пойду сам...
Лешка отдернул занавеску своей койки:
- Семеныч! Да что случилось-то?! Говорите, не тяните!
- Понимаешь, там у "Маркони", чего-то с антенной спутниковой случилось, хочет полезть посмотреть.
- А Вы при чем тут?
- Попросил меня подать ему инструменты, пока он возится будет, а у меня, как на грех, радикулит разыгрался....
- Давайте я пойду, - сказал Лешка, сам удивившись своей смелости.
- Так ты ж укачанный у нас...
- Ничего, Семеныч, я попробую!
- Ладно, пойдем студент. Видел шар на треноге, над пеленгаторной палубой? Вот это и есть спутниковая антенна.
Когда шли вверх, по внутреннему трапу, внезапное мужество стало потихоньку, крадучись, покидать Лешку.
- А что, нельзя утром антенну посмотреть, Семеныч? Светло и все видно будет, а?
- Можно конечно, но штурмана координаты по спутнику получают, да связь с берегом, и прочее. - Боцман открыл дверь, за которой виднелся короткий трап в рулевую рубку.- Леш, если не потянешь, так и скажи. Я все понимаю и заставлять тебя не имею права.
Но Лешка уже шагнул через комингс вслед за боцманом:
- Нет, Семеныч! Договорились же!
Они поднялись по короткому трапу в темноту небольшого коридора, с одной стороны которого находилась рулевая рубка, освещенная только новогодними огоньками работающих приборов, а в противоположной - огромные окна-иллюминаторы, через которые была видна освещенная промысловая палуба. В коридорчик выходила пара дверей, в одну из которых, с надписью "Радиорубка" постучал Семен Семенович: - Игоревич! Я тебе помощника привел!
Дверь открылась и на пороге появился худощавый, среднего роста парень, ненамного старше Лешки.
- Привет, помощничек! Одевай, пристегнешься сразу, как на антенну залезем, - протянул оранжевый, брезентовый пояс с карабинами, точь в точь такой, какой носят пожарные. - Пояс сейчас одень, наверху не до этого будет.
Втроем они прошли через рулевую рубку и вышли на крыло мостика. Радист полез по скобам трапа, приваренным к переборке рубки - на пеленгаторную палубу. Боцман, а затем Лешка - поднялись вслед за ним.
- Ты лезь за мной, вот тебе пассатижи и отвертка, как крикну - подашь, - прокричал в ухо Лешке радист, сквозь рев ветра и полез по поперечинам треугольно стойки, верху которой был виден шар спутниковой антенны. Когда Лешка вступил на первую перекладину -сотни рук вцепились в него, пытаясь оторвать от стойки антенны, сбросить его вниз или, на худой конец, хотя бы разорвать в клочья его рубашку и штаны. Но Лешка упорно полез вверх, еще на несколько перекладин и, когда перед его носом, замаячил обтянутый джинсами зад радиста, остановился и пристегнул карабин к крашенной белой краской металлической стойке. Снизу тут же раздался еле слышимый крик боцмана:
- Осторожнее там! В смысле краску не повреди, только же покрасили!
Подав радисту отвертку, Лешка, наконец, оглянулся вокруг. Он был почти на самой высокой точке судна, выше - только мачты с ходовыми огнями, а вокруг - завораживающая темень, рев ветра и звезды, которые качались над головой в ритме какого-то завораживающего танца. Когда нос судна зарывался в волну - в ночи вскипала фосфорящаяся гора пены, которая взлетев над баком, обрушивалась на палубу и растекалась по ней прозрачностью воды. От восторга Лешке хотелось заорать в лицо ветру:
- Накось! Выкуси! Не возьмешь!
Куда-то исчезла головная боль, хреновое настроение - и только сумасшедшая радость, которая била через край, только звезды, качающиеся на черном бархате ночи и мачта над головой, черкавшая между звезд замысловатые иероглифы.
Когда спустились в радиорубку и сняли пояса, радист протянул Алексей руку:
С дымящимися кружками они вышли из радиорубки и подошли к иллюминаторам, выходившим на корму. Корма зарывалась в волну и тогда вверх по слипу, наклонному пандусу для вытаскивания на борт трала, вода поднималась на палубу и растекалась по ней, с шумом выходя через шпигаты. А когда нос судна погружался в волну, корма подскакивала вверх, как зад норовистого бычка, разве что не брыкалась траловыми досками, которые были надежно принайтовлены по обе стороны от слипа.
- Оп! А как же инструмент, который я подавал?! - спохватился Лешка, чуть не поперхнувшись, горячим сладким кофе.
- Тут он! - ухмыльнулся радист, показывая на многочисленные карманы своего комбинезона. - Все на месте!
И тут до Лешки дошло:
- Так это...Ты сам мог подняться туда? Я был не нужен?
- Ну не совсем так. Палубные работы, шторм, ночь - обязательно страховаться надо. Ну а Семеныч...Семеныч у нас прямо Макаренко.
- Так это он меня развёл?
- Не развёл, а провел грамотную профилактическую работу по предотвращению укачивания! - улыбнулся Анатолий. - Вот тебя сейчас мутит?!
- Нет, вроде...
- Голова болит?!
- Нет..
- Жрать охота?!
- Вроде - да..., - тоже улыбнулся Лешка. - Пойду к Семенычу, может чего поесть завалялось, заодно и "спасибо" скажу.