Рыдаева Анастасия : другие произведения.

Пока горит свеча...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфик по роману Кати Коути и Кэрри Гринберг "Длинная Серебряная Ложка". Пейринг - Виктор/Берта; жанр - черный флафф или романтический ангст, как вам больше нравится :))) И еще непонятное даже самому автору АУ. Убийств, крови и сурового викторианского мата в тексте не найдете, не надейтесь, так что рейтинг детский...
  Комната погружена во тьму, жадно обступившую каждый уголок, вольготно расположившись там, будто наглый родственник, прослышавший о прекрасных винных погребах далекого кузена. Возле изголовья гроба горит, робко подрагивая, одна-единственная свеча.
  Интересно, кого здесь хоронят?
  Застелен он слишком роскошно, даже для покойника знатного и зажиточного - из тех, в чьей гостиной потом непременно собираются одетые в черное рыдающие гостьи, мысленно прикидывающие, какого содержания потребует вот это прекрасное поместье. Количество шелка, кружев и всевозможных оборок просто невообразимо - кажется, особо утонченным вкусом усопший не страдал, и жить, и умирать хотел с размахом.
  На краю гроба сидят двое.
  Она - усталая, молчаливая; склонила голову, точно библейская плакальщица - да только нет в ее лице ни смиренной покорности, ни всепрощающей святости. Спутанные волосы кажутся в темноте почти черными, глаза же и вовсе - непроглядные бездны, в которые и заглянуть поостережешься. Она одета в простую белую сорочку - скомканное форменное платьице и недорогой корсет небрежной кучей лежат у ее ног, будто ненужный хлам. Она не выглядит от этого ни соблазнительно, ни невинно - просто молодая девушка в белой сорочке, которая отчего-то не хочет накинуть пеньюар понаряднее.
  Он... он, конечно же, красив, как и всегда. Разве что, странно - жесткий белый воротник судорожно расстегнут, только что пуговицы не болтаются. Душно, давит... тьма, как же безумно хочется дышать... только как?
  - Поцелуй меня. - голос ее тих, будто ломкий шелест давно отцветшей листвы под ногами.
  Ни одна новобрачная, ни одна счастливая возлюбленная никогда не произнесет подобные слова таким тоном. Никогда не скажет их так, чтобы это звучало... звучало как "Убей меня".
  Он ничего не отвечает, только поворачивает голову - медленно, будто не понимая ее слов - да и не желая понимать, пожалуй. В голове всплывает отчего-то непрошеная картина, имеющая с этой комнатой так же мало общего, как блестящая красавица в ложе Гранд-Опера с ночной прачкой, прикорнувшей в своей каморке.
  Должно быть, потому и всплывает.
  Цветущий сад, наполненный хмельно-сладким ароматом сирени, сад, в который солнечный свет льется, точно божественный нектар в жадно подставленные ладони - и это отчего-то совершенно не пугает. Маленькие ручки обвивают его шею, золотистые предзакатные лучи, густые и теплые, пронизывают прекрасные светлые локоны, заставляя их обладательницу казаться чистым ангелом, спустившимся ненадолго с небес...
  Это ведь все - правда? Это ведь будет правдой - снова? Это ведь должно? Да?
  - Прошу. - ее голос сипл и слаб, словно у безнадежно больной. Взгляд ее похож на зеркальную гладь черных омутов, в которых любопытный не разглядит, сколько бы ни старался, ничего, кроме своего обманчивого отражения. - Я так долго звала тебя...бежала, боялась, проклинала - и снова звала... тогда, после болезни, после того, как... Я была отчего-то уверена, что ты непременно меня заберешь. Отец все время повторял, что все будет хорошо - сжимал мои руки, сильно, до боли, и повторял, повторял бесконечно. Он сам не верил в это, и я тоже не верила. А брат... нет, он ничего не говорил. Просто смотрел - не на меня, куда-то сквозь... я видела такие глаза у людей в той лечебнице - стеклянные и потерянные, совершенно пустые... и весь дом был, как склеп. А я была замурованной заживо. И почему-то думала, что ты точно за нами приедешь. За мной. Кажется, по вечерам писала какие-то письма, похожие на излияния влюбленных институток из глупых романов, а потом перечитывала... и сжигала. В нашем камине - долго смотрела на огонь, а потом перерывала теплый пепел, казавшийся моим рукам обжигающим - будто хотела быть уверенной, что ничего точно не осталось. Проклинала себя, зарекалась больше произносить твое имя - даже мысленно... и через час садилась за новое письмо.
  У нее мерный и спокойный голос человека, которому безумно хочется разрыдаться.
  Она отвернулась, будто надеясь, что так окажется хоть чуть менее заметной и чуть более защищенной.
  Никто. Никогда. Не. Должен. Видеть. Слез. Берты. Штайнберг.
  Никто. Никогда.
  А тем более - он. Нет, ему она не доставит такого удовольствия. Не проронит ни одной столь любимой героинями сентиментальных новелл "хрустальной слезинки", как бы больно не впивались ногти в ладони.
  Боже... или Тьма?... зачем она все это говорит? Зная ее собеседника - это все равно, как если бы она с учтивым поклоном вручила ему обнаженный кинжал, встала на колени и распахнула блузку на груди...
  - Для носферату ты слишком чувствительна. - сарказм в его голосе так и сочится, будто едкий яд из надтреснутой чаши.
  - А для человека - слишком порочна. - горький смешок тонет в глухой тишине.
  - О да. А я - скромный выпускник семинарии. Благодарю за просвещение. - ее привычка к упоительному самоистязанию уже начинала немного раздражать.
  - Неужели ты не хочешь оставить меня в покое даже сейчас? - в неверном свете свечи что-то поблескивает на ее бледных щеках. Едва ли это льдинки или звезды.
  Чья-то чужая, неверная рука едва заметным прикосновением гасит нестерпимо яркий, острый влажный блеск.
  Отчего-то приходит мысль - интересно, была ли такой же та, другая - перед тем, как встретить последний холодный рассвет в своей жизни? Белой, как мел, и неподвижной, как статуя, прямой, печальной, несгибаемой, несломленной...
  И лишь огонек сальной свечи так же бросал предательские отблески на исхудавшие щеки, когда-то давно - в другой жизни - горевшие радостным спелым румянцем...
  Он отрешенно проводит рукой по ее волосам - закостеневшим, медленным, рваным движением - будто калека, впервые за многие годы вставший с ложа болезни.
  Запах вереска, медово-горький. Вереска - и безумной усталости.
  Обреченная улыбка мелькает на ее губах.
  Он закрывает глаза.
  Запах вереска, напоенного солнцем...
  О, как прекрасен ты, безликий сияющий ангел, навеки застывший в сладостной дымке цветущего сада, подобно белоснежной мраморной статуе... куда прекраснее взъерошенного теплого воробушка, бьющегося судорожно в руках...
  Кажется, она говорит что-то еще. Просит отпустить ее, и всхлипывает что-то о свободе и ненависти. Просит не отпускать ее, и шепчет что-то о страхе и холоде (а если бы было больше времени, наверняка ввернула бы и что-нибудь о женской логике). Просит поцеловать ее, и, кажется, это больше не звучит, как "Убей меня".
  У ее слез - успокаивающе-горьковатый вкус полыни.
  Она обнимает его за шею - напряженными, трясущимися руками.
  Если бы она была еще жива, он бы почувствовал биение ее сердца, как собственное.
  Свеча гаснет.
  И это хорошо... Свет порой лишь мешает видеть друг друга.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"