Разнообразие акварелей ограничено, повторы не только скучны, они опасны имиджу. Наброски всегда новы, ибо манера не любит разнообразия, зато возможности конструирования композиции безграничны. Но и от набросков устаю, приходится делать паузы, такие же долгие, как паузы в перегруженном спортом теле или паузы между раздражающими нелепостями существования.
На полу валяются листы ватмана, ждут моего внимания. Но сил хватает только на то, чтобы в конце-концов, собрать листы, освобождая место для раскладушки.
Увы мне!
2.
С удлиннением дня солнце пробирается на крышу соседнего дома и сверху своими лучами как ладонями гладит мои акварели. Забавляется.
Но это опасная забава. Снимаю рамы со стены и ставлю стопкой в тень.
Но без акварелей глаза по привычке шарят по противному рисунку обоев. Неуютно. Возвращаю акварели на место и прикрываю газетой. Вдобавок задвигаю штору на половину окна. Теперь не хватает солнца самому. Что за чертовщина! никак не приспособиться.
Можно сделать копии на цветном принтере, но это concession, да и вряд ли адекватна тому, что есть. Решения не нахожу, точнее, оставляю акварели на стене и не снимаю газет. Доверяюсь воображению.
3.
Страсть одолевает меня, она сильнее тоски, ибо когда все домашние приготовления сделаны в воображении встают преграды, которые надо преодолеть на этот раз. А их много и каждый день разные, потому что меняется погода, потому что грейдерами наворочены новые валы грязи как раз там, где я пару дней назад промял лыжню, потому что в выходные какой-то испытатель джипа пропахал её и надо искать новую трассу, по которой неизбежно теперь уже проедет квадрацикл.
И река. Едва замерзшая. Но мне не терпится испытать прочность льда и, мандражируя, я прокрадываюсь, осталяя за собой темный след промокшего снега. Можно реку обойти по мосту, но для этого нужно снять лыжи и, держа их подмышкой, пройти по деревне до моста чуть ли не целый километр. Это скучно.
4.
Цепляясь за рисунок обоев взгляд ползет, поднимаясь до рамы, за стеклом которой прячется акварель. Акварель стесняется своей пестротой, ищет тени, пытается задуть свечи, хамелеонит. Но спасения в её агонии нет: она приговорена мною к замене на угольный набросок.
Semper idem.
5.
Не надо ничего делать. Проснулся, но глаз не открываю: боюсь. Согнутые в коленях ноги закрывают от меня окно. Но посветлевший потолок даже сквозь опущенные веки предательски извещает меня, что наступило утро. Сдаюсь.
Не надо ничего делать.
Первое, что видят открывшиеся зрачки, это радостные улыбки помидорных кустов в маленькой тепличке на балконе. Конец сентября, но кусты изнемогают под тяжестью десятков крупных плодов. Кусты взывают к милости, не переставая радоваться моему пробуждению, но куда я всё это дену?
Нет, не надо ничего делать...
Не надо ничего делать. Перекушу "на скорую руку" и сбегу на дачу. Там-то уж точно никаких обязательных дел нет. Растоплю камин и буду сидеть, грызть яблоки, пить чай, в худшем случае выловлю из маленького пруда крупные антоновские яблоки, которые, перезрев, срываются прямо в воду и плавают там, дожидаясь моих граблей. Это, конечно, не работа, но и её можно было бы не делать, а вот распилить на куски полусырые метровые бревна, которые следовало бы давно сжечь, вряд ли решусь: есть готовые дрова. Хотя вчера упорно внушал себе, что надо убрать бревна с дороги и сжечь, тем более, что в камине лучше жечь именно полусырые дрова, чтобы горели медленно, не давая большого жара: ведь не зима ещё. Короче говоря, не знаю, как уж получится: может распилю, может не распилю; зависит от страсти к делу, страсти руководят мною.
Но ничего другого делать не буду.
6.
Нашей местной рублевке скучно за бетонным забором да ещё с колючей проволокой и досмотровой вышкой: решили вырубить могучую аллею старых деревьев, которая долгое время скрывала их бесовство от прохожих, и тем самым поразить воображение зевак. Вырубили, обнажились, высунулись. Поаплодировал палочкой по свежему березовому пню: не услышат.
У моста на берегу рыболов с удочкой. Каждый день он сидит там. Сегодня рыбалка не задалась: молодые утки теребят поплавок, не отогнать. Остановился на мосту и смотрю.
Мише, ему под шестьдесят, лень пройти триста метров за бутылкой молока, забрался на велосипед, который древнее самого Миши и взбрыкивается как необъезженный конь. Пробую шутить.
Кстати, о коне. Всё лето конь, или лошадь - не уточнял, пасется в загоне. Работа у него только разве на весенней вспашке, а то всё бездельничает. И хорошо. С хозяйкой они приятели: всю дорогу от дома до загона мило беседуют. "А верхом-то не лучше?" - подсказываю. "Нет, - смеется, - не приучена". Мне приятна их солидарность. И конь сам по себе красивый: пока иду вдоль загона глАза отвести не могу.
Гена, тоже человек не молодой, беспокоится о старой больной дикой утке. Несет хлеб из дальней лавки: "Подкармливаю, на неделю буханку надо." Зимой утку впускают в теплый цех.
На лесной тропе подобрал несколько маслят. Поначалу не хотел брать, но возвращаясь, соблазнился.
Можно было бы постоять с тезкой возле непонятной новостройки, поудивляться прогрессу, но морось уже залезла под воротник, да и три градуса пронизали мою легкую одежонку, согреть теперь может только бег.
И бегу.
7.
Дорога сама выбрала трассу, стараясь скакать по бугоркам, но поскольку бугорки так называются именно потому, что отличаются от гряды, то иногда ей приходится опускаться в низинки. Но так или иначе дорожная лента извивается серпантином. Очень быстро обрастает она молодым сосняком и потому ,что молодой сосняк не стесняется теснотой, дорога сжата им словно перилами лестница.
С горки велосипед разгоняется довольно бойко. Тормозить не хочется, потому что песчаная дорога хорошо укатана автомобилями и нет никакого желания жертвовать удовольствием от быстрой езды. А впереди поворот.
Я всегда чуть волнуюсь в преддверии этого крутого поворота. Конечно, есть доля этого волнения и в том, что за поворотом может оказаться встречный автомобиль, а увильнуть некуда. Автомобили, кстати, ездят здесь не стесняясь правилами или даже осторожностью, ибо экстремалы. Но, повторяюсь, это только небольшая часть волнения. Основное же волнение вызывается желанием удивительной неожиданности, хотя за многие дни такой неожиданности как-то не случилось. И все-таки, каждый раз, разогнав велосипед крутым уклоном и не желая притормаживать, тешу себя избытками адреналина.
Но вот поворот благополучно совершен, ни встречных автомобилей, ни удивительных неожиданностей не случилось.
8.
Сегодня пойду пешком: семь -туда семь-обратно. Решение, как это всегда бывает, приходит спонтанно. Я бы даже не стал называть это решением, просто из всех вариантов ни один, кроме этого, не принимает душа, хотя есть велосипед, есть проездной на автобус. Но...
Прохожу дворами, тропинками, выхожу на обочину шоссе и так двигаюсь навстречу нетерпеливым автомобилям. Асфальт разбит, весь в выбоинах, талой воде уйти некуда, приходится кланяться каждой машине, чтобы не облила грязью. Иду, опустив глаза к дороге. Не потому что дорога плоха, а просто не хочу ничего видеть вокруг. Ничем не сдерживаемые мысли ворохом толпятся в мозгу, не давая ни одной установиться, но на подходе к мосту что-то происходит и я уже весь внимание. Мост летом обрушился и теперь его восстанавливают. Не ахти какое великое сооружение, но мне он интересен тем, что на стройке ведутся круглосуточные работы и это чуть ли не единственная возможность порисовать работающих человечков. Их много, они пестрят разноцветными костюмами, поднимают и опускают тяжести, грохочут отбойниками и вибраторами; непрерывный шум и в то же время нет никакой суеты или чехарды, можно, пристроившись где-нибудь в уголке, спокойно понаблюдать и, конечно, порисовать. За этим я, вероятно, и пришел. Но на этот раз ничего не вышло : сробел. Да и планшет оказался без бумаги.
Но теперь я знаю зачем мучился в сомнениях, завтра приду опять.
9.
Не знаю аллюзия это или не аллюзия, но сангина Рубенса привлекла моё внимание и, хотя на тот момент у меня было достаточно подобных своих рисунков, имею в виду рисунки детские, я стал механически перерисовывать Рубенса, но уже не как сангину, а как пастель. Собственно говоря, других пастелей у меня нет и вряд ли уже появятся, потому я делал это как перерисовку в учебных целях. Но работа показалась мне удачной и я присвоил её себе, не забыв, однако, сохранить авторское название.
10.
Этих домиков уже нет: сломали. На их развалинах воздвигли какую-то торговлю. Мне не жаль сломанного, но и новодел не радует. Старое хоть как-то навевает память по ушедшей молодости, а что навевает новодел? Только тоску. Мы обмениваемся впечатлениями и не находим оправдания происходящему.
- Мы бессильны, - говорит Алексей, - в скором времени для нового поколения не останется никакой духовной опоры.
11.
Владимирская башня, возможно, не интереснее других башень Кремля, даже наверное, не интереснее, но на тот момент меня пленило удачное её освещение, глубокие тени с моей стороны. Я люблю, когда тени смотрят на меня, а освещенная часть удалена, обостряя выступы фасадных деталей. И я изобразил это как смог.
12.
Эта белая собака с большим черным пятном вокруг глаза... Красивая, но глупая: кричит и кричит.
Спускаюсь по крутому откосу, останавливаясь через каждые два-три шага и озираясь по сторонам. Никого нет. Достаю картонку с листом бумаги и пробую рисовать. Потом прячу рисунок под куртку и возвращаюсь наверх. Поднявшись оборачиваюсь к реке. По привычке. Глаза слепит солнце. "Хорошо!" - говорю себе.
Собаке никак не успокоиться.
13.
И этот парк зарос лопухами. Брожу среди крапивы и молчаливых кустов черемухи, выискиваю "картинку". Пустое дело! Почти механически кусочком угля переношу свои впечатления на бумагу, чтобы только оправдать дальнюю поездку. Прохожие недоуменно поглядывают, дети подсовывают носы на рисунок:
- Пойдемте, пойдемте, - говорят родители.
Я делаю вид: борода всё объясняет.
- Художник, - говорят дети и хихикают.
14.
Мартовский снег к потеплению. Так захотелось лета. Помню, как Алексей завез меня в такие дебри, что, когда я выразил сомнение в необходимости продолжения движения вперед, он сразу же согласился.
А на обратном пути мы опять ехали вдоль реки и смотрели, как на противоположном берегу тонула деревня. Было половодье. В этом году нападало особенно много снега и таял он уж очень как-то быстро, так что комбинатские вынуждены были второй раз поднимать подвесной мост, но и его затопило почти на полметра. Пришлось ездить вокруг.
15.
А в другой раз мы забрались за Низино, ехали по болотистым местам, зная, что машины здесь не проехать и радовались этому, ибо намокшая земля, хотя и песчаная, оставила бы на себе печать шипованых протекторов, что, конечно, не могло не изуродовать пейзаж: хотелось укрыться хоть где-нибудь.
На развилке мы не поехали по более намятой дороге, хотя знали по карте, что она ведет в Петрово. Зато узкая и чуть заметная дорожка вела к заброшенной церкви и нам хотелось взглянуть на остатки старины.
Довольно грандиозное сооружение с гранитными ступенями и таким же гранитным цоколем являло следы былых времен. Чуть приблизившись на арке входа мы заметили мозаику:
- Георгий Победоносец, - заметил Алексей.
Удаленность сохранила конструкции, но ни металлической кровли куполов, ни крестов на куполах не было. Алексей вышел за ограду и поклонился. Мне тоже печать разрухи бередила душу, но я не так сентиментален. Зато сделал небольшой набросок. Дома я его поправлю, дорисую недостающее и даже то, чего не было. Хотя бы так представлю себе прошлое.
16.
Рассказ, рисунок... пишется в пять минут. Но как долго он оплодотворяется и вынашивается в мозгу, что можно довольствоваться и одним удавшимся в полгода.
17.
Пока удивляюсь содеянному продолжаю его, но стоит повториться - страсть немедленно угасает, пропадает. Карандашный рисунок, надеюсь, способен к безграничной возможности вызывать удивление. К счастью, сюжетов так мало, что к удивлению невольно присоединяется страсть ожидания, страсть надежды и в этом союзе они поддерживают мой жизненный тонус.
18.
Ничего интересного. Огромные цилиндры, обезглавленные временем, какие-то воронки на тонких ножках, опорожненные, с до сих пор не убранным содержимым, странные деревья, больше похожие на гигантские кусты ... Вместо остатков благоустройства обилие свежего бытового мусора. И мертвая тишина, и пустынные окрестности. За все этим я прихожу в третий раз, чтобы проникнуться особым сочувствием уходящему времени. Может быть, завершивший свой век сосед жалок мне, но он где-то далеко, где-то в подземелье в окружении благодарной памяти, но эти цилиндры, эти воронки окружены только презрением и равнодушием. И только я...
И только я.
19.
Можно взять этюдник и порисовать, можно взять пилу и попилить в лесу сушняк для камина, чтобы затем посмотреть на огонь, прижав к животу продрогшего кота. Сделанный рисунок может оказаться неудачным, скучным, время потраченным зря. Дрова же всегда в удовольствие. Но если рисунок удачен, он будет греть душу долго-долго, тогда как напиленные дрова лишь вспыхнут ярким огоньком и погаснут, не оставив в памяти следа. И в чем выбор? Конечно, при первом сравнении дрова выигрывают, это сиюминутно, это гарантирует удовольствие. В то же время серия неудач в рисунке может вызвать депрессию, разочарование, тоску.
Остается подчиниться инстинкту: делать именно то, что в данную минуту наиболее доступно без рефлексий и риска. Так и поступаю.
20.
Со временем кладезь идей истощается: ни сказать, ни изобразить, не повторяясь, более нельзя, невозможно. Что толку в красивых пейзажах, если все они с одного бугра и волнуют только предвзятое мнение, тогда как догадливый художник сразу скажет: истощился, повторяется: техника, манера, выразительность, вкус одни и те же: одно слово - авторское лицо!
А слушают все же Пуччини, Верди, Чайковского, а не Паяцы, не Отелло, не Евг.Онегин. Слушают автора, его философию жизни. И тогда повтор скучен.
21.
Летом за низким редким штакетником, увязшим в жестких лапах шиповника, просматривался лужок полевого клевера, который всегда имел вид свежескошенного газона. За ним крутой и длинный склон к реке. Склон в окно не виден, но знаю, что он есть и незримо осязаю его присутствие. Но зато почти вся ширина реки, противоположный берег, обросший тополями, красовавшимися как карточные короли, оживленная трасса с суетливыми серыми мышками-машинками всегда были перед глазами. У меня дальнозоркость и в минуты безделья или душевного затишья могу сидеть у окна, раскрыв настеж створки и, вдыхать ароматы цветущего шиповника, следить беспокойства дальнего берега.
Но шиповник разросся, окончательно поглотив и штакетник и дальний берег, я постарел, романтизм мой покрылся морщинками зрелости, прибавилось проблем и пропали те самые минуты покоя. Вдруг захотелось, чтобы и меня дальний берег не видел.
Двухметровый сплошной забор эту проблему легко решает.
22.
Обывательские предрассудки огорчают моё самолюбие. Бороться с ними мне не с руки, проще сторониться тех, кто навязывает их мне. Я так и поступаю.
С низенького самодельного столика убрал принтер и сразу в кладовку: чернила стоят дороже самого принтера, а все они уходят на прокачку; динамики запихал под письменный стол - не очень удобно, но другого места не нашлось. Столик тщательно протер влажной тряпкой, придвинул к стене, накрыл льняной ручной вязки салфеткой, на салфетку поставил любимую цветочную вазу, в вазу один цветочек рудбеккии. На стенку чуть выше цветка аккуратно повесил нарисованный мною портрет Ларисы. Завтра день её Рождения. Рудбеккии в доме уютнее, чем на кладбище в снегу. И печаль светлее...
23.
img width="200"height="270"alt="0x01graphic" src="erf22.jpg" Пошел и купил гвоздичку. Поставил её в вазу. Теперь куда ни поверну глаза гвоздичка возникает перед моим взором. И сразу вспоминаю маму. Любимые всегда с нами, пока мы помним о них.
24.
Далеко не пойду. К тому же, по непонятной мне самому причине вместо привычного планшета беру мольберт. Это редко теперь случается и сейчас, видимо, стало жаль верного давнего дружка и я просто хочу его прогулять. Такое у меня бывает. Иногда.
Поздняя осень успокаивает. Даже в выходные редко кого встретишь в лесу. На это и надеюсь. Но не пройдя и трех сотен метров вижу впереди карьерные камазы. Вероятно, сошли с трассы на перекур или подремонтироваться. Пришлось менять курс. Хорошо ещё, что надел сапоги, а то бы болотце не перейти.
Сразу за болотцем сопочки. Там бываю редко, там всегда полно народу - место ягодно-грибное, да и красивое. К тому же в старых карьерах набралось воды, берега обросли сосняком, есть где окунуться в жару, есть где спрятаться. Но сейчас там ни души.
Оставляю мольберт и неторопливо обхожу угодья. Полян красивых много, но... чем красивее, тем сильнее отпечатались следы активного отдыха. Меня это немного раздражает, но продолжать поиски уже не хочу. Ворча и сплевывая желчь ставлю мольберт среди свалок, достаю кусочек угля и рисую.
25.
Ворона недвижно тоскует на коньке новой крыши, покрытой металлической черепицей зеленого цвета и взгляд её направлен на противоположный берег реки. Я знаю, что вороны и с такого расстояния могут разглядеть соринку в глазу, но что она, ворона, может видеть там, в ряду невзрачных темных от старости крестьянских домишек?
Картину тоски несколько оживляет асфальтовое шоссе, грубо оттолкнувшее деревню от реки. По шоссе время от времени проскальзывают юркие машинки, но вряд ли у вороны это может вызвать интерес.
Моросит мелкий холодный дождь, какой бывает только в конце ноября. Он возникает из ничего, в ничего и исчезает. А ничего - это толстое ватное одеяло во всё небо, пропитанное до предела сыростью, которая иногда проваливается на землю в виде дождя.
Пытаюсь задать вороне мучающий меня вопрос, но делаю это так неумело, что ворона ничего не слышит. Да и не надо.
Полоса старых ив сплошной стеной заслоняет от меня широко разлившуюся от осенних дождей реку, её пока ещё бурозеленые островки, сгрудившихся в стаи крупных жирных уток, запоздавших с отлетом. Но вот ивы расступаются, я выхожу на намятый мною бугорок, с которого можно видеть и воду,и островки, и уток. Картина не чарующая, но в таинственную даль всегда хочется смотреть. На пару секунд притормаживаю, чтобы сглотнуть слюну грустного восхищения открывающимся внизу зрелищем и тут же следую дальше.
Может быть и вороне это доступно? Ну, нет, бред какой-то!
26.
img src="erf22.jpg" Странная вещь: чтобы хотеть дружить с кем-либо надо этому "кемлибо" чуть завидовать, хотеть поучиться у него тому, что он делает лучше тебя. Но как признать чужое превосходство?! И потому дружбы не получается.
Может быть, просто не встретился тот, кому... ведь есть же Фешин, Бренгвин, Яковлев, Купреянов, Фонвизин... Но где они сейчас?
27.
Иногда хочется постирать.
Что-то в этом есть, но сейчас не о себе. На моем пути есть строение, в котором обосновалась молодая пара с дитем. Строение это трудно назвать домом: оно перекошено, фундамент провалился по окна, забор упал, двор зарос бурьяном выше головы, ни одной грядки. Но...
Но они непрестанно стирают и белье развешено перед входом на десятке веревок. Он топит баньку, а она таскает воду за сотню метров и стирает, стирает... Может быть, не ежедневно, может быть, мне только кажется, но когда бы ни ехал, висит и висит это пестрое бельё.
И вот, живут же люди! Завидую.
28.
img src="erf22.jpg" Три самых сомнительных развешиваю в дальнем углу. Нарочно придаю неряшливость подвески, неровность. Затем пододвигаю огромный фикус в кадке вплотную к этим трем, затрудняя подход к ним. И наконец, прямо на ставшим совсем узком пути ставлю мольберт-треногу с рисунком в раме, повернутым обратной стороной. Кто-то до открытия выставки поправил рамы, выровнял. Пришлось повторяться.
Наблюдаю: лезут и лезут! Изгибаясь винтом обходят мольберт, наклоняясь чуть не до полу, пролезают под ветками фикуса. Но стараются же!
А я-то здесь причем?!
29.
Можно радоваться пустяку изо дня в день и до бесконечности.
Незаметно, тайно ткнул осенью пяток луковичек тюльпана вдоль забора улицы, по которой ежедневно прохожу. И вот теперь, в апреле, когда сошел снег, стрелочки тюльпанов, пробили корочку примороженной земли и, стряхнув снежную пыль, высунулись.
Каждый раз, проходя мимо, я, чтобы не быть уличенным, быстрым взглядом пытаюсь успеть заметить всходы. И уже радуюсь. Но когда вдруг увидел, что вся линейка посадки аккуратно взрыхлена и прополота, радости моей не было предела. Я просто возликовал. И это ликование не оставляет меня ни в момент прохода по улочке, ни там, куда я иду, ни дома в пребывании покоя.
Как мало надо, чтобы заставить душу радоваться!
30.
img src="erf22.jpg"Вроде бы ходишь по одной и той же дороге, но каждый раз видишь разное. В каждом доме собака и они, собаки, поначалу провожают тебя зычным лаем на протяжении всей деревни, передавая по этапу информацию о чужом. Но понемногу приучаешь их к своему запаху или к тому, что они чуют за забором, не видя тебя. И теперь уже не лают. Даже те, которым видно меня в щели забора, смотрят, вдыхают воздух и молчат.
Или люди. Кое-кто уже здоровается. В деревне люди мягкие, душевные. Если раз человек прошел, два прошел, никого не тронул, не плюнул, не пнул кошку, значит, человек не плохой, если даже и не хороший. А раз неплохой, значит, пусть будет здоров. Вот и здороваются. Правда, почти некому здороваться, улицы пусты, а где люди - не знаю. Света в окнах нет, в огородах безлюдно.
31.
Шоссе клином вонзается в узкое пространство между линией деревенских строений и рекой и, как этот клин, сужается до такой степени, что встречные машины едва разъезжаются. На тротуары места просто не остается и потому ни ходить, ни тем более, ездить на лыжах невозможно. К счастью, и некому, так как к зиме у одной половины домов окна заколочены, а у другой есть свои машины. Река Мста в начале моего пути удалена так, что её даже и не видно, но к деревне она подходит вплотную и, если машина вдруг потеряет чувство осторожности и съедет с шоссе, то точно, кувыркаясь по откосу, окажется в реке. Стараюсь не ходить по деревне и не пользоваться подвесным мостом когда это возможно, хотя по времени разница не больше семи-десяти минут. Я наискосок наследил лыжню сначала по откосу берега, потом по прибрежным кустам и по льду реки Сегодня мне не повезло. Ночью температура поднялась до минус десяти и этого оказалось достаточно, чтобы по льду вдоль берегов пошла вода . Это случается довольно часто, река быстротечная, но обычно уже сверху можно отличить воду от прозрачного льда: на льду всегда есть пушок изморози. Изморозь была и сейчас. Я отпустил палки и покатился с откоса в сторону реки, а перед самой рекой ещё добавил скорости. Но изморозь обманула меня и лыжи сходу нырнули под пленку свежего льда, а ботинками я этот ледок просто протаранил и выскочил на снег за ручьем. Переехав реку, у противоположного берега был более осторожен. И хотя здесь ледок так же под лыжами прогнулся, но я уже был на откосе, на твердом берегу.
32.
Останавливаюсь на середине моста, где воду буквально можно достать рукой, прижимаюсь к канату, смотрю вниз. И вдруг чувствую, что мост поплыл против течения реки. Голова закружилась от неожиданного ощущения. Но это было мгновенье. Стоило только поднять глаза, как мост остановился, а река с той же скоростью заскользила по кромке застывшего берега. Поворачиваюсь в противоположную сторону, делаю шаг вперед, вновь прижимаюсь к канату и уже смотрю вслед уплывающим льдинам. Куда вы?!
Ночью было больше двадцати, на отмелях и в заводях вода успела заледенеть. Пошла шуга. При такой температуре уже простывшая вода замерзает мгновенно и вскоре шуга захватила всю ширину реки. Это она, шуга, плыла рваным покрывалом и казалось, что покрывало это недвижно, а плывет мост. К тому же ощущению движения добавляло покачивание самого моста.
33.
Сначала композиция из трех жирных пятен краски на мокрой акварельной бумаге. Краска медленно расплывается по бумаге, проникая одна в другую, into-нируя, возбуждая сказочные фантазии. Оставляю содеянное до утра. Утром, до завтрака, осторожно, боясь спугнуть воображение, подхожу к картине. Закрепляю картинку на подрамнике и ставлю так, чтобы, оказываясь поблизости, неизбежно видеть её. С разных точек изображение видится по-разному. Так продолжается до тех пор, пока не "увидишь" что-то такое, что наведет на идею. Вслед за идеей появляется страсть исполнения - "руки чешутся". Но терплю, продолжаю высматривать. Проходит неделя, другая... Не выдерживаю, беру кисть и делаю несколько совершенно определившихся пятен. Рисунок наполняется содержанием. Процесс затяжной: после пары таких пятен снова высматривание, снова попытки... Наконец, надоедает. Сканирую, ищу подсказки в фотошопе. Ничего не нахожу, убираю в папку. И забываю.
34.
Второй час сижу за столом и пытаюсь составить текст для сопровождения двух своих рисунков, включенных в "the book of huge ..." Сначала ограничился позой блаженствующего, удобно расположившись на диване и включив музыку. Но быстро задремал. Пришлось походить по саду, поклевать крыжовнику, чего-то там поделать-покопать и, не доверяя дивану, засесть за стол перед окном во всю стену и видом на яблоневый сад. Но и это не помогает. Как не сдерживаю себя, а всё получается хвастовство. Этот порок за собой знаю и потому вообще нигде ничего о себе не пишу, но здесь присутствует тот же художественный вымысел, что и в рисунках, верить ему нельзя. А они требуют не только о себе, но ещё и концептуально об искусстве в целом. А какое мне дело до чужого искусства, да и мнение моё ничего не стоит. Да ещё English. По русски-то не знаешь что сказать. Поднимаю взгляд на часы: пора ужинать.
35.
...Пионы отцвели и только кое-где чуть держатся на стеблях розовые листики. До первого ветерка. Ничего интересного. Но не могу разгадать себя и, куда бы ни шел, останавливаюсь возле этого куста. ...Темные июльские тучи разбегаются по сторонам и тогда яркие желтые пятна солнца падают на газон. Но вот тучи сближаются и внезапно изливаются горькими слезами. О ком тучи плачут? Не обо мне ли? И тучи плывут и куст сгорбился широкими стрельчатыми листьями до самой земли, словно бы грустит над розовой подстилкой опавших листьев.
...Это в унисон моему настроению. С неохотой, словно кем-то подталкиваемый, беру подрамник с наколотым листом бумаги и присядаю на корточки возле грустящего куста.
36.
Третий день рисую пустую стеклянную банку. Мне скучно. Банка неприхотливое существо, может терпеливо стоять сколь-угодно долго. Лампочка под потолком бросает на банку тусклый свет, образуя на столе длинные, прозрачные тени. Хотел подсунуть к банке какой-нибудь цветной овощ, но лень вставать с дивана, так и продолжаю рисовать то, что есть, к тому же цветные карандаши я вчера отдал ребятам. Ну, кому интересно смотреть рассказ пустой стеклянной банки? Получается плохо, точнее, рисунок не получается. И уже хочется спать. Поднимаюсь с дивана,раздеваюсь, гашу свет и ложусь в холодную постель. На улице мороз, тепло в комнате держится не долго и спасает только толстое одеяло. Утром будет не больше пяти градусов.
Уже перед пробуждением вижу как из банки вылетают четыре ярких бабочки.