Ковыляю из угла в угол, занять себя нечем. "Дай", - думаю, - "рассказик напишу". А о чем?
В потолок посмотрел: там никаких подсказок, потолок как потолок. Я на такой потолок насмотрелся в больнице, когда целый месяц лежал на спине с полуоторванной рукой в гипсе. Хорошо, что врач попался жалостливый - пришил как мог: легче было чиркнуть ножницами - там одна кожа оставалась - и дело с концом. А его что-то не хвалили, вот и решил, вероятно, доказать. И доказал. Гартинский его фамилия, Евгений Леонидович. Как сейчас помню. Спасибо ему!
Так что на потолке ничего не...
Полез пальцем в нос: думаю, может там чего наковыряю. И там чисто как в медной трубе-туба, на которой играл когда-то.
Подполз к окну и там ничего, кроме грязи: дворнику песку привезли, так он этим песком весь двор исполосовал, а дети на подошвах по снегу растащили. Тут ещё эти иномарки: жмутся к самым окнам. Тоска.
А эта неделю назад мужа схоронила, всё ходила горевала, а вчера встретилась, куртку мою тискает:" Что-то вы легко одеты!" Хотел сказать, что "могу совсем..." но не сказал: я человек воспитанный, индифферентный, или как там у них?...
Но, все-таки, достал картонку, положил сверху лист серой бумаги - я пишу только на серой бумаге, потому что белую портить не могу: рука не опускается. Хорошо, что в контору какой-то заказчик приволок рулон газетной бумаги, кто хотел нарезал. Нарезал и я, не отказал себе в удовольствии, теперь беззаботно порчу лист за листом. Жаль, что попусту...
Холодновато сегодня. Ветер что-ли восточный. Но зато ясно и солнце где-нибудь в закутке греет, хоть в одной майке...
То ли у вороны нечего снять, чтобы не сопреть в закутке, то ли закуток не найти...
Она нашла трубу котельной и подобно огромной черной бабочке порхает в потоке горячего газа.
Но долго порхать ей не по силам, ворона садится на шпиль громоотвода и пытается отдохнуть. А шпиль не холоднее газа и опять ворона...
Мне смешно...
Это дерево лимонное мне...
- А ты разве?... - хочет он посоветовать, но останавливается: знает, что я советов не люблю.
- Ну, говори, говори, - смеюсь я.
- Так, чего говорить? порвать, да в заварку бросить.
- И что?
- Ничего, чай с лимоном.
- Хм, - усмехаюсь я, делая так всегда, когда сознаю, что неправ.
- Ну, я пошел, - говорит он.
Я согласно киваю головой, поднимаюсь с дивана, собираю посуду со стола и иду в кухню.
Щелкает замок.
У нас всегда есть тема для беседы: мы откровенничаем, не стесняясь последствиями. Иногда мне даже кажется, что дружба прервалась. Но нет, снова стук в дверь - звонок давно не работает - знакомое: "привет!" и мы привычно разливаем крепкий чай по стаканам.
Раньше он жил за рекой и встречаться мы могли только по договоренности, но недавно они с женой разошлись, ему досталась комнатка как раз совсем близко. Теперь нам не надо придумывать повод, чтобы уйти не прощаясь.
- Бианки, - говорит, - сети помогал ставить, - и так лукаво улыбается, что хочется закончить его фразу: "браконьерили". Но говорю другое:
- Как же ты помогал, если Перестово на другом конце озера? это же больше трех...
Он смеется ещё лукавее.
Есть такие люди, с лица которых никогда не сходит лукавая улыбка, хотя ни рот, ни глаза не выдают этого состояния, просто разглаживаются морщины и кажется, что перед тобой "человек, который всегда...".
Ему уже под восемьдесят, но выглядит, как, дай Бог, выглядеть в пятьдесят.
Угощает меня карамелькой:
- Пососи! тебе до дома, как раз, хватит.
Стоять долго на морозе не могу, прощаюсь.
Надо летом, как-нибудь, порасспросить: много, наверно, знает.
Вчерашняя слякоть взъерошила дорогу так, что даже пешком идти невозможно. Но лыжам это не помеха. Еду, держась за палки. При минус единица корочка из наста едва держит.
Но вот и дом.
Извлекаю застывшими губами хриплый свист, жду появления синиц.
И хотя утро было прекрасным; и хотя отлично пробежался на лыжах; и хотя вдруг успокоилась мучившая меня болячка; и хотя приятно поужинал, но случилось то, в свете чего померкли все эти радости: на рассаде томатов появились бутоны.
И в этом явлении не было бы ничего удивительного, если бы они появились, как это бывало раньше, после двенадцатого-пятнадцатого листьев, но на этот раз всё произошло идеально правильно: бутоны возникли сразу на обоих растениях после восьмого листа. И таким образом подтвердилась точность моих раскладок, моих конструкций и моего ухода за растениями.
Я постоянно подтверждаю практикой свою догадку, что в определенном возрасте куда приятнее отдавать, чем получать и в данном конкретном случае, конечно, я не какой-нибудь овощевод, я - исследователь, I am an explorer.
Подобное же увлечение занимает меня на даче: привожу семечки, извлекаю свист как условный знак и тут же слетаются лесные крылатые обитатели. Это же приятно!
К слову сказать, я не monopassional. То есть, не могу отдавать себя одному какому-то увлечению. Лишь только доберусь до предела моих возможностей в каком-либо увлечении и тут же теряю к нему интерес, перенося страсти к чему-то новому. Если начать перечисление моих увлечений, то "бумаги не хватит", но к счастью, всегда находится ещё что-то, что безжалостно отталкивает локтями старое, занимая его место. Удивительно это прежде всего тем, что я, не зная себя совершенно, как бы нащупываю свои возможности, упираюсь, чего-то добиваюсь и довольствуюсь процессом /не результатом/. В то же время завидую своим товарищам, которым достаточно одного какого-то увлечения, чтобы посвятить ему все свои силы, добиваясь совершенства.
Ничего интересного.
Огромные цилиндры, обезглавленные временем, какие-то воронки на тонких ножках, опорожненные, с до сих пор не убранным содержимым, странные деревья, больше похожие на гигантские кусты ... Вместо остатков благоустройства обилие свежего бытового мусора. И мертвая тишина, и пустынные окрестности.
За все этим я прихожу в третий раз, чтобы проникнуться особым сочувствием уходящему времени. Может быть, завершивший свой век сосед жалок мне, но он где-то далеко, где-то в подземелье в окружении благодарной памяти, но эти цилиндры, эти воронки окружены только презрением и равнодушием. И только я...
И только я.
Можно не любить сущность, но нельзя не любить образ, очищенный от сущности. .
И фотография: сущность, в которой пытаюсь разглядеть образ. .
Иногда удается.
Она приветствует меня, громко и радостно хохоча, словно моё появление для неё долгожданная удача. Я резко торможу, останавливаюсь и ответно улыбаюсь.
Она не знает обо мне ничего, я не знаю ничего о ней, мы не знаем имен друг друга, мы не знаем причин своих неожиданных встреч. Мы не пытаемся ничего знать.
Правда, однажды она решилась угостить меня персиками из своего обеденного пакета, чего я, естественно, не принял: это совсем уж ни к чему!
Иногда тебе вдруг нетерпимо захочется высказать свою боль. Но так, чтобы "стена плача" оставалась безмолвной и, лучше даже, - безучастной. Чтобы потом, когда проклиная себя за внезапную свою слабость, за свою болтливость, ты мог бы оправдать себя тем, что "стена" эта никогда не воспользуется твоей слабостью.
По определению безмолвности.
Наконец-то всё это стало мне совершенно не нужно.
Время непреодолимо прессует прошлые увлечения, заставляет отказываться от всего того казавшегося неоспоримо ценным, что скапливалось годами с понятной, но сомнительной целью. И вот теперь ничего этого не нужно. Смотришь пустыми глазами и вдруг просто запнешься, но вместо того, чтобы "извиниться", матюгнешься и пнешь вдобавок: "фу ты, черт!"
И только тогда опомнишься. Действительно, даже скопленные кредитки приносят удовольствие только тогда, когда удается потратить их с благой целью, то есть, когда эти траты кому-то доставят истинную радость, от которой чуть-чуть перепадет и тебе.
Оказалось, что все рисунки были проданы в тот же день и, что самое неожиданное, куплены самими работниками салона.
Интерес к наживе как-то сразу пропал. Всё так просто!
Сижу "без гроша в кармане" и ни о чем не тужу. Более того, теперь могу жить в своё удовольствие, что и пытаюсь делать: ни хором, ни моторов и только овсяная каша кажется вкуснее с каждым днем...
Мы почитали книгу и ему не понравилось. Я встал и попрощался. Удивленный, он приоткрыл рот и ничего не сказал.
В постель забрался раньше обычного и долго ворочался не находя удобства. За ночь трижды вставал и, шаря левой рукой по обоям, покачиваясь, продвигался.
" Как скучно читать книгу, когда..."
Эти девчонки, пацанки, то и дело забегали на подвесной и с визгом побежденного страха падали в воду с пятиметровой высоты, дергаясь руками и ногами.
- Утонете же! - сказал я.
Едем молча.
Молча ехать лучше, потому что гуськом. Этот тип подгорелый с пацанами гуськом воображает из себя словно бы начальник какой. Может и вправду начальник, но здесь-то, на дороге, он такой же начальник как голый в бане.
- Что вы выстроились? Гуськом надо, здесь машины учатся...
Придурок!
Не обратили внимания, но разговор прервался и уже не получается в пару.
![акварель [евгений рындин акварель]](/img/r/ryndin_akwarelx/1033/erf5-45.jpg)