Дракон летел низко, как подбитый бомбардировщик, и не удивительно: из-под хвоста его жирными клубами вырывался густой черный дым вкупе с рыжеватыми всполохами пламени. Окрестности на миг огласились пронзительным стоном, и, едва не задев брюхом шероховатого ангела на крыше Петропавловского собора, животное пошло на снижение где-то на Петроградской стороне.
- Ух ты, черт поганый! Развелось вас, иродов проклятущих, ни покоя от вас, ни отдыха!
Смачно выругавшись в конце тирады, тетя Ася, подоткнув ситцевые юбки, продолжила движение вдоль набережной лейтенанта Бендера, придерживая правой рукой, обремененной авоськой, соскальзывающий с головы дуршлаг.
Спасу от драконов не было в этом году. Началось все по весне, по-двое, по-трое прилетали, во дворах гадили да чешуей сорили. Потом кошек жрать стали, не разбирая, домашняя ли, приблудная; когда же корюшка по Неве пошла налетали стаей да так, что воды не было видно из-за зеленых спин и широких складчатых крыльев.
- И- и -роды проклятущие, управы на вас нет!
Бормоча что-то себе под нос, старушенция остановилась перед рекламным щитом, на котором в лучах восходящего солнца золотоволосая девушка в обнимку с красивым юношей протягивала прохожим ладони. Надпись над ними призывала: "Вступайте в ряды эльфов! Мы обеспечим закон и порядок!"
Плюнув девушке в глаз, тетя Ася, мелко семеня, перешла на другую сторону дороги и вошла в подворотню.
- Тетя Ася приехала! - завопили играющие во дворе детишки и со всех ног бросились к появившейся во дворе особе.
Ухватив покрепче четыре сумки и три авоськи, тетя Ася припустила к ближайшему подъезду, но злобные малюточки не отставали, и бедная старушенция едва успевала уворачиваться от летящих в спину драконьего навоза и тут же подобранных камней.
- Ах, тетя Ася приехала! - раздалось откуда-то сверху, и позади досточтимой особы растеклось по земле вонючее пятно жидкого отбеливателя.
- Ну, держись, старая кочерга! Я сейчас!
Благоразумие подсказало тете Асе, что продолжения ждать не стоит, и с грацией беременного гиппопотама она юркнула в приоткрытую дверь.
И тот час десяток арбалетных стрел впились в рыжее дерево.
- Ух, пронесло! Пресвятая Дева-воительница, пошли на них глад и мор!
Кряхтя, она поднялась на второй этаж и долго ковырялась в замке старинным ключом, выколупывая засунутую кем-то жвачку.
В тринадцатой квартире на момент описываемых событий проживало восемь семей и четверо бесприютных студентов, которых из жалости пустили в кухню, где они ютились между плитами. Помимо уже знакомой нам особы, среди жильцов квартиры были три мамаши с грудными младенцами, одна девица легкого поведения шестнадцати лет отроду, безработный физик - ядерщик, цыган с конем, чья кормушка стояла на кухне у раковины, незамужняя девица Даяна Иванова и холостой алкоголик невыясненной национальности.
Самыми безответственными типами, получавшими максимальное количество нареканий от вездесущего старожила коммуналки, были, разумеется, студенты. Мало, что они то котлету со сковороды стянут, то рыбок золотых в раковине разведут, то коню цыганскому репья под хвост натолкают, повадились еще девиц в гости водить, да двери кухни при этом запирать. Ох, и бесновалась тетя Ася, да все без толку. Жильцы из вредности ее не поддерживали, а выселять студентов не соглашались, так как те платили за себя дровами. К одному все эльф приходила, говорила, бесстыжая, что агитацией занимается. Так от этой агитации пружины у кровати студента лопались!
***
Незамужняя девица Даяна Иванова вышла из своей комнаты, с хрустом нечеловеческим закрыла скрипучий замок, смазать который то сил, то желания,то времени драгоценнешего не было и, стараясь лишний раз не попадаться на глаза противной старухе, выскочила на лестницу.
Сиганули в подвал грязные гномы, заорала ненормальная кошка, и пахнуло в лицо июньским утром.
Во дворе шумно играли детишки. Залепив крылья пойманному дракону скотчем, они привязывали к его хвосту консервную банку.
Возле помойных баков за рулем блестящего как пятак авто сидел красавец - блондин в крагах и очках-консервах. Несколько дворовых старушек обсуждали падение нравов среди молодежи, видя, как спешит к нему через весь двор длинноногая девица. Открылось окно над головой и полетел по ветру пронзительный вопль:
--
Даяна!!! Опять ты свет за собой в уборной не выключила!
* * *
На двери ее комнаты висела красивая медная табличка с черной надписью: "Даяна Иванова, частный детектив". По правде же говоря, все преступления, раскрытые ею за полгода активной деятельности, относились к пропаже собачек и кошечек, хотя, чего греха таить, была еще одна история об исчезновении со сковороды полдюжины рубленых котлет.
Утро начиналось гаденько, хоть в петлю полезай, хоть обедать иди. . Сначала - тетя Ася вездесущая, теперь, не успела она усесться в кресло, кривоногое, с помойки украденное да мужиком знакомым в божеский вид приведеное, как из-за двери донеся громогласный младенчески рев. Даяна подождала, пока терпения хватило, что кто-нибудь подойдет и унесет дитя, но время шло, рев не смолкал, а постепенно достигал все новых высот и интонаций. Пришлось встать и открыть дверь.
Прямо на коврике , в картонной коробке с надписью "Эскимо на палочке в шоколадной глазури" заходился в крике младенец, обрамленный кружевами пеленок. Даяна втащила коробку в комнату и взяла младенца на руки. Рукам тут же стало горячо, а младенец зашелся пуще прежнего. Открыв дверь, она заорала в коридор голосом отчаявшегося человека., перекрывая пронзительный рев:
- Анисим!! поди сюда немедленно!
Потом подумав, доорала:
- На второй этаж поднимись!
Швейцар Анисим все время, сколько Даяна знала его, носил окладистую бороду пегого цвета, засаленную фуражку, которую снимал лишь при покойнике, мундир с медными пуговицами, начищаемыми каждую свободную минуту, и считал себя атеистом. Это чудное слово он прочитал в газете и тот час решил, что называться им не зазорно. Не любил он эльфов, а по политическим убеждениям ратовал за восстановление монархии. Когда же его спрашивали, кто такой монарх и какая от него великая польза, Анисим вздыхал, кряхтел, и, наконец, отвечал, что монарх есть царь-батюшка, всесильный и добрый, а ничего более он о нем не знает.
- Чего звали, ваша милость? Ой, ты, никак ребеночек... Махонький какой, и кушать хочет... Отчего же вы его не покормите? - забасил швейцар, склонив широченную бороду над вопящим существом.
- Идиот безмозглый, это же подкидыш! Вот здесь, под дверью, я его и нашла. Скажи мне, кто за последние полчаса входил в здание с коробкой из-под мороженого?
- Никого, ваша светлость, вот те крест! Тьфу ты, черт!
- Небось не все время у дверей ты стоял, бегал в кабак, головушку больную поправить?
- Бегал... Ой, ты, мать моя... Знаю я, чей ребеночек это! Ведьмы той, что с утреца ранехонько приходила да концом света стращала... вот те крест... Наколдовала она, ну и влетел ребеночек через окошко, да сам в коробку и забрался.
- Уф-ф-ф... Я в коридоре под дверью его нашла. Не мог он в окно влететь. Атеист, а в ведьм верит... Стыдно!
- Матушка моя, не погуби-и...
Она махнула рукой. Дитя выдохлось и уснуло.
Швейцар стоян на коленях, свесив до полу мохнатую голову и фуражка его - святая святых - медленно сползала на баклажаноподобный нос.
- Мокрый он, младенец-то... Вот тебе червонец, - глаза Анисима округлились и медленно поползли на лоб. - Поди в магазин немца фон Ведде и скажи ему, что тебе пеленки нужны. Он бельем постельным торгует, небось и пеленки у него есть. Купи сразу дюжину, чтобы не бегать дважды... Потом поди на рынок и молока купи. И попроси кого-нибудь, ну хотя бы в "Макдональдсе", чтобы тебе его прокипятили. И возвращайся поскорее. Надо его в приют пристроить.
С неожидаемой от почтенного швейцара прыткостью, Анисим выскочил в коридор.
Младенец был тяжелый, вскоре от него затекли руки и Даяна положила его обратно в коробку.
- У-а-а-а-а!!!
Она вздрогнула и схватила орущий сверток на руки. Походила по комнате, покачала его, дите вновь затихло. Так, с ним в руках, и села в кресло.
В дверь постучали и тут же вошли, не дожидаясь ответа. Она думала - Анисим вернулся, но вошел молодой человек приятной наружности в длинном черном пальто, не взирая на жару июньскую, со всклокоченными русыми кудрями. Вошел - и тут же остановился, недоуменно глядя на Даяну.
- Кажется, я не совсем вовремя... Вы только скажите, я могу и снаружи подождать, если что... Пока вы младенчика того...
- Заходите, пожалуйста... ребенок этот не мой, подкидыш. Только что под дверью нашла его. Садитесь в кресло.
- Дело для меня весьма важное и столь же срочное. Могу ли я говорить с вами со всей возможной откровенностью?
- Будьте столь любезны, излагайте ваши проблемы... Сейчас придет швейцар и отнесет ребенка в приют.
Молодой человек помялся, поерзал. Достал портсигар из кармана, закурил.
- Видите ли в чем дело... Я художник. Но пока еще учусь в Академии художеств. Правда, курс уже последний, так что... Обещали послать меня в Италию на стажировку, если с честью выдержу испытания... Смею надеяться, что моя экзаменационная работа произведет достойное впечатление на этих господ из комиссии... Но, боюсь, что в связи с некоторыми событиями и о стажировке, и о блестящем будущем, что прочил мне мой батюшка, придется забыть...
Юноша замолчал, начал стучать ногой по ножке стола. Даяна молчала, боясь разбудить звонкоголосого подкидыша. Прошла едва ли не четверть часа, когда молодой человек опять заговорил, предварительно закурив.
- Отец мой уважаемый человек, подводить его или расстраивать каким-то образом я не имею права. Посему готов сделать все, дабы избежать бессмысленной огласки. Поначалу я думал, что в во всем виноват не я, а он... Не отец, конечно, как вы, должно быть, подумали, а этот... Ну вы понимаете, о чем я...
- Нет, не понимаю.
- Дело в том, что тема нашего с вами разговора... э-э-э пикантна... Предмет сей используют для полученья удовольствия, наслажденья, так сказать...
- Каким образом используют?
- Его... э-э-э... и глотают в том числе. И стоит это по пятьдесят рублей за раз. Это если вас устраивает дешевка. Если вы любите подороже, цена, соответственно возрастает.
- И о чем же столь неприличном вы говорите, что не в силах произнести это слово в слух? В конце концов, пора решиться на что-то, если вы желаете достичь результата.
- Да, да, так мне и надо! - вдруг заорал он и затряс кудлатой головой. -Правильно, так и надо мне, трусу проклятому! Смейтесь надо мной, унижайте меня! В страданьях душа очищается! И пусть! Я выйду другим из этих стен, неузнаваемым, непонятным, но лучшим, чем вошел...
- У-а-а-а-а!!!
Студент вздрогнул и осмыслено посмотрел на Даяну.
Она вышла из-за стола и принялась ходить по комнате, качая мокрый сверток. Дите поймало ртом кусок кружев и принялось яростно сосать их. Рот оказался занят и пришлось замолчать.
- Да, я скажу вам! - он понизил голос и шепнул так тихо, что она едва разобрала слова. - Речь шла об экстази.
Даяна прыснула весьма непочтительно.
- Господи, и весь этот огород вы нагородили из-за того, что принимали наркотик тайком от вашего родителя?
Теперь студент молчал, то ли пристыженный, то ли потерявший вдохновение.
- Ну а дальше-то что? Вы не желаете, чтобы ваш родитель прознал о вашем увлечении? В таком случае, идти вам надо было далеко не ко мне.
- Да... То есть, нет. Пришел я по адресу. Экстази, конечно, виноват... Но мне надо, чтобы вы нашли вчерашний день. - Просто сказал он.
- А-а-а...
- У-а-а-а-а!!!
Студент опять вздрогнул, но промолчал, упиваясь своими страданиями.
- Чей вчерашний день?
- Мой.
- Ну-у... Тогда рассказ свой начните с самого начала дня.
- Вот здесь-то и начинается самое интересное. Я не знаю, с чего он начался. Но я знаю, чем он закончился. Я помню все с того момента, когда пришел в сознание.
- Уже что-то.
- Я открыл глаза и ужаснулся. Поначалу решил, было я, что Всевышний что-то напутал и послал меня прямиком в ад. Но это был очень странный ад, без пламени, без чертей. Ходили там девушки в белых одеждах и безобразных белых чепцах. А вокруг, куда ни глянь кровати, кровати... А на них все люди, люди... И стон вселенский несется, и мухи кружат. Потом мне сказали, что то был госпиталь святой Ольги. А люди вокруг вовсе не адовы мученики, а ангелы в белом - всего лишь сестры милосердия... В общем, как я смог узнать позднее, меня подобрали на улице, без сознания, жалкого и беспомощного, и добрые люди отнесли в эти милосердные чертоги...
Даяна с трудом подавила зевок.
- Итак, когда я очнулся, был отпущен этими прелестными людьми на все четыре стороны, велевшими мне жить праведно и избегать греха. Ах, чистые люди, светлые души!
- А дальше?
- Это все.
- А в каком месте подобрали вас можете мне сказать?
- Да, это было на площади имени Светоча Разума, в четыре часа пополудни.
- Ваше имя?..
Студент поднял глаза, полные страдания.
- Мое имя Панфуций Клименко.
Когда, наконец, удалось распрощаться с занудным собеседником, Даяна вновь принялась ходить по комнате, до боли в затекших руках тряся младенца и проклиная всеми известными словами пропавшего невесть где Анисима. Погода, тем временем, безвозвратно портилась. Сначала за невинным облачком пропало солнце, потом набежали рваные клочьями, тучи, а потом хлынул такой ливень, что улицы в миг опустели и лишь бурные потоки серой воды оголтело неслись по мостовым. Дите орало, не отвлекаясь более ни на что. Анисим непрерывно икал, поминаемый через слово утонченной бранью. В стекло уныло бился дракон.
- Принес! И молока, и пеленок принес!
Струи воды мутными лужицами расползались по дубовому паркету. Анисим был пьян, борода растрепанна, фуражка одета кокардой назад.
- Где ты был так долго? - она едва перекричала молодецкий вопль.
- Дак... Ваша милость... Дело-то сделано... А что долго - так то лучше... Зато и без халтуры.
- Два часа с четвертью ты потратил на поиски пеленок? Где ты пил, негодяй?
- Известно где, в кабаке... Не извольте волноваться, даже не все и пропил... Где-то вот у меня копеечки завалялись...
И он принялся шарить по карманам, бормоча копеечкам, чтобы те прятаться не думали. Из-за пазухи его вывалился сверток. Даяна положила младенца в коробку. В толстую сероватую бумагу были завернуты кружевные батистовые пеленки, шитые монограммами немца, а в них швейцар замотал бутылку с еще не остывшим молоком. Она покрутила бутылку в руках и спросила:
- Послушай, Анисим... А как же младенец пить-то молоко станет? Ему ведь соска нужна, верно?
- Дак... Ваша милость... А мы-то на что? Не дураки, небось... И соска есть. На сдачу куплена. А как торговке-то сказал, что молоко для сиротки маненькаго, она меня и спрашивает, как сиротка сосать-то его станет? Поди, говорит, да соску купи ему...
- Я все поняла. Иди. Ты пьян.
- Ваша милость, по что обижаете? Не пьян я, вот те крест... Так, выпимши маленько... А чтобы пьян - ни-ни!
- Поди найди извозчика и скажи ему, что - бы ждал меня. Надо отдать младенца в приют. Повезу его в Воспитательный дом князя Бецкого на Фонтанке. Иди.
Покачиваясь подобно березке на сильном ветру, швейцар вышел в коридор и затянул там песню жалостливую, от которой Даяне выть захотелось. Затопали по лестнице шаги, потом раздался грохот от упавшего очень большого тела, и через миг жалостливая песня донеслась с первого этажа.
Пеленать детей она не умела, потому замотала его кое-как, словно мумию египетскую, и сунула в огромный прожорливый рот соску. Мигом наступила долгожданная тишина.
Ливень не прекращался. Закрывая от дождя сверток, она добежала по лужам к ожидавшей ее коляске, с трудом забралась на кожаные подушки - младенец спал, но легче он от этого не стал - и велела извозчику ехать на Фонтанку.
Из водосточной трубы вывалился низкорослый гоблин, грязно выругался, и подобрав свой меч, шмыгнул в подворотню. Через миг с воплем : " Ай, гоблин, гоблин!" оттуда выскочили две почтенные пожилые дамы и со всех ног сиганули в разные стороны.
Было самое время обедать, когда Даяна добралась до площади имени Светоча Разума. Дождь закончился, и лишь гигантские лужи да мутные ручьи смывали летную пыль с булыжников мостовой. Уже мелькало солнце в проемах туч, уже выползли из домов старушки и заняли окрестные лавочки, подстелив под зады измочаленные куски картона и пачки эльфийской прессы.
- Все на выборы! Голосуйте за эльфов! только мы сможем обеспечить вам достойную жизнь! Мы вернем порядок на наши улицы, мы научим бездельников работать, мы обеспечим процветание нашей стране! У всех будет работа, хлеб с маслом на обед, вы не будете бояться выходить из дома по вечерам, потому что в нашем новом мире больше не останется преступников! Всех их мы выселим из нашей великой державы!
Даяна подошла поближе. На сидении потрепанного авто стояла симпатичная девушка и звонким голосом призывала электорат проявлять активность и сознательность на ближайших выборах. Но электорат предпочитал греться на солнышке, сыто и благодушно поглядывая на милого эльфа. Присмотревшись, Даяна поняла, что прекрасно знает эту девицу. И та, и другая в прошлом году добросовестно посещали Бестужевские курсы для женщин, но Даяна покинула их, когда закончились деньги, а горластый эльф еще раньше - после вступления в известную партию.
- Здравствуй, Зинаида!
Девушка перевела дыхание.
- Даяна! Тыщу лет тебя не видела! Ну, чем занимаешься ты? Учишься? Или нашла для себя более достойное занятие?
- Можно и так сказать.
- Ерунда это все! Вступай в наши ряды! С нами тебя ждет большое будущее и большая карьера. Я, например, уже занимаю высокое положение в партии. - Гордо сказала она, указывая на нашитые на коричневую рубашку какие-то пестрые лоскутки. - Это знаки отличия.
- Я тебе охотно верю. была рада поболтать с тобой, но, к сожалению, у меня есть неотложное дело.
И вновь взобравшись на сиденье, девушка принялась агитировать несознательную публику голосовать за порядок.
В ближайшем кафе Даяна быстро перекусила пирожными и кофе, а потом приступила к выполнению своей работы, а, точнее, начала расспрашивать разомлевших на солнце старушек, не видали ли они вчера на площади вчера молодого человека в черном пальто, с которым произошло несчастье.
- А как же, - закивали головы в обрамлении белых платочков и кокетливых шляп из соломы. - Как раз вчера был тут один молодой человек.
- Да что один, много вчера народу тут было!- встряла другая. -и молодых, и старых, и всяких!
- И не только юношей и девушки тут были.
- Меня интересует конкретный юноша. Может, припомните, в черном пальто, русоволосый... Его еще в госпиталь забрали. Может, под копыта конские попал, или свалился откуда?- безнадежно спросила Даяна.
- И правда, был тут вчера один юноша...
- Да нет, говорю вам, много здесь вчера юношей было!
- Нет, не понимаете вы, милейшая Августина Никитишна! Барышню конкретный юноша интересует. Русоволосый.
- Помню, помню тут одного... Да и вы помните! Да помните! Тот, должно быть, что из окна вчера выпал. Как президент вон с домом-то тем с башенками поравнялся... Да не с тем, а с тем... Который аптекарю принадлежал... не помните вы ничего, да еще барышню сбиваете!
- Как не помню, все помню!
- Не слушайте ее, деточка! Меня слушайте! Как только все авто президента на площадь въехали, а сам президент с домом аптекаря... бывшим домом, конечно, поравнялся, юноша тот, которого потом в госпиталь увезли, из окна, прямо с пятого этажа и упал.
- Из которого окна?
- Да вон из того, второго с краю... Не разбился на смерть он потому, что прямо на коробки с бананами упал. Да столько передавил, что до самого дождя сегодняшнего все дворники от мостовой их отскабливали. Тот ли юноша?
- Полагаю, что тот. Благодарю вас от всей души!
- Путаешь ты, не из того окна! А вон из того, что на четвертом этаже занавесочкой прикрыто!
Откланявшись, Даяна , сломя голову, поспешила покинуть старушек.
Дом с башенками некогда принадлежал известному аптекарю, прославившемуся своими не бесплодными попытками создать действенное средство от мужской слабости. Рассказывали, что после Золотого Конца этот самый аптекарь пропал, вместе со всеми своими записями и учениками, оставив любопытным только склянки из тонкого заморского стекла, да непонятные порошки в банках. Нынче заселенной была лишь часть дома, отдельные квартиры, не принадлежащие жильцам, стояли закрытые, на лестнице пахло кошками, а из дворницкой доносился устойчивый и не выветриваемый запах самогона.
Когда Даяна с солнечной улицы шагнула в промозглый мрак лестницы старого дома, из-под ног шмыгнули в стороны то ли мелкие гоблины, то ли одичавшие гномы, и затаились под ступеньками, глядя на вошедшую злыми глазами.
Лифт не работал. К двери его была пришпилена арбалетной стрелой дохлая кошка. По плоским ступеням Даяна поднялась на верхний этаж. Из трех квартир за обшарпанными дверьми с облезлой краской две были явно жилыми - оттуда доносилась привычная коммунальная ругань. За дверьми третьей стояла гробовая тишина, а стандартный дешевый замок квартиры, безопасность которой никого не интересует, был аккуратно взломан.
Она тихонько толкнула дверь и та покорно отошла в сторону. Темный коридор с запахом прогнивших от ненужности старых вещей обволок ее липким киселем. С трудом угадывались силуэты мебели - распухших от старости шкафов, провонявших плесенью, с водруженными сверху медными тазами, справа и слева из-под закрытых дверей выбивались неровные лучики света, чертящие на разбитом паркете тонкие линии. Но чуть выше роста взрослого человека начиналась такая непроглядная тьма, что казалось солнце никогда не заглядывало в этот коридор. Даяна переступила порог и медленно прикрыла за собой дверь. Мрак накрыл ее так плотно, что тот час пропали в нем и звуки, и силуэты старой мебели, и лишь луч от карманного фонарика освещал разбитый паркет.
Она шла тихо, как вор, толкая все попадавшиеся по пути двери, пока одна из них не поддалась и не открылась. Комната, представшая ее глазам, была невероятно маленькой и столь же невероятно грязной, и первая мысль, приходящая в голову, была мыслью о притоне наркоманов. На продавленном диване - единственный предмет мебели, если не считать маленького столика у окна, была свалена неровной кучей посуда с присохшими остатками пищи, в одном из углов, на сооруженном из старых и невыносимо смердящих тряпок, лежбище, валялся гоблинский арбалет. На замызганной газетке, что лежала на столике, умиротворено покоился большой шприц со следами не то крови, не то ржавчины. И над всем этим гадюшником кружился едва ли перебиваемый свежим уличным воздухом из приоткрытого окна особый отвратительный запах, который возникает везде, где собирается больше одного гоблина.
Даяна сморщила нос и подошла к окну. Потянула за залитую чем-то липким раму, распахивая окно. От кого-то она слышала, что эльфы приваживают на свою сторону гоблинов, снабжая их дешевыми наркотиками. И те очень быстро пристрастились к халяве. Теперь же эльфы требуют либо платить за наркотики, либо отрабатывать их. Даяна выглянула из окна. Внизу расстилалась площадь имени Светоча Разума, как раз та ее часть, на которую указывали словоохотливые старушки. Если они утверждают, что Панфуций вывалился из этого окна, а сам он в приступе раскаяния обвинял во всем экстази, можно предположить, что вчера он слишком перекушал наркотиков столь недостойном окружении.
Именно, в недостойном окружении. Такой человек, что пришел сегодня с утра в ее контору, ни за что на свете не стал бы забивать свой родной косяк в обществе грязных гоблинов. У него всегда нашлась бы компания почище. Либо гордое одиночество. Даяна еще раз внимательно осмотрела все горизонтальные поверхности в комнате, включая непристойно грязный пол. И вскоре нашла то, что искала, или что-то похожее. Легким сквозняком был отнесен в сторону маленький бумажный фунтик, в каком в местах скопления алчущих острых ощущений идиотов продавали таблетки экстази. Итак, Панфуций пришел в притон с какой-то определенной целью, для храбрости скушав таблетку против совести. И шел сюда, зная, что комната будет пуста. Не гоблины интересовали его, иначе таблетка была бы скушана за ранее. Значит, интересовало его нечто, происходящее на улице, как раз под окном. А старушки с лавочки говорили о президентском кортеже... Не иначе как покушение на господина президента готовил скромный утренний гость!
Даяна рассеяно шарила глазами по множеству бессмысленных предметов, пока не наткнулась на притулившийся на краешке дивана обмотанный в газету четырехугольный предмет. Краешек газеты был кем-то заботливо надорван и из отверстия торчал мышиный хвостик фитиля. Да никак наш новый знакомец принадлежал опричникам!
Опричниками называла себя некая потайная организация, которая способом борьбы с несправедливостью этого мира выбрала террор. А главным виновником всего происходящего, в том числе и обнаглевших гоблинов, она считала президента. Уже пара - тройка покушений списывалась на их счет. Вчерашнее предотвратил случай. Даяна похолодела: если бы президент был убит, выборы проводились бы досрочно, и тут, хочешь - не хочешь, выбрали бы главу правительства от эльфов. Само Проведение вышвырнуло Панфуция из окна! Хотя, кто знает. Сторонников у отца Святозара не многим меньше, Открытые окна так прожужжали уши обывателям своими молитвами, что вполне могут претендовать на право становления государственной религией.
* * *
На следующее утро Панфуций пришел вновь. Сам, без приглашения вошел в комнату, сел в кресло. Молчал и смотрел на Даяну пока ей не надоело молчанье.
- Я полагаю, вас интересует, что я могу сказать вам по поводу пропавшего дня? - спросила она, когда посетитель вздохнул в очередной раз.
- Да... Честно говоря, да... ...
- Но прежде всего, я хочу, чтобы вы сами сказали мне то, что скрыли вчера. Если, конечно, не хотите, чтобы я высказывала свои предположения.
- Я? Скрыл? От вас? Я душу свою раскрыл перед вами!- заявил он с пафосом,
- Вы - опричник. -сказала она злорадно..
Панфуций медленно приподнялся над креслом. Рот его открылся подобно чемодану, а глаза неторопливо поползли на лоб, где и остановились. В таком состоянии он пробыл минуты три, после чего все части тела, в том числе и тело самого Панфуция, вернулись на место.
- Ложь! Как вы позволили себе... Клевета! Я не признаю... О-о-о! Да вы... Просто... Кто еще кроме вас об этом знает?
- Надеюсь, что никто. О своем открытии я не распространялась среди незнакомых людей.
- А... Среди знакомых?
- А почему вы вдруг так испугались? Разве участие в этом движении не дает вам оснований гордиться своей деятельностью? А если не дает, тогда почему вы продолжаете в нем участвовать?
- Вам не понять! Это слишком сложно! И, потом, разве вы сможете прочувствовать, что твориться в душе художника? Разве вы в силах увидеть мир глазами поэта? Разве дано вам осознать всю несправедливость этого мира, которая так больно бьет по моей обнаженной душе?!
Гаденькая улыбка поползла по ее губам. При всех своих расстроенных чувствах, Панфуций, тем не менее, понял, кому она предназначалась, но из своей душераздирающей роли выходить не пожелал.
Она продолжала смотреть на него и улыбаться.
Он покипел еще немножко, потом сел обратно в кресло и заявил с вызовом:
- Каждый из нас имеет право на ошибку! Я был молод... Наивен...
И осекся.
- Наивность, за которую платят жизнью посторонние люди. Наивность, которая грозила изменить политический строй нашей страны. Наивность... А не кажется ли вам, что вы слишком наивны для своих лет и эта наивность становиться опасной для общества? - может быть, она и не хотела его отчитывать, но злость взяла свое.
- Да... Если вы так считаете... Возможно. Сумасшедший дом. Да. Это прекрасный способ познания собственной души. Это страданья...
Ей вконец надоело слушать причитания о страданиях и она решила выгнать его вон, на Панфуций сменил тон:
- Надеюсь, вы понимаете, что отныне в ваших интересах соблюдать молчание... Только молчание способно сохранить вашу жизнь. И, помните, у нас длинные руки!
- Ну если они такие же длинные, как ваши языки...
- Поосторожней в выражениях, милая барышня! Помните, о чем я предупредил вас!
- Ну, хорошо... Другой вопрос у меня остался: почему вы все не спросите, сумела ли я разыскать потерянный вами день?
-. Я сам все вспомнил. Сел, подумал и вспомнил. Все. Так что, выходит, обратился к вам я вчера напрасно. Следовательно, вы должны забыть о моем визите. Чем скорее, тем лучше. И крепче. Прощайте.
Панфуций откланялся и вышел, потом вернулся, раньше, чем она смогла облегченно вздохнуть.
- Я кое-что забыл. Извините. Понервничал. Вот. - И положил на стол перед ней перетянутую бумажной лентой пачку ассигнаций. - Это гонорар. А так же маленькое вознаграждение за молчание. Ведь вы навряд ли хотите, чтобы следующая наша встреча произошла в обстановке для вас менее удобной... Прощайте!
Сумма была настолько значительной, что у нее мигом пропало желание сидеть этим милым летним днем в жарком помещении. И, потом, настроение было уже не то...
Она слышала от Синявки, что опричники это какое-то древнее слово, значение которого он не знал. Собираясь на свои потайные встречи, каждый опричник приносит с собой метлу или веник. Этими предметами они клянутся вымести все зло из страны.
Вообще, бомж Синявка знал столько интересных вещей, сколько знать бомжу не к лицу и мог ответить на любой вопрос. Если я и чего не знаю, то придумаю, говорил он. Даяна зналась с ним сколько себя помнила, и все эти годы он носил малиновый пиджак летом и овчинный тулуп зимой.
В последний год он отпустил ниже плеч седые космы и говорил знакомым, что стал хиппи. Хиппи, по его словам, в самую трудную военную годину вместо того, чтобы взять руки оружие и вместе со всеми добропорядочными бюргерами заняться войной, предпочли занятие более приятное и более плодотворное: они занялись любовью.
Со слов самого Синявки выходило, что он родился от любви хиппи и бомжихи, оттого не имеет склонности к оседлой жизни под крышей. Жил он, кстати сказать, на помойке, которую развели на Крестовском острове сразу после начала Золотого Конца.
Закрыв дверь на замок, Даяна спустилась на первый этаж, и, проходя мимо комнаты, где находилось жилище Анисима, услышала из-за дверей густой бас, распевающий что-то о Волге-матушке. Насколько Даяне было известно, голос у швейцара отсутствовал напрочь, оставалось предположить, что он отмечает отправку вчерашнего младенца в приют, вместе с гостями, и на потерянные вчера копеечки.
Солнце жарило так, что мгновенно захотелось чего-то ледяного, и не найдя поблизости продавца мороженого, Даяна купила бутылку заморской колы.
- С вашей стороны это ужасно не патриотично. - Сказал кто-то над ее ухом.
Конечно, это был эльф.
- Вы так полагаете? - сказала она, откупоривая бутылку.
- Почему вы пожелали отдать ваши деньги враждебным нам производителям, вместо тог, чтобы поддержать родную промышленность?
Говорил эльф достаточно громко, чтобы случайные слушатели могли знать, в чем тут дело.
- Я не припомню за собой, чтобы когда-либо породнялась с нашей промышленностью, - сказала Даяна, делая первый глоток.
Эльф смотрел ей в рот.
- Как настоящий патриот, вы должны выбирать наши товары.
Говоря это, эльф вертел по сторонам головой, в надежде, что кто-то из прохожих присоединится к дискуссии. Но прохожие прогуливались с отсутствующим видом, наслаждаясь солнечным деньком.
- Как потребитель, я выбираю качество.- Отозвалась Даяна.
- Могу поспорить, что вы и в "Макдональсе" обедаете! - сказал эльф с гримасой невыносимой брезгливости.
- Каюсь. Бывало. Прощайте.
Эльф возмущено смотрел ей в след, а потом крикнул:
- Вот из-за таких, как вы, мы никогда не построим светлое будущее!
Она обернулась.
- Знаете, мое настоящее достаточно светло.
Эльфов сегодня было непривычно много. Они собирались кучками на углах, заводили с прохожими разговоры, втягивали в беседу спешащий по неотложным делам народ, и явно старались устроить митинг. Ранее так вели себя на улице только ошпаренные религией сторонники светлейшего отца Святозара, но именно сегодня в толпе ни разу не мелькнул развивающийся белый балахон и постное лицо под косынкой.
Даяна поежилась. Само собой возникало ощущение невовремя наступившего праздника, когда мимо проходит парад с бубнами и барабанами, а сторонний наблюдатель не в силах припомнить, по какому поводу нынешнее веселье.
Флагов было как-то слишком много. С кистями и желтоватой бахромой они вяло шевелились как змеиные хвосты по ветру, и ярко полоскались пунцовые эльфийские платки, носимые на шее.
Эльфы были вооружены. Дубинки, кои они ранее не снимали с поясов, перекочевали в руки, их места заняли ножи. Кто-то навесил на себя арбалет, кто-то и рогаткой довольствовался.
Напряжение тяжело висело в воздухе. Пахло порохом и страхом. Сегодня прольется кровь, неприятно пронзила мысль.
Возле театральной тумбы стоял толстомордый спаситель отечества и будто знамя вздымал к небу пику с наколотыми на нее дохлыми гномами. Желающие могли приобрести трупик по сходной цене.
Внезапно затошнило и она торопливо пошла вдоль Невского. Голоса натужно жужжали, то нарастая, то удаляясь, изредка перекрывал их громкий возглас и тот час тонул во всеобщем гудении.
Вспугнутыми воронами кружились драконы и громкий клекот дополнительно раздражал натянутые нервы. Потом она увидела, что вся земля усеяна дохлыми драконами, их кожаные крылья скомкались как горелая бумага. Попадались и совсем маленькие, не больше гнома, и большие, матерые, грязно -зеленые.
Даяна прибавила шагу. Хотела было спуститься в метро, но при входе девушки и юноши в белых балахонах хватали за рукава и тянули за собой. Она пробежала мимо.
На Дворцовой уже шел митинг. Эльфы призывали насколько она могла услышать в толпе убивать всех нелюдей, к числу коих они приписали и религиозных поклонников. Тут же с телеги раздавали булыжники и длинные палки. Толкучка стояла невыносимая.
Даяна с трудом вырвалась из толпы и побежала.
- Эй, если ты за нас, то бери оружие идем на баррикады!
Эльф преграждал ей путь, протягивая камень. В глазах его была решимость размозжить ей этим камнем голову, если она откажется его взять.
Даяна взяла камень.
- Теперь иди туда, к нашим. - Сказал он и подтолкнул ее к куче наваленных друг на друга мусорных урн, двух телег, афишной тумбы, скамейки и чего-то еще, что она не хотела разглядывать.
Сделав пару шагов к баррикаде, она выронила на землю камень и свернула в сторону. Дворами вышла на набережную. Здесь было тихо, пахло невской водой. Несколько лодок неторопливо прогуливались между сонными баржами, лениво курили трубки рыбаки и визжали в воде дети.
Она перегнулась через парапет и стала смотреть на серую воду.
Идиллия длилась недолго: свистнула стрела и подбитый дракон шлепнулся прямо на флегматично плывущую по течению охапку соломы. Детишки радостно поприветствовали покойного и бросились его делить...
Даяна торопливо шагала вдоль набережной.
- Да стой же ты! Куда несешься как очумелая, выпучив глаза? Даяна, мать твою!
Она остановилась, тяжело дыша. Догнавшая ее Зинаида тоже едва отдышалась. Так они и стояли, гладя друг на друга и не зная, что говорить дальше.
- Что это там ваши затеяли сегодня? - сквозь одышку наконец спросила Даяна.
Зинаида выразительно подняла брови, а потом протянула:
- А-а... Так ты не знаешь ничего? У нас сегодня праздник. И мы отмечаем его митингами...
- И убийствами...
- Это ты о гномах? Эти твари сами заслужили своей судьбы. Забудь ты о них!
- Чем же это они так провинились пред вами, что вы устроили им побоище? А драконы? Их-то за что?
- Значит, ты признаешь, что гномов есть за что? И драконов за дело. Так надо!
- Кому это надо? Тебе самой это надо? Вот тебе самой они мешают жить безмятежно? Хоть один гном тебе перебегал дорогу не вовремя?
- А что ты так на меня взъелась? Моя это, что-ли идея? Нам приказали!
- А твоя совесть тебе ничего не подсказывала? Что не все правильно, что приказывают? Сомненья не тревожили твою душу?
Зинаида пожала плечами.
- Почему ты так переживаешь из-за этого сброда? Послушай лучше меня: меня повысили в звании. Комитет эльфов решил, что я способна выполнять ответственную работу... А ты так все и прозябаешь в надежде на замужество?
- Причем здесь замужество?- раздражено отмахнулась Даяна.
- Замужество унижает женщину, делает ее рабой дома и деспота мужа.
- Всю свою пылкость ты можешь оставить, чтобы агитировать новых членов в вашу партию, а на меня твои речи никогда не оказывали должного эффекта. - Сказала Даяна устало.
Больше всего хотелось забраться с головой под одеяло и там тихонько сдохнуть.
Зинаида помолчала. Не отличаясь прозорливостью, она вдруг поняла смутное желание подруги напиться и поскорей.
- У нас сегодня будет вечеринка. Особенная, для избранных. Младшие эльфы туда доступа не имеют. Посторонние тем более. Но я тебя приглашаю. Со мной пустят. Придешь?
Даяна пожала плечами.
- Тебе стоит хоть раз в жизни поверить мне на слово, подруга. Визит к эльфам вовсе не значит, что тебе необходимо вступать в наши ряды.
- Приду.
Это был один из тех редких случаев, когда Даяне было все равно, что делать: идти на вечеринку или лезть в петлю. Зинаида широко ухмыльнулась.
- Правда она начнется вечером, так что нам придется где-то убить пару часов. - Почему-то виновато сказала она.
- Форма одежды эльфийская?
Зинаида с готовностью захихикала, и осеклась.
- Желательно. Но на этом не настаивают. Я скажу всем, что ты приехала с периферии и я знакомлю тебя с городом.
- Кстати о знакомстве. А не познакомиться ли нам с ближайшей кондитерской, где можно выпить хорошего кофе? - Даяна вдруг лукаво улыбнулась и Зинаида решила, что все проблемы подруги быстренько утряслись.
Но получилось, что обещанная вечеринка началась прямо в кафе на набережной, и началась шумно, и сразу с шампанского. При ближайшем знакомстве с компанией сидящих за столиками эльфов, вдруг оказалось, что способны они не только с упорством фанатиков завлекать заблудшие души в сети своей партии, а так же вполне склоны повеселится и даже что-то попеть.
Потом... Потом-то и началось самое интерестное.
Никогда не мешайте водку с шампанским, ежели пить не умеете...
Небо заволокло, солнце скрылось. В воздухе тяжело повисло ожидание грозы.
Должно быть, сектанты в балахонах это тоже чувствовали, оттого так нервозно и созывали спешащий народ и тщетно хватали прохожих за рукава. Белыми бабочками разлетелись листовки с портретом отца Святозара и рассыпались по мостовой.
Жужжал и жужжал в голове Святозар как муха осенняя.
- Смотрите, видите это светлое лицо? Денно и нощно он печется о нашем с вами благе, без устали он спасает наши души, но не видим мы трудов его тяжких, слепы глаза наши!
До отвращения некрасивая девушка тыкала Даяне в лицо пачку плакатиков, пока та не выдержала, и, подчиняясь внезапному желанию, не вырвала из ее рук бумажки.
- Люди, прозрейте! Дьявол он, не праведник! Мошенник, в конце - концов.
И неожиданно ловко вскарабкалась на постамент, откуда на днях скинули памятник спасителю...
***
Господи, холодно-то как!
Куталась в драное одеяло, из которого торчала желтая вонючая вата. Не согреться, словно из сердца мороз идет. И горло болит. Да что болит, будто ножами тупыми режут его.