Аннотация: За это эссе я стала "серебряным пером Руси"
Деревни - те же города, только маленькие. А города, как известно, умирают. Вывод, который из этого следует (что деревни тоже умирают) не является гениальным - он очевиден. Просто об этом как-то не принято говорить. Кого интересует смерть деревушки? То ли дело, гибель сельского хозяйства, сокращение посевных, рогатого скота, и возросшее в связи с этим переселение нищих крестьян (ох, простите, фермеров! Нищих фермеров) в крупные города в поисках хоть какой-нибудь жратвы кроме паленой водки, разведенной в подвалах бутлегерши. В связи с этим - неконтролируемый поток трудовой миграции, подскочившие цены на жилье и падающие оклады (нищий фермер будет работать и за эти деньги). Ну, и на сладкое, повышение уровня агрессии и всяких видов дискриминаций со стороны коренных, фразы про "панаехали" и прочие прелести глобализации в пределах одной страны. Все это, да, интересует. Это интересует министров, правительство, президента, а так как они об этом твердят по телевизору, то и все бабы Мани и дяди Васи начинают цокать языками и рассуждать о гибели сельского хозяйства в Российской Федерации. Ну, и мы, чего греха таить, ведем себя частенько как те же бабы Мани и дяди Васи, - нечего строить из себя умников в шляпах. Собственно, жизнь и смерть одной отдельно взятой деревни никого не интересует, и вспоминают о деревенских ужасах лишь особо настырные журналисты в преддверии выборов - чтобы показать, что под руководством такого-то губернатора область прямо таки загибается.
У меня все проще: умирает моя родовая деревня. Умирает деревня, в которой я проводила по три месяца из каждого прожитого года, умирает деревня, в которой мои родители провели тридцать шесть лет (именно лет, осенью они уезжали в Москву) жизни, умирает деревня, в которой родился мой дед и из которой он ушел в свое время на заработки. Умирает деревня, в которой испокон веку жил его род. Умирает у меня на глазах, и мне до этого есть дело. Просто, потому что больно. И я понимаю, что остановить это не в моих силах.
Когда я еще не ходила в школу, мою деревню окружали поля, на которых росла рожь и пшеница. Я в пять лет отличала по внешнему виду колос ржи от колоса пшеницы, знала, как очищать зерна от шелухи. Взрослые не разрешали нам ходить по этим полям, чтоб не портить урожай, но мы все равно бегали. Стебли были высокие и упругие: доходили мне до плеч и на них было здорово падать спиной. Мы вытаптывали в полях тропинки, и играли в казаков-разбойников. Бегать по полям без тропинок девчонки боялись: можно было потеряться, да и тяжело это физически. К концу лета к нам приезжали комбайны и ездили по полям, оставляя после себя скирды. В этих скирдах можно было просто божественно играть в Царя-горы, чем мы и занимались целыми днями. Взрослые грозили нам какой-то инспекцией, запрещающей лазать по скирдам (и, естественно, портить эти скирды), поэтому прежде чем идти домой мы тщательно вычищали из себя солому, которая забивалась везде. Но все равно какая-нибудь соломинка где-нибудь в одежде да оставалась. Дома нам попадало (местным - особенно), но мы все равно шли на следующий день играть в Царя-горы. Тогда в нашей деревне было примерно пятнадцать человек детей, две трети которых приезжали на лето. В тринадцати домах, из которых она и состояла, держали штук шесть коров, порядка сорока овец, десяток свиней. Кур, петухов, гусей, индюков и прочий мелкий домашний скот я даже не считаю - их никто не считал. Собака была в каждом дворе, кошки плодились бессистемно и не принадлежали никому - их кормили все кому не лень, а жили они там, где им захочется.
Я пошла в школу, а на полях перестали сажать зерно. Вначале временно посадили картошку (как мы были счастливы - у нас каждый вечер была печеная картошка. Правда, взрослые об этом не знали), потом временно посадили гречиху. Что с ней делать и как применить нам, детям, было непонятно, но я хотя бы знаю, как она выглядит. Потом, кажется, был горох... Магазина в моей деревне отродясь не было, так же, как и церкви. Больницы, клуба и школы тоже. Но к тому моменту, как я родилась, магазин построили в деревне, которая находится недалеко от моей - в десяти километрах. Правда, продавали там только хлеб и все, но что еще нужно деревенскому жителю? Молоко, яйца, овощи, картошка - свое. Комбикорм для скотины привозят на ГАЗе в мешках пару раз за лето. Газовые баллоны тоже. С электричеством, правда, беда - как гроза, так вырубает, а чинят его, дай бог, неделю, а то и больше. Но его ж в магазине не купишь. Единственное, по чему я дико соскучивалась за лето - мороженое. Его невозможно было довезти из Москвы - за шесть часов дороги любое мороженое таяло. Моя деревня находится в таком месте, которое и дырой назвать нельзя - о нем просто никто не знает. Впрочем, в России много таких мест. Казалось бы, известный район, Рязанская область, воспетая Паустовским Мещера, сравнительно недалеко жил Есенин, но до моей деревни даже маньяки-туристы практически никогда не добирались. Один раз к нам приехал мужик, который сам собрал дельтаплан и провел на берегу озера испытательный полет. На него сбежались смотреть все три окрестные деревни: Горки, Князево и мы, Абрахово. Дельтаплан свой он сломал при приземлении.
Потом на полях перестали вообще чего-либо сажать. Местным бы радоваться - появилось много свободной травы (в свое время при активном сенокосе травы постоянно не хватало), но коров у нас осталось только две на всю деревню, народу тоже сократилось. На зиму оставались только те, кому за шестьдесят - остальные все подались в город, в Москву. А кем тут можно работать, если поля больше нигде не засевают, трактористы не нужны, вокруг одни болота и дремучие леса? Ну, в охотохозяйство один устроился. Ну, лесником другой. А остальные?
А лес потихоньку начал брать свое. Сначала он не поверил, что его ничто больше не сдерживает, и бросил первые пробные березовые "сережки" на поле. Они проросли. Тогда он бросил еще. И еще. И еще. Местные начали рассказывать, как зимой видели волков, которые при лютых морозах выходили к деревне. К кабанам все уже давно привыкли, так же как к лисам и зайцам. Уток, глухарей и прочей живности и так всегда было много. А вот озера, которыми славилась вся наша область, начали мелеть и заболачиваться с катастрофической скоростью. Там, где мы купались - начала расти клюква. Поползли змеи, которых никогда в Мещере не было. Комаров стало столько, что они облепляли тебя облаком, как только ты выходил на улицу.
Я поступила в институт и стала реже приезжать. Да и все мои друзья детства тоже. Кто-то женился, кто-то уехал, кто-то пошел работать. Мы уже никогда не встречались летом пятнадцать человек сразу. Виделись по трое-четверо. На выходных - чуть больше. Зато приехали новые люди, построили кирпичные дома и отгородились высокими заборами. Они решили пробурить артезианскую скважину. После того, как рабочие пробурили сорок пять метров вглубь, они плюнули и уехали, а у половины деревни в колодцах пропала вода. И у нас в том числе. Новые дома прибывали, а я даже не знала, как зовут этих людей. Да и они не знали меня - им это было не интересно, ведь они приехали сюда как на дачу, как в улей под названием "6 соток", где каждый живет в своих сотах, а все вместе это называется "товарищество", хотя какие они там друг другу товарищи... Эти люди, видимо, никогда не жили в деревнях, не знают деревенского этикета, менталитета, уклада. Местные бы их научили... если бы местных было больше, чем этих, "панаехавших". Но жилых осталось четыре дома и, о ужас, ни одной коровы. А значит, я была обречена, приезжая в деревню везти с собой пакет "Домика в деревне". Это был когнитивный диссонанс, который не мог уложиться в моей голове. Но еще больше не могло уложиться в моей голове то, что местные сами покупали "Домик в деревне". Зато к нам стала приезжать автолавка, которая привозила водку, кока-колу, сахар, чипсы и чупа-чупс. Великолепный набор продуктов! Да, еще были сигареты. На берегу озера стали появляться толпы туристов на джипах. Что они делали около озера в окружении комариных облаков, где нельзя купаться - я не знаю, но после них оставались горы мусора и пустых бутылок. В Абрахово пришла цивилизация. Правда, электричество все так же вырубалось после сильной грозы, а чинили его уже не неделю, а две или три. И газ перестали привозить.
Я не приезжала в деревню несколько лет - отдыхала на море, в горах, за границей... В этом году я приехала опять в свое "родовое имение". За прошлый год в деревне умерло сразу трое местных - это были женщины за семьдесят, но еще вполне в здравом уме и нормальной физической форме. У каждой был огород, соток в десять и еще такое же картофельное поле. Одна умерла от инфаркта - ее сын заявил деревне, что он запрещает брать воду из его колодца (у него один из немногочисленных колодцев, в которых осталась вода после бурения злополучной артезианской скважины). В ту же ночь ее сердце не выдержало. Вторая умерла еще осенью, когда все разъехались. Она просто осталась одна. Третья... третья просто умерла. Как умирает деревня. Ведь теперь в ней никто больше не живет. Только двое держат огород, уезжая на зиму в ближайший город. И ни одной кошки. Ни одной собаки. Тишина. Лишь сверчки стрекочут и непонятные птицы поют. А еще этой весной был пожар - оставшиеся тут мужики по пьяни решили сжечь мусор около дерева. Дерево было сухое, загорелось, ветер перебросил огонь на дом, который стоял рядом с моим. Очевидцы рассказывали, что тот горел свечой. За пятнадцать минут от него осталась лишь печь да перекореженный остов от кровати. Нам повезло - тут уже были немногочисленные дети и внуки исконно местных жителей. Они знали, что самое страшное, что может произойти в деревне - это пожар. Потому что дома деревянные и стоят почти вплотную. За несколько часов вся деревня может превратиться в пепелище. Тушить тот дом смысла уже не было - отливали водой соседние. Повезло: ветер дул не в бок, а прямо, поэтому до приезда пожарных они продержались. Мой дом только немного подрумянился, и сбоку полопались от жары стекла. Ну, забор сгорел, огород... но это уже мелочи, по сравнению с возможными последствиями.
Сейчас все заросло травой по пояс. А кому ее косить? И зачем?
Я вспоминаю "Сто лет одиночества" Маркеса. Там Урсула постоянно отвоевывала дом у песка. На нас же наступает лес. Как там у Маркеса? "... и последнего в роду съедят муравьи"? Кажется, что в моем роду последнего съедят комары. И будет это при моей жизни.