Глава седьмая, в которой главный герой опять размышляет о жизни
Вечером привычно ползал, затем поел из котелка тушёную солонину. Мясо принесло море, из корабельных припасов, часть попортилась в бочонке, но остальное можно есть.
Пора заготавливать продукты.
Наш городок сперва отрезало по суше, теперь и с моря подход трудный.
А ещё никто к нам в гости не желает, кроме грабителей. Наверное, когда ценности закончатся, и грабители уйдут. Морем.
Останется лишь Пузырь со своей шайкой. И кто-нибудь неудачливый из взрослых.
Хотя, Пузыря, возможно, и заберут взрослые. Он ведь и на другом месте сможет пригодиться. Но тогда - в самый последний момент, и вряд ли он возьмёт с собой Скрюченного.
Бесполезных оставят.
Может быть, Пузырю он уже и помеха. Вон, сколько у меня появилось свободного времени.
Другие ребята поймут, и тоже захотят свободы.
Наверное, Пузырю такое не понравится, и он ...
Как нибудь меня прижмёт.
Вот пойду завтра за водой на колодец, а меня остановят мальки, или даже Зуб. Заявят, что вода теперь для меня платная, потребуют, чтобы опять работал на Пузыря. Еду себе добывал чтобы сам, и ещё работал.
Зуб, как обычно, весело это выскажет, с насмешкой.
А Пузырь бы такое сказал резко, как бросил бы словами. Чтоб вопросов задавать не пытались.
А мальки бы не посмели. За них бы говорила Колдун. Глаза бы распахнула, подобралась, а слова бы цедила через зубы.
Вот интересно, если с её лица отбросить всё то, от чего оно девчачье, посмотреть, как на просто ... лицо.
Получается лицо человека чуть капризного, вздорного. Губы всегда готовы скривиться в неодобрении без веского повода, верхняя губа привычна к тому, чтобы презрительно подняться. Глаза тоже привычно разбрасывают и презрение и недовольство. Если бы с таким лицом был парень, он был бы очень ненадёжный и с ним бы никто не дружил. Потому что по лицу видно, что ненадёжный.
А девчонке сходит с рук почему-то.
Хочется думать о приятном чём-нибудь, а на уме то рыночная площадь крутится, то бухта.
Непонятно.
Но после грозы бухта точно прочистилась от обломков. Это сразу заметно, потому что и мачты не торчат больше, и корпуса ушли наружу.
Что-то их вытолкнуло.
А на рыночную площадь вечерами дружно выходили торговцы.
Когда покупатели расходились, площадь почти безлюдела. Одни торговцы возятся с товарами и прилавками.
А потом на середину площади дружно заезжали повозки, со всего круга к ним так же дружно устремлялись торговцы с поклажей, ещё немного - и на загородную дорогу уходит караван.
Что-то есть общее у бухты и площади. Какая-то хитрая магия.
А ещё море принесло книжку по магии.
Вот точно про магию. Но не такую, чтобы по ней одному умению научиться. Дим рассказывал, что такие делают свитками. А все свитки рассыпаются, когда использовал. Можно быть несильным магом, но со свитка прочесть, например, огненный шторм - и разразится такой огненный ад, будто пара вулканических бомб упала. Не каждый сильный маг сможет такое сам. А свиток тут же рассыпается.
Ещё можно долго читать магический ... учебник, вроде. Когда всё поймёшь, что в нём прочёл, он тоже рассыпется, а ты теперь умеешь что-нибудь. Например, очаг разжигать, как Колдун. Очень полезны такие книги. Ещё они денег стоят порядком.
Но это другая книга. По магии вообще. Надо долго такую читать, и лучше не одну, чтобы научиться чему нибудь. Но Дим говорил, что такие ещё дороже и совсем редкие. Ну и полезные, конечно, для того, кому интересно, как магические техники устроены.
Море попортило страницы, первых и последних не было, а на оставшихся мало где сохранились разборчивые строки.
"Глава о концентрации"... "избегать выражения любых чувств"... вот интересно, когда он сбил Колдун её огнешар, он, наверное, ей нарушил концентрацию. Но он ведь какие-то чувства вкладывал? Защитить себя, запретить ей нападать хотел, кажется. Может быть, нельзя чувства проявлять, пока технику складываешь, а когда уже сложил и в неё силы вливаешь, то можно?
Если так, то лучше таким техникам научиться, которые легко сложить. Чтобы не заботиться о концентрации...
Глаза слипались, Скрюченный сгрёб угли камнем, добавил к ним толстую деревяху, прикрыл камнями и стал тепло укрываться сам.
Во сне маячили то обе луны разом, то волны, то доски. Он грёб, лёжа на доске, торопился к волне, и всё не успевал. Доска то зарывалась в воду, то её вырывало из рук волной, она закручивалась и пролетала над ним. Опять он грёб изо всех сил, и опять волна проходила мимо, и только луны были рядом и косила на него жёлтыми глазами откуда-то взявшаяся чайка.