Аннотация: И каждый читатель вправе воскликнуть: "Не верю!" 7-8 места на ПВ-11
Почти по Станиславскому
Антон Шилов долго не мог оторвать взгляд от мятого листка бумаги. Что за злобный шутник сочинил эту чушь? Перед самым началом спектакля! Да ещё в день премьеры!
Шилов оделся и загримировался уже давно. В его небольшой уборной царил привычный хаос, но он заметил конверт на столике сразу же, как вошёл к себе. Подумал, что кто-то поздравляет с премьерой, вот и хотел почитать приятные слова спокойно, полностью готовый к выходу на сцену.
"Как ты думаешь, кто сегодня умрёт?", - распечатано на принтере, после вопросительного знака нагло ухмылялся "смайлик".
- Кретины! - прошептал Антон, перебирая про себя имена всех, способных на злобный выпад против восходящей звезды. К сожалению, приходилось признать, что имя им - легион. Хотите испортить настроение - не дождётесь!
Суета за кулисами стихла, пошёл спектакль. Антон собрался - его выход через полчаса. Он знал - премьера высосет все силы, и дело было не только в том, что ему досталась главная роль. Дело было в постановке. Молодой амбициозный режиссёр Платонов, приехавший из Питера, возмечтал открыть новое в старом, необычное - в набившем оскомину.
- Будем ставить "Горе от ума", - сообщил он, и актёры переглянулись. Заслуженный Ремизов многозначительно похлопал по нагрудному карману. В труппе активно делали ставки, на что замахнётся "варяг": на старую добрую классику или на смелый эксперимент.
- Но никаких замшелых трактовок! Никаких убогих классических приёмов. Я задумал совершенно новую интерпретацию.
Актёры долго спорили, кто же сорвал банк, а потом началась работа, распределение ролей, и споры перетекли в иное русло.
Так актёр второй категории Шилов получил роль Чацкого. Ждать бы ему подобного счастья до второго Пришествия, но Платонов обратил внимание на хорошую физическую форму Антона.
- Высоты не боишься? - сурово глядя снизу вверх на высокого актёра, спросил режиссёр.
Выяснилось, что Шилов не боится высоты, глубины, скорости, а также чёрта лысого - это и перевесило чашу весов в его пользу, хотя интриги и подковёрная борьба выпили изрядное количество крови.
За семь минут до выхода Антону пришлось забраться под крышу театра, чтобы нацепить парашют. Режиссёр "увидел", как при первом появлении Чацкий спускается с небес. Шилов взошёл на специально построенный мостик. Конечно, парашют был бутафорским, на самом деле спускался он на страховочной системе. Ему помогала старенькая костюмерша Ирина Сергеевна - после сокращения рабочих сцены и некоторых других ставок она совмещала сразу несколько обязанностей за одну зарплату.
- Всё хорошо, Антоша? - спросила костюмерша, разглаживая сладки парашюта.
- Порядок, - Шилов протянул старушке сжатую в кулак руку, та привычно изобразила плевок, перекрестила дебютанта и прошептала:
- С Богом, дружок!
- К вам Александр Андреич Чацкий! - провозгласил слуга. Антон резко выдохнул и прыгнул. Краем уха он слышал треск разрываемой ткани, потом почувствовал, как дёрнулась и разорвалась лямка, обхватывающая его под подмышкой с левой стороны. Доля секунды - и он смог сгруппироваться, почти свалившись на Софью.
- Чуть свет уж на ногах - и я у ваших ног! - прокричал Антон, отстёгивая парашют дрожащими руками и с ужасом понимая, что голос срывается на мальчишеский фальцет.
"Подонки!" - самое мягкое из всех слов, которые проносились в его голове, пока на сцене царила словесная трескотня. Софья, которая после падения героя тихо зашипела обозлённой кошкой, успокоилась, поскольку дальше всё пошло, как положено. Но Антон внутри весь кипел. "Кто? Кто эта тварь!?", - актёр не сомневался - кто-то мстит ему. Но за что? Он посмотрел на Софью - звезду местного розлива Светлану Воронину. У неё как будто нет камней за пазухой: прима в гневе орала, не выбирая выражений, могла броситься глаза выцарапывать, так что тихая каверза не в её характере.
Через десять минут появился Фамусов - заслуженный Ремизов. Злобно сверкая маленькими глазками, он жизненно изображал сомнительное удовольствие от встречи с Чацким. Ещё бы! Шилов не сомневался, что Ремизов способен подбросить записку, да и лямку подрезать рука у него бы не дрогнула. Весь город знал, что пожилой актёр питает слабость к невысоким тонким юношам. Его нынешняя пассия и предполагалась на роль Чацкого, но подобный образ не вписывался в новую концепцию, и женственный красавец получил небольшую роль, да и то во втором составе. Не имея возможности поквитаться с режиссёром Платоновым, Ремизов изливал на Антона всю мощь своего разочарования.
Машинально выполняя указания Платонова, Антон присматривался ко всем. Лиза - Людмила Данько, характерная актриса, которую за глаза называли "Люська Дай-ка". Было с ней и у Шилова - а он дурак, что ли, отказываться, если дама сама с него брюки стаскивает? Потом в баре актёры подпоили молодого коллегу, и он выложил со всеми подробностями историю их свиданий. Люська к нему охладела, переключилась на других самцов, но вдруг затаила обиду? Глядя на её хищную мордочку и нарочито кошачьи повадки, Антон подумал - эта могла. Такую пакость Данько устроить вполне по силам. Все в театре знали, что Ирина Сергеевна подслеповата, а наверху темно, пожилая костюмерша просто не заметила распоротой лямки. А, может, записка - сама по себе, а с лямкой действительно почтенная работница промахнулась? Шилову казалось, что голова лопнет от всех этих мыслей. Первый акт прошёл как во сне. Во втором акте у него было десять минут до выхода, но отдохнуть не получалось - надо было быстро переодеться и бежать в подвал. Второй выход Чацкого режиссёр обставил, как подъём из преисподней, а сам герой для Фамусова являлся представителем темных сил.
Ворвавшись в гримёрку, Антон поменял одежду, про себя ругнув ретивого Платонова - раз уж ставил эксперимент, надо было идти до конца и позаботиться об удобных для актёров костюмах. Так нет же, приходилось выделывать акробатические номера в нарядах первой трети XIX века.
Второй конверт Антон заметил сразу - как и первый, он скромно прислонился к зеркалу. Вне себя от злости актёр рванул бумагу, повредив записку внутри.
"Со страховкой была всего лишь шутка. Посмотрим, что будет дальше. Мне было весело, а тебе? Будет трудно - обращайся, я рядом. P.S. И всё-таки кто-то сегодня умрёт". И никаких "смайликов" на этот раз.
- Твою мать! - выкрикнул Шилов, отшвырнул листок и помчался в подвал, где его уже ждала Ирина Сергеевна.
- Антоша, что случилось? - нервно спросила она.
- Да я даже не понял! Лямка лопнула, - Антон посмотрел на старушку-костюмершу, на секунду представив её в роли шутницы. Неубедительно получилось - она полвека в театре, ко всем относится по-матерински, ни в каких интригах не замечена. Актёры - люди нервные и на язык несдержанные ни разу не отозвались о ней плохо, а это что-то да значило.
- Как же так! - расстроилась Ирин Сергеевна. Выглядела она действительно обеспокоенной. - Прости, сынок, это я виновата.
- Не берите в голову, всё хорошо, что хорошо...
Антон встал на подъёмник, попрыгал на нём, проверяя, не подпилены ли доски - он и сам не знал, чего ждать. Но ничего приятного - это точно. Лифт вынес его на середину сцены. Ведя диалог с Фамусовым, Антон вытер лоб - кажется, обошлось. Вероятно, недоброжелателю хватило радости от испуга жертвы.
Тут у Антона появилась возможность спокойно поразмыслить. На сцене появился полковник Скалозуб, Чацкий скромно сел в уголке, сел прямо на пол - так он по задумке режиссёра привыкал к земле. Пока Фамусов и Скалозуб вели степенную беседу, Антон постарался привести мысли в порядок.
"Так-так, секундочку! Ремизов-Фамусов не мог подложить записку мне в гримёрку - у него просто не было времени" - Шилов столько раз носился от сцены к служебным помещениям, что знал - если бегом, это занимает три минуты. Обратно - ещё три. Нет, полный и немолодой Ремизов не мог потратить шесть минут, а потом выбежать на сцену и, задыхаясь, общаться с Петрушкой, у него было от силы минуты три между актами. Прижав колени к подбородку, Шилов угрюмо посмотрел на Скалозуба. Актёр Андреев, исполнявший роль туповатого полковника, удивительно подходил для неё: здоровый, с голосом, от которого в ушах звенело до самого последнего ряда балкона, не блиставший умом, он был большим любителем выпивки и слабого пола. Удивительно, но бабы вешались на этого орангутанга - отбоя не было.
"Нет, у него не хватило бы мозгов, конечно, если не надоумил кто-то. Да, сыграть втёмную - на это Андреев сгодится. А у него как раз была возможность подбросить обе записки - в первом акте не участвовал". Антон вздохнул. Кто мог использовать Андреева-Скалозуба? Тот же самый Ремизов-Фамусов, у которого никак не получалось проделать фортель с конвертами? Ремизов - тот ещё манипулятор, умеет загребать жар чужими руками, а с Андреевым они выпивают время от времени...
Как ни был огорчён Антон выходкой в свой адрес, заметил, что в сцене с Фамусовым Андреев-Скалозуб выглядит недостаточно убедительно "Перенервничал, что ли?", - подумал он. Обычно перед спектаклем Андреев пропускал рюмочку-другую, говорил, в качестве успокоительного. Если он участвовал в заговоре против молодого коллеги, мог хватить лишнего. Интересно, не потому ли у "полковника"несколько замедленная реакция на реплики партнёра? И Антон дал себе слово разобраться с причинами странного невроза у актёра с десятилетним стажем.
- Дома новы, но предрассудки стары! - Чацкий молодцевато вскочил на ноги, и - пошло-поехало.
Пошло-поехало в прямом смысле. Часть сцены двигалась по кругу, режиссёр велел мастеру установить вращение на предельно возможной скорости. Произнося знаменитый монолог "А судьи кто?", Чацкий должен был бежать по кругу против движения, тут не до размышлений - слова бы не забыть. Антон замельтешил внутри небольшой площадки, через разъёмы в сцене видел, как Ирина Сергеевна включила рубильник внизу. Сначала площадка крутилась медленно, но постепенно вращение набирало обороты, когда костюмерша опустила рубильник вниз. На репетициях всё шло нормально, а тут что-то сбилось, и круг как с цепи сорвался. Мимо Антона промелькнуло удивленное лицо Андреева-Скалозуба и растянутый в искусственной улыбке рот Ремизова-Фамусова. Сбоку, за кулисами, размахивал руками режиссёр Платонов. Внизу, кажется, верещала Ирина Сергеевна. Антон держался из последних сил, выкрикивая слова монолога и борясь с наваливающейся дурнотой. Потом что-то треснуло, снизу потянуло дымом, и площадка, дёрнувшись в последний раз, остановилась. Антон, шатаясь, сполз с неё, падая под ноги Фамусову.
- ...И в воздух чепчики бросали! - простонал Шилов, уже не слыша злорадно-ядовитого фамусовского:
- Уж втянет он меня в беду! Сергей Сергеич, я пойду, - довольно чувствительно пнув ногой скорчившегося на полу Чацкого, Ремизов-Фамусов покинул сцену под аплодисменты зрителей.
Только молодость и хорошее здоровье позволили Шилову довести до конца второй акт - ему приходилось таскать на руках Софью, приводить её в чувство, общаться с Лизой и Скалозубом - ни минуты, чтобы полностью прийти в себя. В висках ритмично колотилось: "Ме-ня хо-тят у-бить, ме-ня хо-тят у-бить!". Когда на сцене появился Молчалин, Антон уже еле сдерживался, чтобы не схватить его за грудки и не вытряхнуть душу из того, кого до сего дня считал приятелем. С актёром Серёгой Крутицким Шилов вместе учился в "Щепке", вместе они распределились в областной провинциальный театр, мечтали вернуться в столицу. От Крутицкого вряд ли стоило ожидать подлости, но сейчас Антон уже никому не верил. Тем более что Серёга тоже претендовал на роль Чацкого, но режиссёр отверг его кандидатуру. В последнее время Крутицкий сдружился с Андреевым, тот - широкая душа - охотно угощал всех, передавая опыт молодёжи. Да и Антон нередко принимал приглашения Андреева - в чужом городе любое внимание дорого.
- Не знаю для кого, но я вас воскресил, - Чацкий отвесил поклон и, облив холодным презрением скромненького Молчалина, ушёл за кулисы, сорвав свою порцию зрительского одобрения - его игра источала язвительность, смешанную с некоторой растерянностью. Публика оценила профессионализм, так и не поняв, что за суета случилась с вращением Чацкого по сцене. Но местные театралы знали, что питерский гость окунулся в творческий поиск, а потому решили - так и было задумано.
- Ты в порядке? - режиссёр ткнул Шилова пальцем под рёбра - отвратительная привычка, но приходилось терпеть.
- Угу, - буркнул актёр, - проверьте канаты в антракте. Сегодня всё почему-то ломается.
- Премьерный мандраж, - высокомерно бросил Платонов и снисходительно добавил, - этой системе до самого финала проработать надо, не только тебе на ней болтаться. Лады, сам проверю, никому нельзя доверять.
- В точку, - кивнул Шилов и поплёлся в свою гримёрку. По узкому проходу, разделяющему артистические уборные, разносился мощный бас Андреева-Скалозуба:
- Сволочь! Скажи спасибо, что премьера! Убил бы сразу! Но завтра мало тебе не покажется! - через приоткрытую дверь виден был здоровый кулак актёра, сжимавший жалкие остатки белого конверта.
"Ага, кажется, подшутили не только надо мной!", - подумал Антон. Надо бы узнать, что за подмётное письмецо получил Андреев, но соваться к нему, когда он в таком состоянии, не стоит.
Почему-то он не сомневался, что в гримёрке будет ждать очередной конверт. Его могли занести и сам Ремизов-Фамусов, который освободился на десять минут раньше Чацкого, и Крутицкий-Молчалин, и обе девки - все они покидали сцену в разное время. Только Андреев-Скалозуб в этот раз не мог ничего подложить - он вышел за кулисы через две минуты после Чацкого.
- Ну, что, сволочь, поговорим? - прошептал Антон, на ходу стаскивая сюртук и мечтая о стакане воды. Вода была заготовлена в гримёрке, но он побоялся рисковать. Не заходя к себе, развернулся, побежал в буфет и взял там закрытую бутылку из холодильника, плюнув на опасность простуды. "Лучше ангина, чем отравление", - усмехнулся про себя Антон.
В дверях служебного входа в буфет столкнулся с Ремизовым, который, высокомерно поджав губы, прошествовал мимо. Разговаривать с ним нечего и пытаться, тем более задавать вопрос, не он ли мстил?
Первое действие закончилось, и в коридоре Шилов заметил Людку Данько, над которой навис Серёга Крутицкий, прижав к стенке ладони по обеим сторонам от актёрки. И эта ... ещё делает вид, что пытается его оттолкнуть. Антон усмехнулся: чтобы Люська Дай-ка от себя отпихивала мужика?! Заигралась и не может выйти из роли? Эх, поговорить бы с Серёгой прямо сейчас, но это всё равно, что пытаться оттянуть от кошки мартовского кота. Пусть милуются, хотя и Людка, и Серёга могли подбросить ему записки. Почти бегом Антон добрался до своей гримёрки.
Да, конечно, конверт манил циничной белизной, притулившись на коробочке с театральным гримом. Странно, но Шилов даже как-то успокоился - судя по всему, игра продолжается, и он уже втянулся в неё, сильно разозлившись на таинственного врага. Разозлился потому, что не было никаких сомнений - этот враг ему хорошо знаком: кто-то из труппы или работников театра невзлюбил фаворита питерского режиссёра.
"Шутка удалась. А смерть всё ближе. Мы оба рядом - она и я. Кто не доживёт до конца премьеры? ".
Антон упал на стул, отшвырнув сюртук в угол, пил прохладную водичку и вспоминал лица своих коллег. Получасовой антракт хотелось провести с пользой. Кого можно вычеркнуть из списка подозреваемых? Конечно, режиссер Платонов немного того: с вывертами, а может, просто псих. Но не до такой степени, чтобы сорвать свою же премьеру. Она ему была нужна - успешная и незамутнённая никакими скандалами.
- Антоша, поешь что-нибудь? - робко заглянула к нему Ирина Сергеевна. В театре как-то само собой утвердилась привычка: все ко всем входили без стука. Пока Шилов пользовался общей гримёркой, не придавал этому значения. Сейчас, получив отдельное помещение, он раздражался, но бороться было бесполезно. Костюмерша смотрела, как побитая собака, считая себя ответственной за проблемы с движущейся площадкой.
- Не хочу, - отмахнулся Антон, - не то настроение.
Старушка не стала настаивать,выскользнув прочь тихой тенью. Посмотрев ей вслед, подумал: "Не она, если, конечно, не свихнулась внезапно. Но не похоже". Выходило, что только кто-то из актёров, причём, из главных исполнителей. Вряд ли это кто-то из массовки, или тех, кто участвовал в сцене бала у Фамусова. Там тоже играли местные знаменитости: и старуху Хлёстову, и Загорецкого, и супругов Горичей, но Антон был уверен, что враг хотел наблюдать, как жертва станет биться в расставленных сетях, может быть, сорвёт премьеру и распрощается с мечтами об удачной карьере.
- Так, а проверю-ка я канаты сам, - Антон допил воду и пошёл к сцене.
Во втором действии у него предполагалась ходьба по канату на пару с Молчалиным и раскачивание в люльке над сценой во время бала - когда Чацкий парит над всеми, разглагольствуя о французике из Бордо. Над оборудованием Антон застал режиссёра Платонова - тот честно выполнял своё обещание.
- Ничего не должно случиться, - уверенно сказал питерский гость, недовольный тем, что его как будто контролируют.
- Что ж, возможно, я и не убьюсь сегодня, - невесело усмехнулся Антон, - и кто-то будет разочарован.
- Что за глупости! - возмутился режиссёр, - Обычное разгильдяйство! В Александринке такого бы не произошло, там порядок, не в пример...
- Хорошо, чтобы тут подежурили - хотя бы Ирина Сергеевна. А то мало ли...
- Не лезь не в своё дело, - рявкнул Платонов.
- Когда я сломаю шею, это станет очень даже моим делом, - не сдавался Антон, рискуя, что опасения его припишут капризам или того хуже - бабской мнительности.
Наверное, режиссёр привык к актёрским выбрыкам, или сам беспокоился после двух срывов, потому что всё-таки призвал единую во многих лицах Ирину Сергеевну и, демонстративно отвернувшись от Шилова, сердито выговаривал ей за недосмотр.
Антон немного расслабился и за последние десять минут антракта привёл себя в порядок, переоделся. Конечно, он не без страха вышел на сцену. Беседуя с Молчалиным, Чацкий так осторожно ступал по канату, несмотря на страховочную систему, что смазал диалог, и Крутицкий-Молчалин смотрелся более выигрышно. Дружба дружбой, но тот не преминул воспользоваться странным состоянием Чацкого и показал себя во всей красе, даже не задумавшись, что за напасть случилось с приятелем. Это усилило недоверие и подозрения Антона.
Однако дальше спектакль шёл как по маслу, ничего, сверх предложенного великим конгломератом Грибоедов-Платонов, не происходило, актёры старались, замысел режиссёра как будто пришёлся зрителям по вкусу, во всяком случае, они подбадривали своих любимцев щедрыми аплодисментами.
"Зря впал в панику, - подумал Антон, - просто идиотская шутка. Кому надо меня убивать? Какая-то тварь хотела попугать". Обидно, что в этой части замысел недоброжелателя удался в полной мере.
Оставался последний акт. Там для Чацкого уже не предвиделось никаких сложностей, они достались на долю Софьи и Молчалина - в последнем диалоге те кружились над сценой в воздухе. Антону предстояла довольно скучная сцена с Репетиловым. Чтобы оживить как-то длинный разговор, режиссёр придумал для Репетилова нечто вроде клоунады с сальто-мортале и стоянием на голове. А в противовес ему Чацкий практически не двигался.
"Всё закончилось, ничего у тебя не получилось!", - ликовал Антон, почти по слогам отвечая партнёру. Он просто радовался, что пережил неприятности, и сейчас жалел только об одном - слишком близко к сердцу воспринял чей-то злобный выпад.
По ходу действия Чацкий уходил за декорацию, пережидая там встречу Скалозуба и Репетилова. Декорация представляла собой некий странный образ, похожий на сон Сальвадора Дали: странно изогнутая колонна с какими-то то ли раковинами, то ли психоделическими символами по бокам. Конструкция стояла на небольшой террасе, которая двигалась на колёсиках. Заходя за декорацию, Шилов увидел с другой стороны кулисы злое лицо режиссёра, который шипел в пространство:
- Где этот подонок Андреев? Его выход!
Ирина Сергеевна появилась как из-под земли, растерянно разводя руками и шевеля губами - очевидно, она не нашла Андреева-Скалозуба.
- Что делать? - Платонов впился пальцами в собственную шевелюру.
Румянец режиссёра приобрёл нездоровый оттенок. Со сцены на него посматривал Репетилов, не понимая, что происходит. Режиссёр призвал его к себе за кулисы.
- О, Скалозуб! Душа моя, постой! - завопил Репетилов и в два прыжка оказался рядом с режиссёром. Тот яростно зашептал что-то актёру, очевидно, указания, что делать в сцене со Скалозубом, но без оного.
- Куда деваться мне от них? - продекламировал Антон и, нырнув за декорацию, присел, прислоняясь к заднику. Свет почти не падал сюда, и сначала Антон не понял, что ему мешает удобно устроиться на терраске. Но через пару минут глаза привыкли и... Актёр похолодел, хотел крикнуть, но в горле стоял ком. Андреев-Скалозуб лежал лицом вниз, занимая значительную часть террасы. Антон тронул его за плечо, потряс, но тот не двигался.
По сцене метался Репетилов, ведя диалог за двоих: то за полковника, то за себя, как будто общался сам с собой, страдая раздвоением личности, говорил о сумасшествии Чацкого и сам себе доказывал, что этого не может быть.
А за декорацией Антон Шилов убедился, что Андреев-Скалозуб мёртв - прямо в сердце ему всадили нож, похожий был среди реквизита, но бутафорский, в груди же актёра торчала ручка ножа из буфета, кажется, для разделывания мяса. Пока Антон пытался понять, что находится рядом с ним, выпачкал руки в крови. Её протекло немного, но тоненькой струйкой она накапала на дощатый пол и, отшатнувшись от тела Андреева, Антон опёрся ладонью как раз в том месте.
Голова у него закружилась, мысли путались, Шилов лихорадочно пытался понять, что делать. На этой террасе Чацкий должен был выкатываться на сцену. Теперь это исключено. Осторожно он выглянул из-за причудливой колонны, как сквозь туман наблюдая сцену между Репетиловым, который вернулся в себя после проводов призрака Скалозуба, и старухой Хлёстовой. Сзади маячил Молчалин, у которого слов здесь не было, но присутствовать он должен был.
Антон думал, как попросить друга о помощи - не представлял, что делать, как объяснить, что он без малого полчаса находился рядом с убитым коллегой. "До моего выхода ещё десять минут, надо понять, что произошло с Андреевым, почему его убили, а, главное, кто мог это сделать?".
До самого завершения бала в дом Фамусова - Андреев-Скалозуб находился на сцене, выслушивал вместе со всеми Чацкого, после закрытия занавеса, Антон Андреева не видел, но последний акт, начался буквально через три минуты, быстро сменились декорации, и действие продолжилось.
- А вам, искателям невест, не нежиться и не зевать бы. Пригож и мил, кто не доест и не доспит до свадьбы, - с каким-то пережимом прошипела Людмила Данько-Лиза Молчалину.
- Да что? Открыть ли душу? - бойко схватил её за руки Крутицкий-Молчалин.
Антон отметил про себя, что времени до его выхода осталось совсем немного. Он перегнулся в сторону задника и увидел, что, подслушивающая Воронина-Софья, с уже прикреплённой страховкой как-то странно дёрнулась во время диалога Лизы и Молчалина. С ней-то что? В штатной ситуации Антон больше внимания уделил бы реакции примы, но сейчас ему со своими проблемами разобраться бы.
Итак, Андреева убили сразу после начала последнего акта. Кто? Антон вспомнил, где он находился между актами. Да, как и все, кто готовился к своему выходу на сцену, он был с правой стороны кулис, если стоять лицом к зрительному залу. Его должны были видеть несколько человек. Но они друг за другом влились в действие, потом уходили через левую кулису, а он оставался некоторое время один, потому что режиссёр Платонов, который весь спектакль там торчал, именно в этот момент заметил, что осветители нарушили в чём-то его инструкции, и понёсся устраивать им разнос. Декорация стояла с другой стороны кулис в глубине сцены. Да, трудно будет доказать свою невиновность, несмотря на то, что причин убивать Андреева у него не было - разные амплуа, никаких столкновений, что называется "на почве личной неприязни".
Какая-то часть Антона тянулась на сцену - хоть и недавно в профессии, но актёр в нём уже свил гнездо, и сакраментальное "шоу должно продолжаться" засело в сознании как "Отче наш". Он наблюдал за сценой, параллельно размышляя.
"Могли убить Андреева только несколько человек: Ремизов, Воронина, Людка Данько и Серёга Крутицкий. Только у них была такая возможность, пока гости разъезжались из дома Фамусова". Актёра, исполнявшего роль Загорецкого, Антон в расчёт не принимал - известный комик и отличный артист, он уже несколько лет серьёзно болел, и не для кого не было секретом, что осталось ему совсем недолго. Исключил Шилов и Хлёстову - той намедни исполнилось семьдесят восемь лет, и сомнительно, что она смогла бы воткнуть нож по самую ручку в здорового тридцатипятилетнего мужика.
"Ремизов? - нахмурился Антон. В нетрезвом виде Андреев вышучивал сексуальную ориентацию заслуженного, но всегда высоко ставил его талант, часто просил у него совета. Может, перешёл грань и больно зацепил старика? Злопамятный Ремизов мог разозлиться, хотя обычно, протрезвев, Андреев каялся в своих словах и просил прощения у заслуженного. Даже на колени как-то становился. Ремизов дулся на коллегу, но потом снисходил к извинениям. Как будто оба разыгрывали какую-то свою пьесу, вполне довольные друг другом.
А связана ли смерть Андреева с записками, распоротой лямкой и заклинившим рубильником? И не стал ли убитый тоже жертвой похожей шутки, если он так орал в антракте, размаивая конвертом? Вообще, есть связь между жестокой игрой и жестоким убийством - ведь между ними "дистанция огромного размера"? "Тьфу, - поёжился Антон, - уже цитатами из пьесы думаю". Мысли путались, выбивая его сразу и из спектакля, и из попытки понять, что же происходит.
- Я с этих пор вас будто не знавала-а-а-а! - пропела Софья Молчалину, раскачиваясь на страховке. Было заметно, что Софья-Воронина слегка не в себе, и потрясающая находка питерского гения не нашла у неё душевного отклика.
Могла ли Воронина убить Андреева? Антон припомнил, что их связывало. Да ничего особенного. Кто-то говорил, что интим у них был - несколько лет назад, но кто в театре не спал друг с другом? Сомнительно, что сексуальная связь, которая к тому же сама собой потухла довольно давно, могла стать причиной жестокой расправы. Как часто шутили сами актёры, секс - не повод для сильного чувства. К тому же, Воронина в прошлом году вышла замуж за местного владельца заводов, газет, пароходов, и тот весьма щедро подбрасывал дровишек в доселе чахлый костерок театральной благотворительности. Вот и звезду Платонова выманил из культурной столицы именно супруг Ворониной.
Людка Данько? В этот момент Лиза так близко подскочила к его убежищу, что Антон вздрогнул. Данько-Лиза тоже спала с Андреевым, причём, совсем недавно. Но если бы она убивала всех своих сексуальных партнёров, театр бы закрылся. Как и все, Антон знал, что даже режиссёра Платонова она успела оприходовать в процессе репетиций, можно сказать, прямо на рабочем месте.
Крутицкий? Если бы от этого зависела его карьера, Серёга и родного брата принёс бы на её алтарь. Но Андреев никак не переходил дорогу ему дорогу, скорее уж это сделал он, Антон Шилов. "Неужели записки подбрасывал Крутицкий - все три раза у него была такая возможность? Но тогда почему убили Андреева, если угрожали мне?", - Антон выскочил на сцену, надеясь, что от очередной нестыковки Платонова не хватит удар. Ничего, не той породы эти режиссёры.
- Он здесь, притворщица! - резко выдохнув, как перед глотком крепкого горячительного, Чацкий ориентировался на вздёрнутые брови Ворониной-Софьи. Как ей теперь кружиться в воздухе, когда на репетициях она качалась над декорацией с колонной, пытаясь за ней спрятаться от Фамусова? Там же скрывалась и Лиза при появлении грозного хозяина.
Молчалин нырнул в небольшую щель в основной декорации и через задник выскочил в правую кулису, где бился в конвульсиях, размахивая кулаками, Платонов. Он не удостоил вниманием Крутицкого, скользнувшего мимо него к служебным помещениям - для Молчалина спектакль закончился.
А по сцене метался Чацкий, обвиняя Софью и весь свет в своих несчастьях. Антон старался не прижимать ко лбу ладони и вообще не размахивать руками. Впрочем, Ворониной-Софье было не того, чтобы рассматривать руки Чацкого - ей пришлось в авральном порядке изменять свои движения по сцене. Данько-Лиза - та просто стала сбоку возле кулисы, отвернувшись от всех. Такую растерянность Ворониной вряд ли удалось бы изобразить. Пока пылко клял Софью, Антон осознал, что отсутствие террасы с декорацией для неё явилось неприятным сюрпризом. Значит, Андреева она не убивала. С шумом и громом появился Ремизов-Фамусов. Рассмотрев, что происходит на сцене, он впился злобным взглядом в Чацкого, как будто говоря: "Что от тебя ещё было ждать? Испортил сцену, стервец!". Но Антон был уверен, что Ремизов и Андреева убить возможность имел, и мог быть инициатором всех пакостей против него самого. А потому вызов принял и отвечал Фамусову так яростно и страстно, что даже режиссёр за кулисами успокоился.
"Страховка, страховка... Почему во втором действии ничего не случилось, враг обещал неприятности, но их не было?", - Антон произносил слова Чацкого, как во сне, а в голове царящая доселе неразбериха стала складываться в некую картину. "Этой страховкой пользовался не только я: Молчалин, потом Горичи вместе со мной, Софья - в последнем акте. Значит, повредить страховку враг не мог - рисковал сорвать спектакль, пострадали бы другие актёры. То есть, премьеру он гробить не хотел, понятно. Так-так. В третьем акте я раскачивался в люльке над сценой, один - почему же её не испортили?", - Чацкий повернулся к зрительному залу и взял эффектную паузу. "Ответ - у него не было времени, потому что он тоже участвовал в сцене. Значит, это не Людка Данько - Лиза в сцене бала не появляется. Она бы успела не только оборудование испортить, но и пять раз вокруг театра обежать".
- Пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувства уголок. Карету мне! Карету! - последняя фраза прозвучала с таким трагическим надрывом, что зал замер. Антон резко повернулся и ушёл за кулисы. Ушёл не туда, где стоял режиссёр - ему не хотелось сейчас выслушивать выговор за брошенную декорацию.
Ещё несколько минут - и должна начаться самая приятная часть вечера, поклоны, овации, потом банкет, тосты. Но убийство - скрыть его невозможно, прибудет полиция, и вместо банкета всех ждут допросы, протоколы и что там ещё положено.
"Что получается? - лихорадочно думал Антон. - Похоже, что не могла убить Андреева Воронина. Ей же незачем было посылать мне записки и вытворять все эти штуки с рубильником и лямкой. Убийца Андреева знал, что я не посмею выехать на террасе, а Воронина чуть не сбилась с текста, когда я появился без декорации".
Антон прикинул: шутить над ним мог Ремизов-Фамусов, но ему кто-то должен был помогать. Убить Андреева он тоже мог, но зачем? Если тот узнал о том, что над ним издевается заслуженный, то... А что, собственно говоря? Ну, повздорили в очередной раз, потом помирились бы. Но и тот, и другой никогда бы не перешли грань дозволенного, потому что считали себя служителям искусства. Антон вдруг сорвался с места и помчался к гримёркам, хотя со сцены уже доносилось:
- Мой бог, что станет говорить княгиня Марья Алексевна!
Сейчас закроется занавес, все выйдут на поклоны. Но Антон уже не мог остановиться. Он ворвался в гримёрку Андреева и огляделся по сторонам. Такой же бардак, как и у всех. Где конверт, которым актёр размахивал в антракте? Ни на столике, ни в урне, на полу тоже нет.
Вышел в коридор, со стороны сцены доносились аплодисменты и крики "Браво!". Немного растерянный, Антон заглянул к себе. Все три конверта валялись на полу, как он их раскидал, записки - тоже. Белые бумажки сразу бросались в глаза. Почему же конверт Андреева пропал?
Быстро оттерев руки от уже подсохшей крови, Шилов побежал к сцене. По дороге ему встретилась испуганная Ирина Сергеевна.
- Антоша, голубчик, где же ты?
- Лечу, - на ходу выдавив улыбку, Антон выскочил на сцену и разорвал руки Ремизова и Ворониной.
- Ты что себе позволяешь? - прошипел заслуженный, в поклоне, но руку не вырвал.
- Светлана Петровна, простите меня, - не обращая внимания на Ремизова, тихо сказал Антон Ворониной, - это был не мой косяк.
- Ладно, проехали, - Воронина вполне по-дружески сжала его ладонь, - сегодня все халтурили. Твой дружок Крутицкий две фразы пропустил, Андреев, говорят, вообще пропал. Наверное, уже нажрался, урод. Даже на поклоны не вышел.
- А когда Крутиций пропустил реплики? - насторожился Антон.
Воронина отвлеклась, принимая от зрителя великолепный букет.
- Что? А, в сцене с Лизой. Пропустил про свадьбу с Софьей.
Артисты разделились на две группы и разошлись по разные стороны от сцены, чтобы выходить на поклоны по одному. Антон оказался рядом с Ремизовым.
- Ты чуть не сорвал премьеру, щенок! - довольно громко выпалил заслуженный, не собираясь далее терпеть игнорирование свой персоны.
- А вы приложили немало сил, чтобы так и было! - выпалил Антон, хотя обычно не вступал в дискуссии с местной звездой.
Небольшие глазки пожилого актёра сузились и стали крошечными.
- Как ты смеешь! Чтобы я... Я!
- Скажите, не вы распечатали на принтере несколько мерзеньких записок, чтобы попугать меня? И не вы ли подбили Андреева подбросить мне как минимум одну, а с остальными и сами управились?
- Ах, ты гадёныш! Никогда я бы не опустился до такого! Да я... Я даже не знаю, как этот самый принтер включать! - Ремизов схватился за сердце. Всё-таки большой артист - получилось жизненно.
- Андреев ваше поручение выполнил, а потом узнал, что и ему подбросили такую же записку! - Антон не слишком верил в такой поворот, но решился бить наугад.
На сцене раскланивались участники бала в доме Фамусова, скоро выходить исполнителям главных ролей.
- Ничего подобного! - Ремизов готов был лопнуть от злости, вдруг он убрал руку от сердца, посмотрел в угол кулис и нахмурил величественные брови, - Хотя письмо он действительно сегодня получил, да. Жаловался, что его перепутали с кем-то, и банк прислал требование о выплате, что-то такое. И пропал куда-то. Небось, валяется где-нибудь пьяный, с-скотина!
- Банк? - удивился Антон, - И что он говорил?
- Да очень мне нужно было его выслушивать - перед премьерой. Что-то буробил, что подлые людишки пользуются его слабостью... Не помню, отстань от меня! - и заслуженный выплыл на сцену, растянув губы в обаятельную улыбку.
"Так, Ремизов Андреева, скорее всего, не убивал, а к шутке ему пришлось бы привлекать толпу. - Антон вспомнил, что пожилой актёр действительно не умел пользоваться компьютером. - И какое это письмо пришло на имя Андреева из банка, да ещё в театр?", - Пришлось бежать на сцену, перебирая, кто мог бы знать о письме. Ответить более или менее разумно могла только Ирина Сергеевна.
В поклоне Антон схватил за руку Людку Данько и, сладко улыбаясь, повёл её по сцене.
- Ну и как? Весело было надо мной шутить? - спросил он, слегка выкручивая ей кисть.
- Не врубилась? Ты что - уже открыл банкет? - распахнула глаза Людка, свободной рукой посылая воздушные поцелуи.
- Ты это устроила - больше некому, - твёрдо сказал Антон, - для Ремизова - мелковато, Ворониной сто лет сдалось бы, так что только ты, милая.
- Отвали, без тебя проблем хватает, - Людка вырвала руку и гордо прошла за кулису.
"Интересно, что все думают, будто Андреев напился, потому и не ищут его и не беспокоятся. Не на это ли был расчёт?", - Шилов ещё раз поклонился и, отойдя в сторону, вместе со всеми приветствовал режиссёра, аплодируя ему со зрителями. Только сейчас рядом с ним оказался Крутицкий.
- А неплохо всё получилось, хоть пару раз ходили по лезвию, - шепнул он.
- Серёга, а почему ты текст пропустил? Я заметил, - соврал Антон, - в сцене с Лизой.
- В последнем акте? Не смеши. Дело к финалу, маза катит - чего волноваться?
- Ну, знаешь, каждый по-своему переживает!
Посередине сцены, размахивая букетом, принимал поздравления и овации режиссер Платонов. Он наслаждался успехом. Впереди был разбор полётов, но всё завтра, завтра, а сегодня он имел полное право ходить именинником.
- Ага, в антракте ты обжимал Людку в коридоре перед гримёрками, - усмехнулся Антон, - тоже на нервной почве?
- Слушай, ты чего ко мне пристал? - возмутился Крутицкий, и Антон понял, что трудно будет добиться правды от друга. Он оглянулся в поисках костюмерши. Да, вот она стоит за кулисами, прижимая платочек к глазам. Шилов ловко проскочил к ней.
- Ирина Сергеевна, что за письмо получил Андреев сегодня? И почему не на домашний адрес, а на театр?
- Ах, Антоша, поздравляю!... Прости, что ты сказал? Письмо? Да-да, было письмо, утром принесли на вахту. Из банка. Я ему перед спектаклем занесла, я же не думала, что это что-то такое... А он что-то кричал... Не знаю, Антоша, сегодня все такие нервные - понятно.
- Спасибо, Ирина Сергеевна, - Антон чмокнул старушку в щёку и вернулся на сцену.
- Серёга, где конверт Андреева? - наклонился он к уху Крутицкого.
- Какой конверт? Ты о чём, твою мать?
- Знаешь, сжечь ты его не мог, новая пожарная сигнализация сразу бы завыла, её везде понатыкали. Значит, куда-то ты его спрятал, чтобы потом выбросить. И это ты Андреева зарезал, так выходит, что больше просто некому. В чём же дело? Людка напоила Андреева, а ты от его имени, пока тот не проспался, кредит в банке взял? Я только сейчас понял - ты в коридоре тогда с Людкой не тискался, у вас серьёзный разговор был. Андрееву письмо пришло из банка, он сначала ничего не понял, но к антракту доехал, что это подстава. В конце концов, догадался бы, что она участвовала в этом, вот Людка и грызлась с тобой. А после начала четвёртого акта Андреев на тебя наехал, ты его и убил ножом из нашего буфета - мы же все то и дело таскаем оттуда то одно, то другое, наверное, у тебя в гримёрке нож и завалялся. А меня решил подставить. Тело Андреева положил на площадку с декорацией - знал, что я туда должен забираться. Никто ничего не видел, потому что все, кто выхода ждали, стояли с другой стороны сцены. Ремизов отдыхал у себя. А где была Людка Данько? На стрёме стояла? Тебе помогала тело Андреева тащить? Нет, вряд ли. Она подбрасывала мне письма и испортила лямку и рубильник. Об этом ты знал, да?
Все, взявшись за руки, с режиссёром Платоновым в центре, поклонились в последний раз, и занавес закрылся.
- Антоха, у тебя бред, - покачал головой Кутицкий и попытался приложить руку ко лбу Шилова. Тот отшатнулся.
На сцене возникла обычная суета: все целовались и поздравляли друг друга. Со стороны Антон и Крутицкий выглядели, как товарищи, обменивающиеся любезностями.
- Ты знал, что Людка хочет пошутить надо мной, и решил повернуть это в свою пользу. Вы решили не портить страховку после второго акта, потому что ты сам должен был её цеплять. Она заранее распечатала на принтере все три записки и подбрасывала мне их по очереди. Ладно, Людка хотела мне отмстить за то, что я рассказал всем об её интимных особенностях, хотя тоже мне - тайна великая! А ты? За то, что мне досталась роль Чацкого, а не тебе? Решил помотать мне нервы? А тут Андреев неожиданно узнал, что на нём висит кредит, и ты быстро перевернул шуточку в более серьёзную сторону. Эх, Серёга...
- Господа, господа, прошу всех в буфет, там нас ждут не только выпивка и закуска, но и пресса! - громко возвестил режиссёр сквозь смех и радостные выкрики.
- Ты всё придумал, - усмехнулся Крутицкий, - ничего доказать не сможешь. У тебя просто разыгралось воображение.
- Ой, полиция найдёт улики. Людку прижмут, она тебя сдаст, конверт из банка найдут, да и в банке наверняка свидетели есть...
- С чего ты взял, что Людка меня сдаст? - прищурился Крутицкий, - А вдруг она думала, что мы просто в игры играем, тебя слегка против шерсти... И про Андреева узнала, когда уже... поздняк метаться было. Да она будет молчать, чтобы не всплыла история, как она Андреева поила и паспорт у него вытаскивала. Но это я так, для поддержания разговора. На самом деле - знать ничего не знаю, какой труп ты нашёл, где... Ты с полицией и объясняйся. Там осталось... Как это... Твоё ДНК. Да и костюмчик твой потрясут - наверное, запачкался? И вообще, кредит - одно дело, игра с записками - всего лишь шутка, но, прости, убийство, труп - это уже из другой оперы.
- Все в буфет, господа! Прошу, прошу! - режиссёр, такой беспощадный на репетициях, сейчас широко раскинув руки, как птенцов, загонял актёров в сторону упомянутого заведения.
Антон с тоской огляделся вокруг. С минуты на минуту кто-нибудь обнаружит тело Андреева. И что ему тогда делать? В голове мелькнула знаменитая фраза создателя великой системы актёрской игры. Антон горько усмехнулся.
И ведь действительно - не поверят...