Предусмотрительность снов была как нельзя кстати: вот уже много дней она проживала несколько жизней. Две из них были таковы: наяву - для Него, во сне - для Него же. Правда, во сне все было намного проще, хоть и сумбурнее. В дремотных видениях ее Он почему-то изменялся внешне: всегда приходилось отгадывать Его - то в раскидистом дереве непонятной породы, то в огромной косматой собаке, то - просто в блике света или же в едва слышимом, непонятно откуда доносящемся голосе. Но она узнавала его и принимала в любом облике. Наяву Он тоже менялся, со временем приобретая новые жесты, привычки и свое к ней отношение. И принимать эти перемены в реальной жизни ей было уже сложнее.
Она постепенно замыкалась в придуманном мирке, где все решения - на поверхности и события могут развиваться так, как ты хочешь. А если уж очень страшно станет, то никогда не поздно крикнуть поглотившему тебя кошмару: "Исчезни! Не верю!", и он, шуршащим облаком выплыв из твоего окна, растворится в глухой ночи. Сны она заранее не планировала, не запоминала, не отгадывала, - она ими жила. Весь торопливый день ее с привычными и потому до тошноты противными делами и обязанностями был подчинен единой цели: поскорее забраться под теплое пуховое одеяло, свернуться, как кошка, клубком, обнять прохладную еще подушку, томно сомкнуть отяжелевшие веки и...
О, как благословенно это мгновение стремительного полета в безвоздушное пространство неги! Легко и бездумно струится сознание в воронку времени. И нет ни слов, ни боли, ни отчаянья, - все остается в минувшем, там, позади, куда уже нет смысла возвращаться. А впереди - сплошная импровизация и влекущее своей магией многоточие...
Так, в сновидениях, и осуществляла свой ход ее жизнь.
Так проходили месяцы, годы...
Пустое, в общем-то, существование. В перерывах между этим нереальным, но лишь для нее - истинным движением жизни, она с удивлением замечала, что пришла неожиданно новая мода на одежды, фразы и жесты, что люди вокруг несказанно радуются бытовым обретениям, назначения которых она еще (или уже) не знала. Ее поражало, что на улице, куда все-таки изредка она выходила, никто не смотрел ей вслед, как раньше. Никто не улыбался, не останавливал мечтательный взгляд; наоборот, почему-то (нарочно, что ли?) наступали на ноги, толкали плечом, словно не замечая ее тощей фигуры.
Тем более странным казалось ей убийственно-гнетущее молчание ее старенького автоответчика, не замолкавшего ранее ни на минуту, кишащего прежде таким громадным количеством радостных, визгливых, томных, жалобных, сердитых, заискивающих, сухих и деловитых, доброжелательных и недоброжелательных, голосов... Каждый из них, помнила она, когда-то имел свое имя, лицо, пол, ну, и отношение к ней самой, разумеется...
А теперь - было тихо. Лишь обрывки чьих-то странных разговоров изредка заполняли душное пространство ее холостяцкой лачуги. Скорее всего, это были невидимые и потому таинственные соседи, а может быть, очередные персонажи ее сновидений. И тогда она терялась, не различая грани меж нереальностью и явью. Но, детский рев за стенкой, постепенно перераставший в истерику, давал понять, что это - по-настоящему.
И тогда она, обезумев от такого смещения граней, хваталась за голову, царапала в кровь лицо, зажимала рот ладонями, чтоб не завыть от отчаянья, не заголосить по-бабьи. Это были безумные и потому - безуспешные попытки разобраться в себе, а, следовательно, и в других. Безнадежные поиски формул, с помощью которых она надеялась выстроить, доказать теоремы поступков, движений ухающего внутри нее механизма, колотившегося с такой отчаянной силой, что гул и вибрация шли по всему телу. Она пыталась проследить антологию чувств, событий и привязанностей. Но не могла. Все, что происходило с ней в продолжительном сне, теперь уже казалось смешным, нелепым, бредовым, не подтверждающимся жизнью. А засыпая, она вновь отметала реальность....
Одно только ужасало ее в момент пробуждения: куда же девался Он?
Он, терпеливый, заботливый, такой добрый, большой и надежный...
Он, говоривший, что в ее улыбке - загадка мира...
Он, тот самый, что трансформировался в ее снах в самых разных людей, но узнаваемый ею в любом обличии. Тот, который вечно ждал ее откровений.
Тот, кого она всегда спасала от беды и молвы в своих видениях. Тот...
И тогда... Она пробудилась. Пыталась разыскать его, прилагая все возможные и невозможные усилия. Она выдергивала себя за волосы из болота этого одурения. И уже не могла смотреть на вечно разобранную кровать. Вливала в себя литры крепкого, приторно-сладкого кофе. Ощутила, наконец, что у еды, оказывается, есть вкус. В общем, много чего еще поняла, прочувствовала заново. И, собравшись с мыслями и духом, вышла искать его по белу свету. И до сих пор ходит.